Волович Виталий Георгиевич — известный советский ученый и специалист по проблеме жизнедеятельности человека в экстремальных условиях природной среды. После окончания Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова в 1946 году стал врачом-десантником. В 1949-1950 гг. участвовал в высокоширотных воздушных экспедициях в Центральный полярный бассейн. Во время экспедиции 9 мая 1949 года вместе с А.П.Медведевым совершил первый в мире парашютный прыжок на Северный полюс. Осенью 1950 года работал на дрейфующей станции "Северный полюс-2" на Полюсе относительной недоступности, в 1954-1955 годах — на станции "Северный полюс-3".
В 1952 году В.Г.Волович перешел на работу в Государственный научно-исследовательский испытательный институт авиационной медицины Министерства обороны, где возглавил лабораторию выживания, решавшую проблемы жизнеобеспечения летных экипажей и космонавтов после вынужденного покидания летательных аппаратов. Он был организатором и участником десятков экспедиций в Арктику, тайгу, пустыни, джунгли Вьетнама, в тропическую зону Индийского, Тихого и Атлантического океанов. На основе полученных материалов В.Г.Воловичем и его сотрудниками были разработаны специальные памятки, инструкции по выживанию для летчиков и космонавтов, рекомендации по использованию природных средств для поддержания жизнедеятельности. Огромный опыт исследователя позволил В.Г.Воловичу разработать и научно обосновать новое направление в медицине — медицину выживания.
В 1960 году он организовал и возглавил группу врачей-парашютистов, участвовавших в операциях по поиску и спасению космонавтов. Виталий Георгиевич был первым врачом, который провел медицинский осмотр Юрия Гагарина после его возвращения на Землю. Он обследовал космонавтов А.Г.Николаева и В.Ф.Быковского на месте приземления, спустившись к ним на парашюте.
После демобилизации из армии В.Г.Волович продолжил свою работу в Институте медико-биологических проблем. Виталий Георгиевич опубликовал свыше 250 научных работ, в том числе 15 монографий. Наиболее известны из них "Жизнеобеспечение экипажей летательных аппаратов после вынужденного приземления и приводнения", "Человек в экстремальных условиях", "С природой один на один", "Академия выживания".
Он один из авторов совместного Советско-американского труда "Основы космической биологии и медицины" и "Учебника по авиационной медицине". Его перу принадлежит ряд научно-художественных повестей: "30-й меридиан", "Год на полюсе", "На грани риска" и др. В конце 1998 года в издательстве "Терра" вышла его драматическая повесть о работе на дрейфующей станции "Северный полюс-2" "Засекреченный Полюс". В настоящее время им подготовлен учебник "Обеспечение безопасности жизнедеятельности".
Виталий Георгиевич — доктор медицинских наук, действительный член Российской академии космонавтики им. К.Э.Циолковского, Почетный полярник, действительный член Русского географического общества, Нью-Йоркского клуба исследователей, Союза журналистов. Он награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Орденом Отечественной войны, тремя орденами Красной Звезды и 20 медалями. За участие в подготовке космических полетов Федерация космонавтики наградила его Дипломом Ю.А.Гагарина и 5 медалями. Он инструктор парашютного дела, совершил 175 парашютных прыжков.
В этот день лета 1960 года в кабинете начальника Института авиационной медицины было жарко и душно. Окна кабинета были наглухо закрыты по случаю секретности совещания, а пора кондиционеров еще не наступила.
Хозяин кабинета генерал-лейтенант медицинской службы Ювеналий Михайлович Волынкин обвел взглядом из-под густых седоватых бровей офицеров. "Прошу начальников отделов доложить о ходе подготовки космонавтов", — сказал он, постукивая карандашом по столу.
Выслушав доклады и уточнив детали, Ювеналий Михайлович сказал: "Командование ВВС поставило перед Институтом ответственную задачу: совместно с Центральным авиационным госпиталем и Центром подготовки космонавтов организовать медицинское обеспечение поисково-спасательных операций. Решено создать бригады, оснащенные хирургическим инструментарием, медицинской аппаратурой, медикаментами и перевязочными средствами, необходимыми для оказания неотложной и специализированной медицинской помощи в полевых условиях. Кроме того, в больницах крупных населенных пунктов, расположенных вблизи штатного и запасных районов посадки спускаемого аппарата, будут подготовлены специальные палаты для размещения космонавтов в случае необходимости. Ответственность за выполнение этой работы возлагаю на начальников клинического отдела и восьмой лаборатории. Свяжитесь с руководством ЦПК и госпиталя и к концу недели представьте мне план мероприятий".
Озабоченность командования ВВС проблемой оказания медицинской помощи космонавтам после приземления была вполне естественной. Ведь первые шаги в неизведанное всегда связаны с большим риском, ошибками в расчетах, отказами техники и другими непредвиденными обстоятельствами. Особенно тревожило, как человек отреагирует на воздействие перегрузок, невесомости. Не отразится ли на психике страшная отдаленность от людей, Земли? Опасения за благополучный исход полета усугублялись тем, что конструктивные особенности "Востока" не предусматривали посадку в кабине корабля. Космонавт должен был катапультироваться на высоте 7000 м, а затем спускаться на парашюте, практически не управляемом.
При посадке в нерасчетном районе Земля могла встретить космонавта не зеленым лугом, а горной кручей, вековой чащобой. В случае сильного ветра, проливного дождя помощь врача могла потребоваться немедленно. Немало неприятностей могло возникнуть в случае "нерасчетного приводнения.
Поисково-спасательная служба имела 20 самолетов Ил-14, три Ан-12, Ту-95, тринадцать вертолетов Ми-4 и Ми-6, оборудованных УКВ и KB пеленгаторами. Но самолетам для посадки нужны надежные аэродромы, а радиус действия вертолетов довольно ограничен, врача же можно доставить к космонавту на парашюте. Такой вариант предусматривался в Высокоширотных воздушных экспедициях, в которых я участвовал в роли врача-парашютиста.
Поутру, примчавшись в Институт авиационной медицины, я, не теряя времени, направился прямо к В.И.Яздовскому, который отвечал за медико-биологическую программу космических полетов.
— Ну что там у тебя? Что-нибудь срочное? — спросил Владимир Иванович, не отрывая глаз от какой-то важной, судя по многочисленным штампам, бумаги.
— У меня идея, Владимир Иванович, — сказал я. — Врача к месту приземления космонавта можно сбросить на парашюте. Предлагаю организовать из институтских врачей специальную парашютную группу. Конечно, придется научить их прыгать с парашютом и оказывать травматологическую помощь. Тогда врач прямо на месте приземления сможет осмотреть космонавта и получить уникальные данные о его состоянии после пребывания в космосе.
— Ну что ж, идея стоящая, пошли к Волынкину, — сказал В.И.Яздовский, укладывая бумаги в сейф.
Ю.М.Волынкин внимательно выслушал меня и тут же набрал номер телефона Н.П.Каманина.
— Николай Петрович, — сказал он, — тут у меня подполковник Волович. У него дельное предложение по организации медицинской помощи космонавтам на месте приземления. Вы бы могли его принять?
Видимо, ответ был положительным, и Волынкин, положив трубку на рычаг, сказал: "Завтра к 11.00 быть в Главном штабе. И вот еще что. К работе надо привлечь врачей Центра подготовки космонавтов".
На следующий день в точно назначенное время я стоял в приемной Н.П.Каманина.
"Генерал ждет вас", — сказал молодцеватый капитан — летчик с красной повязкой дежурного на
Ю.М.Волынкин (справа) и О.Г.Газенко на территории Института авиационной медицины |
В просторном, залитом солнечным светом кабинете за широким письменным столом сидел генерал с золотой звездой Героя над широкой планкой орденских колодок. Его имя стало известным двадцать пять лет тому назад. Это он и его товарищи — летчики в сложнейших условиях вывезли с дрейфующей льдины в Чукотском море экипаж и пассажиров раздавленного льдами и затонувшего 13 февраля 1934 года парохода "Челюскин". В ознаменование этого подвига ЦИК СССР установил высшее звание "Герой Советского Союза". И первым это звание было присвоено 20 апреля 1934 года семи летчикам, участвовавшим в спасении челюскинцев. Звезда на кителе хозяина кабинета, имела номер 4.
— Садитесь, доктор, — сказал генерал. — Давно были в Арктике?
— Последний раз — два года назад.
— А "Почетного полярника" за что получили? — спросил он, заметив на лацкане кителя значок с красным флажком и ледоколом.
— За участие в дрейфе станции "Северный полюс-2".
— Сколько у Вас парашютных прыжков?
— Семьдесят пять. Последний — на Северный полюс.
— Неплохо, — сказал Каманин. — Теперь докладывайте свою идею.
Стараясь сдерживать волнение, я рассказал об опыте, приобретенном мною в Арктике, об ограниченных возможностях самолетов и вертолетов, о необходимости как можно быстрее обследовать космонавта после приземления и, если потребуется, оказать ему медицинскую помощь.
— Из кого думаете сформировать группу?
— Из врачей института и Центра подготовки.
— Сколько потребуется человек?
— Думаю, для начала хватит четырех. А потом каждому врачу для помощи понадобятся два-три солдата-десантника.
— Ну что ж, добро. Но вы понимаете, какая ляжет на вас ответственность? Вы понимаете? — повторил он, глядя в упор мне в глаза. — Еще раз тщательно все обдумайте. Подберите нужных людей, составьте программы подготовки. Он пододвинул к себе мою докладную и в левом углу красным карандашом размашисто вывел: "Согласен" Н.Каманин.
Два дня просидел я над программами медицинского обследования космонавтов на месте приземления и подготовки к оказанию медицинской помощи. Программы разрастались до невероятных размеров. Я начинал их сокращать и, наконец, выбрав оптимальный вариант, пошел к В.И.Яздовскому. Владимир Иванович встретил меня на пороге кабинета.
У него были светлые, прозрачные глаза под рыжеватыми бровями. Редкие рыжеватые волосы обрамляли уже наметившуюся лысину. Человек он был шумный, подвижный, поражавший своей неуемной энергией и напористостью.
В.И.Яздовский |
— "Программы принес?". Я молча положил листки на стол. Он одел очки и стал вполголоса читать пункт за пунктом. "Оценка внешнего вида. Выражение лица, жесты, интонация голоса, реакция на окружающую обстановку. Игра вазомоторов. Так. Так. Теперь жалобы. Слабость, головокружение, иллюзии, сонливость. Почему упустил — нет ли тошноты, позывов к рвоте? Тремор. Состояние слизистых оболочек, кожных покровов. Здесь впиши — обратить внимание на ссадины, кровоизлияния, их характер, окраску, размеры. Как, Олег Георгиевич, — обратился он к своему помощнику, — вроде бы, все правильно?". О.Г.Газенко, чуть улыбнувшись, согласно кивнул головой.
— Что там дальше? Проверка объема движений в крупных суставах. Наличие болезненности, ручная и становая динамометрия. Определение частоты пульса, ритмичность, напряженность, артериальное давление, температура тела. Вестибулярные пробы: пальце-носовая, пальце-кольцевая, ходьба с закрытыми глазами. Исследование в позе Ромберга в течение двух секунд. — Вполне достаточно, больше никаких проб не делать. Пусть только космонавт начертит несколько параллельных линий, спиралей, звезду изобразит одним росчерком для уточнения координации движений. Забор крови на анализ? Не надо. Неровен час еще инфекцию внесете. И вот что, впиши в программу: "Собрать пробу мочи, а белье и носки космонавта сложить в специальный пакет". Еще допиши: "Особое внимание обратить на психическое состояние космонавта".
Последнее замечание Яздовского было сделано не случайно. В наших и зарубежных газетах то и дело появлялись статьи видных ученых, выражавших опасение, что в космическом полете человек может не выдержать условий страшной отдаленности от Земли, длительной изоляции, ощущения бездонности космического пространства, оторванности от людей. А тут еще Н.С.Хрущев на Президиуме ЦК задал вопрос, на который никто из присутствующих не смог членораздельно ответить: "У кого есть сведения, как поведет себя космонавт уже в первые минуты полета, не будет ли ему очень плохо, сможет ли он сохранить свою работоспособность, выдержку и психическую уравновешенность?". Ответом было молчание.
На случай отказа автоматики конструкторы предусмотрели систему ручного управления кораблем. Перейти на нее космонавт должен был по команде с Земли.
И тут возникли опасения -— а вдруг космонавт включит систему по собственному почину? Чтобы избежать этого, на корабле установили специальное блокирующее устройство. Отключить его можно было, набрав на пульте кодовое число. Узнать его космонавт мог, вскрыв, по команде с Земли, конверт, прикрепленный к обшивке кабины рядом с креслом. После набора трех "секретных" цифр на табло вспыхивала надпись: "Управляй вручную". Это значило, что система разблокирована, и можно сориентировать корабль и включить тормозную установку.
Только много месяцев спустя после полета стало известно, что Гагарин уже перед взлетом знал это заветное число — 125. Этот секрет в тайне друг от друга открыли ему 4 человека: конструктор О.Ивановский, летчик-испытатель М.Галлай, начальник ЦПК Е.Карпов и сам Сергей Павлович Королев.
На следующий день в отделах института объявили, что производится набор врачей в группу парашютистов. Желающих оказалось человек тридцать. Я ходил именинником. Но радоваться было рановато. Одни из них не прошли медицинскую комиссию, другие тихонечко "слиняли" по причинам личного характера. В итоге в группе оказалось, помимо меня, всего два человека: Виктор Артамошин и Иван Колосов. А ведь я планировал не менее четырех — по одному на каждый район. Вот тебе и на!
Пока я ломал голову, где взять четвертого, в кабинет вошел лаборант отдела Борис Егоров. Высокий, сухощавый, в легкой курточке, наброшенной на плечи.
— Виталий Георгиевич, не могли бы вы меня включить в парашютную группу? Я альпинист и имею три прыжка с парашютом.
— Так ты еще студент шестого курса, а не врач. Ведь случись какое-нибудь осложнение — нам всем не сносить головы.
Борис приуныл.
— Впрочем, вдруг решился я, — иди к Волынкину. Если он даст добро — возьму.
Егоров помчался к начальнику Института.
— Ювеналий Михайлович разрешил! — радостно оповестил меня Борис, возвратившись через некоторое время.
Неделю спустя тройка будущих врачей-парашютистов уже улетела в Куйбышев на парашютную подготовку к мастеру парашютного спорта Василию Сараеву, а я уехал на заключительные воздушные испытания полетного снаряжения и парашютной системы космонавтов. Эта работа была поручена блестящим испытателям-парашютистам, которые дали добро многим образцам парашютной техники, катапультных кресел, новым спасательным системам. Это были великие специалисты своего дела, всесоюзные и мировые рекордсмены, хладнокровные, опытные и бесстрашные ребята: Василий Романюк, Петр Долгов, Николай Никитин, Валерий Головин, Анатолий Ванярхо, Кир Чернобровкин. На синей эмали знаков "Мастер парашютного спорта" у них золотились четырехзначные числа совершенных прыжков. Медицину представляли Арнольд Барер и я.
Стояла поздняя осень, и в поисках хорошей погоды мы забрались далеко на юг, в Краснодар. Но погода неожиданно внесла коррективы в наши планы. В Краснодар пришел циклон с ветром и проливным дождем. Посовещавшись с командиром, решили лететь дальше на юг, в Фергану. Она встретила нас безоблачным голубым небом, жарой и безветрием.
На следующее утро после посадки началась напряженная работа. Один за другим испытатели, облаченные в космические скафандры, поднимались в воздух. Но уже после первых прыжков появились досадные неполадки. То купол перехлестывало стропами и приходилось раскрывать запасной парашют, то не срабатывала блокировка спасательного парашюта, обеспечивавшая его раскрытие только после отказа главного, то испытатель попадал в горизонтальный воздушный поток, и его уносило далеко за барханы. Но особенно много хлопот доставил носимый аварийный запас— НАЗ — сорокакилограммовый металлический контейнер, начиненный всем необходимым на случай посадки спускаемого аппарата с космонавтом в нерасчетном районе. В НАЗе была мощная радиостанция, с помощью которой космонавт мог установить двухстороннюю связь на расстоянии в несколько тысяч километров. Она включалась автоматически в момент раскрытия парашюта. После приземления космонавт мог определить свои координаты, используя секстант, а самолетам, пришедшим на помощь, подать сигнал ракетами и дымовыми патронами. Был в НАЗе и специальный порошок для окраски воды на случай приводнения в океане или снега — при посадке в Арктике. В НАЗ была уложена небольшая плитка с таблетками сухого горючего и спичками, не боявшимися ни воды, ни ветра. Чтобы космонавт мог утолить голод, специалисты разработали высококалорийный паек из мяса, молока, сыра, творога, обезвоженных при низкой температуре в вакууме. Этим способом сохранялись вкусовые качества продуктов, в то же время объем и масса становились минимальными, а калорийность достигала почти семи тысяч килокалорий. Были в нем и фляга с водой, и специальные брикеты, при помощи которых 3,5 литра соленой морской воды можно было превратить в пресную, и нож-пила, и рыболовная снасть, и маленькая надувная резиновая лодка. После раскрытия парашюта НАЗ отстыковывался и повисал на 15-метровом фале. Но механизм отстыковки работал ненадежно, требовал усилий, а однажды вообще отказал, и испытателю пришлось приземляться вместе с ним.
К счастью, все обошлось благополучно. Программа была отработана почти наполовину, когда возникли затруднения с обеспечением топливом для заправки нашего самолета. Решили для завершения испытаний вернуться в Краснодар.
Установилась хорошая, устойчивая погода. Я расположился в номере вместе с моим коллегой Арнольдом Барером, руководителем медицинского отдела завода "Звезда", отличным парнем и знающим специалистом в новой науке — космической медицине.
К декабрю все испытания системы "парашют-скафандр-НАЗ" были успешно закончены.
Поскольку моего участия на заключительном этапе больше не требовалось, я присоединился к своей группе, тренировавшейся на аэродроме в Чкаловской. Наш новый шеф мастер парашютного спорта Иван Евстратов оказался мягким, обходительным, но весьма требовательным. Сначала он занимался с нами наземной подготовкой, и мы прыгали с трехметрового трамплина, учились разворачиваться в подвесной системе на тренажере. Только убедившись, что мы твердо усвоили азы наземной подготовки, он допустил нас к прыжкам. Каждый день на рассвете мы погружались в самолет и после короткого перелета покидали кабину — сначала с фалом, принудительно открывавшим парашют, затем с ручным раскрытием, постепенно увеличивая время свободного падения. Сделав пятнадцать прыжков, мы стали чувствовать себя в воздухе уверенней.
Однако время поджимало, и пора было переходить к обучению методам оказания неотложной медицинской помощи. В Институте им. Склифосовского главный врач порекомендовал начать с дежурств в составе бригад неотложной медицинской помощи.
— Поработайте с "открытой травмой" — сказал он. — Это даст вам не только навыки в оказании помощи, но, поверьте моему опыту, подготовит вас психологически, придаст вам уверенности, когда вы очутитесь один на один с пострадавшим, да еще в полевых условиях.
Три недели мы носились по Москве в машинах с красным крестом на борту, перенимая опыт травматологов, осваивая методы работы с пострадавшими в дорожно-транспортных происшествиях, учились действиям в экстремальных ситуациях, когда каждая минута промедления могла стоить жизни больному. Наконец учеба была закончена, и мы действительно почувствовали себя намного увереннее. Врачи скорой помощи, сначала принявшие нас за проверяющих, скоро убедились, что мы всего лишь прилежные ученики, и стали охотно посвящать нас в тайны травматологии. Остался самый легкий, но не менее важный этап подготовки: медицинский осмотр на месте приземления.
Программа, представленная мной начальству, почти не претерпела изменений. К ней лишь добавили подробный опросник, по которому следовало вести целенаправленную беседу. Надо было узнать о самочувствии космонавта на различных этапах полета, ощущения при воздействии перегрузок и невесомости и многое другое.
Каждый из нас получил портативный магнитофон для записи беседы, которая фиксировалась не на обычную пленку, а на тонкую стальную нить.
Теперь пора было подумать об экипировке врача-парашютиста. Главное было сохранить в целости после приземления ампулы с лекарствами. Лабораторные умельцы сконструировали специальную сумку, стенки которой выложили толстым поролоном. Более громоздкие вещи — носилки, транспортные шины, комплект перевязочных средств — решено было сбрасывать в укладке на грузовом парашюте. На случай приземления в безлюдной местности каждый врач получил в свое распоряжение по комплекту аварийного запаса летчика. Всем выдали по синему летному комбинезону, зимнему шлемофону и паре десантных ботинок. Теперь мы были готовы к работе. Оставалось только ждать.
Один за другим уходили в космос "Востоки". Два из них, облетев планету, приземлились в расчетном районе. С третьим произошли осложнения. Из-за отказа двигателя третьей ступени корабль, пролетев 3500 км, опустился в районе реки Нижняя Тунгуска. Двое суток поисковые самолеты кружили в небе над якутской тайгой. Всех беспокоила судьба четвероногих членов "экипажа" собачек Жульки и Альфы: перегрузки при спуске были огромны, а в тайге стоял сорокаградусный мороз и бедняги могли замерзнуть. С каждой минутой, потерянной на поиск, приближался роковой момент, когда должно было сработать подрывное устройство корабля. Его поставили на случай, если "Восток" окажется за пределами наших границ. Но все кончилось благополучно. На вторые сутки корабль был обнаружен, и поисковая группа, пробившаяся сквозь заснеженные лесные завалы, услышала собачий лай, доносившийся из кабины "Востока". Неудача постигла лишь один корабль: ракета упала на старте из-за отказа первой ступени.
 В.Г.Волович в экипировке врача-парашютиста |
Наступило время генеральной репетиции. 9 марта очередной "Восток", успешно завершив орбитальный полет, приземлился на заснеженное поле вблизи деревни Новый Токомак. А неподалеку, одетый в красный скафандр, лежал на спинке катапультного кресла целенький, без единой царапины манекен "Иван Иванович". Обитатели корабля собачка Чернушка, мыши и морские свинки тоже были в полном порядке.
25 марта 1961 года "Восток-3А" ушел в заключительный полет. Все системы сработали отлично, и корабль приземлился в 45 км юго-восточнее Воткинска вместе с четвертой собачкой-космонавтом Удачей, переименованной по совету Ю.А.Гагарина перед самым запуском в Звездочку. "Иван Иванович" тоже не подкачал — сидел в кресле, как живой. Итак мечта о полете человека в космос становилась явью. В ЦК КПСС был отправлен доклад Государственной комиссии о готовности провести первый в мире полет человека в космос в период с 10 по 20 апреля 1961 года.
В первых числах апреля группы поиска стали разлетаться по точкам. Перед отъездом каждый врач-парашютист получил мандат с синим штампом "Главный штаб Военно-Воздушных Сил СССР" и гербовой печатью, свидетельствовавший, что товарищ "выполняет ответственное специальное задание. Командование Военно-Воздушных Сил просит советские и партийные органы Советского Союза оказывать ему содействие в размещении, обеспечении транспортом, средствами связи и медицинской помощью".
11 апреля на рассвете я тоже взял парашют, медицинскую сумку, НАЗ и походный чемодан и вместе со своими напарниками — доктором Валерием Корженьянцем и кинооператором Георгием Анисимовым — взлетел на поисковом Иле. Через несколько часов мы приземлились на аэродроме в Куйбышеве. Здесь уже находился поисково-эвакуационный отряд, состоявший из специалистов ОКБ Королева — высокий сухощавый Арвид Палло со своими помощниками Олегом Козюпой и Николаем Лобневым. Они отвечали за все поисково-спасательные работы на месте приземления "Востока". Едва мы расположились в гостиничном номере, как в дверь громко постучали, и на пороге возникла коренастая фигура начальника парашютной службы ВВС округа Василия Ивановича Сараева — первого тренера наших врачей-парашютистов. После взаимных приветствий и предложения "попить чайку" он сказал: "Давайте, хлопцы, собирайтесь. Поедем на аэродром — там все проверим, обсудим, уложим парашюты, а тогда можно и чайком побаловаться". Долго уговаривать нас не пришлось, и вскоре мы мчались на газике по пустынным городским улицам. Дождь лил как из ведра. Газик подкатил к длинному деревянному бараку. Внутри него по обе стороны ярко освещенного коридора располагались комнаты-классы с многочисленными схемами и плакатами на стенах. Коридор заканчивался просторным залом с двумя длинными столами, на которых два сержанта-десантника укладывали парашюты.
— Тащите сюда груз из машины, — сказал Сараев ребятам, приехавшим вместе с нами.
Василий Иванович вытряхнул на стол мой ПД-47 и, растянув купол, стал неторопливо укладывать полотнище за полотнищем, тщательно подравнивая кромку.
— Теперь порядок, — сказал он, затянув карманы ранца и закрепив их шпильками вытяжного тросика.
Дверь укладочной открылась, и на пороге появились двое мужчин — полный приземистый военный с погонами полковника и высокий сухощавый брюнет в очках и сдвинутой на затылок шляпе.
— Вы доктор Волович? — спросил полковник и, не дожидаясь ответа, протянул руку:
— Полковник Денисов, спецкор "Правды".
— Остроумов — корреспондент "Известий", — представился второй.
Помня строгие наказы начальства о соблюдении секретности, я пробормотал нечто похожее на "чем могу служить" и, пожав корреспондентам руки, уселся на скамью с недовольным видом. Однако мой явно прохладный прием не смутил посланцев прессы. Денисов полез в карман, извлек из него лист бумаги и протянул мне.
— Можете говорить с нами вполне откровенно. Мы посвящены в предстоящие события и находимся здесь, как вы видите из мандата, по поручению ЦК.
Они долго расспрашивали меня о задачах группы поиска, о подготовке группы врачей-парашютистов, а заодно уточнили подробности моей арктической биографии и прыжка с парашютом на Северный полюс. Наконец, удовлетворенные полученным интервью, журналисты закрыли блокноты и, откланявшись, отправились восвояси.
Легли мы только под утро. Но вскоре меня разбудил зычный голос Сараева:
— Давай, ребята, поднимайтесь! Пора грузиться на самолет, уже восемь ноль ноль.
Взвалив на спину парашюты, вручив сумки с медоборудованием и НАЗом солдатам-десантникам, я выбрался из барака. Дождь, хлеставший всю ночь, прекратился, и о минувшем ненастье напоминали лишь лохматые облака, сквозь которые проглядывало солнце. Мы расположились на откидных металлических скамьях поискового Ил-14. Двигатели набирали обороты, и лопасти винтов слились в серебристый, очерченный желтой полосой круг. Самолет вибрировал мелкой дрожью, но не трогался с места: колеса шасси влипли в разбухшее от дождя земляное месиво. Пилот то сбрасывал обороты, то давал полный газ, но безуспешно. Из штабного домика выскочил разъяренный полковник в расстегнутой шинели, без папахи.
— Всем переходить в другой самолет! — заорал он: — В такой момент — и так обо... ся!
Взвалив на спину парашюты, мы бегом направились к Илу, стоявшему неподалеку (как оказалось, на нем не было пеленгатора для точного наведения самолета на космический корабль). Едва мы взобрались в кабину, как машина, вырулив на бетонку, развернулась и, промчавшись по взлетной полосе, взмыла в воздух. К 9.30 мы уже заняли свой боевой пост в "зоне ответственности". Она была довольно обширна: по расчетам Центра управления полетами (ЦУПа), разброс точки посадки составлял 400-600 км. Стрелка часов перешагнулся за 10, когда радист, вращавший ручку настройки, приник к радиоприемнику. Сквозь шорохи и посвисты эфира в кабину ворвался торжественный голос Юрия Левитана: "...мический корабль-спутник "Восток" с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля спутника "Восток" является гражданин Советского Союза майор Гагарин Юрий Алексеевич".
 | Встреча Ю.А.Гагарина с солдатами, сержантами и офицерами боевого расчета на стартовой площадке. |
Так, значит, все же выбрали Юру, с радостным чувством подумал я. Невольно вспомнилась последняя встреча с Гагариным.
Перед моим мысленным взором возник просторный тренировочный ангар с бассейном, заполненным голубоватой водой, мерцавшей от бликов мощных ламп, гроздьями свисавших с потолка. Я приехал в подмосковный поселок Томилино, где располагался 918 завод, носивший из соображений секретности название "Организация п/я А-3927". В его цехах конструировали и изготавливали аварийное снаряжение для космонавтов: катапультные кресла, скафандры, НАЗ и многое другое.
В бассейне, до краев заполненном водой, в которой плавали куски битого льда, отрабатывались действия космонавта в случае приводнения. Необходимость тренировки объяснялась тем, что в случае нештатной посадки на воду "Восток" с отстрелянным люком мог затонуть, а вместе с ним и радиостанция, подававшая сигналы. Правда, в НАЗе космонавта имелась своя радиостанция, включавшаяся автоматически после раскрытия парашюта, но на нее было мало надежды, так как НАЗ не имел положительной плавучести. В результате поиск мог затянуться, и, кто знает, сколько времени космонавту пришлось бы барахтаться в холодной воде.
Гагарин стоял у края бассейна, отпуская шутливые замечания инженерам, натягивавшим на него скафандр.
— Не замерзнуть бы в вашем водохранилище. Ишь, сколько льда в бассейн навалили. Прямо Ледовитый океан.
— Может, водичку подогреть? — шутливо осведомился доктор А.С.Барер.
— Лучше бы Волгу подогрели, — отпарировал Гагарин, намекая на расчетный район приземления, расположенный вблизи великой реки.
— Вот забудешь закрыть забрало, — мигом промокнешь и замерзнешь.
— Ну об этом-то я не забуду. Вот сейчас проверим, — сказал Гагарин, опуская забрало. Убедившись, что замок держит надежно, он дернул за шнур, и забрало приняло первоначальное положение. Повторив эту процедуру несколько раз, Гагарин вновь опустил забрало и, став на кромку бассейна, солдатиком прыгнул в воду, подняв тучу брызг. Скафандр мигом вытолкнул его на поверхность, и Гагарин медленно поплыл, подгребая то правой то левой рукой и раздвигая льдинки. Наконец ему помогли выбраться из бассейна. Он присел на бортик и поднял забрало. "Полный порядок. Теперь никакой океан не страшен".
...А из репродуктора продолжал звучать торжественный голос диктора: "Старт космической многоступенчатой ракеты прошел успешно, и после набора первой космической скорости и отделения последней ступени ракеты-носителя корабль-спутник начал свободный полет на орбите вокруг Земли".
— Вот это да, — сказал командир экипажа. — Скажу честно, до этой минуты как-то не верилось, что человек полетит в космос.
А радио продолжало сообщать, что с космонавтом установлена двухсторонняя связь, и в настоящее время он чувствует себя хорошо.
Тем временем "Восток" уже обогнул Африку и, пока вещал диктор, начал свой путь к Земле. В 9 часов 51 минуту включилась система ориентации, и восемь пар микрореактивных двигателей, дружно сработав, приостановили беспорядочное вращение корабля, сориентировали "Восток" так, чтобы импульс тормозной двигательной установки был направлен в сторону, противоположную движению. В 10 час 25 минут заработала тормозная двигательная установка, а в 10 часов 35 минут отделился приборный отсек, и корабль вошел в плотные слои атмосферы. Корабль резко встряхнуло: один за другим раскрылись вытяжной, тормозной и запасной парашюты, и тут же вспыхнул транспарант: "Приготовиться, катапульта". Автоматически сработали ремни, зафиксировав в кресле тело космонавта. Грохнули пиропатроны, и крышка выходного люка отлетела, открыв круг голубого неба. Еще пара секунд, и на высоте семь тысяч метров произошло катапультирование с космонавтом. Сработали тормозной и стабилизирующий парашюты, а за ними на высоте четыре тысячи метров вспыхнул огромным оранжевым цветком основной парашют. Гагарин расстегнул замок привязных ремней и оттолкнулся от кресла. Оно легко отделилось и умчалось вниз. Гагарин в зеркальце, укрепленное на рукаве скафандра, оглядел купол. Все в порядке: ни порывов, ни перехлеста. Юрий отстегнул НАЗ, и он, полетев вниз, повис, раскачиваясь, на 15-метровом фале.
Гагарин огляделся. Сквозь разрывы облаков отчетливо виднелась начавшая зеленеть весенняя степь, тянувшаяся до самого горизонта. Местами ее прерывали черные прямоугольники пахоты. А там, далеко на севере, темнела темная полоса: Волга.
Земля быстро приближалась. Ветер усилился. "Не заякорило бы НАЗ", — подумал Гагарин и, достав нож, полоснул по фалу.
Он приземлился на ноги на единственный сухой пригорок и, как учили, сразу упал на бок. Часы, пришитые к левому рукаву скафандра, показывали 10 часов 55 минут. Гагарин открыл забрало шлема, жадно вдыхая воздух, напоенный весенними запахами земли. Оглядевшись, он увидел неподалеку небольшой деревянный дом. Высокая смуглая немолодая женщина в ватнике, перевязанная крест-на-крест шерстяным платком, застыла, держа на поводу пеструю буренку. Рядом в земле копошилась маленькая девочка. Завидев незнакомца, одетого в странный оранжевый костюм, увенчанный шлемом, женщина было бросилась прочь, возможно припомнив, как год назад в этих же краях приземлился американский летчик-шпион Пауэре, сбитый советской ракетой, но громкий крик Гагарина: "Мамаша, куда вы бежите, я же свой, советский летчик!" — заставил ее остановиться. Она робко пожала протянутую руку. "Тахтарова я, — сказала она. — Анна Акимовна. Мой муж здесь лесником в колхозе работает".
— Мне бы телефон начальству доложить.
— Да нет у нас, сынок, телефона, разве что в правлении колхоза "Ленинский путь". Оно тут недалеко. А деревня Смеловкой называется.
— Может, у вас транспорт какой есть? А то мне пешком не добраться. Я и так в своем скафандре упарился, — улыбнулся Юрий.
Из распадка к Гагарину бежали люди в ватных замасленных куртках — трактористы. Они что-то громко кричали, размахивая руками. Трактористы мигом помогли космонавту снять космические доспехи, и он остался в голубом теплозащитном костюме.
Звонко треща мотором, подкатил мотоциклист. "Мишарин, — солидно представился он. — Поздравляю с благополучным возвращением из космоса". — Он потряс руку Гагарину. "Ты извини, — сказал мотоциклист, — я к твоему кораблю поеду. Очень хочется взглянуть на него, пока его не увезли".
Из-за бугра на полном газу выскочил тягач и резко затормозил в нескольких шагах от группы. Из кабины выскочили трое военных. Высокий сухопарый майор А.Н.Гасиев — командир дивизиона ПВО в фуражке подбежал первым. Гагарин по-военному подтянулся и громко сказал: "Товарищ майор, космонавт Советского Союза старший лейтенант Гагарин задание выполнил!"
— Да ты уже майор, — перебил его офицер. — Тебе майорское звание во время полета присвоили.
Не может быть, — удивленно сказал Гагарин. — Вот это здорово! Теперь бы мне поскорее с Москвой связаться, доложить о завершении полета.
— Сейчас поедем в дивизион, это совсем недалеко, там с Куйбышевым связь имеется, со штабом дивизии ПВО, — сказал А.Н.Гасиев.
Народ все прибывал. Прямо на месте возник стихийный митинг. Народ не хотел отпускать космонавта. Выручил все тот же майор Гасиев. — Пора в путь, — сказал он строгим голосом и потянул Гагарина к тягачу. — Тут до Энгельса по большаку километров двадцать. Мигом домчим.
Но домчать не пришлось. Едва тягач подкатил к большаку, как в небе показался вертолет, который сел прямо на дорогу. Из кабины Ми-4 выскочил невысокий коренастый подполковник в летной форме. Он бегом направился к Гагарину, выбравшемуся из машины и, приложив руку к козырьку, представился: "Борисенко Иван Григорьевич, спортивный комиссар Международной авиационной федерации. Поздравляю с успешным завершением первого в мире космического полета и установлением трех первых космических рекордов: продолжительности полета (108 минут), высоты полета (327,7 км) и рекорда максимального груза (4725 кг), поднятого на эту высоту. Вернее не трех, а пяти, — поправился Борисенко. — Вы установили еще два рекорда радиосвязи: осуществление впервые в мире двухсторонней радиосвязи Земля-космос в диапазоне коротких и ультракоротких волн".
Наконец все формальности были закончены, и вертолет с Гагариным на борту взял курс на Энгельс.
В нашем же самолете события развивались так. В 10 часов 45 минут нам выдали координаты места посадки. Штурман быстро произвел расчеты.
— Командир, — сказал он, — Гагарин прямо по курсу. Будем там минут через 15.
Самолет увеличил скорость, как вдруг по радио поступила команда: изменить курс на 45 градусов.
— Ничего не понимаю, — пожал плечами командир, — но приказ есть приказ.
Мы летели новым курсом минут двадцать, как вдруг последовала торопливая команда: лечь на прежний курс.
— Ложимся на боевой курс, — сказал штурман. — Парашютистам приготовиться. Всем наблюдать в иллюминаторы.
Мы надели парашюты. Выпускающий — второй пилот — отстегнул клапаны и, убедившись, что все шпильки до отказа сидят в люверсах, скомандовал: "Цепляйте карабины!". Мы зацепили карабины за стальной трос, протянутый вдоль кабины.
— Приготовиться к прыжку! — скомандовал штурман. — Высота шестьсот метров.
Я подошел к открытой дверце.
— Вижу корабль! — заорал бортмеханик. — Вон он!
Я присмотрелся. Прямо по курсу виднелось огромное оранжевое пятно корабельного парашюта, а неподалеку лежал казавшийся крохотным черный шарик "Востока". Километрах в двух от него толпились люди.
Загорелась желтая лампочка: приготовиться к прыжку. Сейчас загорится зеленая. Я прижал к животу запасной парашют. Ну же, ну! Вдруг вспыхнула красная лампа.
— Отставить прыжок. Отставить! — закричал штурман, сложив руки запретным крестом. — Космонавт уже на земле.
Пока мы выполняли чей-то приказ, меняя курс, космонавт не только приземлился, но даже успел побывать на митинге и погрузиться в вертолет.
— Следуйте на аэродром Энгельса, — прозвучал из репродуктора голос невидимого начальника. — Врачу встретить космонавта на месте, в Энгельсе.
Обидно было до слез. Но обиду сменило радостное облегчение: все благополучно. Полет завершен успешно, Юра цел и невредим.
Едва самолет сел, я, оставив в кабине парашют и сумку, не дожидаясь трапа, спрыгнул прямо на бетон.
Здание аэропорта было окружено огромной толпой. Откуда только прознали жители Энгельса о приземлении космонавта! Радостно галдящая разноликая толпа напоминала праздничную первомайскую демонстрацию. Отовсюду раздавались радостные возгласы: "Ур-ра Гагарину! Слава советскому космонавту!". Я решительно врезался в этот гудящий людской водоворот, размахивая шлемом. Видимо, моя фигура в синем летном комбинезоне, затянутом ремнем, с пистолетом на боку подействовала на окружающих, и они расступались. Я бегом поднялся на второй этаж и буквально ворвался в просторный зал.
В центре на стуле сидел с несколько растерянной улыбкой Гагарин, а вокруг в почтительном молчании стояла группа мужчин, одетых в одинаковые длиннополые темные пальто, с фетровыми шляпами в руках. Я, не раздумывая, бросился к космонавту. "Юрий Алексеевич, Юра, дорогой, поздравляю с благополучным возвращением!". Гагарин поднялся мне навстречу, и мы крепко обнялись.
— Ну как самочувствие? — спросил я, быстро оглядев лицо и шею космонавта (нет ли кровоизлияний, ссадин?).
— Да не волнуйтесь, доктор. Все в полном порядке, — широко улыбнувшись, сказал он. -— Только вот НАЗ потерял. А знаете, — добавил он, — я ведь ждал вас, уверен был, что вы будете меня встречать.
Наш разговор прервала трель телефонного звонка. Полковник, стоявший рядом, схватил трубку.
— Да, да, я слушаю, — сказал он и вдруг вытянулся по стойке смирно. -— Так точно. Передаю трубку космонавту. Юрий Алексеевич! Товарищ Брежнев у телефона".
Гагарин взял трубку и, став по стойке смирно, отрапортовал, чеканя слова: "Товарищ Председатель Президиума Верховного Совета! Докладывает космонавт майор Гагарин. Первый космический полет успешно завершен. Приземление прошло нормально. Чувствую себя хорошо. Травм и ушибов не имею. И, выдержав небольшую паузу, добавил: "Передайте пламенный космический привет Президиуму Верховного Совета". Брежнев поздравил Гагарина с успешным завершением полета и передал трубку А.Микояну. Гагарин слово в слово повторил свой доклад и, закончив разговор, положил трубку на рычаг.
После рапорта Гагарина обстановка немного разрядилась. Все разом загомонили. Посыпались вопросы. Я было сделал попытку утихомирить присутствующих: надо же обследовать космонавта, но тут вмешался невысокий моложавый мужчина: "Потом осмотрите, доктор", — сказал он начальственным тоном.
Вдруг дверь отворилась резким толчком, и на пороге появился высокий сухощавый генерал-полковник -заместитель Главнокомандующего ВВС Филипп Александрович Агальцов. Он обвел взглядом комнату и, увидев космонавта, поднявшегося из кресла, шагнул ему навстречу.
— Поздравляю, Юрий Алексеевич, с успешным завершением космического полета, — сказал он, обнимая космонавта. — Как самочувствие? Отличное? Тогда собирайтесь, поедем в НИИ ВВС, он здесь неподалеку. У его начальника генерала Бровко имеется телефон ВЧ. Доложите Никите Сергеевич Хрущеву об успешном завершении полета. А потом полетим в Куйбышев. Там Вас ждут члены Государственной комиссии. Они уже прилетели из Байконура.
Через несколько минут черная генеральская "Волга" подкатила к Ил-14, на котором прилетел Агальцов. Гагарин поднялся по трапу в салон самолета. Вслед за ним ринулась толпа. "Стойте! — громко скомандовал Агальцов. — С нами полетят только врач, спортивный комиссар и кинооператор".
— Разрешите, товарищ генерал, и мне вместе с вами. Я конструктор скафандра -— Бахрамов. Мне необходимо сразу же осмотреть скафандр.
— Добро. Проходите. Но больше не возьму ни одного человека.
Мы прошли в салон. Это был штабной самолет. Все кресла были сняты. Лишь у переборки кабины пилота стоял небольшой столик, накрытый белой скатеркой, с четырьмя креслами — по два с каждой стороны. Вдоль стенки виднелось несколько откидных сидений.
Мерно гудели двигатели. Машину слегка потряхивало на невидимых воздушных кочках. Все вокруг было таким обычным — и освещенный солнцем салон самолета с рядами кресел, обтянутых серым репсом, и занавески из парашютного шелка на иллюминаторах. И мне с трудом верилось, что сидящий рядом со мной в кресле человек только что впервые в мире поднялся в космос и облетел за 1 час 48 минут земной шар.
 Ю.А.Гагарин на борту самолета Ил-14 (по пути в Куйбышев 12 апреля 1961 г.) |
Пока мы устраивались, кинооператор не терял времени зря. Освещения в салоне явно не хватало для съемки, и Рафиков притащил тяжелую складную треногу, на которой торопливо стал прилаживать "Конвас".
— Нет, Махмуд, так дело не пойдет, — сказал я. — Вот осмотрю Гагарина, тогда снимай. А пока, извини, придется подождать.
— Юрий Алексеевич, хоть вы заступитесь, — начал было Рафиков, но Гагарин развел руками.
— Ничего не могу поделать. Тут у нас доктор — главный. Потерпите немного.
— Какое тут потерпи. А вдруг не успею, — не отступал Махмуд.
— Успеете. Куда я денусь. Пока долетим до Куйбышева, целый фильм снять успеете.
Рафиков уселся рядом с Бахрамовым на скамейку. Бортмеханик принес мою медицинскую сумку, и я, раскрыв чехол, извлек из нее коробку с аппаратом для измерения артериального давления, фонендоскоп, термометры, секундомер и разложил их на столе. Натянул белоснежный халат, раскрыл записную книжку в красном переплете, на котором крупными буквами было вытеснено "Академия наук СССР. Полевой дневник", и на чистой странице вывел: "12 апреля. 14 часов 50 минут. Майор Гагарин Юрий Алексеевич, 1934 года рождения, русский. Космонавт". Дальше следовали данные первых наблюдений: чувствует себя хорошо, оживлен, активен, легко вступает в контакт. Благожелателен к окружающим. Все это подтверждало, что огромную психическую нагрузку, вызванную космическим полетом, Гагарин перенес отлично. Жалоб было немного: на сильную потливость и небольшое чувство усталости. ("Полежать бы сейчас спокойно, отдохнуть"). Ни есть, ни пить не хотелось. Кожные покровы нормальной окраски. Видимые слизистые без следов кровоизлияний.
— Так, — сказал я, — снимай рубашку. -— Теперь частота пульса. Я положил пальцы на запястье и включил секундомер. "60 ударов в минуту. Пульс ритмичный без перебоев, наполнение хорошее. Давай измерим артериальное давление". Наложив на плечо резиновую манжету, я покачал грушей и прижал мембрану фонендоскопа к локтевому сгибу. Стрелка на шкале тонометра медленно поползла по кругу. Тук-тук-тук — запульсировала кровь. На отметке семьдесят пять звук прекратился.
— Ну как там у меня с давлением? — спросил Гагарин, внимательно следивший за движением стрелки.
Просто отлично. 125 на 75 миллиметров, как у младенца, словно ты и в космос не летал.
— А может быть, и вправду не летал, — сказал Юра. Все дружно рассмеялись, оценив его юмор.
Температура тоже оказалась нормальной — 36,6 градусов.
Агальцов, внимательно следивший за моими манипуляциями, дождавшись их окончания, спросил: "Как дела, доктор?".
— Все отлично: и давление, и пульс, и температура, — ответил я, не скрывая удовольствия.
Я продолжил осмотр, одним глазом заглядывая в программу, как вдруг Юрий Гагарин озабочено стал вертеть головой. "Послушайте, а где скафандр? Что-то я его не вижу!" — Здесь он, ваш скафандр, здесь, — сказал Бахрамов. — Просто я его в сумку уложил.
— Чтоб не запылился, — сострил Гагарин. — А вот с НАЗом неувязочка получилась. Меня перед самой землей здорово раскачало. Я боялся, чтобы он не заякорил, и перерезал фал. А то могло приложить при приземлении.
Сделав последнюю запись в своем блокноте, я облегченно сказал: "Вот теперь можно снимать кино, задавать вопросы и брать автографы".
Подождите немного, — вдруг побледнев, тихо сказал Гагарин. — Что-то меня подташнивает. Неужели укачало? Такого не было с тех пор, как я начал летать.
Давай пройдем в хвост самолета, -— полушепотом, чтобы не привлекать внимания, сказал я и, полуобняв Юру, пошел вместе с ним в хвост самолета, где за брезентовым пологом находилась туалетная комната.
— Ну как?
— Да, вроде, бы полегчало. Выпью боржомчика — и все пройдет.
Мы вернулись на место. В эту минуту мы даже не предполагали, что подступившая тошнота была ни чем иным, как проявлением "космической болезни движения", которая в будущем доставит немало хлопот и космонавтам и врачам.
Гагарин уселся в кресло и, налив в стакан боржоми, сделал несколько глотков.
— Ну как, Юра?
— Порядок, — сказал он, довольно улыбнувшись. — Все в норме.
Наши спутники сразу оживились. Посыпались вопросы.
— Давайте по очереди, — шутливо скомандовал космонавт. — Первое слово предоставляется спортивному комиссару.
— Юрий Алексеевич, расскажите, пожалуйста, про невесомость. Неужели совершенно не чувствуешь своего тела?
В общем-то похоже, — улыбнулся Гагарин. — Переход к этому состоянию произошел очень плавно. Появилось ощущение необычайной легкости. Это было таким необычным чувством! И руки, и ноги стали вроде бы не моими. Они ничего не весили. Сам не сидишь, не лежишь, а словно висишь в кабине между потолком и полом, насколько привязные ремни позволяли. Я пробовал писать в таком состоянии. Получилось. Только вот блокнот все норовил улететь от меня. А работоспособность, по-моему, даже улучшилась. Поработал ключом — тоже получается хорошо. Потом, смотрю, карандаш мимо лица проплыл, а радом с ним маленькие сверкающие шарики. Как бусинки. Это вода пролилась из соска, когда я пил. После Африки, когда тормозная установка включилась и корабль пошел к Земле, сразу прижало к сидению, и почувствовал, как руки и ноги потяжелели.
— А Земля хорошо видна из космоса? Можно различить на ней что-нибудь, например, острова, реки?
— Раньше во время полетов на самолете я видел Землю километров с пятнадцати. Конечно, в иллюминатор "Востока" видно ее было хуже, но все-таки достаточно отчетливо. Я хорошо различал и леса, и горы, и берега континентов, острова в океане и крупные реки. И не только их, а даже большие квадраты колхозных полей и отличал, где пашня, а где луг.
— Юрий Алексеевич, скажите — из космоса видно, что Земля имеет круглую форму? Или она вроде как блин? — спросил бортмеханик, уже несколько раз безуспешно пытавшийся спросить космонавта.
— Могу заверить, что Земля наша круглая, — засмеялся Гагарин. — Сам видел, собственными глазами. И до чего же она красива, наша планета! Просто слов не хватит описать эту красоту. Вся в нежно-голубом ореоле. А какие чудесные краски перехода от светлой поверхности Земли к совершенно черному, как бархат, небу с яркими звездами! И переход этот такой плавный и красивый. А когда корабль выходил из земной тени, то горизонт стал выглядеть по-иному. Появилась ярко-оранжевая полоса, которая затем переходила в голубую, и снова густо-черное ночное небо. — Гагарин замолчал и, задумавшись на мгновение, добавил: — А вот Луну я так и не увидел. Но это не беда. Обязательно посмотрю в следующий раз.
Временами наша беседа прерывалась, и Гагарин, откинувшись на спинку кресла, закрывал глаза. В салоне сразу же наступало молчание. Все затихали, чтобы не тревожить сон космонавта.
Вдруг Гагарин открыл глаза:
— Что это все замолчали? Это я так — задумался на минуту.
И снова посыпались вопросы.
— Юрий Алексеевич, напишите, пожалуйста, что-нибудь на память. Очень прошу, — смущенно улыбаясь, сказал бортмеханик, протягивая блокнот.
— Что я — кинозвезда? — сказал Гагарин, усмехаясь. — Ну давайте, распишусь на память.
— А спортивному комиссару, — сказал И.Г.Борисенко, — сам Бог велел.
— И мне, и мне, — потянулись со всех сторон тетради, блокноты, записные книжки.
— Тогда и мне положено, — сказал я, пододвигая тетрадь осмотра.
Гагарин на мгновение задумался и быстро написал: "Передовой медицине. Гагарин". И дописал дату. Гагарин поставил жирную точку и, улыбнувшись, посмотрел на меня.
— Годится?
— Нормально. Спасибо, Юра!
[Через несколько дней с гордостью показывая друзьям первый гагаринский автограф, я был повергнут в изумление неожиданным вопросом: "Интересно, как это тебе удалось заполучить автограф Гагарина... за пять лет до его полета!?". Вот это да! Ведь тогда в самолете ни он, ни я не заметили этой ошибки. Две недели спустя я показал Юрию Алексеевичу "полевой дневник". Он удивленно поднял брови и, молча достав авторучку, мгновенно исправил 56 на 61, а сверху приписал: "Виталию Георгиевичу Воловичу"].
— Но за это, доктор, вы должны прочесть стихотворение про Лайку. Это, кажется, ваше творение: "Два месяца в космосе носится Лайка...".
— Вроде бы, мое, — нехотя признался я. — Только оно, так сказать, идеологически не выдержано.
— Прочтите, прочтите, — сказал Ф.А.Агальцов. — Уважьте нашего космонавта.
| Два месяца в космосе носится Лайка. Жива ли, подохла? Поди-ка узнай-ка! Дыханье не пишет давно аппарат, Но замерли все в ожиданъи наград. Свершилось! И вот наступила минута - Собрали сотрудников в зал Института. Под пристальным взором трудящихся масс Начальник прочел долгожданный Указ. | За вклад в освоенье космической дали В число награжденных Указом попали Парторг, секретарша, один генерал, Который собачку в глаза не видал. А те, кто готовил собак для орбиты, По "странной случайности" были забыты. И все получили предметный урок, Как славу чужую использовать впрок! |
— Ядовито, — сказал, усмехнувшись, Филипп Александрович.
— Ядовито, но лихо, — весело рассмеялся Гагарин.
Пока шла "раздача автографов", кинооператор Рафиков развил бурную деятельность. Он то присаживался в проходе на пол, то взбирался на кресла, а его неутомимый "Конвас" стрекотал, как пулемет. Он менял планы, диафрагму, снимал то в упор, то убегал в самый хвост самолета. С него лил градом пот, но он не успокоился, пока не израсходовал весь запас кассет.
— Давай-ка, Махмуд, увековечь нас на фото, — сказал я, протянув Рафикову свой "ФЭД".
Рафиков несколько раз примерился и щелкнул затвором. Аппарат снова перешел в мои руки, и я отщелкал всю пленку, став обладателем бесценных кадров.
 Ю.А.Гагарин и В.Г.Волович на борту самолета Ил-14 |
Машина чуть просела в воздухе.
— Что, уже подлетаем? — встрепенулся Гагарин.
— Через пятнадцать минут посадка, отозвался штурман.
— Тогда пора себя приводить в порядок, — серьезным тоном сказал Гагарин, но не выдержал и улыбнулся своей светлозубой обаятельной улыбкой.
Привстав, он ловким движением застегнул длинную молнию костюма, упрятал в кармашки белые проводочки от датчиков и, аккуратно расправив воротник костюма, сказал:
— Ну вот теперь, вроде бы, порядок. Только вот на голову одеть нечего. Фуражку, что мне Гасиев подарил, я кому-то передал, а у меня ее увели. Да и околыш у нее черный артиллерийский, а я же все-таки летчик.
Он глянул в иллюминатор, привстав с кресла.
— На аэродроме, наверное, холодновато. Вот по Волге какие-то льдины плывут.
— Сейчас все сделаем, — сказал я, извлекая из парашютной сумки кожаный летный шлем с длинными ушами.
— Годится?
— Чуть маловат, но сойдет, — сказал Гагарин, натягивая его на уши.
— Только уж ты, Юра, не потеряй, я ведь в нем на Северный полюс прыгал с парашютом.
— Доктор, не волнуйтесь, все будет в порядке, — сказал Гагарин, усаживаясь в кресло.
— Товарищ генерал, -— сказал штурман, выходя из пилотской. -— Поступила команда садиться на аэродром завода "Прогресс".
— Действуйте, — сказал Агальцов.
Самолет покатил по бетонки, и следом за ним устремился караван черных "Волг". Наконец Ил остановился. В последний раз взревели моторы, и наступила тишина. Механик открыл дверцу и опустил трап. Гагарин посмотрел на Агальцова. Тот кивнул: выходите первым, Юрий Алексеевич.
Лишь только Гагарин появился в проеме двери самолета, грянуло громовое ура. Гагарин медленно спустился по трапу, и как только ноги его коснулись бетона, из толпы к нему бросился светловолосый капитан и заключил его в объятья. Это был Герман Титов.
Пока я собирал вещи, толпа встречающих рассосалась и колонна черных "Волг" покинула аэродром. Я спустился по трапу и остановился, растерянно поглядывая по сторонам. С Волги, по которой еще шел ледоход, дул пронизывающий ветер. Неподалеку виднелось несколько машин. Вдруг одна из них заурчала двигателем и подкатила ко мне.
Из кабины высунулась вихрастая голова водителя.
— Вы тоже с космонавтом?
— Я врач Гагарина. Со мной важные документы. Их надо немедленно доставить начальству.
— Значит, Вы встречали Гагарина? — радостно спросил он. — Вот здорово! Садитесь в машину, я вас мигом доставлю на место.
Я влез в кабину, машина сорвалась с места, и вскоре мы остановились у высокого зеленого забора. У тяжелых, чуть приоткрытых железных ворот стояло несколько молодых людей в штатском. Они сразу окружили машину, и старший строго спросил:
— А вам куда?
— Я врач Гагарина. Со мною его бортжурнал и пистолет, — сказал я, демонстрируя увесистый пакет.
Ворота распахнулись, и машина зарулила на стоянку неподалеку от двухэтажного коттеджа, известного всему Куйбышеву как обкомовская дача.
По дорожке, обрамленной кустами сирени, я подошел к особняку и очутился в холле. Большая застекленная комната напоминала конференц-зал. Всюду по двое, по трое стояли и оживленно беседовали люди. Лица большинства из них были мне незнакомы. Узнал я лишь двоих — Н.П.Каманина и разговаривавшего с ним президента Академии наук М.В.Келдыша. Пока я рассматривал присутствующих, соображая, к кому из них обратиться, рядом раздался чей-то строгий голос: "А вы что здесь делаете?". — Я вздрогнул от неожиданности, увидев перед собой невысокого коренастого мужчину. Коротко подстриженные, зачесанные назад темные волосы открывали широкий лоб. Он смотрел на меня, не мигая, в упор, и я поежился от его неприязненного взгляда из-под густых бровей.
— Ну так что же вам нужно? — повторил он.
— Я врач. Встречал Гагарина на месте посадки.
— Вы его осматривали в поле?
— К сожалению, в поле не удалось. Десантирование запретили. Поэтому медицинский осмотр я провел на борту самолета по дороге в Куйбышев.
— Доложите результаты. Что обнаружили? Как он себя чувствовал? — нетерпеливо спросил мой собеседник.
— Чувствовал Гагарин себя хорошо. Единственная жалоба была на кратковременное легкое головокружение. Пульс был нормальным — 65 в минуту, артериальное давление 125 на 70, на коже никаких следов кровоизлияний обнаружено не было. В течение всего полета в Куйбышев был общителен, оживлен, остроумно отвечал на вопросы.
— Ну что ж, спасибо за хорошие известия, — уже более доброжелательным тоном сказал он. — А это что у вас в руках?
— Это планшет Гагарина с бортжурналом и личное оружие. Кому прикажете передать?
— Вон идет Быковский. Знаете его? — спросил он и, не дожидаясь ответа, ушел в глубину зала.
Я пожал руку В.Ф.Быковскому и, передав ему пакет, осведомился: "Послушай, Валера, с кем я сейчас беседовал?". "Ну, доктор, вы даете, — сказал Быковский, усмехнувшись. — Это ведь Главный конструктор Сергей Павлович Королев".
Не прошло и четырех месяцев, как 6 августа 1961 года в 9 часов утра с космодрома Байконур взлетел космический корабль "Восток-2" с Германом Степановичем Титовым на борту.
Наша поисковая группа уже неделю загорала в Куйбышеве, дожидаясь этого события.
Титов накручивал один за другим витки вокруг планеты, опровергая своими сообщениями прогнозы скептиков о губительном действии космоса на организм человека. Сколько будет этих витков — нам было неизвестно, поэтому поисковые группы находились в боевой готовности, чтобы немедленно по сигналу подняться в воздух.
Поутру 7 августа раздалась команда: "По машинам!". В 10 часов 18 минут на борту самолета Ил-14 приняли сообщение о координатах места посадки, с которым мы оказались почти рядом.
По команде я надел парашюты, зацепил карабин за трос и присел возле открытой дверцы. Внизу желтели поля, перечерченные зелеными лесополосами.
— Смотрите — вон они! — крикнул один из десантников, показав рукой на группу людей, окруживших человека в оранжевом костюме. Неподалеку лежал спускаемый аппарат.
Ко мне подошел штурман.
— Ветерок, товарищ подполковник, десять метров в секунду. Может, оставим прыжки? Космонавт-то уже на земле.
— А вдруг ему нужна помощь? Никаких сообщений по радио не поступало? Значит, будем десантироваться. Когда приземлюсь, сразу бросайте укладку с моим имуществом.
Один за другим десантники исчезли в просвете дверцы. Я прыгал замыкающим. Парашют открылся нормально, но ветер был такой сильный, что меня раскачало, как на качелях. С трудом погасив раскачивание, я развернулся в подвесной системе и приготовился встретить землю. Сгруппировался. И вдруг сильный порыв ветра развернул меня спиной и швырнул на пашню...
— Дядечка, а дядечка, ты живой?
Я открыл глаза. Рядом со мной на корточках сидели два вихрастых мальчугана.
— Ну вот, я же тебе говорил, Федька, что он оживеет, — сказал тот, что поменьше, и его лицо, густо усыпанное веснушками, расплылось в улыбке. Я приподнялся. Голова раскалывалась от боли. В ушах шумело. В первые секунды я не мог понять, что происходит. Постепенно прихожу в себя. Видимо, меня здорово "приложило". Хорошо еще, что упал на пахоту и рыхлая земля смягчила удар. Жаль, что нас так и не снабдили защитными шлемами.
— Что, дяденька, здорово болит?
— Здорово, — честно признался я. — А вас как звать?
— Меня Колька, — сказал веснушчатый мальчуган, вытирая рукавом нос.
— А меня Федька, — сказал старший.
— Мы как увидели, что ты на парашюте летишь, так и побежали сюда. Только у самой земли тебя как крутанет да как шарахнет! Ты лежишь и не шевелишься. Ох, и испугались мы! А тут парашют надулся и потащил тебя по пахоте. Колька сиганул на него. Он и сдох. А ты, дяденька, к космонавту прыгал?
— К космонавту.
— Он во-он там сел, — сказал Колька и показал рукой туда, где метрах в трехстах от нас виднелась толпа людей.
— Только космонавт уже уехал, — сказал Федька. — Какие-то дядечки с тетечкой приехали на "Москвиче" и увезли его куда-то.
...С Титовым я встретился лишь на следующее утро, в том самом домике на берегу Волги, где недавно куйбышевцы гостеприимно принимали Юрия Гагарина. Герман сидел за большим столом, покрытым белоснежной скатертью, веселый, бодрый, как всегда, жизнерадостный и остроумный.
— А как себя чувствует наш доктор? — вдруг спросил он. — Говорят, Вас здорово приложило?
— Изрядно. Был бы шлем на голове — все было бы нормально.
— Что, у начальства денег на шлем не хватило?
Неожиданно нашу беседу прервал бой кремлевских курантов. Герман насторожился. "Говорит Москва", — торжественно начал диктор.
Титов сорвался с места и приник к радиоприемнику.
— Да сядь ты, пожалуйста, и успокойся. Это о твоем полете сообщают, — сказал Е.А.Карпов.
Герман весело рассмеялся. "А я думал, кого-то еще вслед за мной запустили. А когда на Байконур полетим?".
— Завтра утром отправимся прямиком на космодром, — сказал Е.А.Карпов. — Там за тебя врачи возьмутся.
— Это, пожалуй, пострашней космического полета будет, всякие там кардиограммы да энцефалограммы.
Результаты медицинских обследований показали, что суточный полет Титова явился качественно новой ступенью изучения влияния на человека факторов космического полета.
...И снова космическая командировка. Мы дежурим на карагандинском аэродроме, укрываясь от жаркого южного солнца под крылом Ила. На этот раз были запущены друг за другом сразу два корабля. Первый, "Восток-3" с космонавтом Андрияном Григорьевичем Николаевым, стартовал 11 августа 1962 года, совершив за 94 часа 10 мин 64 оборота вокруг Земли. Второй, "Восток-4", пилотируемый Павлом Романовичем Поповичем, был запущен 12 августа, сблизился с кораблем "Восток-3" до расстояния 5 км, облетел Землю 48 раз за 70 ч 44 мин и успешно приземлился также 15 августа 1962 г. Групповой полет А.Г.Николаева и П.Р.Поповича в космическом пространстве продолжался трое суток. Между ними была установлена двухсторонняя связь, с космических кораблей велись телевизионные передачи.
Я мысленно видел человека, одетого в громоздкий космический скафандр. Вот он склоняется над бортжурналом, записывает свои наблюдения. А сейчас, протянув руку к тубам с едой, подкрепляется завтраком, поглядывая на часы: ведь все действия его в полете расписаны по минутам. Это Андриян Николаев. Я вижу волевое лицо, внимательные черные глаза под густыми бровями и, кажется, слышу его любимые "все отлично", "все в порядке", сопровождавшие каждую, даже самую сложную и утомительную тренировку.
В спортивном зале школы близ Караганды, где разместилась наша поисковая группа, — напряженная тишина. Все столпились у репродуктора, из которого несутся звуки маршей. Вдруг музыка прекращается, и торжественно звучит голос диктора: "Говорит Москва, говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза". Урраа-а! Попович в космосе! Теперь их там двое.
И вот я снова на борту поискового Ила. Как медленно ползет часовая стрелка! "Есть сигнал, — радостно сообщает штурман. Значит, парашюты уже несут к земле корабль с космонавтом. — Парашютисты, готовьтесь к выброске. Николаев уже приземлился".
Зацепив карабин вытяжных фал за трос, протянутый вдоль фюзеляжа, пробираемся в хвост самолета. Бортмеханик открывает дверцу --и в кабину врывается поток света и холодного воздуха. Самолет, снизившись, с ревом проносится над землей, и вслед ему приветственно машет руками человек в ярко-оранжевом костюме. Самолет снова набирает высоту, делает круг и летит к космонавту. "Ту-ту-ту", — гудит сирена. Вспыхивает желтая сигнальная лампа на табло у дверцы. Сейчас все мое внимание приковано к ней. "Пошел!". Резко оттолкнувшись ногой, я проваливаюсь в пустоту. Мощный воздушный поток подхватывает тело. Секунда, вторая, третья. Рывок — и надо мной распускается купол парашюта. Быстро оглядываю купол. Все в порядке. Ощупью нахожу пряжку ремня, удерживающего укладку со снаряжением. Замок открывается легко. Мгновение — и по легкому рывку я узнаю, что укладка отделилась и повисла подо мною на длинном капроновом фале. Земля приближается. Сильный ветер раскачивает меня вверх-вниз, вверх-вниз. А подо мной бурые, выгоревшие на солнце скалы. Местечко не из приятных, а тут еще ветер.
Удар — и я сваливаюсь на бок среди густо поросшей ковылем поляны. Быстро гашу купол парашюта и, освободившись от подвесной системы, бегу к Николаеву. Он поднимается навстречу как всегда спокойный и неторопливый, пряча улыбку в четырехсуточной космической бороде.
Его первый вопрос: "Как там Паша?". — Я еще не знаю, приземлился ли Павел Попович, но уверен, что и у него все в порядке. На месте приземления его будет встречать Виктор Артамошин. Он не подкачает.
Пока самолет выбрасывал десант, Николаев успел распаковать свой НАЗ, включить радиопередатчик и сменить свои громоздкие космические доспехи на легкий спортивный костюм: темно-синие спортивные брюки и небесно-голубую трикотажную рубашку с белым воротником и белой полосой посередине.
— Как дела, Андриян? — задаю я тривиальный вопрос, от волнения не придумав ничего более путного.
— Все отлично. А вы молодцы. Быстро добрались. Я еще переодеться не успел, гляжу — надо мной самолет. Все сработало, как на тренировке. Вот только, когда парашют раскрылся, что-то в подбородок ударило, даже губу прикусил. Да это пустяки. Когда на парашюте спускался, сразу забрало открыл. Такой ветерок приятный обдувает! Смотрю вниз — вдали речушка какая-то и поле довольно ровное. Правда, оно только сверху казалось таким ровным. Сами видите, сколько здесь скал наворочено. — Николаев помолчал, глубоко дыша, словно наслаждаясь воздухом родной земли. — А жарковато тут. В космосе, пожалуй, было попрохладней. — Он снова помолчал и вдруг спросил: — А тапочек вы с собой не привезли?
— Как говорят, ничто в мире не приходит сразу, а тем более опыт. В космическом НАЗе, казалось бы, было предусмотрено всё на все случаи жизни. И радиостанция, и сигнальные дымы, и ракеты, и вода, и спички, и пища, и портативная плитка для ее приготовления, и даже спортивный костюм. А вот тапочек, банальных тапочек с тесемками — не было. К счастью, мы оказались предусмотрительными и запихнули в укладку эту обувку, иначе Адрияну Григорьевичу пришлось бы ходить в своих космических ботфортах.
Один за другим подбегают остальные парашютисты, среди них наш лихой кинооператор Миша Бессчетнов. Тяжело дыша от быстрого бега с тяжелой кинокамерой, он сходу принимается за дело. Еще бы — прыгнуть к космонавту с парашютом и первым увековечить на пленке приземление космонавта 3.
С момента приземления космонавта прошло уже двадцать минут. Пора начинать медицинский осмотр. Я сажусь напротив Николаева. Столом служит коробка НАЗа, из которой торчит серебристый стволик антенны. Я достал из кармана комбинезона маленький портативный магнитофон, приладил к куртке микрофончик и нажал кнопку "пуск". Теперь можно начинать. Начинаю записывать в тетрадь данные осмотра: кожные покровы обычной окраски, видимые слизистые розового цвета, пульс 96 ударов в минуту, ритмичный, хорошего наполнения. Артериальное давление 120 на 70 миллиметров ртутного столба. Заглядываю на первую страницу, где у меня записаны данные предполетного осмотра. Они почти полностью совпадают. Только пульс частит. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Так всегда бывает после парашютных прыжков, даже самых обычных.
Затем начинаются специальные неврологические пробы, но и они свидетельствуют, что Николаев великолепно перенес четырехсуточный космический полет. Но вот, кажется, все. Я протягиваю Николаеву свою парашютную книжку, на первой странице которой уже оставили свои автографы Юрий Гагарин и Герман Титов, и Андриян не спеша выводит: "А.Николаев. 15.8.62 г. через 25 минут после приземления".
Откуда-то доносится урчание мотора, и вскоре из-за холма выныривает трактор. Трактор останавливается неподалеку, и двое радостно возбужденных парней бегут, спотыкаясь, к нашей группе. "Здравствуйте, Андриян Григорьевич! Поздравляем Вас от всего сердца с благополучным приземлением на целину!". Они долго трясут космонавту руку, словно стараясь на всю жизнь запомнить это рукопожатие.
На горизонте показалась черная точка. Быстро увеличиваясь в размерах, она превращается в поисковый вертолет Ми-4. Вертолет завис над площадкой, подняв пыльный смерч и разогнав во все стороны колючие шары перекати-поле. Прибывшие поисковики бросаются обниматься с Николаевым.
— Паша как? Приземлился? — спросил Николаев.
— Приземлился, все нормально, — отвечают все хором.
Действительно, П.Р.Попович к тому времени благополучно приземлился. Поисковый самолет долго кружил над ним: штурман никак не решался сбрасывать десант из-за сильного ветра, тем более космонавт дал зеленую ракету — сигнал о том, что все в порядке. Все же парашютисты настояли на своем и прыгнули.
Земля была жесткой, давно не было дождя, а ветер, подхватив купола, безжалостно подтащил парашютистов, не давая им подняться. Одному из них помог сам космонавт. Он бросился на раздувшийся купол и, прижав к земле, мастерски погасил.
— Здравствуй, земной мой человек! — сказал он, обнимая растерявшегося парня.
Двое других справились сами с разбушевавшимися парашютами. Грязные, исцарапанные, но счастливые они окружили космонавта.
— Здорово, ребята, вас потрепало! А я приземлился удачно.
Сам космонавт выглядел молодцом. Общительный по натуре, он сейчас же увлеченно принялся рассказывать о полете.
Пока Виктор Артамошин производил осмотр, прилетел вертолет, и через несколько минут космонавт уже летел в Караганду. Мы тоже погрузили на вертолет все имущество А.Г.Николаева, забрались в кабину и полетели в Караганду.
До Караганды путь недолог, и вскоре вертолет завис над посадочной полосой аэродрома, кишащей народом. Люди лезут прямо под лопасти, забыв об опасности. Милиции с трудом удается разогнать ошалевшую от радости толпу, мы вместе с Андрияном с трудом пробиваемся по узкому людскому коридору к домику, где уже обосновался П.Р.Попович. Они долго тискают друг друга в объятьях и наконец валятся, обессиленные, на диван. Застрекотал телефон правительственной связи, и генерал Керимов, смуглый сухощавый зампред Государственной комиссии, поднял трубку.
— На проводе Никита Сергеевич Хрущев. Кто будет докладывать первым? Николаев взял трубку и, не торопясь, проговорил слова рапорта. Едва он закончил, как Попович, буквально вырвав трубку из его рук, задыхаясь от волнения, закричал: "Никита Сергеевич, хохлы вырвались в космос!". Керимов охнул и опустился на диван.
Наконец все успокоились и принялись за огромный арбуз. А за стенками домика бушевала толпа корреспондентов, требуя допустить их к космонавтам.
 | Справа налево: В.И.Яздовский, Ю.А.Гагарин, В.В.Парин, П.Р.Попович, М.В.Келдыш, А.Г. Николаев, Г. С. Титов, Н.М.Сисакян, Н.Д.Миллионщиков, М.Г.Крошкин, М.И.Агошков в АН СССР (август 1962 г.) после полета А.Г.Николаева и П.Р.Поповича |
... Не прошло и года, как снова две мощные ракеты отправили на орбиту новых космонавтов — Валерия Быковского и Валентину Терешкову.
Утро 19 июня 1963 года встретило нас пыльной бурей. Ветер пригибал тонкие стволы деревьев, швырял в лицо горсти пыли и сорванной листвы. По аэродрому носились пылевые смерчи. Экипажи самолетов, парашютисты, техники, укрывшись от жарких лучей южного солнца в тени самолетов, нетерпеливо ждали команды на взлет. Наконец долгожданное: по самолетам! Закрутились винты, сливаясь в серебристые прозрачные диски, забегали люди. Вскоре аэродром опустел.
Валерий Быковский совершил посадку в 15.30 по московскому времени на севере Казахстана. А со всех сторон к месту приземления спешили люди -— кто верхом, кто на тракторах, автомашинах и даже на самоходных комбайнах.
Опустившись на пахоту, я снял парашют и огляделся. Откуда-то из-за бугра выскочил мотоциклист. "Вася", — представился он, протягивая руку. Мы погрузили парашют и сумку в коляску, и Вася помчался по полю, не обращая внимания на рытвины и ухабы.
В.Ф.Быковский уже сидел в кабине вертолета, прибывшего незадолго до нас. Я поднялся к нему.
— С прибытием, Валера!
Я разложил свои медицинские приборы и, не торопясь, осмотрел В.Ф.Быковского. Все было в норме, только немного частил пульс. Впрочем, в жаркой душной кабине это было неудивительно. После медицинского осмотра мы, посовещавшись, решили перелететь в райцентр Марьевку. До него было рукой подать. Вскоре вертолет опустился в центре поселка. Водитель "Волги", высокий рыжеволосый парень, предложил свои услуги.
— Райком далеко? — спросили мы.
— Да нет, по соседству. Садитесь, я мигом довезу. — Он услужливо открыл дверцу.
Мы подъехали к кирпичному трехэтажному зданию, окруженному густым садом. Старушка в синем халате встретила нас на пороге.
— Вы к кому, сынки?
— К секретарю райкома.
— А его нет, никого нет. Все уехали встречать космонавта. Он, говорят, к нам сюда спустился.
— Так, мамаша, это и есть космонавт.
— Ах ты, господи! Вот привелось живого космонавта увидеть. Дай, сынок, на тебя посмотреть хорошенько.
Она долго держала руку Валерия в своей, умиленно вглядываясь в его лицо. Мы поднялись на второй этаж и вошли в кабинет. Скромная обстановка. На небольшой тумбочке рядом со столом, покрытым зеленым сукном, стояло несколько телефонов.
— Что будем делать? — спросил В.Ф.Быковский, устало опускаясь в кресло.
— Сейчас попробую связаться с Москвой, — сказал я, поднимая трубку красного телефона. — Девушка, — сказал я, услышав голос телефонистки, — срочно соедините меня с Москвой. Здесь в кабинете рядом со мной космонавт Быковский.
 В.Г.Волович (апрель 1983г.) |
— Одну минуточку подождите. Сейчас попытаюсь вызвать Москву.
В.Ф.Быковский взял трубку и начал доклад. Через день "докладывающего" В.Ф.Быковского засняли кинооператоры, но уже не в забытой богом Марьевке, а в роскошном кабинете первого секретаря обкома.
А на пусковой площадке в Байконуре уже устанавливали новые ракеты, и новые космонавты готовились к новым космическим полетам.
В марте 1965 года "Восход" приземлился за тысячи километров от расчетного места посадки, в приобской тайге. Но врачи-парашютисты, сидевшие в поисковом самолете на аэродроме в Липецке, так и не дождались команды "на взлет".
Оказалось, что "на помощь" из Караганды вылетело все высокое начальство.
Помощь врачей-парашютистов не потребовалась.