Последнюю неделю Элль работал с утра до ночи. Он не мог даже найти время, чтобы навестить Исму. У него был целый рад конфликтов и недоразумений с подчиненными ему чиновниками. Они делались смелее, так как чувствовали, что там на Марсе, за их спиной стоит сильная партия антибатов, влияние которой усилилось и в парламенте, и в центральном совете. Деятельность Элля давала повод для постоянных нападок, Его беспощадная борьба с произволом чиновников осуждалась в антибатской прессе. Защищая Осса, указывали на заслуги его перед Марсианскими штатами. Тот факт, что Зальтнер сумел избегнуть наказания, истолковывался очень не в пользу Элля.
Такой поход против людей не представлял ничего нового, а потому Элль мало считался с ним в своих действиях и продолжал прежнюю линию. Тем более, что влиятельнейшая часть населения Марса не оставляла своих прежних идеалистических взглядов: распространение на Земле марсианской культуры, приобщение людей к духу Нумэ оставалось для них основною целью владычества марсиан на Земле. Само же владычество рассматривалось ими лишь как временное средство к достижению этой цели. Было лишь недовольство тем, что люди обнаруживают мало понимания и не идут навстречу стремлениям Нумэ. Поведение Элля в общем одобрялось этими группами, хотя и здесь его линию иногда считали слишком мягкой. Настаивали на более решительном устранении препятствий, затрудняющих марсианам осуществление их задач. Для Германии таким препятствием оставалось господство реакционных политических партий.
Другим поводом к недовольству, направленному уже против правительства Марсианских штатов и протектора Земли Илля, было то, что протекторат был осуществлен только в западно-европейских государствах. Требовали покорения России и Соединенных Штатов Америки. Илль, предвидя связанные с этим трудности, решительно возражал против немедленного проведения такой меры.
Сегодня Элль узнал из марсианских газет, что в парламенте произносились речи, направленные против него лично. Выражали недоверие ему как только наполовину Нумэ. Это особенно больно отозвалось в нем.
Он ходил, удрученный, взад и вперед по комнате. Что, если он подаст в отставку? Но это значило бы отказаться от дела всей жизни. Разве, если он будет бороться, он не победит?
Ему подали донесение венского помощника культора о том, как Зальтнер был отыскан и как он исчез на воздушной яхте «Ла». Элль не верил своим глазам. Ла? Она это сделала! Ради Зальтнера!
Помощник культора доносил также о предпринятой погоне.
Через несколько времени ему подали вторую телеграмму.
«Лион. От капитана военного корабля. Воздушная яхта «Ла», развив исключительную скорость, скрылась в облаках и до сих пор не найдена». |
Элль опустился в кресло и схватился руками за голову. Он вспоминал, как Ла спорила с ним там, на Марсе, и наградила Зальтнера поцелуем за его мужественные слова в защиту родины... И вот она теперь решилась на открытое выступление против владычества Нумэ на Земле... То, что сделал Зальтнер, было вполне понятно, и за это он один подлежит ответственности. Он сам искренне желал ему спастись от преследования. И если бы еще Зальтнер спасся собственными силами... Но ведь ему помогла в этом Ла! Как ответит она за свое самоуправство? Помощь, оказанная ею Зальтнеру, останется неопровержимым фактом. Значит, она — дочь Фру — окончательно связала себя с Зальтнером. Куда же им теперь бежать? Они не могут вернуться на Марс, им придется все время находиться во внеевропейских странах Земли. Сколько новых затруднений это создаст!
Неужели сегодня ему не будет покоя? Он пойдет к Исме и там отдохнет. Он встал. В это время взгляд его упал на телеграмму, поданную вместе с донесением из Лиона. Он распечатал ее;
«...Калькутта... Комиссар Марсианских штатов имеет честь донести, что наконец найдены бесспорные следы Гуго Торма. Торм был тем самым чужестранцем, который появился два года назад среди тибетцев и долгое время жил в Калькутте. Допрошены люди, которые вместе с ним ехали в Калькутту, где Торм 18 или 19 августа сел на почтовый воздушный корабль, направлявшийся в Лондон. Его теперешнее местопребывание не установлено». |
Элль снова опустился в кресло.
Торм жив! Теперь не может быть никаких сомнений в этом. Элль чувствовал, что кровь приливает ему к голове, где его мысли путаются.
Что же он не радуется? Он должен же радоваться спасению своего друга, заслуженного исследователя, наконец, просто человека и, прежде всего, радоваться тому, что...
Да, он должен сейчас итти к Исме. Он может принести ей теперь радостную весть. Он может взять ее руки в свои и сказать: «Радуйся, он жив!». Он видел уже, как ее глаза вспыхнут, как она повторит «Жив!», и голубые глаза наполнятся слезами. Он видел, как она бросится к нему на грудь и, прижавшись головой к его плечу, будет повторять сквозь слезы: «О, мой друг, мой друг! Как я счастлива!». А он будет целовать ее волосы... Почему же он не радуется? Чего же он медлит? Вперед!
Он стоял в нерешительности перед телефоном, не будучи в состоянии вызвать экипаж. Нет, он не может радоваться, он не хочет радоваться. Счастье было так близко, воображаемое будущее так прекрасно, — и теперь всему конец? Но что же, собственно, случилось? Разве не будет все продолжаться попрежнему? Разве будет не так, как было раньше долгие годы? Она останется для него таким же верным другом.
Но как перенести то, что она опять упадет в объятия другого? И где он, этот другой, ее муж? Он спасен, но не возвращается к ней! Почему он не идет туда, где его законное место? Может быть, он не хочет? Может быть, никогда не захочет вернуться к ней? Конечно, не хочет. Зачем же ему скрываться? Или ему это запрещает закон, — закон заставляет его прятаться?
Он вдруг заметил, что уже темнеет. Он позвонил по телефону. Исма была дома и говорила ему, что будет очень рада его видеть. Он вызвал экипаж и велел ехать как можно скорее.
Ему открыла хозяйка.
— Извините, господин культор. Госпожи Торм нет дома.
— Как нет дома? Я только что звонил по телефону и предупредил о себе...
— Да, госпожа Тори была все время дома, мы даже сели обедать, как вдруг...
— Что вдруг? — резко и нетерпеливо спросил Элль.
— Простите, господин культор, я не могу вам точно сказать... Приехали опять эти две дамы...
— Какие дамы?
— Те две дамы, с Марса, которые приезжали вчера.
— Какие же это дамы? Расскажите все!
— Да я ничего не знаю. Я была в другой комнате, как вдруг через несколько минут госпожа Торм выбежала в пальто и в шляпе и только крикнула мне: «я уезжаю!». Я ничего не успела спросить у нее. Все три исчезли.
— Давно это было?
— Не больше десяти минут тому назад.
— Проводите меня в комнату госпожи Торм, я подожду ее.
Ах, я совсем забыла вам сказать, господин культор: госпожа Торм, уходя, еще крикнула мне, что не вернется ночевать.
— Тогда я посмотрю, не оставила ли она чего-нибудь для меня в своей комнате.
Но ничего не было. Исма, очевидно, забыла, что он должен к ней притти. Он вышел. Он не знал, что думать. Это неожиданное исчезновение, конечно, связано с Тормом. Но что дальше? И дамы с Марса?
Дома его ждали новые депеши.
Он не был в состоянии работать. Одна мысль сверлила ему голову: Потеряно! Все потеряно!
Пробило десять часов. Неожиданно зазвонил приемный аппарат для световых депеш с Марса.
Он раскрыл стенограмму и взглянул на подпись.
«По поручению Центрального Совета Президент Марсианских Штатов. «Сим имею честь сообщить вам, что Центральный Совет объявляет вам строгий выговор за ваше снисходительное отношение к противодействию людей вашим должностным лицам в немецкой области. Центральный Совет ждет от вас решительных мероприятий, которые привели бы к тому, чтобы люди признавали владычество Нумэ при всех обстоятельствах. Примите подготовительные меры к проведению имеющего выйти в скором времени закона о наложении на немецкую область контрибуции размером в один миллиард марок». |
Элль швырнул листок на стол.
— Это значит, что антибаты победили! — вскричал он.