Характер каждаго века выражается в его произведениях. Едва суровый шестнадцатый век закрыл глаза, как эра веселой эпохи проявляется уже в тысяче симптомов. Науки физическия и метафизическия прекращают свое господство над умами до той поры, когда, в силу движения, сообщеннаго им новою эпохою, они снова воскреснут; оне отступают в тень, а на земле, между тем, сверкают в лучах светлаго солнца произведения более легкаго свойства. Таков, вообще, характер эпохи, в которую мы вступаем.

Знаменитые философы разделяли наши мнения, что и доказано нами, когда общепринятую традицию мы сопоставляли с традицию научною. Ученые эти в особенности относятся к концу семнадцатаго столетия: Бель (Вауlе), Декарт, Лейбниц, Бернульи и Ньютон. Восемнадцатый век возвещает о себе произвольными теориями и произведениями воображения.

Некоторыя из этих теорий заслуживают внимания по своей оригинальности. По одной из них (Новая система вселенной. Париж, 1702), Бог находится в средоточии миров; из средоточия этого Он сообщается со всеми существами, как духовными, так и телесными, посредством спиральных линий, направляющихся к окружности и возвращающихся к центру, из котораго оне исходят. Спираль — это конек анонимнаго автора, это его мировое начало. Оправдывая оригинальность своих возрений, он говорит, что нельзя возражать против этимологической очевидности слова: „spiro“, дышу. Спиральная линия — это форма бытия; Солнца, миры, тела и духи движутся по спирали.

В ответ на сочинение Гюйгенса, профессор Эйммарт издал в том-же году книгу свою о Солнце, в которой опровергаются мнения Гюйгенса о природе обитателей планет. По мнению автора, Бог, согласно с величием своим, поместил на Луне людей совершенно отличных от нас и по организации не имеющих ни малейшаго с нами сходства. „Замечательнее всего то, говорит „Journal des Savants“, — что Эйммарту это известно в точности и он утверждает свои и положения, нимало не опасаясь ошибиться“. За исключением этого неосновательнаго мнения, теория Эйммарта не лишена достоинств.

Впоследствии, другой физик-естествоиспытатель, Вольф, старался определить рост обитателей планет. Он находил, что они тем выше ростом, чем дальше отстоят они от Солнца; по мнению Вольфа, сетчатка развивается по мере отсутствия света и величина тела должна находиться в соотношении с развитием сетчатки. Эта нелепая теория не имеет никакого серьезнаго основания.

На идею обитаемости миров не смотрели еще с точки зрения доктринальной и философской и не мало прошло времени прежде чем она осела на прочных основах. Приступая к непосредственному изследованию этой идеи, к ней подвигались, как кажется, всевозможными окольными путями. Впрочем, замечание это применимо к большей части дел человеческих.

14-го Апреля 1733 года, Бонами читал в королевской Академии надписей и изящной словесности доклад: „ Мысли древних философов о множественности миров“. Это трактат исторический и личныя мнения ученаго лектора на счет нашего вопроса не выражаются в определенной форме. Странно однакож: насколько видно из следующих слов автора, он склонялся к отрицанию: „Любознательность наша, говорит он, — стремится проникнуть в неизвестныя пространства и узнать, чтó совершается в них. Плиний называл это безумием и упрекал некоторых философов, которые старались измерить вселенную и осмеливались выражать подобныя мысли в своих сочинениях, как будто людям хорошо известен обитаемый ими мир“.

„Как-бы то ни было, продолжает Бонами, — но мысль о множественности миров всегда имела защитников. Сочувствие, с которым отличные астрономы нашей эпохи отнеслись к теории множественности миров, дает нам право полагать, что эта теория, быть может, и не вполне ложна. Впрочем, в диссертации моей дело идет не об истинности таких мыслей; я стараюсь только выяснить, что они проповедывались уже древними“.

Заявлений этих достаточно для полнаго выяснения личности автора записки в смысле его доктринальной независимости. Из доклада его, редактированнаго по указаниям Фабрициуса, мы приведем только то, что говорит Бонами о Луне, так как все прочее вошло в состав предшествовавших исторических изследований наших.

„Как кажется, говорит он, — Луна была излюбленною планетою древних; ее наделяли обитателями как веровавшие в безчисленное множество миров, так и допускавшие идею их множественности обитателей этих называли лунными народами, а Луну — небесною Землею. По свидетельству Макробия, физики старались подтвердить это множеством доводов, исчисление которых заняло-бы слишком много времени: „Habitatores ejus lunares populos nuncupaverunt, quod ita esse plurimis argumentis, quae longum est enumerare, docuerunt“. То, что говорят теперь о Луне астрономы, принимающее видимыя на ней пятна за моря или глубокия долины, говорилось еще во времена Плутарха. Для того, чтобы Луна ни в чем не нуждалась для полнаго сходства с земным шаром, на ней помещались цветы, рощи и леса, в которых Диана упражнялась в ловитвах“.

Как замечено нами выше, в фантастических путешествиях этой эпохи выражается только фантастическая сторона нашего предмета, которая развилась-бы во всем блеске своем в ряду следующих разсказов, если-бы самый характер этих произведений не вынуждал нас представить их лишь в кратком обзоре.

В 1711 году, в Париже была издана книга: Гонгам или дивный человек в пространствах воздушных, в безднах морей и Земли. Титетутефноф.

Разсказывая о гиперборейце Арабисе, Геродот говорит, что эта таинственная личность обладала волшебною стрелою, истинным талисманом, никогда не покидавшим Арабиса, предсказывал-ли последний землетрясения и великия явления природы, посещал-ли он народныя собрания. Но самое дивное свойство стрелы этой заключалось в том, что она переносила Арабиса во всякое место вселенной, причем он не чувствовал потребности ни в пище, и ни в отдыхе. Гонгам — это новейший Арабис: при помощи такой-же стрелы, он странствует по свету, начиная с высочайших слоев атмосферы и кончая хлябями морскими и посещает всевозможныя человеческия общества. Стрела спасает его от всяческих невзгод: во время опаснейших охот, на разбушевавшихся волнах океана, в роковую минуту Гонгам всегда выходит из затруднительнаго положения: ему стоит только взять свою милую стрелу, которая, не говоря уже о многих и дивных ея свойствах, обладает еще свойством сообщать Гонгаму невидимость.

Приключения воздушнаго путешественника следуют непосредствено за предъидущим разсказом. Дело идет о воздушном путешествии, но путешественник не имеет в виду открытие неизвестных народов: при помощи известнаго ему секрета, он только быстро проносится над земным шаром. Воздушное странствование это служит рамкою для любовных похождений, которыя, к сожалению, мы не можем представить друзьям нашим. Тот-же год приветствовал капитальное произведение Свифта:

Gulliwers Travels in Lilliput. — Путешествия Гулливера и проч.

О путешествиях Гулливера, как и о предъидущих, мы можем только упомянуть здесь. Они соприкасаются с нашим предметом в одной только точке, именно в принципе, на котором они построены: „В природе нет абсолютной величины и всякая мера относительна“. С другой стороны, они пользуются слишком большою известностью, так что нам предстоит только труд напомнить об них.

„Некоторые из людей серьезных, обладающие солидными умственными способностями, говорит французский переводчик Свифта, — враждебно относящиеся ко всякому вымыслу и удостоивающие своего многотерения только самыя обыденныя произведения воображения, быть может будут поражены смелостию и новизною мыслей, заключающихся в настоящей книге. Пигмеи в десять вершков; великаны в пятьдесят футов; Воздушный остров, обитатели котораго все поголовно или астрономы, или геометры; Академия систем и химер; остров Волшебников, людей безсмертных; наконец, разумныя Лошади в стране, обитатели которой, имеющие человеческия лица, не обладают однакож разсудком — все это возмутит эти солидные умы, стремящиеся только к правде и реальности или, по меньшей мере, к правдоподобному и возможному. Но я спрошу у них: много-ли правдоподобнаго и вероятнаго в предположениях о существовании фей, волшебников и гиппогрифов? Однакож, есть множество хороших сочинений, основанных только на догадках о существовании этих химерических существ. Произведения Виргилия, Гомера, Овидия, Ариоста и Тасса наполнены мифологическими вымыслами“.

„Неужели путешествие по воздушному острову, прибавляет аббат Дефонтен, — по своим гипотезам нелепее путешествий на Луне Сирано де-Бержерака? Однакож эта забавная сказка всем понравилась. Признаюсь, путешествие в страну разумных Лошадей относится к числу самых смелых фантазий, но фантазий, сверкающих остроумием и искуством“.

Во время путешествия по стране Лиллипутов и в Бробдиньаке, автор, повидимому, наблюдает людей в телескоп, с двух противоположных концев последняго. Сначала он приставляет к глазу объектив зрительной трубы и поэтому видит Лиллипутов в едва заметных очертаниях; затем смотрит в глазное стекло, вследствие чего предметы принимают громадные размеры. Намеки эти, равно как и намеки во время следующих экскурсий в Лапуту, воздушный остров, приводимый в движение магнитом, в страну Струльбругов или Безсмертных, в область Ягу и Лошадей, освещают остроумными соображеньями анекдотическую сторону нашего предмета.

Но вот туристы, которые поступают уже не так, как предшествовавшие им путешественники: странствуя в воздушных пространствах или по нашей планете с целию открытия других людей, они проникают во внутренность земнаго шара, где находят и других животных, и даже другие миры.

Путешествие от арктическаго до антарктическаго полюса, чрез центр Земли, 1723. В этом произведении речь идет о подземном плавании. Могучий морской водоворот увлекает корабль в бездны океана, под дно моря, во внутреннюю полярную область, в которой зарождаются метеоры и северныя сияния. Втечении долговременнаго плавания, наши путешественники переезжают с острова на остров этого мрачнаго царства и наконец, гонимые южным ветром, поднимаются на поверхность Земли у мыса Доброй Надежды. Воображение с полною свободою разыгрывается в произведении этом.

Ламеки, или дивныя странствования одного Египтянина в недрах Земли и проч., кавалера де-Муи, Гаага, 1737 года, — тоже имеют предметом внутренность земнаго шара. Собственно турист не странствует в этом новом мире, а только открывает там обитель мудрецов или, говоря точнее, ревностных поклонников Сераписа, удалившихся от взоров людей для безпрепятственнаго совершения своих таинств. Ламеки был великим жрецом Сераписа и жил в царствование Семирамиды. Эта знаменитая царица изъявила однажды желание быть посвященною в таинства религии, вследствии чего великий жрец и привел ее в таинственную обитель, в которой находилась священная коллегия жрецов. Разсказ этот, как и все предшествовавшие ему, имеет лишь очень непрямое отношение к нашим авторам*).

*) Такого рода фантастическия путешествия недавно появились в литературном мире в новой форме. Не безъинтересно, что в числе новорожденных встречается тут такое множество воскресших от смерти.

Но вот презанимательный космополит, разсказы котораго отличаются живейшим интересом.

Ниэль Клим в подземных мирах, Лудвига Гольберга, 1741.

Все предъидущие путешественники во время своих воздушных странствований были свидетелями того, что вокруг Земли, в обширных пространствах небесных существует множество миров; но никто из этих отважных туристов не осмеливался утверждать, чтобы под поверхностью Земли, т. е. в недрах земнаго шара, существовали другие миры. Это новая сторона идеи множественности миров с точки зрения исторической, сторона, не обладающая никакою реальностью, но не лишенная интереса по отношению нашего обозрения произведений воображения.

Люди, незнакомые с наукою, нередко по внушению фантазии истолковывали научныя данныя и на шатких основах возводили здание своих теорий. То-же самое произошло, говорит Гумбольдт, по поводу предположений физика Лесли, доказывавшаго на основании некоторых явлений, что внутри земнаго шара существует пустота. Едва лишь эта странная гипотеза получила научный характер, как воображение тотчас-же устремилось в недра земнаго шара, стараясь определить, какия существа природа произвела там и каковы должны быть условия их существования. Не преминули даже наделить этот подземный мир двумя планетами: Плутоном и Прозерпиною.

Произведение барона Гольберга, предшествовавшее изучению земнаго шара в физическом и геологическом отношениях, тем не менее послужило исходною точкою для целаго ряда изысканий подобного рода. Оно пользовалось некоторым успехом и, с целью распространения его между учеными всех наций, было переведено с датскаго языка (это язык автора,) на латинский, а с последняго — на немецкий и затем на французский, г. Мовильоном. Все достоинство этой книги заключается в ея оригинальности; идея сочинения остроумна, слог чистый и изящный.

С целью открытия новых миров, в 1664 году путешественник спустился в бездны Земли. Он только что получил степень баккалавра и возвращался в Берге, столицу родины своей, Норвегии, с пламенным сердцем, с головою, исполненною высоких помыслов. Желая изследовать естественныя достопримечательности своего отечества, в числе которых самою дивною была пещера, из которой раздавались звуки, подобные рыданиям, он пригласил однажды сопутствовать ему двух ученых мужей, астронома и геолога, и на веревке спустился в таинственную и бездонную пропасть.

Вдруг веревка оборвалась и втечение долгаго времени наш герой летел среди полнейшаго мрака. Спускаясь все ниже и ниже, он достигает более освещенных пространств и мало по малу проникает в атмосферу столь-же светлую, как и наша. Однакож он не видит ни солнца, ни неба, ни других светил. И долго он летел, ничего не различая над собою. Во время этого страннаго нисхождения, на него нападает чудовищный, с громадными крыльями гриффон, но путешественник успел сесть на него верхом и продолжая лететь вниз, чувствует наконец, что гриффон тихонько спустился на землю.

От усталости он начал было дремать, как вдруг его разбудил страшный рев приближавшагося быка. Увидев в стороне несколько деревьев, робкий молодой датчанин пустился на утек и стал взбираться на одно из них. Но каково было изумление его, когда он услышал, что дерево начало испускать нежные, но высокие звуки, подобные крикам раздраженной женщины. Но то-ли было еще, когда дерево оттолкнуло его, ловко влепив ему полновесную пощечину. Ошеломленный, он упал и, казалось, готов был испустить дух. Со всех сторон послышались глухие вопли и безчисленное множество деревьев и кустарников приближается к Ниэлю Климу и окружает его. Не понимая их языка, он очень хорошо однакож понял, что они находятся в сильнейшем негодовании, причина котораго была очень проста.

Планета Назар, находящаяся в центре того мира, в который он вступил, обитаема Деревьями. По роковой случайности, Дерево, на которое он хотел было взобраться, спасаясь от быка, оказалось супругою правителя соседняго города. Беда была-бы не велика, будь это обыкновенная женщина; но в настоящем случае преступление усиливалось званием оскорбленной. Взобраться на матрону такого звания — дело не шуточное, в особенности у народа, гордящагося чистотою своих нравов. И так, нашего путешественника арестовали и отвели в город.

Деревья-люди не выше нас ростом. Они не имеют корней, а только две чрезвычайно короткия ноги, отчего и двигаются они черепашьим ходом. Вскоре мы увидим, на высоту каких почестей человеческия ноги вознесли Николая Климиуса, или Ниэля Клима.

Вообще Деревья не отличаются быстрым соображением, так что Ниэля Клима признали невиновным только несколько месяцев спустя после его ареста. Но как он обладал не безъинтересными качествами, то и решили отправить его ко двору при рекомендательном письме следующаго содержания:

„Вследствие приказаний вашей светлости, честь имеем препроводить к вам животное, именующееся, яко-бы, человеком и явившееся несколько времени тому назад из другаго мира. Мы воспитывали его в нашей коллегии с большим тщанием; со всевозможным вниманием наблюдая силу его умственных способностей и изучая его нрав, мы нашли его довольно кротким; он одарен быстрым соображением, но суждения его на столько неосновательны, что заключая по чрезмерной опрометчивости его умозаключений, мы едва можем причислить его к разряду существ мыслящих и отнюдь не считаем его способным для занятия высших должностей. Но как он превосходит всех граждан государства прыткостию ног, то полагаем, что он способен для занятия должности „скорохода“ вашей светлости.

Дано в Кебской семинарии, в месяц Кустарников.

Подписали: Негек, Иохтау, Рапози, Шилак.

Понятно, что такого рода рекомендательное письмо возмутило нашего юнаго баккалавра и наполнило негодованием его сердце. Он представил свои ученыя свидетельства и дипломы, но дело в том, что в стране Деревьев ничего не смыслили в учености и заключали о Ниэле Климе на основании его наружных качеств.

Посредством своего упорства он только ухудшил свое положение; но государь страны оказался чрезвычайно милостив и удовольствовался только произнесением слов: спик, отри, флок, скак, табу, мигалатти. Это значило, что свалившееся с неба существо должно войти в корпус царских ординарных скороходов. Должность эта дала Ниэлю Климу возможность ознакомиться с пространством и природою новаго мира, в котором он находился.

Планета Назар имеет в окружности не больше 200 немецких миль. Все обитатели ея говорят одним языком, однакож мало знают друг друга, вследствие естественной медленности их способов передвижения. Между ночью и днем там очень мало разницы, да и нельзя сказать, чтобы ночи были приятны: представить себе ничего более лучезарнаго как свет Солнца, преломляемый плотною твердью и отражаемый на планету, отчего последняя кажется как-бы освещенною громадною луною.

Жители страны подразделяются на Деревья различных сортов Дубы, Липы, Тополи, Пальмы, Кустарники и проч., по которым и называются шестнадцать месяцев года. Так, например, говорится: месяц Каштановых Деревьев, месяц Вязов. Подземный год состоит из шестнадцати месяцев, втечение которых планета Назар совершает свое кругообращение. Основной закон государства — это обязанность граждан иметь как можно больше детей; все именитыя Деревья — счастливейшие в мире отцы, а не Кесари, губящие миллионы своих ближних. Не уважают там ни богатства, ни обманчивой внешности; одне лишь скромныя заслуги пользуются почетом. До тридцатилетняго возраста ни один ученый но мог издавать своих сочинений, если способности его не засвидетельствованы профессорами университета.

Из числа стран, посещенных Ниэлем Климом, мы упомянем только о стране Кипарисов. Деревья эти замечательны разнообразием своих глаз. У одних из них глаза продолговатые, у других четырехугольные, у иных — очень маленькие, а у некоторых — так велики, что занимают они всю вершину ствола. Для имеющих продолговатые глаза, все предметы представляются в удлиненном виде; из этой породы деревьев избираются сенаторы, жрецы и другие сановники. При вступлении в должность, они должны произнесть следующую формулу присяги: Kaki monosco qui houque miriac Jaski mesembrii и проч., чтó на обыкновенном языке означает „Клянусь, что священный стол кажется мне круглым, клянусь до последняго издыхания пребыть верным этому убеждению“. Однакож стол, о котором идет речь, четырехугольный. Такая присяга очень заинтересовала Ниэля Клима, особенно после того, как он присутствовал при казни одного старика, приговореннаго к наказанию плетьми за то, что „он был уличен в ереси и явно проповедывал, что священный стол казался ему четырехугольным и упорствовал в этом диавольском убеждении, не смотря даже на разумные доводы людей, обладающих круглыми глазами“. По этому случаю нашему путешественнику захотелось отправиться в храм, чтоб убедиться, правоверные-ли у него глаза... Это одна из остроумнейших и глубокомысленнейших фантазий изобретательнаго Гольберга.

В другой стране люди пожилые состоят под опекою своих сыновей и подчиняются последним на том основании, что начиная с зрелаго возраста, человек мало по малу клонится к упадку, слабеет, следовательно нуждается в опоре как в физическом, так и в нравственном отношении. В стране Можжевельников царят женщины; оне занимаются делами, а мужчины только отдыхают и мечтают. Автор присутствовал при процессе одного юноши, ласками котораго воспользовалась, путем насилия, одна молодая девушка; в видах возстановления чести молодаго человека, друзья последняго принуждали девушку жениться на нем. В той-же стране юный датчанин с величайшим трудом избегнул страсти одной королевы. Однажды в стране Философов ему объявили, что последние, будучи изумлены формою его тела, решились изследовать сокровенныя силы его организма, вскрыть ему живот, перебрать его внутренности, одним словом — анатомировать его с целью полезных физиологических открытий. Герой наш, мало польщенный возможностью лично оказать такую услугу науке, немедленно-же убрался подальше и прибыл в область Каба, где его ожидали новыя чудеса. Обитатели страны этой акефалы, т.е. существа безголовыя. Они говорят ртом, находящимся посредине живота; этот естественный недостаток освобождает их от исполнения общественных должностей, но принимая во внимание их красноречие, их назначают иногда судьями.

Соскучив должностью скорохода и побывав на всей планете, Ниэль Клим решился попытать счастия и стал он раздумывать, какой-бы проэкт представить двору с целью приобретения себе известности. На основании собственнаго опыта и в видах блага государства Деревьев, он предложил устранить женщин от занятия всякаго рода государственных должностей. Необходимо заметить, что в царстве Потуанов автор проэкта, поставил себя в очень затруднительное положение: в случае принятия проэкта — автора возвели бы в звание сенатора; но если проэкт будет отвергнут, то автор подвергнется ссылке на небо. Проэкт нашего героя провалился на первых же порах, а потому Ниэля Клима осудили на изгнание.

Два раз в год на планету прилетают громаднейшия птицы, называемыя „Капак“, т. е. почтовыя птицы; оне появляются в определенныя эпохи и затем снова улетают. При помощи их, преступников отправляют на небо, помещая последних в клетке, привязанной к шее громадной птицы.

Итак, в начале месяца Бонбака, злополучнаго изгнанника отправляют на небо и затем в обитаемый мир, состоящий в качестве спутника в системе планеты Назара. Мир этот населен обезьянами и темперамент его туземцев диаметрально противоположен темпераменту обитателей планеты Назар, так как первые чрезвычайно живы, резвы и подвижны. Едва нашего героя представили консулу — огромной мартышке, то и дело хохотавшей во все горло — как тотчас-же умственныя способности Ниэля Клима были признаны настолько медленными и тупыми, что его прозвали „Какидоран“, т. е. олухом. В стране этой пользуется почетом только субъекты, которые понимают вещи быстро, многоречиво болтают о них, но тотчас же переходят к другим предметам.

На спутнике этом, называемом Мартиниею, обезьяны главнейшим образом занимаются украшением своих хвостов разноцветными лентами, драгоценностями и дорогими каменьями, и на следующий-же день наш путешественник, чтоб не казаться слишком уродливым, нашелся вынужденным прицепить себе накладной хвост. Кланяясь, обезьяны поварачиваются спиною, поднимают хвост и проч.

Здесь Какидоран добился славы и известности посредством изобретения париков; его сделали министром и возвели в дворянское достоинство, после чего он заменил свое мещанское несравненно благороднейшим именем ,, Кикидоран“.

Он посетил „дивные миры“, сопутствующие Мартинии вокруг планеты Назар и вступил в область Мезандор, где его приняли депутация Контрабасов, так как страна эта обитаема только музыкальными инструментами. У Контрабасов на длинной шее находится маленькая голова, а тело их покрыто чем-то в роде древесной гладкой коры. Посредине живота благодетельная природа поместила у них подставку с четырьмя струнами. Машина эта поддерживается одною ногою, что не мешает однакож Контрабасам, прыгая на одной ноге, проходить значительныя разстояния втечение короткаго времени. В одной руке они держат смычки, а другою прикасаются к струнам. Само собою разумеется, что в мире этом известен только язык гармонии. С четырехлетняго возраста детей посылают в школу, где они учатся искусству извлекать мелодические звуки из своих струн: это называется у них обучением грамоте и письму.

В холодных областях Мезандора находится царство Всемирных Духов. Все животныя и деревья этой страны одарены разсудком и размещены на различных ступенях общественной иерархии, согласно с их достоинствами и природою. В состав сената входят слоны; хамелеоны служат при дворе; сухопутныя войска состоят из тигров и медведей, а морския — из быков и волков; деревья, вследствие их природной сдержанности, исправляют судейския обязанности; сороки занимаются адвокатурою; лисицы назначаются посланниками; вóронам поручено управление по части наследств; козлы состоят в звании грамматиков; лошади — консулов; птицы — курьеров; петухи и собаки — городских стражей. Самый вид этих животных, снующих по всем направлениям, говорящих и разсуждающих, не мало изумляет людей, не привычных ни к чему подобному.

Последним этапом странствований Николая Климиуса в подземных странах была область Квама, обитатели которой более всех предшествовавших существ подходят к человеческому типу: впрочем, это чистейшие неучи, которым неизвестны ни искусства, ни промышленность. Однакож нашему герою посчастливилось у них больше, чем где-либо; они достаточно походили на него для того, чтобы понять все его достоинства и оценить его качества. Поэтому он принял предложенный ему титул: „Пикиль-фу“, т. е. посланник Солнца. По милости Бога, он сделался королем всех провинций Квамы, где и основал пятую монархию.

И долго наслаждался он своим царственным величием. Но однажды, во время одной воздушной битвы, его воздушный корабль был взорван в воздухе, причем нашего короля бросило в пространство. Он достиг нижняго отверстия волкана и, благодаря силе вержения, благополучно прибыл на Землю верхним отверстием кратера.

Ниэль Клим возвратился в отечество. Ктитор приходской церкви Святаго Креста, в Берге, незадолго перед этим скончался и Ниэль Клим наследовал ему в исправлении его скромной должности.

Гольберг — это датский Мольер и представляет не мало сходства с последним. Манера его существенно отличается от приемов Свифта, который с величайшим искусством и постепенно переносить нас из нашего мира в мир, созданный его воображением.

„Самыя причудливыя фантазии его настолько правдоподобны, говорить Ампер, — что почти с изумлением соглашаешься с одним престарелым моряком, сказавшим по прочтении путешествий в страну Лиллипутов: ,,Путешествия капитана Гулливера чрезвычайно занимательны, жаль только, что они не отличаются точностью“. Но Гольберг не следует приемам Свифта: не входя в соглашение с здравым смыслом читателей, он заставляет его молчать, на манер фигляров, которые ошеломляют нас своими фокусами.

Мы не позволим Гольбергу возвратиться в толпу предшествовавших ему писателей не представив Гофмана на суд критики. Не слишком совестливый автор „Contes nocturnes“, написав свой „Элексир сатаны“ чисто-на-чисто обобрал Гольберга. Повесть эта есть ничто иное, как путешествия Ниэля Клима, но завязка ея подготовлена с большим искусством: вместо того, чтобы тотчас-же спуститься в знаменитую пещеру, Гофман выводить на сцену сатану в обществе студентов. Один из последних отведывает волшебнаго напитка и излагает разсказ, как воспоминание о протекшем существовании. — Воздадим Кесарю кесарево.

В то время, как одни из северных туристов спускались в недра Земли, другие продолжали носиться над поверхностью земнаго шара. Вообще, воздушные пути никогда не упускались из вида. Находились однакож люди, предпочитавшие нисхождение восхождению. Путешествие в мир Декарта, совершенное нами вместе с о. Даниэлем в конце прошедшаго столетия, имело двойника в новой подземной экскурсии, т. е. во втором Путешествии в мир Декарта, о. Коэдика, Париж, 1749.

Произведение это представляет разительное сходство с произведением, о котором мы только-что упомянули, хотя по форме оно вполне отличается от последняго. Поэт говорит, что он уснул однажды в дремучем лесу; вдруг бурный ветер занес его в холодный климат Лапландии, ко входу в какую-то пещеру, которою автор и проник в мир, подобный нашему. Путешествие это длилось не так долго, как то, о котором мы недавно беседовали. Во время странствований своих по неизвестному миру, автор вдруг увидел огромный и великолепный дворец, вершина котораго скрывалась в облаках. Там встретил он неизменнаго товарища Декарта, о. Мерсенна, котораго можно найти везде, где находится знаменитый мыслитель. Картезианец объясняет автору „Путешествия“, что душа великаго философа обитает в местах этих. Оставив Швецию, Декарт удалился под землю, где в невозмутимом покое он занимается изследованием тайн природы. Мир этот обитаем последователями Декарта,

Все это изложено в лирической форме; от начала до конца этой латинской поэмы веет и царит пафос.

В беседах своих с учителем, путешественник познает тайну происхождения всего сущаго, как можно заключить по фразе: Tunc etiam didici... „Там познал я, с какою силою магнит привлекает железо, вследствие каких причин происходят землетрясения, из чего состоят волосы комет, почему гремит гром в лучезарных недрах эфира, какова природа Солнца, на котором находятся вечные источники животворнаго света“ и проч.

Но вот, подобно именам людей, поднимающимся на поверхность воды и уносимым лебедями Ариоста, появляются новые странствователи в пределах неба. Некоторые из них, давно уже исчезнувшие, просят света дневнаго.

В году, разделяющем последнее столетие на две равныя части, появился Разсказ о мире Меркурия, разсказ чрезвычайно остроумный. Автор его, не ограничиваясь сообщением занимательности измышлениям своим, представляет картину многоразличий, производимых природою во всех мирах, как обитаемых, так и могущих быть обитаемыми, описывает другия разумныя существа, других птиц и нередко прибегает к самым странным мыслям для доказательства, „что безконечныя силы природы не затруднялись произведением безчисленных многоразличий, основанных на ея безпредельной мудрости и ничем не ограничиваемом могуществе“.

В одно прекрасное утро, анонимный автор этого разсказа занимался в поле наблюдением Меркурия за несколько минут до солнечнаго восхода. Он с удовольствием видел, как эта маленькая планета помрачалась сиянием зарождающагося дня, как вдруг, к своему изумлению, услышал подле себя чьи-то шаги. То был старшина франмасонов, предложивший нашему автору „философскую“ зрительную трубу. Приставив глаз к стеклу, наблюдатель не мало был изумлен отличными качествами инструмента: он увидел обитаемый мир, на котором без труда различались красоты пейзажа, движения людей и животных.

После этого вступления, старшина франмасонов подверг нашего повествователя небольшой операции, мгновенно сообщившей последнему знание арабскаго языка; побывав лично на Меркурие, франмасон составил описание этого мира, следовательно автор дает нам собственно перевод этой рукописи.

Мир Меркурия подобен нашей Земле, но он гораздо меньше ея. Так как Меркурий находится очень недалеко от Солнца, то природа, повидимому, с особым удовольствием наделила его всеми дарами своими, и украсила его разнообразием более приятным и богатым, чем разнообразие остальных частей вселенной. Горы, моря, деревья, растения, животныя и люди — все это представляется на Меркурие в меньшем виде чем у нас. Мало есть там рек, которыя были-бы глубже наших ручьев. Самыя высокия горы Меркурия не выше наших холмов; иныя из них, не смотря на незначительность высоты, имеют однакож суровый вид Альпийских и Пиринейских гор. Высочайшия деревья Меркурия едва-ли выше наших комнатных апельсинных деревьев, а его цветочныя растения не достигают роста наших нарцисов и жонкилей. Многочисленныя горы распространяют по стране необходимую тень; оне покрыты деревьями, цветущими во всякое время года и наполняющими воздух благоуханием. Цветы их не развиваются в плоды и никогда не увядают. На Меркурие не занимаются разведением питательных веществ: благодетельная природа сама производить их, но скрывает места, в которых они находятся, оставляя людям только предметы приятныя и способныя возбуждать чувства удовольствия. Обитатели Меркурия ростом не больше самых невысоких людей и едва-ли выше они наших пятнадцатилетних детей. Чертами лица и формою тела они походят на прелестные образы, под которыми мы представляем себе зефиров и гениев. Красота их увядает только после нескольких столетий: свежесть, здоровье, нежность длятся там вечно. Если-же, вследствие ошибки природы, кто-либо бывает недоволен своим лицом, то переменить его очень нетрудно. Этот малорослый народ одарен крыльями, которыми они владеют с удивительными грациею и ловкостью и хотя вследствие солнечнаго зноя они не могут подыматься выше тени своих гор, тем не менее легко перелетают с места на место. У женщин тоже есть крылья, которыя оне могут, по своему желанию, надевать и сбрасывать, как перчатки или опахала. Впрочем женщины очень любят выходить с крыльями, с целью удовлетворения новых прихотей, или приискания новых удовольствий. По достижении известных лет, оне охотно, однакож, оставляют в уборных свои крылья, перья которых современем темнеют, чтó и составляет морщины туземных женщин.

Меркурием управляет один только монарх; различныя королевства страны не больше, как вице-королевства. Царствующая династия родом из державы Солнца и предание сохраняет память о пришествии перваго владыки: на лучезарном облаке с неба спустился столичный город и на глазах обитателей Меркурия поместился в центре материка. Тело обитателей Солнца невещественно, но как материя повинуется их воле, то первый повелитель Меркурия, равно как и его преемники, облеклись телом, подобным тел у людей, которыми они пришли управлять, но только более совершенным. Государей Меркурия можно скорее считать президентами республики. Обыкновенно они царствуют не более ста лет и по миновании этого времени возвращаются на Солнце, оставляя свои тела на Меркурие окаменевшими, в наиболее свойственном им положении. Нетленныя тела эти не лишаются красоты, которою они обладали во время жизни и за исключением движения, сохраняют все остальное: колорит, свежесть, блеск очей и цвет лица. Тела всех государей хранятся в предназначенных для этого галереях. Во время пребывания своего на планете, правитель может подвергаться различным метаморфозам и притом так часто, как ему угодно; он может даже сообщать эту способность некоторым из своих подданных. Это составляет одну из важнейших прерогатив короны, потому что подобныя метаморфозы бывают причиною дивных приключений.

Но замечательнее всего, что обитатели Меркурия неограниченно повелевают всеми совершающимися в их организме явленьями. Они регулируют свое кровообращение согласно с тем, что намерены они делать и укрепляют свой желудок превосходными эликсирами, действие которых несомненно. Органы, нередко отказывающие нам в повиновении, подчиняются воле обитателей Меркурия.

Они никогда не спят: близость Солнца поддерживает на Меркурие безпрестанную деятельность, прерывающуюся только вследствие каких-либо особенно важных случайностей, причем все находящееся тогда в бездействии подвергается явной опасности. Важных преступников приговаривают поэтому к нескольким дням сна. Состояние тела определяется состоянием души. Гордец, например, например распухает, как, одержимый водяною болезнию; глупцы подвергаются чему-то в роде чахотки; хвастуны теряют столько перьев из своих крыльев, сколько сообщили они себе действительных или мнимых достоинств; скупцы видимо чахнут; льстецы умирают от хохота; изменники и лгуны делаются прозрачными и ломкими как стекло и по большей части кончают жизнь тем, что разбиваются в дребезги.

Когда обитатель или обитательница планеты собираются в другой мир или, другими словами, когда они находятся при смерти, то приглашают они своих друзей составить перечень физическим, им собственно недостающим качествам, но которыми обладает отправляющийся в дальний путь. В момент кончины тело его распадается золотым прахом и присутствующие унаследывают сказанныя качества: горбатый выпрямляется, слепой прозревает, хромой получает новую ногу, плешивый чувствует, как голова его покрывается прекраснейшими волосами и проч.

Теперь перейдем к пище. На Меркурие нет ни поваров, ни жарильщиков, ни пирожников, ни вообще никого из тех промышленников, которым наш прихотливый вкус доставляет столько занятий. Сама природа приняла на себя труд приготовлять и отличнейшим образом приправлять пищу этих блаженных людей. Животныя не приплачиваются за это жизнию, как в нашем мире; напротив, они сами заботятся о прокормлении людей. На вершине каждой горы произрастают изысканнейшия яства, все съедобные предметы, возникающие на Солнце и распространяющиеся по другим мирам, прежде всего сосредоточиваются на Меркурие и не разливаясь по его поверхности, скопляются на его холмах. Там находится все известныя нам и, кроме того, многия другия яства: окорока, например, доставляются тыквами, яблоко оказывается куропаткою, жареные бекасы заключены в стрючьях, как наши бобы. На Меркурие существуют даже источники вин, более тонких чем вина Земли, Марса, Юпитера и Сатурна. Чтобы избавить от всякого труда этих блаженных людей, природа снабдила каждого из них известным числом домашних птиц, который по одному мановению своих хозяев отправляются за плодами и тотчас-же приносят их. Таким образом, стоит только стать вокруг пустых столов и отправить с записками птиц, которыя немедленно-же доставят на стол самыя вкусныя первинки.

Им служат не только окрыленные слуги, но и разнаго рода животныя, с которыми обитатели Меркурия говорят на их природном языке. Проходя по лесу, они вступают в беседу с соловьем и осведомляются на счет его подруги, его друзей и дел. Само собою разумеется, что беседовать надобно о предметах, доступных столь различным умам: гиппопотам не может разсуждать, как овсянка, черепаха, как заяц, а тигр, как ягненок. На Меркурие животныя не пожирают друг друга и не питаются травою, но сосут сок камней. Все они чрезвычайно ласковы в отношении людей: когда кто-либо купается, то рыбы отходят от берега и, в предупреждение несчастья, содержат стражу вокруг купающихся. Коснется-ли дело постройки дома, как немедленно-же являются тысячи животных. Утки, кролики и кроты роют фундамент; бобры рубят и обделывают деревья ослы доставляют обтесанныя бревна; медведи поднимают на крышу тяжелый матерьял; слоны служат кранами и поднимают тяжести своими хоботами: таковы рабочие, один только человек остается в роли архитектора. Прибавим еще, что птицы не поют там без толку, как у нас, но сочетают свое пение в дивных концертах.

Ничего не может быть интереснее подробностей, относящихся к бракосочетаниям и приводимых в „Описании путешествий в мире Меркурия“. Так как склонность людей к разнообразию, говорит автор, очень естественна и даже необходима, то обитатели Меркурия и опасаются заключать долговременные и неразрывные браки. Брачный контракт заключается на два года, по прошествии которых супруги пользуются полною обоюдною свободою. Когда обрученные желают узнать, соответствуют-ли они друг другу, то отправляются они в будуар Сфинкса предварительно пройдя чрез ванную, где они облачаются одеждами из стекла, которое на планете этой столь-же гибко, как наша тафта. (У Лукиана встречается подобная-же мысль). Кабинет Сфинкса убран великолепно и ни в чем нет там недостатка. Жених и невеста должны пробыть в будуаре два дня и две ночи и только после этого têtê-à-têt, длящагося сорок восемь часов, приступают к составлению контракта, если только брачущиеся понравились друг другу. В контракте, в достойное завершение всех предварительных действий, определяется число небольших супружеских грешков и действительных неверностей, которыя супруги обязаны извинять друг другу, в видах сохранения семейнаго спокойствия. Наш милый повествователь входит тут в подробности, приводить которыя мы не решаемся. „На следующий после свадьбы день, прибавляет он дальше, — женщина может уже лорнировать, жеманиться, говорить шепотом, выходить одна, поздно возвращаться домой, позволять провожать себя и, в случае надобности, даже не ночевать дома; в последнем случае она должна однакож представить благовидныя причины, оправдывающия ея отсутствие, в роде следующих: Мне было так весело; меня задержали забавы; я увлеклась удовольствиями“. Все это обыкновенно принимается во внимание“ *).

*) В эту эпоху любовныя похождения составляли, как кажется, неотемлемую часть каждаго литературнаго произведения. Доказательством тому служат „Души-Соперницы“, Монкрифа. В числе многих философских систем Индии, главнейшая из них учит, что души нисходят со светил небесных. Согласно принципу этому, души первостепенныя приходят с Солнца: это души царей, законодателей и великих людей, а души не столь высокаго ранга являются к нам с Луны и с других светил. К какому-бы разряду оне не принадлежали, но участь их зависит от Брамы. Душа, попавшая в наш мир, только по повелению этого божества может перейти из одного тела в другое. Если душа вела себя дурно в последней обители своей, то она переходить в другое жилище, менее однакож совершенное, или подвергающееся более неблагоприятным случайностям. Таким образом объясняются различия, существующия в здешней жизни.

Во время зависимости от своей телесной оболочки, душа, по соизволению Брамы, может на некоторое время оставить тело свое, сотворив молитву, называемую «Мандиран», или-же вселиться в другое животное. На этой идее Монкриф построил свой остроумный разсказ «Души-Соперницы», в котором повествуется о том, как принц Карнат и его возлюбленная, принцесса Амассита, назначают себе свидание на Утренней Звезде, где их души погружаются в лоно сладостнейших восторгов.

Предоставляя читателю судить, какой мир лучше: мир-ли Меркурия или мир Земли, мы прекращаем здесь чтение нашего разсказа. Милый арабский переводчик приступает к описанию обычаев, быта и общества Меркурия и выходит из рамок, которыя мы поставили себе. За ним следует другой анонимный автор, издавший в следующем году (1751)

Описание перваго, втораго и третьего путешествий на Луну, М***.

Брошюра, носящая название это, есть критическая фантазия, написанная по поводу недавно перед тем изданной книги: „Размышления о современных нравах“. Анонимный автор посещает на Луне лекции „кокоролиев“ (профессоров) в „рикгриле“ (университете). Лекции начинаются в четвертую минуту пятаго часа, по времени Юпитера (семь часов утра). Слушатели верхом на конях; каждый из двенадцати „кокоролиев“ читал двенадцатую часть курса и в промежутки лекций эскадрон из трехсот студентов дает шпоры коням, во всю прыть скачат около километра и так-же скоро возвращается назад, чтобы выслушать двенадцатую часть курса. В стране этой внимание не может длиться долго и безпрестанный моцион необходим для поддержания живости воображения.

Книжонка эта имеет целью только критический разбор сочинения, о котором мы упомунули, но за нею следует блестящее произведение:

Вольтер. Микромегас. Путешествие обитателей Сириуса и Сатурна (1752).

Царь — Вольтер говорит в своей „Оптике“, что мы имеем столько-же оснований поддерживать идею множественности миров, сколько человек, у котораго есть блохи, имеет права утверждать, будто и у его соседа имеются таковыя-же. Без сомнения, почтенный философ изволил шутить, но создав своего Микромегаса, он пошутил гораздо забавнее.

Мы не сомневаемся, что многим из наших друзей — читателей известно это остроумное произведение, но все-же считаем своею обязанностью представить его вкратце и без комментариев в обозрении нашем.

Вольтер говорит, что он познакомился с одним путешественником, г. Микромегасом, обитателем системы Сириуса, во время посещения сказанным туристом нашего крошечнаго муравейника и по всем вероятиям, автор приказал стенографировать прелестные разсказы г. Микромегаса. Вольтер утверждает, что Микромегас был ростом в восемь лье, из чего следует, что мир, из котораго он явился, обладал округлостью в 21.600,000 раз бóльшею, чем окружность земнаго шара.

Если таков был рост этого джентльмена, то все скульпторы наши и живописцы без особаго труда согласятся, что в перехвате он мог иметь пятьдесят тысяч футов, а это очень недурно. Но как нос его составлял третью часть его прелестнаго лица, а его прелестное лицо составляло седьмую часть его не менее прекраснаго тела, то необходимо допустить, что нос обитателя Сириуса был длиною в три тысячи сто тридцать три фута, что и требовалось доказать.

Удаленный от двора за издание чрезвычайно интересной книги, трактующей о насекомых и найденной одним придирчивым стариком еретическою, Микромегас стал переезжать с планеты на планету с целью образовать, как говорится, свой ум и сердце.

Нашему путешественнику отлично были известны законы тяжести и тяготения и он так целесообразно пользовался ими, что иной раз при помощи солнечнаго луча, а то и при посредстве какой-либо кометы, он переносился с одного светила на другое, подобно птичке, порхающей с ветки на ветку. Посетив Млечный путь, он прибыл в мир Сатурна. Как ни привык он к переменам, но при виде этой крошечной планеты и ея обитателей, он не мог удержаться от презрительной улыбки, проскальзывающей порою у самых сдержанных людей. Сатурн только в семьсот раз больше Земли, а граждане этого мира — карлики, ростом никак не больше тысячи туазов, или около того. Как человек благоразумный, Микромегас вскоре освоился с этими существами и даже очень подружился с секретарем Сатурновой Академии наук. Во время одной беседы, жаждавший познаний Микромегас спросил у секретаря, сколько чувств у обитателей этого мира. — У нас семдесять два чувства, ответил академик, — что и составляет причину наших вечных сетований. Воображение наше заходит за пределы наших действительных потребностей и мы находим, что не взирая на наши семьдесят два чувства, на наше Кольцо и пять лун наших, мы все-таки находимся в очень стеснительном положении. — Очень верю, ответил Микромегас; мы обладаем без малаго тысячью чувств, но не смотря на это, испытываем какия-то безотчетныя желания, какую-то тревогу, безпрестанно нашептывающую нам, что в сущности мы очень невелики и что в мире есть существа более совершенныя. Сколько времени вы живете? продолжал обитатель Сириуса. — Самую малость, ответил крошечный Сатурниец; — продолжительность нашей жизни определяется пятью кругообращениями планеты вокруг Солнца (около пятнадцати тысяч лет). Согласитесь сами: едва родишься, а тут уже и умирай! — Не будь вы философом, возразил Микромегас, — и я никак не решлся-бы смутить вас заявлением, что наша жизнь длится в семь раз больше; но вам очень хорошо известно, что когда приходится возвратить стихиям тело свое и в другой форме оживить собою природу, чтó вообще выражается словом — умереть, то проживешь-ли целую вечность или один только день, в сущности — это все равно. Мне привелось бывать в странах, в которых живут тысячу лет дольше, чем у нас, но и там, как я заметил, недовольны таким порядком вещей. — Разсуждая таким образом втечение полнаго оборота планеты вокруг Солнца и сообщая друг другу свои сведения, они решились наконец совершить небольшое философское путешествие.

В то именно время проходила одна комета и наши путешественники немедленно перенеслись на нее со своими инструментами и прислугою. Проходя подле Юпитера и Марса, они увидели маленький ком грязи, на который, после некотораго колебания, они решились спуститься. Обойдя вокруг этого шара, оказавшагося нашею Землею, они пришли к небольшей луже, называемой нами Средиземным морем, а оттуда к небольшому пруду, который под именем Великаго Океана окружает эту кротовину. Карлику вода достигала только по колена, а Микромегасу она едва замочила пятку ног. Ходя вдоль и поперек по этому крошечному миру, они всевозможными способами старались узнать, обитаем-ли он, или нет: наклонялись, ложились на землю, все ощупывали, но ни глаза их, ни руки не могли ощущать крошечных, ползающих по Земле тварей.

Карлик — порою он бывал чрезвычайно опрометчив в своих суждениях, —решил, что на Земле нет живых существ, но Микромегас вежливо заметил ему, что такое заключение очень неосновательно. — Вашими маленькими глазами вы не видите звезд пятидесятой величины, сказал он, а между тем я ясно различаю их. Неужели вы заключаете из этого, что оне не существуют? — Но ведь я щупал как нельзя лучше. — Это доказывает, что вы не ясно сознавали. — И как нелепо устроен этот мир, сказал карлик; все в нем так безалаберно, все представляется в таком странном виде, все находится в хаотическом безпорядке. Взгляните на эти маленькие ручьи, текущие не по прямой линии; на пруды эти, не то четырехугольные, не то круглые, не то овальные, одним словом — не имеющие никакой правильной формы; на эти крошечные бугорки, изранившие мне ноги! (Он подразумевал тут горы). И если я полагаю, что здесь нет никого, то потому собственно, что никто из людей здравомыслящих не мог-бы жить здесь. — „Ну, чтож, возразил Микромегас, — пусть и не живут себе... Быть может, здесь все находится в безпорядке потому только, что на Юпитере и на Сатурне все так правилно и вытянуто по струнке. Разве я не говорил вам, что во время путешествий моих я везде замечал разнообразие?“ — Обитатель Сатурна возражал на все эти доводы и диспут наверно никогда-бы не кончился, если-бы разгорячившийся Микромегас не разорвал, к счастию, свое брильянтовое ожерелье. Карлик стал подбирать некоторые из камней и поднеся их к глазу, заметил, что форма, в какой они огранены, сообщала им свойства превосходных микроскопов. Он взял один из этих маленьких микроскопов, имевший в поперечнике сто шестьдесят футов, поднес его к глазу, а Микромегас выбрал другой, имевший в диаметре две тысяча пятьсот футов. Действительно, они казались превосходными, хотя на первых порах при их помощи нельзя было ничего различить, к ним необходимо было примениться. Наконец обитатель Сатурна увидел нечто едва заметное, копошившееся в водах Балтийскаго моря: то был кит. Он ловко подхватил кита маленьким пальцем и, положив его на ноготь большаго пальца, показал жителю Сириуса, который опять не мог удержаться от улыбки при виде крошечнаго обитателя нашего мира. Убедившись, что земной шар обитаем, Сатурниец тотчас-же вообразил себе, будто на Земле живут только киты и, в качестве великаго философа, ему захотелось определить происхождение этого атома. Микромегас находился в большом затруднении и с величайшим терпением разсматривал животное; завсем тем, в результате его наблюдений оказалась полнейшая невозможность допустить, чтобы это животное обладало душею. Оба путешественника склонялись уже к предположению, что на земном шаре не существует разумных существ, как вдруг, при помощи микроскопа, они увидели нечто плывущее по Балтийскому морю и по величине, похожее на кита. Известно, что в то время экспедиция философов возвращалась из путешествия к полярному кругу, где они производили наблюдения, о которых до той поры никому и в голову не приходило. В газетах говорили, что их корабль сел на мель в Ботническом заливе и что философы спаслись с величайшим трудом. Как-бы то ни было, но на счет этого нельзя было добиться толку.

Микромегас осторожно протянул руку к месту, где виднелся плывущий предмет, то выставлял два пальца, то отнимал их, опасаясь ошибиться; затем, выпрямляя их и сгибая, он ловко схватил корабль, на котором находились господа философы и поставил его на свой ноготь, не слишком однакож нажимая, чтобы не раздавить судно. „Вот зверь, нисколько не похожий на прежняго“, сказал карлик-Сатурниец, а обитатель Сириуса положил мнимое животное на ладонь своей руки. Пассажиры и экипаж, полагавшие, что их подхватило каким-то ураганом и что они находились на скале, тотчас-же закопошились; матросы стали выбрасывать на руку Микромегаса бочки с вином и сами побросались вслед за последними. Геометры принимаются за свои секстанты, спускаются на палец жители Сириуса и поднимают такую возню, что Микромегас почувствовал как-бы легкое щекотанье в пальцах: дело в том, что в указательный палец ему вколачивали, на фут глубины, окованный железом кол. Из этого Микромегас заключил, что животное, которое он держал, испустило из себя какую-то материю; на первых порах он ничего больше не знал. Микроскоп, при помощи котораго едва можно было отличить корабль от кита, оказывался слишком слабым в отношении таких крошечных тварей, как люди. — Нисколько не желая задевать самолюбие кого-бы то ни было, я попрошу только некоторых умников вместе со мною сделать следующее маленькое соображение: если допустим, что люди вообще ростом около пяти футов, то на Земле мы играем роль не значительнее той, какую играет животное, величиною в шестьсот тысячных вершка и находящееся на шаре, имеющем в окружности десять футов. Представьте-же себе существо, которое могло-бы держать в руке землю и обладающее органами, пропорциональными нашим, и сообразите, ради Господа, что должно оно подумать о битвах, вследствие которых какой-нибудь полководец овладевает крошечною деревенькою с тем, чтобы снова лишиться ея.

После самаго тщательнаго наблюдения, Микромегас успел наконец разглядеть людей и даже заметил, что они говорят. Желая послушать их беседы, он устроил из своего ногтя ничто в роде рупора и взяв в рот маленькия, очень заостренныя зубочистки, которых тонкие концы достигали до корабля, вступил с людьми в беседу.

Экипаж сначала чрезвычайно изумился тому, что он видит и слышит, а Микромегас с своей стороны пришел еще в большее изумление, увидев, что при помощи алидад геометры определяли его рост и что им известны движения и высота светил. „Если вы так хорошо знаете, сказал он им, — все совершающееся вне вас, то без сомнения вам еще лучше известно, что делается в вас самих, Скажите мне, что такое ваша душа и каким образом образуются ваши понятия“? Философы по прежнему заговорили все разом, хотя и были они различных мнений. Старший из них цитировал Аристотеля, другой — Декарта, третий — Мальбранша, четвертый — Локка и Лейбница. Один старый перипатетик с полною уверенностию заявил: „Душа есть энтилехия и причина, по которой душа есть то, что она есть. Это дословно говорится у Аристотеля в Луврском издании, на странице 633-й“. И от процитировал выдержку. — „Я плохо понимаю по-гречески, сказал великан. — Да и я тоже, возразил философ. — „Но почему-же вы цитируете по-гречески какого-то Аристотеля“? спросил обитатель Сириуса. — То, чего вовсе не понимаешь, необходимо цитировать на языке, который нам вполне неизвестен, ответил философ.

Картезианец сказал: „Душа есть чистый дух, восприявший в утробе своей матери все метафизическия идеи; но появившись на свет, он вынужден был ходить в школу и снова учиться тому, что он так хорошо знал прежде и чего впоследствии не будет знать. — Велика-же польза в том, сказал великан в восемь лье, что твоя душа была так сведуща в утробе матери, коли она оказалась настолько невежественною, когда у тебя стала пробиваться борода.

Затем Микромегас обратился к одному философу, которого он держал на ногте и спросил у него, что такое его душа и чем она занимается? — Решительно ничем, ответил философ, последователь Мальбранша. Бог действует за меня; в Нем я все вижу, в Нем я действую, Он обо всем заботится, а я ни во что не вмешиваюсь. — Да после этого и существовать не стоит, возразил философ с Сириуса. А твоя душа, друг мой, обратился он к одному последователю Лейбница, что это такое? — Это, сказал философ, стрелка, показывающая часы в то время, как тело мое звонит, или, если хотите, она звонит, а мое тело показывает часы; или-же, моя душа есть зеркало вселенной, а я сам — рамка зеркала. Все это очень ясно.

Житель Сириуса улыбнулся, находя что этот философ не глупее других, а карлик-Сатурниец даже обнял-бы последователя Локка, не препятствуй этому их крайняя обоюдная несоразмерность, К несчастию, там находилось одно крошечное животное в четырехугольном берете, которое перебило речь микроскопических философов и тут-же заявило, что тайна ему известна и что все это изложено у св. Фомы. Он оглядел от головы до ног обоих обитателей сфер небесных и объявил им, что их особы, их миры, их солнца и звезды — все это создано единственно на потребу человеку. При этих словах, наши путешественники покатилась друг на друга, задыхаясь от того неудержимаго хохота, который, по словам Гомера, составляет достояние богов. Их плечи и животы заходили ходенем и во время этих судорожных движений корабль, который обитатель Сириуса держал на ногте, упал в карман брюк Сатурнийца. Долго искали его эти добродушные люди, наконец таки нашли и привели его в порядок. Житель Сириуса опять взял крошечных животных и ласково стал беседовать с ними, хотя в глубине души он и негодовал, что безконечно-малыя существа обладают безмерно-большою гордостью.

Сведенборг. Arcana coelestia. Миры нашей солнечной системы и миры звезднаго неба; об их обитателях, духах и ангелах, на основании слышаннаго и виденнаго Эммануилом Сведенборгом, 1758 года.

Мистицизм не на столько удален от положительных наук, как полагают умы поверхностные и математическое воззрение на законы и явления природы прямо приводит иногда к мистицизму. Изучение метода, которому следовал Сведенборг в произведениях своих, начиная с его минералогических изследований и кончая таинствами небесными и вступлением его в область „философы природы", за недостатком других примеров, представляет очень простой рисунок склона, по которому нисходит иногда любознательный ум.

Как кажется, стокгольмский иллюминат был человек правдивый. Некоторые поразительные и несомненные факты, как, например, обстоятельство, что из Готембурга, в 50 лье разстояния, он видел пожар сюдермальмской части города Стокгольма и другие, не менее странные факты, относят Сведенборга к числу тех загадочных существ, которых называли визионерами. Названием этим в прошедшем столетии вызывались насмешки, а в нынешнем — диспуты. Мы не намерены ни восхвалять, ни разбирать мнения этого теозофа; но что его мечты отличаются чисто субъективным характером, это факт, который может быть допущен безпристрастною критикою, хотя в некоторых случаях, как в вышеприведенных, например, в мечтах этих проявляется известная доля значения. С точки зрения нашего предмета, нас более всего интересуют путешествия мечтателя по различным планетам, путешествия, которыя, по словам Сведенборга, длились иногда нисколько дней и даже недель. Его беседы с душами: обитателей сфер небесных должны быть представлены ими-же самими, в их индивидуальности и независимо от источника, из котораго оне получили начало. Это даст нам возможность изследовать их с бóльшею степенью безпристрастия. Быть может, оне внушат нам соображения, выясняющия, что Сведенборг никогда не выходил из пределов земной сферы и что самыя смелые мечты его не больше как наши земныя представления, более или менее блестящим образом отраженныя неверным зеркалом, которое воображение Сведенборга постоянно держало пред его внутренними образами.

Будем по прежнему воздерживаться от комментариев; наши литературныя богатства достаточно велики и гораздо лучше выяснять искомую величину, чем каждую беседу начинать новою теориею. Прежде всего послушаем, каким образом шведский мечтатель вошел в общение с обитателями других миров; но следя за его мыслью, не следует развлекаться ничем другим.

„Так как по милосердию Господа внутренность духа моего была открыта мне и как чрез это я имел возможность беседовать не только с Духами и Ангелами, находящимися близь нашей Земли, но и с теми, которые пребывают в других мирах, то и пожелал я узнать, существуют-ли другие миры, что это за миры и каковы их обитатели? И было дано мне Господом беседовать и сообщаться с Духами других миров, с одними втечение одного дня, с другими втечение недели, а с иными втечении целых месяцев *). Таким образом я узнал как все относящееся до обитаемых ими миров, так и обычаи и культ их жителей и разные достойные упоминания предметы. И как мне было дозволено узнать подробности такого рода, то и могу я описать виденное и слышанное мною" **).

*) Diarium или «Журнал» Сведенборга показывает, по каким даже дням происходили эти беседы, от 23 января по 11 ноября 1748 года. Чаще всего оне бывали в сентябре месяце. Вот числа для каждаго мира. Для Меркурия: 16 и 18 марта; 21, 22 и 23 сентября; 11 ноября 1748 года.

Для Юпитера: 23, 24, 25, 26, 27 и 28 января; 1, 2, 9, 10, 11, 19 и 20 февраля; 1, 2, 20, 23 и 25 марта; 3, 4, 5 и 23 сентября; 6 октября.

Для Марса: 19 марта; 22, 23, 25 и 26 сентября; 6 ноября.

Для Венеры: 16 марта и 26 сентября.

Для Луны: 22 сентября.

Для Сатурна: 18 и 20 марта, 25 сентября.

Для миров звезднаго неба: 23 и 24 января; 1, 3, 16, 18, 20, 23, 25, 27 и 29 марта; 3 апреля; 3, 5, 15, 21, 22, 23, 24, 25 и 30 сентября; 2 и 6 октября; 7 ноября.

**) «Виденное и слышанное мною». Сведенборг утверждает, что из бесед своих с Духами Миров он узнал не только то, кем обитаемы Миры эти, но что он переносился на них духом и странствовал по сферам небесным в то время, когда его тело находилось в Стокгольме

Под этою мистическою оболочкою скрывается нечто очень реальное. Таким образом, у Сведенборга на рациональном основании развиты логическия соображения относительно идеи множественности миров. „Я беседовал с Духами на счет того, могут-ли верить люди, что во вселенной существует не одна только Земля и что звездное небо заключает в себе безчисленное множество светил, из которых каждое, различное по величине, есть такое же Солнце, как и наше Солнце. Здраво размыслив об этом, каждый необходимо придет к заключению, что вся эта безконечность служит только средством для конечной и последней цели творения и цель эта есть царство небесное, в котором пребывает Божественная Сущность с ангелами своими и людьми. Ибо видимая вселенная, или небо, освещаемое безконечным числом светил, который суть ничто иное, как Солнца, служит только средством, для того, чтобы существовали Миры, а на них люди, образующие собою царство нобесное". — Даже под внушениями разсудка Сведенборг облекает свою речь странными формами.

Но самое странное понятие, замечаемое в его теории — это понятие Вселенной — Человека. Никогда антропоморфическия стремления не оказывались более плодотворными и ничего не может быть страннее проводимой Сведенборгом идеи соотношений. Приведем собственныя слова духовидца: „Что все Небо выражается одним существом, которое названо поэтому Величайшим Человеком и что все, чем только обладают люди, как внутреннее, так и внешнее, вообще и в частности относится к этому Небесному Человеку — это тайна, неизвестная еще миру, хотя истинность ея и доказывается многими фактами. Но чтобы образовать Величайшаго Человека недостаточно пришельцев с нашей Земли; их число, относительно, очень невелико, поэтому необходимо, чтобы они являлись из многих других Миров. И положил Господь: как скоро где-либо недастает качества или количества, необходимых для соотношений, то из других Миров призываются духи, выполняющие такой пробел, в видах возстановления незыблемых соотношений и чтобы таким образом могло существовать Небо".

В этой Вселенной-Человеке, планета Меркурий и его обитатели выражают собой память предметов невещественных, а Венера — вещественных. Сведенборг вполне уверен в существовании такого рода соотношений и сам наблюдал их. Некоторыя места из его произведений дают понятие о незатейливости его разсказа.

„Духи Меркурия находились у меня в то время, когда я описывал и истолковывал внутреннее значение слов. Поняв написанное мною, Духи сказали, что изложение мое слишком грубо и все выражения его кажутся как-бы вещественными... Впоследствии, Духи Меркурия прислали мне длинный неровный кусок бумаги, состоящей из многих кусков и на котором были напечатаны буквы, повидимому похожия на наши. Я спросил у Духов, есть-ли у них что-либо подобное и они ответили, что нет. При этом я догадался, что они полагали, будто на нашей земле познания находятся только на бумаге, а не в нас самих. Значит, они насмехались, что бумага, некоторым образом, знает то, чего не знает человек".

„Все Духи, сколько их ни есть, были некогда людьми, В отношении привязанностей и наклонностей, они остаются совершенно такими, какими они были, живя среди людей в мире. Поэтому, гений каждаго мира может быть узнан Духами, родившимися в этом мире".

Чтобы познать их вещественную форму, духовидец непосредственно обращается к обитателям планет. „Я хотел узнать, какия лица и какое тело у жителей Меркурия и похожи-ли они на обитателей Земли. Тогда предо мною явилась женщина, совершенно подобная земным женщинам; лицо ее было прекрасно, но несколько меньше лица наших женщин; она несколько тоньше, но такого же роста как и земныя женщины; голова ея была, небрежно повязана платком... Явился тоже мужчина, несколько тоньше нас; на нем была темно-синяя одежда, плотно прилегавшая к телу и не дававшая ни складок, ни морщин... Затем появились различные породы быков и коров, которыя, говоря по правде, несколько отличаются от наших: оне меньше наших коров и похожи на ланей и оленей".

Как видно, Сведенборгу далеко не чужды земныя представления. С Меркурия он отправляется на Юпитер, и вот что он узнает:

„На Юпитере люди делятся по национальностям, родам и семьям и все они живут отдельно, каждый со своими домочадцами. Только союзники и в особенности родственники находятся в сношениях друг с другом; ни у кого из них никогда не является желания попользоваться имуществом ближняго. Я хотел было разсказать им, что на Земле бывают войны, грабежи и убийства, но они отворачивались и не хотели слушать. Ангелы сказали мне, что древнейшие обитатели Земли вели такую-же жизнь, т. е., что они распадались на национальности, роды и семьи, находились в состоянии полнейшей невинности и были очень угодны Богу... Из частых бесед с Духами Юпитера я вынес убеждение, что они приветливее духов многих других миров; их обращение, их присутствие и производимое ими действие до того приятны и сладостны, что не могу я выразить этого". — „Я мог наблюдать жизнь обитателей Юпитера. Они пребывают в постоянном состоянии блаженства как я заметил из того, что внутренности их не закрыты со стороны неба. Мне также дозволено было узнать, какия лица у жителей этого мира, полагающих, что по смерти их лица делаются больше, круглее и светлее. Они тщательно моются и предохраняют себя от солнечнаго зноя: их головы и лица покрыты голубыми покровами из древесной коры. Они говорят лицами, хотя у них есть язык словесный: один язык служить подспорьем другому. Ангелы сказали мне, что в каждом из миров все выражаются языком мимики, при помощи губ и глаз, служащих основанием для такого способа говора. Лицо считается у них выражением и свидетельством души. Язык этот гораздо выше языка словеснаго; мысль выражается в нем в ея истинной форме и тут не может быть ни скрытности, ни притворства".

„Они ходят не в стоячем положении и не так как животныя, но упираются ладонями рук и попеременно приподнимаются на ногах"... Затем следуют чисто ребяческия подробности на счет того, как они ходят, сидят и проч.

Их лошади подобны нашим, но гораздо больше наших; они дики и живут в лесах. В духовном смысле лошадь, по толкованию ученых, знаменует разумность.

В „Величайшем существе" (Вселенной), жители Юпитера выражают собою „Способность воображения"; Иисуса Христа они признают Богом.

Однажды Сведенборг встретил духов Юпитера -„трубочистов", с лицами, покрытыми сажею; они относились к числу существ, образующих собою в Величайшем Существе „область семянных пузырьков". В другой раз он беседовал с духами, вообразившими себе, будто они „вечно колют дрова". Марс находится в груди Мегакосма. Сведенборг изъявил желание побеседовать с жителями этого мира, для чего он должен был подвергнуться следующей странной операции: „Духи прильнули к моему левому виску и вдыхали мне свой язык, котораго однакож я не понимал; звуки его чрезвычайно приятны и более отраднаго ощущения мне никогда не приводилось испытывать. Сначала веянье его проносилось к левому виску и к левому уху, вверх, а оттуда — к левому и, мало по малу, к правому глазу, и наконец выходило наружу, проникнув левым глазом к губам; достигнув губ, оно проникло ртом до мозга, а оттуда каким-то путем в полость рта... Должно быть, Евстахиевою трубою, добавляет разскащик... Когда веянье достигло мозга, я стал понимать язык духов и вступил с ними в беседу. Я заметил, что когда они говорят, то губы их шевелятся, вследствие сродства, существующаго между внутренним и внешним языком". Язык обитателей Марса благозвучен; он внушается психическим излиянием... Они выше нас по умственным способностям... Описание экстатическим путешественником тела, общественнаго быта и обычаев обитателей Марса, во всяком случае отличается чисто-земным характером.

По поводу обитателей Луны, говорящих тем громче, чем они меньше, стокгольмский духовидец высказывает одно из своих оригинальнейших положений. „Их голос, исходящий из живота и похожий как-бы на икоту, производит шум, подобный грохоту грома. Я догадался, что это происходит от того, что жители Луны говорят не при помощи легких, подобно обитателям других миров, а животом, при посредстве особеннаго, заключающагося в желудке воздуха, так как Луна окружена атмосферою, не одинаковых свойств с атмосферою прочих миров. Я узнал, что духи Луны представляют собою в Величайшем Существе щитовидный или мечеобразный хрящ, к которому спереди прикреплены ребра и от котораго идет вниз белая полоса, поддерживающая мускулы живота".

Сведенборг в особенности привержен к своей идее соотношений. В большей части посещаемых им миров, „внутреннее" каждаго существа выражается во внешности. Из этого вытекают некоторыя соображения, не безъинтересныя в смысле применения их к потребностям обыденной жизни.

Однажды путешественнику случилось присутствовать при обряде бракосочетания в одном мире, очень удаленном от нашего, так как он принадлежит не к нашей планетной системе, но к другому солнечному вихрю; но войти в него и переступить за его пределы можно только с соизволения Духов-хранителей. Сведенборг посетил пятый мир звезднаго неба. Вот обряд бракосочетания:

„Девушку, достигшую совершеннолетия, никуда не выпускают и только в день бракосочетания она выходит из дома. Ее приводят в брачный дом, в который приходят также множество других взрослых девушек; здесь их ставят за перегородку, закрывающую их по пояс, так что собственно у них остаются обнаженными только лица и грудь. Затем являются молодые люди для выбора себе жен; молодой человек, увидев девушку, имеющую с ним сродство и к которой он чувствует душевное влечение, берет ее за руку. Если она согласна следовать за ним, то он приводить ее в приготовленный заранее дом, где девушка и делается его женою. Они замечают по лицу, сродственны-ли их души, потому что лицо каждаго из них есть зеркало души". Прибавим, что если молодые искатели супруг не находят себе подходящих жен на одной из сказанных выставок, то отправляются они на другия выставки, которым в городе и счета нет. Довольно странный обычай; но Сведенборг и не подозревает, что как обычай, так и подробности на счет перегородки, закрывающей половину тела, являются здесь вполне лишними, так как две страницы выше он говорит, что „мужчины и женщины этого мира ходят совершенно нагими". В этом далеком мире „дома деревянные, с плоскими крышами, вокруг которых устроены покатые борты. Жена и муж живут в передней части дома, дети — в части прилегающей, а слуги — на задах. Пища их состоит из плодов и овощей; они пьют молоко с водою, получаемое от коров, у которих шерсть длинная, как у овец".

Прочтем-ли десять страниц, „Таинств небесных" или десять томов, но производимое ими впечатление останется одно и то-же. За исключением „Сынов Иерусалима", Сведенборг везде неудобопонятен. Разумный в начале фразы и нелепый под конец; осторожный в одном месте и черезчур смелый в другом; попеременно то логичный, то непоследовательный, Сведенборг постоянно поглощен какими-то медианимическими силами, не будучи однакож в состоянии направить их к истинному свету, который только и прельщает возвышенные умы.

Будь мы обязаны выводить на сцену писателей, которым идея обитаемости миров служила исходною точкою для философских систем, то к произведениям Сведенборга пришлось-бы присоединить еще произведения Сен-Мартена, Делормеля, Шарля Боннэ, Дюпона де-Немана, Балланша, Гердера, Лессинга, Шлегеля, Сави и т. д. Но наши владения на столько обширны, что выходить из их пределов не представляется нужды. Взглянем теперь на другия картины нашей планетной галлереи.

Путешествия милорда Сетона по семи планетам, Марии-Анны де Румье. Гаага 1765.

Как кажется, рукопись этого сочинения была доставлена автору духом огня или саламандрою, явившеюся из очага, среди вихря трескучих искр. — Это смахивает несколько на Хромаго Беса Лесажа.

Милорд Сетон, потомок хорошей фамилии времен Кромвеля, путешествует в обществе любимой сестры, которой вскоре должно исполниться 16 лет. У Монимы — так называется она — столько-же физических, как и душевных качеств. Во время политических смут она, вместе с братом своим, нашла приют в древнем и удаленном замке, обитаемом только духами их предков. Один из последних поручил их покровительству некоего гения, по имени Захиель, духа чрезвычайно ученаго, жизнь котораго протекла среди небесных сфер, в изучении тайн природы. Он наставлял молодых и пылких учеников своих в науке мироведения и затем, после долгих бесед, заимствованных у предшествовавших авторов наших, сказал:

„Так как вы достаточно сведущи для того, чтобы увидеть и понять чудеса творения, которыя я намерен открыть вам и как, с другой стороны, я хочу оказать вам мое содействие, то и отправлюсь я с вами в один из небесных миров. Начнем с планет и, если хотите, с Луны, как планеты ближайшей к Земле. — Ах, мой милый Захиель, сказала Монима: — ты наполняешь мое сердце восторгом; умоляю тебя, отправимся поскорее. Мне кажется, я уже слышу гул небесных сфер и вижу, как деятельные и трудолюбивые обитатели планет и блестящих светил занимаются своими обычными делами. Моя восхищенная душа готова расторгнуть свои телесныя цепи и наперед уже наслаждается дивными благами, которыя ты намерен открыть нам".

Таким образом восторгались наши юные философы. В видах удобнейшаго совершения предстоящаго пути, дух превратил их в мух, с тем однакож, чтобы на каждой из планет облекать их плотью обитателей этих миров. И вот, на крыльях Захиеля они отправляются на Луну.

Созерцание звезднаго мира приводить их в восторг. Она несутся в пространстве, как-бы ошеломленные столь быстрым движением; но едва они прибыли на Луну, как тотчас-же их воодушевляет божественное веянье и производит на них такое-же действие, какое производит роса небесная, увлажающая только-что распустившийся цветок. Они спускаются на землю. Дорога кажется им чрезвычайно приятною, по причине разнообразия, красоты и плодородия полей; богатство страны, покрытой драгоценными дарами Цереры и Помоны, приводит их в изумление. Виноградники обещают обильный сбор; пейзаж разнообразится загородными дачами, похожими на красивые, маленькие карточные домики; они не имеют протяжения в глубь и состоят из одних только окон и дверей, потому что (наконец-то путешественники догадались в чем дело) — на Луне все поверхностно, нелепо и странно.

Ничего там нет истиннаго, все поддельное... Недостатки Селенитов обнаруживаются во всем: в их разговорах, делах, вкусах и даже модах; способ их выражения натянутый, тон грубый, манеры дерзкия и нисколько не внушительныя; они безпрестанно обнимаются, говорят друг другу „ты", ругаются, выходят из себя; гордость — это их обычный порок, наслаждение настоящим — их правило. Их можно сравнить с театральными декорациями, которыя много теряют, если смотреть на них вблизи; ум у них неосновательный, все страсти живыя, порывистыя и скоропреходящия; оне развиваются тщеславием, видоизменяются от непостоянства и никогда не умеряются самообладанием... Ясно, что это сатира на современные нравы.

В числе диковин Луны следует упомянуть о стране безголовых людей. Ничто не могло сравниться с изумлением путешественников, когда они увидели этих безголовых, безглазых и безъухих существ, которыя из числа пяти чувств обладают только чувством осязания. Однакож, посредине груди у них имеется такой широкий рот, что его можно принять за устье печи; руки у них чрезвычайно длинныя и всегда готовыя хватать, а ноги ослиныя, при помощи которых можно только прыгать назад. (Аллегория не лишена некоторой оригинальности).

Оставив Луну с тем, чтобы отправиться на „второе небо", т. е. в мир Меркурия, путешественники наши попали на одну комету, на которой и были свидетелями изуверства фанатиков. Меркурий есть страна роскоши, богатства, изобилия и великолепия; города его украшены роскошными зданиями, а поля — прекрасными замками и дивными парками. На планете этой деньги считаются единственным божеством и другом людей, единственным мерилом человеческих достоинств; оне облагораживают и дают знатность рода, делают умными самых безтолковых и доставляют самыя высокия должности, хотя бы для занятия последних у человека не имелось никаких способностей. Вследствие этого, на Меркурие думают только о средствах, служащих к приобретению больших богатств. Все пути, ведущие к этому, хороши. Долги — это первый признак благороднаго происхождения, а долги игорные преимущественно считаются „долгами чести".

Безправие царит в этом мире: богатые раззоряют бедных, но последние даже не обращаются к суду, так как дело юстиции находится в руках богачей; притом же, судебныя издержки неминуемо раззоряют как выигравшаго тяжбу, так и проигравшаго ее. Торговля самовластно царит как на суше, так и на водах. Кроме Фортуны, там не признают никакого другаго божества. Наши путешественники увидели вокруг храма Фортуны множество обширных зданий: то были училища, в которых преподавалось искусство обманов. В одном училище купцы утверждались в искусстве обманов и обогащения посредством банкротств; в другом преподавалось, каким образом можно обманывать и проводить лучших друзей своих при помощи обещаний; в третьем игроки совершенствовались в системе обирания ближних.

Обитатели Меркурия простирались в храмах у ног Фортуны. Одни молили ее об избавлении от отца, забытаго смертью или от вечнаго дяди, препятствовавшаго получению значительнаго наследства; другие просили удачи в игре, или гибели кого-либо из своих соседей и пр. В мире этом главнейшим образом занимаются астрологиею и магиею и, как везде впрочем, корыстолюбие составляет преобладающую страсть его обитателей. — Из этого общаго обзора выясняется основная идея путешествий романиста по семи мирам нашей планетной группы.

Если миром Меркурия управляют корыстныя побуждения, то самый приятный контраст в этом отношении представляет третья планета, Венера, на которой царит милый божок любви.

Путешественники наши спустились на равнину, испещренную драгоценными дарами Флоры. На одной стороне этой прелестной местности протекает река Наслаждений, а на другой — река Сладострастия; своею отрадною теплотою оне питают растения, украшающия их берега. На реках этих плавают величественные лебеди, приподнимающие свои белыя крылья, подобныя царским мантиям. В мире Венеры все дышет удовольствием, радостью и негою; кажется, что вся вселенная повинуется им и склоняется пред величием их могущества. Мы не намерены однакож представлять картину этих романических сцен, так как цветок слишком красив для того, чтобы обрывать его.

В этой стране государством управляют женщины. Да и какия женщины! Самыя дивныя красавицы древней мифологии едвали могут дать о них слабое понятие. Так как дела и важнейшия негоциации ведутся чрез их посредство, то и понятно, в чем состоят главнейшия занятия блаженных обитателей Венеры.

При вступлении в этот мир, даже воздух его производит на человека сильнейшее действие. Едва юная Монима вошла в него, как тотчас же у нея забилось сердце, хотя нам и известно, что Монима существует в образе мухи. Чтобы она могла вполне сознать действие этой планеты, Захиель превращает Мониму в обитательницу Венеры, т. е. в нимфу, сообщает ей стан и величие Дианы, молодость Флоры, красоту и грацию Венеры. Что касается до Сетона, то Захиель оставляет его в образе мухи, опасаясь, чтобы среди такого множества соблазнов он не лишился чистоты сердечной. В этом отношении Монима выказала большую твердость характера и мы увидим, каким образом она осталась верна предписаниям добродетели.

Ее представили царице Идалиян, которой палаты находились в очаровательнейшей местности. В садах деревья были так высоки, что глядя на их цветущия вершины, недоумеваешь — растут ли они на земле, или поддерживают они землю своими корнями. Казалось, что их горделивое чело склонялось под бременем небесных сфер; их поднятыя к небу руки как бы обнимали последнее и испрашивали у светил чистой благодати их воздействий. Везде в этих очаровательных местах видны цветы, пользующиеся уходом единственнаго садовника — природы и разливающие сладостное, упоительное благоухание. Казалось, что ручьи своим нежным журчаньем нашептывали нежности окаймлявшим их камням; птицы оглашали воздух сладостным пением, каждый листочек был источником гармонии.

Один Идалиец полагает, что без пламени Купидона все погибло бы в природе, что бог этот есть душа мира, гармония вселенной и что драгоценнейший дар, полученный человеком от неба, состоит в нежной склонности, влекущей его к его подруге. Одна Идалиянка еще пламеннее разделяет такия мысли, следовательно ничто уже не препятствует блаженству этих милых существ.

Один из красивейших идалийских царедворцев, принц Живчик, почувствовал нежную и, вместе с тем, пламеннейшую страсть к Таймуре (так называлась по-идалийски преображенная Монима). Прекрасная Таймура, не смотря на ея добродетель и твердость характера, неизбежно подчинилась коварно-обаятельным действиям мира Венеры, и чтобы противостоять страсти принца Живчика, ей необходимы были сверхчеловеческия усилия. Она на столько обладала однакож дивною силою воли, что втечение многих месяцев отсрочивала тот желанный час, когда они должны были отправиться в храм любви.

Храм этот прекрасен, не смотря даже и на то, что его окружает река волнений впадающая в море Наслаждений. В нем имеется корабль, управляемый Амуром и изображающий сердце человека; паруса, которые как бы приводят его в движение — это страсти человеческия; ветры, наполняющие его паруса — это надежды; бури — это ревность. Невдалеке оттуда находится дивное дерево, которое не может расти нигде во вселенной; оно цветет только ночью и в темных местах и вызывает чувства неги в тех, кто прикасается к нему. Вокруг храма разбросаны прекрасныя убежища, безмолвныя и наполненныя благоуханием цветов.

Наконец Таймура разделяет страсть принца Живчика и назначает ему место и час свидания, не смотря на советы, которые муха-Сетон жужжал ей в уши, не смотря даже на то, что он неистово жалил Таймуру во время бесед ея с принцем. Место свидания было великолепно украшено вешними цветами и располагало чувства к неге... Вдруг Захиель удаляет из прекраснаго тела Таймуры душу Монимы; понятно, как велико было при этом изумление принца Живчика.

Как видно, автор этого путешествия не лишен известной доли ловкости по отношению механизма своих измышлений. Таков мир Венеры. — Прибыв в мир Марса, планеты безплодной и песчаной, путешественники наши видят новые контрасты.

Наступала ночь. Сумерки уже одели поля своим темным пологом; безмолвие следовало по их стопам; птицы и животныя удалились в свои убежища; Геспер, предшествуя звездным сонмам, сверкал на их челе, небо блестело светлыми сафирами; восходила Луна (какая?) и одевала мрак ночи своим серебристым хитоном.

Марс — страна битв; обитатели ея и правители находятся в состоянии безпрерывной войны. Война — это божество, управляющее их судьбою; ей приносится в жертву все: честь, имущество, привязанности и даже жизнь.

Захиель прежде всего привел наших юных философов, не смотря на страх Монимы, в храм славы. Здание это находится на вершине самой высокой и утесистой горы, какая только когда-либо существовала. Храм чрезвычайно хорош, если смотреть на него издали; красоты его выказываются постепенно и по мере удаления представляются в большем и большем блеске. Едва путешественники подошли к подошве горы, как взорам их представились одни только страшныя пропасти и изумленные туристы наши не смели двинуться с места. Другая, еще более неприятная картина, возбуждает в них новое чувство отвращения: это множество страшно обезображенных трупов, устилавших собою долину.

Покойники эти были: Кромвель, тиран Англии; Тотила, король Готфов, столь грозный во времена императора ЮстинианаI; Аттила, король Гуннов, родом Скиф; Никоклес, тиран Сикионский; Кассий и Брут, убийцы Цезаря и проч. На дне пропасти лежало множество англичан-самоубийц. Самоубийство считается мужеством людьми, смешивающими отчаяние с неустрашимостью, и малодушие с геройством, которое одно только и возвышает нас над всеми препятствиями.

Но вот к ним приближаются писатели, торгующие славою. „Господа, говорит один из них, — честь имею представить вам, поэмы, написанныя мною в честь известнейших полководцев, великих политических деятелей и славнейших гениев. Выбирайте; для имен оставлены пробелы". Затем следуют предложения доставить путешественников в храм. Они избирают Пегаса. Тот-час же стоустая и стотрубная Слава возвещает о себе; ея окрыленный конь впрягается в колесницу, путешественники поднимаются под облака и прибывают на большую площадь храма.

Облака дыма окружили их; казалось, под порывами ветра воспламенились волканы серы и селитры и наших путешественников окружило престранное общество: покрытия шрамами лица; выколотые глаза; изрубленные черепы; отрубленныя уши; руки на перевязях; деревянныя ноги; тела, покрытыя язвами и пластырями; женщины с вырванными грудями — вот предметы, представившиеся их взорам...

На крыльях одного духа наши туристы отправляются на светило дня, проносятся его лучезарною атмосферою и страна, в которую они вступают, кажется им на столько дивною, что они принимают ее за счастливые острова Гесперидские.

Пред ними лежали равнины, испещренныя тысячами цветов, прекрасный рощи и цветущия долины, которых нежная растительность и зелень сообщала лугам дивный колорит. Множество только-что распустившихся цветов представлялись взорам во всем разнообразии своих красок, казалось оживляли собою землю и, вместе с тем, распространяли сладостное благоухание. В одном месте скромное деревцо и густолиственный куст держали друг друга в объятиях; в другом — величественныя деревья горделиво высились до самых небес; в третьем — протекали ручьи, берега которых окаймлены цветами и врачебными травами.

Подвигаясь дальше по этой светлой области, они увидели величественную гору, которой суровая вершина скрывалась в облаках. Величественный лес кедров, сосен и пальм покрывал ее, спускаясь величественным амфитеатром по ея склонам. Над этим очаровательным лесом высились палаты Аполлона. Вокруг все сверкивает лучезарным светом: глаз нигде не встречает ни малейшей преграды; солнечные лучи не прерываются от встречи с темными предметами; воздух, прозрачный как ни в одном из миров, скрадывает разстояния между самыми отдаленными предметами, чтó составляет для путешественников новый предмет изумления.

Порою там встречаются деревья с золотыми стволами, серебряными ветвями и изумрудными листьями; на деревьях этих, точно плоды, висят стклянки с умом, котораго у обитателей планет не оказывается. Вообще стклянки были полны.

На Солнце живут великие люди. Туда отправляются астрономы, которым удалось разоблачить тайны вселенной, а философы получают там награду за свои труды. В одной стране путешественники встретили Фалеса, Анаксагора, Пифагора, Гиппарха, Птоломея, Коперника, Галилея, Гассенди, Тихо-Браге, Кеплера, Кассини, Декарта и Ньютона. Эти астрономы объясняли природу звезд изменяющихся, периодических и туманных и вместе с путешественниками занимались изследованием светил Кита, Лебедя и Ориона. В другой стране они встретили Гомера, Платона, Софокла, Эврипида, Аристотеля, Эпикура, Плиния, Лукиана, Виргилия, Горация, Демосфена, и Цицерона: в другом месте они видели Сафо, Боссюэта, Паскаля, Фенелона, Монтескье и Ларошфуко и беседовали с ними о высоких вопросах из области философии и истории.

У обитателей Солнца тело прозрачное; их мысли не трудно прочесть в их мозгу, а страсти их разгадываются по движениям их сердца. Поэтому никто из обитателей Солнца не старается скрывать свои помыслы. Благородныя чувства этого народа ученых и знаменитых мыслителей не помрачаются материальными интересами. Им неизвестны притворство, низкая лесть и политика. Мужчины и женщины имеют в виду одну только цель — науку.

Жизнь их длится около девяти тысяч лет и умирают они естественною смертью; их тела не обезображиваются страданиями и недугами. Пределы их существования определяются, так сказать, избытком мозга, который перед смертью человека разрывается, после чего душа возносится в звездные пределы.

На Солнце обитают Аполлон и девять Муз. Прежде чем оставить эту сферу, наши путешественники полюбопытствовали взглянуть на истоки трех больших рек: Памяти, Воображения и Рассудка, описание которых слишком уж похоже на описание Сирано-де-Бержерака.

Поместившись на группе цепких, сплотившихся между собою атомов, Захиель и его клиенты отправились в мир Юпитера. В мгновение ока они пронеслись громадным пустым пространством и прибыли к цели своего путешествия в ту минуту, когда Аврора, разбуженная никогда не останавливающимися Часами, готовилась открыть врата Дня. Тогда путники стали различать кудрявыя верхушки лесных деревьев и дымчатыя вершины гор.

Они прошли огромную область, которая на первых порах показалась им точь-в-точь похожею на мир Меркурия, и долго они думали, не сбились ли они с дороги и не прибыли ли снова на последнюю планету, только другим путем. На полях такая же бедность, а несчастные обитатели планеты похожи на людей, как бы опасающихся возбудить зависть соломенными крышами своих хижин и воздухом, которым они дышат.

Почва тучна и плодородна, однакож она не производит полезной растительности и возделывается только для вида. С одной стороны подстриженныя деревья, испещренныя цветами гряды и роскошные дворцы; с другой — убогия деревни и очень немного обработанных полей. Роскошь господствует в этом мире, который тем только и отличается от Меркурия, что на последнем царят деньги, а на Юпитере — родовое дворянство.

Родовое дворянство и затем — ничего больше. Главное: громкое имя, остальное не имеет никакого значения. Все приносится в жертву обладанию славным именем, без которого нигде нельзя быть принятым, обладайте вы величайшими добродетелями и обширнейшими познаниями. Наши путешественники были вынуждены переменить свои очень скромныя имена с тем, чтобы иметь возможность наблюдать мир Юпитера. Сетон принял название лорда Кретонсина Альбионскаго и Глочестерскаго, а Монима назвалась первыми тремя именами, какия только взбрели ей на ум: Монимон де-Каквербек де-Гибемак. При помощи этих важных титулов они добились того, что их стали считать людьми высоких достоинств.

Из предъидущаго достаточно выясняется, что в путешествии в мире Юпитера осмеивается родовое дворянство; точно так в странствованиях на Луне осмеивается человеческое легкомыслие, а в странствованиях по Меркурию — эгоизм. Сатурн, напротив, есть царство золотаго века. Его плодородная почва покрыта цветами и плодами, а его блаженные обитатели мирно возделывают землю на лоне спокойствия и счастия. Взорам наших путешественников представляются одне лишь прелестныя картины: то землепашец, окончательно возделывающий свои поля, которыя, по его мнению, обработаны только вчерне; то трудолюбивая пастушка, услаждающая свои занятия песнями; в одном месте косцы отдыхали от трудов, натачивая лезвия своих кос; в другом — пастухи, сидя в долине, разсказывали друг другу свои любовныя похождения. Везде взоры любуются огромными равнинами и покрывающими их жатвами; полями, по которым бродят стада под охраной собак; лугами, которые орошаются реками с серебристыми волнами; горы страны увенчаны рощами и тенистыми дубравами. В мире этом человек дышет воздухом, доставляющим отраду и удовлетворяющим чувство обоняния; здесь не растет ни одной ядовитой травы. Природа находится здесь в своей весне, как некогда на Земли, в счастливую пору младенчества последней.

Один старец предлагает путешественникам простое и радушное гостеприимство патриархальных времен. Вместе с ним они осматривают возделанныя поля и сады, богатые плодовыми деревьями. Позже они отправляются в один из столичных городов Абадийцев. Эти города построены четырехъугольниками, с прямыми и широкими улицами; для пешеходов имеются галлереи; в центре города находится царский дворец, отличающийся от других зданий только своею обширностью, соответствующею патриархальным, происходящим в нем собраниям. Дворянское достоинство приобретается там только посредством добродетелей и заслуг отцов и детей. Старинное дворянство не затмевает собою дворянства, приобретаемаго личными достоинствами и не служит оно ни украшением пороку, ни наградою для нерадения, ни пьедесталом для гордости. Справедливость царит в мире Сатурна.

Так заканчиваются семь томов путешествий милорда Сетона. Не забудем прибавить для людей, интересующихся судьбою наших юных героев, что в конце странствований Монима оказывается грузинскою принцессою, а не сестрою Сетона и обстоятельством этим устраняется то важное препятствие, которое служило помехою полному счастию наших друзей.

Если мы распространились несколько насчет этих фантастических путешествий, то потому собственно, что ими выражается известный тип. Впрочем, неужели мысль, устанавливающая в различных мирах преобладание известных страстей и допускающая существование миров, в которых сладострастие неограниченно развивает свое упоительное могущество, а корыстолюбие жадными взорами, ищет сокровища земли — черезчур уж странна? Произвол заключается собственно в мысли, позволяющей мечтам мифологическим осуществляться на планетах, которым невежество древних сообщало несвойственный действия; что же касается мысли о существовании в звездных мирах преобладающих, квалификационных страстей, то она может осуществиться в громадном числи обитаемых миров.

В то время, как романисты разработывали анекдотическую сторону нашего предмета, люди ученые разработывали сторону положительную. В числе прочих, Ламберт издал свои Cosmologische Briefe, „Космологическия письма", в которых он смотрел на вопрос об обитаемости светил единственно с точки зрения физических наук. Эммануил Кант, в своей Theorie des Himmels, излагал систему населения звездных миров, согласно с удалением планет от Солнца и высказывал мысль, что живыя твари являются тем совершеннее, чем дальше отстоят они от дневнаго светила. Упомянув об этих противоречащих одна другой теориях, мы видели, насколько произвольны подобныя воззрения. В Лондоне, Дергам издал свою Astro-Theology.

На несколько минут пригласим в наше общество этого педагога и спросим его мнения на счет обитателей планет. Его мнения слишком интересны и мы не можем не воспользоваться случаем привести их здесь. Послушаем Дергама.

„Лактанций, говорит он, — вполне резонно отвергал божественность небесных тел. Они отнюдь не боги и не предметы, достойные поклонения; напротив, многия из них считались даже обителями, в которых грешники страдают за свои грехи. В особенности к числу таковых относились кометы, подвергающияся чрезвычайно неблагоприятным условиям температуры, так как приближаясь к Солнцу, или удаляясь от него, оне попеременно переходят от сильнейшаго зноя к жестокой стуже. По вычислению Исаака Ньютона, комета 1680 года, во время перигелия, в 166 раз ближе находится к Солнцу, чем Земля, следовательно она подвергается зною в 28,000 раз сильнейшему, чем зной нашего лета. Железный шар, величиною в нашу Землю, потребовал бы при такой температуре 50,000 лет для своего охлаждения. Если такой мир и обитаем, то скорее всего он может быть обителью искупления грехов, чем всякою другою обителью.

„Очевидно, что главнейшия небесныя тела нашей системы устроены сообразно с гармониею и порядком, соответствующими предназначению каждаго из них; но не составляют-ли исключения из этого правила кометы, которыя приближением своим к Земле производят голод, мор и, повидимому, являются вестницами суда Божия? Так как эти светила движутся но орбитам, отличным от орбит других небесных тел, то и производимыя ими действия должны быть также очень различны. Управляя вселенною, божественное Провидение посредством подобных светил приводит в исполнение решения своего правосудия, устрашая и наказывая грешников приближением комет к нашему миру. Таким образом, сферы эти являются исполнительницами суда Божия не только с указанной нами точки зрения, но, как полагают некоторые, и в качестве обителей грешников и места, в котором последние должны страдать по смерти. Как бы то ни было, но их редкия возвращения к Земли, недолговременное близь нея пребывание и совершение ими путей своих в течение столь громаднаго числа лет — все это служит доказательством благости Провидения."

Дергам высказывает еще и другое предположение. „Некоторые из наших ученых соотечественников, говорит он, — полагают, что на Солнце, которое составляет предмет обожания язычников, вероятно находится ад". По этому поводу Свинден написал даже трактат: „Изыскания относительно природы и места ада".

Не подлежит однакож сомнению, что помещать в лучезарном центре планетнаго мира обитель ужаса и страданий — мысль чрезвычайно оригинальная.

Аббат Дикмар, ученик и друг добродушнаго аббата Пэнгрэ, капеллана Академии наук и образцовейшаго из математиков, принадлежит к числу тех личностей, которыя, опираясь с одной стороны на догмат, а с другой — на науку, с некоторым трудом держатся на ногах. Можно-ли допустить доктрину множественности миров? Быть может!.. Нет, потому что... Однакож, дело это возможное... Так; ну, а последствия?.. В таком случае нечего и думать об этом... Это вопрос неразрешимый, разъяснение котораго, без сомнения, Бог предоставил себе. Послушаем, однакож, автора. (Connaissanse de l'astronomie. Paris, 1769).

„Хотя Провидение одарило некоторых людей большею степенью проницательности, чем других, не подлежит однакож сомнению, что для всех нас существуют известные пределы, вне которых всякаго рода умствования становятся невозможными.

„Созданы-ли все великия тела небесныя, в столь громадном разстоянии носящияся над нами, единственно для того, чтобы освещать нас; обитаемы-ли они существами разумными, — во всяком случае мы и тут должны удивляться всемогуществу и милосердию Бога.

„Проследим, однакож, эту мысль, хоть бы в видах удовлетворения „тщетнаго" любопытства.

,, И так, пред нами безчисленное множество миров, обитатели которых нам неизвестны, да и никогда не будут известны. Но при той доле разума, которым мы одарены, какую пользу может принести нам познание этих миров? Мы слишком поглощены изучением подробностей, присущих нашему миру, с трудом обозреваем одну из частей его, как ни мала она сама по себе и изумляемся при виде мира насекомых, представляемых микроскопом. Как ни возвышенна и соблазнительна эта мысль, как ни способна она быть предметом многотомных трактатов и принести честь уму человеческому, лишь бы только не выводили из нея неправильных заключений, во всяком случае, она не больше как прекрасная мечта. Хотя планеты и обладают некоторым сходством с Землею, но из этого еще не следует, что оне могут быть обитаемы, а еще меньше, что оне обитаемы действительно. Допустив даже это произвольное предположение можно-ли выводить из него, что планеты обитаемы существами, о которых когда-либо мы будем иметь правильное понятие?

Так разсуждали серьезные писатели; с другой стороны, этот вопрос не упускался из вида и романистами.

Однажды автор Tomes Jones нашел у одного торговца в Лондоне старинную и очень неразборчивую рукопись под заглавием: Юлиан Богоотступник или путешествие в другом мире". Дух-автор разсказывает, каким образом чрез окно он ушел из своего тела и дома, как носился он несколько времени по полям до встречи с Меркурием, котораго он узнал по крыльям на ногах и, наконец, каким образом он прибыл в мир теней на невещественной колеснице, запряженной безплотными конями. Там он встретил древних, возобновил с ними знакомство и чрезвычайно изумился, найдя в Елисейских полях Юлиана Богоотступника, который, по общему мнению, вечно должен находиться в аду.

Этот древний император является героем разсказа, в котором главнейшим образом проводится доктрина метампсихозы и множественности существований. Юлиан, носивший во время жизни императорскую пурпуровую мантию, сделался впоследствии рабом одного предводителя Готфов, обладавшаго чисто готичскою красотою, затем евреем, плотником, полководцем, щеголем, манахом, менестрелем, мудрецом, королем, шутом, нищим, принцем, государственным человеком, солдатом, портным, поэтом, рыцарем, учителем танцования и архиепископом. В книге этой, под покровом аллегории проводится одно из положений, составляющее главнейшую основу доктрины множественности существований, т. е. закон возмездия.

В Амстердаме, в 1700 году, вышел более занимательный двойник произведения Фильдинга, в виде двух небольших книжек, озаглавленных: Новая Луна или приключения Пекильона.

Сцена происходит на Луне.

Селенос — это дух, охраняющий планету, называемую Луною и обитаемую людьми, подобными нам, но несравненно изящнейшими.

При рождении Пекильона Селенос объявил, что по достижении четырнадцатилетняго возраста у этого ребенка появятся дивныя стремления, которыя осуществятся на деле. Наш герой родился в городе Вертикефалии, столице государства того же имени.

Необходимо заметить, что Луна разделяется на пять частей: первая, в которой находится империя Вертикефалийская, называется Таврииовиею, вторая — Гелиополиею, третья — Пирамодустриною, четвертая — Перистерикою, пятая — Эвтокиею. Последняя есть огромный остров, обитель блаженства, проникнуть в которую можно только после многих страданий.

Пекильон — это пылкий молодой человек, в роде красавца Фобласа, отыскивающий в пяти частях Луны то, что каждая из них представляет изысканнейшаго в отношении чувственных наслаждений. Автор с особым удовольствием описывает соблазнительныя сцены, происходящия то за кулисами роскошнаго двора, то в таинственных убежищах Весты и священных дев, то в сфере идиллических нравов сельских обитателей. Пекильон — это современный царедворец, котораго Раблэ непременно назвал бы „pre-cieux". Он обладает некоторыми качествами, несвойственными обитателям Земли; так, например, порою он называется „Poequilon", а порою — „Poequilone". Здесь не место распространяться на счет того безцеремоннаго способа, при помощи котораго автор населяет светило ночи. Будем следовать хронологическому порядку.

Летающие Люди или приключения Петра Уилькинса (Лондон, 1773 г.), имеют некоторое отношение к нашему предмету.

Эта книга относится к разряду произведений в роде „Робинзона" и „Гулливера". Летающие Люди обитают в царстве Нормнбдсргфут, географическое положение котораго автор, к сожалению, не определяет. На сколько можно заключить по гравюрам, мужчины и женщины этой страны родятся с перепончатыми, не лишенными элегантности, крыльями, теплыми как кожа тела, нежными, как атлас и мягкими, как шелковая ткань. Крылья составляют единственную одежду обитателей страны; в нормальном состоянии они плотно охватывают тело и обрисовывают его формы.

Действующими лицами являются: один англичанин, Уилькинс, заблудившийся на необитаемом острове, и некая таинственная незнакомка, Юварки, летающая женщина, которая какими-то судьбами попала на остров и, не замедлив сделаться супругою Уилькинса, отправилась с ним к своему отцу, королю страны Нормнбдсгрфут.

Не все однакож литературныя произведения защищали идею множественности миров; напротив, некоторый из них ратовали даже против этой, всесторонне разработывавшейся идеи. В 1787 году, в этом именно смысле были написаны „Видения в мире духов". Автор много размышлял о сновидениях, о предчувствиях, о духовном мире и отношениях его к людям, о жизни душ по смерти и о вероятном их местопребывании в особенности же он много разсуждал с одним из друзей своих об обитаемости миров и чувствовал особенное влечение к подобнаго рода материям. „Не знаю, говорит он, обладает-ли мое воображение бóльшею, чем воображение других людей, способностью воспроизводить поражающия его идеи; дало ли мне общение с чистыми духами возможность иметь ясныя и точныя понятия о незримом мире, — как бы то ни было, но моя душа действительно странствовала во всех мирах, которые считаются обитаемыми".

За всем тем нам кажется, что это путешествие не на столько действительно, на сколько считает его таковым находящийся в заблуждении автор. Доказательством этому служить нам самый разсказ об этих экстатических странствованиях, во время которых турист видит много несуществующаго, но не замечает того, что существует действительно. Сперва он разсказывает, в каком жалком и презренном виде представился ему земной шар, когда он покинул туманы нашей атмосферы; затем он вступает в безконечное пространство небес, где можно жить не дыша и где человек с наслаждением вдыхает чистейшую материю эфира. Оттуда он видит не только всю планетную систему, но и безчисленное множество Солнц, окруженных сонмом планет и носящихся в безпредельных пространствах не только без малейшаго безпорядка, но и во всем величии красоты, какую только можно вообразить себе.

До сих пор все обстоит благополучно, „но вступив в планетную систему" (?) наш путешественник с поразительною ясностью усматривает всю несостоятельность теорий, по которым планеты считаются обитаемыми мирами и тут же добавляет, что он нисколько не сомневается в возможности доказать читателям нелепость этих теорий. Вот его доводы:

Одна только Луна и может быть обитаема людьми; но этот крошечный мир вечно покрыт туманами и никак он не больше Иоркширскаго графства; о нем собственно и говорить не стоит. Но еслибы люди и могли жить на Луне, то их жизнь оказалась бы очень печальною, скучною и даже невыносимою. Что касается других миров, то жить в них — положительно невозможно, в чем и нетрудно убедиться, разсматривая каждую из планет согласно с ея значением.

Сатурн, удаленнейшая от Солнца планета, есть огромная сфера, в высшей степени холодная и влажная. Мрак и вечные льды покрывают ее. Допустив на ней существование людей, вместе с тем необходимо допустить, что Бог создал людей для климатов, а не климат для людей; но это ниже всякой критики.

Климат Юпитера не так суров, но, во всяком случай, и эта планета не может быть обитаема. Самый светлый день Юпитера похож на наши сумерки; его теплота не доставляет отрады летом, а зимою на нем стоят жестокия стужи, переносить которыя человеческий организм не в состоянии.

Климатическия условия Марса на столько дурны, что люди не могут жить на этой планете. Марс не обладает влагами, необходимыми для оплодотворения полей. Из точных наблюдений выясняется, прибавляет наш непогрешимый автор, что на планете этой нет ни дождей, ни паров, ни росы, ни туманов.

Венера и Меркурий представляют противоположныя крайности. Они губят людей и животных избытком зноя и света, подобно другим планетам, производящим такое же действие вечным мраком и жестокими холодами. После этого очевидно, что планеты не только необитаемы, но и отнюдь не могут быть обитаемы. Только температура Земли представляет условия, необходимыя для того, чтобы жизнь обитателей земнаго шара могла быть приятною. Земной шар окружен атмосферою, которая, во-первых, предохраняет его от соприкосновения с эфиром, материею чрезвычайно тонкою и жидкою, дышать которою нет возможности и, во-вторых, препятствует полезным, выделяющимся из Земли испарениям, теряться и разсееваться в безпредельной области чистаго эфира.

Но если наш странствующий рыцарь нигде не видит обитаемых миров, то нельзя-ли спросить у него: в чем собственно состоит результат его путешествий в планетной системе и его отрицательных наблюдений в звездном мире? „Хотя путь, пройденный мною, и не столбовая дорога, отвечает автор, — однакож я имел случай встретить там множество странников. Я видел целые сонмы злых и добрых духов, которые, повидимому, очень спешили, точно они были гонцы: они то возвращались с Земли, то стремились по противоположному направлению, направляясь к какому-то месту, находящемуся несравненно выше всего, что я мог только обнять взором".

В пространстве обитают духи воздуха, которыми самолично управляет Сатана. (За более подробными сведениями просят обращаться к Мильтону). Планеты служат станциями для духов пространства; то-же самое можно сказать и о звездных мирах. Не думайте однакож, что громадное количество светил достаточно для помещения всех духов; о, нет! числу последних нет конца: их целые миллионы. Впрочем, „нет на свете ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, не имеющих своих демонов, которые безпрестанно соблазняют смертных и всеми мерами стараются ввести их в искушение". Автору известен способ, каким духи приводят в исполнение свои замыслы. Днем и в особенности по ночам они нашептывают нам дурныя мысли и подобно тому, как человек, шепотом разговаривающий со спящим, может возбудить в последнем сны, имеющие отношение к предмету, о котором говориться, так точно и эти коварные соблазнители безпрестанно внушают нам преступныя желания. Что касается добрых духов, то они занимают отдельную область, проникнуть в которую нет возможности, так как она находятся гораздо выше тех пределов, до которых достигают владения Сатаны.

После этого автор приступает к разсмотрению различных теорий о предчувствиях и сновидениях и настолько уклоняется от нашего предмета, что мы никак не решаемся следовать за ним. Итак, вот один из тех мечтателей, которые, на основании виденнаго ими, поддерживали идею необитаемости миров *).

*) Около этого времени, в науке начали возникать невероятнейшия системы, имевшия начало в сильном движении, произведенном первыми открытиями в области химии и физики. Для памяти мы с удовольствием приводим одну из таких теорий.

Некто Робико, адвокат в парламенте и королевский инженер-оптик предлагает нам книгу в 365 страниц, под заглавием: Le microscope moderne pour débrouiller la nature par le moyen d'un nouvel alambic chimи que où l'on voit un nouveau méchanisme phisique universel. Книга эта, украшенная множеством гравюр, представляет Мир в виде огромнаго, окруженнаго пламенем перегоннаго куба. Земля имеет форму гористой площади, покоющейся на твердом основании. Солнце движется над атмосферою; Луны не имеется, так как она есть ничто иное, как отраженный в воздухе образ Солнца. Звезды тоже отраженное подобие Солнца, а метеоры, планеты и кометы — это электрическия сияния. Затмения производятся столкновением различных сфер пред дневным светилом и проч. В предисловии автор добродушно заявляет, что ему от роду 67 лет, предупреждая однакож читателей, что если его система подвергнется критике, то он не замедлит вооружиться стальною косою и подсечет все выставляемыя против него преграды. Но если ему суждено быть побежденным, то покрайней мере он со славою падет на поле битвы... Увы! Этому достойнейшему из смертных не было суждено испытать ни такой скорби, ни такой славы.

В новейшее время, в 1831 году, Демонвиль представил в Академию Наук в Париже и в Королевское Общество в Лондоне записку, имевшую целию доказать, что в нашей системе существуют только три небесных тела: Земля, Солнце и Луна и что прочия светила — это оптический обман, производимый отражением Солнца и Луны, или льдами полярных стран.

Но вот что куръезнее всего: во время Революции, некоторые энтузиасты задумали реформировать как науку, так и общество и считали себя вправе, нагромождать системы на системы, не переставая однакож пользоваться полномочиями со стороны науки. Самыя даже названия, которыми наделяли последнюю, были чрезвычайно странны по выбору. Таким образом, гражданин Виссеншафт издал в 1794 году.: Science sansculottisée

Воооще, мы остерегаемся сосредоточивать наши мысли на предметах, потеря которых для нас тягостна; но автор Nouvelles de la Lune, par Mercier, Amsterdam, 1788, находил величайшую отраду в размышлениях о своем умершем друге и, казалось, что находясь в разных мирах, друзья не переставали сообщаться посредством мыслей. Часто они беседовали о природе и ея непостижимых тайнах и беседы их принимали, особенно по ночам, самый торжественный характер.

Однажды ночью, при свете полной луны, мечты автора были внезапно прерваны дивным видением. Лунный луч, в виде светлой стрелы, начертал на стене следующия слова: „Это я! Не пугайся! Это я, твой друг. Я обитаю на светиле освещающем тебя; я вижу тебя; долго я искал какого-либо средства, чтобы написать к тебе и наконец нашел... Прикажи сделать гладкия доски, чтобы мне было легче писать на них все, что я имею сообщить тебе; будь здесь завтра. Уже поздно: луна заходит, мой путь лежит не по прямому направлению и... Светлая стрела исчезла.

Два друга, из которых один жил на Земле, а другой на Луне, часто беседовали таким образом во время безмолвных ночей. Вот некоторыя из чрезвычайно интересующих нас откровений:

„Смерть не такова, какою вообще ее изображают; люди представляют ее себе в совершенно ложном и притом — ужасном виде. Когда сердце мое перестало биться, я сознал в себе способность проникать самыя твердыя тела; никакой предмет, какова бы ни была его плотность, не мог остановить меня. Вещество казалось мне как бы скважистым и пористым и только воля управляла моим вознесением в небеса. Творец наделил наши глаза способностью достигать взором до удаленнейших сфер и сообщил мысли способность проявляться в системе миров, обитаемых существами разумными и сознательными. Я беседую с теми, произведения которых возбуждают во мне чувство благоговения; никакое пространство не останавливает быстрый полет моей мысли и искусство типографское является самым грубым подражанием тому высокому искусству, при помощи котораго обитатели небесных сфер сообщают друг другу свои мысли.

„Неужели на этих светлых сферах, которыя я вижу, спрашивает живой собеседник, — стекутся все поколения человеческия, обитавшия некогда на Земле? Неужели между злыми и добрыми не делается там никакого различия? — Самыя тайныя деяния нашей прошлой жизни, отвечает дух, — ясно представляются там взорам всех, история нашей жизни начертана на челе нашем понятным для всех образом. Поэтому злые не могут выносить общества добродетельных и ищут себе подобных; настает однакож пора, когда, гнушаясь собственным падением, они стараются исправиться. Чувство справедливости господствует в нашей душе и мы невольно сознаем потребность вечнаго прогресса".

Мы вынуждены оставить автора столь отрадных видений для писателя, находящегося в мире антиподов. Пред нами два очень нескромныя произведения, относящияся к числу нелепейших фантастических путешествий: la Découverte australe, par un homme volant. Leipzig, 1781 и la Philosophie de M. Nicolas, Paris, 1796

Автору неизвестны требования разсудка, правдоподобности и даже нравственности; он дает полную волю своему воображению и с удовольствием воспроизводит самыя нескромныя сцены из области нелепаго и неприличнаго. В несколъких словах мы представим эскиз его безцеремоннаго разсказа.

В ноябре 1776 года, повествователь ехал в дилижансе, ходившем между Парижем и Лионом, причем и познакомился с одним господином, по имени „Бог-весть-Кто". Он жил на одном острове под тропиком Козерога, и возвращался восвояси в обществе Жан-Жака-Руссо, который и не думал ездить в Эрменонвиль. Один молодой человек из Дофинэ, по имени Викторэн, изобретший способ летать по воздуху при помощи крыльев, сделанных на образец крыльев летучей мыши, населил упомянутый остров всевозможными существами. Необходимо упомянуть, что Викторэн был снедаем нежною, но пылкою страстью к дочери одного знатного лица. Он усвоил себе прекрасныя манеры в обществе господина и госпожи „Три-слова-в-строчку", состоявшими прокурорами при сенешальском суде, затем познакомился с царицею своего сердца, однажды вечером похитил Христину и улетел со своим сладчайшим бременем на вершину горы „Неприступной", в Дофинэ.

Несколько лет спустя, герои наши были уже окружены порядочною семьею, пылкою и любознательною. Дети, подобно своим родителям, дрожали от восторга при одной мысли о возможности носиться в пространстве и вскоре Викторэн нашелся вынужденным, во время своих путешествий к тропику Козерога, брать с собою своего старшаго сына.

„Летающие люди" открыли под тропиками дивные острова, которых не видел с той поры ни один путешественник. На первом острове, которому, само-собою разумеется, дали название „острова Христины", обитали „ночные люди". Приложенная к книге гравюра изображает мужчину и „ночную женщину", голых, покрытых редкими волосами и с очень длинными ресницами; так-как начинает светать, то они жмурятся и, повидимому, идут ощупию. Не станем одакож вдаваться в анализ. Такие-то острова были открыты, изследованы и последовательно описаны нашими героями. Не забудем прибавить, что автор позаботился даже представить в рисунке открытые им типы.

Второй остров, названный островом „Виктора", в Патагонии, населен великанами. Люди-птицы, сидевшие на туземных дамах, чрезвычайно забавляли наших путешественников и царь этого народа, доблестный Гаркгумганлох, предложил в супруги сыну Викторэна свою дочь, прекрасную Ишмихтрису. Третий остров обитаем „Людьми-обезьянами", четвертый — „Людьми-медведями „. На каждом острове воздухоплаватели берут по паре туземцев и доставляют их на остров Христины, который, таким образом, населяется самым разнородным человечеством. Затем они посещают остров „Людей-собак", остров „Людей-свиней" и проч. Полагаем. что но мешало-бы прекратить тут номенклатуру: *) выражения автора становятся черезчур уже безцеремонными и очень часто отличаются только циническою беззастенчивостью.

*) Прибавим однакож, что во время дальнейших экскурсий они открыли «Мужчин-быков» и «Женщин-телок», а еще позже — «Мужчин-баранов» и «Женщин-овец», «Людей-бобров» и «Людей-козлов». Вот молодой «человек-конь» и молодая «девушка-кобылица»; а вот молодой «человек-осел», который изъясняется в любви молодой особе своей породы, причем говорит: «ги-гу-ган и-гган». На одном болотистом острове они отправляются к «Людям-лягушкам», но по сигналу часоваго: «Брр-ре-ке-ке-куа-ква», все общество бросается в воду. Желая изловить парочку обитателей страны, «летающие люди» избирают один момент, который и представлен на гравюре, но который описывать мы не решаемся. Затем настает очередь «Людей-змеев», «Людей-слонов», «Людей-львов»; путешественники отправляются также на «остров-тигр», «остров-леопард», проезжают Микропатагонию и вступают в Мегапатагонию. Столица этой страны, Жиран (анаграмма очень прозрачна), находится, по диаметру, как раз под Парижем; это не мешает однакож автору заметить со своим обычным остроумием, что Жиран лежит под 00 градусом южной широты и 180° долготы, по меридиану Христинвильской обсерватории.

Основная мысль этой книги (это слишком ясно) есть идея чадорождения. Как ни странна такая идея в романе, но она с поразительною ясностью проводится в научной части сочинения, озаглавленной „Космогония". В ней автор разбирает все космогоническия теории, начиная с книги Бытия, Лукиана, Финикиян, Халдеев и кончая Ньютоном, Декартом и Бюффоном, а факт, что светила суть существа живыя, мужескаго и женскаго пола, он возводит на степень закона природы. Мы не решаемся повторять, на каких данных он основывает эту теорию и почему лучеиспускание Солнца и нагревание планет он приравнивает к отправлениям органической природы. Идея эта, привлекательная у Мильтона, остроумная у Фурье, выражается здесь с беззастенчивостью, возмущающею всех порядочных людей. Это не мешает однакож нашему отважному автору разглагольствовать о гениальных людях, изучавших космогонические вопросы, после чего он важно говорит: „Очень странно, что люди так поздно разгадали эту прекрасную истину. Непостижимо, почему наши великие люди не могли постичь этот божественный источник явлений природы столь достойный величия Бога и выясняющий все другия явления! Все воодушивив собою, Верховное Начало действует уже посредством вторичных и третичных сил природы; к первым относятся Солнца, одаренныя разумом, а ко вторым планеты, которыя также одарены разумом, хотя и не в такой мере, как Солнца. Бог творит великое, а не малое, в роде людей, животных и растений. Поверхность земнаго шара населяется под плодотворным действием Солнца „Если-бы мы спросили, каким образом произошли первыя растения и первыя животныя, то автор не затруднился-бы ответить: растения произошли от ближайших к ним минералов; животныя — от растений, наиболее приближающихся к царству животных; человек — от наиболее развитаго животнаго. Во вселенной и на планетах все совершается путем неуловимых градаций. Сказанное нами о Земле относится и ко всем супругам Солнца.

Как видно, в этом нелепом произведении заключаются теории современных ученых, теории, которыя многим кажутся однакож новыми. Защитники космогонии Фурье и системы Дарвина и не подозревают, что в числе их предков находится очень не элегантный писатель, память о котором мы вызвали на несколько мгновений.

Удивление, возбуждаемое чтением перваго сочинения, не прекращается и при чтении второго. Наивность измыслителя теорий не может простираться дальше и он с величайшею торжественностью объявляет следующия положения:

„Обитатели планет просто — паразиты, производимые кожею живых существ, известных под именем Солнц, Планет, Спутников и Комет. Это существа не только одушевленныя и разумныя, но и безконечно превосходящия нас силою и возвышенностью ума. В подтверждение своих положений автор приводит один довод, на котором, говоря по совести, мы никак-бы не остановились. Если-бы нам привелось встретить личность, сомневающуюся в обитаемости той или другой планеты, то следует только разсмеяться и сказать ей: „Глупый ты человек, разве ты сам не покрыт паразитами, хотя ты и не обладаешь ни значением, ни величиною светил? Разве у тебя нет блох? Соблюдай всевозможную опрятность, а все-же ты будешь покрыт паразитами. Следовательно, планеты, эти громадныя существа, должны быть покрыты еще большим количеством паразитов; природа не только намекает нам на это, но даже дает нам возможность убедиться в этом посредством осязания и зрения. Всемирный паразит: вот настоящее название! В природе все образы и типы. Клещ, живущий на блохе, есть образ блохи, живущей на нашем теле, которое в свою очередь есть образ обитаемой нами Земли; Земля есть чужеядное животное, питающееся Солнцем. Солнца — это паразиты Бога. — А вот и другая аналогия: Блоха, живущая на нашем теле, не знает, что мы одарены жизнию; мы, живущие на Земле, не знаем, что последняя тоже живет; даже сама Земля, не взирая на превосходство ея ума, по всем вероятиям не знает, что Солнце есть живое существо. Однакож клещ живет, следовательно живет и блоха; живет блоха, значит живет и человек; если живет Земля, то живет и Солнце; живет Солнце, значит живет и Бог".

Без сомнения, автору можно возразить, что повидимому светила ничем не проявляют ни воли своей, ни разума, ни деятельности и не обладают чувствами и органами, при помощи которых могла-бы выражаться их жизнь. „Все это ровно ничего не значит, смело отвечает автор. Возражайте, сколько хотите, но я вполне убежден в истинности моих положений. Лаплас — астроном это не из последних — Лаланд да и многие другие люди, редкие впрочем в среде глупцов нашего Института, современем подтвердят приводимыя мною аналогии. По аналогии я восхожу от известнаго до неизвестнаго. Известное — это я. По себе я заключаю о всей вселенной. Верховное Существо во мне создало прототип вселенной; Верховный Разум желал, чтобы я мог все постигать. И я исполнил его желание; моим существованием доказывается существование всего прочаго. Он наделил меня здравым разсудком, единственным орудием моих физических познаний. Если я читал философов, то для того только, чтобы узнать, можно-ли чему-нибудь научиться у них. Быть может, они натолкнули меня на путь, ведущий к истине, во всяком случае не они указали мне последнюю. И воодушевляясь благородным энтузиазмом, автор с наивною гордостью восклицает: „Я указываю ее вам, о люди! Вот она; взгляните на нее!"

Кем обитаемы различныя планеты? Для разрешения этого вопроса автор разсматривает планетныя орбиты и как по его мнению эти орбиты постепенно уменьшаются и заканчиваются на Солнце, то он и располагает миры в следующем порядке, согласно с нашими летами. Земля совершила ⁴/₅ своего поприща, следовательно ей 80 лет. Венере предстоит пройти меньший путь: ей 85 лет;: Меркурий старше Венеры: ему 90 или 95 лет. Солнечным пятнам, если только они планеты, никак не меньше 98 или 99 лет. Марсу только 70 лет. Юпитер, Сатурн и Уран моложе, так как они удалены на большее разстояние от своей смерти на Солнце. Кометы, которыя, по теории автора, тогда только делаются планетами, когда линия их эллипсов начинает закругляться обладают единственными возможными обитателями — рыбами; Уран — китородными животными; Сатурн — амфибиями, но, быть может, и земными тварями; на Юпитере, у полюсов, могут уже существовать люди: с него собсственно начинается область жизни. Марс подобен Земле, он моложе последней на несколько милионов лет; Венера, напротив, старше Земли несколькими миллионами лет; на ней могут существовать, как высшаго порядка животныя, одне только обезьяны, изображающия, с грехом пополам, владык царства животных. Что касается Меркурия, то он никем не обитаем, за исключением, быть может, самых небольших животных. „Быть может, говорит автор, — в мире животных там царят кролики, животныя чрезвычайно живучия и неразборчивыя на счет пищи, или крысы и мыши".

Наш писатель допускает, что первобытныя живыя существа какой-либо планеты необходимо должны быть великаны. Доказательством этому служат ему огромныя кости, находимыя в древнейшей формации земнаго шара. Он убежден в существовании великанов, ростом в 21 лье и живших никак не меньше 180,000 лет. Они уменьшались по мере того, как Земля становилась старше. К числу их относится знаменитый Тевтобох, найденный в 1713 году в Дофинэ. Басня эта кажется нашему автору выражением чрезвычайно простаго факта.

Для нашего автора все на руку и малейший признак какой-либо аналогии доставляет ему полнейшее удовольствие. Однажды ему взбрел на ум солитер и тотчас же наш философ начинает разсуждать, какой длины должен быть солитер земнаго шара... Если он в три раза длиннее диаметра Земли, значить в нем заключается 9,000 лье. Ну, а солитер Юпитера? И углубляясь в эту мысль, он населяет живыми существами внутренность земнаго шара. „Независимо от того, что Земля и все другия планеты и Солнца обладают жизнию (в этом я положительно убежден), говорит он, — я полагаю, что в недрах их живут огромныя животныя, гораздо бóльшия, чем твари, зарождающияся в нечистотах, влагах и в теплых покровах земнаго шара".

Проходя молчанием теории нашего мечтателя относительно способа, каким оплодотворяются миры и животныя, приведем только названия глав, выражающих вкратце его идеи: „От совокупления Солнц происходят кометы". — „Кометы мужескаго пола превращаются в кометы женскаго пола; спутники — это их дети". — „Организация вселенной, существа неделимаго". — „Верховное Бытие, существо мужскаго пола — всемирный производитель". — „Удовольствия светил" и проч.

Не будем следить за непристойными фантазиями автора. Мы заимствовали из его многочисленных сочинений только те мысли, которыя имеют отношение к нашему предмету, следовательно цель наша достигнута. К тому-ж, вот мысли, касающияся предмета, находящагося в связи со всем вышеприведенным, мысли человека более известнаго, но, во всяком случае, очень странныя.

Бог-Планета, Мирабо. Нельзя было ожидать, чтобы рука знаменитаго оратора могла подписать положения в роде следующих:

„По словам Бюффона, планеты это отторгнувшияся части Солнца; но, быть может, способ, каким оне возникли, определен этим естествоиспытателем не вполне точно. Солнце зажжено рукою Первичнаго Бытия. Но если Солнце есть планета, то и все неподвижныя звезды также — планеты; из этого следует, что Верховное Бытие, Солнце Солнц, все оживляющее собою, есть большая, громадная центральная планета, живая, разумная и всегда обладающая одинаковою степенью теплоты и света, в силу производимаго вселенною давления; что во всей вселенной существует однородная материя и однородныя существа, созданныя по подобию перваго из них, т. е, Бога или Верховнаго Бытия; что Солнце есть раскаленная планета, обладающая такими же свойствами, как и Бог, ея первообраз и являющаяся совершеннейшим подобием последняго; что Земля и прочия планеты суть охладевшия Солнца, так как оне не входят в состав центральнаго светила. Но подобно Солнцу, от котораго оне получили бытие, оне обладают индивидуальною жизнию. Пример этого мы видим на Земле: некоторыя из обособившихся животных образуют собою столько индивидуальных систем, сколько состоялось обособлений. Люди и животныя, обитающия на планетах, суть небольшия неделимыя существа, получившия начало от планет и, подобно последним, живущия индивидуальною жизнию. Это малыя планеты, одаренные разумом, подобно их родоначальнику, Солнцу, подобно Богу, отцу Солнц, с тою только разницею, что в отношении разумности они на столько слабее планет, Солнц и Бога, на сколько они меньше этих громадных существ по своим размерам.

"Не будем же говорить, что нам неизвестна природа планет, Солнца, и Бога. Мы малыя планетныя тела; планеты — это тела бóльшие, а Солнца — еще большия. Бог есть существо планетное, средоточие других планет; Он бесконечно больше всех Солнц, взятых вместе, но по природе своей подобен им в отношении разумности и своего вещества. Все дело в величине, в невыразимой величине; разница только в этом".

Подобно предъидущему автору, Мирабо полагает, что прежде чем достичь занимаемой им ступени, человек должен пройти градациею всех живых существ. Однакож Мирабо с сочувствием относится и к половым теориям, основанным на изследованиях Фридриха, короля прусскаго.

Боде. Общия соображенья о строении Вселенной.

Разделяя мнения Канта на счет гармонической градации, представляемой обитателями планет, начиная от центра мира до последних пределов нашей системы, знаменитый германский астроном заходит еще дальше и применяет свои начала ко всей вселенной.

„Существует, говорит он, — безчисленное множество солнечных систем, координированных с полнейшим совершенством и движущихся вокруг одного общаго центра; следовательно, существа, одаренныя разумом и обитающия на этих разсеянных в пространстве телах, необходимо должно являться тем возвышеннее и совершеннее, чем дальше отстоять они от центра вселенной. Какую безконечную лестницу совершенств представляют нам существа органическия и твари, одаренныя разумом! Существа, находящияся у подножия этой лестницы, едва-ли отличаются от грубой материи; те-же, которыя стоят на верхней ея ступени, быть может удалены еще на громадное разстояние от тварей, занимающих последнее место в высокой области чистых духов".

С подобнаго рода воззрениями на вселенную, мыслитель высказывает еще предположение о существовании во вселенной единственнаго центра, престола зиждущих сил. „Из этой центральной точки, говорит он, — исходят, все законы, управляющие мирами; там пребывает могучий двигатель, приводящий в движение все части этого необъятнаго целаго; там рука Предвечнаго, в начале всего сущаго создала Солнца с их планетами, устремившимися по Его мановению в безпредельныя пространства, где в правильном течении они описывают громадныя орбиты, в миллионы миллионов лет завершают свои кругообращения и затем снова начинают их. Оттуда взоры Провидения носятся над всеми Солнцами, над всеми системами и Млечными путями вселенной, содержат все в порядке, не дозволяя ничему разстроиваться и погибать, как в частностях, так и в целом. Оттуда, наконец, присутствие Верховнаго Владыки изливается на последния из Солнц, освещающих отдаленнейшие пределы физической природы".

Берлинский астроном не только допускал обитаемость планет, но и полагал, что оне населены существами, более совершенными, чем мы. „Что можно сказать, говорит он, — о кометах, которыя как-бы скитаются и блуждают в громадной державе Солнца и пересекают орбиты всех других планет? Оне то приближаются к лучезарному светилу дня, как-бы для принесения ему дани или восприятия его благотворных действий; то снова уходят, удаляются от него и устремляются за пределы планетнаго мира на такое разстояние, что, сколько нам известно, свет и действие Солнца с трудом достигают до них. Эта громада небесных тел, которыя, по новейшим изследованиям, состоят из вещества более тонкаго, чем вещество других планет и в некоторой степени сверкают собственным светом, — эта громада небесных тел, говорю я, не для того-ли предназначена, что-бы на ней обитали существа органическия, сознательныя и одаренныя разумом? Но почему-бы не так? Природа комет, их свойства и их особенный свет дали начало многим гипотезам. Полагают (да и я склоняюсь к такому мнению), что кометы — это жилища блаженных существ, не страдающих от чрезвычайно непостоянных действий Солнца и если им определено известное место в общей системе мирозданий, то не для того-ли, чтобы предохранить их от всяких перемен? Да и как знать? Быть может, что столь значительное расширение их атмосферической оболочки и истечение чрезвычайно тонкой и светозарной материи, образующей хвосты комет, имеет целью существование и благоденствие обитателей этих светил".

Каких философов имел в виду Боде, сказав: „Полагают, что кометы — это жилища существ блаженных". Немного наберется людей, разделяющих такое мнение, но за то нет недостатка в личностях, которыя высказывались в диаметрально противоположном направлении и притом — в неменее общей форме. „Некоторые вообразили себе (some have imagined), говорит Дергам, — что по смерти мы будем страдать на кометах".

Мы не разстанемся с берлинским астрономом не сказав, что он принадлежит к числу самых ревностных защитников идеи обитаемости Солнца: для него дневное светило — истинный рай. Но и в этом случае он вполне расходится с английским, упомянутым выше автором, который, как нам известно, охотно допускал, что ад находится на Солнце.