Глава 7

ВПЕРЕД, НА МАРС!

Так мало людей одного поколения, которые соединяют ясное понимание сущности вещей с сильным чувством глубоко человеческих побуждений и способностыо действовать с большой энергией. Когда такой человек покидает нас, образуется пустота, которая кажется невыносимой для тех, кто остается.

Альберт Эйнштейн

Дорогой Дмитрий!

Ты просишь меня во всех подробностях рассказать тебе о смерти твоего отца. Ты должен это знать, и я выполняю твою просьбу.

Это случилось 9 февраля днем. С утра Юшахара, Томсон и Убанго уехали на вездеходе, Небург дежурил на Главном пульте, а остальные, как обычно, работали на своих местах. Отец — у себя в химической лаборатории, куда он ушел сразу после завтрака. Выглядел он хорошо, ни на что не жаловался. В обычное время Небург дал гонг на обед. Собрались все, кроме Сириля, тех, кто шлюзовался, и твоего отца. В общем, и раньше случалось, что кто-то опаздывал к обеду, если хотел завершить работу. Но мы уже переходили к десерту, а отца не было. Я встал и позвал его по внутренней громкой связи. Он не ответил. Тогда Индира вскочила и побежала в его лабораторию. И вдруг мы услышали страшный крик и уже все бросились туда. Я вбежал первым и увидел, что отец сидит ко мне спиной за рабочим столом, а рядом на полу лежит Индира. Первая моя мысль была о метеорите, о разгерметизации, быстрой утечке воздуха в пробитую метеоритом дыру, но тут же я подумал: а как же я тогда дышу? Ци Юань и Олафссон поднимали Индиру, а я подбежал к отцу, взял его за плечо, хотел спросить, что же произошло, но, взглянув в его лицо, понял сразу, что он мертв. Лицо было совершенно спокойное, даже не бледное, глаза открыты, он смотрел в иллюминатор. Сидел, как живой, но сразу было видно, что он неживой. И Индира потом говорила мне, что тоже мгновенно это поняла и закричала от ужаса, а что было дальше — не помнит.

Мы отнесли отца в кабинет Греты Крайслер. Она установила, что смерть произошла мгновенно от сердечного тромба.

В истории космонавтики были жертвы, но отец стал первым, кто умер не на Земле своей смертью. 10 января вернулся вездеход, и мы похоронили его в саване из белой ниркилановой пленки метрах в 500 от базы. Его провожали десять человек. Индира попросила оставить ее на Главном пульте. Через неделю мы поставили на могиле стелу из марсианского глинозема, который твой отец научился превращать в очень прочные монолиты... Ну, вот и все...

На этом грузовике мы отправляем на Землю его личные вещи — их очень немного. На его рабочем столе стояла маленькая золотая фигурка тапира, которую твоя бабушка привезла отцу с Амазонки, когда он был еще маленьким. Он говорил, что тапир приносит ему счастье. Возьми его на память.

Дмитрий! Отец был самым близким моим другом. Он часто рассказывал мне о тебе. Однажды он признался, что ему очень хочется, чтобы ты стал марсологом. «Я бы дождался его здесь, и мы бы работали вместе», — сказал он мне тогда. Тебе он об этом никогда не говорил, так как очень боялся всякого нажима, всякого принуждения и считал, что ты должен сам выбрать себе дело по душе, а династии тогда хороши, когда возникают от сердца, а не от ума. Но теперь ты должен знать, о чем он мечтал.

Я возвращаюсь на Землю в апреле будущего года. Я сразу прилечу в Москву, заберу тебя и Марину, и тогда уже мы все вместе полетим ко мне в Хьюстон. Если мама сможет, мы возьмем и ее. Мы будем плавать на яхте по морю. Будет много света и ветра, и я расскажу тебе о твоем отце, об этом замечательном, умном, добром и благородном человеке, все, что я знаю о нем. А я о нем много знаю.

Мои товарищи просят передать тебе, что, кроме московского дома, у тебя на Земле есть еще одиннадцать родных домов, где тебя будут ждать всегда, потому что всегда будут помнить базу Цандер.

Сердечно твой

Томас Фицджеральд Датл. Марс.

1 марта 2033 года.

Москва, июль 1928 года. Цандер работает уже не на «Моторе», а в Центральном конструкторском бюро Авиатреста, которое, впрочем, базируется на заводе. По-прежнему мысли его пленены космическим кораблем. Чем больше раздумывает он над ним, чем больше вникает в самую суть этой небывалой, никаких исторических аналогов не имеющей конструкции, тем яснее видит, как все нервы этого живого для него механизма стягиваются в один узел, который и дает ему жизнь, — в двигатель. В конечном счете, от того, какой будет двигатель, зависит все — и размеры самого корабля, и вес его полезного груза, и проблемы питания, и даже безопасность межпланетного путешественника. Все эти «оранжереи авиационной легкости» и даже траектории перелетов — все это вторично, и решать эти проблемы надо уже после того, как все станет ясно с двигателем. Да, двигатель — это ключ, которым заперта дверь Марса!

К. Э. Циолковский еще в 1903 году обрисовал общую схему ракетного двигателя, как всегда, точно схватив самую суть вопроса и не интересуясь техническими деталями. Он писал, что ракета «имеет большой запас веществ, которые при своем смешении тотчас же образуют взрывчатую массу. Вещества эти, правильно и довольно равномерно взрываясь в определенном для того месте, текут в виде горячих газов по расширяющимся к концу трубам вроде рупора или духового музыкального инструмента». Он высказал свои предложения по топливу, несколько великолепных идей относительно системы подачи, охлаждения двигателя, подчеркнул важность тщательного смешивания компонентов, короче, он сделал все, что должен был сделать провидец, но никакими рабочими расчетами ЖРД не занимался.

Юрий Васильевич Кондратюк пытался взглянуть на проблему с практической точки зрения. Он впервые предложил формулу, учитывающую стоимость топлива, рассмотрел и сравнил несколько групп различных компонентов. У Кондратюка есть рекомендации и по конструкции камеры сгорания, и по системе подачи.

Цандер рассматривал ЖРД как тепловую машину, а поскольку всякую машину можно рассчитать во всех деталях, то и ракетный двигатель он подверг тщательному математическому анатомированию.

Трудно определить, когда же Фридрих Артурович начал свои работы в области ракетного двигателестроения. Очевидно, о своем двигателе он впервые задумался и начал первые его прикидки еще в 1922 году, то есть тогда, когда работал над своим космическим кораблем. Позднее в двух статьях «Тепловой расчет ракетного двигателя на жидком топливе» он формулирует и пытается решить основные задачи, которые и до наших дней являются основными для ракетных двигателестроителей. Не вдаваясь в специальную техническую терминологию, можно сказать, что Цандер хочет разобраться в тех, весьма непростых физико-химических процессах, которые происходят внутри работающей ракеты, определить, как и до каких границ процессами этими можно управлять и создать конструкцию, способную вынести все возникающие при этом нагрузки, прежде всего тепловые. Соратник Цандера по ГИРД, доктор технических наук Е. К. Мошкин писал: «В 1930 году Ф. А. Цандер разработал приближенную методику расчета реактивного двигателя. Особое внимание им было уделено расчету термодинамических процессов в камере сгорания, что позволило с необходимой точностью определить основные параметры ЖРД при их проектировании».

Цандер предложил приближенный расчет температуры сгорания компонентов топлива как с учетом, так и без учета диссоциации, научился определять размеры сопла двигателя в его «талии», так называемом критическом сечении, и на выходе, температуру и скорость расширяющихся газов в различных точках двигателя, обосновав тем самым требования к его охлаждению. Многие методики, предложенные Цандером с поправками на прошедшие годы, используются и в наши дни для термодинамических расчетов ЖРД.

По своему обыкновению Цандер сначала должен выговориться, проверить свои идеи в живом споре, выслушать возражения, наконец, убедиться, что ему самому в данном вопросе все ясно. 30 ноября 1928 года он делает в МГУ доклад, в котором уже приводит результаты предварительных расчетов двигателя, который он назовет ОР-1 — Первый опытный реактивный. 145 страниц расчетов написаны им, очевидно, летом 1928 года, сразу по возвращении из Гагры.

Через год Цандер вспоминал: «После того, как мною были произведены все теоретические расчеты, я должен был практически проверить принятые мною методы... В связи с тем, что средств было недостаточно, у меня появилась идея перестроить паяльную лампу под первый реактивный двигатель. Эту идею я и воплотил в жизнь...» Действительно, в семейном архиве Цандера долгие годы хранились чертежи паяльной лампы, датированные 23 и 24 июля 1928 года, и чертежи отдельных деталей двигателя, помеченные теми же числами.

«Мой первый двигатель, — вспоминал Фридрих Артурович, — состоял из переконструированной паяльной лампы треста Ленжатгаз завода имени Матвеева в Ленинграде».

Рабочий А. Н. Сорокин оставил мало кому известные воспоминания, в которых рассказывает, что Цандер долго бродил по заводу в поисках старой паяльной лампы. Он рассказал Сорокину, зачем она ему нужна. Увлеченный фантастическим проектом Цандера, Сорокин попросил главного инженера помочь достать лампу, тот дал команду на склад, где счастливый Фридрих Артурович и обрел свое сокровище.

В апреле 1929 года существует пока лишь эскиз двигателя ОР-1, но уже в сентябре Цандер дает его полное детальное описание. «Я дал название этому двигателю ОР-1», — пишет он.

Проводить свои расчеты Цандер мог где угодно — было бы куда положить тетрадь и лишь бы движок его длинной логарифмической линейки не упирался в стену, как случалось в обители отца Луки. Но построить реактивный двигатель и тем более испытать его в домашних условиях он не мог — и это было мукой. Впервые в своем творчестве Фридрих Артурович становился зависимым. У него не было денег ни для оплаты труда тех, кто делал для него детали, ни для аренды помещения под испытательный стенд. Нельзя сказать, что Авиатрест препятствовал его работе, — этого не было. Наоборот, ему даже помогали. Но Фридрих Артурович прекрасно понимал, что его ОР-1 Авиатресту не нужен, что для Авиатреста все это чистая самодеятельность, а поддерживают его только из уважения к его бескорыстному энтузиазму. Работа с ОР-1 во многом велась, если использовать нынешнюю терминологию, «на общественных началах». Свидетелем и участником этих работ был выдающийся советский ученый, один из пионеров нашей ракетной техники, профессор Ю. А. Победоносцев.

— В конце 20-х годов Цандеру предоставилась возможность перейти от работ теоретических и решения текущих вопросов на заводе «Мотор» к экспериментальным исследованиям в ЦАГИ. Винтомоторный отдел ЦАГИ*, где Цандер стал работать, был расположен на одной территории с Общетеоретическим отделом, где работал я, — рассказывал Юрий Александрович. — Там же стояла и бывшая немецкая кирха, в которой размещалась лаборатория Дмитриевского, занимавшаяся вопросами наддува авиационных двигателей. В этой лаборатории Цандеру разрешили ставить опыты с реактивными двигателями. Вот тогда родился его первый двигатель ОР-1, на котором он произвел целый ряд интересных исследований. В частности, Цандер практически показал, что небольшой двигатель, созданный на основе обычной паяльной лампы, работающий на воздушно-бензиновой смеси, может давать вполне ощутимую, реальную силу тяги при относительно высоком термическом КПД... Я работал на одной территории с Фридрихом Артуровичем, и он предложил мне помогать ему не только при расчетах реактивного двигателя, но и в проведении экспериментов. Я очень любил эксперимент, и предложение пришлось мне по душе. Мы начали производить опыты по сжиганию металлов в камере сгорания ОР-1. Наши опыты сначала плохо ладились... Через трубопроводы к форсунке, в камеру сгорания двигались вместе с жидкой эвтектической смесью кусочки нерасплавленного металла; твердые частицы забивали узкие места тракта: тройники, вентили, угловые элементы и жиклеры форсунки... Так в двигателе ОР-1 Цандер ставил свои первые опыты по использованию металлического горючего в ракетных двигателях...

* Здесь Ю. А. Победоносцев не совсем точен: после работы в Центральном конструкторском бюро Авиатреста Ф. А. Цандер 20 декабря 1930 года переходит в Институт авиационного машиностроения (ИАМ), где работает до апреля 1932 года. Разночтение объяснимо: лишь 3 декабря 1930 года, то есть буквально за несколько дней до прихода туда Ф. А. Цандера, винтомоторный отдел ЦАГИ вместе с одним из заводов решением Реввоенсовета был преобразован в самостоятельный институт ИАМ.

Каким-то святым нетерпением отмечен этот человек. Казалось бы, реши сначала более простую задачу — научи надежно работать обыкновенный жидкостный двигатель, а уж потом начинай мудровать, добавлять в него разные сплавы. И тогда, и потом многие люди, искренне расположенные к Фридриху Артуровичу, пытались убедить его в разумности такого постепенного совершенствования в его экспериментах. И иногда он соглашался скрепя сердце, чаще просто отмалчивался, но при каждом удобном случае вновь и вновь возвращался к этой, воистину роковой для него идее — сжиганию размельченного и расплавленного металла, отнявшей у него столько нервов и сил.

Снова нельзя не подчеркнуть, что всю эту совершенно новаторскую работу: продумывание методик расчетов, сами расчеты, проектирование, вычерчивание отдельных деталей, хлопоты в связи с их изготовлением, сборка, организация испытательных стендов, сами испытания и анализ их результатов — всю эту огромную работу он ведет, по сути, один, с помощниками редкими, часто случайными, которых, кроме как добрым словом, он и поощрить никак не может. Опять день за днем, месяц за месяцем работает он один за целый научно-исследовательский институт, доводя себя до крайнего нервного и физического изнурения. Фридрих Артурович похудел, весь как-то осунулся, усох, выглядел он много старше своих лет. По словам одного из биографов С. П. Королева, во время первой встречи в ЦАГИ Цандер показался Сергею Павловичу старичком, хотя ему было немногим больше сорока.

Новый удар обрушивается на этого смертельно усталого человека в конце 1929 года: умирает его трехлетний сын Меркурий. Фридрих Артурович при всей своей увлеченности космической техникой, при всей отрешенности от всего, что мы называем бытом, был нежнейшим отцом. Ю. А. Победоносцев, вспоминая одно из посещений дома Цандера, писал: «После длительного разговора со мной по целому ряду очень интересных вопросов он познакомил меня со своими «детками», причем произносил слово «детки» нежно, с большой любовью. Тогда вот я познакомился с Астрой Цандер и Меркурием, ее братом, в то время еще совсем маленькими детьми». И вот маленького Меркурия не стало. Фридрих Артурович страшно подавлен случившимся. Он понимает, что только работа способна спасти его от полного душевного опустошения. В одном из частных писем 4 декабря 1929 года он пишет: «В настоящее время я опять работаю, строю опытный реактивный двигатель, в котором исходной конструкцией служит бензиновая паяльная лампа. Предполагается исследовать на нем весьма важные температурные условия в ракете, затем ракету, работающую частично металлическим топливом, и ракету, приспособленную к летанию в воздухе притягиванием наружного воздуха... Из-за всех этих работ и несчастий залежались мои работы по изданию книги по межпланетному делу...»

«Все проходит» — ведь так было написано на перстне Магомета. Миновал и тяжелый 1929 год. В 1930 году в семье Цандера родился мальчик, которого по настоянию отца тоже назвали Меркурием. (Дети выросли. Астра Фридриховна окончила МГУ, она физик, работает в Москве. В Москве вместе с матерью и семьей живет и Меркурий Фридрихович, инженер, выпускник МВТУ имени Баумана. Увы, отца он не помнит...)

Впервые громкий, трескучий, многократно отраженный высокими сводами кирхи крик новорожденного ОР-1 раздался в сентябре 1930 года. «Опыты с опытным прибором ОР-1, — как записывает Цандер в своем рабочем дневнике, —- производятся почти ежедневно. Двигатель совершенствуется на ходу». Что-то заменяется, перемонтируется, в дневнике наряду с упоминаниями об экспериментах, постоянно отмечается: «Вычерчивание дополн. деталей № 37 к ОР-1...» «Проектирование и подсчеты к дет. № 39 ОР-1...» «Поиски гайки № 18 ОР-1, доставка металла и мелких дет. к ОР-1 с завода...»

В кирхе, кроме многочисленных холодных испытаний, проливок и калибровок, Фридрих Артурович провел около 50 горячих пусков своего двигателя.

В эти дни Фридрих Артурович в гулкой своей кирхе переживал необыкновенный духовный подъем. Может быть, впервые после планера в сарайчике на улице Бартас он созидал, строил, монтировал, его крючки в тетради становились металлом, живым, горячим. Пусть это только начало, но ведь главное — он начал! Следующий двигатель будет совершеннее и мощнее, а следующий уже можно будет испытывать на космическом корабле. Дело пошло! Вперед, на Марс!

В кирху приходил В. П. Ветчинкин, подбодрял, хвалил, воодушевлял. А. Л. Чижевский писал, как радовались все ракетчики, и прежде всего сам К. Э. Циолковский, этому ракетному малышу. Однажды, когда Цандер был в Центральном совете Осоавиахима на Никольской улице, к нему подошел молодой коренастый кареглазый парень, внимательно, быть может, чуть дольше, чем это принято, разглядывал его и спросил серьезно, даже строго:

— Вы Цандер? Не могли бы вы рассказать мне о вашем двигателе? Моя фамилия Королев...

«Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс. Явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе». Это объявление из первой главы фантастического романа «Аэлита» придумал Алексей Толстой как раз тогда, когда Цандер рассчитывал на Даниловском кладбище свой космический корабль.

«Ко всем, кто интересуется проблемой «межпланетных сообщений», просьба сообщить об этом письменно по адресу: Москва, 26, Варшавское шоссе, 2-й Зеленогорский пер., д. 6, кв. 1. Н. К. Федоронкову». Это объявление, вполне реалистическое, было помещено в газете «Вечерняя Москва» 12 декабря 1930 года.

На объявление инженера Лося в «Аэлите» откликнулся один человек. На объявление в «Вечерней Москве» — более 150. Несмотря на язвительные насмешки маловеров и улюлюканье газетных карикатуристов, ряды «межпланетчиков» ширились. Тут важно понять пульс, нерв времени, в котором все эти события развивались. Не только ведь в ракетах дело. Это были годы, когда Андрей Туполев построил первый цельнометаллический самолет, когда Чарльз Линдберг перелетел через Атлантический океан, когда Александр Фридман и Павел Федосеенко подняли советский аэростат на 7400 метров. В марте 1926 года великий затворник и конспиратор Роберт Годдард запустил на ферме своей тетки Эффи близ Оберна в штате Массачусетс первую ракету на жидком топливе. В Ленинграде Валентин Глушко в долгой серии горячих испытаний своих ЖРД все ближе подбирался к желанному совершенству. Весной следующего года автомобильный король Германии Фриц Опель уговорил замечательного «межпланетчика» Макса Валье участвовать в серии рекламных спектаклей ракетных автомобилей на гоночном треке под Берлином. 17 мая 1930 года во время испытания нового ракетного двигателя осколок взорвавшейся камеры сгорания нанес смертельное ранение Максу Валье — так он открыл список жертв космонавтики.

Вот они — детали времени, определяющие цандеровское нетерпение. Ни думать, ни говорить ни о чем другом, кроме своего двигателя, он не может. Понимает: надо все бросить и заняться только этой работой, так, как девять лет назад он бросил завод «Мотор» ради межпланетного корабля. Но тогда он был свободен, одинок, он мог позволить себе голодать. Сейчас у него семья, и, сколь ни оправдана его жертвенность, нельзя же, чтобы из-за нее голодали дети! Надо убедить ИАМ в необходимости его полного переключения на испытания ОР-1! Как? Где взять слова?

Нашел! Запись в дневнике от 25 февраля 1931 года: «Техническое совещание у тов. Белявского по вопросу работы по р. д. (ракетному двигателю. — Я. Г.). Присутствовали: Белявский, Кравцов из НИИ, Масленников, М. П. Оглоблин, Е. Розанов. Решили меня вполне освободить для работы по ракетам». Еще раньше — 15 января — Фридрих Артурович, который к этому времени ведет занятия в только что организованном Московском авиационном институте, записывает: «Заседание совместно с Чупаевым, Федуловым, Ефремовым и Ивановым, организация секции реактивных двигателей. Меня выбрали начальником».

В это же время в Осоавиахиме возникло Бюро воздушной техники. Его председателем стал Яков Емельянович Афанасьев, член партии с 1918-го, недавно окончивший академию имени Жуковского и принимавший участие в составлении первого пятилетнего плана авиапромышленности. В 38 лет Афанасьев уже носил три ромба военного инженера воздушного флота высшего ранга. Новое бюро быстро обрастало активом, весьма пестрым по составу, подготовке и интересам. Единственно, что объединяло всех, — желание летать. На чем, как и куда — это уже детали. Постепенно актив расслоился по интересам, образовав четыре группы. Первая занималась конструированием легкомоторных самолетов, вторая помогала эти самолеты строить, третья объединила «стратосферщиков», проектирующих рекордный стратостат «Осоавиахим-1». Наконец, четвертую составили «межпланетчики». Называлась она ГИРД — Группа изучения реактивного движения. Позже ее стали называть Центральной, потому что подобные группы почти одновременно образовывались во многих крупных городах страны: Ленинграде, Тифлисе, Баку, Нижнем Новгороде, Оренбурге, Днепропетровске и других городах.

Вот в это время новой волны бурного энтузиазма и солнечного оптимизма и познакомился Цандер с молодым, только что окончившим МВТУ имени Баумана инженером Сергеем Королевым.

Ни Королев, ни Цандер не подозревали тогда, какое важное значение для технического прогресса человечества — да, да, всего земного человечества — имела эта встреча. Королев был для Цандера олицетворением новой эпохи, нового человека — тарана, все сокрушающего и пробивающего ради достижения своей цели. Цандер просил — Королев требовал, Цандер искал — Королев брал, Цандер верил в будущее, Королев — в настоящее. Они работали вместе совсем мало — около года, но на всю свою, увы, тоже не столь уж долгую жизнь Королев понял, что существуют люди, которых нельзя купить, ибо им неизвестна цена так называемых «благ жизни», их нельзя обмануть, ибо они так чисты, что ложь не прилипает к ним, нельзя переубедить, ибо убеждения их составляют самою их суть и измена равнозначна смерти. Во многом вся жизнь Королева после смерти Цандера — поиск и воспитание таких людей, каким был этот, ни на кого не похожий зеленоглазый человек в парусиновых полуботинках с кожаными носами...

Как и Цандер, Королев искал единомышленников, хотя о полете на Марс не думал. С юных лет увлекаясь планеризмом, построив под руководством А. Н. Туполева легкомоторный самолет, Королев работал на авиазаводе и считался подающим надежды авиаконструктором. В апреле 1931 года в газете о нем писали: «...известным инженером С. П. Королевым... сконструирован новый тип легкого двухместного самолета». Казалось бы, место Королева в Осоавиахиме — среди «легкомоторщиков», однако он пришел к «межпланетчикам».

Для Королева межпланетный корабль Цандера, о котором он, конечно, знал, был предельным вариантом сверхвысотного самолета, финалом многолетнего последовательного совершенствования, концом всей работы, а не началом ее, как у Фридриха Артуровича. Такое утверждение может показаться спорным, поскольку сегодня имя великого конструктора, ставшего родоначальником практической космонавтики, мы прежде всего связываем с именем Циолковского, с его идеями о космическом будущем человечества. Сам Королев говорил, какое огромное впечатление оказало на него знакомство с этими идеями. Однако само понятие — «идеи Циолковского» — не следует сужать. Ведь наряду с хрестоматийным наброском космической ракеты Циолковский говорит и об авиационном первородстве ракетоплавания. Во вновь изданном в 1926 году классическом труде Константина Эдуардовича «Исследование мировых пространств реактивными приборами» Цандер видел только свой марсианский корабль, а Королев читал другое — нечто абсолютно созвучное его мыслям: «Обыкновенно идут от известного к неизвестному: от швейной иглы к швейной машине, от ножа к мясорубке, от молотильных цепов к молотилке, от экипажа к автомобилю, от лодки к кораблю. Так и мы думаем перейти от аэроплана к реактивному прибору — для завоевания Солнечной системы». Через год Циолковский снова возвращается к той же мысли: «Преобразованный аэроплан будет служить переходным типом к небесному кораблю».

Вот этот «преобразованный аэроплан» и есть главная мечта Королева 1931 года. Собственно, и Цандеру нужен на первом этапе «преобразованный аэроплан». Просто он настроен более оптимистически, для него такой аэроплан — лишь начальный этап полета на Марс. Для Королева — средство летать в стратосфере. Ни о каком «самосжигании» конструкции Королев не думает. Пока нужен просто самолет и реактивный двигатель к нему, который позволит взобраться на высоты, недоступные винтомоторным машинам.

Но Королев, обладавший невероятным врожденным конструкторским чутьем, сразу понял, что установить реактивный двигатель на обычном самолете трудно: пламя двигателя может отжечь хвост. Если же установить ЖРД на самом хвосте — изменится центровка, самолет не взлетит, а коли и взлетит, будет очень неустойчив в полете. Перебирая все варианты, Королев находит лучший из возможных: БИЧ-11, «бесхвостку» Бориса Ивановича Черановского.

Еще в 1920 году конструктор Черановский разработал схему своего самолета, не похожего ни на что доселе летавшее, самолета, у которого не было самого необходимого самолету: крыльев и фюзеляжа, хотя это и кажется бессмысленным.

Весь самолет Черановского — одно крыло с параболическим очертанием передней кромки, этакий лунный серп с отогнутыми назад рогами. В толще крыла размещалось все, для чего раньше требовался фюзеляж: кабина пилота, двигатель, баки, грузы. Расчеты Черановского давали экономию в весе и уменьшение лобового сопротивления по сравнению с обычными конструкциями. И хотя опытные специалисты убеждали Бориса Ивановича, что «летающей параболой» очень трудно будет управлять в полете, он никого не слушал и конструировал одну «бесхвостку» за другой. Королев понял, что установить реактивный двигатель на БИЧ-11 гораздо проще, чем на любом другом самолете, и отправился к Черановскому. Среди авиаторов Борис Иванович славился как человек крайне трудный, неуживчивый и упрямый. Никаких замечаний он не терпел, советы раздражали его, просьбы выводили из себя, сомнения в его правоте приводили к разрыву отношений. Но двадцатичетырехлетний Королев уже тогда обладал той поразительной, почти гипнотической способностью, которая позволяла ему в зрелые годы превращать в своих союзников всех, кто был ему нужен. Никто не мог в это поверить, но Королев уговорил Черановского дать ему «бесхвостку» для установки на ней реактивного двигателя.

А двигатель был у Цандера. В дневниковых записях Фридриха Артуровича первое упоминание о работе с Королевым датировано 5 октября 1931 года, когда они вместе ездили на аэродром смотреть «бесхвостку». Но встретились они, безусловно, раньше. Конструктор Виктор Алексеевич Андреев вспоминает: «Судя по разговору и по тем деловым отношениям, которые в то время наблюдались, можно заключить, что Сергей Павлович и Фридрих Артурович были хорошо знакомы и до этого разговора».

Подобно тому, как, столкнувшись в своем стремительном беге, элементарные частицы рождают в недрах атома нечто, до того мгновения не существовавшее, и даже такое, о чем и догадаться было нельзя, встреча Цандера и Королева была тем соударением, которое породило феномен ГИРД.

Эта аббревиатура впервые встречается в письме к Циолковскому, датированном 20 сентября 1931 года. Первыми членами ГИРД были Цандер, Королев, Ветчинкии, Победоносцев, Тихонравов, Фодоренков, Черановский, Сумарокова, Заботин, Левицкий и др. В сентябрьском письме к Циолковскому говорится, что группу «...возглавляет известный Вам Фридрих Артурович Цандер». Да, он должен был быть их лидером и по возрасту, и по знаниям, и по увлеченности, по годами доказанной преданности делу, но, увы, он не мог стать лидером. Насколько грамотным и эрудированным инженером был Фридрих Артурович, настолько же он был беспомощным администратором. Очень быстро и как-то само собой лидером сделался Королев. Он не отнимал у Цандера бразды правления группой, потому что Цандер и не держал их в руках. Королев хорошо понимал, что как инженер и математик Цандер был на голову выше его. «В Цандере я увидел старшего брата, единомышленника и по идеям и по стремлениям», — говорил Сергей Павлович много лет спустя.

С другой стороны, отличавшийся необыкновенной скромностью Цандер не только не претендовал на роль административного руководителя группы, но и главным ее идеологом тоже считал не себя, а Циолковского, к которому относился с безмерным уважением, если не с благоговением. Фридрих Артурович считал себя инженером, был инженером и хотел быть именно инженером.

Кстати, примерно так же всякого руководства, всякого «шефства свысока» избегал и Циолковский. Много раз московские «межпланетчики» стремились привлечь Константина Эдуардовича к своим работам, сделать «шефом», «куратором», на худой конец, неким «почетным членом». Циолковский был стар, болел, разумеется, чем-либо руководить не мог, а в лучшем случае способен был лишь прикрыть единомышленников крылом своего авторитета. Но опять-таки, будучи человеком в данных вопросах щепетильным, он быстро откликался на письма москвичей, осторожно, стараясь никого не задеть, высказывал советы, но от всякого «руководства» сразу уходил, ссылаясь на недомогания, слаоость, глухоту, старость, да и то верно— ему шел уже семьдесят пятый год.

Цандер хотел встретиться с Циолковским. Ему очень хотелось рассказать ему о полете на Марс. Королев — другое поколение, с Королевым было труднее. Несколько раз пытался Фридрих Артурович поговорить с Сергеем Павловичем о главном — о межпланетном корабле. В ответ вновь и вновь вроде бы мягко, но с присущей ему непробиваемой твердостью доказывал Королев Фридриху Артуровичу, что тот совершает сейчас величайшую тактическую ошибку. Вкладывая в слова свои разоружающую Цандера логику и знание конъюнктуры, убеждал его Королев, что стоит только упомянуть о полете на Марс, и ни о каких субсидиях, финансировании, лимитах на оборудование, штатных единицах вообще речи уже и быть не может — просто никто с ними и разговаривать не станет.

— Поймите, Фридрих Артурович, от нас ждут дел реальных: ракетных снарядов для армии, стратосферного самолета с рекордным потолком, дальних ракет с ЖРД — все это доступное, всем понятное, — Королев смотрел ему прямо в глаза, и отвести взор не было сил. Цандер с тоской чувствовал, что Королев прав...

— А вы — межпланетный самолет... — Королев перевел дыхание, вздохнул. — Экспедиция на Марс. Фридрих Артурович, поймите же...

— Так, так, — кивал Цандер. Королев, конечно, правильно рассуждает. Но сердце требует Марса! Сердце требует, и все тут!

Собирались вечерами на Александровской улице рядом с Марьиной рощей, в квартире, где с матерью, отчимом и молодой женой жил Королев. Строили планы на будущее, спорили, ломали голову, где найти помещение. Очень нужно было помещение. Ведь, прослышав об их группе, к ним уже тянулись люди, и людей этих требовалось где-то разместить. Королев предложил разбить всю Москву на квадраты, чтобы каждый искал в своем квадрате. Цандер смущенно пожимал плечами. Ему казалась дикой вся эта партизанщина: как это можно — найти дом и занять его?! Необходимо получить разрешение...

— Фридрих Артурович! Да мы целый год будем добиваться разрешений, — кипятился Королев.

Подвал нашел Королев. Он вспомнил, что, когда учился в МВТУ, конструкторы планерной школы работали в подвале виноторговца в доме на углу Орликова переулка и Садово-Спасской улицы*. Подвал оказался беспризорным. В углу валялась разорванная оболочка дирижабля «Комсомолец», какие-то пыльные, грязные железки, на которые Королев все время натыкался в темноте...

* Это было довольно обширное помещение. Общая полезная площадь подвала составляла 650 квадратных метров.

И вот они уже ремонтируют подвал, белят потолки, тянут проводку, тащат из дома мебель и к зиме располагаются основательно: можно начинать работу! Вот уж теперь точно: вперед, на Марс!

Хорошо сказал американский писатель Ченнинг Поллок: «Не многие у нас понимают, каким огромным делом может быть маленькое дело!»

Как удивились бы, наверное, все эти, тогда совсем еще молодые люди, если бы кто-нибудь сказал им той зимой, что подвал этот войдет в историю, о нем будут писать книги, на доме укрепят мемориальную доску, а юбилеи ГИРД будут отмечать торжественными заседаниями с академиками в президиуме.

Сколь ясно прослеживаются научно-технические корни ГИРД, столь очевидны и ее социальные корни. Это было время претворения в жизнь планов первой пятилетки, время великого энтузиазма великих строек. Дух новаторства и поиска, вера в реальность самых фантастических планов, убежденность в непременном низвержении всех ранее существовавших сроков, новые, социалистические формы человеческих отношений — вот та атмосфера, не зная, не чувствуя которой нельзя представить и понять ГИРД.

В подвале дома № 19 на Садово-Спасской собрались люди очень разные, но объединенные общими интересами. Почти все они читали Жюля Верна и знали о работах Циолковского, почти все слушали лекции Цандера, посещали первую мировую космическую выставку на Тверской и толпились на межпланетных диспутах в МГУ. Почти все были романтиками по складу души, и все без исключения — людьми абсолютно бескорыстными. Человеку корыстному в ГИРД делать было нечего: денег поначалу вообще никаких не платили, а вместо славы получали лишь насмешки. Когда злые языки расшифровывали ГИРД как «Группу инженеров, работающих даром», они улыбались. Да, даром! Да, за идею! Да, чтобы улететь на Марс! Они приходили в холодный подвал после рабочего дня и уходили поздно ночью. Брали работу на дом и приносили из дома серебряные ложки, когда выяснилось, что паять требуется серебром.

Подобная самоотверженность даже в те годы показалась чрезмерной. Увы, люди склонны предполагать худшее. Гирдовцев все время проверяли какие-то профсоюзные комиссии, инспектора по охране труда. Ведь все их ночные бдения были явным нарушением трудового законодательства.

Однажды один такой инспектор, собрав всех обитателей подвала, долго и нудно объяснял им необходимость трудового регламента. Слушатели угрюмо молчали, ожидая, когда же он наконец уйдет и не будет мешать работе.

И тут неожиданно для всех Цандер, который на подобных мероприятиях всегда выключался из действительности, погружаясь в безмолвные беседы сам с собой, вдруг выступил вперед и спросил:

— Скажите, пожалуйста, когда в 1917 году наш народ завоевал Советскую власть, профсоюз тоже регламентировал время боев? Я думаю, что нет. Как же вы не можете понять, что сидящие здесь люди — такие же воины, только вооружены не винтовками, а умом и трудом. Мы хотим получить космические скорости до тридцати тысяч километров в час, чтобы можно было слетать на Марс и другие планеты. Человек проникает в космос! Вы понимаете, что это такое?

Стало очень тихо. Инспектор смотрел на Цандера долгим взглядом, и во взгляде этом была боль.

Потом он взял в охапку свой портфель и ушел из подвала.

Они начинали буквально на пустом месте: ничего не было. Друзья из ЦАГИ подарили им ручное точило. Потом появился списанный токарный станок. Самый захудалый класс самого захудалого ПТУ наших дней — сокровищница Али-бабы в сравнении с нищетой «сорока разбойников», рыскающих по всей Москве в поисках забитого зубила и ржавого напильника. Добывали все, что можно было добыть. К середине 1933 года у них было шесть токарных станков, один строгальный и много другого оборудования.

В подвале размещались не только конструкторы, но и техническая библиотека, механический, сварочный и слесарно-сборочный цехи, это был пусть плохонький и слабенький, но уже маленький заводик. Были стендовый и монтажные зальцы. Да, было тесно, холодно, мрачновато без окошек, но хорошо было! Все, кто работал там, в один голос говорят: хорошо было!

Цандер пришел в подвал не сразу. Он продолжал работать в ИАМ, но дела ГИРД постепенно вытесняли все его другие заботы, а начальники ИАМ, решившие еще в феврале «вполне освободить Фридриха Артуровича для работы по ракетам», узаконили, таким образом, тот давно известный факт, что этого человека нельзя ни заставить работать, если он не хочет, ни запретить ему работать, если он того желает.

Еще до переезда в подвал Королев, заручившись поддержкой актива ЦГИРД, симпатиями Черановского и расположением Цандера, начинает с необыкновенной настойчивостью пробивать идею ракетоплана. Везде и всюду старается он подчеркнуть, что эта машина — не прихоть планериста Королева, не чудачество «межпланетчика» Цандера, а дело всего Осоавиахима, дело государственное, имеющее важное оборонное значение для страны. Цандер понимает, что давние его мечты об общественном, административном признании его идей начинают воплощаться в жизнь. А то, что идеи действительно воплощаются, видно, например, из воистину исторического документа, который достоин того, чтобы воспроизвести его в этой книжке целиком.

СОЮЗ ОСОАВИАХИМА СССР И ОСОАВИАХИМА
РСФСР. Социалистический договор по укреплению обороны
СССР № 228/10 от 18 октября 1931 года.

Мы, нижеподписавшиеся, с одной стороны Председатель Бюро Воздушной техники научно-исследовательского отдела Центрального Совета Союза Осоавиахима СССР т. Афанасьев Яков Емельянович, именуемый в дальнейшем «Бюро», и старший инженер 1-й лаборатории отдела бензиновых двигателей «ИАМ», т. Цандер Фридрих Артурович, именуемый в дальнейшем т. Цандер, с другой стороны, заключили настоящий договор о том, что т. Цандер берет на себя:

1. Проектирование и разработку рабочих чертежей и производство по опытному реактивному двигателю ОР-2 к реактивному самолету РП-1, а именно: камеру сгорания с соплом де Лаваля, бачки для топлива, бак для бензина в срок к 25 ноября 1931 года.

2. Компенсатор для охлаждения сопла и подогревания кислорода в срок к 3 декабря 1931 года.

3. Расчет температур сгорания, скоростей истечения, осевого давления струи и при разных давлениях в пространстве, вес деталей, длительность полета при разном содержании кислорода, расчет системы подогрева, охлаждения, приблизительный расчет температуры стенок камеры сгорания в сроки, соответствующие срокам подачи чертежей.

Изготовление и испытание сопла камеры сгорания к 2 декабря 1931 года. Испытание баков для жидкого кислорода и бензина к 1 января 1932 года, испытания собранного прибора к 10 января 1932 года. Установка на самолет и испытание в полете — к концу января 1932 года.

Примечание: В случае, если запроектированное улучшение даст прямой и обратный конус, то расчет и чертежи прямого и обратного конуса представить к 15 января.

За проведенную работу т. Цандер получает вознаграждение 1000 рублей с уплатой их (в случае выполнения работ) в начале срока приема 20 ноября 1931 года и по окончании работ по 500 рублей.

Договор составлен в 2-х экземплярах. Один в Центральном Совете Союза Осоавиахима, а другой в ячейке Осоавиахима «ИАМ».

Председатель Бюро Я. Афанасьев

Ответственный исполнитель Ф. Цандер
10.XI.1931 г.».

Цандер был совершенно счастлив, подписывая этот договор: впервые в жизни его межпланетные заботы становились юридически узаконенными заботами других людей. Как это ни фантастично, но за реактивный двигатель ему даже платили деньги!

Трудно сказать, насколько внимательно вчитывался Фридрих Артурович в текст этого документа. Видел ли он, понимал ли, что на расчет, чертежи, исполнение в металле, стендовые испытания, монтаж на самолете и, наконец, на полетный экзамен его ЖРД дается ему срок, ни с чем не сообразный, — около 70 дней? Срок совершенно невыполнимый, даже если бы всей этой работой занимался целый коллектив, а не один энтузиаст. Видел ли, понимал ли, что вознаграждение за весь этот гигантский труд, воистину ничтожно и соизмеримо с его тогдашним месячным инженерным заработком? Наверное, видел и понимал. Только какое это все имеет значение? Будь сроки и деньги еще меньше, все равно он бы согласился: ведь дело-то любимое, выстраданное, главное в жизни! Кормили бы его и деток и дали бы возможность спокойно, не отвлекаясь на пустяки, работать — вот предел мечтаний, вот счастье желанное...

Осень и зиму 1931 года Цандер продолжает эксперименты в кирхе, постепенно добиваясь совершенства своего ОР-1, так необходимого ему для следующего шага — двигателя ОР-2, проектирование которого он уже начал.

Дела идут с переменным успехом. Один из сотрудников Цандера, А. И. Подлипаев, вспоминает: «Не всегда установка работала гладко, иногда отказывало зажигание. Фридрих Артурович сердился на установку, как мать на капризного ребенка, но, когда установка работала послушно, Фридрих Артурович оживлялся. Движения у него были гибкие, точные, быстрые, глаза весело блестели, он как бы расцветал в это время».

В то же время Цандер регулярно встречается с Королевым, Черановским, Победоносцевым, Левицким — первыми энтузиастами новорожденной ГИРД, подолгу обсуждая с ними во всех деталях будущий самолет, на котором должен стоять его ОР-2, прикидывая компоновку баков и отдельных узлов. Черановский говорил, что сажать человека на такой самолет опасно, надо с куклой его сначала пускать.

— А может быть, мы поставим ОР-2 на велосипед? — наивно спрашивал Цандер. — Потом на мотоцикл, на автомобиль? А уж потом на планер...

Королев, слушая все это, нервно вертел в пальцах карандаш. Было видно, что он сдерживается из последних сил, чтобы не закричать на этих людей, — оба были значительно старше его.

— Да поймите же, наконец, — говорил он каким-то задушенным голосом. — Вы предлагаете невероятно долгий путь, а время не ждет. Я сам полечу на РП...

Королев уже придумал название этой, еще не существующей машине: РП-1 — первый ракетоплан.

По замыслам Королева РП-1 должен стать центральной работой ГИРД, хотя Сергей Павлович нигде это и не афиширует. Не афиширует сознательно, чтобы не пригасить энтузиазма Тихонравова с его ракетой, Победоносцева, увлеченного пороховыми ракетными снарядами, прямоточными и пульсирующими двигателями, да и самого Цандера, все чаще и чаще в планах своих на будущее возвращавшегося к любимой теме: конструкции, которая сама себя сжигает в полете. Выслушав Цандера, Королев великим своим инженерным чутьем, в котором ему всю жизнь не отказывали даже недруги, понял, что, вероятнее всего, ничего у Фридриха Артуровича не получится, но перечить ему не стал, потому что чувствовал: если человек увлечен идеей без малого четверть века, он от нее легко не отступится.

С первых шагов ГИРД поражает умение 24-летнего Сергея Павловича мгновенно оценивать людей, сразу схватывать их суть, сильные и слабые стороны, его искусство облекать искренний молодой энтузиазм своих добровольных помощников, располагающих к этакому веселому анархизму мансарды вольных художников, в рамки серьезного учреждения, не подавляя при этом энтузиазма. ГИРД — не кружок, не молодежный клуб по интересам. В ГИРД была секретность, пропуска, вахтер. Был кабинет начальника, а у начальника этого — дни и часы приема. Была партгруппа, в которую входили шесть коммунистов, а позднее — самостоятельная парторганизация, которой руководил заместитель начальника второй бригады Николай Иванович Ефремов. Были строгие планы, приказы, входящие и исходящие бумаги, а затем и долгожданные ведомости зарплаты. Но при этом сохранялась непринужденность общения, дружеская веселость, молодой задор, та счастливая атмосфера, когда идешь на работу с радостью.

Побывав 4 февраля 1932 года в кирхе, где Цандер демонстрировал ему свой ОР-1, Королев загорелся желанием как можно скорее переселить Фридриха Артуровича в гирдовский подвал и уже никуда его от себя не отпускать. Вопросы совместной работы они обсуждают в феврале регулярно. Тогда же Королев вывозит Цандера на станцию Первомайская, где демонстрирует ему планер РП-1 — переданную в ГИРД «бесхвостку» Черановского. В том же феврале президиум ЦК Осоавиахима на своем заседании под председательством И. С. Уншлихта постановляет: «13 000 рублей санкционировать на испытания ракетного самолета».

3 марта Цандер записывает в рабочем дневнике: «Руководство работой по р. д. (реактивному двигателю. — Я. Г.) Ор-2, подготовка к засед. у т. Тухачевского. Поездка на засед. у т. Тухаче(вского), зам. наркома и председателя Р. В. С. (Реввоенсовета. — Я. Г.)».

Заместитель наркомвоенмора 38-летний маршал Михаил Николаевич Тухачевский внимательно следит за работой ракетчиков. Выдающийся военный мыслитель, Тухачевский предвидел большое будущее ракетного оружия. Он понимал, что ГИРД с его полукустарным производством — это лишь начало. А требуется большое солидное учреждение, институт с хорошей производственной базой, с современными испытательными стендами, с опытным полигоном. От ГИРД в таком институте должен остаться только энтузиазм. И он создал такой институт. Правда, уже после смерти Цандера...

Результат совещания у Тухачевского — 80 тысяч рублей, которые Осоавиахим выделяет ГИРД. Цандер никогда о таких деньгах не слышал. Необыкновенно воодушевленный, он форсирует все работы над ОР-2. 31 марта III пленум Осоавиахима СССР постановляет: «Поручить президиуму ЦС обеспечить доведение до конца первоначальных работ по изучению реактивного двигателя для самолета...» В апреле принято наконец официальное решение о создании научно-экспериментальной и производственной базы ГИРД.

Словно воронка огромного смерча, все быстрее и быстрее закручивается вокруг Цандера вихрь событий, засасывая его в самую сердцевину этого вихря. В апреле 1932 года стремнина эта втягивает наконец его в подвал на Садово-Спасской улице.

Начинается последний, самый короткий, очень радостный, предельно напряженный период жизни Фридриха Цандера. Всего несколько месяцев подарила ему судьба, чтобы целиком, без оглядки, отдаться делу, к которому он стремился всю свою жизнь.

Если бы летом 1932 года, перейдя узкий двор — один из тех, которые справедливо нарекли «колодцами», — вы по крутым ступенькам спустились в подвал ГИРД, свернули налево, миновали вахтера и пошли бы по узкому мрачноватому коридору, правая стена которого представляла собой глухую кирпичную кладку, а левая — вереницу дверей, ведущих в маленькие комнатки: первый отдел, финансовый отдел, секретариат (соединенный внутри с кабинетиком Королева — самой маленькой комнаткой ГИРД), конструкторскую бригаду № 2, техническую библиотеку, вы шли бы по этому коридору до тех пор, пока не уперлись бы в дверь конструкторской бригады № 1, а открыв ее, увидели бы в уголке заваленный бумагами и чертежами письменный стол, за которым сидел худой бледный человек с русой бородкой и усами, откинутыми назад светлыми и тонкими редеющими волосами, давно не обласканными парикмахером, в дешевом пиджачке, под которым была не то легкая курточка, не то толстая рубашка навыпуск, и человек этот не обратил бы на вас никакого внимания, поскольку он был всецело поглощен какими-то расчетами, быстро, ловко и точно передвигая стеклянное оконце большой, полуметровой логарифмической линейки, уже тронутой благородной желтизной старины. И только когда вам надоело бы стоять, переминаясь с ноги на ногу и интеллигентно покашливать в кулак и вы, наклонясь к столу, спросили бы негромко: «Простите, я могу видеть Фридриха Артуровича Цандера», человек этот отложил бы линейку, поднял на вас красивые зеленоватые глаза, смотрящие какие-то доли секунды еще мимо вас, видящие еще красные и черненькие цифры линейки, и ответил бы рассеянно и грустно: «Да, это я...» Ответил бы непременно грустно, потому что очень не любил, когда его отрывали от работы.

Цандер проработал в подвале ГИРД всего десять месяцев. Одновременно он читал лекции в МАИ, участвовал в организации курсов по реактивному движению, куда привлекались для чтения лекций известные ученые: В. П. Ветчинкин, Б С. Стечкин, В. В. Уваров, Б. М. Земской, сам читал лекции и делал доклады, редактировал К. Э. Циолковского, переводил Г. Оберта, наконец, руководил Первой бригадой ГИРД.

В бригаду Цандера входили: Л. К. Корнеев*, А. И. Полярный, Л. С. Душкин, А. В. Саликов, С. С. Смирнов, В. В. Грязнов, Е. К. Мошкин, И. И. Хованский, Н. М. Вевер, Л. И. Колбасина и А. И. Подлипаев.

* После смерти Ф. А. Цандера Л. К. Корнеев возглавил 1-ю бригаду и продолжал работы над ОР-2 и жидкостной ракетой. Упрощенный вариант ее — ракета ГИРД-Х — впервые был запущен под руководством С. П. Королева 25 ноября 1933 года.

Бригада Цандера должна была отработать двигатель ОР-2 для «бесхвостки» РП-1. Это была ее основная задача. 9 апреля 1932 года «Комсомольская правда» писала: «В настоящее время ГИРД приступает к осуществлению плана практических работ в области конструкции советских ракет и ракетопланов, изучения стратосферы и т. д.... Подготовительные работы по организации первого полета советского ракетоплана и ракеты в настоящее время заканчиваются».

Конечно, все обстояло совсем не так благополучно, как писала газета, но безусловная вера в успех, которая сквозит в каждой строке заметки (судя по стилю, ее написал или собственноручно отредактировал С. П. Королев), точно передает настроение ГИРД. Королеву не удалось превратить «бесхвостку» в ракетопланер. Смерть Цандера, бесконечная чреда неполадок и прогаров ОР-2 помешали этому. Но с самой идеей Сергей Павлович не расстался и во вновь образованном Реактивном научно-исследовательском институте он усовершенствовал собственный планер, на котором был установлен жидкостной двигатель. На этом ракетопланере, известном как РП-318-1, летчик Владимир Павлович Федоров совершил 28 февраля 1940 года первый полет, положив начало новому этапу в развитии реактивной авиации.

Вторым детищем бригады Цандера была жидкостная ракета, в которой, как уже говорилось, он мечтал осуществить давние идеи по сжиганию отдельных элементов конструкции. В своей ракете с жидким кислородом в качестве окислителя Цандер именно металл считал основным горючим, а бензин вспомогательным. Наверное, это было его главной ошибкой, которая крайне тормозила всю работу. Дни и ночи работала Первая бригада, постоянно наталкиваясь на непреодолимые технические препятствия и эксплуатационные тупики. Мягчайший человек, Цандер проявил здесь неожиданное упорство, настаивая на новых и новых опытах. Споры начали перерастать в конфликтную ситуацию: Корнеев и Полярный ходили к Королеву жаловаться на Цандера. Королев отмалчивался. Цандера он никогда не поправлял. В конце концов Фридриха Артуровича удалось уговорить заменить металлический расплав порошкообразным магнием. Но и этот вариант не прошел: магний спекался в куски. Лишь отказ от металлического топлива вообще, превращение ракеты Цандера в чисто жидкостную ракету позволили ей взлететь на подмосковном полигоне в Нахабине, увы, через восемь месяцев после смерти Фридриха Артуровича.

Так что же получается: ГИРД для Цандера — сплошная полоса неудач и разочарований? Нет. Десять месяцев ГИРД — это десять месяцев непрерывного движения к совершенству. Цандер работает в дружном коллективе единомышленников, они верят ему, и он верит им. Это еще более укрепляет Цандера в мысли, что он на правильном пути, что будущий прогресс ракетной техники связан именно с жидкостными ракетными двигателями.

Ну а что ОР-2 хлопает, взрывается, что засоряются форсунки и текут штуцера — так это же закономерно: дело новое, опыта нет, сегодня текут, завтра перестанут. Конечно, все эти неполадки утомляют, нервируют, но что поделаешь — таков тернистый путь познания... И тени уныния нет у него, и намека на разочарование. Наоборот, он постоянно испытывает вечно неутоленную жажду работы и работает невероятно много.

Оглядывая эти десять месяцев из нашего сегодня, мы видим, что именно тогда в нашей стране была создана жидкостная ракета классической схемы, с баками, системой подачи и охлаждения двигателя, да и по внешнему виду ГИРД-Х мало отличалась от ракет, созданных гораздо позднее. В монографии доктора технических наук Е. К. Мошкина «Развитие отечественного ракетного двигателестроения» прямо указывается: «Конструкция ракеты ГИРД-Х получила развитие в созданных впоследствии более совершенных советских ракетах».

Не дожидаясь доработки ОР-2, Цандер приступает к проектированию новых двигателей с тягой в 600 килограммов и 5 тонн.

Десять месяцев ГИРД для Цандера — время быстрого разбега для долгого и прекрасного полета, которому не суждено было осуществиться. Его настроение хорошо передает письмо, отправленное Цандером в сентябре 1932 года К. Э. Циолковскому.

Цандер писал:

«Глубокоуважаемый Константин Эдуардович!

В день Вашего 75-летия шлю Вам горячий привет и сердечно поздравляю. Желаю Вам еще присутствовать при первых полетах в межпланетное пространство и на ближайшие небесные тела. Тот же энтузиазм, который чувствуется при чтении Ваших книг, наполняет также меня с детства, и мы в ГИРДе дружной работой ряда воодушевленных людей продолжим изыскания в счастливой области звездоплавания, в области, в которой Ваши работы разбили вековечный лед, преграждавший людям путь к цели... Самое главное в данный момент — это окончательная разработка и испытание всех предложенных методов реактивного летания и практическое применение их. После успешных испытаний будут, я уверен в том, отпущены соответствующие средства для широчайшего развития дела, и желательно, чтобы и Вы, несмотря на Ваши преклонные годы, приняли еще непосредственное участие в разработке вопросов настоящего дня...

Да здравствует наш юбиляр! Да здравствует работа по межпланетным путешествиям на пользу всему человечеству!

Инженер Ф. А. Цандер.

17 сентября 1932 года. г. Москва».

Через 35 лет профессор Ю. А. Победоносцев скажет на вечере памяти Ф. А. Цандера:

— После К. Э. Циолковского, основоположника теории полетов в межпланетное пространство, Ф. А. Цандер являлся крупнейшим ученым по теории реактивного движения и разработке инженерных основ практического освоения жидкостных ракетных двигателей и ракет...

Ему не удалось стать «крупнейшим». «После Циолковского» Цандера не было: Константин Эдуардович пережил Фридриха Артуровича.

Если, пройдя весь левый коридор гирдовского подвала, вы вошли бы в комнату, где размещалась Первая бригада, то, кроме Фридриха Артуровича, вы обнаружили бы там же столы Полярного, Корнеева, Душкина, Вевер и Сергеева — не так мало для комнаты в 16 квадратных метров без окон. На полках и столах лежали чертежи, стояли песочные часы, аптекарские весы, манометр, динамометр, в углу хранились дефицитные медные трубки, на полу куски нержавейки, графита, меди, бронзы и другие сокровища, не считая печальных свидетельств неудачных экспериментов: лопнувших трубопроводов, разорванных сопел, прогоревших камер сгорания. На стене висел портрет Ленина.

В этой комнате он работал. Не надо было запрещать вести здесь внеслужебные разговоры: в такой обстановке их просто невозможно было вести. Всяким посетителям для бесед назначалось точное время, разумеется, после окончания рабочего дня.

Цандер был странным начальником. Он не только никогда не повышал голоса, но, собственно, никогда и не требовал ничего. Он просил. Не выполнить его просьбу было нельзя: он сам работал так много, что любое небрежение к работе он был вправе рассматривать как личное оскорбление. Иногда, совсем выбившись из сил, он клал голову на стол, подложив под лоб руки, и замирал на некоторое время. Потом вдруг вскакивал и громко говорил, ни к кому конкретно не обращаясь: «На Марс! На Марс!»

К этому привыкли...

Часто его можно было застать рано утром спящим на своем рабочем месте. Когда его будили, он спрашивал удивленно:

— А что, разве рабочий день уже кончился?

Королев в приказном порядке потребовал, чтобы сотрудник, который ночью последним уходит из подвала, забирал с собой Цандера. Его действительно уводили, но по дороге он ухитрялся улизнуть и снова возвращался в подвал. 31 мая Королев, применив власть, отправил Фридриха Артуровича в отпуск... на один день: никакими силами нельзя было заставить его отдохнуть.

В конце декабря 1932 года, стремясь отметить Новый год испытаниями ОР-2, в ГИРД объявили «неделю штурма». Цандер словно помолодел: теперь и вовсе можно было не ходить домой!

Вспоминает инженер Л. К. Корнеев: «Все гирдовцы работали буквально сутками. Помнится, как в течение трех суток не удавалось подготовить нужного испытания. Все члены бригады были моложе Цандера и значительно легче переносили столь большую нагрузку. Видя, что Фридрих Артурович очень устал и спал, что называется, на ходу, ему был поставлен ультиматум: если он сейчас же не уйдет домой, все прекратят работать, а если уйдет и выспится, то все будет подготовлено к утру и с его приходом начнутся испытания. Сколько ни спорил и ни возражал Цандер против своего ухода, бригада была неумолима. Вскоре незаметно для всех Цандер исчез, а бригада еще интенсивнее начала работать. Прошло пять или шесть часов, и один из механиков не без торжественности громко воскликнул: «Все готово, поднимай давление, даешь Марс!» И вдруг все обомлели. Стоявший в глубине подвала топчан с грохотом опрокинулся, и оттуда выскочил Ф. А. Цандер. Он кинулся всех обнимать, а затем, смеясь, сказал, что он примостился за топчаном и оттуда следил за работами, а так как ему скучно было сидеть, то он успел закончить ряд расчетов и прекрасно отдохнуть».

23 декабря был наконец закончен монтаж двигателя на стенде. ОР-2 был готов к испытаниям.

Вспоминает механик Б. В. Флоров: «Когда двигатель и вся стендовая установка были готовы к стендовым испытаниям, то не только наша бригада, но и все гирдовцы — инженеры, конструкторы, механики, токари, слесари и даже подсобные рабочие — не уходили из цеха. Ждали прихода Цандера. У меня и моих товарищей механиков М. В. Воробьева и В. П. Авдонина — возникла мысль прикрепить флажок на бак охлаждения установки... Как только флажок из красной бумаги с надписью: «Вперед, на Марс!» на стальной проволоке был установлен, вошел Ф. А. Цандер. Увидав флажок, Цандер с загоревшимися глазами, от души и в каком-то экстазе воскликнул: «На Марс! Только на Марс!» По щекам инженера текли слезы — слезы радости. Этот день и слезы Цандера я не забуду никогда!»

В тот же день двигатель был принят к испытаниям специальной комиссией во главе с С. П. Королевым.

С 25 декабря до Нового года день и ночь возилась Первая бригада с двигателем, подготавливая его к первым, так называемым «холодным» испытаниям, когда проверяются все магистрали, соединения, система подачи компонентов. Неприятности шли косяком. То открылась течь в соединении предохранительных клапанов. Потом в тройнике. Потом вдруг обнаружилась трещина в бензиновом баке. Потом потекло из соединения у штуцера левого кислородного бака. Потом засвистело из сбрасывателя бензинового бака. И так каждый день.

Не получилось веселого Нового года. Цандер был единственным человеком, который сидел в новогоднюю ночь в пустом подвале с логарифмической линейкой в руках. Фанатик? Да, фанатик. Но не темный бездумный исполнитель чьей-то воли, а фанатик в самом высоком смысле этого слова, человек, преданный высокой, благородной идее. Жена вспоминала, что он часто говорил с улыбкой: «Что я по сравнению с человечеством? Капля в океане! Но я обязан работать для него...»

Обязан! Поэтому учился задерживать дыхание: в марсианском корабле ограничен запас воздуха. Поэтому пил соду: в марсианском корабле сода должна поддерживать тонус. Когда он заболел, его пришли навестить друзья. У Цандера был жар, а в комнате страшный холод. Он лежал, накрытый несколькими одеялами, пальто, ковром, снятым со стены. Стали поправлять постель, а под ковром, под пальто, между одеялами — градусники: он ставил опыты по теплопередаче: ведь освещенная солнцем поверхность марсианского корабля будет сильно нагреваться, а теневая охлаждаться...

Королева он уговаривал купить водолазный костюм.

— Нет, Фридрих Артурович, на костюм сейчас денег нет...

— Видите как, — когда Цандер волновался, его прибалтийский акцент звучал сильнее. — Костюм все равно необходим станет. Ракета опустится на воду. Как мы будем ее доставать?

Королев понял: он думает не о водолазах, а о космонавтах, не водолазный костюм нужен ему, а космический скафандр.

— Купим, Фридрих Артурович. Вот пустим ракету и купим.

В короткие минуты отдыха Цандер часто рассказывал гирдовцам о своем межпланетном корабле, об экспедиции на Марс и всех благах, которые она может дать человечеству. Иногда к плотному кружку слушателей присоединялся и Сергей Павлович. Цандер говорил тихо, но с такой страстью, что слушали его не дыша. Лишь однажды неожиданно для самого себя Королев спросил:

— Но, Фридрих Артурович, почему вы все время говорите о Марсе? Ведь Луна гораздо ближе.

Все переглянулись: Королев никогда не говорил о космических путешествиях.

— Я — марсианин, — смущенно улыбнулся Цандер...

На испытаниях 3 января ничего не потекло. Цандер ходил совершенно счастливый. Но 5-го опять обнаружилась течь газа, потом травили клапаны, потом неожиданно деформировался бак. И так мучились весь январь, с Цандером и без Цандера — пока он ездил в ГДЛ.

Серия неудач с ОР-2, вынужденный, болезненный для него отказ от металлического топлива в ракете, систематическая бессонница — все это подтачивало душевные силы Фридриха Артуровича. Все видели: обычная его жизнерадостность словно вытекает из него, сочится, как опрессовочная вода из его капризного двигателя. Он выглядел очень усталым, похудел, осунулся, мало ел, а если и брал что-нибудь в столовой, то самое дешевое: денег не было. Королев предложил собрать деньги и тайно от Цандера заплатить за него вперед. Фридрих Артурович по-прежнему отдавал свои 7 копеек, но блюда получал за 35 копеек. И все не мог нарадоваться: «Насколько лучше стали кормить в нашей столовой!»

Из воспоминаний механика Б. В. Флорова: «Мы его так уважали, что когда уходили в столовую (тоже в подвале при домоуправлении, где находился ГИРД), то мы всегда старались Фридриха Артуровича как можно больше задержать там, чтобы он хорошо поел, хотя бы немного отдохнул. Из столовой мы потихоньку от него брали еще еду ему на вечер и на ночь. Баночки из-под консервов мы, пользуясь его отлучкой, ставили в ящик стола. Обнаружив их, Цандер удивленно восклицал: «Откуда это у меня появилась еда?» И мы все старались уговорить его, чтобы он покушал, отвлекая его от работы...»

Женя Мошкин был вегетарианцем и убедил Цандера есть его котлеты. В письменном столе у него был мешочек с сухариками. Иногда он выдвигал ящик, заглядывал туда и говорил с улыбкой:

— Мышка была...

Королев распорядился, чтобы вечером Фридриху Артуровичу приносили чай и бутерброды.

Королев был на двадцать лет моложе Цандера, а в жизни выглядело наоборот — он относился к нему, как отец к сыну. Он и выхлопотал ему путевку в Кисловодск, в санаторий РККА*.

* Рабоче-крестьянской Красной Армии.

— Не стоит, Сергей Павлович, — Цандер умоляюще сложил руки. — У меня рядом с домом замечательный пруд, я там на лыжах покатаюсь. Астру научу на лыжах... Может, не стоит? И испытания...

— Поезжайте, Фридрих Артурович. Ну что такое стендовые испытания? Кого мы с вами удивим стендовыми испытаниями? Вот отдохнете, вернетесь, мы поставим двигатель на «бесхвостке», запустим — это дело! Обязательно нужно, чтобы летало, а на стенде каждый сумеет...

Цандер уже не раз бывал в Нахабине, где по приказу Тухачевского гирдовцам выделили под экспериментальную базу 17-й участок научно-испытательного инженерно-технического полигона. Там был стенд для ОР-2, где он оборудовал укрытия, протянул дистанционное управление. Очень хотелось увидеть, как заработает его двигатель, ударит из сопла бледный грохочущий столб.

— Сергей Павлович, а если что случится... Вы вызовете меня?

— Конечно, вызову!..

Провожали Фридриха Артуровича 2 марта,

Из воспоминаний слесаря Е. М. Матысика: «Цандера провожали на отдых и лечение в Кисловодск. Оставалось полчаса до отхода поезда, и вот Фридрих Артурович, обращаясь к собравшимся, говорит, что он забыл дома логарифмическую линейку и арифмометр, и просит, чтобы кто-нибудь сбегал к нему на квартиру и принес ему эти вещи...»

Поздно было бежать за линейкой. Цандер уехал.

Первые испытания ОР-2 на полигоне Королев начал 13 марта. Двигатель включился, но уже по звуку все поняли: что-то не так. Через пять секунд раздался оглушительный хлопок. В камере сгорания дымилась дыра. 18 марта был новый запуск. Через несколько секунд прогорело сопло...

Накануне первых испытаний в Нахабине Цандер из Кисловодска послал дочке и жене открытку:

«Дорогие мои Астра и Шура!

Живу спокойно в санатории. Здесь опять выпал снег, мало солнца, стоит легкий мороз. Еще нигде нет цветов, только в курзале за стеклами. Звери в парке курзала все живы. 4 медведя балуются. 7 красивых павлинов щеголяют своим хвостовым оперением.

Нас кормят здесь прелестно. 4 раза в день, у меня усиленный паек, много масла, молока, овощей, мяса! Астра! Напиши мне письмо! Ну, до свидания! Целую. Твой папа Фридель...»

Через несколько дней он заболел. В то утро, когда сгорело сопло, он был совсем плох, градусник показывал 39,4. Он был рад, что успел отослать в ГИРД письмо. В конце он написал: «Вперед, товарищи, и только вперед! Поднимайте ракеты все выше и выше, ближе к звездам!» Но он еще не понимал, что это завещание...

Страшно болела голова, и кололо в боку. Потом выступила сыпь, и его отвезли в инфекционную больницу. В истории болезни есть запись: «По всем данным, больной заразился тифом во время дороги...» Он хотел оставить дома побольше денег и купил билет в набитый людьми вагон третьего класса.

Он лежал в шестиместной палате в забытьи. В Нахабине 21 марта ОР-2 проработал 10 секунд, а 26 марта — уже двадцать. И опять хлопки и прогары...

Он ничего не знал об этом. В этот день его положили в отдельную палату, рядом сидела медсестра, но он не видел ни этой комнаты, ни лица этой девушки.

Он шел по очень горячему красному песку, и песок набивался в парусиновые туфли с кожаными носами. Жаркое марево окружало его, горизонт слегка кривился; плавно колыхался, ломал перспективу, искажая очертания низких, отливающих перламутром домиков базы. Он постучал в дверь шлюза, и ему тотчас открыла смуглая женщина с красным пятнышком во лбу. Он долго рассматривал ее с какой-то нежной печалью.

— Что это? — спросил он, по-детски протянув палец к красному пятнышку на ее чистом молодом лбу.

— Это Марс! — сказала Индира и засмеялась.

— Фридель, иди к нам! — Они стояли вокруг круглого стола в круглой зале, точно такие, какими он хотел увидеть их.

— Ну вот ты и на Марсе, Фридель, — сказал американец. Он не должен был знать, что это американец, но знал.

— Ты хочешь увидеть Землю? — спросила женщина с Марсом во лбу.

— Хочу...

На цветном дисплее телескопа Земля плыла голубая, и океаны блестели, как слезы в глазах.

— Все хорошо? — спросил он, тронув за плечо Ци Юаня. —- Вы живете дружно?

Китаец радостно кивнул.

Он подошел к письменному столу и заглянул в иллюминатор. За непробиваемым прозрачным пластиком быстро пронесся его межпланетный самолет. Он не удивился. Маленький золотой тапир на столе тихо сказал ему на чистом немецком языке:

— Здравствуй, Цандер...

На миг стало нестерпимо больно, и он спокойно подумал: конец...

Фридрих Артурович Цандер умер, не приходя в сознание, в изоляторе кисловодской инфекционной больницы в шесть часов утра 28 марта 1933 года.

Когда сообщение о смерти Цандера пришло в гирдовский подвал, все растерялись. Королев плакал. Никто и никогда потом не видел плачущего Королева. Спустя многие, очень трудные для него годы Королев приехал в Кисловодск, нашел могилу Цандера и позаботился о том, чтобы на ней поставили памятник.

Циолковский однажды сказал о нем: «Цандер. Вот золото и мозг». Через десятилетия Юрий Гагарин добавил: «Деятельность и личность Цандера не могут не вызвать невольного восхищения...»

Его именем назван кратер на Луне. А надо бы — на Марсе...

Марс, 29 марта 2033 года. Вчера на международной межпланетной базе Цандер произошло большое событие. В семье физика Кнута Олафссона и врача Греты Крайслер родился сын. Это первый человек Земли, который появился на свет не на своей родной планете. Радостное событие точно совпало со столетием со дня смерти Фридриха Артуровича Цандера — выдающегося пионера мировой космонавтики, именем которого названа база на Марсе. В его честь родители назвали мальчика Фридрихом.

— Теперь мы действительно уверены, что разумная жизнь на Марсе есть, — шутит счастливый Кнут Олафссон. — Ведь существует первый в истории «марсианин» — маленький Фридрих...

Мать и ребенок чувствуют себя хорошо.

Январь - март 1985 года

вперёд
в начало
назад