«Техника-молодежи» 1961 №11, с.26-27

Журналисты ждали сенсаций. И вот почему. К концу полета ракеты (принимая во внимание размеры, журналисты именовали ее ракетинкой) стало известно, что ее траектория сильно отличается от расчетной.

Легкие на выдумку репортеры строили самые разнообразные догадки. Ученые от догадок воздерживались. Они оперировали фактами. Ученые разъяснили публике, что расчет полета был осуществлен счетно-аналитической машиной «Бородатая Мэри». Электронный мозг «Мэри» учел температуру и влажность воздуха, атмосферное давление, скорость ветра на разных высотах, колебания напряженности магнитного поля Земли, дрогнувшего от нескольких молний в разных концах континента, и множество других факторов.

И все-таки ракета летела не по заданному пути,..

Как только это было замечено, ученые тотчас бросились искать причины. На язык электронной машины были переведены исходные данные, элементы новой траектории и вместе с вопросом «почему?» заложены в программно-приемное устройство «Бородатой Мэри».

Машина сосредоточенно замигала разноцветными огоньками и, наконец, начала выкладывать свои предположения. Ответы следовали один за другим:

Когда число ответов стало приближаться к сотне, болтливую «Мэри» остановили.

После непродолжительного совещания Ученого совета снова включили машину: решили спросить, какая из высказанных причин наиболее вероятна. Машина уверенно отвечала, что сказать этого нельзя, так как могло иметь место частичное воздействие многих причин вместе. После такого утверждения «Бородатая Мэри» сама себя выключила, считая бесполезным рассуждать дальше на эту тему.

Стало ясно, что окончательный ответ может дать только сама ракета, если она вообще вернется.

...Ракета упала в «океан. Два эсминца отбуксировали ее в ближайший военный порт.

В 18 часов журналисты бросились в зал. Пресс-конференция началась. Сообщение о результатах космического полета экспериментальной ракеты делал известный ученый Джеймс Д. Джонс.

Далее следует стенографическая запись этого беспримерного в истории науки и прессы собрания.

Джеймс Д. Джонс. Господа! Прошу спокойствия! Причина странного, всех озадачившего отклонения ракеты от рассчитанной траектории теперь установлена. Это произошло вследствие не предусмотренного увеличения массы ракеты. В ней, оказывается, был человек.

Голоса из публики. Человек?!

— О боже, человек!

— Как человек?!

— Где он сейчас?

Джеймс Д. Джонс. Я разделяю вашу радость, господа. В ракете, по всем признакам, находился человек, хотя при приземлении его там и не оказалось. Но он оставил в ракете свои следы. Нами обнаружены в центральной приборной кабине его записи. Вот эта тетрадь, господа! В ней подробно излагаются все переживания человека, перенесшего невольный космический полет.

Личность путешественника не установлена. В своих записях он не называет себя. Мы предполагаем, что это кто-нибудь из специалистов, проверявших ракету в последний день и по какому-то недоразумению оказавшийся там в момент старта. По почерку этого необыкновенного документа мы попытаемся установить его личность. А сейчас я зачитаю записи:

«Как я попал в ракету, пожалуй, пока не имеет значения. Важнее то, что я чувствовал во время полета. Первые ощущения были ужасны. Что-то страшно тяжелое придавило меня к полу. Я распластался в неестественной позе, с неимоверным усилием повернулся на спину и потерял сознание.

Очнулся с невыразимо приятным ощущением во всем теле и понял, что наступило состояние невесомости. Пошевелившись, почувствовал под собой пол, но сразу же потерял его и повис в пространстве кабины.

Кругом была полнейшая темнота.

Я висел во мраке около часа, и мне стало казаться, что нет ракеты, нет стен, нет кабины, нет в конце концов абсолютно ничего — ни звезд, ни вселенной. Я один в бездне мрака, который тесен, как душная бочка, и бесконечен, как долгий кошмар. Я стал трогать себя руками, чтобы убедиться, что существую. И тут услышал характерный шорох спичечной коробки, в которой было несколько спичек. Она лежала в кармане. С ликующим криком я выхватил спичку и чиркнул. Вспыхнул зеленый огонек. Спичка загорелась оранжевым шариком и сразу погасла. Я понял, что делаю ошибку. В условиях невесомости нет тепловой конвекции воздуха. Надо зажженной спичкой медленно, чтобы не задуть пламя, махать в воздухе, чтобы горение поддерживалось свежим кислородом.

Но что это? У меня осталась всего одна спичка! О, как я глуп! Я держал коробок открытым, и невесомые спички выплыли оттуда. При свете последней спички я осмотрелся. Белые полоски остальных спичек плавали вокруг меня, как рыбки в аквариуме. Я успел заметить прямо перед собой в стене закрытый иллюминатор. Я снял с себя пиджак, резко бросил его назад, а сам силой отдачи пролетел через темноту и больно стукнулся о какой-то выступ. Едва успел ухватиться за него. Нащупав иллюминатор, я отодвинул заслонку. Голубой свет проник в мою обитель. Голубой свет, мягкий и успокаивающий, струился откуда-то слева. Свет казался пушистой голубой дорожкой, по которой кое-где вспыхивали ласковые искорки. Золотые и быстрые, они напоминали веселые огоньки в глазах девушки-хохотуньи...»

Господа, здесь у автора, по-видимому, начинаются галлюцинации. Иллюминатора в ракете не было. Полнейшее одиночество подействовало на его психику...

Голос с места. Позвольте, сэр...

Джеймс Д. Джонс. Я слушаю вас.

К столу подходит высокий нескладный мужчина в очках.

Неизвестный. Меня зовут Патрик Нельсон. Дело в том, что я... как бы сказать... сочиняю фантастический роман. Так вот... это моя тетрадь.

Джеймс Д. Джонс. Но она была в ракете?!

Патрик Нельсон. Да, это я... туда положил, когда мы ходили смотреть на ракету. Я всегда что-нибудь теряю. Вы простите меня...

После этих слов стоит стенографический значок, обозначающий шум в зале и общий гомерический хохот.