«Техника-молодежи» 1989 г №2, с.50-53





Случайные помехи

Владимир МИХАНОВСКИЙ

член СП СССР


(Главы из повести)

...Здесь, в Тристауне, он поселился в заброшенном домишке на городской окраине. Собственноручно прибил вывеску: «Часовых дел мастер. Ремонт и сборка часов по вкусу клиента». На вывеске сам же намалевал усатого молодого человека, который жестом факира выхватывает из ничего, из воздуха пару часов. Лицо молодого человека получилось свекольно-красным, а один ус явно длиннее другого. Если говорить по правде, художником он был никудышным.

Подходящую для себя профессию он долго обдумывал загодя и решил, что часовщик — самое надежное. Ведь едва ли не все люди пользовались часами — в сущности, нехитрым, даже примитивным прибором для измерения времени. Врожденного чувства времени, без которого он себя не мыслил, у них не было.

Занимаясь ремонтом и сборкой часов, он решал сразу несколько необходимых проблем.

Во-первых, он мог заработать на безбедное существование, не прибегая к помощи аппаратуры, которая могла бы привлечь нежелательное внимание.

Во-вторых, у него естественным образом завязывались контакты с местными жителями, для которых он по прошествии времени стал своим.

В-третьих — и это главное, — будучи в безопасности, он мог без суеты готовиться к выполнению возложенной на него миссии.

Частенько, проходя мимо распахнутых настежь дверей мастерской, тристаунцы видели, как в глубине ее, склонившись над столом, возится с микроскопом и детальками часовщик. Откуда им было ведать, что занимается старик вовсе не часами, а прибор с микрометрическим винтом и тубусом — вовсе не микроскоп?..

...Планета, как и предполагалось, оказалась чрезвычайно богатой рудами и минералами, так что с загрузкой синтезатора никаких проблем не возникло.

Ему предстояло собрать из выращенных деталей два небольших аппарата, чем он и занимался в течение долгого времени.

Таиться от любопытных, как и все провинциалы, тристаунцев не следовало — это только навлекло бы подозрения. Потому он, тонкий психолог, и действовал в открытую.

Аппараты, которые он в конце концов собрал, резко отличались друг от друга как по назначению, так и по внешнему виду. Форму, впрочем, он мог придумать любую — она определялась только его собственной фантазией.

Первый прибор — мыслепередатчик — имел сравнительно небольшой радиус действия, три-четыре километра в земных единицах. По его расчетам, для первого опыта этого было достаточно.

Со вторым аппаратом — усилителем — дело обстояло сложнее.

Если передатчик должен был до конца находиться при нем, то усилитель следовало отправить в космос на расстояние не менее трехсот тысяч километров.

Оба прибора он собрал давно. Усилитель вышел компактным — чуть побольше булавочной головки. Однако что делать дальше? Вывести его на орбиту с помощью малой ракеты? Вроде бы неплохо, и такая возможность у него имелась. Но запуск необычной, пусть даже и малогабаритной ракеты, обязательно заметят, а это может вызвать самые нежелательные последствия.

Долго размышлял он, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, даже бессонницу нажил. Бродил по городу, здоровался с многочисленными знакомыми, заглядывал то в стереотеатр, то в речной порт, то на аэродром — своего космодрома у Тристауна не было.

Слетать к океану, где расположен ближний космодром, и, наметив подходящий рейс, пристроить в корабле усилитель? Опасно: прибор могут случайно повредить или, того хуже, обнаружить и взять для исследования... Это риск, а риск следовало если не устранить, то хотя бы свести к минимуму.

Его задание состояло из двух этапов. Первый — проверить эффективность воздействия мыслепередатчика на землян. Второй — если прибор произведет ожидаемый эффект, сообщить на материнскую планету. Для этой цели необходимо вывести усилитель подальше в космос.

Между тем время, отведенное для выполнения операции, истекало. Он ощущал это по внутреннему своему биоритму, без всяких часов, хотя в последние годы мастерил их с большим увлечением.

Он был уже близок к отчаянию, когда делу помог случай. Однажды он возился у токарного станка, вытачивая детали клепсидры — прибора для измерения времени, которым пользовались древние греки. Он вычитал его описание в каком-то пыльном фолианте.

Звякнул колокольчик.

В лавку вошел широкоплечий молодой человек в новенькой, с иголочки, форме слушателя Звездной академии.

— Чем могу служить? — привычно обратился к нему старый часовщик.

— Увидел витрину и залюбовался вашими часами. Нигде не встречал таких.

— Что ж, смотрите, — широким жестом обвел помещение хозяин. — Может быть, какие-нибудь вам и подойдут.

Молодой человек медленно прошелся вдоль прилавка.

— Очень любопытная работа... — пробормотал он. — Эти... Эти... И вот эти!

Часовщик вежливо улыбнулся. Но улыбка была какой-то странной, вроде приклеенной. Впрочем, курсант, занятый хитроумными механизмами, не обратил на нее внимания.

Часы и впрямь были удивительные! Разных форм, размеров, основанные на различных физических принципах, все они шли, и все показывали абсолютно одинаковое время, что являлось лучшим доказательством их высокого качества.

— Откуда такое великолепие, разрешите поинтересоваться? — спросил посетитель после продолжительной паузы. — Кто ваши поставщики? Может быть, венериане?

— Самый частый вопрос, — заметил часовщик, погладив седую окладистую бороду. — Нет у меня поставщиков. Все эти часы собрал я сам, вот этими руками.

— Удивительно! — воскликнул курсант. — Я в свободное время сам увлекаюсь точной механикой, электроникой, кой-чего мастерю. Но такое!.. Это просто чудо.

— Не чудо — многолетняя практика, — скромно поправил старик и вдруг круто изменил тему разговора: — Бьюсь об заклад, вы не местный житель.

— Как вы угадали?

— Немножко наблюдательности. Выговор у вас не тристаунский.

— Верно. Решил вот немного попутешествовать. Завтра улетаю.

— Далеко?

— На Луну.

У часовщика перехватило дыхание. Продолжая ничего не значащий разговор, он лихорадочно размышлял. Ведь Луна удалена от Земли на расстояние почти четыреста тысяч километров — идеальный вариант!

— И долго намерены пробыть там?

— Дней пять.

«Отлично. Больше мне и не нужно», — подумал старик.

— Я не спрашиваю, какие могут быть на Луне дела у молодого человека, — как бы между прочим произнес он. — Но с большой долей вероятия можно предположить — ваш полет связан с красивой девушкой.

— На сей раз промашка! — рассмеялся курсант. — Девушки, увы, пока нет.

— Ну, сегодня нет — завтра появится. Дело, как говорится, молодое, — утешил часовщик, у которого уже созрел план. — Послушайте меня, пожилого человека: женщины — народ весьма загадочный и капризный. Знаю по собственному опыту. Ведь до того, как осесть в Тристауне, я колесил по белу свету, хлебнул, как говорится, всякого.

— На Земле?

— Не только. Побывал и на других, освоенных вами планетах... Они мало чем отличаются друг от друга.

Что-то неприятно царапнуло слух молодого человека, но что именно — он не мог уловить. А голос часовщика продолжал монотонно журчать. На какое-то время посетитель отключился, затем до его слуха донеслось:

— Между прочим вы, люди, я имею в виду, молодые люди, склонны недооценивать роль психологического момента, воздействия посторонних влияний на психику, сознание... Да и вообще, не кажется ли вам, что человеческая цивилизация получила явный крен в сторону техницизма, бездушия, что ли?..

— Я не философ, — пожал плечами курсант, стараясь преодолеть смутное ощущение беспокойства. — Но мне известны люди, согласные с вами.

— Вот как! Кто же это?

— Например, одна моя знакомая, медик по специальности.

— Отлично. Я рад, что у меня есть единомышленники. Знаете, в психической жизни мыслящего существа таится масса непознанного. Но это я так, к слову... Сердце красавицы склонно к измене, — неожиданно пропел ои довольно приятным, хотя и слегка дребезжащим дискантом, и курсант мимоходом подивился абсолютности его слуха — словно бы прозвучала механическая запись профессионального певца, который, правда, не в голосе. — Знаете, молодой человек, вы очень нравитесь мне. Подарю-ка вам образчик своего товара. Самый лучший!

— Зачем? Я не могу...

— Нет, нет, — перебил старик, замахав руками. — Я просто хочу, чтобы вы меня не забыли, когда унесетесь за десятки парсеков от своей планеты, а меня уже не будет в живых. Я, увы, довольно стар. Износился, как говорится...

— Современная медицина...

Старик покачал головой.

— Думаю, даже клиника Женевьевы Лагранж не в силах продлить мои дни.

— Вы знакомы с Лагранж?

— Откуда мне знать ее? — удивился старик. — Я человек простой. Только читал о ее клинике, где делают чудеса. И о ней самой, восходящем светиле медицины и биокибернетики... Но кто на Земле не читал или не слышал о Женевьеве Лагранж?

— Когда я говорил об одной моей знакомой, то имел в виду именно ее. Вот, поглядите! — Курсант вынул из кармана кителя фотографию и протянул старику.

— О, красавица! Про таких можно слагать стихи...

Курсанта охватила странная апатия. Ему давно пора бы подняться и уйти. На сегодня намечена уйма дел, нужно приобрести маску для студенческого маскарада, который должен состояться на Луне, потом еще к океану он собирался слетать. Однако подняться и выйти из лавки не было сил.

— Мне кажется, основной ваш недостаток состоит в том, что вы чрезмерно застенчивы, — словно издалека донесся до курсанта голос часовщика. — Нет, я не сомневаюсь в вашей личной храбрости, свидетельство чему — форма, которую вы носите. Я о другом — об отношениях с женщинами. Ну, угадал? Можете не отвечать — по лицу вижу. И тут я могу помочь. Удивлены? Сейчас поясню, о чем идет речь. Предположим, вы знакомитесь с интересной женщиной. Она вам нравится, но мучает вопрос: пользуетесь ли у нее взаимностью. Реальная ситуация?

— Пожалуй.

— Идем дальше. Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно знать, каково ее настроение. Если превосходное — значит, больше шансов на взаимность. Если же нет — значит, вы ей безразличны. Логично?

— Логично, — кивнул молодой человек, — но как узнать настроение?

— Вот мы и подошли к главному, — решительным тоном произнес мастер. — Вам необходим иннастр, индикатор настроения. Вещь это редчайшая. Но для вас я постараюсь.

— Никогда не слышал о таком приборе.

— Немудрено.

Часовщик подошел к двери, звякнул щеколдой.

— Я сделаю для вас иннастр в форме наручных часов. Это удобно — вы никогда не расстанетесь с ними, и циферблат в любой момент даст ответ на волнующий вас вопрос.

Курсант поднялся со стула и сделал несколько шагов по комнате, разминая затекшие от долгого сидения ноги.

— А как, собственно, им пользоваться?

— Я все объясню завтра, когда придете за подарком. А теперь извините старика за нескромный вопрос: вам нравится Женевьева Лагранж? Вы любите ее? Спрашиваю отнюдь не из праздного любопытства. Итак?

— Люблю ли я Женевьеву? Пожалуй, нет, — покачал головой курсант. — Скорее, просто испытываю симпатию к ней.

— Превосходно. А она?

— Может быть.

— Отменно! — щелкнул пальцами часовой мастер. — В таком случае, прошу оставить до завтра ее фотографию.

— Но я думал, профессия колдуна исчезла еще в средние века.

— Нет, мой молодой друг, — рассмеялся часовщик. — Все гораздо проще. Я хочу выгравировать ее портрет на внутренней крышке часов. Поверьте, это будет одна из самых превосходных гравюр на свете, которой не устыдился бы и сам Альбрехт Дюрер...

Курсант протянул часовщику фотокарточку Женевьевы — пышноволосой молодой женщины с сосредоточенным выражением лица.

— Вы добрый человек. Не знаю, как и благодарить вас.

— А знаете, я делаю вам подарок не совсем бескорыстно. Если часы вам понравятся, вы расскажете о них другим, даже на Луне. Реклама двигатель торговли.

Курсант наконец вышел из лавки и направился к гостинице, расположенной в центре Тристауна. Шагал рядом с ручейком бегущей ленты, поглядывая на разнокалиберные дома, выстроившиеся вдоль улицы. Близ перекрестка на лужайке мальчишки гоняли мяч, используя в качестве ворот два небрежно брошенных на землю школьных ранца.

— Давай пас, Сережка! — донесся пронзительный голос, это кричал кто-то из нападающих.

«Вот уж не думал, что в эдаком дальнем углу тезку повстречаю», — подумал курсант.

Впечатления от встречи с часовым мастером никак не желали выстроиться в линию. Что-то продолжало беспокоить. В памяти всплыло: «На других, освоенных вами планетах» — так, кажется, сказал старик. Кем это, собственно, «вами»?..

«Заговаривается дед, — подумал Сергей. — Но вообще-то милый, доброжелательный человек. Философствует довольно любопытно. Большой мастер своего дела. Такие часы изготовил — глаз не оторвать! Что на витрине, что в лавке. Какая выдумка!»

Потом мысли его приняли другой оборот. Как это можно сконструировать прибор, который бы показывал настроение собеседника? Впрочем, эмоции человека связаны с определенными биотоками в головном мозгу. Ток вызывает электромагнитное поле. Пусть слабое — это непринципиально...

Он размышлял, глядя на играющих мальчишек, пока пестрый мяч не подкатился к ногам. Поддел его носком и ударил с такой силой, что мяч свечой взмыл в темнеющее тристаунское небо под восторженные крики игроков. Помахав им на прощанье рукой, Сергей Торопец двинулся дальше.

* * *

Пословица гласит: человек предполагает, а космос располагает. Мог ли Сергей подумать, что заурядный рейс Земля — Луна окажется так богат событиями?

Как узнал он о первой тревожной радиограмме, носившей неофициальный характер?

Еще сидя в пассажирском кресле, Торопец почуял: на борту происходит что-то неладное. Он обладал, как и положено учлету Звездной, обостренной интуицией на возможные нештатные ситуации. Однако никак не мог определить, в чем, собственно, дело. То ли стюардессы начали двигаться по проходу чуточку быстрее обычного, то ли в их негромких голосах, предлагающих пассажирам карамельки да прохладительные напитки, прорезались неощутимые для других нотки нервозности.

А ведь полет, казалось, проходил нормально. После активного участка пассажиры, приведя противоперегрузочные кресла в удобное для себя положение, лениво перелистывали журналы, дремали, что-то набрасывали в путевых блокнотах.

Две дамы впереди Сергея оживленно беседовали о том, каким спектаклем откроет лунный театр свой новый сезон. Сергей понял, что обе они — коренные жительницы Луны. Одна другой наперебой жаловалась, прерывая захватывающую театральную тему, как тяжело пришлось на Земле, где вес каждой из них увеличился ровно в шесть раз.

Слева от Сергея сидела девушка. Лицо ее показалось знакомым, однако он никак не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах ее видел. Не обращая на соседа внимания, она со скучающим видом съела апельсин, затем надела наушники, и взгляд ее стал отрешенным. Торопцу оставалось только гадать, что она слушает и видит: бродит одна по необитаемому острову? А может, просто наслаждается хорошей стереомузыкой?

Тогда-то, собственно, все и началось... Стюардессы, как всегда, курсировали по проходу — среди сотен пассажиров всегда находился кто-то, требующий повышенного внимания. Одна окликнула другую, и в голосе ее Сергей уловил тревогу. Правда, он не придал этому значения. И зря, как выяснилось немного позже.

Девушка, сидевшая рядом, Сергею определенно нравилась. Когда она усталым жестом сняла старомодные наушники и положила их на колени, он решился заговорить с ней.

— Вы лунянка?

— Будем считать так. — Она выразительно покосилась на иллюминатор, за которым не было, да и не могло быть ничего, кроме черного неба.

— А я землянин, — произнес Сергей, но его слова повисли в воздухе.

«Почему ее лицо так знакомо?» — мучил Торопца вопрос, но ответа он не находил. Девушка потянулась, чтобы опустить на иллюминатор жалюзи, и наушники соскользнули с ее колен на пол. Сергей нагнулся, она тоже, они столкнулись лбами. Он, покраснев от смущения, протянул ей упавший предмет.

— Благодарю, — впервые улыбнулась девушка. — Знаете, у вас хорошая реакция.

— И у вас не хуже.

— Мне положено.

— Почему?

— Я спортсменка.

— Боже мой, Рита Рен! — осенило его. — Как я мог не узнать вас!

Девушка пожала плечами.

Рита Рен была знаменитой гимнасткой, он неоднократно видел ее на экране видео, и надо же — так опростоволосился!

Торопец представился, и через несколько минут они уже болтали как старые знакомые. О спорте, поэзии, будущем человечества...

По широкому проходу в сторону пилотской кабины бежала взволнованная стюардесса. Торопец обратился к ней:

— Что случилось?

— Ничего не случилось, пассажир, — ответила она. — Вы же по табло видите — все в порядке.

— Может, кому-то плохо? — предположила Рита Рен. Сергей поднялся и, игнорируя внезапно вспыхнувшую надпись на табло «Ходить по салону категорически воспрещается!», направился в капитанский отсек.

Корабль, как и положено на давным-давно освоенной трассе, вел киберпилот. Капитан сидел, глядя на пульт неподвижным взглядом. Был он отчего-то хмур и, похоже, не очень удивился, увидев перед собой звездного курсанта.

— Что, коллега, не сидится? Заходи, заходи. Погляди на мое корыто. Из ранних серий кораблик, устарел безнадежно. Воюю с начальством, чтоб эту посудину модернизировать. Хотя в работе она все еще ничего, как сам видишь. Не опасайся, учлет, надежный фрегат, — хлопнул он ладонью по пульту. — Дотащит нас до Луны, и точно в срок.

Торопцу показалось, что капитан многословием старается скрыть растерянность. Глаза его суетливо бегали, чаще всего задерживаясь с какой-то опаской на стоящем перед ним приемном аппарате.

— Если что на борту не в порядке, можете располагать мной, капитан, — неожиданно для себя произнес Торопец. — Этот класс кораблей я хорошо знаю.

— Ишь ты, какой прыткий, — усмехнулся капитан. — За предложение спасибо, только едва ли ты... — не договорив, он резко переменил тему. — Сам-то откуда?

— Землянин.

— Где был-то на Земле в последний раз?

— В Тристауне.

— Что?!

Торопец решил, что капитан недослышал.

— Городишко такой есть, в Юго-Восточном регионе. Слыхали?

Вместо ответа капитан быстро придвинул руку к кобуре лучемета, висевшей на боку. Торопец сделал вид, что не заметил угрожающего жеста.

— В чем, собственно, проблема, капитан?

Тот окинул Сергея подозрительным взглядом и, видимо, успокоенный, пробурчал:

— Послушай, курсант, возвращайся-ка лучше на свое место. У меня-то все в порядке, а у тебя как? Голова не болит?

— Нет, — машинально ответил Торопец, удивленный неожиданным вопросом.

В этот момент заработал приемник. Из щели дешифратора поползла лента. Капитан, продолжая коситься на незваного гостя, жадно просмотрел довольно длинный текст радиограммы, затем ладонью стер пот с лица и тяжело вздохнул.

— Послушайте, капитан, — сказал Торопец. — Я выпускник Звездной, осталась преддипломная практика. И, по положению, находясь в любом космическом корабле, имею право...

— Спокойнее, парень, — перебил его капитан. — Я знаю законы не хуже тебя.

В отсек заглянула запыхавшаяся стюардесса. Она переминалась с ноги на йогу, явно желая что-то сказать, но не решаясь при пассажире. Наконец, скользнув глазами по его новенькой форме, спросила:

— Есть еще радиограммы?

— Есть.

— И что?

— Плохо. Зона безумия вокруг города расширяется. Но пассажирам не сообщать. Обе радиограммы носят неподтвержденный характер. Они, так сказать, приватного свойства.

Торопец, ничего не понимая, переводил взгляд с капитана на стюардессу. Когда девушка ушла, он в сердцах махнул рукой и также повернулся к выходу.

— Погоди, курсант, — остановил его капитан. — Дело есть.

Торопец присел, ожидая, что скажет капитан. Происшедшее явно нуждалось в пояснениях.

— Случилось, браток, страшное. И кто знает, не останется ли эта старая калоша одним из немногих обиталищ людей, которые не поражены безумием.

Капитан протянул первую радиограмму, а когда Торопец внимательно прочел ее, продолжил:

— Теперь понимаешь, почему я насторожился, узнав, что ты только что из Тристауна. А вдруг, думаю, он тоже поражен этим безумием и оно заразно?.. Тогда всем на борту крышка, из корабля не выпрыгнешь... Четверть века вожу эту посудину по одному и тому же курсу. Начал на ней работать, когда тебя небось еще и на свете не было. Так что прости уж, я с тобой на «ты».

— Пустяки.

— И четверть века дружу с приятелем, который послал радиограмму.

— А где он работает?

— В центральной диспетчерской Южнополярного космопорта. У нас в традицию вошло — когда я в полете, разговариваем с ним, обмениваемся информацией. Мне ведь скучно тут сутками болтаться, все отработано, вообще этот маршрут давно на полную автоматику переводить пора..

— Свяжитесь с ним по прямой, переговорите.

— Пытался, — вздохнул капитан, — не получается. Можно только предположить, что у них там сейчас творится!

Торопец попросил вторую радиограмму. Она оказалась еще тревожней. В Тристауне и его окрестностях происходит нечто невообразимое. Район поразила вспышка безумия. Люди бегут из города, при этом вступают в смертельные схватки друг с другом, пытаются покончить с собой.

— Когда ты ходил по Тристауну... Замечал какие-нибудь признаки?

— Нет. Тристаун — тихий, зеленый городок.

— Но люди там какие?

— Обычные. Доброжелательные, спокойные, — ответил Торопец, припомнив старого часовщика.

— А что ты там делал, если не секрет? — поинтересовался капитан.

— Решил посмотреть те края.

Мелодично ударил гонг.

— Скоро Луна, — сказал капитан. — Ступай на место, пристегнись, как положено. Сейчас будем маневрировать перед посадкой.

* * *

Старый часовщик был единственным, кто сохранял спокойствие в волнах ужаса, захлестнувших Тристаун. Мыслеизлучатель действовал исправно, как он и предполагал.

Проба проходила удовлетворительно.

Остается послать сигнал, вызывающий десант. Судя по индикатору, который улавливал импульсы, излучаемые часами, курсант не обманул и приближался сейчас к естественному спутнику Земли.

«Спасти этот странный род, населяющий богатую планету, теперь может только чудо», — усмехнулся пожилой мастер.


«Техника-молодежи» 1989 г №3, с.48-51




На ежегодный Лунный праздник студентов Торопец мечтал попасть давно, но все не получалось: на эти дни всегда находилось какое-нибудь дело, более важное. Теперь наконец он оказался на Луне в канун торжеств.

...Стереоцветомузыка оглушала и слепила, раздражала его, и он уже начал жалеть, что приехал сюда. И что здесь, собственно, особенного? Остался бы лучше в том же Тристауне. Может, спас бы старого часовщика — почему-то Сергей был убежден, что тот погиб.

Сергей взял трубочку мороженого и стал в сторонку, наблюдая модные танцы, которые появились за время его пребывания на Юпитере, на преддипломной практике.

Сдобный голос невидимого ведущего объявил белый танец. Торопец смотрел на веселящиеся парочки.

В тот самый момент, когда он покончил с мороженым, перед ним появилась девушка небольшого роста, глаза ее показались ему необычайно огромными. Смешно сделав книксен, она что-то произнесла — он не разобрал слов, заглушаемых музыкой.

— Простите? — растерялся Сергей, глядя на незнакомку.

— Разрешите пригласить вас на белый танец, — повторила она, улыбнувшись. Он пожал плечами:

— Белый танец я танцую как белый медведь.

— Тогда... на белое мороженое! — Улыбка удивительно ей шла.

Они выбрали местечко, где народу было поменьше... Потом заглянули в знаменитую оранжерею, где были собраны образцы флоры со всех освоенных планет Солнечной системы. Внезапно почва под ногами дрогнула, Зойка — так звали девушку испуганно остановилась.

— Из космопорта стартовал корабль, — не задумываясь, пояснил Сергей.

Вы что, все знаете? — посмотрела она на него. — Тогда скажите, куда он направляется?

— На Меркурий.

— О! Может, вы ясновидящий?

— Просто я был вчера вечером в порту и на всякий случай изучил расписание.

И когда следующий старт?

— В 6.15 утра. Луна — Земля.

— Да, память у вас... — покачала она головой.

Они еще долго бродили, говорили много, взахлеб, перебивая друг друга, и никак не могли наговориться. О науке, о музыке, о литературе — обо всем.

Сергей проводил Зойку до центральной площади Лунограда. Попрощались перед гостиницей, где она остановилась. Сергей еще не преминул объяснить, что шаровые часы, венчающие башню посреди площади, — одна из главных достопримечательностей города: показывают время в разных точках Солнечной системы.

— А свои вы не забыли перевести на лунное время? — поинтересовалась Зойка.

— Можете убедиться.

— Я таких не видела! — Зойка с любопытством рассматривала циферблат, который, как ей показалось, на глазах начал менять окраску: был зеленый и вдруг стал приобретать синеватый оттенок. Или это от уличного освещения? Она отошла немного от световой панели, но на цвет циферблата это не повлияло.

— Часы с секретом, — сказал Сергей.

— Я не мастер разгадывать секреты, — покачала головой Зойка.

— Их собрал один мой знакомый, — сказал Торопец. — Цвет циферблата зависит от настроения того, кто на него смотрит. Помните школьное правило о спектре?

Ну как же, — улыбнулась Зойка и скороговоркой произнесла: — «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».

— Вот именно, — подхватил Сергей. — Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Так вот, если настроение превосходно, циферблат будет красным. Чуть похуже — желтым. И так далее.

— Почему же сейчас его цвет изменился?

— Значит, вы расстроились. Видимо, из-за нашего расставания.

— Не слишком ли вы самоуверенны, молодой человек? — усмехнулась Зойка, поправляя прическу. — Я чувствую себя весело как никогда, а часы показывают какие-то унылые тона. Ваш часовщик просто пошутил.

— Механизм часов очень чуткий. Они улавливают процессы, о которых человек может еще не догадываться.

По предложению Сергея перешли на «ты». Зойка вздохнула:

— Уже поздно.

— А хочешь, я завтра Луну тебе покажу, — предложил Торопец. — Ты впервые здесь?

— Да.

— Тут масса интересного: место первой высадки, самый большой кратер, памятник Герберту Уэллсу, башня влюбленных...

— Влюбленных? — переспросила Зойка

— Почитай мировую лирику. Тысячи лет влюбленные вздыхали при Луне. Могу столько стихотворений прочесть на эту тему — до утра хватит. А когда люди здесь обжились, решили поставить такой памятник.

— Пойдем сейчас! — загорелась Зойка

— До башни далеко, — покачал головой Торопец. — Она за поясом кратеров. Поедем туда утром, в шесть ноль-ноль. Возьму у приятеля луноход.

Поедем, — обрадовалась Зойка. Она все еще держала в руках часы Сергея. — Мне кажется, эти часы... словно живые. От них исходит какое-то тепло. — Она внимательно посмотрела на часы, и вдруг словно тень набежала на ее лицо. Откуда бы ей взяться?

Девушка захлопнула крышку часов и протянула их Сергею. Лицо ее было бледным.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего, — покачала она головой. — Устала я сегодня. Плясала много. Есть такая примета: много веселья — к печали.

Они подошли к гостиничному подъезду.

— Знаешь, Сережа, — нарушила она паузу. — Не тянет меня завтрашняя прогулка. — И убежала.

Резкая перемена в поведении девушки озадачила и огорчила Торопца. «И впрямь, видно, устала. Заеду к ней завтра, как договорились», — решил Сергей и отправился добывать луноход.

Рано утром он лихо остановил машину у входа и, игнорируя лифт, бегом спустился на одиннадцатый этаж, где жила Зойка. Перед ее дверью замедлил шаг, достал часы, щелкнул футляром. Без минуты шесть. Постучал пальцем — ответа не последовало. Тихонько толкнул дверь — она оказалась незапертой.

— Зоя! — позвал он, заглядывая в комнату. В номере никого не было. Постель — в полном казенном порядке. Ровно натянутое одеяло и пышно взбитая подушка говорили о том, что Зойка, по-видимому, не ложилась. Или поднялась совсем рано, тщательно застелила постель и ушла. Но куда?

Сергей присел к столу и попытался сосредоточиться. Что зацепило его сознание, когда он только что открывал часы? Цвет циферблата! Он был фиолетовый! Последней туда смотрела Зойка, вчера вечером. Значит, в тот момент настроение ее стало прямо-таки убийственным. Но почему?

Он достал часы, машинально открыл футляр... и хлопнул себя по лбу: остолоп! Как он сразу не догадался! С внутренней стороны крышки на него глядела улыбающаяся Женевьева. Ее-то, наверное, и увидела Зойка. Ревность, старая, как мир, ревность!

Мысль работала четко, как на экзамене. Только бы Зойка осталась на Луне, тогда он так или иначе ее отыщет. А вот если улетит...

Единственные ворота с Луны во внешний мир — космопорт. Ближайший корабль стартует в 6.15. Луна — Земля...

Он сунул злополучные часы в карман и выскочил из номера, хлопнув дверью. Расталкивая редких в эту пору прохожих, ринулся к луноходу. Двигатель мигом взревел, словно чувствуя нетерпение водителя.

Он нажал стартер и на предельной скорости помчался по узкому лабиринту старого города, больше полагаясь на чутье, чем на знание маршрута. Выбравшись на скоростную трассу. Сергей выжал из машины все, что мог, и вскоре вдали показались знакомые ажурные башни космопорта. Ворота уже начали сдвигаться — верный признак того, что сейчас с космодрома стартует очередная ракета. Луноход влетел в ворота, едва не задев их

Корабль стоял, готовый к старту, отсвечивая свежей кобальтовой краской. Рядом возвышалась стойка на гусеничном ходу, кабина с последними пассажирами готовилась к подъему наверх. Выскакивая из машины, он успел заметить, как за прозрачной стенкой лифта мелькнуло Зойкино лицо. Когда он подбежал, кабина плавно тронулась. Не раздумывая, Торопец дернул аварийный стоп-сигнал. Кабина замерла, дверцы раздвинулись, и он шагнул внутрь.

— Вы? Ты? Здесь? — выдохнула Зойка.

Сергей взял ее за руку:

— Выходи.

— И не подумаю, — вырвала она руку.

— Молодые люди, — благожелательно улыбаясь, вступил в разговор старичок в новомодном галстуке. — Может быть, вам лучше выяснить отношения там, снаружи?

— Что случилось? Лифт неисправен? — загремел в переговорной мембране зычный бас капитана.

— Спасибо за добрый совет, — поклонился Торопец старичку и силком вытащил упиравшуюся Зойку из кабины.

— Ну и что дальше? — спросила она.

— Как договорились, — сказал Сергей. — Поедем, покажу Луну.

— У тебя уже есть кому показывать, — поджала губы Зойка.

— Ты о той женщине, которая... Она мне только друг.

Зойка иронически хмыкнула.

— Не веришь? Смотри. — Сергей вытащил часы, размахнулся и с силой шмякнул их о бетонную плиту космодрома.

— Сумасшедший, — покачала головой Зойка.. — Такую редкую вещь уничтожил.

...Да, никто из землян не знал, по какой причине болезнь безумия, охватившая вдруг Тристаун и его окрестности, сошла на нет, а виновник трагедии так и не успел связаться со своими сородичами. События развивались следующим образом.

Выбрав момент, когда в лавке никого не было, часовщик запер входную дверь, затем поставил мыслепередатчик на подоконник, принес стул и сел у окна, чтобы удобнее было наблюдать. Несмотря на жаркий день, на улице было оживленно.

Забавные они существа, люди. Столько лишнего делают, столько нерационального, мельтешат, суетятся по пустякам, а то и вовсе без повода. Бездну умственной и психической энергии затрачивают на бессмысленные эмоции...

На перекрестке, видном из окна, остановились две женщины. И ведь говорят-то наверняка о всякой ерунде, а сколько пыла, сколько страсти! Можно подумать, решают, менять ли термоядерный режим Центральной звезды, которую они именуют Солнцем. И главное, улыбаются!

Как ни странно, улыбка была самым трудным из всего, чему пришлось научиться ему на Земле. Ни одна другая раса не умела улыбаться. Часовщик, запершись, часами отрабатывал перед зеркалом улыбку, прежде чем она стала более-менее походить на естественную. Бессмысленное растяжение лицевых мышц! Столь же бессмысленное, как и другие действия этих странных и непонятных созданий.

Впрочем, часовщик адаптировался в Тристауне довольно удачно. На жизнь хватало, аборигены относились к нему доброжелательно, а одна из соседок, женщина положительная, явно симпатизировала седобородому мастеру, никак не подозревая, что скрывается под его личиной. Она зачастила в лавку, приносила местные кушания, собственноручно приготовленные, вела долгие разговоры о тяготах одинокой жизни и прелестях жизни совместной. Однажды она привела свою дочь Марту, бойкую девочку лет шести. Та понравилась часовщику, он даже погладил ее по голове.

После каждого визита соседки часовщику приходилось выбрасывать принесенную еду в сточную канаву. Питался он световой энергией, непосредственно усваивая ее.

Да, в смысле питания люди безнадежно отстали от его сородичей. Какое, однако, это могло иметь значение? Их расу должна вытеснить более жизнестойкая, именно они — самосовершенствующиеся киберы с абсолютной свободой действий...

Решено. Он включил передатчик. Поначалу за окном ничего не изменилось. «Все правильно, необходимо определенное время релаксации», — подумал он.

Один прохожий напомнил ему высокого плечистого курсанта Звездной академии. Великолепный экземпляр! Он уже далеко. И конечно, трясется над часами — драгоценным подарком, который был синтезирован за несколько минут... Часовщик почувствовал на мгновение нечто вроде жалости, но тотчас подавил это чувство. Слабый уступает сильному, сильный — еще более сильному. Таков закон космоса.

А хорошо он тогда придумал в последний момент — сделать на крышке часов портрет этой женщины. Иначе курсант мог — мало ли — подарить их кому-нибудь, просто продать. А теперь часы стали как бы именными...

Между тем на улице что-то изменилось. Люди с недоумением поглядывали друг на друга. «Ага, начинается», — подумал часовщик, усаживаясь поудобнее.

Разговор двух дам на перекрестке, казалось, достиг высшего накала — так они жестикулировали и разевали рты. Но вот движения их замедлились, стали какими-то сонными. И вдруг одна вцепилась другой в волосы, с силой дернула. От неожиданности та уронила наземь сумку. Оранжевые апельсины покатились по асфальту. Прохожие переступали через них, кто-то бросился подбирать, другой с улыбкой подошел к дерущимся женщинам, пытаясь их урезонить. Тогда обе в слепой ярости накинулись на миротворца.

«Все верно, — подумал мнимый часовщик. — Начинается с озлобления, потом переходит в панический ужас...»

Вскоре у перекрестка завязалась жестокая потасовка. Толпа разбухала, заполнила весь тротуар, выплеснулась на проезжую часть. Образовалась пробка. Под непрерывное гудение машин хаос продолжал нарастать.

Через какое-то время появились силы порядка. Однако люди в форменных мундирах, вместо того чтобы утихомирить страсти, сами полезли в драку, ожесточенную и бессмысленную.

Часовщик потер руки — жест, заимствованный у землян. Пока все шло как нужно. Один из обезумевших людей, валявшийся под самым окном часовой лавки, вдруг рывком поднялся, придерживаясь за стену, и стал оглядываться, словно и улицу, и дома, и все остальное видел впервые. Лицо его выражало ужас. В следующее мгновение он издал пронзительный вопль, проникший сквозь двойные стекла, и помчался по улице, выставив вперед руки, словно слепой. «Прекрасно, начинается этап клаустрофобии, боязни замкнутого городского пространства», — отметил про себя часовщик.

Вскоре к первому беглецу присоединился второй, затем третий... И вот уже толпы людей в разорванных, окровавленных одеждах, с вылезающими из орбит глазами, давя друг друга, ринулись прочь из города. Именно на этот эффект и рассчитывал часовщик. В считанные минуты вся видимая из окна часть города опустела. Острый взгляд часовщика замечал валявшиеся на асфальте оторванные пуговицы, пятна свернувшейся от жары крови, вырванные клочки одежды, раздавленные детские игрушки, сумки, портфели...

Часовщику захотелось пройтись по улицам, посмотреть плоды своей работы. Если там не осталось никого, значит, мыслепередатчик действует на всех людей без исключения и можно вызывать на Землю десант сородичей.

Он ступил на размягченный асфальт, сделал несколько шагов. Странно и непривычно было идти по опустевшему городу. Что делать, смена расы на планете никогда не проходит безболезненно — это было ему известно. Зато здесь в скором времени воцарятся его сородичи, благо для воспроизводства себе подобных материала достаточно — металлов, руды, любых химических элементов. Хватает и источников энергии.

Часовщик дошел до перекрестка, свернул за угол. Дальше начинался старый город. Древние здания, храмы, уцелевшие еще со средних веков, стояли безмолвно, взирая на мир пустыми глазницами выбитых окон: видимо, безумие бушевало здесь еще сильнее. Осколки стекла похрустывали под ногами, звук казался оглушительным в тишине.

Дело сделано. Можно, пожалуй, сбросить оболочку — в Тристауне, похоже, не осталось ни одного живого человека.

Часовщик принялся расстегивать пиджак, с которым на людях никогда не расставался. Повертев одежду в руках, небрежно набросил ее на афишную тумбу. Затем водрузил туда же галстук и рубашку. Только руки и голова были у него человеческими. Вместо тела — невообразимая мешанина из транзисторов, реле и других деталей, которым в человеческом языке не было названия.

Избавившись от одежды, часовщик двинулся дальше. Возникло странное ощущение, будто за ним кто-то следит. Оглянувшись, он никого не заметил, однако странное ощущение не исчезло. Чтобы избавиться от назойливого чувства, он нарочно медленно повернулся и зашагал назад. Шел, механически поворачивая голову то влево, то вправо. Память фиксировала картины разрушения и полного безлюдья. Впоследствии пригодится для центрального информария, расположенного на Главной планете. Каждый разведчик вносил туда свою лепту.

В это мгновение цепочка мыслей часовщика прервалась: между двумя домами, соединенными полукруглой аркой, мелькнула тень. Кошка, собака? На животных действие мыслепередатчика не распространялось. Не обладая разумом, они, конечно, никак не могли воспрепятствовать колонизации Земли.

Против собственной воли он подошел к арке. Дома были настолько похожи, что казались близнецами. Старинной кладки, составленные из огромных, грубо обтесанных камней, они, казалось, источали полнейшее равнодушие к разыгравшимся событиям. Из распахнутого окна на четвертом этаже свисала кукла, удерживаемая зацепившейся за что-то лентой. Ветерок слегка шевелил ее, пшеничные волосы развевались, и она казалась живой.

Смутное воспоминание шевельнулось в памяти пришельца-часовщика при виде этого дома и окна на четвертом этаже. Нет, он не наделен был способностью забывать: это свойство органических структур, хрупких и недолговечных. Зато пришелец умел вычеркивать, стирать из памяти все, что, по его мнению, становилось лишним, ненужным. Что же это? Плохо размагнитил магнитную ленту?..

Под аркой прохладней не было, но после яркого уличного света здесь оказалось полутемно. Едва он шагнул в проем, кто-то отступил назад. Выходит, не ошибся: здесь кто-то есть, и этот кто-то за ним наблюдал!

Взгляд пришельца за несколько мгновений адаптировался к полутьме. В нескольких шагах от себя он увидел женскую фигуру. Неужели это та, даже имя которой он стер из памяти?.

— Это ты, — произнесла она. Он вздрогнул и попятился. — Энрико, ты не узнаешь меня?

Да, так звал его единственный человек в мире — Марианна, добрая женщина, явно благоволившая к нему. Она сделала шаг вперед.

— Энрико, ты самый умный человек в этом городе. Объясни, что происходит?

Она произносила слова как-то странно, словно вслушиваясь в них и делая долгие паузы.

— Марианна, — сказал он негромко. — Что ты делаешь здесь одна?

— Энрико...

— Успокойся, я хочу помочь тебе. — Часовщик прикидывал, как получше убрать нежелательного свидетеля. Он мысленно ругал себя за то, что раньше времени убрал камуфляж, сбросил одежду, столь ему ненавистную. Впрочем, в полутьме Марианна, чем-то взволнованная и наверняка почти потерявшая разум, едва ли что-нибудь заметит. На всякий случай он отступил в самую темную нишу.

— Иди домой, Марианна, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ласково.

— Нет! — крикнула она. — Только не домой.

— Почему?

— В доме поселилась смерть.

— Смерть? Она уйдет. А хочешь, пойдем ко мне, в мастерскую.

— Ты не встретил Марту? — спросила она, и в ее голосе прозвучала безумная надежда.

— Нет.

— Она погибла, моя девочка, — опустила голову женщина и ухватилась за стенку, чтобы не упасть.

— Почему вы обе не ушли со всеми?

— Когда это началось... Когда все ринулись прочь из города... Мы выбежали из дома вместе с остальными жильцами, — начала рассказывать Марианна. — Но в парадном Марта замешкалась, сказала, что забыла любимую куклу и ни за что не оставит ее в беде. Я умоляла ее поспешить, тащила за руку — ничего не помогало. Марта побежала обратно в квартиру и выбросила куклу в окно, крикнула, чтобы я поймала ее. Но кукла зацепилась лентой за гвоздик... — Она перевела дух, затем продолжала: — Наконец показалась Марта. На лице ее был ужас, глаза вылезли из орбит. Впрочем, так выглядели все. «Скорее!» — завопила я, взяла ее за руку, и мы выскочили на улицу, в самое пекло. Я видела, как Марту толкнули, и она упала. Хотела пробиться к ней, но не смогла. Закричала, но мой голос потонул в общем шуме. Толпа несла меня, как щепку... Я ударилась головой о ствол дерева и потеряла сознание. Сколько времени прошло, не знаю. А когда очнулась, вокруг не было ни души.

«Все ясно», — подумал часовщик. И здесь привычка, которую он с таким трудом усвоил, живя на этой планете, подвела его. Пришелец улыбнулся. На биопластиковом лице его заиграла гримаса, столь тщательно заученная перед зеркалом.

— Энрико, ты... улыбаешься? — потрясенно спросила женщина, и глаза ее блеснули в полутьме. — Радуешься, что моя девочка погибла? Ты чудовище без сердца, я давно подозревала это. — С такими словами она шагнула к нему.

Голос женщины дышал такой ненавистью, что часовщик еще больше втиснулся в нишу.

— Марианна,, успокойся, — пробормотал он, с ужасом чувствуя, что никак не может прогнать проклятую улыбку со своего лица. Она как бы приклеилась — видимо, что-то разладилось в биомеханизме, и мышцы щек свело.

— Смеешься над моим горем? Мы никогда не были нужны тебе — ни я, ни Марта. Нет, ты не человек!

...Знала бы Марианна, как близка была она в этот момент к истине!

Часовщик отказался от своего намерения ликвидировать свидетеля и думал только о том, как скрыться. Марианна бросилась на него Мастер попытался отступить, запнулся и едва не упал.

— Не уйдешь! — выкрикнула Марианна, схватив его за руку, и вдруг лицо ее свело от ужаса. — Энрико... — шепотом произнесла она. — Ты не человек? Ты... машина? Мне соседки говорили, но я не верила им. Робот, проклятый механизм. Отвечай, негодяй, где моя дочь! Это все — твоих рук дело? — вдруг воскликнула она в каком-то прозрении.

«Она проникла в мою тайну. Ей нельзя оставаться в живых», — мелькнуло в тускнеющем сознании часовщика. Обеими руками-клешнями он потянулся к ее горлу. Лицо Марианны посинело, однако она сумела отодрать некогда цепкие пальцы-щупальца.

— Мало тебе моей девочки? — исступленно прохрипела она. И, не дожидаясь ответа, ударила его головой о стену дома. Удар оглушил часовщика, и он стал медленно оседать на асфальт. Марианна его подтолкнула, и бородатое создание рухнуло, рассыпавшись на тысячи и тысячи мельчайших деталей...

...Главная планета так и не дождалась вызова десанта.