Сканировал Харьковский Сергей
«Звезда Востока», 1988 г, № 12, с.191-197



Рэй Брэдбери

Здесь обитают тигры

— Планету надо бить ее же оружием, — сказал Чаттертон. — Пришел — вспори ей брюхо, вытрави всю живность, запруди реки, скоси травы, собери пыль из воздуха, продырявь ее шахтами, развороти, чтоб дух из нее вон, а не то она сама с тобой расправится. Планетам доверять нельзя. Планеты нам чужды и враждебны и другими быть не могут. Они только и ждут, чтобы тебя прикончить, особенно, если тебя занесло в такую даль, куда-нибудь к черту на рога, а ты прикончи ее первый. Дери с нее семь шкур, прибери к рукам все ее руды-минералы и уноси поскорее ноги, пока она тебя не раздавила в лепешку. С этими планетами только так.

Космический корабль нырнул к планете “7” звездной системы “84”. Они пролетели миллионы миллионов миль. Земля осталась где-то далеко. Солнечная система да и само Солнце уже позабылись. Там все уже давно заселили, изучили и растащили. В других системах то же самое: все перерыли, все обчистили, все выжали из них. И вот теперь эти крошечные люди с неимоверно далекой планеты принялись за поиски новых миров. За несколько месяцев, лет они могли добраться куда угодно, потому что летели с поистине божественной скоростью. Уже в который раз одна из ракет Охоты Дальнего Радиуса напала на след неведомого мира.

— Нет, — сказал капитан Форестер. — Я слишком уважаю чужие миры, чтобы так с ними обращаться, Чаттертон. Слава богу, ломать и крушить — не мое дело. К счастью, я всего лишь космонавт, а всей этой антропологией-минералогией занимаетесь вы. Так что, валяйте, врубайтесь, буравьте, выгребайте все подчистую. А я посмотрю. А я буду гулять по новой планете, какой бы она ни была и какой бы ни казалась. Люблю смотреть. Все космонавты — зрители, иначе — какие они космонавты. Если ты космонавт, ты любишь дышать воздухом новых миров, любишь смотреть на новые краски, на новых людей, если они есть, на новые океаны и острова.

— Не забудьте свой пистолет, — сказал Чаттертон.

— Он в кобуре, — успокоил его Форестер.

Они повернулись к иллюминатору и увидели, как навстречу им встает мир зелени.

— Интересно, что эта планета думает о нас? — проговорил Форестер.

— Я-то ей вряд ли понравлюсь, — сказал Чаттертон. — Можете не сомневаться, я об этом позабочусь. Но меня это мало волнует. Плевать. Меня интересуют деньги… Капитан, посадите корабль вон туда, похоже, там есть железная руда, если я в этом что-то вообще смыслю.

Таких свежих зеленых красок они не видели с самого детства.

Озера на мягких холмах казались голубыми капельками воды. Ни шумных автострад, ни дорожных знаков, ни городов. “Целое море зеленых площадок для гольфа, — думал Форестер, — без конца и без края. Катай шары, загоняй в лунки, шагай, куда хочешь, играй, сколько душе угодно. Воскресная планета, лужайка для гольфа, лежишь себе, глаза чуть прикроешь, стебелек клевера в зубах, улыбаешься небу, вдыхаешь запахи трав. Вечное отдохновение. Встаешь разве только полистать воскресную газету или послать в воротца деревянный шар с красными полосками”.

— Если бывают планеты-женщины, то эта точно — одна из них.

— Снаружи-то женщина, а изнутри — мужчина, — возразил Чаттертон. — Там внизу сплошное железо, медь, уран, чернозем. Не заглядывайтесь на косметику.

Он прошел в отсек, где дожидался своего часа Бурав. Его сверло, как клюв, отливало синим, готовое впиться в землю на семьдесят футов и выдернуть из глубины грунт на пробу, а с дополнительным сверлом оно могло вонзиться и в самое сердце планеты. Чаттертон подмигнул машине.

— Ну, Форестер, и достанется же вашей женщине.

— Да уж, достанется, — тихо сказал Форестер. Ракета приземлилась.

— Слишком уж тут все мирно и зелено, — сказал Чаттертон. — Не нравится мне это. — Он обернулся к капитану. — Возьмем винтовки.

— Здесь приказания отдаю я, с вашего позволения.

— Да, но моя компания вложила миллионы долларов в оснащение экспедиции, и все это нужно охранять, деньги нешуточные.

Воздух на планете “7” звездной системы “84” был хорош. Распахнулся люк. Люди вступили в оранжерейный мир.

Последним сошел Чаттертон с пистолетом в руке. Едва он ступил на зеленую лужайку, земля содрогнулась. Трава зашевелилась. Лес вдали зашумел и заволновался. Небо, казалось, помрачнело и нахмурилось. В этот миг все смотрели на Чаттертона.

— Землетрясение!

Чаттертон побледнел. Все захохотали.

— Вы ей не по нраву, Чаттертон!

— Чепуха!

Наконец тряска утихла.

— Но ведь земля не дрогнула, когда мы сошли с трапа, видно, не по нутру ей ваша философия, — улыбнулся капитан.

— Совпадение, — усмехнулся Чаттертон. — А теперь — к делу. Через полчаса мне понадобится Бурав, нужно взять пару проб.

— Погодите, — улыбка сошла с лица Форестера. — Сначала нужно выяснить, куда мы попали, не угрожают ли нам аборигены и нет ли поблизости хищных зверей. К тому же, не каждый год удается попасть на такую прекрасную планету. Так что не обессудьте, нам хочется познакомиться с ней поближе.

— Ладно, — Чаттертон присоединился к ним. — Давайте кончим с этим поскорее.

У корабля оставили охрану и отправились гулять по полям и лужайкам, по холмам и ложбинкам. Они, словно стайка мальчишек, выбрались на прогулку в самый чудесный день самого теплого лета в самый счастливый в истории год, и погода стояла такая славная, что только в крокет играть; а если прислушаешься — послышится шелест деревянного шара в траве, щелчок в воротцах, теплые всплески голосов, и звон женского смеха вдруг откуда-то из затененной плющом беседки, и звуки колокольцев из чайного ковшика со льдом.

— Послушайте, — улыбнулся Дрисколл, самый молодой в экипаже, — я захватил мяч и биту, поиграем в бейсбол… Нет, вы только посмотрите, что за чудо, а!

Все улыбались. Стояла тихая погода, и хотелось поиграть в теннис, покататься на велосипеде, пощипать дикого винограда.

— А может, пострижем травку? — предложил Дрисколл.

Тут все замерли.

— Я же знал, знал — здесь что-то не так! — вскричал Чаттертон. — Посмотрите, ведь траву только что постригли!

— Это, наверное, дихондра, она всегда такая коротенькая.

Чаттертон плюнул на траву и растер ботинком.

— Не нравится мне все это, не нравится. Случись с нами что-нибудь, на Земле никто не узнает. У нас дурацкие порядки! Если первая ракета не возвращается, вторую ракету уже никто туда не пошлет, чтобы узнать, что стряслось с первой.

— Ну, естественно, — объяснил Форестер. — Не терять же время на целую уйму враждебных миров и вести с ними бесполезную войну. Каждая ракета — это же годы, человеческие жизни, деньги. Раз первая ракета не вернулась с опасной планеты, мы не можем позволить себе терять еще и вторую. Мы летаем на мирные планеты, вроде этой.

— Я часто думаю, — сказал Дрисколл, — а что стало с пропавшими экспедициями на тех планетах, на которые мы уже не полетим?

Чаттертон рассматривал лес вдали.

— Их убили, зарезали, зажарили на обед. И нас могут. В любую минуту. Пора уже за работу, капитан.

Они остановились на вершине маленького холма.

— Попробуйте, — сказал Дрисколл, широко расставив руки в стороны, — помните, как в детстве, мы бежали, и ветер бился в ладонях, словно у нас вырастали крылья. Бежишь и кажется, вот-вот оторвешься от земли, но… что-то не очень получалось.

Все стояли в раздумье, вспоминали. Пахло пыльцой и свежестью дождя, высыхающего на миллионах травинок.

Дрисколл медленно побежал.

— Попробуйте, попробуйте, какой ветер! Мы никогда по-настоящему не летали. Сидим, запертые в тоннах металла, как же мы далеки от настоящего полета. Никогда мы не летали, как птицы сами по себе. Ну разве не здорово было бы расправить руки, вот так… — он расправил руки, — побежать, — он побежал, смеясь и хохоча от собственной глупости, — и полететь! — Он заорал и … полетел!

У стоящих внизу людей на золотых часах неслышно бежало время. Все смотрели вверх. А с неба доносился безумный хохот.

— Скажите, чтобы спускался, — прошептал Чаттертон, — он же убьется.

Никто не услышал. Все, задрав головы, смотрели в другую сторону и ошеломленно улыбались.

— Видели, видели! Боже, я летал!

Они видели.

— Дайте присесть, о-ох! — Дрисколл, смеясь, хлопнул себя по колену. — Я воробей, я ястреб, о боже, ну, давайте же, что вы стоите!

— Это ветер, ветер подхватил меня и понес! — говорил он минуту спустя, трясясь от возбуждения, и все не мог перевести дух.

— Надо убираться отсюда. — Чаттертон медленно ходил кругами и поглядывал в небо. — Это ловушка. Планета хочет, чтобы мы все взлетели, а потом швырнет нас наземь и всех убьет. Я возвращаюсь на корабль.

— Нет. Вы останетесь и дождетесь моего приказа, — отрезал Форестер.

Все помрачнели. Прохладный ветерок вздыхал по ним. Послышался шорох летящего воздушного змея, звук нескончаемого марта.

— Я попросил, чтобы ветер поднял меня, — сказал Дрисколл, — и он поднял меня.

Форестер всех отстранил.

— Теперь я попробую. Если погибну — все на корабль.

— Сожалею, но никак не могу допустить этого, — сказал Чаттертон. — Мы не можем рисковать вами. — Он достал пистолет. — Есть же у меня тут хоть какой-то вес и авторитет. Эта игра слишком затянулась, приказываю всем идти на корабль!

— Положите пистолет в кобуру, — тихо посоветовал Форестер.

— Не двигайтесь, вы, идиот! — Чаттертон сверлил глазами то одного, то другого. — Неужели до вас еще не дошло, что эта планета живая, она следит за нами, она играет нами и только и дожидается удобного момента, чтобы расправиться с нами.

— Об этом судить мне, — холодно ответил Форестер. — Уберите пистолет, если не хотите вернуться на корабль под арестом.

— Идиоты, если вы не пойдете со мной, вы все тут подохнете. Я возвращаюсь на корабль, беру пробы и сматываюсь отсюда.

— Чаттертон!

— И не пытайтесь меня остановить!

Чаттертон побежал. И тут раздался вопль.

Все вскричали и посмотрели вверх.

— Летит, — сказал Дрисколл.

Чаттертон парил высоко в небе.

Опустилась ночь, словно закрылся огромный, но ласковый глаз. Чаттертону не хотелось смотреть ни на небо, ни на товарищей, он только судорожно щупал землю под собой, руки, ноги, грудь.

— Ну разве не здорово было? — воскликнул космонавт по имени Кёстлер.

Они все летали. Как орлы, как иволги, как воробьи. Восторгу не было конца.

— Хватит, Чаттертон, все ведь было отлично.

— Это невозможно. — Чаттертон зажмурился. — Планета так не может, если только она не живая. Даже воздух, и тот живой. Он поднял меня, как поднимает кулак. Планета может убить нас. Она живая.

— Ну хорошо, — согласился Кёстлер, — пусть живая. Но ведь у всякого живого существа должно быть какое-то предназначение цель существования. Что, если у этой планеты цель — сделать нас счастливыми?

И тут как нарочно, прилетел Дрисколл, в каждой руке по канистре.

— Я нашел ручей, вода чистая, проверял. Вот попробуйте. Увидите, какая!

Форестер взял канистру, толкнул Чаттертона, — на, пей. Чаттертон только замотал головой и торопливо зашагал прочь.

— Это кровь планеты. Живая кровь. Пейте, и вы пропитаетесь ею. Этот мир будет выглядывать из ваших глаз, будет слышать вашими ушами. Нет уж, спасибо!

Форестер пожал плечами и отпил.

— Вино! — вскричал он.

— Быть этого не может!

— Может! Понюхай, попробуй! Отличное белое вино.

— Французское домашнее! — Дрисколл отхлебнул из своей канистры.

— Яд, — буркнул Чаттертон.

Канистры пошли по кругу.

Они почувствовали себя зелеными юнцами в присутствии благородной, величавой красавицы и боялись, что могут каким-нибудь неосторожным словом или жестом прогневить ее, и тогда она с презрением и досадой отвратит от них свои взоры. Они помнят, что Чаттертона планета встретила землетрясением, думал Форестер, и они не хотят землетрясений. Пусть наслаждаются этим днем, как в Первый День Школьных Каникул, пусть радуются этой погоде, когда только и тянет что на рыбалку. Пусть сидят в тени деревьев, пусть гуляют по шелковистым холмам, но только не надо ничего бурить, не надо брать никаких проб, не надо оставлять после себя грязь и мусор.

Они набрели на ручей. Он вливался в бассейн с горячей водой. Рыба из холодного ручья падала, сверкая, в горячую воду и через несколько минут всплывала, уже сваренная.

Чаттертон нехотя присоединился к трапезе.

— Она нас всех отравит. Тут какой-то подвох. Сегодня я ночую в ракете. А вы можете оставаться тут, если хотите. Как написано на одной средневековой карте: “Здесь обитают тигры”. Как-нибудь среди ночи они к вам сюда нагрянут, вместе с людоедами.

Форестер кивнул.

— Согласен, эта планета — живое существо. Существо — само в себе. Но планете тоже хочется покрасоваться, хочется, чтобы ею любовались, оценили ее красоту. Кому нужна сцена, полная чудес, если на них некому смотреть.

Но Чаттертон не слышал Форестера. Чаттертона согнуло пополам, его тошнило.

— Отравился! Я отравился!

Его схватили за плечи и держали, пока тошнота не прошла. Дали воды. Все остальные чувствовали себя превосходно.

— Вам лучше есть только то, что мы привезли с собой, — посоветовал Форестер, — так будет безопаснее.

— За работу, сию же минуту, — Чаттертон шатался, вытирал рот. — И так уже целый день потеряли. Нужно будет, я и один справлюсь. Эта дрянь у меня еще получит.

И Чаттертон нетвердыми шагами побрел к ракете.

— Сам не знает, как ему повезло, — пробормотал Дрисколл. — Может, остановим его, капитан?

— Экспедиция фактически принадлежит ему. Помогать Чаттертону мы не обязаны; в контракте оговорено наше право отказаться от работы в опасных услови­ях. Так что… обращайтесь с этой Прогулочной Планетой так, как вам бы хотелось, чтобы она обращалась с вами: никаких инициалов на деревьях, вырезанный дерн положить на место и банановую кожуру за собой убрать.

А внизу, у корабля, раздавалось надрывное гудение. Из грузового люка выползал сверкающий Бурав. Чаттертон шел следом и отдавал команды по радио.

— Теперь сюда!

— Вот дурак.

— Так-так, та-ак! — кричал Чаттертон.

Длинный бур погрузился в зеленую траву.

Чаттертон помахал остальным.

— Я ей покажу!

Небо вздрогнуло.

Бурав стоял в море зелени. Через какое-то мгновение бур вылез обратно, вытащил за собой куски влажной земли и без всяких церемоний выплюнул их в трясущийся анализатор.

Тут он издал дикий истошный вопль монстра, которого оторвали от еды. Из-под земли забулькала вязкая синеватая жидкость.

— Назад! Назад! — заорал Чаттертон.

Бурав неуклюже заплясал в диком танце. Завизжал, как тяжеленный мощный поезд на крутом повороте, рассыпая искры. Бурав тонул. Под ним уже собралась лужа черной грязи.

Машина хрипела, билась в судорогах и, тяжко дыша, увязала в черной трясине, словно смертельно раненный слон, словно мамонт, отживший свою эпоху, погружаясь неуклюжими ногами все глубже и глубже.

— О боже, — потрясенный Форестер еле дышал. — Знаете, что это, Дрисколл? Это же смола! Глупая машина попала прямо в жилу!

— Слышишь, ты! — кричал Чаттертон машине, бегая по краю маслянистого озерца. — Сюда, слышишь сюда давай!

Но, словно древний тиран Земли, динозавр со скрипучей трубчатой шеей, Бурав в бешеной тряске и агонии проваливался в озеро, откуда уже нет возврата на твердую и надежную почву.

Чаттертон обернулся к стоящим вдалеке людям

— Ну сделайте же что-нибудь!

Бурав провалился.

Вязкая жижа злорадно забулькала и принялась высасывать мозг из костей чудища. На гладкой поверхности озерца вздулся вдруг гигантский пузырь, последний. И лопнул. В воздухе повис запах древней ископаемой нефти.

Люди спустились с холма и встали на берегу крошечного черного моря.

Чаттертон молчал. Он смотрел в спокойную черноту маслянистого озера. Отвернулся, окинул невидящим взглядом холмы и волнистые лужайки. Где-то на деревьях созревали плоды, и они осторожно роняли их на землю.

— Я ей покажу, — процедил Чаттертон.

— Полегче, Чаттертон.

— Я ей задам! — зарычал он.

— Да сядь ты, выпей чего-нибудь.

— Ну, она у меня получит, ну, она еще поплатится за это!

Чаттертон зашагал к ракете.

— Чаттертон, стойте, — приказал Форестер.

— Я знаю, что я с ней сделаю, я знаю, как ее прихлопнуть!

— Остановите его, — закричал Форестер. И тоже побежал. И тут он вспомнил, что умеет летать. “На корабле Атомная Бомба, если он доберется до нее…”

Остальные подумали о том же. Все уже были в воздухе. От корабля Чаттертона отделяла роща, а он бежал, кричал что-то и совсем забыл, что может полететь или боялся, а может, взлететь не давала сама планета. Весь экипаж вместе с капитаном полетел прямо к ракете, чтобы опередить Чаттертона. Вот они уже прилетели, выстроились в цепь, захлопнули люк. Последний раз видели Чаттертона, когда он продирался сквозь рощу.

Все замерли в ожидании.

— Ну, дурак, ну, идиот.

Из рощи Чаттертон не выбрался.

— Повернул назад, дожидается, пока мы ослабим охрану.

— Пойдите верните его — сказал Форестер.

Полетели двое.

На зеленую планету полил ласковый ливень.

— Последний штрих, — сказал Дрисколл, — нам не нужно тут строить дома. Заметили? На нас не льет. Спереди, сзади, вокруг, а на нас ни капли. Что за мир!

Шел прохладный синий дождь, они стояли под ним сухие. Солнце садилось. Над освеженными холмами вставала огромная, с ледяным отливом луна.

— Не хватает только одного.

— Да-а, — согласились все, погруженные в свои мысли.

— Нужно поискать, — предложил Дрисколл. — По логике вещей… Ведь ветер подхватывает нас и несет, ручьи, деревья кормят, тут все живет и дышит. Может, попросить, чтобы за компанию с нами.

— Я давно об этом думаю, и сегодня тоже, и раньше, — сказал Кёстлер. — Мы же холостяки, который год в космосе, надоело. Осесть бы где-нибудь. Ну хотя бы здесь. На Земле вкалываешь, как проклятый, чтобы скопить себе на дом, платишь налоги, да еще города эти мерзкие. А здесь даже дом не нужен, при такой-то погоде. Если наскучит, попроси для разнообразия дождя, тумана, снега. И вкалывать тут не надо.

— Надоест. Свихнемся.

— Нет, — улыбнулся Кёстлер, — если жизнь покажется слишком сладкой, повтори пару раз слова Чаттертона: “Здесь обитают тигры”… Слышите?

Что это было? Отголоски рева гигантской кошки из глубин сумрачного леса?

Всех охватила дрожь.

— Изменчивый мир, — сухо заметил Кёстлер. — Женщина. Чтобы угодить гостям, пойдет на все. Пока гости прилично себя ведут. Чаттертон прилично себя не вел.

— Да, Чаттертон. А что с ним?

И словно в ответ издалека раздался крик. Улетевшие на поиски космонавты стояли на краю рощи и махали руками.

Форестер, Дрисколл и Кёстлер взлетели.

— Ну, что там?

Космонавты показали в сторону рощи.

— Мы подумали, что вам надо взглянуть на это, капитан. Там что-то жуткое. — Один из них показал на тропу. — Смотрите, сэр.

На тропе были четко видны отпечатки когтей.

— А там…

Пятна крови.

Воздух был насыщен запахом коварной хищной кошки.

— Чаттертон?

— Вряд ли мы его теперь найдем, капитан.

В звенящей тишине заката раздался рев тигра, удаляющийся все дальше и дальше. Вот он уже пропал совсем.

…Люди лежали у ракеты, в упругой траве. Стояла ласковая ночь.

— В такую ночь вспоминается детство, — сказал Дрисколл. — Мы с братом дожидались самой жаркой ночи в июле и шли ночевать на лужайку перед зданием суда, считали звезды, болтали. Ах, какие это были ночи! Лучших не было в году! Самые славные в моей жизни! — И добавил: — Не считая этой, конечно.

— А я все думаю о Чаттертоне, — сказал Кёстлер.

— Не надо, — сказал Форестер. — Поспим несколько часов и стартуем. Тут нельзя оставаться ни на один час. Участь Чаттертона нам, конечно, не грозит. Вовсе нет. Просто, если мы побудем тут еще немного, мы привяжемся к этой планете и нам уже ни за что не захочется отсюда уезжать.

Над ними вился нежный ветерок.

— Неохота сейчас лететь, — Дрисколл спокойно лежал, заложив руки за голову. — Да и планета нас не хочет отпускать.

— Капитан, что будет, когда мы вернемся на Землю и станем всем рассказывать про эту чудесную планету? Они же нахлынут сюда и все разнесут.

— Не думаю, — нехотя отозвался Форестер. — Во-первых, планета не потерпит широкомасштабного вторжения. Уж не знаю, что она придумает, но, во всяком случае, это будет нечто оригинальное. А во-вторых, я очень полюбил эту планету и отношусь к ней с уважением. Когда мы вернемся на Землю, мы про нее что-нибудь сочиним. Скажем, что планета опасна для человека. А так оно и есть. Для людей посредственных, вроде Чаттертона, которые заявятся сюда все крушить и гадить, эта планета и впрямь опасна. Так что мы не очень-то погрешим против истины.

— Забавная штука получается, — усмехнулся Кёстлер, — мне совсем не страшно. Вот Чаттертон, пропал, скорее всего, умер страшной смертью, а мы лежим себе здесь, никто и не думает убегать, не дрожит, не трясется от страха. Чудно. И все же справедливо: мы доверяем планете, а она — нам.

— А вы заметили, мы пьем вино из ручья и больше не хочется. Мир умеренности!

Они лежали и прислушивались к плавному размеренному биению — где-то в глубине, под ними, словно стучало чье-то огромное сердце.

“Пить хочется”, — подумал Форестер.

Капля дождя смочила ему губы.

“Я одинок”, — подумал он.

Издалека донеслись нежные звонкие голоса.

Ему привиделся мираж. Несколько холмов. С них течет чистая прозрачная река, а на мелководье плещутся и резвятся, как дети, прекрасные женщины, лица их светятся. Форестер поймал себя на том, что уже все знает про них и про их жизнь. Они странствуют по планете, идут, куда хотят. Здесь нет ни дорог, ни городов, только холмы, равнины да ветер, который подхватывает тебя, как перышко, и несет, куда пожелаешь. Форестер еще не успевал спросить, а уже кто-то невидимый нашептывал ему ответы. Тут нет мужчин. Одни женщины. Мужчины исчезли пятьдесят тысяч лет назад. А где теперь женщины? В миле от зеленого леса, у шести белых валунов, в трех милях от большой реки. Они там, у мелководья, они станут прекрасными женами, вырастят красивых детей.

Форестер открыл глаза. Все сидели. Никто не лежал.

— Мне снился сон.

Сон снился всем.

— …в миле от зеленого леса…

— …у шести белых валунов… — проговорил Кёстлер.

— …в трех милях от большой реки… — добавил Дрисколл, он тоже сидел.

С минуту все молчали. Смотрели на серебристую ракету.

— Пойдем или полетим?

Форестер не ответил.

— Останемся, капитан, — сказал Дрисколл. — Не надо на Землю. Никто не станет допытываться, что с нами случилось, подумают, что мы погибли. Слово за вами.

По лицу Форестера струился пот. Руки цепко сжимали колени. Экипаж замер в ожидании.

— Было бы здорово, — выдавил он.

— Конечно!

— Н-но… — вздохнул Форестер. — Мы должны сделать свое дело. Люди вложили деньги в корабль. И мы обязаны его вернуть.

Форестер встал. Люди сидели, никто не слышал его слов.

— Такая чудная ночь! — вскричал Кёстлер.

Он окинул взором бархатные холмы, деревья, реки, бегущие к горизонту.

— Все на борт, — с трудом выговорил Форестер.

— Капитан…

— На борт, — повторил он.

Ракета взлетела. Форестер смотрел вниз. Ему была видна каждая долина, каждое озерцо.

— Нужно было остаться, — сказал Кёстлер.

— Сам знаю.

— Еще не поздно.

— Боюсь, что уже поздно, — Форестер навел на резкость телескоп. — Вот, взгляните.

Кёстлер посмотрел в телескоп.

Лицо планеты исказилось. Повылезали тигры, динозавры, мамонты. Извергались вулканы, в неистовстве сталкивались над холмами ураганы и циклоны.

— Да, это женщина, — сказал Форестер. — Она ждала нас миллионы лет, готовилась, прихорашивалась. Приняла ради нас свою лучшую внешность. Чаттертон ее оскорбил, она его предупредила несколько раз, он взду­мал изуродовать ей лицо, она его уничтожила. Ей хотелось быть любимой, как и всякой женщине, и чтобы ее любили не за ее богатство, а за то, какая она есть. Она положила к нашим ногам все свои блага, а мы отвернулись от нее. Теперь она в роли отвергнутой женщины. Правда, она позволила нам уйти, но обратной дороги нам туда нет. Нас встретят эти… — он кивнул на тигров, на циклоны и кипящие моря.

— Капитан, — сказал Кёстлер.

— Да.

— Говорить уже поздновато… но перед стартом я отвечал за воздушный шлюз. Я выпустил Дрисколла из корабля. Он очень просил. Я не мог отказать. Это моя вина. Сейчас он там, внизу.

Они повернулись к иллюминатору. Наконец Форестер заговорил.

— Это хорошо. Хорошо, что хоть у одного из нас хватило ума остаться.

— Но он уже мертв!

— Нет. Этот спектакль, там, внизу, разыгран для нас, может, это даже зрительная галлюцинация. Все эти тигры, львы и ураганы — ширма, а за ней — Дрисколл, живой и невредимый. Теперь он ее единственный гость и зритель. Избалует же она его. Заживет он припеваючи, а мы будем скитаться по всей Вселенной и искать такую же планету, но ничего подобного нам уже никогда не найти. Нет, за Дрисколлом мы не вернемся, да и “она” не позволит. Так что… Полный вперед, Кёстлер, полный впе­ред.

Ракета рванулась, набирая ускорение.

Планета не успела еще превратиться в мерцающую дымку. Форестеру показалось, что он ясно видит, как Дрисколл выходит из зеленого леса — вся помолодевшая планета раскинулась перед ним. Для него течет винный ручей, сваренная рыба лениво покачивается на кипящих водах, для него созревающие в ночи плоды. Леса и озера ждут, когда он пройдет рядом. Дрисколл идет бесконечными лужайками, мимо шести белых валунов, за лес, к берегам полноводной сверкающей реки.

Перевод с английского А.Оганяна.