Мел Ричмонд не рисковал заработать морскую болезнь в южной части Тихого океана. Прежде всего, корабль, на борту которого он находился, был вертолетным авианосцем "Айво-Джима", слишком крупным, чтобы качаться даже на самых больших волнах. И, что более важно, Ричмонд ранее уже неоднократно плавал на нем. На самом деле, это был тот самый Мел Ричмонд, который, буквально, помогал составлять книгу о спасении возвращающегося космического корабля.

В дни подготовки к запуску кораблей "Меркурий", "Джемини", или "Аполлон" "НАСА" направляло команду экспертов-спасателей на военные суда в район приводнения для непосредственного возврата корабля и его экипажа. И не всегда все проходило в дружелюбной обстановке. Военные, которые привыкли работать только с военными, тихо раздражались, глядя, как среди них появлялась команда гражданских инженеров, что еще ужаснее, командовавших их судном. Сами инженеры, казалось, не замечали этой обиды, беспечно нарушая обычную жизнь экипажа судна ради чрезвычайной работы по спасению.

Ричмонд, как второй в этой команде "НАСА", был искушен в своей работе больше многих других. Задолго до того, как пилотируемый корабль оторвется от стартовой площадки, бывший служащий ВМФ, а теперь эксперт по полетам, будет корпеть над полетным планом, картами вероятных точек входа в атмосферу и мировыми прогнозами погоды. В одиночку он составит список всех возможных мест приводнения возвращающегося корабля и всех способов, как достать экипаж и космический аппарат из воды. Его отчет станет Книгой — главной книгой спасателей — на этот полет, и, как только приблизится момент входа в атмосферу и определится вероятное место приводнения, он станет детальным руководством, в котором описан каждый шаг процедуры спасения.

Мел Ричмонд был не единственным, кто делал эту трудоемкую работу. На каждый второй, третий и четвертый полеты назначались сменные команды спасателей, в которых всегда был человек, составлявший такие инструкции. Но Ричмонд составил их больше всех, участвуя в спасении "Джемини-6", "Джемини-7", "Аполлон-9" и "Аполлон-11", и он знал, что работа спасателя не каждому по плечу. Команда "НАСА", отправлявшаяся на дежурство в это двухнедельное плавание, жила не лучше обычных лейтенантов, занимая маленькие, похожие на подвал четырехместные каюты, питаясь в офицерской столовой и теряя всякую связь с материком, за исключением кратких телефонных совещаний с Центром управления, которые происходили раз в два дня.

Ежедневная рутина во время двухнедельных походов состояла из периодов подавляющей скуки, сменяющихся неистовой активностью запланированных тренировок. Самая трудная часть работы была во время ежедневных спасательных тренировок, когда за борт сбрасывался макет космического аппарата, авианосец отплывал на несколько сотен метров и вся спасательная группа, включая водолазов, пилотов вертолетов, палубной команды и наблюдателей, упражнялась, доставая его из воды.

В течение нескольких дней такие тренировки по спасению возвращающегося "Аполлона-13" происходили очень быстро, по возможности, строго в соответствии с написанной Ричмондом книгой спасения. Но теперь, на четвертые сутки полета, тщательно описанные в книге процедуры и упражнения следовало выбросить в корзину.

В соответствии с первоначальным планом командный модуль "Одиссея" должен был опуститься на воду на 207 миль к югу от острова Пасхи во вторник 21 апреля в 3:17 дня, через четверо суток после взлета от предгорий лунного массива Фра-Мауро. Однако за последние несколько дней первоначальный план изменился. Как говорили парни из Хьюстона, он вернется на Землю в полдень 17 апреля, или, возможно, вечером семнадцатого или, неизвестно во сколько, восемнадцатого и приводнится в южной части Тихого океана, или, возможно, в Индийском океане или, возможно, в Атлантическом. Точное время и место сообщат ребята из НАВИГАЦИИ, в зависимости от успеха маневра повышения скорости "ПК+2". Если этот запуск пройдет, как задумано, главная спасательная флотилия Мела Ричмонда может ожидать космический корабль в Тихом океане около полудня 17 апреля. Если что-то пойдет не так, то "НАСА" придется быстро подыскивать, какие корабли встретят "Одиссей", кто знает, в каком океане и в какое время. Этого Ричмонду очень не хотелось.

В Хьюстоне было 8:40 вечера, сумерки, когда лунный модуль "Водолей" был готов на четыре с половиной минуты включить посадочный двигатель, в то время как вдали от острова Пасхи, на юг от острова Оаху было еще 3:40 дня. Хотя весь мир мог слушать переговоры "Аполлона-13" с Землей, большей части спасательной команды это было недоступно, благодаря стараниям пресс-службы "НАСА". Один из офицеров-связистов "Айво-Джима" смог поймать передачу со спутника связи, но соединение было неустойчивым и переговоры не стали транслировать на весь авианосец. В результате только офицер спутниковой связи смог прослушивать ход запуска.

И где-то на корабле еще один офицер-связист находился в непосредственном контакте с Центром управления. Это был тот офицер, кто осуществлял регулярные телефонные переговоры между "Айво-Джима" и Хьюстоном. Именно он должен был первым доложить об удаче или неудаче "ПК+2". Незадолго до 3:30 Мел Ричмонд с небольшой группой других членов спасательной команды появились во второй радиорубке, ожидая новостей. А на другом конце судна в рубке спутниковой связи офицер в одиночку слышал переговоры с космическим кораблем, в то время как остальная часть "Айво-Джима" не имела такой возможности.

— На моем таймере две минуты сорок секунд, — услышал связист голос Ванса Бранда из Хьюстона, когда приближалось время запуска.

— Принял, мы поняли, — через бурю помех услышал он ответ Джима Лоувелла.

Наступила долгая пауза.

— Одна минута, — объявил Бранд.

— Понял, — ответил Лоувелл.

Еще шестьдесят секунд тишины.

— Наша тяга 40 процентов, — теперь услышал связист вызов Лоувелла.

— Хьюстон принял.

Прошло пятнадцать секунд.

— Сто процентов, — сказал Лоувелл.

— Принял.

Помехи бушевали в эфире.

— "Водолей", это Хьюстон. Похоже, у вас все нормально.

— Принял, — прозвучал в ответ потрескивающий голос Лоувелла.

Еще шестьдесят секунд тишины.

— "Водолей", две минуты. У вас по-прежнему все нормально.

— Принял, — сказал Лоувелл.

Опять треск в эфире и молчание.

— "Водолей", прошло три минуты.

— Понял.

— "Водолей", осталось десять секунд.

— Понял, — сказал Лоувелл.

— …семь, шесть, пять, четыре, три, две, одна, — отсчитывал Бранд.

— Выключение! — сообщил Лоувелл.

— Принято. Выключение. Удачный запуск, "Водолей".

— Повтори, — прокричал сквозь шипение Лоувелл.

Бранд повысил голос:

— Я-говорю-что-удачный-запуск.

— Понял, — сказал Лоувелл, — А теперь мы собираемся как можно быстрее выключить питание (ПРИМ.ПЕРЕВ. — см. расшифровку радиопереговоров в Приложении-12).

В рубке спутниковой связи радист откинулся назад и снял наушники. В отличие от остальных людей на борту "Айво-Джима" он знал, что цель маневра "Аполлона-13" достигнута. Во второй радиорубке Мел Ричмонд с группой сотрудников команды спасения стояли полукругом возле молчащего радио. Наконец, примерно через полминуты после окончания запуска из динамика прохрипел голос из Хьюстона:

— "Айво-Джима", это Хьюстон, 79 часов 32 минуты полетного времени. Запуск "Перилуний-плюс-два" завершен. Прогнозируемое место приводнения 600 миль южнее Американского Самоа в 142 часа 54 минуты полетного времени.

— Принято, — ответил в микрофон радист, — Запуск завершен.

По всей рубке люди улыбались друг другу.

— Итак, — обратился к офицерам Ричмонд, — похоже, у нас есть работа в пятницу.

Как только завершился маневр "ПК+2", Джин Кранц, сидевший за директорским терминалом, снял наушники, встал и осмотрел зал. Как и Золотая команда Джеральда Гриффина несколько часов назад, Белая команда Кранца отреагировала на удачный маневр спонтанными аплодисментами, что по правилам Центра управления квалифицировалось не иначе, как скандал. И по примеру Джеральда Гриффина Джин Кранц не мешал этому бурному проявлению чувств. Он полагал, что его команда заслужила этой похвалы. Тем более, вскоре ему придется заняться другими делами. Кранц был уверен, что к нему сейчас подойдут три человека. И он предвидел, что предстоит бурное совещание.

Посмотрев влево следующего ряда, он увидел Дика Слэйтона, который направлялся к нему от терминала КЭПКОМа. Обернувшись назад к четвертому ряду, он увидел, как Крис Крафт снимает наушники и спускается вниз от терминала Управления полетных операций. Позади Крафта он увидел за стеклом наблюдательного зала Макса Фагета, главу отдела инженерных разработок Космического Центра, одного из первых людей, назначенных Бобом Гилруфом в Космические Силы, которые еще двадцать лет назад составляли костяк "НАСА". Фагет выбрался сквозь толпу из наблюдательного зала и направился в главный зал. Кранц вздохнул, бросил сигарету, которую он закурил в самом начале маневра "ПК+2", и погасил ее носком ботинка. Из этих троих Слэйтон подошел первым.

— И каков следующий шаг, Джин?

— Ну, Дик, — произнес Кранц, взвешивая каждое слово, — мы будем над этим работать.

— А я не уверен, что надо работать, — сказал Слэйтон, — Надо уложить экипаж поспать, правильно?

— Со временем, да.

— "Со временем" не годится, Джин. По расписанию они должны были лечь в постель еще двадцать четыре часа назад. Им нужен отдых.

— Я это понимаю, Дик, — начал Кранц, но, прежде чем он закончил мысль, из-за плеча послышался другой голос. Это был Крафт.

— Что с нашим планом отключения питания, Джин?

— Он готовится, Крис, — спокойно ответил Кранц.

— Мы готовы его выполнить?

— Мы готовы, но это долгая процедура и Дик предлагает сначала дать экипажу выспаться.

— Выспаться? — сказал Крафт, — Сон займет шесть часов! Уложишь экипаж до отключения питания и выбросишь на ветер драгоценные ресурсы. Кроме того, Лоувелл согласен. Ты, разве, не слышал его по радио?

— Но если ты сейчас заставишь их сонными выполнять сложную процедуру отключения, — сказал Слэйтон, — кто-нибудь что-нибудь скрутит. Я лучше потрачу дополнительную энергию, чем буду рисковать еще одной аварией.

Подошедший из-за Слэйтона Фагет приветственно кивнул Кранцу.

— Макс, — сказал Кранц, — Дик с Крисом предлагают свой вариант дальнейших действий.

— Пассивный тепловой контроль, правильно? — спросил Фагет таким тоном, как будто это было вне сомнений.

— "ПТК"? — громко встревожился Слэйтон.

— Да, — подтвердил Фагет, — Корабль уже несколько часов повернут к Солнцу одним боком, а другим — в космос. Если мы сейчас не повернем это барбекю, то заморозим одну половину приборов и перегреем другую.

— А вы представляете себе, какая нагрузка ляжет на экипаж, если их попросить выполнить разворот "ПТК"? — сказал Слэйтон.

— И какая нагрузка ложится на них для отключения питания? — добавил Крафт, — Я не уверен, что мы можем себе позволить такое в данный момент.

— А я не уверен, что мы можем позволить себе этого не делать, — возразил Фагет.

Дискуссия за директорским терминалом продолжалась несколько минут. Крафт, Слэйтон и Фагет так горячо отстаивали свои точки зрения, что люди у терминала КЭПКОМа и СВЯЗИ иногда косо поглядывали на них. Наконец, Кранц, который все это время не проронил ни слова, что было для него не типично, поднял руку, и все трое, по существу, его начальники, замолчали.

— Господа, — произнес он, — Благодарю всех за участие. Очередная задача для экипажа — выполнить поворот пассивного теплового контроля, — он повернулся и кивнул Фагету, а тот кивнул в ответ, — Затем они отключат питание корабля, — и он кивнул Крафту, — И, наконец, — сказал он, глядя с извинением на Слэйтона, — они пойдут спать. Усталый экипаж может переутомиться, но без корабля некому будет переутомляться.

Кранц повернулся к своему терминалу, а Фагет и Слэйтон собрались уходить. Крафт, однако, остался. Он сам работал за этим терминалом с 1961 по 1966 год, сам обучил Джина Кранца этой работе, а теперь хотел возразить на решение своего единственного протеже. Но прежде чем он произнес хоть слово, передумал и ушел. Какое бы решение ни принял руководитель полета, оно является законом, даже если противоречит всем инструкциям. Крафт сам ввел это правило несколько лет назад и сейчас не собирался его нарушать.

В течение последующих двух часов усталый экипаж неисправного корабля выполнял приказы Земли и лишь после этого получил одобрение на сон. Но даже тогда время сна было весьма ограничено: Хэйз удалился на три часа, пока Лоувелл и Суиджерт несли вахту в "Водолее" до его возращения.

Было уже за полночь. Время сна Хэйза подходило к концу, и двое мужчин, оставшихся у штурвала лунного модуля, украдкой дремали. Спать в холодной и шумной кабине "Водолея" было трудно, но, как оказалось, не невозможно. Фокус был в том, что вы убеждаете себя, что, на самом деле, не хотите спать, а только прикроете на минутку глаза, и что, если даже сознание затуманится и вы задремлете, плавая у приборной панели, то вы все равно начеку и в случае тревоги вы быстро проснетесь.

— "Водолей", это Хьюстон, — вдруг прозвучал в наушниках Лоувелла голос Джека Лусмы, КЭПКОМа ночной смены.

— М-м-м, да, — проворчал Лоувелл, пытаясь изобразить бдительность, — "Водолей" слушает.

— Ребята, пора вам ложиться спать, а Фреду просыпаться, — сказал Лусма.

— Принято, — пробормотал Лоувелл, — Собираемся это сделать.

— Вам отводится три часа. Возвращайтесь в 85 часов 25 минут, — сказал Лусма.

— Принято.

Командир протер глаза, сделал пару шагов спиной к туннелю и прыгнул в "Одиссей". Достигнув Хэйза, расположившегося в правом кресле, он потряс его, чтобы разбудить. Температура в командном модуле, по прикидке Лоувелла, была около 5 градусов. Однако вокруг спящего Хэйза сформировался тонкий слой воздуха температуры тела. В условиях невесомости отсутствовала конвекция, так как теплый воздух ни насколько не был легче холодного и поэтому не поднимался и не улетал.

Лоувелл помог Хэйзу выбраться из кресла, отправил его в ЛЭМ и развеял слой воздуха, истощенный трехчасовым дыханием пилота. Командир забрался в свое собственное кресло, обхватил плечи руками и чтобы не замерзнуть свернулся калачиком. А немного погодя в свое кресло приплыл Суиджерт и сделал то же самое.

Со своего места в "Одиссее" Лоувелл слышал, как не до конца проснувшийся Хэйз ищет наушники, стукаясь об углы ЛЭМа, и вызывает Хьюстон. И хотя, очевидно, Хэйз понизил голос из уважения к товарищам, в тесном корабле был слышен даже шепот. Несмотря на то, что Лоувелл пытался заснуть, он не мог удержаться, чтобы не слушать бормотание в другом конце туннеля.

— Я только что покинул верхний этаж, Джек, — говорил Хэйз Лусме, — и теперь спустился вниз в ЛЭМ. Как я вижу в окно, Луна стала существенно меньше.

В ЛЭМе наступила тишина. Лоувелл предположил, что Лусма поздравляет Хэйза с успешной работой и заверяет его, что с каждым часом Луна будет становиться еще меньше.

— И я скажу тебе, — ответил Хэйз на какую-то реплику Лусмы, — что "Водолей" вышел из этого настоящим победителем.

Снова тишина. Вне сомнения, Лусма говорит Хэйзу, что на самом деле настоящие победители — это экипаж.

— Судя по той работе, что предстоит сделать, — скромно возразил Хэйз, — возможно, этот полет больше испытание для парней на Земле, чем для ребят здесь наверху.

Нет, нет, вероятно, говорит Лусма, мы выполняем лишь то, чему тренировались. Именно на вас, ребята, выпала самая тяжелая часть работы.

— Ну, мы просто пытаемся быть на высоте, — сказал Хэйз, — Мы лишь хотим вернуться домой в пятницу.

В командирском кресле Лоувелл закрыл плотнее глаза и повернулся к переборке, вскружив кокон окружающего воздуха, который только начал согреваться. Если его пилот ЛЭМа и КЭПКОМ решили немного подбодрить друг друга самоуверенной беседой о возврате, то это прекрасно. Но, что касается Лоувелла, он не хотел это слушать. Последнее сообщение, которое он получил с Земли, говорило, что он и его команда едва на расстоянии 15 тысяч миль от Луны и двигаются со скоростью всего 1500 метров в секунду, или менее 3000 миль в час. Он знал, что их скорость будет уменьшаться еще 24 тысячи миль, после чего начнет увеличиваться, когда гравитация Земли возьмет верх над притяжением Луны. А до того момента Лоувеллу будет очень неуютно. 15 тысяч миль от Луны — это целых 225 тысяч миль от дома — слишком много, чтобы считать такой путь прогулкой. Начиная с вечера понедельника, размышлял Лоувелл, пока сон не сморил его, у него было масса поводов для проявления эмоций, но глупый оптимизм не в его духе.

Эд Смайли шагнул в лифт здания 30 Центра пилотируемых полетов, развернулся и посмотрел, как блестящие двери бесшумно закрылись. Он неуклюже держал под мышкой металлический ящик. Повернувшись направо, он потянулся к ряду кнопок и слегка картинно нажал на "3", этаж Центра управления.

У Смайли, как руководителя подразделения систем жизнеобеспечения, не было причины скромничать на тему, сколько он сделал для поддержания жизни экипажа. Это Сай Либергот, Джон Аарон и Боб Хеселмейер контролировали системы жизнеобеспечения ЛЭМа за терминалами Центра управления, а первоочередной задачей Эда Смайли и его людей была их разработка и испытание. Это была важная, но незаметная работа. В то время как Либерготы, Аароны и Хеселмейеры проводили дни в просторном зале здания 30, пресса освещала каждый их шаг, Смайли со своими подчиненными сидели в перенаселенных лабораториях зданий 7, 4 и 45.

Но сегодня все изменилось. Сегодня люди из зала Центра управления мечтали увидеть Смайли и, особенно, его громоздкий ящик. С того момента, как ночью в понедельник "Аполлон-13" испытал удар, беспорядочное вращение и потерю кислорода, люди в Космическом Центре и, в частности, инженеры из подразделения жизнеобеспечения бились над проблемой гидроксида лития. Среди высокотехнологичных неисправностей "Аполлона" нестыковка квадратных картриджей воздухоочистителей командного модуля с круглыми посадочными отверстиями очистителей ЛЭМа казалась низкоуровневой. Но, тем не менее, это была неотложная проблема. Учитывая трех людей, которые живут и дышат в "Водолее", первый картридж лунного модуля насытится углекислым газом уже на 85 часу полета, после чего придется его сменить вторым и последним картриджем. Задолго до возврата на Землю он так же насытится, как и первый, и астронавты быстро задохнутся от продуктов собственного дыхания.

После того, как он вечером в понедельник включил телевизор и узнал об инциденте на "Аполлоне-13", Смайли первым делом позвонил в офис подразделения жизнеобеспечения.

— Что известно о "тринадцатом"? — спросил он, как только секретарь ответил на звонок.

— Немного. Они теряют кислород и переходят в ЛЭМ.

— Скоро у них появится проблема с углекислым газом, — сказал Смайли.

— И большая, — согласился секретарь.

— Я еду, — сказал Смайли.

Лаборатория жизнеобеспечения в здании 7 отличалась от остальных. Среди ее многомиллионного оборудования была громадная, размером с комнату, вакуумная камера для испытания космических систем жизнеобеспечения, ранцевых систем, используемых при выходе на лунную поверхность, и самих скафандров. Давление в камере можно было понижать до 5.5 фунтов на квадратный дюйм, как в корабле, или даже до глубокого вакуума лунной поверхности (ПРИМ.ПЕРЕВ. — в кабине "Аполлона" давление почти в 3 раза ниже нормального и составляет 5.5 фунт/кв.дюйм = 0.37 атм). Камера была оснащена такими же гидроксидно-литиевыми очистителями, как и командный и лунный модули "Аполлона".

Пока Смайли несся к зданию 7, менее чем через час, как только он услышал о неприятностях на "Аполлоне-13", в его голове уже начало прорисовываться замечательное решение проблемы углекислого газа. Гидроксидно-литиевая система ЛЭМа, как и в командном модуле, содержала вентиляторы, которые закачивали воздух корабля во впускные отверстия очистительного картриджа, прогоняли через него и выпускали очищенный от углекислого газа воздух сзади. На стене кабины находились два набора шлангов системы очистки, непосредственно к которым мог присоединить свой скафандр пилот ЛЭМа в случае утечки воздуха из корабля.

Для того чтобы воспользоваться не влезающими в приемник ЛЭМа картриджами, как представлял Смайли в своем воображении, надо надеть на выпускной патрубок картриджа пластиковый пакет, примотав его плотной изолентой. Для жесткости внутрь пакета надо вставить изогнутый лист картона, чтобы пакет не перегнулся возле выпускного патрубка. Затем Смайли собирался проделать в пакете небольшое отверстие и вставить в него, плотно примотав изолентой, один из тех свободных шлангов на стене, предназначенных для скафандров. Система воздухоочистки ЛЭМа будет засасывать воздух в переднюю часть картриджа и через пакет — в шланг. Пройдя через трубки очистительной системы ЛЭМа, воздух снова вернется в кабину.

По существу, воздухоочистительная система ЛЭМа работала, как и положено, за одним исключением: вместо использованного картриджа ЛЭМа к входному патрубку был временно присоединен картридж из командного модуля. После его насыщения можно присоединить новый картридж.

Смайли прибыл в здание 7 полдвенадцатого ночи в понедельник. В вестибюле его встретил помощник Джим Коррил. Они вместе поспешили в лабораторию, включили вакуумную камеру и из не содержащего очищающие кристаллы макета литиевого картриджа собрали устройство, придуманное Смайли. Когда оба инженера присоединили его к модели системы жизнеобеспечения и включили вентилятор, то обнаружили, что их простое изобретение работает хорошо. Но для полного испытания требовались настоящие картриджи.

Проблема заключалась в том, что их не было в Хьюстоне. В 3 ночи во вторник Смайли позвонил на космодром Мыса Кеннеди спросить, не завалялся ли у кого рабочий картридж, и в 4 часа специалисты из Флориды ухитрились найти несколько штук, предназначенных для "Аполлона-14" или "15" , погрузили их на зафрахтованный самолет и отправили в Космический Центр. Большую часть следующего дня Смайли и Коррил провели в своей лаборатории, накачивая вакуумную камеру углекислым газом и наблюдая, как привезенные картриджи после небольшой модификации удаляли из воздуха ядовитый газ, оставляя только кислород.

А сейчас, ранним утром в среду, лифт с толчком остановился на третьем этаже здания 30. Смайли вышел, неся с собой странное и неуклюжее изобретение. Опустившись в белый, без окон холл, он, наконец, подошел к тяжелым металлическим дверям, на которых висела табличка "Зал Центра управления". Он открыл одну из половинок дверей, шагнул внутрь и беспокойно оглядел зал. Здесь не было скромных инженеров из его подразделения, не было неизвестных специалистов, зато были эффектные ЭЛЕКТРИКА, ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ, ДИНАМИКА и руководители полета. Смайли стал опускаться по проходу, выискивая Дика Слэйтона, Криса Крафта или Джина Кранца. Он знал, что с каждой минутой на далеком корабле приближается момент, когда три астронавта могут задохнуться от своего собственного углекислого газа. Смайли понимал, что его изобретение, этот маленький ящик, вероятно, спасет им жизнь. И ему не надо было напоминать себе, что оно никогда не сравнится по сложности ни с наушниками, ни с терминалом, ни с чем другим оператора ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ.

Фреду Хэйзу его одинокое дежурство в ЛЭМе даже доставляло удовольствие. Ему нравилась эта непривычная тишина, этот просторный отсек и он, больше чем любой другой, наслаждался этой краткой возможностью покомандовать своим кораблем. Командир экипажа обладал почти абсолютной властью над всем кораблем и своими подчиненными. Пилот командного модуля безраздельно командовал материнским кораблем во время двухдневной высадки его товарищей на Луну. В отличие от них, пилот лунного модуля никогда бы не командовал ни одним из модулей, на борту которых он был. Это мысли могли бы терзать человека, который перед приходом в "НАСА" строил свои собственные действующие модели самолетов. Однако в три ночи в среду, пока Джим Лоувелл и Джек Суиджерт досыпали свой второй час, Фред Хэйз, третий член экипажа, в одиночку парил в своем любимом "Водолее".

— Хьюстон, это "Водолей", — вызвал Джека Лусму Хэйз, проплывая в направлении пустого места Лоувелла.

— Слушаю, Фред, — откликнулся Лусма.

— Я смотрю на левый край Луны, — сказал Хэйз, — и едва различаю предгорья массива Фра-Мауро. Мы их не могли видеть, когда были ближе.

— Хорошо, — сказал Лусма, — Похоже, вы уже не так близко. Мой монитор, Фред, показывает, что вы на расстоянии 16214 миль от Луны и летите со скоростью 1400 метров в секунду.

— Когда завершится этот полет, — кивая самому себе, сказал Хэйз, — мы на деле покажем, на что способен ЛЭМ. Если бы у него был тепловой экран, то я бы на нем приземлился.

— Ну, по крайней мере, в той ночной телетрансляции в понедельник вы всем продемонстрировали, как уютно выглядит корабль внутри, — сказал Лусма, — Вы устроили хорошее шоу, ребята.

— Оно было бы еще интереснее, если бы длилось минут на десять больше.

— Да, — согласился Лусма, — после него события закрутились вихрем.

Хэйз оттолкнулся от окна и перелетел на место Суиджерта над кожухом взлетного двигателя. Потянувшись к сумке, он вытащил несколько пищевых пакетов, принесенных вчера Суиджертом из "Одиссея".

— К твоему сведению, Джек, — сообщил Хэйз, — Я собираюсь немного перехватить говядины с соусом и прочей вкуснятины.

— Я надеюсь, ты делаешь это с разрешения командира, — сказал Лусма.

— А как ты думаешь, — ответил с улыбкой Хэйз, — кто в данный момент здесь командир?

— Мне все равно, но, если бы я был на его месте, то, чтобы следить за продуктами, заставил бы тебя записывать все, что ты съел.

— Понятно.

— И, Фред, — добавил Лусма, — когда ты будешь не так занят говядиной, не сообщишь ли ты уровень углекислого газа?

Беззаботность Лусмы расходилась с безотлагательностью его вопроса. Визит Эда Смайли в Центр управления был нужен и самому инженеру и полетным операторам. Его модель очистителя воздуха заинтересовала Слэйтона, Кранца, Крафта и группу офицеров жизнеобеспечения ЛЭМа, толпившихся возле стола КЭПКОМа. Доклад об удачном испытании в вакуумной камере здания 7 убедил всех в работоспособности этой неэлегантной штуковины. И теперь, когда Смайли уже ушел, его прототип остался на терминале Лусмы, привлекая к себе операторов, которые подходили и возились с ним.

То, что коробка Смайли могла быть легко собрана в лаборатории, совсем не означало, что это так же легко получится и в космосе. Времени на сборку оставалось все меньше. Концентрация углекислого газа в командном модуле и в ЛЭМе отслеживалась при помощи не потребляющего электроэнергию прибора, похожего на термометр и измеряющего давление токсичного газа. В нормальной атмосфере стрелка не должна подниматься выше 2-3 миллиметров ртутного столба. Если она показывает больше 7, то экипаж должен сменить картридж с гидроксидом лития. Если стрелка поднялась выше 15, это означает, что картриджи перенасыщены и скоро появятся признаки отравления углекислым газом: легкое головокружение, потеря ориентации и тошнота. Фред Хэйз завернул свой пакет с ростбифом, оставил его парить внизу кабины и скользнул к измерителю углекислого газа. То, что он увидел, заставило его остановиться.

— Так, — спокойно сказал Хэйз, — Я вижу 13 на измерителе.

Он еще раз посмотрел на стрелку:

— Да, тринадцать.

— Хорошо, — сказал Лусма, — это достаточно высокий уровень, поэтому мы хотим начать сборку одной штуковины, типа небольшой коробки.

— Вы хотите отправить меня в "Одиссей" для сбора материалов?

— Нет, — ответил Лусма, — Мы пока не хотим беспокоить капитана. Дадим ему еще несколько минут поспать.

Не успел Лусма договорить, как Хэйз услышал шорох в туннеле. Он поднял взор и увидел Лоувелла с усталыми красными глазами, головой вплывающего в "Водолей". Командир опустился с глухим стуком на кожух взлетного двигателя и присел. На уровне его глаз в воздухе покачивалась недоеденная говядина Хэйза. Он с любопытством осмотрел ее, поймал и через всю кабину ЛЭМа бросил пилоту. Хэйз поймал пакет и быстро убрал его в мешок для отходов.

Ты вернулся слишком рано, — сказал Хэйз.

Лоувелл зевнул.

— Там наверху слишком холодно, Фреддо.

— Ты должен еще лежать.

— Я пытался лежать. Ничего не помогает. Я удивлюсь, если там больше 1 градуса.

Лоувелл двинулся вперед, надел наушники и вызвал Лусму:

— Алло, Хьюстон, это "Водолей". Говорит Лоувелл. Я снова заступил на вахту.

— Принял, Джим. Джек с тобой?

— Нет, он еще спит.

— Хорошо, — сказал Лусма, — как только он проснется, мы предлагаем вам отправиться туда и собрать пару кассет гидроксида лития. Я думаю, понадобятся все три пары рук.

— Хорошо, — ответил Лоувелл и передвинулся на свое левое место, покачивая головой, чтобы проснуться, — Мы соберем их, а потом заменим использованные картриджи.

До конца отдыха оставалось еще больше часа, и, хотя Суиджерт, в отличие от Лоувелла, ухитрился крепко заснуть в холодном "Одиссее", его разбудили внезапные разговоры и суета в ЛЭМе. Вскоре следом за Лоувеллом из туннеля появился Суиджерт. На Земле Лусму сменил Джо Кервин, заступив по расписанию на свое четвертое в этом полете дежурство за терминалом КЭПКОМа.

— Так, — сообщил Лоувелл новому оператору в Хьюстон, — Джек уже встал, и, как только наденет наушники, будет готов записывать.

— Принято, Джим, — сказал Кервин, соединив в своем ответе и служебную обязанность и приветствие, — В любой момент, как будете готовы.

В следующий час на борту "Аполлона-13" шла работа чуть аккуратнее и чуть технически элегантнее, чем у сборщиков мусора. Кервин зачитывал предоставленный Смайли список запчастей. Крафт, Слэйтон и Лусма обсуждали его с другими операторами, а экипаж лазил по всему кораблю в поисках материалов, совсем не предназначенных для уготованного им использования.

Суиджерт принес из "Одиссея" пару ножниц, два литиевых картриджа командного модуля и рулон серой изоленты, которой разные пакеты должны приклеиваться к переборкам корабля в конце экспедиции. Хэйз достал свое руководство по ЛЭМу, раскрыл ее на твердых картонных страницах, описывающих процедуры взлета с Луны, и вырвал их — все равно, они уже были без надобности. Лоувелл открыл шкаф позади ЛЭМа и достал упакованные в пластик комплекты термозащитного нижнего белья, которое они с Хэйзом должны были надевать под скафандры при выходе на лунную поверхность. В ткань этих костюмов с необычно длинными кальсонами были вплетены тонкие трубочки, по которым должна была циркулировать вода, охлаждая тело астронавтов во время яркого лунного дня. Лоувелл сорвал пластиковую упаковку и положил ненужные костюмы обратно в шкаф, оставив себе бесценные пластиковые пакеты.

Когда материалы были собраны, Кервин начал зачитывать написанные Смайли инструкции по сборке. Работа шла, мягко говоря, медленно.

— Поверните картридж выходными отверстиями к себе, — сказал Кервин.

— Выходными отверстиями? — переспросил Суиджерт.

— Концом с крепежной планкой. Мы его будем называть верхом, а противоположный конец — дном.

— Сколько нам понадобится изоленты? — спросил Лоувелл.

— Около метра, — сказал Кервин.

— Метр… — вслух рассуждал Лоувелл.

— Оторви по длине руки.

— Ты хочешь, чтобы изолента была клейкой стороной вниз? — спросил Лоувелл.

— Да, я забыл пояснить, — сказал Кервин, — что клейкая сторона должна быть внизу.

— Я должен вытянуть пакет вдоль сторон вентиляционной трубки? — спросил Суиджерт.

— Смотря что ты понимаешь под "сторонами", — ответил Кервин.

— Хороший вопрос, — сказал Суиджерт, — Открытые концы.

— Понял, — ответил Кервин.

Вот с такими вопросами-ответами они и собрали через час первый экземпляр. Если раньше астронавты мечтали, что на этой неделе замахнутся, самое малое, на мягкую посадку в предгорьях Фра-Мауро, то сейчас они отступили, сложив руки, и счастливо разглядывали нелепое картонное устройство, висящее на шланге для скафандра.

— Так, — сообщил на Землю Суиджерт, вложив туда больше гордости, чем хотел, — наш гидроксидно-литиевый картридж "сделай сам" готов.

— Принято, — ответил Кервин, — Посмотри, проходит ли сквозь него воздух.

Лоувелл и Хэйз следили, как Хэйз прижал ухо к выходу картриджа. Он услышал тихое, но безошибочное, шипение воздуха, проходящего через вентиляционные отверстия и, возможно, через чистые кристаллы гидроксида лития. А в Хьюстоне операторы сгрудились вокруг терминала ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ, пристально вглядываясь в показатели углекислого газа. То же самое делали и астронавты на корабле. Медленно, почти незаметно, стрелка на приборной панели начала опускаться: сначала до 12, потом до 11.5, до 11 и еще ниже. На Земле в Центре управления люди заулыбались друг другу. И то же самое происходило в кабине "Водолея".

— Думаю, — сказал Лоувелл Хэйз, — теперь я могу доесть свой ростбиф.

— Думаю, — ответил командир, — я присоединюсь к тебе.

Все утро и до полудня среды у терминалов в Хьюстоне не чувствовалось той жизнерадостности, какая сквозила в словах экипажа на корабле, уносящего их от Луны.

Конечно, у Центра управления было несколько причин для оптимизма. На терминале ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ, постоянно осуществляющем мониторинг параметров ЛЭМа, весь день наблюдалось падение уровня углекислого газа. Менее чем через шесть часов после запуска оригинального воздухоочистителя Эда Смайли содержание диоксида углерода снизилось до приемлемых 0.2 процента массы. Такая концентрация газа находилась на грани чувствительности бортовых датчиков и была безвредна для астронавтов. На терминале СВЯЗИ ситуация также была в норме. Непростой маневр поворота "ПТК", на котором настаивал Макс Фагет, был успешно выполнен сразу после запуска "ПК+2". Этот поворот позволил направить главную антенну ЛЭМа прямо на Землю, и теперь для поддержания радиоконтакта не надо было постоянно переключаться с антенны на антенну, как вчера. Однако на остальных терминалах Центра управления цифры были не столь обнадеживающие, как у СВЯЗИ и ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ. Самые плохие показатели появлялись на терминалах первого ряда: ДИНАМИКИ, НАВИГАЦИИ и ВОЗВРАТА.

Запуск посадочного двигателя во время маневра "ПК+2" предназначался не только для увеличения скорости корабля, но и для исправления его траектории. Для безопасного входа в атмосферу Земли "Аполлон-13" должен иметь наклонение не меньше 5.2 градуса, но не круче 7.7 градусов. При входе с наклоном 5.2 градуса и ниже тупоконечный командный модуль отразится от верхних слоев атмосферы и улетит в космос, перейдя на солнечную орбиту. При входе с наклоном 7.8 градусов и выше этого не произойдет, но при таком крутом угле возникнут большие перегрузки, что может привести к гибели экипажа еще до касания воды. В обоих случаях не состоится торжественная посадка в южную часть Тихого океана, в которой должны принять участие спасательные силы.

Запуск "ПК+2" должен был предотвратить обе катастрофические ситуации, наведя "Аполлон-13" в узкий коридор с углом снижения 6.5 градусов. Непосредственно после запуска текущие данные мониторов полетной динамики свидетельствовали, что требуемый угол достигнут. Однако теперь, через восемнадцать часов после маневра, новые данные показывали, что траектория таинственным образом стала более пологой, опустившись ниже 6.3 градусов. Первым, кто обнаружил эту проблему, был Чак Дейтерих, работавший за терминалом ВОЗВРАТА.

— Ты следишь за этими параметрами траектории? — отодвинувшись от терминала, спросил он у Дэйва Рида, сидящего справа офицера полетной динамики.

— Слежу, — ответил Рид.

— И что с этим делать?

— Будь я проклят, если знаю, — сказал Рид.

— Слишком полого, это факт.

— Несомненно.

— Ты думаешь, мы правильно выполнили запуск? — неуверенно спросил Дейтерих.

— Проклятье, Чак, мы, несомненно, выполнили запуск правильно. Старые показатели держались твердо. Единственное, что я могу предположить, это неточность данных о траектории. С такого большого расстояния мы не можем все точно отслеживать.

— Эти параметры продолжают уменьшаться, по крайней мере, в настоящий момент, Дэйв, — непреклонно сказал Дейтерих, — Данные точные.

Если Дейтерих с Ридом были правы, что данные и запуск точные, то оставалось немного причин, которые могли вызвать опускание траектории. Очевидный и, на самом деле, единственный ответ состоял в том, что где-то из корпуса "Одиссея" или "Водолея" происходила утечка, создающая небольшую реактивную силу, отклоняющую корабль от курса.

Вот только откуда шла утечка, оставалось неясно. Прошло уже много времени с момента выброса газов из неработающего сервисного модуля, и были давно перекрыты его любые системы, которые могли бы вызвать утечку, например, водородные баки или реактивные стабилизаторы. Конический командный модуль вообще не был оснащен устройствами, способными выпускать газ, за исключением его собственных небольших стабилизаторов положения, которые были отключены вместе с остальной частью модуля. Наравне с командным модулем сомнительно, чтобы и ЛЭМ был источником необъяснимых струй газа. С момента завершения запуска "ПК+2" почти все его системы были отключены, а за теми, которые продолжали работать, постоянно следили офицеры ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ и УПРАВЛЕНИЯ. Если бы из какой-нибудь магистрали или бака шла утечка газа, то она, почти несомненно, была бы тут же обнаружена.

Существовало несколько вариантов коррекции возмущенной траектории. Если обнаружится источник и точное место утечки, то можно развернуть корабль, чтобы эта струя направляла корабль по-другому. Это позволило бы увеличивать крутизну угла "Аполлона-13", пока она не достигнет верха коридора. Обнаружение источника утечки было маловероятным, поэтому, пока таинственное снижение траектории не прекратится, оставался единственный вариант: включить питание ЛЭМа, перенастроить его гироплатформу и еще раз запустить посадочный двигатель. Но переутомленные операторы ДИНАМИКИ, НАВИГАЦИИ и ВОЗВРАТА об этом даже думать не хотели.

— Если угол входа не стабилизируется сам по себе, — сказал Дейтерих, — нам придется снова осуществлять запуск.

— Тогда, давай, надеяться, что он сам стабилизируется, — сказал Рид.

Но если НАВИГАЦИЯ, ДИНАМИКА и ВОЗВРАТ решат запустить посадочный двигатель "Водолея", им придется учесть информацию с мониторов офицера УПРАВЛЕНИЯ, человека, следящего за всеми остальными системами ЛЭМа, кроме систем жизнеобеспечения. Однако на текущий момент эта информация была неутешительной. Происходило то, чего опасался перед маневром "ПК+2" Милт Уиндлер: начало расти давление в баке с гелием сверхкритичной плотности, предназначенном для подачи топлива в камеру сгорания.

Охлажденный до минус 269 градусов газ обычно хранился под давлением 5.5 атм. При нагревании гелий очень быстро расширялся, поэтому баки имели многократный запас прочности. И только повышение давления в этих емкостях до 120 атм могло заставить скрипеть от напряжения их круглые двойные стенки. При этом давлении разрывалась предохранительная мембрана, встроенная в газовую магистраль, выпуская газ в космос.

Хотя это позволяет сбросить возросшее давление, но фактически, лишает возможности осуществить еще один запуск двигателя, так как не останется способа подать топливо в камеру сгорания. Для повторного запуска экипажу придется надеяться лишь на оставшееся в магистралях топливо от предыдущего включения двигателя. Однако никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, сколько там осталось этого, так называемого "вытесненного" топлива. Надеяться на него при последующих запусках — сомнительное занятие. В то время как Дейтерих и Рид весело обсуждали возможность повторного включения двигателя для очередной курсовой коррекции, офицер УПРАВЛЕНИЯ Дик Торсон обнаружил рост давления на индикаторе гелия.

— Это УПРАВЛЕНИЕ, — вызвал из команды поддержки Торсона офицер по реактивным системам Гленн Уоткинс.

— Слушаю тебя, Гленн, — ответил Торсон.

— Не знаю, смотришь ли ты на эти индикаторы, но сверхкритичный гелий растет.

— Я слежу за ним, — сказал Торсон, — Как бы ты оценил предельное значение для взрыва?

— Мы не уверены, — ответил Уоткинс, — Мы еще этим занимаемся. Наша текущая оценка — 128 атм.

— И когда мы перевалим за это значение?

— Тоже не уверен, — сказал Уоткинс, — но мы ожидаем разрыв мембраны примерно в 105 часов.

Торсон взглянул на таймер полетного времени: прошло уже 96 часов.

— Парни, я хочу полной ясности. Проведите расчеты, — сказал он, — Я хочу знать, как это случится, когда это случится и куда произойдет выброс газа. Мне не нужны сюрпризы.

В отключенном корабле со ставшей бесполезной приборной панелью астронавты не могли видеть ни рост давления гелия в баках под собой, ни возмущение траектории, делающее вход в атмосферу все более пологим. В среду в час пополудни Земля с неохотой сообщила им плохие новости, которые они не могли получить со своей приборной панели. Все десять часов, прошедшие после установки гидроксидно-литиевого картриджа, на борту "Водолея" был занят каждый член экипажа. Они следили за поворотами пассивного теплового контроля, обсуждали предстоящие через два дня процедуры включения "Одиссея" и советовались с Землей по поводу способов подзарядки истощенной батареи командного модуля при помощи четырех работоспособных батарей ЛЭМа. В отличие от Лоувелла и Суиджерта Хэйз умудрился улучить для сна несколько часов перед этой долгой, от рассвета до обеда, работой. Поэтому после обеда Дик Слэйтон и полетный медик Уиллард Хоукинс приказали командиру и пилоту командного модуля подняться в "Одиссей" и попытаться поспать. Как и утром, в среду после обеда управление "Водолеем" принял Фред Хэйз, пока его старшие товарищи отсыпались.

— "Водолей", это Хьюстон, — вызвал Ванс Бранд, недавно сменивший Джо Кервина на посту КЭПКОМа.

— Слушаю вас, Хьюстон.

— Я только хотел сообщить, что в настоящий момент вы прямо в середине коридора, почти точно 6.5 градусов, — обнадеживающе доложил Бранд и немного запнулся, — Хотя есть небольшой дрейф, и, если мы его не поправим, то вы выскочите из коридора на пологую траекторию.

— Понятно, — сказал временный командир, — Что нам с этим делать?

— Мы обдумываем запуск для курсовой коррекции примерно в 104 часа, — сказал Бранд, — Небольшой, около 2 метров в секунду.

— Понял, — сказал Хэйз, — звучит обнадеживающе.

— Есть только одна сложность, — добавил Бранд, — Мы следим за давлением в баке с гелием сверхкритичной плотности и ожидаем разрыв мембраны. Мы точно не знаем, когда это случится — может, около 105 часа. Даже, если это случится раньше, мы полагаем, что у нас достаточно вытесненного топлива в магистралях. Так что, возможно, все в порядке.

— И это тоже обнадеживает, — сказал Хэйз.

Волновало ли что-то Хэйза, нельзя было расслышать за спокойным тоном его голоса, прозвучавшего по каналу связи с Землей. Достаточно серьезное отклонение траектории, если для этого надо даже запускать двигатель, никак не увязывалось с "небольшим дрейфом". Более того, пилота ЛЭМа не могла не беспокоить мысль об еще одной неконтролируемой утечке из газовых баков "Аполлона-13", один из которых находился в посадочной ступени любимого лунного модуля Хэйза.

Но если Хэйза, временно замещавшего командира, и тревожили подобные догадки, он никак не выдавал этого. Эмоции было не в правилах ни у Лоувелла, ни у Конрада, ни у Армстронга, ни у любого другого командира корабля. Чего придерживался сейчас и Хэйз. А тем, кто не способен держать свои эмоции при себе, стоит заняться другим делом.

Паря в ЛЭМе над свободным левым рабочим местом, Хэйз отключился от линии связи и придвинулся к шкафу в задней части кабины. Среди прочих личных вещей астронавты пронесли на борт маленький магнитофон и несколько кассет с записями любимых песен. Никто, конечно, не надеялся, что на пути к Луне на музыку найдется время, но после сброса ЛЭМа, который бы доставил на корабль груз лунных камней с Фра-Мауро, они собирались насладиться песнями. Сейчас же "Водолей" все еще был пристыкован к "Одиссею", грузовой отсек был пуст, но "Аполлон-13", неоспоримо, летел домой, и Хэйз собирался послушать музыку. За терминалом КЭПКОМа Ванс Бранд слушал треск по каналу связи. Но тишину нарушил не беспокойный голос временного командира, а вступительные аккорды "Эры Водолея" — первой песни, которую попросили записать астронавты. По всему залу управления операторы слушали ее и улыбались друг другу. Было слышно, как Фрэд Хэйз слегка подпевал.

— Эй, Фред, у тебя там наверху женщина что ли? — вызвал его Бранд.

— Для меня нет ничего невозможного, — засмеялся ему в ответ Хэйз.

— Ну, раз у тебя хорошее настроение, то позволь мне его поднять еще выше, — сказал Бранд, — Кое-кто только что принес отчет по ресурсам. Вы потребляете от 11 до 12 ампер в час. Это на пару ампер ниже, чем запланировали парни из ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ, так что все идет хорошо.

— Понял, — прозвучал голос Хэйза на фоне музыки.

— И, кроме того, по нашим прикидочным графикам, вы на расстоянии около 44 тысяч миль от Луны. ДИНАМИКА мне говорит, это означает, что вы вошли в сферу притяжения Земли и начинаете ускоряться.

— Я так и думал, что пора ее пересечь, — сказал Хэйз.

— Принял, — ответил Бранд.

— Мы на пути к дому.

— Это точно.

Хэйз немного убавил громкость магнитофона, оставил его парить в воздухе позади себя и переместился по направлению к окну. Если уж они на самом деле пересекли невидимую сферу между Землей и Луной, он хотел бросить прощальный взгляд назад. Обзор не должны были загораживать опоры ЛЭМа, направленные к Луне, тем более что окна тоже смотрели в ту сторону. Учитывая спящих товарищей и тишину в кабине, за исключением металлического звука из магнитофона, обстановка обещала быть приятной. Но внезапно все изменилось.

Как только Хэйз достиг окна, корабль потряс до дрожи знакомый удар. Он выкинул вперед руки, ухватившись за переборку, и застыл в полете. По существу, звук был таким же, как и при ночном ударе в понедельник, хотя и, несомненно, тише. Ощущения, по существу, были такими же, как и при ночном сотрясении в понедельник, хотя и, несомненно, менее сильными. Если Хэйз не ошибался, а он был в этом уверен, звук шел не от сервисного модуля, а с другого конца пары "Водолея" с "Одиссеем". Он шел прямо у него из-под ног — из посадочной ступени ЛЭМа.

Хэйз с трудом глотнул. Это, должно быть, разрыв предохранительной мембраны бака гелия. Когда Земля предупреждает тебя о возможном прорыве, а моментом позже твой корабль грохочет и трясется, то, скорее всего, эти события взаимосвязаны. Но инстинктивно Хэйз, который лучше других на борту знал "Водолей", чувствовал, что это не так. Разрыв предохранительной мембраны так не звучит и так не ощущается. Осторожно подлетев к своему иллюминатору, он глянул через него и увидел нечто новое. Подобно тому, как сорок часов назад Джим Лоувелл обнаружил истекавший мимо его окна газ, теперь Фред Хэйз, пилот ЛЭМа, был встревожен аналогичным выбросом снаружи своего окна. От посадочной ступени "Водолея" поднималось толстое белое облако снежных хлопьев — ничего похожего на туманную струю гелия из предохранительной мембраны.

— Так, Ванс, — сказал Хэйз максимально ровным голосом, — Я только что слышал небольшой глухой удар, звучащий снизу из посадочной ступени, и видел откуда-то оттуда снежный ливень. Я сомневаюсь, — сказал он с некоторой надеждой, — что это похоже на гелий сверхкритичной плотности.

Бранд замер в своем кресле.

— Так, — сказал он, — Мы поняли, что у тебя глухой удар и снежные хлопья. Мы здесь все обдумаем (ПРИМ.ПЕРЕВ. — разговор состоялся в 97 часов 13 минут полетного времени).

Это мгновенно взволновало всех людей в Центре управления.

— Ты слышал этот разговор, — с терминала УПРАВЛЕНИЯ спросил Дик Торсон офицера по реактивному движению своей команды поддержки Гленна Уоткинса.

— Слышал.

— Посмотри, как там сверхкритичный?

— Без изменений, Дик, — сказал Уоткинс.

— Без?

— Без. Он все еще растет. Так что это был не он.

— УПРАВЛЕНИЕ, это ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, вызвал Джерри Гриффин с директорского терминала.

— Слушаю, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, — ответил Торсон.

— Готово объяснение этого удара?

— Нет, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

— ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это КЭПКОМ, — вызвал Бранд.

— Слушаю, КЭПКОМ, — ответил Гриффин.

— Кто-нибудь знает, чем был вызван удар?

— Еще нет, — сказал Гриффин.

— Мы можем им вообще что-то сообщить? — спросил Бранд.

— Сообщите, что это был не гелий.

В то время как Бранд переключился на канал связи с кораблем и Гриффин приступил к опросу своих операторов по внутренней директорской связи, Боб Хеселмейер просматривал экран терминала ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ. Пробежав глазами по индикатору кислорода, гидроксида лития, углекислого газа и воды, он остановился на батареях, четырех драгоценных источниках посадочной ступени "Водолея", которые, работая вместе, едва обеспечивали энергией истощенный и перегруженный корабль. Индикатор батареи номер два постепенно опустился ниже положенного уровня и продолжал падать, как столь знакомое воспоминание о датчике кислорода во втором баке "Одиссея".

Если датчики не врали, то что-то замкнуло в батарее лунного модуля, как коротнуло в баке сервисного модуля в понедельник ночью. И если это было замыкание, то эта батарея, как и тот бак, скоро выйдет из строя, сократив на целую четверть электрическую мощность, которую Хьюстон и "Грумман" расписали до последнего знака после запятой. Показатели на экране были слишком предварительными, чтобы Хеселмейер сообщил о них Гриффину. И если Хеселмейер не передаст их Гриффину, Гриффин не передаст их Бранду, а тот не сможет передать их Хэйзу.

На данный момент, возможно, так было даже лучше. Фред Хэйз стоял у окна, смотрел на растущее облако хлопьев, окружающее дно ЛЭМа, и ему было достаточно бремени временного командира корабля.

Когда в "Водолее" взорвалась батарея номер два, Дон Арабиан находился в здании 45. Хотя кабинеты Арабиана были расположены за четверть мили от Центра управления, запрятанные в безликих коробках, где работали такие люди, как Эд Смайли, сам Арабиан находился почти на самой окраине. У него с помощниками были установлены почти такие же мониторы, за какими работали люди в Центре управления. Они прослушивали те же переговоры с кораблем, и они следили за теми же потоками данных. Единственное отличие состояло в том, что каждый оператор Центра управления отвечал лишь за свою небольшую часть командного модуля или ЛЭМа. Арабиан же отслеживал все данные. И когда индикатор батареи номер два пополз вниз, он понял, что сейчас зазвонит телефон.

Та часть здания 45, где работал Дон Арабиан, среди сотрудников Космического Центра была известна, как Расчетный отдел экспедиций, или "МЭР". Самого же Арабиана называли Безумный Дон. Сотрудникам "МЭРа" эта кличка нравилась. Среди ученого сообщества, большинство из которых были из Техаса, а основной чертой которых была вялость, Арабиан был буквально, как вихрь. И больше всего он любил говорить о своих системах. Для Арабиана, как и для остальных пятидесяти-шестидесяти сотрудников Расчетного отдела экспедиций, каждая гайка, лампочка или другая часть оборудования космического корабля выражалась в виде систем. Топливный элемент был энергетической системой. ЛЭМ был посадочной системой. Отдельная аварийная лампочка, вместе с ее нитью накаливания, винтовым цоколем и хрупкой стеклянной колбой, была осветительной системой. Даже самих астронавтов, чьей работой было нажатие кнопок для включения остальных систем, они очень бестактно именовали системами.

Всего в командном модуле было 5.6 миллиона таких систем, а в ЛЭМе — на несколько миллионов больше. Когда в любой из них возникала неполадка, задачей Дона Арабиана было разобраться, в чем причина. При любой аварии выходила из строя какая-либо часть оборудования, и, если задачей людей в Центре управления было обнаружить эту неисправную часть, то Арабиан должен был понять причину поломки. Когда Фред Хэйз доложил об ударе в посадочной ступени, и на экране параметров ЛЭМа в Расчетном отделе экспедиций заколебалась стрелка второй батареи, Арабиан приступил к работе. Через несколько минут зазвонил телефон.

— Расчетный отдел, — отозвался Арабиан.

— Дон? Это Джим МакДивитт.

Конечно, Арабиан ожидал услышать МакДивитта. Командир на "Джемини-4" и "Аполлоне-9", а сейчас руководитель программы "Аполлон", наблюдал за "Аполлоном-13" с терминала последнего ряда Центра управления. Если что-то случалось с "Одиссеем" или "Водолеем", МакДивитт был первым, кто требовал ответов от Арабиана.

— Я вижу, что у тебя там проблемы, — сказал Арабиан.

— Ты следишь за второй батареей? — спросил МакДивитт.

— Слежу.

— И что ты думаешь?

— Я думаю, у нас проблема.

На другом конце линии возникла беспокоящая тишина.

— Джим, — почти со смехом сказал Арабиан, — ты еще не обедал?

— М-м-м, нет.

— Так почему бы тебе не подняться и не присоединиться ко мне. Я закажу пиццу, и мы во всем разберемся.

Безразличие Арабиана было, скорее, не высокомерием, а самоуверенностью. Он был уверен, что, сколько бы его не поджимало время, он изучит проблему "Водолея" и найдет ее причину. Каждая из четырех батарей ЛЭМа состояла из набора серебряно-цинковых пластин, погруженных в раствор электролита. Пластины и электролит вместе вырабатывали электричество, но они также производили такие побочные продукты, как водород и кислород. Обычно оба ненужных газа выделялись в таких малых количествах, что их едва ли можно было обнаружить. Но иногда батарея вырабатывала излишнее количество газов, которые скапливались в полости под крышкой. Арабиан всегда отпускал шутки по поводу этой полости. Когда комбинация водорода и кислорода начинает скапливаться в небольшом пространстве, начинает расти давление, и тогда достаточно искры, чтобы устроить маленький взрыв. Конечно, внутри батареи — самое место для искры, и, когда Хэйз доложил о звуке удара и хлопьях, Арабиан решил, что эта маленькая бомба, которая могла взорваться в любом из ранее летавших ЛЭМов, наконец, сработала.

Однако этот диагноз был не так плох. После консультаций с уполномоченным представителем компании "Игл-Пичер", подрядчиком-производителем этих батарей, Арабиан заключил, что повреждение, нанесенное ЛЭМу, легко исправить. Очевидно, взрыв был слабым — это подтверждалось тем, что вторая батарея продолжала функционировать. Более важно, что разрушение батареи, в известной степени, могла компенсировать остальная часть электрической системы. Энергосистема ЛЭМа была спроектирована таким образом, что, когда одна из четырех батарей космического корабля перестанет справляться с нагрузкой, ее работу частично возьмут на себя остальные три. После того как Арабиан и уполномоченный специалист изучили данные, они обнаружили, что батареи номер один, три и четыре увеличили свою мощность, позволяя стабилизироваться второй батарее. Арабиан понимал, что для следующих полетов систему необходимо изменить. ЛЭМ больше не должен летать с маленькими гранатами, встроенными в его корпус. Хотя до сих пор батареи "Аполлона-13" выглядели устойчиво.

Вместе с человеком из "Игл-Пичер" и инженером-электриком "МЭРа" Арабиан направился в конференц-зал здания 45. Через пару минут там появился и Джим МакДивитт в сопровождении двух представителей "Грумман", производителя ЛЭМа. Вскоре прибыла заказанная пицца Арабиана.

— Парни, — сказал начальник "МЭРа", отрывая кусок пиццы и толкая коробку к МакДивитту, — мы проанализировали данные, и есть хорошая новость: это не большая проблема, — он повернулся к инженеру из "Игл-Пичер". — Вы согласны?

— Не большая проблема, — сказал инженер.

— Ну, так батареи будут работать? — спросил МакДивитт.

— Должны, — ответил Арабиан.

— А мы сможем их нагрузить на требуемую мощность?

— Должны, — сказал Арабиан, — Мы вытащим несколько ампер, так что, как нам кажется, мы в любом случае останемся в пределах ошибки.

— Значит, это был не взрыв? — спросил представитель "Грумман".

— О, это был взрыв, — сказал Арабиан.

— Но ведь на самом деле… ничего не взорвалось, — поправил представитель "Груммана".

— Безусловно, взорвалось, — сказал Арабиан, пережевывая пиццу, — Взорвалась батарея.

— Но можем ли мы тогда использовать этот термин? Я думаю, что батарея еще работает. Народ сильно взволновали ваши слова о взрыве.

— А какой термин вы предлагаете?

Представитель "Грумман" ничего не сказал.

— Послушайте, — сказал после паузы Арабиан, — Вы знаете, что нет проблем, и я знаю, что нет проблем. Но если батарея взрывается, то я так и говорю. И если взрывается бак, то я тоже так и говорю. И если экипаж взорвется, я тоже так скажу. Парни, ведь это всего лишь системы, и, если вы не будете честны с собой о том, что случилось, вы никогда не сможете исправить ситуацию.

Арабиан закончил есть кусок пиццы, выудил из коробки другой и бегло глянул на свои наручные часы. Семь или восемь миллионов других систем "Аполлона-13" требовали его ежедневного внимания, и несколько лишних минут — это все, что он мог позволить себе на рабочий обед.

Джим Лоувелл был удивлен, сколько событий произошло с его ЛЭМом, пока он спал. Еще в десять утра в среду он проплыл через туннель в "Одиссей", чтобы поспать, а в три дня уже собирался вернуться назад. Четыре с половиной часа сна — это его самый продолжительный отдых после инцидента, а за сорок восемь часов до посадки сон — не лучшее время.

Как и всегда в этом полете, Лоувелл проснулся раньше, чем с Земли прозвучала команда подъема. Поднявшись из своего кресла замерзшего командного модуля, он осмотрелся затуманенным взглядом и через нижний приборный отсек проплыл к туннелю. Однако, перед тем как спуститься в ЛЭМ, он остановился и задумался. Его уже и раньше посещала мысль нарушить одни из непреложных правил любого полета, а сейчас он, почти импульсивно, решил сделать это. Расстегнув две или три пуговицы полетного комбинезона, он добрался до своего теплого нижнего белья, ощупал биометрические датчики, прилепленные к его груди перед субботним стартом, и с болью начал их отрывать.

Было много причин, как считал Лоувелл, почему надо снять электроды. Во-первых, из-за них чесалось тело. Клей, которым их приклеивали, предположительно был гипоаллергенным, но через четыре дня полета даже самый мягкий клей вызвал раздражение кожи, а этот клей — тем более. И, что более важно, отключение датчиков сэкономит энергию. Биометрическая система, которая передавала на Землю медицинские параметры астронавтов, запитывалась от тех же четырех батарей, что снабжали энергией остальное оборудование ЛЭМа. Хотя электроды вряд ли много съедали, но и на них все еще приходилась своя доля ампер. И, наконец, была проблема тайны личной жизни. Как и любой пилот-испытатель, Лоувелл всегда гордился своей способностью не выдавать эмоции в голосе, летел ли он в отключенной кабине "Банши" над Японским морем или в отключенном ЛЭМе над обратной стороной Луны. В то время как внешние телодвижения можно подчинить своей воле, с подсознательными рефлексами ничего не поделаешь. Никому не удастся контролировать учащенное дыхание и пульс — даже самому спокойному летчику в случае аварийной ситуации. Лоувелл не знал, как увеличился его сердечный ритм после взрыва, прервавшего их экспедицию ночью в понедельник, но его мучила мысль, что об этом знает каждый, начиная с полетного медика, оператора ДИНАМИКИ и заканчивая дежурными журналистами. И если в следующие два дня произойдет еще одна авария, то он совсем не испытывал желания, чтобы о его сердцебиении узнал весь мир. Сорвав электроды и скомкав, он запихал их в пакет и толкнул себя в направлении ЛЭМа.

— С пробуждением, — сказал Хэйз, из туннеля показалась голова Лоувелла, — Похоже, ты, наконец, немного отдохнул.

Лоувелл посмотрел на свои часы.

— Ого, — сказал он, — Похоже, да.

— Джек спускается? — спросил Хэйз.

— Нет, — Лоувелл полностью влетел в кабину, — Все еще видит сны. Как у тебя здесь внизу идут дела?

— Ну, — сказал Хэйз, — они приняли окончательное решение ближе к ночи провести курсовую коррекцию. Возможно, в 105 часов. Наша траектория сильно опускается.

— М-м-м… — произнес Лоувелл.

— И еще они почти уверены, что мы успеем его выполнить до взрыва гелия.

— В этом есть смысл…

— Также, — продолжал Хэйз, — Похоже, у нас неприятность в посадочной ступени.

— Неприятность…?

— Взрыв. И небольшая утечка.

Командир долго смотрел на своего пилота ЛЭМа, потом потянулся к наушникам и включил микрофон.

— Хьюстон, это "Водолей", — вызвал Лоувелл.

— Принято, Джим, — ответил Хьюстон голосом Ванса Бранда, — Доброе утро.

— Скажи-ка мне, Ванс, что творится с утечкой из посадочной ступени? Что вытекает? Еще продолжается?

Бранд, который пока не получил из здания 45 доклад от Арабиана и МакДивитта, уклонился от ответа:

— Об этом доложил Фред. Он все еще это видит?

Лоувелл повернулся к Хэйзу с вопросительным выражением на лице. Хэйз потряс головой.

— Нет, — сказал Лоувелл, — Фред больше ничего не видел.

— Хорошо, — не уточняя, сказал Бранд.

Лоувелл ожидал, не добавит ли чего КЭПКОМ, но Бранд промолчал. На жаргоне радистов, как понимал Лоувелл, это многое значило. Бранд не знал, что это был за взрыв, и, почти наверняка, он бы предпочел, чтобы командир его не расспрашивал. Одно дело, когда вездесущая пресса слышит, как КЭПКОМ разъясняет проблему экипажу, и совсем другое, когда на вопросы командира КЭПКОМу нечего сказать. Лоувелл немного подождал, а потом сменил тему.

— Также я понял, — сказал он Бранду, — что примерно в 105 часов ожидается выброс сверхкритичного гелия.

— Ближе к 106-му или 107-му часу, — поправил Бранд.

— И незадолго до этого нам придется выполнить курсовую коррекцию?

— Принято, — сказал Бранд. — Это надо сделать не только для того, чтобы гарантировать давление топлива, но и чтобы запитать реактивные стабилизаторы на случай, если выйдет гелий. Таким образом, если его выброс вас немного крутанет, то вы сможете сохранить управление.

— Принято, я смогу сохранить управление, — скептически повторил Лоувелл.

Он отключил микрофон, и, поджав губы, решил, что ему совсем не понравилось услышанное. Эти новые проблемы возникли, когда вахту нес Хэйз, но их невозможно было решить во время дежурства Лоувелла. На мгновение он ощутил сильную зубную дрожь. Неожиданно в наушниках зазвучал голос Бранда:

— Для тебя есть еще кое-что, Джим. Не мог бы ты перевести переключатель своих биометрических датчиков в другое положение? А то мы получаем сигнал, но в нем нет никаких данных.

Лоувелл молчал. Бранд молчал. Прошло три секунды, и человек на Земле, безмятежно сидя за своим терминалом, ожидал ответа человека с корабля.

— Да будет вам известно, Хьюстон, — наконец, сказал командир, — что на мне нет биодатчиков.

Лоувелл слушал канал связи с Землей в ожидании, как он полагал, выговора от Хьюстона. Вместо этого несколько секунд продолжалась тишина. Наконец, Бранд, сам являвшийся астронавтом, который, как и Лоувелл, был обучен мастерству летчика-испытателя, и, как и Лоувелл, однажды мог оказаться далеко от родного дома в неисправном космическом корабле, вышел на связь.

— Понятно, — только и сказал КЭПКОМ.

Лоувелл улыбнулся самому себе. Когда закончится этот полет, надо не забыть поставить Бранду пива.

— Мэрилин! — позвала Бетти Бенвеер из хозяйской спальни дома Лоувеллов в Тимбер-Коув. Ответа не последовало.

— Мэрилин! — позвала она снова. Снова нет ответа.

Насколько знала Бетти, Мэрилин находилась в гостиной. Оттуда было всего десять шагов до спальни, где Бетти стояла с телефонной трубкой в руке. Звонок был по-настоящему срочный. Но если даже Мэрилин и слышала голос подруги, то никак не реагировала.

Бетти взглянула на свои часы и сразу поняла в чем дело. Была среда, половина седьмого вечера, время вечерних новостей. Всякий раз. Когда Джим был в космосе, Мэрилин свято соблюдала это время. Еще в течение получаса она будет сидеть перед телевизором, включив канал "Си-Би-Эс" и погрузившись в репортаж Уолтера Кронкайта о ходе экспедиции своего мужа.

Когда жены астронавтов хотели получить честную информацию о состоянии корабля или астронавтов, они обычно переключались на Жуля Бергмана. Этот корреспондент "Эй-Би-Си" всегда предлагал своей аудитории только самую мрачную и не приукрашенную правду, хотели этого слушатели или нет. Всегда было нелегко принять сказанное Бергманом, но плюсом являлось то, что вы были уверены, что услышали самое худшее. Если в данный момент он не касался состояния экспедиции, то, гарантировано, там ничего и не произошло. Минусом было то, что почти всегда передачи Жуля Бергмана были непродолжительными. После пары дней его жестоко откровенных репортажей семья члена экипажа чувствовала себя буквально выжатой, как лимон. И тогда наступало время переключиться на Уолтера Кронкайта.

Репортажи Кронкайта были не менее достоверны, чем у Бергмана, и не менее честные, но, в целом, более приятные. Новости от Уолтера Кронкайта воспринимались легче. Поэтому по вечерам Мэрилин Лоувелл и жены остальных астронавтов переключали телевизоры на этого добросердечного журналиста. Сегодняшний вечер не был исключением. Пока Бетти Бенвеер стояла в хозяйской спальне, нервно посматривая на телефонную трубку и раздумывая, не осмелиться ли попросить абонента подождать, Мэрилин пристроилась на краешке кресла в гостиной и наклонилась вперед, отрешившись от всего мира.

— Добрый вечер, — начал Кронкайт, сидя за своим столом на фоне спроецированного изображения Земли с Луной, — Сегодня, медленно приближаясь к дому, космический корабль "Аполлон-13" немного сбился с курса. Сейчас он прошел четверть пути от Луны, но его текущий курс не способен вернуть корабль на Землю, как вы здесь видите. Вместо этого он промахнется мимо атмосферы, а экипаж погибнет. Именно поэтому на 11:43 вечера по восточному времени запланирован запуск для курсовой коррекции.

— Ранее этим вечером пресс-секретарь Белого Дома Рон Зиглер сказал, что для спасения экипажа "Аполлона-13" нет необходимости в помощи других стран, "хотя мы высоко ценим эти предложения". Тем не менее, Советский Союз направил шесть военно-морских судов в район посадки в Тихом океане, а Британия — шесть судов в альтернативный район в Индийском океане. Франция, Нидерланды, Италия, Испания, Западная Германия, Южная Африка, Бразилия и Уругвай привели свои военно-морские силы в состояние готовности. Президент Никсон первоначально запланировал на завтрашний вечер свое обращение к нации по поводу вьетнамской войны, в ответ на антивоенные митинги, прокатившиеся по всей стране. Но сегодня утром Президент отложил речь до начала следующей недели, заявив, что спасение астронавтов сейчас самое важное дело. Подробности из Белого Дома — у корреспондента "Си-Би-Эс" Дэна Разера.

Что собирался рассказать Дэн Разер, Мэрилин так и не услышала, потому что, как только он появился на экране телевизора, в дверях гостиной показалась Бетти Бенвеер.

— Мэрилин! — настойчиво прошептала Бетти, — Ты не слышишь, как я тебя зову?

— Что? — рассеянно сказала Мэрилин, — Нет, нет. Я смотрю новости.

— Заканчивай смотреть. Тебе звонит Президент Никсон.

— Кто?!

Мэрилин вскочила с кресла и побежала в спальню. Ей льстил звонок от Президента, но даже в сложившихся обстоятельствах она была удивлена. В то время как никто в Хьюстоне не сомневался в искренней заинтересованности Никсона в благополучном спасении экипажа "Аполлона-13", но никто и не питал иллюзий, что какой-либо космический полет стоит на первом месте его ежедневных дел.

Джон Кеннеди, который никогда не был любимцем Никсона, поставил перед народом задачу высадиться на Луне до конца 60-х годов. Линдон Джонсон упорно претворял эту программу в жизнь. И хотя историческая высадка "Аполлона-11" на Луну произошла в июле прошлого года во время срока правления Никсона, Президент чувствовал, и вполне справедливо, что народ мало уважал его за это достижение, снимая шляпы перед недавно ушедшим в отставку Джонсоном и убитым Кеннеди. И теперь, когда "Аполлон-13" направлялся домой, у Мэрилин Лоувелл не было причин верить, что Президент нашел время и желание заниматься этим кризисом больше, чем другими многочисленными кризисами, с которыми он столкнулся в первый год правления.

На самом деле, Никсон был искренне обеспокоен. Во время успешной экспедиции "Аполлон-8", за месяц до инаугурации, Никсон выразил восхищение этим полетом и особую признательность экипажу, совершившему первый облет Луны. После возвращения Фрэнк Борман, Джим Лоувелл и Билл Андерс были приглашены на инаугурацию Президента, а позже, когда он занял место в Белом Доме, попали к нему на обед, причем, не в официальных залах на первом этаже особняка, а в гостевых наверху. Мэрилин помнила, как была очарована во время экскурсии, устроенной словоохотливым Никсоном по своему новому владению, когда он несколько раз останавливался перед комнатами, о существовании которых и сам не догадывался, указывая на них с улыбкой смущения и пожимая плечами, мол, я знаю не больше вас.

Зная о том, что экипаж "Аполлона-8" высоко ценит президентское внимание, Никсон, как и многие влиятельные люди, считал, что лучшее, что он может сделать для них, это предложить на него работать. После "Аполлона-8" Лоувелл дал ясно понять, что собирается оставаться в космической программе, по крайне мере, пока не получит шанс высадиться на Луну, и Никсон не собирался задавать вопросы о его решении. Однако Фрэнк Борман и Билл Андерс сразу после возвращения ушли из космического агентства, и этим тут же воспользовался Президент. Борман, никогда не доверявший политикам, отклонил приглашение войти в команду Белого Дома. Андерс был не столь осторожен: он принял назначение на должность исполнительного секретаря Национального совета по аэронавтике и космическому пространству, консультативного органа, возглавляемого вице-президентом — в то время Спайро Эгню.

В прошлую субботу, когда коллега Андерса по "Аполлону-8" поднялся на борт "Аполлона-13", исполнительный секретарь в соответствии со своими обязанностями сопровождал вице президента на запуск во Флориду. После этого экипаж благополучно отправился к Луне, Эгню улетел на какое-то политическое мероприятие в штат Айову, и Андерс был свободен. В понедельник все изменилось. Когда "Аполлон-13" сотрясся от удара и началась утечка, Эгню и Никсон дали понять, что хотят быть в курсе событий, а на Национальный совет по аэронавтике и космическому пространству свалилась куча работы.

Андерс не подчинялся напрямую Вашингтону, но его помощник Чак Фридлендер получил приказ быстро вылететь из Флориды, чтобы каждые два часа отправлять сводки в Зал заседаний Кабинета Белого Дома. Рано утром следующего дня Фридлендер прибыл в Национальный аэропорт, но в поле зрения он не обнаружил ни одного такси. Тогда он заскочил в припаркованный возле терминала городской автобус, показал водителю свое удостоверение, поспешно объяснил цель своего визита в город и попросил довезти до здания 1600 на Пенсильвания-авеню. Водитель отреагировал даже лучше, чем ожидал Фридлендер, покинул свой маршрут и вместе с горсткой других пассажиров отвез его прямо к воротам Белого Дома. Через несколько минут Фридлендер был внутри и провел свой первый брифинг. На следующий день прибыл Андерс, и они вместе с Фридлендером были вызваны в Овальный кабинет для личных консультаций с Президентом. Когда мужчины представились, у Никсона был единственный вопрос.

— Билл, я хочу знать, каковы шансы на то, что экипаж вернется домой.

— Шансы, господин Президент? — переспросил Андерс.

— Да, статистическая вероятность.

— Ну, сэр, на данный момент я бы дал 60 на 40.

Президент неодобрительно фыркнул:

— Я уже разговаривал с Фрэнком Борманом. Он назвал 65 на 35.

Андерс и Фридлендер посмотрели друг на друга.

— Ну, господин Президент, — уступчиво сказал Андерс, — Я полагаю, что Фрэнк знает лучше.

Большую часть вторника и среды оба мужчины провели в небольшой комнате, примыкающей к кабинету Никсона, глядя телевизионную передачу об экспедиции с участием ветерана "Аполлона-11" Майка Коллинза, составляя заявления вместе с президентским спичрайтером и готовясь предоставить Президенту текущие шансы по его запросу. И теперь под конец дня в среду Никсон казался удовлетворенным этими процентами в пользу экипажа "Аполлона-13" и решил, что пора позвонить их семьям со словами поддержки. Он начал с жены командира, за достижениями которого следил с 1968 года.

— Госпожа Лоувелл? — спросил голос оператора из Белого Дома.

— Да? — задыхаясь от бега в хозяйскую спальню, сказала Мэрилин.

— Пожалуйста, подождите Президента.

Мэрилин ожидала несколько секунд в тишине, потом услышала щелчок и звук поднимаемой трубки.

— Мэрилин? — сказал знакомый хрипловатый голос, — Это Президент.

— Да, господин Президент. Как поживаете?

— Прекрасно, Мэрилин. Более важно, как у вас дела?

— Ну, господин Президент, мы стараемся держаться.

— А как там… Барбара, Джей, Сюзан и Джеффри?

— Так, как и можно было ожидать, господин Президент. Я не уверена, осознает ли Джеффри, что происходит, но остальные трое все узнают из телевизора.

— Ну, я только хотел, чтобы вы знали, Мэрилин, что ваш Президент и весь народ с обеспокоенностью следят за развитием событий с вашим мужем. И делается все, чтобы Джим вернулся домой. Мне докладывает ваш старый друг, Билл Андерс.

— Очень приятно слышать, господин Президент. Передайте мои самые лучшие пожелания Биллу.

— Обязательно передам, Мэрилин. Госпожа Никсон просила сказать, что она молится за вас. Продержитесь еще пару дней, и, может быть, мы снова отобедаем все вместе в Белом Доме.

— Мне будет очень приятно, господин Президент, — сказала Мэрилин.

— Ну, тогда до встречи, — сказал Президент, и линия замолчала.

Мэрилин повесила трубку с некоторым изумлением, улыбнулась Бетти и вернулась в гостиную. Она была благодарна за этот звонок, но страстно желала вернуться к телевизору. У Ричарда Никсона были приятные пожелания, но у Уолтера Кронкайта — суровые новости. Когда она опять заняла место возле телевизора, "Си-Би-Эс" все еще продолжали тему Аполлона-13". На экране появилось лицо другого космического журналиста Дэвида Шумахера.

— На расстоянии 179 тысяч миль последний час на "Аполлоне-13" прошел без каких бы то ни было новых проблем. Прямо сейчас астронавты отдыхают перед проведением курсовой коррекции, которая должна их вернуть в коридор входа в атмосферу. Еще раз: этот запуск намечен на 11:43 ночи. На самом деле, запуск можно было бы осуществить и завтра, но экипажу гораздо приятней лечь спать с осознанием того, что они уже в коридоре. Заметим, что если бы все шло по первоначальному полетному плану, то девять минут назад "Водолей" с Лоувеллом и Хэйзом на борту совершил бы посадку на Луне. Со всеми этими переживаниями мы также забыли, что сегодня тот день, когда Кен Маттингли должен был заболеть корью. Но этого не случилось.

Мэрилин приблизилась, убавила звук и слегка нахмурилась. Посмотрев десятки таких репортажей многими вечерами во время четырех космических экспедиций ее мужа, она никогда не понимала, как телекомпании отбирают информацию для программ. Но по сравнению со звонком Президента и грохотом телевизионных микроавтобусов за стенами дома, краснуха Кена Маттингли и первоначальный план "Аполлона-13" казались слишком незначительными.

У экипажа не было времени на ободряющие звонки от Президента. Когда в среду закончились часовые вечерние новости и на Хьюстон легла настоящая ночь, у Лоувелла, Суиджерта и Хэйза мысли были заняты не только предстоящей через несколько часов курсовой коррекцией. Центр управления принял решение, что командный модуль "Одиссей", находившийся в спящем состоянии с ночи понедельника, на короткий промежуток времени должен быть включен.

За последние сорок восемь часов, с тех пор как трое астронавтов покинули корабль и перебрались в "Водолей", в "Одиссее" конденсировалась влага. Если от этого было плохо людям, находившимся в относительно изолированной капсуле кабины, то всей электронике, установленной под тонкой оболочкой космического корабля, было еще хуже. При температуре внешней поверхности, доходящей до минус 170 градусов, даже наилучшая система пассивного теплового контроля не всегда могла обеспечить поддержание нормальной температуры электрической начинки корабля. Поэтому помимо вращений "ПТК" большая часть чувствительной электроники была снабжена индивидуальными нагревателями, которые включались, когда корабль отворачивался от ослепительных лучей Солнца и снова отключались, когда он возвращался назад. Но, когда "Одиссей" отключили, питание пропало и у нагревателей, а вместе с ним исчезла и тепловая защита.

Из миллионов систем командного модуля несколько были более чувствительны к переохлаждению или необходимы для входа в атмосферу — это реактивные стабилизаторы положения и гироплатформа. Стабилизаторы командного модуля, как и стабилизаторы ЛЭМа, работали на жидком топливе, которое превращалось в газ, когда попадало в космос. Как и любая жидкость, эта не должна была охлаждаться ниже определенной температуры, чтобы не превратиться в густую кашу или лед, когда она не сможет пройти по топливным магистралям и попасть в стабилизаторы.

Гироплатформа была еще более чувствительна к холоду. Если ее температура упадет слишком низко, то смазка в опорах трех гироскопов станет вязкой и точность гироплатформы снизится. Более того, бериллиевые части гироскопа начнут сжиматься, нарушив чрезвычайно точный баланс прибора. Ночью в среду, когда впереди у командного модуля были еще, по меньшей мере, сорок часов в глубоком космическом вакууме, Гари Коэн, офицер Золотой команды по системам ориентации, навигации и управления, решил прикинуть, сколько еще его системы могут протянуть в холоде. Первый, с кем он поговорил, это уполномоченный представитель подрядчика-производителя гироплатформы.

— Мне кое-что от тебя надо, — попросил Коэн специалиста, спешащего в комнату поддержки ОРИЕНТАЦИИ, где располагались представители подрядчика, — Посмотри ваши технические записи об испытаниях инерциального модуля по приведению его в рабочее состояние из полностью холодного.

— Полностью холодного состояния? — переспросил инженер.

— Полностью, — сказал Коэн, — Без нагревателей.

— Это легко. Мы не проводили таких испытаний.

— Нет? — спросил Коэн.

— Нет. А зачем? Эти модули должны быть подогреты. Мы знали, что если лететь без подогрева, то они не будут работать.

— Так, у тебя вообще нет данных по этому вопросу? — спросил Коэн.

— Ну, — после паузы сказал инженер, — один из наших людей в Бостоне забрал гироустройство на ночь к себе домой и случайно забыл его в своем микроавтобусе. Температура опускалась ниже нуля, но на следующий день устройство сразу заработало без проблем.

— И все? — Коэн взглянул на собеседника.

— Извини, — пожал тот плечами.

Имея так мало полезной информации, ОРИЕНТАЦИЯ, как ДИНАМИКА, НАВИГАЦИЯ и ЭЛЕКТРИКА, знал, что существует единственный способ получить ответ. За некоторое время до входа в атмосферу на короткое время необходимо подать питание на тепловые сенсоры и телеметрию командного модуля, чтобы операторы проверили состояние всех внутренностей корабля. Если системы окажутся слишком холодными, придется рассмотреть вопрос об использовании нагревателей.

Запитывание командного модуля целиком на время, достаточное для его прогрева до нормальной температуры, израсходует драгоценную энергию батарей входа в атмосферу. Но, если учесть возможность подзарядки батарей от ЛЭМа, можно было сэкономить пару ампер. В среду в семь вечера Джек Суиджерт получил приказ на короткое время активировать свой командный модуль.

— "Водолей", это Хьюстон, — вызвал Ванс Бранд с терминала КЭПКОМа.

— Слушаю, Хьюстон, — отозвался Лоувелл от имени экипажа.

— Пока идет подготовка к запуску курсовой коррекции, у нас имеется процедура, которую вам необходимо принять, чтобы запитать командный модуль и включить оборудование, чтобы мы смогли проверить телеметрию.

— Запитать командный модуль?

— Подтверждаю, — сказал Бранд.

Лоувелл отключился от канала связи и через плечо посмотрел на Суиджерта, который с целью инвентаризации запасов копался в продовольственных пакетах, а теперь взглянул с удивлением.

— Ты это слышал? — спросил командир.

— Безусловно, — ответил Суиджерт, — я полагаю, что это недоразумение.

— Посмотрим, — сказал Лоувелл и вернулся на связь, — Так, Хьюстон. Джек подготовил бумагу и готов записать любые процедуры, которые вы передадите.

Суиджерт схватил полетный план, достал из нарукавного кармана комбинезона ручку и сам обратился к Земле.

— Ванс, на связи третий офицер экипажа ЛЭМа, я готов записывать, — сказал он.

— Хорошо, Джек, это длинная процедура. Возможно, займет два-три листа.

Суиджерт пролистал свой полетный план до пустых страниц. Бранд диктовал, а Суиджерт начал бешено строчить, пока они оба не поняли, что надо уменьшить темп. Нужно было задействовать батареи, запитать шины, включить инверторы, активировать сенсоры, перенаправить антенны и включить телеметрию. Хуже было то, что, в отличие от остальных процедур, которые заучил Суиджерт, это была совершенно импровизированная процедура частичного включения, которую он никогда раньше и не думал отрабатывать. Тем не менее, через полтора часа Суиджерт прекратил записывать процедуру, снял свои наушники и прыгнул в туннель "Одиссея", чтобы осуществить на практике то, что надиктовал ему Бранд.

Внизу, в "Водолее", Лоувелл и Хэйз, фактически, не видели, как продвигается работа Суиджерта, за исключением звука время от времени щелкающих переключателей, но на Земле все было по-другому. В среду в семь вечера на дежурстве была Золотая команда. За терминалом ОРИЕНТАЦИИ находился Бак Уиллафби, Чак Дейтерих — за терминалом ВОЗВРАТА, Дэйв Рид — ДИНАМИКА, а Сай Либергот сменил члена команды "Тигр" Джона Аарона за терминалом ЭЛЕКТРИКИ. У Либергота на экране, который последние два дня показывал одни нули, начали появляться точки. Через мгновения эти точки превратились в числа настоящих, надежных данных.

— Ты получаешь эти показатели? — спросил Либергот Дика Брауна из комнаты поддержки ЭЛЕКТРИКИ.

— Подтверждаю.

— Выглядят весьма прекрасно, — сказал Либергот.

— Весьма прекрасно, — согласился Браун.

По всему залу на экранах начали появляться аналогичные показатели от стабилизаторов, топливных магистралей и навигационного оборудования. Сидящие за терминалами операторы, которые уже успели принять отсутствие "Одиссея" как данность в этой экспедиции, были ошеломлены, как и ЭЛЕКТРИКА. В космическом корабле Суиджерт, который и осуществил это волшебное оживление, закончил свою работу, оттолкнулся обратно в туннель ЛЭМа и надел наушники.

— Итак, Ванс, — вызвал он, — Я полностью завершил процедуру. Каковы ваши показатели?

— Прекрасно, мы, действительно, получаем данные от тебя, Джек, — сказал Бранд.

— Ну, и как вам телеметрия на старом "Одиссее"?

Бранд посмотрел показатели на своем экране и прослушал отчеты, поступающие по внутренней связи от других операторов.

— Похоже, там не слишком замерзло, — сказал он через некоторое время, — Выглядит неплохо. Температура колеблется от плюс 30 до минус 5, в зависимости от солнечного угла, так что, видимо, там нет конденсата.

— Принято. Большое спасибо, — сказал Суиджерт.

— А теперь мы предлагаем тебе вернуться туда и снова выключить, воспользовавшись процедурой отключения.

— Принято, — сказал Суиджерт, снимая наушники, — Я приступаю.

Как только Суиджерт исчез в туннеле, Джим Лоувелл отступил назад и спиной прислонился к стене. Он был освобожден от работы со своим командным модулем, но ненадолго. Несомненно, хорошим известием было получить такие умеренные температурные показатели внутри корабля, хотя минус пять — это на 5 градусов ниже точки замерзания, что для чувствительного к холоду оборудования было некстати. Кроме того, если его командный модуль оживет хотя бы временно, то его ЛЭМ, очевидно, нет.

Незадолго до включения "Одиссея" Бранд, наконец, вышел на связь и сообщил ему, что причиной недавнего сотрясения и снежных хлопьев из посадочной ступени был взрыв батареи номер два, и, пока КЭПКОМ наспех зачитывал диагноз Дона Арабиана, что эта проблема незначительная, командиру было нелегко. Испорченная батарея включала аварийную лампочку на приборной панели, а поскольку инженеры не смогли сами предсказать взрыв батареи, то вряд ли можно было доверять их прогнозу о том, что все будет работать нормально (ПРИМ.ПЕРЕВ. — см. расшифровку радиопереговоров во время частичного включения командного модуля в 101:53 полетного времени в Приложении-14)

Больше всего Лоувелла беспокоил предстоящий запуск для курсовой коррекции. Даже если батареи ЛЭМа продолжат стабильно производить электричество и в командном модуле будет достаточно тепла для его функционирования, все это окажется бессмысленным, если космический корабль не вернется в середину коридора входа в атмосферу. И выяснится это достаточно скоро. Лоувелл протянул руку к переключателю микрофона, чтобы вызвать Бранда и спросить его, когда Хьюстон намеревается дать команду экипажу на процедуру подготовки запуска. Но, прежде чем он вышел на связь, Бранд окликнул корабль. Несомненно, КЭПКОМ думал о том же.

— Так, Джим, мы предлагаем открыть страницу 24 вашего системного руководства и быть готовыми для включения питания в 105 часов.

— Понял, Ванс, — сказал Лоувелл, с удовольствием доставая руководство, — Курсовая коррекция в 105. Я перехожу к странице 24.

— В основных чертах ситуация на текущий момент, — сказал Бранд, — Траектория немного пологая, 14-секундный запуск на 10-процентной тяге вернет нас в центр коридора.

— Принято. Понял, — Лоувелл вынул ручку из своего нарукавного кармана и записал.

— Мы не собираемся включать корабль полностью, так что у вас не будет ни компьютера, ни полетного таймера. Вы просто проведете ручной запуск, управляя двигателем при помощи кнопок "Старт" и "Стоп".

— Принято, — записывая, сказал Лоувелл.

— И, что касается ориентации, мы хотим, чтобы вы вручную ориентировали корабль, поместив Землю в центр вашего окна. Горизонтальную линию перекрестия оптического прицела установите параллельно земному терминатору. Если вы удержите ее в таком положении на протяжении всего запуска, ориентация будет правильной. Понятно?

— Я думаю, да.

Лоувелл принялся записывать эту инструкцию, но, осознав услышанное, остановился. Когда ЛЭМ отключили после запуска "ПК+2", вместе с ним отключилась и система ориентации. Когда это произошло, ориентация, которую Лоувелл так старательно переносил в понедельник ночью из командного модуля и с таким трудом проверялась по Солнцу в четверг, полностью пропала. Катастрофичным это могло бы стать для долгого запуска свободного возврата или еще более продолжительного "ПК+2", но не представляло проблемы для простого 14-секундного чиха двигателем, о котором просили Лоувелла. Для такого короткого запуска требуется лишь приблизительная ориентация с ошибкой в пределах 5 градусов.

Совершенно случайно Лоувелл был знаком с выполнением таких маневров. Шестнадцать месяцев назад, во время "Аполлона-8", ДИНАМИКА и НАВИГАЦИЯ в Хьюстоне заинтересовались, что произойдет, если на обратном пути с поверхности Луны лунный модуль вдруг потеряет свою гироплатформу и больше не сможет ориентироваться по звездам. Возможно ли, направив оптический прицел на Землю и разместив горизонтальную линию параллельно терминатору планеты — линии, отделяющей ночную сторону Земного шара от дневной стороны — выполнить запуск достаточно аккуратно, чтобы вернуть экипаж домой? Экипаж выполнил несколько простых экспериментов с Лоувеллом в роли штурмана и убедился, как им казалось, что, по крайней мере, при коротком запуске "космический прицел" позволяет совершить такой трюк. Эта процедура, несомненно, необходимая лишь на самый крайний случай, не попала в аварийные полетные инструкции и быстро забылась. Теперь же, пока Лоувелл записывал инструкции Бранда, он понял, что эта процедура, которую он помог разработать в первый раз, на второй может спасти его жизнь.

— Эй, — сказал он Бранду, — это похоже на то, что мы делали на "Аполлоне-8".

— Да, всех интересовало, вспомнишь ли ты ее. И, ей-богу, ты вспомнил, — сказал Бранд, — И, Фред, когда Джим поместит Землю в центр своего окна, ты должен видеть Солнце в сканирующий телескоп. Оно будет на самом верху поля зрения, слегка касаясь указателя. Это гарантирует правильную ориентацию.

— Я понял, Ванс, — сказал Хэйз.

— Фреддо, — сказал Лоувелл, поворачиваясь к Хэйзу, — что ты скажешь на то, чтобы остановить вращение "ПТК" и попробовать поймать Землю.

— В любое время, как ты будешь готов.

У Лоувелла заняло несколько минут, чтобы просмотреть инструкции по включению на странице 24, обращая внимание на необходимые для запуска приборы вместе с переключатели стабилизаторов. Когда он закончил, то потянулся вперед, взял свой пульт ориентации, слегка наклонил ручку вправо и выпустил из сопла реактивную струю в направлении, противоположном вращению корабля. С удивительной отзывчивостью "Водолей" толчком остановился. С противоположной стороны туннеля Суиджерт почувствовал грохот и догадался о намерениях своих товарищей. Повернув последние переключатели, он снова поверг "Одиссей" в сон, проскользнул вниз в ЛЭМ и занял свое место на кожухе двигателя. Как только Лоувелл начал поворачивать корабль в попытках поймать родную планету, Хэйз склонился к своему треугольному окну.

— Ура! — позвал он Лоувелла, — Я вижу Землю.

— И я тоже, — отозвался Лоувелл.

— Ты натаскался на таких маневрах, Джим.

Лоувелл пытался удержать Землю в поле зрения, а Хэйз смотрел в свой телескоп. Как и обещал Хьюстон, Солнце слегка касалось указателя, стабильно удерживаясь на месте.

— Хьюстон, — вызвал он, — Джим выровнял по Земле, а вы были правы: Солнце в "АОТ".

— Принято. Хорошо идете, тринадцатый, — ответил КЭПКОМ. Хэйз мог слышать, что за последние несколько минут Бранда сменил за терминалом Джек Лусма, — Если ориентация вам кажется нормальной, то, я полагаю, вы можете сами выбирать, когда переходить к запуску.

Лоувелл посмотрел на свои часы. Время запуска еще не приблизилось.

— Мы можем начать обратный отсчет? — спросил он, — Или вы назовете нам время?

— Это ваш выбор, — ответил Лусма.

— Что-то вы, парни, это спокойно восприняли.

— Время здесь не критично, Джим.

— Я понял, — Лоувелл повернулся к своим товарищам, — Ну, парни, вы готовы попробовать?

Хэйз и Суиджерт кивнули.

— Хорошо, — сказал командир, — поскольку у нас нет таймера обратного отсчета, ты замеришь запуск по своим часам. Мы включим на 14 секунд на 10-процентной тяге. Фреддо, поскольку у нас нет автопилота, бери свой пульт ориентации и удерживай наш угол рысканья. Я буду управлять наклоном и вращением при помощи своего пульта, а также займусь зажиганием и отключением. Понятно?

Хэйз и Суиджерт снова кивнули.

— Я надеюсь, что парни в команде поддержки, кто это придумал, знают, что делают, — пробормотал Лоувелл, — Хьюстон, — вызвал он, — Ставлю в известность, что мы выполним запуск через две минуты.

— Принято. Две минуты. Мы поняли.

На своем месте Лоувелл перевел рукоятку тяги в положение "10 процентов" и занес одну руку над кнопками "Старт" и Стоп", а другую — на пульт ориентации. На правом месте Хэйз расположил Землю по центру своего окна и положил правую руку на свой пульт. Позади них Суиджерт сосредоточил взгляд на своих часах.

— У меня две минуты, — сказал он, — Отсечка.

Последовали шестьдесят секунд тишины.

— Одна минута, — объявил Суиджерт Лоувеллу и Хэйзу.

— Одна минута, — объявил Хэйз Земле.

— Принято, — ответила Земля.

— Сорок пять секунд, — сказал Суиджерт.

— Тридцать секунд.

Затем: "Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один".

С мягким щелчком Лоувелл нажал большую красную кнопку, установленную на переборке, и вдруг почувствовал вибрацию под ногами.

— Зажигание, — сказал своим товарищам Лоувелл.

Суиджерт смотрел на свои часы:

— Две секунды, три секунды…

Хэйз сосредоточил взгляд из своего окна на далекой Земле. Планета начала ползти влево, и пилот ЛЭМа, искусно управляя стабилизаторами, вернул ее снова в центр.

— Стабильно держу по рысканью, — пробормотал он.

— Пять секунд, шесть секунд… — произнес Суиджерт.

— Наклон и вращение в норме, — сказал Лоувелл, в то время как планета дрожала по лучу зрения.

— Восемь, девять секунд… — называл Суиджерт.

— Держи, — сказал Лоувелл. Планета немного прыгнула, но Лоувелл ее поймал.

— Держу, — сказал Хэйз.

— Десять, одиннадцать… — считал Суиджерт.

— Почти закончили, Фред, — сказал Лоувелл, его указательный палец навис над кнопкой "Стоп".

— Двенадцать, тринадцать…

Планета дрожала.

— Четырнадцать секунд.

Лоувелл с силой надавил на кнопку, даже сильнее, чем это требовалось.

— Отключение! — вызвал он.

— Отключение! — повторил Хэйз.

Лунный модуль мгновенно погрузился в тишину, и вибрация, ощущавшаяся экипажем, прекратилась. Серп Земли в оптическом прицеле остановился прямо над горизонтальной линией перекрестия.

— Хьюстон, запуск завершен, — сказал Лоувелл.

— Хорошо, парни, — сказал Лусма, — Прекрасная работа.

Лоувелл еще раз посмотрел через свое перекрестие, потом на выключенную панель, затем вернул взгляд на далекую, размером с десятицентовую монету, Землю.

— Ну, — сказал он Лусме, — надеюсь, что это так.

— Я хочу, чтобы все в этой комнате закончили свои дела и шли домой.

Джин Кранц стоял впереди комнаты 210 и говорил, как ему казалось, достаточно громко, чтобы перекричать шум двух десятков операторов, склонившихся над рулонами диаграмм и графиков энергопитания. Но как бы он не сказал, его не услышали.

— Я хочу, чтобы все в этой комнате закончили свои дела и шли домой, — на этот раз громче повторил он. Никто не отреагировал.

— Эй! — рявкнул бывший военный летчик. На этот раз его операторы прекратили работу и повернулись к нему, — Команда "Тигр" распускается на ночь. Я ожидаю, что каждый из вас приляжет на шесть часов. И я не хочу никого здесь видеть до самого утра.

Ненадолго в комнате воцарилась тишина, после чего некоторые операторы вернулись к делам. Однако, посмотрев на Кранца, они снова задумались. Ведущий руководитель полета уже вернулся к своим распечаткам, и было ясно, что его не волнуют никакие возражения. Начинался четверг, сразу после полуночи, оставалось тридцать шесть часов до посадки, а за исключением редких одного-двух часов сна члены команды "Тигр" не покидали комнату 210 с ночи понедельника. Тогда их задача заключалась в том, чтобы разработать способ включения и функционирования командного модуля от трех батарей входа в атмосферу, предназначенных давать ток в течение двух часов. И к этому вечеру работа, наконец, была выполнена.

Задача экономии электричества "Одиссея", конечно, легла на Джона Аарона. Большинство операторов комнаты легко могли себе представить функционирование чей-нибудь чужой системы на частичном питании, но только не своей собственной. Они не верили, что Аарону удастся так искусно растянуть энергопотребление. Но часы шли, и ведущий оператор ЭЛЕКТРИКИ начертил требуемые диаграммы.

Но работа Аарона — это только полдела, предстоявшего комнате 210. Наравне с тем, какие переключатели должны остаться включенными, не менее важным являлось определение порядка их включения и выключения. В обычном полете подключение оборудования командного модуля производилось в строго установленной последовательности, и этому была своя причина. Вряд ли наземные инженеры могли попросить включить гироплатформу корабля, прежде чем будут включены нагреватели. Едва ли они попытались воспользоваться шинами до подключения батарей, которые должны запитывать эти шины электричеством. Но полет "Аполлона-13" был весьма далек от нормального, и для подключения модуля пришлось пожертвовать многими системами, заново переписав инструкцию. Эта работа легла на плечи Арни Олдрича.

Олдрич являлся одним из ведущих инженеров Космического Центра по командному модулю. Он знал всевозможные ограничения для процедур подключения устройств не хуже, чем Аарон знал лимиты "Одиссея" по электроснабжению. Как только Аарон подготавливал график потребления для отдельной системы или подсистемы, он передавал его Олдричу, который составлял соответствующую последовательность переключений.

В свою очередь, Олдрич передавал этот план СВЯЗИ, ЭЛЕКТРИКЕ или ОРИЕНТАЦИИ, которые его просматривали и, как правило, с первого раза отклоняли, уверяя, что такое урезанное питание повредит их подсистему. Правда, после более тщательного анализа они соглашались, что, да, может, она будет работать. СВЯЗЬ, ЭЛЕКТРИКА или ОРИЕНТАЦИЯ передавали процедуры Кранцу, который их изучал, одобрял и с курьером отправлял в здание тренировки экипажей, где Кен Маттингли, у которого корь так и не проявилась, будет снова и снова закрываться в тренажере командного модуля. Маттингли по шагам выполнит переданную ему процедуру и радирует в комнату 210, что да, новый вариант Олдрича и Аарона прошел испытания, или нет, им придется его переделать. Сегодня, вскоре после запуска курсовой коррекции и за полтора дня до посадки, вся процедура, занимающая десятки страниц и включающая сотни шагов, была, фактически, завершена, и Кранц, наконец, решил отпустить свою команду на ночь.

Однако незадолго до его объявления оставался еще один вопрос, который, как знали Аарон и Олдрич, вызовет бурное обсуждение. Анализ диаграмм энергопотребления показывал, что электричества, вроде бы, достаточно для включения и функционирования командного модуля. Но он предусматривал, что одна система, при помощи которой операторы и астронавты могли узнать, правильно ли они все делают — телеметрия — будет отключена.

Включение корабля без данных о температуре, давлении, электричестве и ориентации, которые позволили бы контролировать работу оборудования, сродни попытке нарисовать портрет в темной комнате. Не имеет значения, насколько хороши ваши художественные способности: когда включат свет, вы, наверняка, будете разочарованы результатом. Дело в том, что телеметрия на космическом корабле подобна освещению в студии художника, и она потребляет электричество, которое "Аполлон-13" не может ей предоставить из-за экономии. Как только были составлены последние страницы процедуры, Аарон и Олдрич собрали вместе всех членов команды "Тигр", чтобы объяснить им суть этой головоломки.

— Господа, — сказал Аарон, заняв место во главе стола для конференций комнаты 210, — Арни, Джин и я комбинировали эти данные всеми возможными способами, но, несмотря на то, что процедура кажется нам идеальной, есть небольшая проблема, — он немного помолчал. — Из наших графиков мощности видно, что нам придется осуществлять включение корабля вслепую.

— И что это значит? — спросил кто-то.

— Отсутствие телеметрии, — спокойно пояснил Аарон.

Голоса протеста, неожиданно зазвучавшие отовсюду в комнате 210, оглушили его, но не были для него сюрпризом.

— Джон, это все равно, что напрашиваться на неприятности, — возразил кто-то.

— Делать по-другому еще хуже, — ответил Аарон.

— Но никто такого никогда не пробовал. Никто даже не думал пробовать.

— В данном полете это не первое, что мы сделаем нестандартным способом, — сказал Аарон.

— Но это не только нестандартно, — возразил другой голос. — Это явная опасность. Допустим, что-то перегреется или взорвется. Мы об этом узнаем слишком поздно.

— А допустим, что мы истратим всю энергию на мониторинг систем, и ничего не останется для включения корабля? — спросил Аарон. — И что тогда?

Вокруг стола продолжалась суматоха, и было ясно, что Аарон не сделал свой выбор. Развернув графики потребления энергии, он медленно их просматривал. Вдруг на мгновение показалось, что он что-то обнаружил. На его лице отобразилось то ли озарение, то ли капитуляция.

— Минутку, — сказал он, глядя со смущенной улыбкой, типа "Как же я раньше этого не заметил", — Как насчет такого? Как насчет урвать еще пару ампер, и, когда корабль будет включен, всего на несколько минут подключить телеметрию и хорошенько все изучить? Я согласен, что это не полный мониторинг в течение всей процедуры, но, по крайней мере, у нас будет шанс обнаружить какие-то проблемы и вовремя их устранить. Как вы на это смотрите?

Люди вокруг стола посмотрели на Аарона, а потом друг на друга. Им не дано было знать, взлет ли это озарения Аарона, или он давно запланировал эту уступку общему мнению. Однако нельзя отрицать, что это была именно уступка, и, мало-помалу, члены команды "Тигр" закивали в знак согласия. Раз Аарон, этот гений ракетной индустрии, считал, что он способен включить поврежденный командный модуль без единого показателя телеметрии, разве мог теперь ему возразить кто-нибудь из разношерстной команды операторов? К тому же, через несколько минут Джин Кранц мог всех отправить спать, а ни у кого из них два дня не было такой возможности.

Примерно в три утра Фред Хэйз обнаружил у себя лихорадку. Она началась с типичных симптомов: головокружение, бледная кожа, покалывание нервных окончаний. Неприятные симптомы не стали сюрпризом для Хэйза. Первые признаки надвигающейся болезни проявились вчера утром, когда он пробовал помочиться — первый раз из нескольких за тот день — и почувствовал, что это обычное дело сопровождалось сильной болью.

Безусловно, за последнее время никто на борту "Аполлона-13" не мочился помногу раз, и этому была простая причина: они мало пили, потому что в первые часы после аварии ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ им сообщил, что вода является самым драгоценным из ресурсов корабля. Поскольку источники воды в "Одиссее" быстро замерзли, пригодными оставалась лишь источники "Водолея". Но питьевая вода и вода для охлаждения оборудования брались из одного и того же бака, поэтому экипажу приходилось десять раз подумать, прежде чем сделать лишнюю пару глотков. Много пить из основной сети означало ценить свою жажду выше работоспособности космического корабля, который поддерживал их жизнь.

Даже если бы на борту было вдоволь воды, оставались и другие причины для отказа от нее. В ЛЭМе, как и в командном модуле, была вентиляционная система, позволявшая сбрасывать за борт мочу и другие стоки. Проблема состояла в том, что выброс любой жидкости или газа создавал небольшую реактивную силу, способную отклонить траекторию корабля. Учитывая трудности при сохранении ориентации "Одиссея" и "Водолея" и кропотливые усилия экипажа по возврату корабля в центр коридора входа в атмосферу, было бы, действительно, смешно испортить дело собственной мочой. Вместо этого в последние 48 часов команду проинструктировали, чтобы они держали мочу в пластиковых пакетах, собранных повсюду в корабле.

За два дня три нервных человека — не только нервных, а еще и лишенных воды — обвесили внутренности корабля запечатанными пакетиками с мочой. Чтобы не коллекционировать такие "сувениры", астронавты решили почти полностью бросить пить, ограничившись шестью унциями воды в день — меньше одной шестой от средней нормы взрослого человека.

Члены экипажа прекрасно осознавали, что у такого отказа могут быть серьезные последствия. На тренировках полетные медики раз за разом повторяли астронавтам, что если они в космосе не будут пропускать через себя достаточно воды, то из тела не будут выводиться токсины. А если не выводить токсины, то в почках будут накапливаться вредные вещества, приводя к инфекции. Прежде всего, это даст себя знать по жжению при мочеиспускании, а затем последует высокая температура. Первый симптом Хэйз ощутил в среду в десять утра. А сейчас, в три ночи в четверг, за тридцать три часа до самого опасного в истории космонавтики входа в атмосферу, он обнаружил второй.

Джим Лоувелл взглянул на своего бледного товарища:

— Эй, Фреддо, ты в порядке?

— Да, совершенно, — пробормотал Хэйз. — Со мной все хорошо. А в чем дело?

— Ты, явно, не выглядишь здоровым, вот почему.

— Нет, все хорошо.

— Может, тебе дать термометр, Фред? — спросил Суиджерт. — Он там наверху, в аптечке.

— Нет, не стоит беспокойства.

— Ты уверен? — спросил Суиджерт.

— Уверен.

— Это не составит для меня труда.

— Я сказал, что я в порядке, — твердо повторил пилот ЛЭМа.

— Хорошо, — сказал Суиджерт, переглянувшись с Лоувеллом. — Хорошо.

Лоувелл смотрел на обоих своих товарищей, размышляя, что делать дальше. Но, прежде чем он нашел решение, его мысли были прерваны. Из-под пола ЛЭМа донесся неясный хлопок, затем свист, а затем кабину потряс тяжелый удар и вибрация. Лоувелл прыгнул к своему окну. Слева по полю зрения под сборкой стабилизаторов он увидел поднимающееся вверх такое знакомое облако ледяных кристаллов. На мгновение Лоувелл испугался, но быстро понял, чем был вызван этот шум и выброс.

— Это конец нашей проблемы с гелием, — повернувшись к товарищам, сказал он.

— Почти вовремя, — взглянув на свои часы, произнес Хэйз.

— А я уже почти забыл об этом, — признался Суиджерт.

— "Водолей", это Хьюстон, — вызвал Джек Лусма. — Вы ничего не заметили в последние секунды?

— Да, Джек, — ответил Лоувелл. — Я как раз собирался тебе сообщить. Под сборкой номер четыре я обнаружил выброс снежинок. Полагаю, что это гелий.

— Принято, — сказал Лусма. — Мы наблюдали, как давление возросло до 131 атм, а теперь оно упало до сорока и продолжает быстро падать.

— Приятно слышать, — сказал Лоувелл, — Но это значит, что нам придется позаботиться о восстановлении вращения теплового контроля.

Командир посмотрел через окно на расширяющееся облако гелия и увидел, что Земля и Луна, которые с последнего запуска вращения "ПТК" проходили по центру его иллюминатора, теперь заметно сместились: Земля поднялась выше, а Луна опустилась ниже, и обе угрожали уйти из его поля зрения.

— Похоже, взрыв развернул нас по углу рысканья и немного изменил наклон. И это то, что они назвали "нереактивной утечкой"?

— Правильно, — сказал Лусма, — Я не хотел рассматривать, как реактивный вариант.

— Мы оба: и ты и я.

— Так, давление уже опустилось ниже 3.4 атм. Ты все еще видишь снежинки?

Лоувелл выглянул в окно.

— Да, — ответил он, — совсем немного.

— Хорошо, — сказал Лусма. — Тогда почему бы вам не проследить за положением корабля — как изменяются наклон и рысканье — и не держать нас в курсе? Позднее мы передадим вам рекомендации, сможете ли вы восстановить "ПТК".

— Принято. Начинаем отслеживать.

Лоувелл устроился перед своим окном, скрестил от холода руки, и начал следить за перемещениями Земли и Луны. Движение космических тел было почти гипнотическим, и в предрассветной тишине четверга Лоувелл почувствовал странное спокойствие. Он знал, что через пару часов ему придется взять в руки пульт ориентации и снова заняться утомительной процедурой восстановления вращения "ПТК". Но прямо сейчас его это мало беспокоило.

В то время как командир уставился в левый иллюминатор, члены его экипажа, очевидно, пребывали в такой же безмятежности, потому что решили устроиться на незапланированный отдых. Хэйз, которого лихорадило, наполовину поднялся в туннель, избегая холодного командного модуля. Он мгновенно уснул, а его голова парила над кожухом взлетного двигателя. Суиджерт, претендуя на покинутое Хэйзом место пилота ЛЭМа, свернулся калачиком на полу по правой стороне, обмотав для устойчивости провода вокруг своей руки. Лоувелл посмотрел, как они устроились, и через некоторое время окликнул Землю.

— Хьюстон, — тихо сказал он в свой микрофон.

— Хьюстон слушает, — ответил Лусма, вслед за Лоувеллом неосознанно понизив свой голос. — Как вы там, Джим?

— Неплохо. Совсем неплохо.

— Ты один, или с тобой Джек и Фред?

— В данный момент Джек и Фред оба спят, — ответил Лоувелл, глядя на успокаивающееся движение Земли и Луны. — Похоже, что касается "ПТК", у нас не будет особых проблем.

— Хорошо. У нас здесь тоже все выглядит спокойно. Мы продолжаем следить и поставим вам в известность о новых процедурах.

— Принято, — сказал Лоувелл.

— На самом деле, — добавил Лусма, — если ты не против, я могу передать тебе одну процедуру. Я только что получил от офицеров навигации записку, что они хотят обсудить с вами некоторые вопросы, — КЭПКОМ помолчал. — Как насчет некоторых соображений о входе в атмосферу и приводнении?

Лоувелл сразу не ответил, обведя кабину глазами. Сначала он наткнулся взглядом на выключенную приборную панель, затем на спящий экипаж, потом на смещенное изображение Земли и Луны в иллюминаторе ЛЭМа и, наконец, на последние снежинки, вылетающие в космос из уже полностью неработоспособного посадочного двигателя.

Да, он принял решение. Приводнение — это именно то, что он хочет обсудить.

далее

назад