20 февраля в 9.17 утра с испытательного ракетодрома на мысе Канаверал поднялась ракета Атлас: так начался орбитальный полет подполковника Гленна.
 | Джон Х. Гленн... НА ОРБИТЕ Джефф Стансбери |
«Редкому счастливцу удается четыре раза в день наблюдать закат солнца», — заметил подполковник Джон X. Гленн, выступая на совместном заседании обеих палат Конгресса США после того, как 20 февраля 1962 года он три раза облетел Землю по орбите. Полет этот стал возможен только благодаря передовой технике, смелой предприимчивости, дружной работе коллектива и уменью и отваге летчика-космонавта. Вернувшись на Землю, подполковник Гленн с присущими ему скромностью и остроумием описал свой полет. Помещенный ниже очерк основан на этом описании и на переговорах космонавта со станциями прослеживания во время ею космическою путешествия.
Большая работа была проделана, но еще больше предстоит потрудиться в будущем. Орбитальный полет Джона Гленна преодолел еще один этап изучения космоса, изучения длительного, трудного, но многообещающего. Для человека космическое пространство оставалось совершенно неизведанным, пока советский космонавт майор Юрий Гагарин не облетел впервые нашу планету по орбите в апреле 1961 года. С тех пор в космосе побывало несколько человек: два американца, Алан Шепард и Вирджил Гриссом, совершивших полет по баллистической траектории, и советский космонавт майор Герман Титов, изумивший мир семнадцатью орбитальными полетами. И вот в феврале этого года первый американец — Джон Гленн — облетел Землю на борту космического корабля. Что и говорить, движение в космосе увеличивается, но места всем еще достаточно.
Семь будущих космонавтов — Гленн, Гриссом, Шепард, Малком Карпентер, Гордон Купер, Уолтер Ширра и Доналд Слейтон — три года назад были отобраны для проекта «Меркурий», поставившего своей целью подготовить человека для полетов в космическое пространство, ибо исследуя космос, мы не можем целиком полагаться на спутников-роботов с электронной аппаратурой. Безусловно, с их помощью мы получаем много важных данных о космической пыли, они дают нам ценные фотоснимки и метеорологические сводки, но все же машины не всегда могут заменить человека.
Пока ученые создавали космические снаряды с новейшим оборудованием, будущие космонавты изучали поведение человека в незнакомых ему условиях. Они вертелись в центрифуге, некоторое время находились в состоянии невесомости. Чтобы проверить их реакции на полную изоляцию от внешнего мира, космонавтов помещали в специальные камеры, куда не проникали ни звуки, ни свет. «В камере я чувствовал себя неплохо, мне там даже нравилось, — писал Гленн в статье для журнала «Лайф». — Приятно было сидеть в совершенно тихом и абсолютно темном помещении и размышлять на досуге». Космонавтов приучали ко всевозможным ненормальным условиям, в которых они могут оказаться во время космических полетов — например, к перегреву капсулы при вступлении в плотные слои атмосферы. Сидя в кабине, они проходили все стадии полета.
Упор делался на обеспечение космическим путешественникам максимальной безопасности, и в их распоряжении была самая разнообразная аппаратура. Когда один механизм отказывал, другой автоматически его заменял. Было разработано три метода для борьбы с покачиванием и уклонением снаряда от курса, и, находясь на орбите, Гленн воспользовался всеми тремя. Во время орбитального полета данные о его пульсе, кровяном давлении и деятельности сердца передавались радиотелеметрическим путем на различные наземные станции. Кроме того, Гленн постоянно сообщал о своем самочувствии по одной из трех имевшихся в его распоряжении радиосистем. Положение корабля «Дружба 7» и работа механизмов передавались на Землю телеизмерительной аппаратурой, и одновременно за полетом следили радиолокаторы. Кинокамеры постоянно снимали приборную доску и самого летчика-космонавта. В дополнение к визуальным наблюдениям летчика, другие кинокамеры снимали Землю и ее облачный покров.
Рано утром 20 февраля началась тщательная подготовка к запуску. Гленн был спокоен: он знал, что все меры для обеспечения успешного полета были приняты. Знал он и то, что в полете возможны непредвиденные, крайне неприятные неожиданности, но был уверен в себе и уверен во всех, кто ему помогал. Конечно, думал Гленн, не исключена возможность, что он погибнет: кому-нибудь ведь суждено стать жертвой космических полетов. Сколько погибло первых мореплавателей, сколько исследователей полярных стран! Космонавт точно знал, на что он идет. «Пугаешься собственной тени только тогда, когда не знаешь, что тебя ждет, — заметил Гленн позже. — Многие летчики прекрасно сознают, с какими опасностями связана их профессия, но это их не пугает».
В подобных случаях опыт — лучшее успокоительное средство. Правда, Гленну еще не приходилось летать в космос, но за свою жизнь он побывал во многих аналогичных положениях. В годы Второй мировой войны Гленн совершил на истребителе 59 боевых вылетов над Тихим океаном. Попадал он и под обстрел и раз, вернувшись на базу, обнаружил в своем самолете 200 пробоин, продырявленных вражескими пулями. Был Гленн и летчиком-испытателем, т. е., собственно говоря, делал то же, что и на орбите, только летая значительно ближе к Земле.
Не так давно Гленн прошел и через другое испытание, очень пригодившееся ему в дальнейшем. До 20 февраля полет десять раз откладывался из-за метеорологических условий или технических неполадок. Благодаря этому до известной степени утратилось чувство новизны, и уменьшилось нервное возбуждение космонавта во время конечного запуска. Миллионы людей следили по телевидению и радио за каждым его движением, а такая широкая огласка имеет и свои отрицательные стороны: во всем мире знали о каждой отсрочке, о каждом малейшем перебое в подготовительных работах. Но американская программа изучения космоса построена на том глубоком убеждении, что все имеют право на полное осведомление как о наших успехах, так и о затруднениях.
Накануне полета Гленн лег спать в семь часов вечера. Спал он в отведенном ему помещении около ангара «С» на испытательном ракетном полигоне мыса Канаверал во Флориде. Разбудили его в 2.20 утра. Побрившись и приняв душ, Гленн сел завтракать с врачом космонавтов Биллом Дугласом и со своим коллегой Доном Слейтоном. За завтраком они шутили, но говорили и о серьезных вещах.
Гленн прошел строгий медицинский осмотр, надел серебристый костюм космонавта, поехал к месту запуска и в 6.03 уже был в корабле «Дружба 7», на 28-метровой ракете «Атлас». Опять началось ожидание. К телу Гленна прикрепили телеизмерительные контакты для регистрации физиологических реакций организма, проверили приборы и проделали все, что было необходимо сделать до запуска. Небо над мысом Канаверал прояснялось. Несколько раз отсчет времени приостанавливался, но все же неуклонно приближался к заветной команде: «Старт!»
Грубо говоря, вывести снаряд на орбиту так же трудно, как продеть нитку в игольное ушко с полуметрового расстояния. Ракета должна достичь назначенного места с определенной скоростью, под точно рассчитанным углом. Отклонись она от курса на несколько градусов, измени скорость на несколько километров — и снаряд выйдет на самоубийственно высокую орбиту или упадет обратно на Землю. «Игольное ушко» для корабля «Дружба 7» находилось в 160 километрах к северо-востоку от мыса Канаверал, причем корабль должен был лететь со скоростью около 28 000 километров в час по траектории, почти параллельной Земле. Траектория ракеты оказалась близкой к идеальной.
В 9.47 наступил долгожданный момент запуска. Зажглись два мощных ускорителя, и ракета с кораблем «Дружба 7» начала медленно подниматься. В течение первых шести минут космонавта прижало к креслу ускорение силы тяжести, достигшее к моменту развития полной скорости шестикратных размеров. Постепенно перегрузка уменьшилась, затем опять увеличилась, когда основной двигатель выводил ракету на орбиту. Сначала корабль потряхивало, но вскоре полет пошел ровнее. Гленн сообщил на мыс Канаверал, что видел, как последняя ступень ракеты отделилась от капсулы. В 9.59 пришло подтверждение, что корабль вышел на расчетную орбиту, и Гленн плавно понесся в состоянии невесомости по космическому пространству, делая по 28 235 километров в час. При запуске корабль стоял перпендикулярно к Земле, теперь же он, наклонившись вперед, шел под углом в 34 градуса. По орбите Гленн летел «задом наперед». «Вижу, как на почтительном расстоянии от меня кувыркается последняя ступень ракеты, — радировал он. — Зрелище изумительное».
В 10.10 Гленн уже пролетел над Багамскими и Канарскими островами и по радио связался со станцией прослеживания в Кано (Нигерия). Корабль пронесся над Занзибаром, оставив позади Африку, и помчался по ночному небу над Индийским океаном. К юго-востоку от Индии и к западу от Австралии Гленн установил связь со станцией прослеживания на одном из двух военных судов, расположенных на трассе полета. Всего станций было шестнадцать — две плавучие, остальные наземные — и две небольшие подстанции к востоку от мыса Канаверал. Оборудование шести станций — в Мучее (Австралия), на мысе Канаверал, на острове Кауаи (Гавайи), в Пойнт-Аргуелло (Калифорния), на Бермудских островах и в Гуаймасе (Мексика) — позволяло им в случае надобности перенять контроль управления кораблем и спустить его на Землю до запрограммированного срока. Гленн летел над Землей, то приближаясь к ней на 157 километров, то удаляясь на 257 километров, и переговаривался с друзьями-космонавтами, следившими за полетом на различных станциях. Обычно они говорили на чисто технические темы, но друзья ухитрялись вставить несколько теплых ободряющих слов.
Несясь по необитаемому пространству, Гленн не страдал от одиночества. «Миллионы моих соотечественников и миллионы людей в других странах как бы летели со мной», — вспоминал Гленн позже.
В 10.40 Гленн пережил один из самых приятных моментов. Он летел над спящей Австралией, и вдруг внизу ночную тьму прорезал яркий сноп огней. Гордон Купер сообщил ему из Мучеи, что это город Перт, освещенный специально для космонавта. Гленн попросил Купера поблагодарить милейших жителей города. Несмотря на наступающую полночь, они не спали и при приближении корабля «Дружба 7» зажгли все уличное освещение, все неоновые рекламы. Многие поставили самодельные рефлекторы, разложили белые простыни, словом сделали все. чтобы космонавт увидел их город.
После теплой встречи в Перте, Гленн продолжал путь над Тихим океаном. Аппаратура действовала безотказно, когда корабль летел навстречу солнцу, восходящему над Калифорнией. На протяжении всего полета содержание кислорода и влажность воздуха оставались нормальными; то же можно сказать и о давлении как в кабине, так и в костюме космонавта. Температура в кабине колебалась от 32 градусов в момент запуска до 40 градусов непосредственно перед вхождением в атмосферу и наконец поднялась до 55 градусов при самом спуске. Но костюм хорошо защищал космонавта от перегрева.
В полете Гленн проделал ряд простых упражнений для проверки реакций в состоянии невесомости. Он упражнялся с резиновым эспандером, прикрепленным к приборной доске, глубоко дышал, дотягивался до разных предметов, ел яблочный мусс, выдавливая его из пластмассовой тубы, регистрировал свое кровяное давление, которое, кстати сказать, оставалось совершенно нормальным во время всего космического путешествия. Гленн сделал несколько снимков через иллюминатор. «Меняя фильм в камере, — рассказывал он, — я нечаянно выпустил из рук катушку, и она поплыла передо мной. Я потянулся за ней, но как только мой пальцы ее коснулись, она скрылась за приборную доску, и больше я ее не видел».
«Очень приятно находиться в состоянии невесомости, — сказал Гленн между прочим. — Я к нему сразу привык. Я энергично крутил головой, чтобы проверить, не затошнит ли меня от этого, но все время чувствовал себя прекрасно». Когда Гленн что-то снимал небольшой камерой, ему понадобилось включить рубильник. «Не теряя времени на поиски места для фотоаппарата, — вспоминает он, — я жестом, ставшим уже привычным, просто повесил его в воздухе».
Чему Гленн изумился, так это рою мельчайших желтовато-зеленых частиц, мирно летевших за его иллюминатором и «похожих на светлячков, мелькающих в ночной мгле». Космонавт наблюдал такие частицы в часы рассвета на всех трех витках.
|
|
Шесть дней спустя Вашингтон торжественно встречал Гленна. Дождь не помешал многотысячной толпе приветствовать следовавшего в Конгресс космонавта.
Много хлопот доставила система контроля положения капсулы. В конце первого оборота начались какие-то неполадки с автоматическим контролем, подающим перекись водорода в находящиеся вне кабины три системы двигателей управления, которые устраняют покачивания и отклонения от курса. Каждая система состоит из двух двигателей с силой тяги по фунту и двух с силой тяги по 20 фунтов. Маленькие двигатели перестали функционировать, а большие съедали слишком много топлива, нужного для ориентировки корабля при вступлении в плотные слои атмосферы. Космонавту пришлось управлять полетом с помощью ручного электронного контроля. В результате всех этих вынужденных мер, последние два витка Гленн сам вел корабль, чего еще не случалось при полетах вокруг Земли. Несколько раз он поворачивал капсулу на 180 градусов, чтобы делать фотоснимки. Использование ручного контроля следует признать одним из главных событий во время полета.
Два последних оборота были не менее интересны, чем первый. Над Эль-Сентро (Калифорния) Гленн мог отличить орошаемые районы от засушливых. Пролетая над Флоридой, он видел весь Юг страны до дельты Миссисипи, удаленной от него на тысячу километров. «Какой чудесный вид!» — воскликнул космонавт.
 На космодроме Гленн показывает космический корабль Президенту Кеннеди.  Джон Х.Гленн в кругу своих близких по возвращении на мыс Канаверал. |
Непосредственно перед вступлением в атмосферу наступил неожиданный кризис. Когда Гленн пролетал последний раз над Гавайскими островами, одна из приемных станций сообщила, что по их данным «огнеупорный щит тепловой защиты на «корме» корабля преждевременно перешел в положение для посадки. При вступлении в атмосферу этот щит раскаляется до 1650 градусов и предохраняет капсулу от перегрева. После вступления в более плотную атмосферу щит отделяется от корабля и служит своего рода амортизатором при посадке. Если бы щит действительно отделился преждевременно, корабль «Дружба 7» мог бы, проходя атмосферу, распасться на части. Гленн проверил все приборы, и, когда наступило время зажигания тормозных ракет, у наблюдателей на станциях почти не оставалось сомнений, что щит по-прежнему на месте. По-видимому, какой-то прибор дал ложный сигнал, но пока не пришла в действие тормозная система, установленная на огнеупорном щите, полной уверенности в том не было.
В 14.20, приближаясь к Калифорнии, Гленн перевел корабль на курс для спуска и воспламенил тормозные ракеты. «Толчок был потрясающий: казалось, меня отбросило назад к Гавайским островам», — говорит он. Корабль терял скорость и начал снижаться.
На всякий случай решили не катапультировать тормозных ракет при вступлении в плотные слои атмосферы, так как надеялись, что металлические стропы, которыми ракеты прикреплены, удержат в случае необходимости щит тепловой защиты. Ведь в конце концов ракеты все равно сгорят, но аэродинамическое давление будет тогда уже достаточно велико, чтобы не дать щиту сдвинуться. Ускорение силы тяжести возросло почти в восемь раз, и космический корабль раскалился как огненный шар. Гленн думал, что тормозные ракеты уже оторвались, но через несколько секунд горящие куски пролетели мимо иллюминатора. Что это были за куски? Ведь если тормозные ракеты уже отлетели, то они могли быть только частями крошащегося щита. «Это не предвещало ничего доброго», — признался потом Гленн корреспондентам.
Но, к счастью, то были горящие остатки ракет. Щит оставался в исправности. Когда корабль пролетел Флориду и Большие Багамские острова, над ним, на высоте 9000 метров, раскрылся маленький парашют, затем, с рывком, большой. «Через иллюминатор, — говорит космонавт, — я видел купол парашюта и, поверьте мне, редко в жизни я наслаждался более приятным зрелищем».
Корабль «Дружба 7» парил в воздухе и наконец опустился в воды Атлантического океана, в 1100 километрах к юго-востоку от мыса Канаверал. В 15.01, немногим больше чем через пять часов после момента запуска, Гленна подобрал эсминец «Ноа».
Полет Гленна был шагом вперед: он доказал, что космонавт в состоянии сам вести корабль по орбите. Благодаря запускам сложнейших спутников-роботов мы собираем ценные сведения о космическом пространстве. Советские космонавты Гагарин и Титов показали, какие данные можно получить, летая над Землей в тяжелом корабле, выведенном на орбиту мощной ракетой. Но как ни велики достижения ученых, техников и космонавтов — американских и советских — перед нами по-прежнему стоят бесчисленные задачи. И чрезвычайно важно, чтобы работа над ними велась совместно, а не порознь. Еще в 1958 году Президент Дуайт Д. Эйзенхауэр заявил о готовности Соединенных Штатов сотрудничать с другими народами в исследованиях космического пространства. В 1961 году Президент Джон Ф. Кеннеди повторил это предложение. Недавно глава Советского правительства Н. С. Хрущев высказал такую же точку зрения. «Если мой орбитальный полет действительно поможет делу укрепления мира, — сказал Гленн 23 февраля представителям мировой прессы, — то вряд ли в моей жизни мне удастся достигнуть более желанной цели».
Впереди еще длинный путь, но, самое главное, добрые намерения налицо. Совершая орбитальный полет, Гленн видел огни Перта. Горели огни потому, что во всем мире люди приветствуют посланцев к звездам.
НЬЮ-ЙОРК ВСТРЕЧАЕТ КОСМОНАВТА ГЛЕННА