«Америка» 1969 г. ноябрь (157), обл, с.25-37 + 8 вкл.
РАЗДУМЬЕ
АРЧИБАЛЬД МАКЛИШ
 Человек высадился на Луне. Фраза звучит просто. Но можно ли сомневаться в том, что с нею наш мир вступает в радикально новый период своего существования? Отныне человек уже не будет вечным пленником Земш, отныне он не должен задумываться о все-таки неизбежном конце нашего мира, а следовательно и всего человечества. Но событие это вызовет не только тщеславные помыслы о будущем. Уже сейчас, вот в эту минуту, перед человеком распахивается Вселенная, и у людей возникает заразительное упоение собственной мощью и сознание, что ее можно с таким же успехом обратить на искоренение распрей и ссор, разъединяющих человечество на земле. Начатое здесь и в космосе смелое предприятие осуществляется для всех людей, а не для отдельных стран или партий. Полет на Луну был, конечно, триумфом науки и техники. Всякому не искушенному в таких вопросах человеку кажутся совершенной фантастикой миллионы деталей, работающих почти безотказно, и сотни миллионов точнейших расчетов, проделываемых в течение нескольких секунд. И все-таки подавляющее большинство видит в этом полете прежде всего триумф человеческого духа и неукротимой нашей пытливости, а не триумф электронно-вычислительной аппаратуры. Именно с таким ощущением происходящего журнал «Америка» и открывает этот специальный раздел, посвященный полету на Луну. В нем вы прочитаете о происшедшем событии и увидите снимки, которые еще совсем недавно могли родиться только в нашем воображении. Вы ознакомитесь также с мыслями человека, который видит в полете на Луну лишь первый этап пути, ведущего в дальние уголки Солнечной системы и далее — за ее пределы. Но открываем мы этот раздел кратким словом поэта, лауреата Пулицеровской премии Арчибальда Маклиша. Он размышляет не о Луне, но о людях и вырастившей их планете, и высказывает такие соображения в пользу исследования космоса, с которыми трудно не согласиться даже отъявленному скептику. |
редставление людей о себе самих всегда зависело от их представления о Земле. Когда наш мир — весь существующий мир — ограничивался Землей, когда звезды были огнями дантовского Неба, а земля под ногами — кровлей Ада, человек видел в себе создание, помещенное в центре Вселенной, единственный предмет неусыпного внимания Господа Бога. Занимая столь высокое положение в мире, люди без всякого стеснения владели и правили им, предаваясь убийствам и завоеваниям.
Когда же спустя несколько столетий Земля перестала быть всем миром, а сделалась лишь влажной, вертлявой планеткой в системе второстепенной звезды, где-то на окраине незначительной Галактики, затерявшейся в необъятных просторах космоса, когда исчезло Небо Данте и пропал Ад (во всяком случае, тот, что был под ногами), люди увидели в себе не актеров Господнего театра, разыгрывающих под Его руководством благородную драму, но беспомощных жертв пошлого фарса, в котором бессмысленно, без малейшего основания, если не считать основанием грубую силу, миллионы людей гибнут в мировых войнах, в испепеленных городах и в концентрационных лагерях.
Но за последние дни наше представление о самих себе, возможно, вновь изменилось. Ибо впервые — воистину впервые за все времена — люди увидели Землю по-настоящему: не отдельные материки и моря с близкого расстояния в 200, 300 или 400 километров, но всю Землю — шарообразную, крошечную, прекрасную; увидели так, как даже Данте, поэт, обладавший «лучшим воображением христианства», не мог узреть ее и в мечтах; что же касается XX века, то наши философы абсурда и отчаяния даже не догадались, что ее вообще можно увидеть. Открывшаяся картина вызвала у ее зрителей один вопрос: «Обитаема ли эта планета?» — спросили друг друга астронавты и засмеялись. Но смех тут же умолк. Оказавшись за 160 000 километров от дома, «на полпути к Луне», они вспомнили жизнь, существующую на этой одиноко плывущей в пространстве планете, на этой пылинке в бесконечной пустоте ночи.
«Обитаема ли она?»
Средневековье поместило человека в центр Вселенной. Атомный век поместил его неизвестно куда — в никуда, вне досягаемости даже разума, потерял его в бесконечных войнах и в абсурдности существования. Новейшее представление о Земле приведет, возможно, к иным выводам. Рожденное в умах бесстрашных путешественников, людей, как мы все, оно может преобразить наше представление о человечестве. Перестав быть нелепой фигурой в центре всего существующего, перестав быть униженной и унижающей других жертвой по ту сторону реальности, ослепленым кровью созданием, человек получит наконец возможность стать самим собой.
Увидеть Землю в ее подлинном обличий, увидеть небольшую голубую прекрасную планету, плывущую в вечном безмолвии, — значит увидеть самих себя как тесное содружество путешественников на одном корабле, как братьев, родившихся в ярком очаровании среди вечного холода и осознавших наконец себя братьями.
Авт. права: изд-ва «Нью-Йорк таймс компани», 1968 г. Переведено е разрешения изд-ва.
 Пища в пластмассовых мешочках (слева), может быть, и не так вкусна, но по своей питательности она не уступает сытному земному ужину (справа). |
 Кабина «Аполлона» столь же просторна, как пассажирский салон автомобиля; это дом и рабочее место трех астронавтов. |
— С добрым утром, Аполлон! — звучит по радио бодрый голос. — Говорит Хьюстон.
Над Техасом встает рассвет, а на высоте многих тысяч километров в небольшом корабле, держащем курс на Луну, спят астронавты. Темно. Кругом призрачная тишина безмолвного космоса.
— Доброе утро, Хьюстон! — отвечает сонный голос. — Говорит Аполлон.
— Порядок, — говорит Хьюстон. — Слышу вас хорошо. Судя по всему, ночь прошла нормально. На приборах — никаких отклонений.
— Прекрасно, — отвечает все еще неизвестно кому принадлежащий голос из космоса. — Пора вставать, что ли?
— Да, — говорит Хьюстон. — Кажется, пора.
Экипаж Аполлона начинает потягиваться, зевать, поворачиваться с боку на бок и, наконец, просыпается окончательно. В космосе одинаковых дней не бывает, но мы все же попытаемся рассказать нашим читателям о наиболее типичном дне астронавтов.
Проснувшись, астронавты смотрят в окно: всем трем не терпится увидеть, на сколько за ночь увеличилась Луна. Двое спали на матерчато-металлических койках, которые служат одновременно и рабочими местами. Третий, расположившись под койкой, провел ночь в спальном мешке.
Перед глазами занимавших койки открылось знакомое зрелище: собственные ноги, а над ними мягко светящийся главный пульт управления — светло-серая приборная доска, полумесяцем огибающая всю кабину, со множеством различных переключателей, датчиков, счетчиков, циферблатов, лампочек, шкал, индикаторов и других приборов.
Это их хозяйство. В кабине тепло и уютно, хотя снаружи температура может колебаться от +120 до —150 по Цельсию.
Капсула выполнена в виде конуса; ее высота 3,2 метра, а диаметр основания 3,8 метра. Это круглое основание находится под спинами астронавтов, когда они спят. До уровня окон стены выкрашены в бежевый цвет, выше — в небесно-голубой. Стены усеяны сотнями разных переключателей и кнопок.
Но даже и в этой сугубо электронной обстановке трое астронавтов ведут себя по-земному: пользуются туалетом, снабженным пластиковыми мешками, чистят зубы, моют лицо и руки с помощью влажной матерчатой ткани. Подбородки космических путешественников уже успели покрыться щетиной, но бриться они будут на обратном пути.
Спят астронавты в своих так называемых «костюмах постоянной носки» — в нательном белье с короткими рукавами и вшитыми тапочками. У каждого члена экипажа имеется дополнительный комплект, чтобы переодеться после завершения половины полета. Можно также спать и в летных комбинезонах — основной рабочей одежде астронавтов. Громоздкие скафандры с прозрачными гермошлемами нужны во время запуска или выхода космонавтов на лунную поверхность.
Сейчас по хьюстонскому времени шесть часов утра. Один из астронавтов «уплывает» в нижнее отделение для оборудования, носящее название «Узел наведения и навигации». Корабль снова оживает. До этого, подобно своему экипажу, он сонно плыл через безмолвный космос, медленно вращаясь вокруг своей оси, чтобы обеспечить равномерный обогрев корабля солнечными лучами. Нижнее отделение находится между койками и пультом управления, в нем расположена навигационная система, там же хранятся магнитофонные ленты, фотопленка и пища.
Ночью система наведения корабля выключается. Радиосвязь с Землей прерывается, чтобы не тревожить астронавтов. В случае необходимости Хьюстон может разбудить экипаж с помощью сигнала тревоги. И вот сейчас один из членов экипажа включает систему наведения, а затем, слегка нажав соответствующий клавиш на табло справа, включает бортовой компютер. Это табло позволяет экипажу общаться с компютером.
Даже в работе астронавта бывают скучные моменты. Один из них наступает сразу после пробуждения: каждое утро по радио нужно принимать информацию наземного управления для уточнения дальнейшего плана полета. Астронавт, выполняющий эту работу, должен занести полученные данные на карточки, а затем повторить их передавшему во избежание случайной ошибки. Это нужно проделывать несколько раз в день, и каждый из тройки старается по возможности избавиться от скучного дела. Обычно такие передачи по утрам принимает младший по званию.
А в это время второй по старшинству член экипажа вскрывает пакеты с продовольствием в нижнем отделении оборудования и готовит завтрак. Приготовление пищи всегда служит поводом шуток между «Аполлоном» и наземным управлением. Во время полета «Аполлона-9» в марте прошлого года произошел, например, следующий разговор:
Земля: «Какой соус вы порекомендуете мне к бифштексу, который я сегодня вечером намереваюсь съесть за ваше здоровье?»
Джим Макдивитт (командир корабля): «Да никакой. И ешьте его кровавым. Впрочем, нет, слегка поджарьте. И ничего к нему не добавляйте, а то испортите вкус».
Земля: «О'кей».
Макдивитт: «И сделайте одолжение, не просто ешьте его, а вкушайте».
Земля: «С удовольствием!»
| В отделении достаточно пищи для трех человек экипажа почти на неделю, но это только половина рациона для полета на Луну. | В пластмассовый пакет достаточно добавить воды (холодной или горячей), хорошо взболтать его содержимое — и еда готова. | |
 | ||
Макдивитт: «Бифштекс — бифштексом, но, сказать вам по правде, и у нас здесь такой ассортимент блюд — пальчики оближете. Пожалуйста: пакет «День 6А», еще один «День 6А» и еще один «День 6А». А потом «День 6В» и т. п.»
Фактически, пища на корабле неплохая. Имеется более 60 различных блюд, выбранных самими астронавтами перед полетом: бифштексы, спагетти в мясном соусе, рубленое мясо, бекон, яблочное пюре, салат из креветок и т. д. Меню составлено с таким расчетом, чтобы среднесуточный рацион был не ниже 2800 калорий. Каждое блюдо готовится на кухне, затем подвергается замораживанию и высушиванию, то есть быстрому процессу обезвоживания, в котором вода удаляется путем превращения ее непосредственно в газ. Затем пища упаковывается в пластмассовые мешочки, из которых выкачан воздух, а на мешочке делается отметка о дне и времени приема пищи. Пакет легок, не требует хранения в холодильнике, а содержимое его сохраняет почти все свои питательные вещества. Большинство продуктов питания для астронавтов заморожено и высушено. В таком виде их легче хранить. Однако раз в день экипаж получает также и обычное не обезвоженное блюдо, как например говядину с картофелем или индейку в соусе. Такая пища находится в упаковке из фольги, и едят ее космонавты вилкой и ножом. Кроме того, можно прихватить с собой и бутерброды, так как хлеб с добавлением азотистых соединений долго сохраняет свежесть и не крошится.
В это утро для всех троих меню было одинаковым: бекон, кукурузные хлопья и сок грейпфрута. Перед приемом пищи астронавт добавляет в пакет горячую или холодную воду, взбалтывает его содержимое в течение двух-трех минут, а затем ест ложкой прямо из пакета. Поев, он опускает в пустой мешочек антибактерийную таблетку, чтобы предотвратить окисление и дурной запах, сворачивает и кладет в предназначенное место. Пьет он с помощью водяного пистолета: вставляет его в рот и нажимает на «курок».
Семь часов утра. До этого момента каждая минута была заполнена главным образом делами хозяйственными. Сейчас начинается основная работа, которая концентрируется преимущественно вокруг распределительного щита. После астронавтов он является главной фигурой на борту. Размер его — 30 х 30 см. На нем расположено 12 световых индикаторов, мигание которых оповещает астронавтов обо всех неполадках на борту. Здесь находится также 19 белых клавиш, посредством которых астронавты «обращаются» к щиту, и пять световых прямоугольников — «окошечек», по которым астронавты в цифровых данных получают «ответы».
Перво-наперво нужно сориентировать систему инерционального наведения по звездам. Клавиши распределительного щита обозначены следующим образом: такой-то глагол и кодовый номер или такое-то существительное и кодовый номер. Нажимая на соответствующий «глагол-номер» плюс «существительное-номер», командир корабля может приказать щиту выполнить соответствующую операцию, например «Изменить программу... прицелиться на звезду». На «окошечках» распределительного щита замигает: «глагол-50, существительное-25». По таблице кодовых знаков это означает: «Приступить к прицелке». При помощи секстанта астронавт, подобно мореходам далекого прошлого, определяет свое местоположение по звезде, передает информацию на распределительный щит и получает ответ: «Прошу отметить». Астронавт нажимает кнопку «отметить», и данные о местоположении записываются в «памяти» распределительного щита. Теперь щит готов к главной работе: включить реактивные двигатели «Аполлона» и тем самым произвести коррекцию курса.
А с Земли по радио поступают данные в компютер «Аполлона» о скорости корабля, его местоположении и инструкции к включению двигателя. Астронавты проверяют аппаратуру и убирают предметы, которые могут упасть во время внезапного ускорения. Наконец они передают на распределительный щит команду: «Включить двигатель». «Аполлон», слегка качнувшись, оставляет далеко позади себя огненный хвост.
Свобода передвижения не является проблемой во время полета. «Аполлон» достаточно просторен, чтобы позволить астронавтам «парить» и совершать ограниченное количество движений. И хотя большие секстанты и телекамеры невесомы в космосе, однако требуется немало энергии, чтобы переключить их с одного задания на другое.
К ужину, после 12 напряженных часов, астронавты извлекают свой вечерний рацион («День 2, прием пищи В») и спокойно отдыхают в первый раз с момента разбудившего их сигнала подъема. Перед отходом ко сну Хьюстон сообщает им, что они могут выключить радио в кабине. Если понадобится их разбудить, Земля может воспользоваться сигналом тревоги.
Как раз перед тем, как выключить радио, они еще раз слышат бодрый голос наземного управления:
— Сегодня вы как будто не слишком утомились. Завтра вам придется работать по-настоящему.
ЭКИПАЖ КОРАБЛЯ
“АПОЛЛОН-11”
Майк Коллинс, по мнению газеты «Нью-Йорк тайме», — самый спокойный из всех астронавтов. «Если не знать, что Майк астронавт, — говорит один из его давнишних друзей, — от него самого об этом не услышишь. Он человек дела, а не слов».
Коллинс — первый римлянин, побывавший в космосе: он родился в Вечном Городе 39 лет тому назад, когда его отец был военным атташе США.
Все американские астронавты, кроме Коллинса, — первенцы в семье. Этот факт вызывает большой интерес среди психологов, которые вывели теорию, что родители подсознательно толкают своих сыновей-первенцев к преуспеянию. Майк Коллинс родился вторым сыном, но через 13 лет после рождения старшего брата; психологи поэтому считают, что он был для родителей «вторым первенцем».
Когда он родился, его отцу Джемсу Коллинсу было почти 50 лет. Во время Первой мировой войны его отец был адъютантом генерала Першинга, а во Вторую мировую войну дослужился до чина генерал-майора. Дядя Майка, генерал-лейтенант Дж. Лоутон Коллинс, во время высадки десанта союзников в Нормандии и во время наступления в Европе командовал корпусом.
Коллинс рос несколько тщедушным мальчиком (он и поныне тощ с виду), сверстники дразнили его «пугалом». Но это не мешало ему быть капитаном школьной команды борцов и играть в футбольной команде нападающим. «Он был очень агрессивным», — вспоминает их школьный тренер.
Окончив среднюю школу, Коллинс поступил в Военную академию США, затем — в ВВС. Через некоторое время его направили в эскадрилью во Францию, где ему пришлось совершить первую «прогулку в пространстве» — его реактивный самолет загорелся в воздухе, и Майк едва успел выброситься на парашюте. «Все было очень просто, — спокойно рассказывает он. — Мне сразу стало ясно, что следовало делать: прыгать».
Затем Коллинса откомандировали в Калифорнию летчиком-испытателем. Там он служил вместе с Нилом Армстронгом, который на экспериментальном пилотируемом ракетоплане «Х-15» приближался к кромке космического пространства. Командиром Коллинса в Калифорнии был полковник Чарлз «Чак» Егер — первый человек, пролетевший в 1947 году быстрее звука. Егер вспоминает, как во время испытательного полета на реактивном самолете Коллинс совершил посадку, когда управление креном фактически вышло из строя. «Любой другой летчик выбросился бы на парашюте, — говорит полковник, — но Майк пошел на посадку: самолет разбился, однако мы, по крайней мере, смогли установить причины аварии». Коллинс изъявил желание стать астронавтом. Ему отказали, но он снова подал заявление — и добился своего.
Первый космический полет Коллинс совершил в июле 1966 года. Космический корабль «Джемини-8» под командой Нила Армстронга после успешной стыковки совершил вынужденную посадку. Прогулка в космосе Джина Сернана из «Джемини-9» была прервана после того, как он сообщил о чрезмерном переутомлении. Потому был запущен «Джемини-10» с Джоном Янгом и Коллинсом на борту, чтобы произвести стыковку и выход астронавта в открытый космос.
Этот 14-й космический полет американцев, продолжавшийся три дня, заметно приблизил человека к заветной цели — высадке на Луне. «Джемини-10» углубился в космическое пространство на рекордное до тех пор расстояние — 764 километра. Впервые в истории космонавтики было проведено совместное сближение двух ракет, Коллинс стал первым человеком, дважды совершившим прогулку в космос, и первым астронавтом, перешедшим с одного корабля на другой, передвигаясь с помощью так называемого «космического пистолета».
Когда Коллинса назначили с Фрэнком Борманом в экипаж «Аполлона-8», которому продстояло совершить первый полет к Луне в декабре прошлого года, врачи обнаружили у него в шее осколок кости и предписали операцию с последующим продолжительным отдыхом. Это лишило его возможности участвовать в полете. «Трудно передать отчаяние Майка, — рассказывает его приятель, — но все кончилось хорошо: Майк получил еще лучшее назначение — на «Аполлон-11».
Эдуин «Баз» Олдрин прошел самую основательную научную подготовку среди всех американских астронавтов. Его усердный труд оправдал себя: он благополучно совершил посадку на лунную поверхность.
Олдрину как будто на роду было написано стать лунопроходцем: девичья фамилия его матери — Мун, то есть Луна. Но шутки в сторону. Его отец тоже Эдуин — летчик с пятидесятилетним стажем. Он близко знал пионера авиации Орвилла Райта, во время Первой мировой войны летал с легендарным Эдди Рикенбакером, а до того учился у д-ра Роберта Годдарда, одного из основоположников современной ракетной техники. В 1929 году, когда Годдард нуждался в средствах, чтобы продолжать свои работы по изысканию горючего для ракет, Олдрин вместе с Чарлзом А. Линдбергом уговорил одного из своих состоятельных друзей поддержать американского ученого. Через год у Олдрина-старшего родился сын.
Эдуин Олдрин вырос в Монтклэре (Нью-Джерси) неподалеку от лаборатории в Менло-Парке, где Томас Эдисон изобрел свою электрическую лампочку, фонограф, киноаппарат и многое другое. Олдрин рано проявлял способности к технике и математике.
В средней школе он увлекался спортом — прыгал с шестом (брал высоту 3,5 метра), играл в футбол.
Окончив школу, Олдрин поступил в военную академию Уэст-Пойнт, которую окончил третьим в классе из 475 курсантов. Женился он на актрисе; у них два сына и дочь, которые по выходным дням больше всего любят кататься на водных лыжах вместе с отцом. После прохождения курса летной подготовки Олдрин был послан в Корею в качестве летчика-истребителя.
Затем он получил назначение в Европу и вскоре заинтересовался космонавтикой. В то время мир потряс первый в истории человечества космический полет Юрия Гагарина. Олдрин поступил в аспирантуру Массачусетского технологического института. Но ему не сиделось на Земле. Его приятель Эд Уайт, первый американец, совершивший прогулку в космос, позже трагически погибший в результате пожара в кабине корабля «Аполлон-1», был зачислен астронавтом, и Олдрин мечтал присоединиться к нему. В том же здании, где занимался Олдрин, коллектив ученых упорно работал над программой «Аполлон», ставящей своей целью высадку человека на Луну. Он часто беседовал с этими учеными, и желание стать астронавтом разгоралось все сильней.
В те дни горячо обсуждался вопрос о том, как лучше в космосе совершить стыковку: с помощью ручного управления или автоматически. Олдрин был убежден, что необходим человек, который может принимать решения на месте, и что никакая машина не в состоянии его заменить. На эту тему он написал свою диссертацию. «Диссертация Олдрина вызвала много споров, — вспоминает один из профессоров.— Олдрин удивительно настойчивый человек. Но в отношениях с людьми он не бывает ни вспыльчивым, ни агрессивным. В своих доводах он очень логичен и готов отстаивать свою точку зрения до конца — правда, в очень вежливой форме».
Олдрин признается, что его диссертация доставила ему куда больше удовлетворения, чем его исторический полет на «Джемини-12». Он принимал самое активное участие в разработке техники сближения на орбите для «Джемини» и «Аполлона».
На своей диссертации он надписал: «Участникам космической программы: как хотелось бы быть одним из них!» Через два месяца после получения докторской степени его желание осуществилось: он стал астронавтом. Те, кто читал его диссертацию, прозвали его «доктором стыковочных наук».
Три года спустя руководители программ «Джемини» снова столкнулись с затруднениями: вопреки планам, что-то не ладилось с выходом в космос. Джин Сернан в «Джемини-9», Майк Коллинс в «Джемини-10» и Ричард Гордон в «Джемини-11» — все были вынуждены сократить свое пребывание в открытом космосе. По-видимому, свободное передвижение астронавта в космическом пространстве требовало в два-три раза больше энергии, чем предполагалось. Медики начали опасаться, что оно вообще неосуществимо. По расписанию оставался еще один полет «Джемини», и Олдрину предстояло сделать последнюю попытку.
Любитель подводного спорта, Олдрин стал тренироваться к полету, работая под водой, чего еще не делал ни один астронавт. В космическом костюме и с кислородным аппаратом он часами отрабатывал под водой каждое движение, которое ему предстояло совершить в космосе, улучшал аппаратуру.
Запуск прошел благополучно, и после успешной стыковки с «Адженой» Олдрин начал работать, стоя в открытом люке корабля. Он держался за поручни, опирался на подлокотники. На ногах у него были «золотые тапочки», которые присасывались к поверхности корабля. Кроме того, астронавт был снабжен поясом безопасности. На следующий день он провел в открытом космосе 2 ч. 9 мин.: проверял электрические контакты, работал гаечным ключом и выполнял другие задания. Перед тем как вернуться обратно в корабль, Олдрин протер окно Ловелла, как протирают окна автомобилей на бензозаправочных станциях. Это дало повод Ловеллу пошутить: «Заодно проверь и уровень масла в моторе!»
После более двух часов пребывания в открытом космосе Олдрин вернулся на место, не чувствуя никакой усталости. Всего астронавт провел 5 ч. 37 мин. в открытом космосе. О своих космических прогулках он сказал: «Я вскоре осознал, что они не таят в себе никаких неожиданностей».
Нил Армстронг увлекается самолетами всю свою жизнь. Как-то в воскресенье родители взяли двухлетнего Нила на аэродром в Кливленде, чтобы полюбоваться посадкой и взлетом машин. «Нил стоял как зачарованный, — вспоминает его мать, — и ни за что не хотел уходить». В семье Армстронгов летчиков никогда не было. «Никто на него в этом смысле не влиял, — продолжает его мать. — Все, что Нил делал, он делал по собственной инициативе».
Армстронг, как и Джон Гленн, — уроженец штата Охайо. Отец его был администратором в ведомстве психической гигиены штата. Мать служила в местном отделе по охране почвы. Каждую неделю она отсылала отца с сыном в воскресную школу. «Однажды, — вспоминает она, — когда сыну было шесть лет, они оба вернулись с очень загадочным выражением на лицах. Я спросила: «Что случилось?» Они только ухмылялись. Я сказала: «Да не катались ли уж вы на самолете?» Я слышала, что в город прилетел самолет и за плату возил желающих. Так оно и было. Утром полеты стоили дешевле, вот они вместо того, чтобы идти в церковь, совершили воздушную прогулку».
С этого и началось увлечение Армстронга летным делом.
«С десятилетнего возраста он всегда подрабатывал, — рассказывает мать, — сначала для оплаты уроков музыки и для покупки духовых инструментов, потом — чтобы покупать авиационные журналы и авиамодели». Учась в старших классах, он стал заниматься в летной школе. Он работал в аптекарском магазине. «Фармакологией Нил не интересовался, — вспоминает аптекарь. — После школы он приходил в магазин и сразу шел к полкам с авиационными журналами». На свои сбережения Армстронг приобрел старый самолет и начал приводить его в порядок. «После работы Нил садился на велосипед и спешил на загородный аэродром, где до темноты возился со своим самолетом», — рассказывает тот же провизор. Наконец самолет был готов. Нилу Армстронгу исполнилось 16 лет, и на следующий же день он получил летные права. Он научился летать, еще не умея водить автомашину.
Армстронг поступил в университет имени Пурдью, где в свое время учились астронавты Вирджил «Гус» Гриссом и Джин Сернан, но после двух лет занятий бросил учебу, стал летчиком и был послан в Корею. Его реактивный истребитель подбили, и Армстронгу пришлось выброситься на парашюте. Он вернулся в университет и кончил инженерный факультет. Превосходный пианист, он однажды удивил всех своей музыкальной композицией к рождественскому представлению.
После окончания университета Армстронг переехал в Калифорнию, где работал летчиком-испытателем ракетоплана «Х-15». — «Я семь раз долетал до кромки космоса, — рассказывает Армстронг, — достигая скорости 6400 км/час и поднимался выше чем на 60 километров». Он был большим энтузиастом полетов на машине «Х-15». «Когда дело дошло до проекта «Меркурий», до отправки человека в космос, — рассказывает он, — многие из нас отнеслись к этому довольно скептически. Наш аппарат был крылатый, и летчик полностью управлял им. Поэтому нам казалось, что это и есть более верный подход к космическим полетам. Мы не признали «меркурийцев», считая их новичками в таком деле. Конечно, мы недооценили их. Позже, когда я начал понимать, что программы «Джемини» и «Аполлон» вынесут человека глубоко в космос, я решил, что и мне лучше принять в них участие».
Так Армстронг стал астронавтом «Джемини». Он работал над усовершенствованием тренировочных кораблей с целью имитации условий настоящих космических полетов и условий посадки на Луну. «Это имеет решающее значение, — говорит он. — Случись в космосе что-нибудь непредвиденное, астронавту уже некогда будет искать выхода из создавшейся ситуации».
Армстронга назначили командиром корабля «Джемини-8», которому впервые предстояло совершить стыковку с ранее запущенной беспилотной ракетой. Решение проблемы стыковки рассматривалось как один из важнейших элементов осуществления программы высадки человека на Луну.
Догнав через семь часов после запуска ракету «Аджена», Армстронг со вторым пилотом Дэвидом Скоттом произвели стыковку. «Мы осуществили последнюю важную задачу проекта «Джемини», — говорит Армстронг. — Мы доказали, что человек способен выполнить программу «Аполлон», монтировать космические станции и вообще делать в космосе все, что ему захочется».
Но вскоре корабль начал вращаться вокруг своей оси, кувыркаться, и перестал поддаваться контролю. От такого быстрого вращения человек может потерять способность ориентироваться, он может утерять остроту зрения и способность управлять приборами. Кроме того, отделившись из-за вращения, «Джемини» мог бы столкнуться с наполненной горючим «Адженой» и взорваться. «Было бы нелепо утверждать, что мы не почувствовали опасности, — говорит Армстронг, — но мы не испугались. Наше состояние можно назвать «конструктивной тревогой». Мы не сомневались, что справимся с задачей, но нельзя было терять ни минуты».
К несчастью, у корабля в это время не было радиосвязи с наземной станцией слежения, которая могла бы немедленно проанализировать создавшееся положение. Армстронгу пришлось полагаться только на себя. Безуспешно испробовав несколько маневров, он принял рискованное решение — использовать драгоценное топливо, предназначенное для возврата в плотные слои атмосферы, и тем подчинить корабль своей воле. Это увенчалось успехом, и Армстронг осторожно отошел от «Аджены».
Одна опасность миновала. Но Армстронг израсходовал часть резервного топлива. Возврат в плотные слои атмосферы без необходимого запаса топлива мог привести к тому, что «Джемини» не вошел бы под требуемым углом и сгорел бы до тла. Бортовые компютеры быстро проверили все места для вынужденной посадки и, принимая во внимание, что дневного времени оставалось мало, выбрали место в Тихом океане. «Мы достали наши карты, — рассказывает Армстронг, — чтобы посмотреть, где это место находится». Оно было в 800 километрах от берегов Китая. В Японии и Окинаве спасательные команды уже бежали к самолетам.
С тревогой следя за бортовым компютером, Армстронг вел корабль вручную. Нырнув в атмосферу спиной к Земле. Армстронг и Скотт держали ручные зеркала возле окон, с волнением ища на них признаков поверхности океана. Но, кроме суши, они ничего не видели. Резкий рывок — и корабль приводнился. По радио они услышали незнакомую восточную музыку. Они были убеждены, что находятся, по крайней мере, за несколько сот километров от намеченной цели, — и вдруг в смотровом окне показалось приветливое лицо аквалангиста. Оказалось, они находились всего в пяти километрах от спасательного судна. Уолтер Ширра назвал это приводнение лучшей посадкой во всей американской программе освоения космоса.
же, как и тридцать лет назад. Правда, среди нас теперь стало меньше скептиков (на сей раз история не повторилась), но, несмотря на все события последнего десятилетия, многие все еще недооценивают масштабов, значения и роли межпланетных путешествий.
Прежде всего, давайте попробуем разобраться в основных принципах, которые еще не в достаточной мере понятны даже ученым, занимающимся космическими исследованиями. Забудем все о ракетах и о космической технике и рассмотрим основную задачу: как человеку оторваться от Земли или, иными словами, как преодолеть силу земного притяжения? Для человека на это требуется около тысячи киловатт-часов энергии, которую может обеспечить любая электростанция всего за 10 долларов. То есть стоимость билетов в один конец можно выразить скромной суммой в 10 долларов.
Если же совершать взлеты с планет меньших размеров и их спутников — Меркурия, Венеры, Плутона, Марса, Луны, Титана, Ганимеда и т. д., — то здесь отправка будет стоить еще дешевле. Чтобы, скажем, покинуть Луну вам потребуется всего лишь на 50 центов энергии. Зато на планетах-гигантах, как, например, Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун, стоимость отрыва возрастет. Окажись вы на Юпитере — без запаса энергии долларов на триста домой вам не добраться.
Но, разумеется, уход из гравитационных полей — это еще далеко не все: придется также поработать над переходом с орбиты на орбиту, а это значит совершать движения вверх и вниз в гигантском гравитационном поле Солнца. Но, к счастью, сама Солнечная система как будто создана для удобств космических путешественников: все планеты лежат далеко на пологом склоне Солнечного поля, где оно сливается с безграничностью межзвездных пространств. В этом отношении наша обычная карта Солнечной системы, на которой планеты сконцентрированы вокруг светила, может только ввести в заблуждение.
Фактически можно сказать, что планеты на 99 процентов находятся вне Солнечного гравитационного поля, так что количество энергии, необходимое для передвижения с орбиты на орбиту, очень небольшое: обычно оно гораздо меньше количества энергии, требуемого для преодоления гравитации самих планет. Так, стоимость энергии, нужной для перемещения человека с Земли на Марс, не превышает 20 долларов. Даже для очень дальнего путешествия, скажем с Юпитера на Сатурн, стоимость энергии останется в пределах тысячи долларов.
Пусть упрямые ракетостроители примут к сведению вышеприведенные доводы, которые свидетельствуют о том, что стоимость космических полетов можно уменьшить в миллиард раз. К сожалению, замыслы мои ныне практически неосуществимы, так как даже в настоящее время цена топлива незначительна по сравнению со стоимостью изготовления космических кораблей и нужного оборудования. Большую часть гигантского «Сатурна-5», стоящего на пусковой площадке, можно было бы в действительности купить по нескольку центов за фунт. Керосин и жидкий кислород тоже можно приобрести по дешевой цене. Самое дорогое в ракете — это обработанные с безупречной точностью детали из высококачественных металлов, да «ящички» с электронным оборудованием. Они дороже самых крупных бриллиантов.
Такое положение вещей в значительной степени объясняется нашим непонятным стремлением к абсолютной технической непогрешимости, к тому, чтобы все было рассчитано с максимальной точностью. А теперь представьте себе, во что бы вам обошлось вождение автомашины, если бы из-за малейшей неполадки в моторе пришлось списать со счета весь автомобиль — и самого себя — или если бы запас топлива был так строго рассчитан, что, не найди вы места на заранее предусмотренной вами стоянке, — вся бы ваша поездка пропала? А ведь в общем и целом такая ситуация сложилась в настоящее время с космическими полетами.
Чтобы лучше представить себе, во что все это может вылиться, давайте заглянем в прошлое и извлечем полезные уроки из ранней истории воздухоплавания. Вскоре после провала «аэродрома» американского астрофизика Самуэла Лангли, знаменитый астроном Саймон Ньюком написал известный очерк, который было бы неплохо перечитать. В нем он доказывал, что при наличии имевшихся тогда технических средств всякий полет на аппарате тяжелее воздуха невозможен. Еще не успели просохнуть чернила на его рукописи, как два мастера по ремонту велосипедов, позабыв о всякой почтительности, заставили всех усомниться в заключениях ученого профессора. Когда Ньюком узнал о полете братьев Райт, он, не смущаясь, заявил: «Ну что ж, может быть, летательный аппарат построить можно, но и пилота, и пассажира он не подымет».
Уверяю вас, что я вовсе не собираюсь высмеивать одного из величайших американских ученых. Если вы сами взглянете на биплан братьев Райт, который висит в зале Смитсоновского института в Вашингтоне, я думаю, что заключение Ньюкома вам покажется вполне логичным. Мне очень хотелось бы знать, кто из нас осмелился бы оспаривать его тогда, в 1903 году?
Однако — и это чрезвычайно важный пункт — дальнейшее развитие авиации от «летательного аппаратика» Райтов до самолетов с поршневыми двигателями происходило без наличия крупных технических открытый. А все усовершенствования в летном деле осуществлялись за счет технологического прогресса и теперь. Когда мы оглядываемся на прошлое, все это кажется нам совсем простым и иногда даже малозначительным. Давайте перечислим наиболее важные достижения: воздушный винт изменяемого шага, щели и закрылки, убирающееся шасси, обтекаемые формы, наддув...
Ничего особенного, правда? Однако именно они, а также и повышение качества материала и конструкции, оказали большое влияние на торговлю — перевозку грузов по воздуху. В своей совокупности все эти усовершенствования дали нам несравненно больше, чем каждое из них могло бы дать в отдельности. Они не просто обогатили нас, они во много раз умножили наше состояние. И на все это потребовалось около сорока лет. Затем последовал второй прорыв в технике — появился реактивный двигатель, — и этим начался новый цикл развития.
Если прошлое нас не подводит, то события почти с такой же последовательностью будут развиваться и в космонавтике. По всей видимости, в ходе дальнейшего освоения космического пространства основными могут стать следующие пункты: заправка горючим на орбите, воздушно-реактивные усилители, многократно используемые усилители, заправка топливом на поверхности Луны и легковесные типы материалов — то есть сплавы легких химических элементов плюс волокнистые материалы.
По всей вероятности, на разработку этих сравнительно несложных проектов уйдет меньше сорока лет, которые понадобились для развития самолетостроения; результатов следует ожидать к концу нашего века. Еще задолго до того произойдет очередной прорыв или, скажем, гигантский скачок в космической технике. Он будет связан с появлением атомного двигателя, вероятно основанного на расщеплении ядер, а может быть даже и на их синтезе. При наличии такого двигателя Солнечная система станет пристройкой к Земле — если мы этого захотим.
На этом аналогия с прошлым кончается, так как больше уже немыслимо проводить параллели между воздухоплаванием и космонавтикой. Как только выяснились потенциальные возможности практического применения самолета, им сразу воспользовались в военном деле, торговле и науке. Самолеты стали служить средством сообщения между крупными центрами, которых пока (и это можно почти с уверенностью сказать) нет в Солнечной системе, а может быть и не будет в продолжение многих веков.
Поэтому мы можем оказаться в заколдованном круге. С одной стороны, исследования планет не смогут иметь практической ценности до тех пор, пока техника не вырастет настолько, чтобы создавать надежные космические аппараты. С другой стороны, у нас этих аппаратов не будет до тех пор, пока мы не установим наличия подходящих объектов для космических рейсов и, прежде всего, объектов с запасами горючего для заправки и с оборудованием для обслуживания кораблей, что пока в Солнечной системе отсутствует. Как выбраться из подобного положения? К счастью, тут есть один обнадеживающий фактор.
Почти все технические средства и оборудование для межпланетных полетов будут создаваться и совершенствоваться в процессе исследования околоземного пространства. Даже не отдаляясь от Земли более чем на 1600 километров, мы сможем улучшить качество наших аппаратов, повысить их мощность и создать корабли типа Земля — поверхность небесного тела — Земля, межорбитальные транспортеры и надежную систему обитаемых орбитальных станций. Все это составит, по крайней мере, 90 процентов технических средств, необходимых для исследования Солнечной системы, причем самых дорогих 90 процентов.
Пожалуй, лучше всего было бы уже сейчас выяснить наши отношения с теми, которые считают космос областью, предназначенной исключительно для автоматики. По их мнению, там должны трудиться роботы, а нам в это время надлежит сидеть сложа руки дома и наблюдать за всем по телевидению. Как бы все это увлечение машинами не обернулось для нас через пару десятилетий еще одним из досадных заблуждений, столь свойственных началу космической эры!
Не буду тратить времени на полемику, потому что считаю следующие доводы вполне резонными: 1) беспилотными космическими аппаратами следует пользоваться в тех случаях, когда они способны выполнить задание, учитывая элемент безопасности, лучше человека и с меньшей затратой денег; 2) до тех пор, пока не будут созданы автоматы, превосходящие человека (а к тому времени и споры закончатся), все наиболее сложные операции в космосе невозможны без человеческого участия. Я имею в виду такие виды деятельности, как, например, сборку и обслуживание гигантских спутников следующего десятилетия и обслуживание орбитальных обсерваторий, лабораторий, больниц и фабрик. Другими словами, я говорю о проектах, огромная польза которых с научной и коммерческой точек зрения совершенно неоспорима.
Подумайте, например, какие бесценные данные для изучения Солнечной системы смогут обеспечить нам средних размеров телескопы, установленные на высоте нескольких сот километров над Землей. Недавний запуск ОАО-II (Орбитальной астрономической обсерватории) является многообещающим началом в этом направлении. До появления радара и космических ракет все, что мы знали о планетах, кропотливо собиралось на протяжении добрых полутора веков астрономами, у которых были недостаточно точные инструменты и которым приходилось наспех набрасывать детали какого-нибудь крошечного дрожащего диска, промелькнувшего в момент удачной наводки телескопа. А таких моментов, когда атмосфера спокойна и изображение не искажено, в жизни астронома бывает очень мало: в общей сложности они составят всего несколько часов.
Добыть надежные сведения о планетах при таких условиях — было бы просто чудом. Поэтому вернее предположить, что мы их и не добыли. В этом отношении мы похожи на средневековых картографов, обозначавших некоторые области словами «тэрра инкогнита» или «здесь должны быть драконы». (Правда, мы ударились в другую крайность и пишем «здесь драконов не должно быть», наше невежество настолько велико, что мы вообще не имеем права высказывать подобных предположений.)
В доказательство разрешите мне напомнить вам о том нервном шоке, который испытали не так давно астрономы, узнав, что данные, считавшиеся ранее самоочевидными, оказались ложными. Самый большой конфуз произошел с вращением Меркурия: всего лишь несколько лет назад все были совершенно уверены, что Меркурий постоянно обращен к Солнцу одной стороной, которая принимает на себя весь жар, в то время как другая постоянно находится в тени. Но вот в последнее время с помощью радарных исследований удалось установить, что Меркурий вращается вокруг оси каждые 59 суток, что у него есть и восход и заход солнца и что вообще он ведет себя, как все порядочные планеты. Природа тут зло пошутила над несколькими поколениями астрономов!
А как насчет Венеры? В справочниках вы найдете разные периоды обращения этой планеты, начиная с 24 часов и кончая 225 днями, — то есть целым годом. Но, насколько мне кажется, еще ни один астроном не высказал предположения, что Венера совершенно невероятная планета: на ней день длиннее года. Это тоже один из случаев, который нельзя было проверить без радара.
Ну а Луна? Еще пять лет тому назад все были уверены, что поверхность ее представляет собой пыль или застывшую лаву. Если бы утверждавшие первое согласились поговорить с приверженцами теории о лаве, то обе стороны пришли бы к выводу, что спор их неразрешим. И что же обнаружили «Луна-9» и «Сурвейер-1», когда они спустились на лунную поверхность? Настоящий грунт.
Но это вовсе не единственные примеры недавних конфузов и сюрпризов. Тут и неожиданно высокая температура под облачностью Венеры, и кратеры на Марсе, и сверхмощные радиоизлучения с Юпитера, и сложные органические вещества в составе некоторых метеоритов, и явные признаки значительных изменений в поверхности Луны. А теперь и с Марсом получается все шиворот-навыворот. То, что издавна считали высохшими морями, может оказаться мифом, так как, судя по всему, эти темные «моря» представляют собой фактически плоскогорья, а вовсе не низменности, как мы думали раньше.
Отрицательная сторона вопроса заключается в том, что мы в сущности ничего толком о планетах не знаем. А вот то, что огромное количество разведывательных работ, необходимой фазы перед полетами человека, можно производить с околоземной орбиты, — я считаю положительным явлением. Пожалуй, не будет преувеличением, если я скажу, что с помощью хорошего орбитального телескопа мы сможем увидеть Марс так же отчетливо, как он был виден с борта «Маринера-4». Причем то, что мы увидим, окажется несравненно ценнее, так как это будет уже не единичный кадр небольшого участка поверхности, а целый фильм о видимой части планеты.
Но, тем не менее, для выполнения целого ряда задач, наиболее пригодным будет беспилотный космический аппарат. Одна из этих задач, помимо своей большой научной ценности, имеет еще более глубокое психологическое значение. Я говорю о перспективных фотосъемках с малых высот. Этим я отнюдь не собираюсь умалять заслуг таких замечательных аппаратов, как «Рейнджер», «Луна» и «Сурвейер». Я хочу лишь напомнить, что ясное представление о поверхности нашего соседа, который ранее был для нас просто небесным телом, дал нам снимок кратера Коперника, сделанный с борта космической фотолаборатории «Лунар орбитер-2». И когда пресса назвала его снимком столетия, она не ошиблась, — и это было признано всеми. Именно он подтвердил нам то, о чем мы подсознательно догадывались, но не хотели верить: кроме Земли существуют другие миры. Первые снимки такого типа Марса, Меркурия и их спутников произведут столь же сильное впечатление и впервые создадут в наших умах четкое и определенное представление о планетах.
В старых трудах по астрономии часто попадалось выражение, которое уже вышло из моды, но которое было бы не худо восстановить — множественность миров. Но каждый мир сам по себе представляет множественность. Чтобы уяснить себе это, достаточно задуматься над одним вопросом: сколько времени понадобится нам, чтобы узнать все, что только можно узнать, о нашей планете, о Земле? Ведь пройдут еще века, прежде чем геологи, океанографы и геофизики познают все и не будут преподносить человечеству новых сюрпризов.
Давайте подумаем о многообразии нашего окружения здесь на Земле — от вершин Чомолунгмы до глубин Марианской впадины, от знойного полдня в калифорнийской Долине Смерти до полночи на Южном полюсе. Возможно и на других планетах есть такое же разнообразние, причем все это заключает в себе возможность существования жизни. Странно, что на такой, казалось бы, простой факт часто не обращают внимания. В то же время как часто наблюдение за каким-нибудь единичным случаем или даже вывод, сделанный в результате поверхностного знакомства с фактами, которые построены на условной теории, сейчас же распространяются повсюду.
Вполне возможно, что наше земное окружение многообразнее и сложнее, чем на какой-либо другой планете. Быть может, подобно туристам реактивного века, которые успевают за одну неделю «познать» всю Европу, мы также сможем покончить с Марсом или Венерой, спустив на их поверхность сравнительно небольшое число автоматических станций. Но я сомневаюсь в этом уже по той причине, что вся история астрономии учит нас относиться с большой осторожностью ко всякой теории, имеющей целью доказать, что Земля — это планета совершенно особая, не такая, как другие. И на других планетах может оказаться такое же многообразие комплексов, как и на Земле. Даже наша Луна, еще десять лет назад казавшаяся столь многообещающим кандидатом по своей геофизической простоте, уже преподносит нам множество сюрпризов.
Покойный профессор Дж. Б. С. Холдейн заметил как-то (и это следовало бы назвать законом Холдейна): «Вселенная не только удивительнее того, что мы себе представляем, она удивительнее того, что мы в состоянии себе представить». С действием этого закона нам придется сталкиваться все чаще и чаще по мере того, как мы будем удаляться от Земли. И сейчас, когда мы готовимся к этому шагу, нам следовало бы уже давно свыкнуться с реальным положением вещей в астрономии. А то мы настолько проникнуты геоцентризмом, словно Коперника и на свете не бывало; для нас Земля является центром, если не Вселенной, то уж во всяком случае Солнечной системы.
Увы, я должен вас разочаровать. Существует только одна планета, которая действительно имеет значение, и это вовсе не Земля, а Юпитер. Мой уважаемый коллега Исаак Азимов прекрасно резюмировал это в одном из своих высказываний: «Солнечная система состоит из Юпитера плюс какие-то обломки». Даже эффектный Сатурн не в счет, он представляет собой менее трети огромной массы Юпитера, а Земля в сто раз меньше Сатурна. Наша планета — это ничтожная пустяковина, остатки стройматериала после возведения главного здания. Конечно, это удар по нашему самолюбию, но можно ожидать еще худшего, а потому разумнее к нему приготовиться. Юпитер может оказаться биологическим и физическим центром гравитации Солнечной системы.
Из этого следует, что на протяжении двух-трех десятков лет взгляды полностью изменились. Не так давно было привычным потешаться над наивными теориями астрономов раннего периода — например, над сэром Джоном Гершелем, считавшим, что буквально все планеты должны кишеть живыми организмами. Предположение это, конечно, более чем оптимистично, но оно кажется не таким уж наивным по сравнению с другим, которое можно найти среди публикаций 30-х годов, а именно, что наша Солнечная система может оказаться уникальной и, следовательно, единственным местопребыванием живых организмов во всей Галактике.
Маятник, как говорится, отклонился в противоположную сторону и, может быть, в последний раз, ибо в течение последующих десятилетий мы, вероятно, докопаемся до истины. Если обнаружат, что на Юпитере достаточно тепло и что его атмосфера соответствует типу атмосферы, в которой, как мы предполагаем, зародилась жизнь на Земле, то это положит начало величайшим открытиям столетия. Карл Саган и Джек Леонард вполне ясно выразили эту мысль в своей книге «Планеты»: «Последние научные исследования о зарождении жизни и окружающей среде Юпитера позволяют предполагать, что условия для существования жизни там благоприятнее, чем на любой другой планете, не исключая и Земли».
Необычные цветовые изменения в атмосфере Юпитера, в особенности странное поведение дрейфующего призрака величиной с Землю, называемого Красным пятном, заставляют предполагать о зарождении огромного количества органических веществ. Если это так, то тогда неизбежно должно последовать зарождение жизни, конечно, через достаточно длительный период времени. Я снова приведу цитату из Азимова: «Если на Юпитере есть моря, подумайте только, сколько там рыбы!» Этим, может быть, и объясняется таинственное появление и исчезновение Красного пятна.
Вопреки распространенному мнению, гравитация Юпитера не создает особых трудностей. Она всего лишь в два с половиной раза больше, чем на Земле; к таким условиям могут приспособляться даже земные животные, что доказано на крысах, помещенных в центрифугу. А существу, которое на Юпитере будет соответствовать нашей рыбе, не приходится беспокоиться о гравитации, так как в морях она незначительна.
Доктор Джемс Эдсон, бывший сотрудник Национального управления по аэронавтике и исследованию космоса, заметил как-то: «Юпитер —это проблема моих внуков». Боюсь, что это крайне оптимистично. Одна лишь фауна планеты, в триста раз превышающей вес Земли, завалит человечество работой на хорошую тысячу лет.
Судя по всему, и Венера со своей особенно плотной и сильно разогретой атмосферой, станет одним из труднейших — и в то же самое время одним из интереснейших — объектов изучения. Сейчас уже почти нет никаких сомнений, что средняя температура достигает 370 градусов по Цельсию; однако, вопреки последним предположениям ученых, это не исключает возможности биологической жизни там и даже, может быть, подобной той, которая существует на Земле.
Благодаря медленному вращению Венеры там, по-видимому, не происходит большого смешивания атмосферного воздуха, а следовательно не происходит и большого обмена теплом между полюсами и экватором. На высоких широтах или больших высотах (а горы на Венере теперь уже прощупаны радаром) температура должна быть достаточно низкая для наличия воды. Не надо забывать, что даже на Земле разница температур между самым жарким и самым холодным пунктами составляет почти 150 градусов по Цельсию. И то, что это не простые догадки, доказывает уникальная информация, переданная советской автоматической станцией «Венера-4», которая обнаружила в атмосфере загадочной планеты кислород. Этот крайне активный газ вступает в соединение с таким количеством веществ, что в чистом виде его обнаружить нельзя; кислород постоянно выделяют растения, тем самым пополняя запасы его в природе. Наличие кислорода почти всегда свидетельствует о присутствии жизни. Тут я позволю себе скромно кашлянуть, намекая на свой, хотя и небольшой, но все же пророческий дар: всего несколько лет назад я привел именно этот довод в своей книге о Венере «До существования рая».
С другой стороны, не исключена возможность, что мы вообще не найдем никаких признаков жизни, ни в прошлом, ни в настоящем планет. Увы, разочарование будет поистине глубоким, но даже и это открытие, несмотря на свой отрицательный характер, даст нам более основательное понятие об условиях для возникновения биологической жизни, что, в свою очередь, внесет ясность в вопрос о распределении жизни во Вселенной в целом. Однако, все же более вероятно, что еще до того, как мы успеем объявить Солнечную систему необитаемой, специалисты по связи решат этот вопрос в положительном смысле.
В том-то и заключается суть космических исследований. Именно потому такое число людей этого страшится, хотя другим, да и самим себе, они это объясняют иными причинами. Может случиться, что в непосредственной близости мы и не найдем представителей высоко развитой цивилизации, и, может быть, потрясение от непосредственного контакта окажется для нас настолько велико, что мы не сможем этого пережить. Но к тому времени, когда мы освоим Солнечную систему, нам нужно быть готовыми к таким встречам. Следуя теории Арнольда Тойнби, мы должны соответствующим образом отреагировать на брошенный вызов.
Не сомневайтесь ни на минуту, что в один прекрасный день мы отправимся в путь к звездам, если только, конечно, звездные жители нас в этом не опередят. Мне кажется, я знаком почти со всеми доводами о невозможности межзвездных путешествий. Все это — отголоски статьи профессора Ньюкома о полетах аппаратов тяжелее воздуха. Ни к логике, ни к математике в них не придерешься, а вот предпосылки полностью необоснованы. Наиболее серьезные из них аналогичны доводам о неспособности дирижабля преодолеть звуковой барьер.
В самом начале нашего века пионеры космонавтики доказывали, что полеты на Луну и на ближние планеты (хотя на это потребуется много усилий и затрат) возможны при использовании химического топлива. Но даже тогда им были известны потенциальные возможности атомной энергии, и они надеялись, что это станет конечным решением вопроса. Они были правы.
И сейчас таким же образом можно утверждать, что различные способы (хотя в настоящее время это непрактично) применения атомной энергии и медицины помогут нам в исследовании, по крайней мере, тех звезд, которые лежат к нам ближе всего. Я хотел бы предупредить всех скептиков, указывающих на ограниченные возможности таких средств, что в этот самый момент на двух горизонтах бесконечно малых и бесконечно больших величин появляются явные признаки прорыва в новый порядок мироздания. Я приведу несколько цитат из произнесенной в Цейлоне речи профессора Сесила Франка Пауэлла, лауреата Нобелевской премии по физике: «Мне кажется, что все данные астрономии и ядерной физики, которые я привел, свидетельствуют о том, что мы стоим на пороге величайших открытий, которые продвинут науку далеко вперед. Я говорю о процессах, в которых единица массы, по крайней мере, в тысячу раз превысит количество энергии, получаемой при делении ядер... Думается, что есть невероятные источники энергии во внутренних сферах некоторых галактик, возможно, и на квазарах... И в один прекрасный день мы научимся их использовать». И если предположения профессора Пауэлла правильны, другие существа в мирах старше нашего уже научились этому. Потому было бы действительно опрометчиво утверждать, что нам никогда не удастся дотянуться до звезд.
Более чем полвека назад великий русский пионер космонавтики Константин Эдуардович Циолковский написал такие волнующие и пророческие слова: «Земля — колыбель разума. Но нельзя вечно жить в колыбели». Сегодня, переступая порог второго десятилетия космического века, мы можем заглянуть в будущее и поглубже.
Да, Земля действительно наша колыбель, которую мы собираемся покинуть. А Солнечная система будет нашим детским садом.
Статья «Следующий этап: к другим планетам», помещенная здесь в сокращенном виде, впервые была напечатана в журнале «Плейбой». Авт. права: изд-ва «ГМГ паблишинг компани», 1969 г. Переведено с разрешения автора и его представителя «Скотт Мередит литерари эдженси» в Нью-Йорке.
| В |
светлом отрезке лунного пейзажа, на фоне космической тьмы вверху и тени «Орла» внизу, перед многомиллионной аудиторией землян на экране телевизора появляется человеческая нога в тяжелом башмаке. Осторожно, словно пробуя температуру воды в бассейне, нога медленно опускается на лунный грунт.
«Этот маленький шаг одного человека, — передает по радио на Землю Нил Армстронг, — означает гигантский прыжок человечества».
Впервые с той поры, когда пещерный человек поднял свой взор к небу, на Луну ступил землянин — человек. Это совершилось 20 июля 1969 года, часы в Хьюстонском центре управления показывали 21 час 56 минут. В большинстве стран мира уже наступило 21 июля.
Астронавт Нил Армстронг берет первый образец лунной почвы (вид из окна кабины). На Земле образцы будут тщательно изучены учеными Соединенных Штатов и их коллегами из других стран. |
Всего четыре дня перед тем Нил Армстронг, Эдуин Олдрин и Майк Коллинс заняли места в отсеке лунного корабля «Аполлон», на самой верхушке мощной ракеты «Сатурн-5». А внизу, невидимые астронавтам, были люди, море людей — на океанском пляже, по берегам речушки Банана. Миллионы глаз впились в ракету, похожую издали на отточенный карандаш. Ждали старта. И вот под ракетой вспыхнуло пламя. Медленно оторвавшись от площадки, она устремилась ввысь... Космический корабль «Аполлон-11» вышел на орбиту вокруг Земли.
Спустя три дня астронавты, по следам своих шести предшественников, вывели корабль на окололунную орбиту. Затем Армстронг и Олдрин из командного отсека «Колумбия» перешли в лунный отсек, получивший кодовое название «Орел». Теперь, чтобы осуществить заветную мечту, им предстояло сделать последний бросок. Двое астронавтов отделили «Орла» от «Колумбии», где оставался Коллинс, и начали прилунение. Посадку предстояло совершить в заранее намеченном районе Моря Спокойствия, который находится на самом экваторе Луны и хорошо был виден с Земли.
Район этот ученые выбрали за несколько месяцев до посадки, на основании данных, доставленных астронавтами, которые провели визуальные обследования лунной поверхности со сравнительно небольшой высоты. И сейчас «Орел» держал курс именно на этот участок Луны. Вдруг Армстронг увидел, что запланированный район посадки представляет собой кратер размером в футбольное поле, поверхность которого усеяна огромными двухметровыми валунами. Не растерявшись, командир взял управление на себя. Он быстро выключил автоматическую наводку, вывел «Орла» из опасной зоны и отыскал другое место для посадки в 6,5 км от заданного района. Он и Олдрин методично сообщили контрольному центру закодированными номерами расстояние между ними и Луной — сначала в ярдах, затем в футах, потом в дюймах. И вот, поднимая облако лунной пыли, «Орел» совершил наконец посадку, и на Землю полетело донесение: «Говорит База Спокойствия. «Орел» прилунился!»
Взглянув в окно, Армстронг увидел перед собой лунный пейзаж: множество кратеров, некоторые диаметром до 15 м, ряд каменных гряд высотой до 10 м, острые камни. На горизонте виднелась гора. Однако «Орел» совершил прилунение благополучно: он стоял вертикально в центре гладкой площадки.
Астронавты были слишком возбуждены, так что об отдыхе и сне, как предписывалось программой, не могло быть и речи. Армстронг и Олдрин попросили разрешения совершить лунную прогулку немедленно, хотя на облачение в скафандры и проверку отдельных деталей требовалось несколько часов. Любая неполадка в системе угрожала жизни героев. Хьюстон дал разрешение. И вот все готово. Армстронг начинает спускаться по лестнице, ведущей на лунную поверхность. На пути вниз Армстронг тянет кольцо, и из нижнего люка корабля опускается телевизионная камера.
За каждым его движением следили миллионы телезрителей от Перу до Польши, от Аляски до Австралии. В Соединенных Штатах в это время был вечер, американцы сидели у телевизоров целыми семьями и ожидали исторического момента, который запомнится на всю жизнь, а многие будут вспоминать о нем и в XXI веке. Свидетелями этого момента стали люди трех поколений: наши деды, родившиеся в XIX веке и помнящие первый аэроплан (для них прилунение «Орла» было чем-то непостижимым); их сыновья; их родившиеся в конце 50-х годов внуки, жизнь которых началась в период завоевания космоса, — для них высадка на Луну была вполне естественным явлением, и они не понимали, чему так поражаются старшие.
На экранах телевизоров американцы увидели и город Калугу, где жил и трудился теоретик космических полетов Циолковский.
Согласно полученным данным, за прилунением «Орла» по телевидению наблюдало свыше 600 000 000 человек — одна пятая населения земного шара.
Событие это было и всегда останется беспримерным — первые шаги человека на другом небесном теле.
Через несколько минут наступила очередь Олдрина: он проверил свое снаряжение и, убедившись, что дверь за ним «не захлопнется», тоже покинул отсек. Очутившись в новом окружении, Олдрин воскликнул: «Величественное одиночество!»
«Действительно, — согласился с ним Армстронг. — Словно высокогорная пустыня в Соединенных Штатах. Неповторимая красота».
«Грунт на поверхности мягкий и сыпучий, — сообщил Армстронг. — Я легко поднимаю пыль носком башмака. В грунт я погружаюсь всего на какую-нибудь восьмую дюйма, но я вижу следы моих ног». Серовато-коричневый грунт Луны оказался скользким, он прилипал к подошвам астронавтов. Когда Олдрин вставлял в грунт шест, ему казалось, что шест входил во что-то сырое. Ученые всего мира застыли в ожидании.
На экране появилась фигура человека, ее движения напоминали какой-то странный медленный танец. Астронавты ходили, словно в кадрах кино, заснятых замедленной съемкой. Затем они попробовали двигаться прыжками, но потом решили, что земной способ ходьбы наиболее приемлем и на Луне. Легко приподняв один из контейнеров, Армстронг с мальчишеским восторгом заявил: «Вот уж где можно далеко забросить любую вещь!»
Затем астронавты на минуту остановились: их вызывали по телефону с Земли. Это был самый дальний телефонный вызов — звонил Президент Никсон из Белого Дома.
«Тот факт, что вы говорите с нами, находясь в Море Спокойствия, — сказал он, — вдохновляет нас с удвоенной энергией бороться за достижение мира и спокойствия на Земле. Ибо в этот момент в истории человечества все население земного шара представляет собой единое целое». Ранее, еще перед стартом, Президент сказал: «Если люди могут достичь Луны, то они также могут достичь и согласия между собой».
После разговора с Президентом астронавты опять приступили к работе. До того Армстронг и Олдрин установили солнечно-ветровой коллектор в надежде захватить с собой на Землю хоть частицу Солнца. Затем они поставили лазерно-радарный рефлектор для измерения расстояния между Луной и Землей и изучения неравномерности во вращении Земли. На поверхности Луны они оставили космический детектор для улавливания колебаний и вулканической деятельности, который сразу зарегистрировал шаги астронавтов, а через несколько дней — сильные колебания неопределенного характера (возможно, это было лунотрясение, впервые услышанное человеком).
На небольшом штативе Эдуин Олдрин (вверху) вешает лист алюминиевой фольги, предназначенный для улавливания излучаемых Солнцем частиц. Фото на следующей странице: он же с сейсмографическими приборами, которые будут оставлены на Луне. |
Затем астронавты отошли на некоторое расстояние от «Орла» и начали сбор образцов лунной породы. Если предположения ученых правильны, то Армстронг и Олдрин заглянули в историю Солнечной системы на четыре миллиарда лет назад. Армстронг собрал несколько пористых камней с углублениями, которые, возможно, образовались в результате воздействия газа в расплавленной лаве. А это значит, что на нашем ближайшем соседе были — а может быть и до сих пор есть — действующие вулканы. Здесь следует также упомянуть об интересной находке Олдрина: камень, похожий на биотит — вид слюды, который обычно содержит в себе значительное количество воды. Возможно ли присутствие воды на Луне? Ответ на этот и целый ряд других вопросов по всей вероятности удастся получить после полета «Аполлона-12», когда Пит Конрад и Аллан Макбин проведут на Луне в два раза больше времени, чем их предшественники. Два часа прошли довольно быстро. Армстронг и Олдрин уложили собранные образцы лунного грунта, подняли их на борт «Орла», а затем по лестнице поднялись сами. Телекамера осталась на Луне — безмолвной и безветренной. Астронавты задраили дверь. После тревожного сна (астронавты были слишком взволнованы пережитым, чтобы спать спокойно) наступило время старта. Теперь все зависело от взлетного двигателя. Но двигатель сработал безупречно. Свидание и стыковка с командным отсеком «Колумбия» произошли точно по графику. Армстронг и Олдрин перешли в отсек к Коллинсу, который в полном одиночестве целые сутки дежурил на окололунной орбите, поджидая своих товарищей. Следующий критический момент: сработают ли двигатели, которым предстояло направить лунопроходцев домой на родную Землю? Двигатель не подвел, корабль с окололунной орбиты перешел на траекторию полета к Земле, где астронавтам предстояло выдержать трехнедельный карантин, чтобы оградить нашу планету даже от малейшего риска заражения лунными бактериями. На Луне, у кромки безмолвного кратера, астронавты оставили следы своих ног, государственный флаг США, медали с изображением советских космонавтов Гагарина и Комарова и их американских коллег Гриссома, Уайта и Чаффи, отдавших свои жизни освоению космоса, и небольшую дощечку из нержавеющей стали со словами: «Здесь люди с планеты Земля впервые ступили ногой на Луну. Июль, год 1969 от P. X. Мы пришли с миром от имени всего человечества».
|
 Для Майка Коллинса, дежурившего на окололунной орбите, это были часы долгого ожидания. Но вот он заметил вдали темную точку, которая увеличивалась с каждой минутой: это приближалась взлетная ступень. Стыковка прошла благополучно — и астронавты снова вместе. Через три дня на борту авианосца «Хорнет» Президент Никсон приветствовал астронавтов, заключенных в герметизированный фургон. Слева направо: Нил Армстронг, Майк Коллинс и Эдуин Олдрин принимают поздравления Президента, который передал им наилучшие пожелания от имени американского народа и народов всего мира.  |