вернёмся в библиотеку?
Английский герцог, прогнав гарпий звуками ужаснаго рога, останавливается у подошвы горы, у пещеры, в которую оне устремились; он слышит смешанный шум, крики, вой, стоны без конца, и это заставляет его предположить, что там помещается ад. Он решается проникнуть туда, он увидит там несчастных, лишенных навсегда света небес; он дойдет до центра земли и посетит мрачное царство. „Чего мне бояться? думает он, моим рогом я могу обратить в бегство Плутона, Сатану и трехголовую собаку!" Он говорить это, и тотчас сходит с лошади; он привязывает гиппогрифа к кустарнику и проникает в пещеру, вооруженный рогом, на который он возлагает надежду. Вдруг, густой дым, нестерпимее и сильнее, чем дым от серы и смолы, поражает в одно время и глаза его и обоняние; но он продолжает свой путь. По мере того, как он подвигается, темнота увеличивается, пары сгущаются все более и более, он должен подумать об отступлении, если нехочет задохнуться. Вдруг, он видит над головою предмет, похожий на висящий труп, давно изсушенный солнцем. Темнота не дает возможности различить различить герцогу этот предмет. Два раза он ударяет его мечом, не встречающим никакого сопротивления: можно-бы сказать, что это облако или дух. Жалобный голос произносит следующия слова. „Проходи своею дорогою и не делай мне новых ран. Разве этот черный дым, изрыгаемый адом, не причиняет мне достаточно мучений?" Астольф останавливается, удивленный: „Пусть Предвечный освободит тебя от этого дыма, говорить он тени. Но разскажи мне свою судьбу? Если ты желаешь, чтобы я известил о ней жителей земли, ты будешь удовлетворена", „Мне приятно надеяться, отвечает тень, что воспоминание обо мне вернется в сладостное местопребывание живущих. Я разскажу тебе, поэтому, мою историю, как ни тяжел будет для меня этот разсказ. Меня зовут Лидиею, я дочь могущественнаго Лидийскаго короля. Это знаменитое рождение было одною из причин моей погибели. За то, что я относилась презрительно, неблагодарно и жестоко к самому верному из любовников, — небесное правосудие осудило меня оставаться вечно среди этого ужаснаго дыма. Множество других женщин, виновных в подобном же преступлении, заперто в этой пещере и подвергаются там такому же наказанию. Анаксарета, висящая в глубине пропасти, среди еще более густых паров, испытывает жесточайшую муку. Ея тело было обращено в скалу, между тем, как душа вечно страдает, за то, что любовник ея погиб от отчаяния. Недалеко от меня, Дафна раскаявается, что бежала от бога дня. Было-бы слишком долго разсказывать тебе все преступления и все жестокости, в каких оказались виновны мои несчастныя подруги, их число несчетно; но еще дольше было-бы называть мужчин, за тоже самое преступление низвергнутых в более страшное место, где они становятся жертвою всепожирающаго пламени, смешаннаго с этим ужасным дымом. Женщины доверчивее, их легче обманывать; вероломные обольстители заслуживают бóльших пыток. Там наказываются и Тезей, и Язон, и любовник кровосмеситель Фамари, который навлек на себя гнев Авесалома, и множество неверных обоего пола: одни, провинившиеся перед своими женами, другия, наказанныя за измену своим мужьям. Но так, как я должна говорить о себе и рассказывать тебе про свою вину, то знай, что я была самою прекрасною и гордою женщиною. Не могу сказать, чтó более выделялось во мне, гордость или красота. Красота породила гордость. В это время жил во Фракии рыцарь несравненной доблести; он слышал, как хвалили мои прелести и решился предложить мне сердце, цену котораго увеличивала блестящая слава. Он прибыл в Лидию и только-что узнал меня, как несокрушимыя цепи подкрепили его первыя желания. Он не преминул отличиться между всеми синьорами, служившими при дворе моего отца. Напрасно я буду стараться вспомнить все его подвиги; но со стороны короля он встретил за них вместо признательности только одну неблагодарность. Рука его покорила Памфилию, Карию и Киликию. Уверенный, что столько побед, одержанных благодаря его храбрости и мудрости, давали ему право надеяться на благодарность, он осмелился однажды просить моей руки. Мой отец, руководимый корыстолюбием, источником всех пороков, мечтал о богатом браке для меня; добродетели и слава рыцаря не трогали его больше, чем акорды лиры трогают длинноухое животное. Альцест (это было имя рыцаря) видя, что просьба его отвергнута, удалился от двора; поклявшись, что отец мой вскоре раскается в своем пренебрежении; он удалился к королю Армении, зная, что это наш смертельный враг, возбудил его ненависть и уговорил объявить войну Лидии. Он предводительствовал войском и не стремился к большей награде, чем обладать мною. Эта война была для нас причиною всевозможных несчастий. Менее чем в год мы потерпели четыре поражения, и из всех владений у моего отца вскоре осталась только одна крепость среди скал; он нашел в ней приют со своими сокровищами и самыми верными слугами. Альцест скоро пришел осаждать его: мы были доведены до последней крайности. Мой отец, пришедший в отчаяние, раскаяваясь в своей неправоте, отдал-бы половину королевства и дочь свою уже не как супругу, но как невольницу, чтобы спасти свои богатства и свободу. Не дожидаясь последних ударов судьбы, он велел мне выйти из замка и отдаться Альцесту. Я поехала с поручением предложить в награду за мир и свою особу, и то, что он захочет взять из покоренных провинций.
При известии о моем приезде, Альцест вышел ко мне на встречу, бледный и дрожащий, он был менее похож на победителя, чем на пленника, обремененнаго цепями. Я сужу тогда о моей власти над ним, и изменяя свое первое намерение, составляю другой план, более соответствующий тому положению, в каком я его вижу. Я начинаю проклинать его любовь, и гнушаюсь его безпощадной жестокостью, причиною гибели всех моих близких. Неужели он намеревается получить силою то, что мог бы заслужить стараниями и тою честностью, которая делала его таким полезным моему отцу? Отказы короля, его суровость, не оправдывают подобной мести. Продолжая служить ему с усердием, он получил-бы награду, и хотя бы отец мой настаивал на своем решении, я бы просила его и умоляла дать мне моего любовника в мужья. Но так, как Альцест прибегнул к другим средствам, то и я решилась оттолкнуть его любовь. Придя теперь отдаться ему, я повиновалась только желанию моего отца. „Во всяком случае, воскликнула я, эта победа будет иметь для вас мало прелести, потому что, принужденная уступить ужасному насилию, я лишу себя жизни, как скоро ваша животная страсть будет удовлетворена." Такими речами, пользуясь своим могуществом над Альцестом, я успеваю внести раскаяние в его сердце. Он падает к моим ногам, как отшельник, становящийся на колени среди своей пустыни и предлагая мне кинжал, умоляет наказать гнусного преступника. Тогда я вселяю в него надежду, что он может еще добиться от меня некоторых милостей, если возвратит моему отцу отнятыя у него провинции. Своею кротостью и любовью, он будет иметь права на мою нежность, так, что ему не надо будет прибегать к новому насилию. Альцест обещаеет повиноваться; он позволяет мне вернуться в крепость, не смея похитить у меня ни одного поцелуя. Такова была сила ига, которому он был подчинен, так были глубоки его раны; не надо было, чтобы Амур пронзил его сердце новыми стрелами! Альцест тотчас уезжает и отправляется к королю Армении; он старается доказать, что ему надо заключить мир и вернуться в свои владения, возвратив лидийскому королю опустошенныя провинции. Монарх, в негодовании, отвечает, что теперь не время делать подобныя предложения, и что он решился не оставлять в руках своего врага ни одного фута земли; что Альцест обязан один нести наказание за свою слабость к женщине, а он не пожертвует своими победами, как плодами целаго года усилий и опасностей. Альцест удвоивает свои настояния, но они безполезны. Вне себя от гнева, он угрожает королю добиться волею или неволею того, чего он просит. От слов переходят к оскорблениям; Альцест схватывает меч, бросается на короля и отнимает у него жизнь, несмотря на защиту его окружающих. Потом, позвав на помощь киликийцев и фракийцев, повинующихся ему, он разгоняет армян, потом продолжает свои подвиги, не прибегая к помощи моего отца, и менее, чем через месяц, возвращает ему все его провинции. Чтобы вознаградить его за потери, он предоставляет ему богатую добычу. подчиняет его законам Армению и Каппадокию и покоряет Гирканию до берегов моря.
Он возвращается, но, вместо того, чтобы предложить ему пальмы, которыя он так справедливо заслужил, мы решились убить его. Остаток стыда удерживал наши руки. К тому же, Альцест был окружен преданными воинами; я притворилась, что люблю его, поддерживала в нем надежду, что он сделается моим супругом, когда победит всех наших врагов. Часто я ему приказывала делать попытки одному, или с небольшим числом воинов, и он отваживался на самыя смелыя предприятия, и всегда выходил победителем из опасностей, где тысячи других наверное погибли-бы. Он одерживал верх над ужасными чудовищами, огромными великанами и суровыми Лестригонами, которые показывались на наших границах. Алкид, в Лернейских болотах, в глубине Немейских и Эримантских лесов, в Нумидии и долинах Этолии, на Тибре на Эбро и в тысячех других мест не подвергался, по приказанию своей мачехи или жестокаго Евристея, таким ужасным опасностям. Я хотела избавиться от его присутствия, и так как не в состоянии была этого сделать, то прибегала к недостойным поступкам: я подстрекала его наносить оскорбления самым преданным его друзьям, и возбуждала против него ненависть во всех вельможах. Альцест был мне предан, и не оказывал никакого уважения к самым верным своим друзьям. Видя, что у него не остается больше приверженцев и что он уничтожил всех врагов моего отца, я объявила ему, что ненавижу его и что до сих пор мое поведение было притворством. Я помышляла о том, как бы мне погубить его, но разсудила, что подобный поступок возбудит ко мне презрение народов. Все знали заслуги Альцеста; я ограничилась, следовательно, тем, что лишила его даже надежды: я сказала, что не хочу ни видеть его, ни говорить с ним, не буду читать ни одного из его посланий. Альцест, придя в отчаяние от моей жестокости, сознал, что постоянство его было напрасно. От горя он заболел и умер. И вот, в наказание за свое преступление, я осуждена оставаться среди этого чернаго и густого дыма, наполняющего мне рот и глаза. Моя казнь будет вечная, потому что нет помилования для проклятых".
Лидия замолчала Астольф хотел проникнуть дальше, чтобы видеть еще некоторых из этих виновных теней. Но дым так сгустился, что принудил его вернуться, иначе он рисковал-бы заблудиться или лишиться жизни. Он побежал назад, как будто у него были на пятах крылья. Наконец, сияние дня начинает бороться с темнотою, и он выходит из пещеры не без труда и усталости. Чтобы положить конец погромам гарпий, Астольф наваливает в кучу скалы, деревья, кустарники, терновник, и так хорошо закрывает выход из пещеры, что прожорливыя чудовища не могли никогда преодолеть этой преграды и снова появиться на земле.
Между тем, дым более смрадный, чем смола, закоптил одежды и все тело паладина. Он ищет воды и находит в лесу, у подошвы скалы, прозрачный ключ, в который и погружается. Сев тогда на гиппогрифа, Астольф, жаждущий открытия новых предметов, старается достигнуть вершины горы, доходящей до луны; он поднимается в воздух, пересекает неизмеримость небес и добивается цели своих усилий.
Можно бы сравнить с сафиром, рубином, топазом, хризолитом, гиацинтом, брилиантом, золотом и самыми блестящими камнями востока веселые цветы, которые от дыхания ветра распустились в этих странах. Дерну, деревьям отягощенным цветами и плодами, нечего было завидовать земному изумруду. Птички с белыми, зелеными, красными, желтыми и лазуревыми перьями заставляли слушать свое пение. Журчание ручьев, чистый хрусталь озер, дыхание ветров всегда сладостное и ровное, все способствовало к украшению этих мест и к умерению дневного жара. Зефир, забавляясь, похищал у цветов, у плодов и даже у рощ, сладкий аромат, упоительный для души. Дворец возвышается среди равнины; он сияет вечным пламенем, таким блестящим, что судя по этому, он не произведение людей. Астольф медленно объезжает этот дворец, который может иметь тридцать миль в окружности. При виде мест, таких веселых и великолепных, мир, в котором мы живем, кажется ему только плохим местопребыванием, предметом пренебрежения или гнева неба и природы. Приблизившись ко дворцу, он видит только один блестящий камень, краснее карбункула, составляющий его ограду. Изящнейшее произведение архитектора выше Дедала. Что в сравнении с ним семь чудес света, превозносимыя между нами! Под портиком стоит старик, в одежде белее молока, на которую накинута пунцовая мантия, с блеском чистейшей киновари. Его волосы седые, белая пушистая борода спускается на грудь. По его почтенному виду можно судить, что это один из блаженных обитателей рая. Он принимает с приятною улыбкою паладина, который, из уважения, сошел с своего коня. «Благородный рыцарь, говорит он, божеская воля допустила тебя подняться до земного рая. Ты не мог знать цели твоего путешествия и тайных причин твоего желания. Тебе не было-бы возможно прийти сюда по одной силе притяжения арктическаго полушария. Ты переправился через это обширное пространство, чтобы услышать мои советы и узнать, как можно освободить Карла и верных, окруженных врагами. Но берегись приписать твое присутствие в этих местах твоей воле или даже твоему удальству. Без божескаго покровительства, твой рог и твоя крылатая лошадь не могли-бы ни в чем помочь тебе. Я буду продолжать этот разговор и открою, что тебе остается сделать, когда ты примешь какую-нибудь пищу; ты, вероятно, устал от такого долгаго поста». Старик привел Астольфа в удивление, сказав ему, что он один из четырех евангелистов. Это апостол Иоанн, столь дорогой Спасителю, тот самый, котораго братья считали безсмертным. Действительно, сын Божий сказал Петру: „К чему тебе безпокоиться, если этот останется до моего пришествия?" Господь не сказал: „Иоанн не умрет". Но так толкуют его слова. В этих-то местах Иоанн соединился с патриархом Энохом и Илиею, которые были там прежде него. Никто из них не видал своего последняго дня. Вдали от зараженной атмосферы, они наслаждаются прелестями вечной весны; они останутся там до дня, в который труба ангелов возвестит, что Христос появился на лучезарном облаке.
Трое святых приняли Астольфа с добротою. Ему предложили приятное помещение. Гиппогрифу дали в изобилии превосходнаго овса. Паладину подали таких сладких фруктов, что он нашел достойным извинения грех наших прародителей, наказанных за то, что они не признали приказания Создателя. Только-что счастливый герцог подкрепил свои силы, насладившись изобильным завтраком и сном, — он встал; Аврора оставляла постель супруга, котораго она любила, несмотря на его преклонный возраст; он видит, что к нему идет любимый ученик Спасителя. Апостол взял его за руку и сообщил ему разныя вещи, которых я не должен повторять. „Сын мой, прибавил он, ты, вероятно, не знаешь, что произошло во Франции с тех пор, как ты странствуешь по свету. Узнай, что Роланд за то, что он забыл о своем долге, наказан тем строже, что Предвечный карает сильнее своих самых любимых детей. Роланд, получивший в удел сверхъестественную силу и большую храбрость, и который один, между всеми людьми, был одарен свойством быть неуязвимым; Роланд, которому надлежало быть щитом веры, как Самсону — спасителю евреев, Роланд оказался неблагодарным! Он покинул тех, кого должен был защищать. Воспылав преступною любовью к язычнице он хотел два раза в своем бешенстве лишить жизни одного из своих двоюродных братьев. Бог, в наказание, допустил, чтобы лишенный разума, он блуждал совершенно голым, не узнавая никого и забывая даже сам себя. Когда-то Навуходоносор подвергся подобному же наказание: в продолжение семи лет царь этот жил среди стад, питаясь, как они, травою. Преступление Роланда менее велико, чем преступление Навуходоносора. Бог определяет в три месяца продолжительность наказания. Господь посылает тебя сюда, чтобы ты знал средство, как возвратить паладину его потеряный разум; но ты будешь обязан предпринять со мною новое путешествие. Мы покинем землю, чтобы отправиться в круг луны, которая из всех планет — самая ближайшая к нам. Там мы найдем лекарство от его сумасшествия. Только что звезда прольет свой блеск нам на голову, мы отправимся в дорогу".
В продолжение остального времени дня, Иоанн говорил об этом и о других предметах. Едва солнце, погрузившись в лоно морей, дало показаться наростающей луне, как святой велел приготовить колесницу, назначенную уже давно для тех, кто должен был подниматься в небеса. Она служила для поднятия Илии на горах Иудеи; ее везут четыре коня, все сияющие огнем. Святой занимает место рядом с Астольфом, берет возжи и стремится к небу. Вскоре колесница среди области вечнаго огня; но присутствие святого ослабляет жар. Переехав через эти горячия равнины, они приезжают в обширное царство луны, поверхность которой такая блестящая, как будто она из чистейшей стали. Эта планета, вместе с окружающими ее парами, кажется равной по величине земному шару. Паладин узнает с удивлением, что этот шар, видимый вблизи, неизмерим, между тем, как он нам кажется очень маленьким, когда мы смотрим на него с земли. Он едва может различить землю, погруженную в темноту и лишенную света; он там открывает реки, поля, озера, долины, горы, города и замки совершенно различные от наших. Дома кажутся ему огромной величины; он видит обширные леса, где нимфы преследуют ежедневно диких животных. Астольф, у котораго другая цель, не занимается разглядыванием этих предметов, и предоставляет вести себя в долину, которую окружают два холма. Там собраны все предметы, которые мы теряем по своей ошибке, по истребительной силе времени или по действию случая; дело не в империях и сокровищах, которыя раздает капризная Фортуна, но в том, чего она не может дать или похитить. Я хочу говорить о репутациях, которыя время, как точащий червь, медленно подкапывает и кончает тем что уничтожает. Там можно видеть все желания и просьбы, с какими несчастные грешники обращаются к небу. Там находятся еще слезы и вздохи любовников, время, потерянное в игре или в праздности, тщетныя намерения, не приведенныя в исполнение, суетныя желания, несметное число которых почти совсем наполняет долину. Наконец, там наверху видно все, что потеряно на земле.
Астольф просит своего проводника объяснить то, что ему кажется страннее всего; он видит несметное число маленьких надутых пузырей, откуда раздаются мятежные крики. Он узнает, что это древния короны ассирийцев, персов, греков и лидийцев, колоссальныя могущества, о которых у нас едва осталась память. Потом он замечает множество золотых и серебряных удочных крючков; это ни что иное, как дары и приношения, подносимые сильным мира в надежде получить их покровительство. Астольф спрашивает, чем могут быть эти сети, скрытыя под гирляндами? Иоанн отвечает ему, что это льстивыя речи. Стихи, написанные в похвалу синьоров, принимают форму проткнутых стрекоз. Несчастная любовь изображается цепями из золота или драгоценных камней. Когти орла привлекают взгляды паладина. „Вот, говорит апостол, эмблема власти, даваемой королями своим министрам." Далее масса раздуваемых мехов — все это обещания милостей вельмож своим Ганимедам, и продолжительность которых исчезнет скорее, чем красота этих безчестных людей. Астольф видит развалины городов и замков, смешанныя с сокровищами; это слабые мечи и неудавшиеся заговоры. Змеи с головами молодых девушек, обозначают хитрости мошенников и работу фальшивых монетчиков. Треснувшия бутылки различных форм — эмблема печальной судьбы царедворцев; видно, что-то в роде озера, образовавшаяся из пролитых супов. „Смотри, говорит апостол, вот милостыня, розданная жадными в минуту их смерти." Паладин спешит перейти через холм, усеянный разнообразными цветами; когда-то они распространяли прелестный запах, а теперь ничто не может быть ужаснее их зловония. Иоанн признается, что это дар, принесенный Константином доброму Сильвестру. Недалеко оттуда безконечное число маленьких прутьев. намазанных клеем — это прелести и приманки красавиц. Моих стихов не достаточно будет для описания всех подробностей, какия видит Астольф. Там есть все, что нас интересует на земле, кроме сумасшествия, котораго мы никогда не лишены. Предупрежденный своим спутником, герцог может видеть погубленные им самим дни и свои безумные поступки. Вскоре он различает то, чем мы считаем себя изобильно снабженными и чего мы никогда и не думаем просить у Бога: я говорю о здравом смысле. Из него составляется гора выше всех других, взятых вместе. Чтобы помешать жидкости такой нежной улетучиться, ее собрали в склянки различных величин. Самая большая, содержащая в себе разум несчастнаго графа Анжерскаго, означена следующею надписью: «Здравый смысл Роланда». Герцог замечает, что его собственная склянка наполнена больше, чем на половину; он узнает также, не без удивления, что множество людей, которые, по его мнению, были очень умны, оставили в этих местах большую часть своего здраваго смысла. Одним любовь, другим честолюбие вскружили голову. Эти потеряли разум, переплывая моря для приобретения богатств, те, по безусловному доверию к своим государям. Многие предались магии. Страсть к картинам и к драгоценным вещам заставляет некоторых заблуждаться. Изрядное количество людей все приносит в жертву своим капризам и страстям. Там видны совсем полныя склянки софистов, астрологов и поэтов. Астольф овладевает своею склянкою, с позволения автора таинственнаго апокалипсиса, и спешит вдохнуть содержимое в ней:, надо думать, что жидкость приняла опять свое течение, потому что, по словам Тюрпена, он вел себя очень умно до той поры, пока новый проступок не помрачил его разум. Астольф унес с собою склянку, которая казалась самою большею и больше других наполненною — это была склянка графа. Прежде, чем удалиться с лучезарнаго шара, святой сводит того, кому он покровительствовал во дворец, построенный на берегу реки. Залы были наполнены клубками шелковыми, льняными, бумажными и шерстяными всех цветов; некоторые были мрачные и темные, другие светлые и яркие. В первой галерее женщина, обремененная годами, наматывала нити на веретено, как во время сбора шелку, когда крестьянки разматывают пух коконов, смоченных в теплой воде. Только что клубок кончен, другая старуха подает второй, совсем готовый, а третья работница, выбирая из всех этих нитей, отделяла тонкия от толстых. — Что за цель этой работы? спросил герцог, я не могу уяснить ее себе. — Ты видишь, возражает Иоаин, это Парки, занятыя прядением дней смертных. Каждый клубок измеряет продолжительность жизни. Природа и смерть всегда бодрствуют, чтобы закрывать глаза тому, последний час котораго пробил. Самыя прекрасныя из этих нитей идут на украшение рая, самыя толстыя образуют узы для осужденных на вечную муку." Все же клубки, назначенные для будущих работ, носили на себе маленькия пластинки из золота, серебра или железа с именами тех, кому принадлежало каждое веретено. Они были сложены в кучу, и проворный старик, который, повидимому, родился для того, чтобы всегда бегать, наполнял полы своего плаща этими этикетками, которыя он безпрестанно уносил. Если вы желаете знать, какое употребление старик делал из этих этикеток и какова была цель его работы, вы уделите мне минуту внимания и я удовлетворю ваше любопытство в следующей песне.