¹ Главы из книги Г. С. Титова «Авиация и Космос», выпускаемой в Воениздате.

Наш голубой автобус затормозил на площадке старта, и мы с Космонавтом — Дублером вышли. Нас окружают десятки людей, все желают успеха. Это видно по участливому выражению лиц, по обилию теплых, дружеских улыбок. Я здоров, в отличном настроении, хорошо отдохнул. Окружающие меня, словно по команде, замолчали. Заметно волнуясь, начинаю свою короткую речь перед полетом:

— Дорогие товарищи и друзья!

Мне выпала великая честь совершить новый полет в просторы Вселенной на советском космическом корабле «Восток-2»...

В последние минуты перед стартом мне хочется сказать сердечное спасибо советским ученым, инженерам, техникам и рабочим, которые создали прекрасный космический корабль «Восток-2» и провели подготовку его к полету...

Н. С. Хрущев и летчик-космонавт Г. С. Титов.

Я глубоко уверен в успехе полета.

До скорой встречи, дорогие товарищи и друзья!

Меня обнимают, жмут руки, дружески хлопают по спине. Подхожу к лифту.

— Счастливо тебе, Герман, — дружески говорит Космонавт-Дублер. Мы крепко обнимаемся, вместо поцелуя звонко ударяемся гермошлемами.

— Передай друзьям: все будет в порядке.

Приближается ответственный момент старта. Провожаемый объективами кино— и фотоаппаратов вхожу в кабину корабля, устраиваюсь в ней, докладываю о готовности.

В кабине уютно. Ровный свет, ласкающая глаз приятная окраска, удобное кресло, в котором можно и сидеть и лежать. Дышится легко: воздух, как в чистом поле. Еще раз проверяю приборы, связь, трогаю различные кнопки, тумблеры. Все нормально.

Взгляд останавливается на небольшой книжке, на белой обложке которой золотом вытиснен герб нашей Родины — Союза Советских Социалистических Республик. Внизу, под гербом, название — «Бортовой журнал космического корабля «Восток-2». 1961 г.».

Мне предстоит заполнить его.

Белая пружина скрепляет страницы. По бокам бортжурнала — кармашки для карандашей. Космонавт-Один, Юрий Гагарин, посоветовал заранее привязать карандаши, чтобы в полете они не уплыли из-под рук. Серый шелковый шнурок надежно крепит теперь карандаш к корешку книги.

Бортжурнал сейчас чист. Что-то будет в нем через сутки? О чем будут свидетельствовать записи и пометки? Размышления прерывает голос председателя Государственной комиссии, который интересуется моим самочувствием. Незамедлительно отвечаю:

— Чувствую себя прекрасно, прекрасно.

Может быть, и не надо было второй раз повторять слово «прекрасно», но оно как-то само сорвалось с языка. А впрочем, ведь мое настроение в эти минуты было действительно более чем прекрасным. Такой поистине грандиозный полет в космос, изумительный корабль, созданный гением и трудом советского народа, перспектива внести свой посильный вклад в событие, которое сделает честь Родине и народу, — ну разве все это не взволнует, не приведет в состояние настоящего восторга!

Более суток предстоит провести мне в этом корабле, и связь с Землей из космоса буду держать по приборам. Вот они, тут под руками, — самые совершенные создания человеческого ума, последнее слово науки. В период подготовки хорошо изучил средства радиосвязи, освоил их и теперь убежден, что они не подведут.

Что за средства связи? Каковы их особенности?

Прежде всего надо сказать, что все приемники на корабле были выполнены на полупроводниковых приборах, чувствительность их весьма высокая.

Мне можно держать связь с Землей через микрофоны, вмонтированные в шлем скафандра, а также с помощью микрофонов, расположенных в кабине, которыми могу пользоваться, открыв шлем.

Если будет плохая слышимость — к моим услугам телеграф. Не зря нас учили работать телеграфным ключом. Интересно устроены наушники. Можно сделать так, что на одно ухо будут приниматься сигналы от двух приемников — коротковолнового и УКВ, а на другое — от другого приемника и имевшегося на борту дополнительного приемника широковещательных диапазонов. Можно регулировать силу этих сигналов по желанию.

Сняв наушники, передачу можно слушать с приемников, имеющихся в кабине. Для этого надо открыть шлем.

В кабине находится также «автоматическая стенографистка» — бортовой магнитофон. Он включается автоматически каждый раз, когда начинаю говорить.

Кроме радиоаппаратуры, телефонной и телеграфной связи, на космическом корабле находится телевизионная аппаратура, могущая передавать изображение космонавта на Землю. На борту имеются две телевизионные установки.

Каждая телевизионная система имеет свой телевизионный передатчик. Прием осуществляется в нескольких пунктах на территории СССР. Получаемое изображение на экране будет фиксироваться на пленку. Вся эта сложная аппаратура должна будет обеспечить надежную связь в ходе полета.

Заняв свое место в кабине, я сразу проверил и установил связь с Землей.

Последние минуты перед стартом. Слежу за секундной стрелкой часов. Они показывают московское время. Да, там, за тысячи километров, над Красной площадью, сейчас раздастся бой московских курантов. Но вместо их знакомого перезвона я слышу команду с Земли:

— Подъем!

Дрогнула, ожила ракета — огромный механизм, впитавший е себя гений многих талантливейших ученых и конструкторов, труд замечательных советских умельцев. В этот миг не удержался и громко произнес:

— Пошла, родная!

Многотонная, гигантская сигара устремилась ввысь. Шумно работают двигатели, с каждым мгновением нарастает скорость. Это я чувствую по себе, по нарастанию той силы, которая прижимает тело к креслу. В поле зрения попадает глазок телекамеры. Знаю, что мои товарищи, оставшиеся на Земле, прильнув к экранам телевизоров, озабоченно следят за полетом. Хочется сказать им что-то теплое, ободряющее, и я почти кричу:

Г. С. Титов и Н. Я. Мамай среди делегатов XX съезда КПСС.

— Будьте здоровы, товарищи! До скорой встречи!

С каждой секундой нарастают перегрузки. Двигатели ракеты увеличивают силу тяги, сообщая ракетоносителю все большую и большую скорость. Появляются вибрации.

Полет начался. Несколько учащенно бьется сердце. Может, от радости, может, от перегрузки, а скорее всего, от того и другого. Но чувствовал я себя хорошо, и ни шум, ни вибрации, ни перегрузки от ускорений на так называемом активном участке полета не были страшны. Изредка приподнимаю голову, смотрю в иллюминатор на Землю, на горы, постепенно уменьшающиеся в размерах и как бы сливающиеся с общим рельефом, на узенькие голубые ленты рек, массивы лесов.

Выход на орбиту ощущаю по новому непривычному впечатлению — наступает невесомость. Кажется, что вдруг полетел вверх ногами. Но это ощущение длится несколько секунд. Довольно быстро привыкаю к этому необычному положению.

Приборы подтверждают, что корабль вышел на орбиту. Приступаю к работе и прежде всего сверяю показания приборов. Докладываю на Землю: «Все идет отлично, все работает хорошо, самочувствие отличное».

Если бы отклонения от заданной орбиты были значительными, потребовалось бы мое вмешательство. Знаю, что в координационно-вычислительном центре сейчас идет напряженная работа. Вскоре мне передают параметры орбиты.

Теперь сверяю время с Землей и в соответствии с уточненными данными корректирую навигационную систему корабля. Свое местонахождение определить надо очень точно. К этому привык еще в самостоятельных полетах по приборам на самолете.

В бортжурнал занесены первые записи. Начало есть. Как прошел активный участок полета, каково было самочувствие, выход на орбиту— обо всем этом сделал лаконичную запись.

Рейс корабля «Восток-2» имел основной задачей исследовать влияние на человеческий организм длительного полета по орбите и последующего спуска на Землю; проверить, насколько в таком полете состояние невесомости отражается на работоспособности человека. Кроме этого, были и другие задания. В соответствии с ними и составлено подробное расписание, строгий график работы, которую предстоит выполнить в течение суток.

Идет первый виток вокруг Земли. «Восток-2» повторяет маршрут, проложенный в апреле Юрием Гагариным.

Солнце, ослепительно яркое, врывается в иллюминаторы. Смотреть прямо на слепящий глаза шар невозможно. В кабине очень светло. Экономлю батареи, выключаю освещение.

Землю слышу хорошо. Передаю очередной доклад:

— Все идет отлично, на борту все хорошо, самочувствие отличное.

Внизу проплывают белые стайки облаков, в просветы вижу Землю, очертания морского побережья. Вдруг корабль вошел в сплошную темноту, словно нырнул в бездну. Быстро включаю освещение. За бортом корабля ярко загорелись звезды; в бездонном небе, точно яркие алмазы на черном бархате, горят далекие небесные светила.

— «Орел», «Орел»! Как слышите меня? — раздалось в динамике.

«Орел» — это мой позывной.

— Я «Орел», я «Орел». Слышу вас хорошо... — незамедлительно отвечаю Земле и невольно задумываюсь о совершенстве нашей радиоаппаратуры.

В самом деле, приблизительный расчет показывал, что я нахожусь за десятки тысяч километров от станции, с которой сейчас держу связь. Какая отличная слышимость! Словно и нет между нами огромного расстояния, будто находимся мы рядом, отделенные друг от друга только металлической обшивкой космического корабля!

Вглядываюсь в черную темноту, что царит за стеклом иллюминатора. Невольно залюбовался ослепительно мерцающим блеском далеких звезд. Далекие, загадочные миры. Может быть, миллиарды лет назад вас населяли живые, мыслящие существа, может быть это дело далекого будущего. А может быть, там сейчас, в наш век, существует цивилизация? Кто разгадает вековые тайны твои, Вселенная? Кто? Трудно ответить на этот вопрос. Несомненно одно: разгадка близка. Советские люди семимильными шагами идут верным путем к намеченной цели.

Стрелки часов подсказывают, что близится момент выхода корабля из тени Земли. Скоро увижу второй рассвет, вторую зарю за один и тот же день. Впрочем, почему второй? Их будет семнадцать — по числу витков.

В иллюминаторы брызнуло яркое солнце. Это случилось неожиданно, в считанные мгновения. Всматриваюсь в иллюминатор и не могу удержаться от восторга.

Над Землей, там, где небо сливается с горизонтом, — чудесные цвета волшебной радуги. Сколько раз приходилось любоваться мне после дождя радугой, и каждый раз она была необычайно хороша. Вот и здесь, через иллюминатор, она кажется предвестницей наступающего утра, утверждающей жизнь.

А Земля? Пристально гляжу вниз, вижу ленточки крупных рек, массивы гор, по окраске различаю вспаханные и несжатые поля. Ведь на земле начало августа, когда люди многих стран собирают плоды своего труда, щедрые дары земли.

Г. Титов в костюме космонавта.

Стайки мелких барашков словно застыли на месте. Они хорошо видны в более северных районах, где лежат снега, по теням, отбрасываемым на Землю. Отлично видны темные массивы лесов. На приборной доске миниатюрный глобус. Он вращается медленно, незаметно для глаза. Его вращение соответствует движению корабля вокруг Земля. Показания говорят, что первый виток окончен. Навигационные расчеты подтверждают это. Итак, Земля опоясана еще одной трассой космического корабля. То, что сделал 12 апреля Юрий Гагарин на «Востоке», вновь достигнуто. Теперь пойдет отсчет новых витков. «Восток-2» продолжает свой стремительный полет.

Пожалуй, наиболее памятной записью, занесенной в бортжурнал, явился доклад партии и правительству, который был передан на Землю во время второго витка. Хотелось кратко, но поярче выразить свои чувства. Вот она, эта запись:

«Москва, Кремль.

Докладываю с борта советского космического корабля «Восток-2». ЦК КПСС, Советскому правительству и лично Никите Сергеевичу Хрущеву. Полет советского космического корабля «Восток-2» проходит успешно. Все системы корабля функционируют нормально. Самочувствие хорошее. Прошу передать сердечный привет всему советскому народу.

Космонавт Титов.»

Это было в 10 часов 38 минут по московскому времени, когда «Восток-2» пролетал над территорией моей Родины, великого Советского Союза.

Надо понять мою радость, мое волнение, когда в ответ на этот доклад я услышал слова теплого, отеческого привета, посланного мне в далекий Космос с Земли Никитой Сергеевичем Хрущевым. Мне передали радиограмму следующего содержания:

«Борт космического корабля-спутника «Восток-2»

товарищу Г. С. Титову.

Дорогой Герман Степанович!

Только что получил Вашу телеграмму с борта космического корабля-спутника «Восток-2».

Все советские люди бесконечно рады успешному полету, гордятся Вами. Сердечно поздравляю Вас, верного сына нашей Родины, славной Коммунистической партии. Ждем Вашего возвращения на Землю.

Н. Хрущев.

Эти теплые слова, высокая оценка моего скромного труда тронули до глубины души. Не удержался и, не сделав предварительной записи в бортжурнале, высказал в эфир то, что подумал в эти минуты:

— Передайте большую благодарность Никите Сергеевичу Хрущеву за его отеческую заботу. Большое спасибо! Большое спасибо!

Я непременно выполню задание партии и правительства по программе полета полностью.

Все идет отлично. На борту порядок. Так и передайте Никите Сергеевичу.

С Земли передают новые уточненные данные параметров полета. Сообщаю, что период обращения составляет 88,6 минуты.

Теперь точно знаю свое местоположение и приступаю к дальнейшему выполнению заданий. Данные записываю в бортжурнал, веду наблюдения.

Записи в бортжурнале растут. Они по-прежнему кратки, лаконичны. Времени нет на размышления, подобные тем, которые были, например, в сурдокамере. Надо все делать быстро, точно так, как предусмотрено программой.

Идет второй виток.

Теперь, кажется, я уже обжился в кабине корабля.

На Земле координационно-вычислительный центр, космодром, командный пункт и многие десятки радиостанций, следящих за полетом, также все вошли в нужный ритм и теперь считают не секунды, а минуты, часы, витки.

Внизу Африка. Все континенты земного шара имеют свои отличительные световые особенности, если смотреть на них с высоты космического полета. Основной цвет Африки — желтый с вкрапленными темно-зелеными пятнами растительности. Желтый — это сыпучие пески пустынь. Как не различить Сахару — настоящий большой океан золотистых песков, среди которых не найдешь ни голубых лент рек, ни крестообразных сетчатых массивов городов. Сплошные пески.

Это здесь, где-то в песках Сахары, французские империалисты взрывают атомные бомбы. Милитаристы, срывая международные соглашения о прекращении испытаний атомного и термоядерного оружия, в угоду агрессивным политиканам из НАТО вздымают атомные грибы над песками Сахары, ведя преступную игру с огнем.

Африка. Проснувшийся солнечный континент, народы которого ведут героическую борьбу за свое освобождение из-под ига колониализма. Многое уже завоевано, но впереди еще борьба за подлинную независимость — национальную, политическую, экономическую.

Передаю по радио народам этого континента свой душевный привет.

Успехов вам, люди континента древней культуры, в вашей справедливой борьбе! В далеком от вас Алтайском крае еще ребенком я много читал о людях вашей земли, борющихся за свободу. Меня восхищала героическая борьба буров против английских колонизаторов. Мы, советские пионеры, восторгались героями увлекательной книги «Капитан Сорви-Голова». Теперь мы с сочувствием и глубокими симпатиями следим за борьбой ваших сынов за свободу против колонизаторов, сочувствуем героям пылающей Анголы, Конго.

Где-то там, на этой земле, высятся древние Египетские пирамиды, немые памятники древней культуры. А ныне египетский народ строит новую жизнь, создает свою культуру. В Египте воздвигается, например, Асуанская плотина. Горжусь, что мои соотечественники, советские специалисты, оказывают братскую помощь египетскому народу в ее строительстве.

Велика, необъятна наша планета. Но в иллюминаторе космического корабля ее тысячеверстые материки проплывают быстро, как в сказке. Прошло лишь несколько минут полета, и я вижу вновь просторы моей великой Отчизны. Она узнается сразу по огромным квадратам полей, по необъятным массивам тайги и обилию речных лент, по темным горным массивам, изрезанным морщинами провалов.

Я — «Орел», «Орел», — вызывает с Земли, — передайте данные о самочувствии.

Уверен, что на Земле врачи прекрасно знают о моем самочувствии. Датчики, которые регистрируют пульс, кровяное давление, частоту дыхания и другие данные, автоматически передают информацию на Землю, а телепередатчики позволяют видеть все, что делается в кабине. Но приказ есть приказ. Смотрю на часы, считаю пульс, проверяю дыхание, передаю:

— Я «Орел», я «Орел». Чувствую себя хорошо. Пульс 88 ударов, частота дыхания 15—18 в минуту. На борту порядок.

Земля подтвердила получение этого сообщения. Связь работает нормально, и я не чувствую одиночества. Тысячами нитей я связан с Землей, с моими друзьями.

Веду связь по коротковолновой и ультракоротковолновой сети, контролирую работу агрегатов корабля, осуществляю коррекцию и сверку навигационных приборов, сообщаю, как и раньше, односложно о своем самочувствии.

В иллюминаторах чудесные виды Земли, свечение ореола вокруг нее. Не могу удержаться и уже в который раз направляю объектив кинокамеры в иллюминатор. Как жалко, что не пришлось мне овладеть по-настоящему мастерством кинорепортера! Все же надеюсь, что, быть может, и у меня, кинолюбителя, что-то получится.

Меняю объективы. Там, внизу, проплывают хлопья облаков, потом открываются виды гор, моря. Экономно расходую пленку.

Вновь вижу ореол, окружающий Землю. Это целая гамма красок. Здесь, словно на выставку, собрались все цвета: черный, темно-синий, голубой, фиолетовый, красный, розовый, бледно-розовый, беловатый... Трудно определить оттенки, настолько плавно один цвет переходит в другой.

Опять делаю запись в бортжурнале. И для этого есть своя особенная причина. Дело в том, что «Восток-2» в это время пролетает над районом Москвы и по радио доносится песня, от которой сразу теплеет на сердце. В динамике слышится:

— Если б знали вы, как мне дороги

Подмосковные вечера!

После вручения партийного билета.

Карандаш попытался уплыть куда-то в сторону, но с помощью шнурка, которым он привязан к пальцу, возвращаю его в руки. В бортжурнале появляется фраза:

«Слышу, Москва транслирует «Подмосковные вечера».

С удовольствием слушаю радиопередачу Москвы по широковещательной сети. Страна, весь мир узнали о полете «Востока-2». Передается сообщение ТАСС о старте «Востока-2», о выходе корабля на орбиту, о моем самочувствии. Зачитывается мое заявление перед стартом.

Все ли я сказал, что думал? Еще раз осмысливаю сказанное там, на Земле, перед волнующим моментом старта. Кажется, все. Вернее, многое не сказано, но выражена четко главная мысль, сокровенное желание: этот полет посвящен XX съезду КПСС. Это — венец всего.

Переключаю приемник на другие станции. На разных языках идут передачи, но во многих улавливаю свою фамилию — Титов. Она звучит на разных языках каждый раз по-особенному, с разными оттенками, но все же разобрать можно.

Принимаю очередную радиограмму. Нет, это не очередная, она необычная. Это мой друг Юрий Гагарин шлет мне привет из Канады, где он гостил на ферме у Сайруса Итона, лауреата Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами».

Благодарю своего друга за поздравление. У него заканчивается интересный рейс по земле. Он побывал у друзей в героической Кубе, в Бразилии и теперь в Канаде. Всюду на американском континенте, вопреки отчаянному противодействию реакционеров, его встречали очень горячо, отдавая дань всеобщего восхищения бессмертному подвигу советского народа.

Корабль опять ныряет в кромешную темноту ночи, и вновь в небе вспыхивают светлячки далеких звезд. Это уже вторая условная ночь, которую я встречаю в полете. Сверяю время, слежу за показаниями глобуса и других приборов. Все идет так, как предусматривалось расчетами.

Двенадцать часов. Прошло ровно три часа, как «Восток-2» оторвался от Земли. Выполняю очередные задания.

12.30. Обед.

Так значилось в моем почасовом расписании. Особого аппетита у меня не было. Сказывались, очевидно, волнения перед стартом, необычное состояние невесомости. Кроме того, утром я не так уж плохо подкрепился, даже, надо сказать, позавтракал плотно.

Словом, есть не очень хотелось. Однако график есть график, и надо выполнять все задания полностью.

К моим услугам тубы с космической пищей. Самая, так сказать, простейшая сервировка. Ни тарелок, ни ложек, ни ножей, ни вилок, ни салфеток. Протягиваю руку к контейнеру с пищей, беру первую тубу — первое блюдо. Ее вес на Земле определен очень точно: 150 граммов. Это суп-пюре, концентрат. Выдавливаю этот концентрат прямо в рот, как зубную пасту.

Суп полагается есть с хлебом. Даже в космосе. Беру кусочек хлеба, откусываю небольшую порцию, разжевываю, глотаю. Потом еще порцию супа, еще кусочек хлеба.

На второе — мясной и печеночный паштет, тоже в тубе. Третье — сладкое. Это черносмородиновый сок. Из тубы он выходит свободно, даже несколько капель пролилось, то есть повисло прямо перед глазами. Они неподвижно застыли в воздухе, точно чудесные бусинки, отсвечивая темно-вишневым цветом. Пришлось подобрать их пробкой и отправить по назначению.

Вообще-то поесть в космическом корабле, в условиях невесомости, — довольно сложно. Приведу такие примеры. Допустим, вы хотите пить. Берете стакан, пытаетесь налить воды в него из термоса. Вода не выливается, хотя вы термос опрокинули горлышком вниз. Почему не льется вода? Ответ простой: она невесома. Достаточно ударить по дну термоса, и вода выльется, то есть выйдет из сосуда и поплывет по воздуху, свернувшись в шар.

Предположим, вы все же наполнили водой стакан, который держите в руке. Опустите его вниз, и вода, ничем не связанная со стаканом, останется висеть в воздухе на том же уровне, где ранее находился стакан. Подуйте на нее — и она поплывет блестящим шаром.

Как в этих условиях напиться, если в вашем распоряжении лишь обычные земные предметы, например, термос и стакан?

Вот почему космонавту были приготовлены для питания специальные блюда, заключенные в тубы.

Обед закончен. Вкусно? Врачи уверяют, что питательно. Пусть будет так. Во всяком случае, можно считать, что вопрос с питанием решен.

Передаю на Землю краткую радиограмму: «Пообедал, самочувствие отличное».

Маршрут четвертого витка был очень интересным. «Восток-2» пролетал над Мадридом, Парижем, Копенгагеном, Ленинградом.

Ленинград! Город-герой, с честью носящий имя великого вождя трудящихся всего мира Владимира Ильича Ленина! За два года службы в истребительном авиационном полку мне довелось немало бывать в этом городе, и я полюбил его проспекты, площади, парки, скверы.

Где-то там, внизу, проплывают кварталы Ленинграда. В узкие разрывы облаков проглянула на какое-то мгновение ленточка реки. Конечно, Нева.

Стремительно бегут секунды, минуты, но еще стремительнее мчится космический корабль. По времени видно, что внизу промелькнул Улан-Удэ.

В иллюминатор видны цепи гор — Тянь-Шаньский хребет, вершины Гималаев, покрытые ослепительно белым снегом. Горные цепи направлены под углом к линии полета корабля. Вершины отделены темными провалами ущелий.

Послеобеденный часовой отдых закончен. Делаю физзарядку. Упражнения были подобраны заранее с учетом условий полета в космическом корабле. Надо было, как говорят, «проработать» все группы мышц, дать им соответствующую нагрузку. Вот, например, одно из упражнений. Привязавшись ремнями к креслу, пытаюсь оторвать от него тело. Напружиниваются мускулы, ремни давят на грудь. Потом делаю дыхательные упражнения.

Отдых и физзарядка вернули бодрость, прошла усталость.

Корабль проходит над Южной Америкой. В ночной темноте вижу россыпь огней большого города. Сверяю маршрут с показаниями глобуса. Это Рио-де-Жанейро, один из самых крупных городов Южной Америки. Всего несколько дней назад там был Юрий Гагарин, и жители Бразилии слушали его рассказ о полете в космос. Передаю в эфир приветствие народам Южной Америки.

Начался пятый оборот вокруг Земли. Расчеты показывают, что за эти часы «Восток-2» преодолел поистине астрономическое расстояние в 200 тысяч километров, Впереди — более десяти витков и около полумиллиона километров.

15 часов 30 минут. Сообщаю на Землю: «Прохожу экватор, невесомость переношу отлично».

В кабине недвижно висит, словно привязанная невидимыми нитями, ручная кинокамера, репортерский киноаппарат «Конвас», заряженный цветной пленкой. Еще раз снимаю неповторимую красоту — звездное небо, Землю, опоясавший ее цветной ореол. Так хочется, чтобы на пленке была запечатлена изумительная игра цветов, чтобы миллионы людей смогли увидеть, как выглядит Земля с высоты сотен километров.

Беру в руки «Конвас», нацеливаюсь в иллюминатор на проплывающую внизу Землю, делаю несколько экономных, коротких «очередей». Пленки не так уж много, хочется снять многое: и стайки белоснежных облаков, и виды на горные цепи, и морские побережья, и, конечно, ореол, окружающий Землю.

Откладываю в сторону «Конвас».

Он никуда не падает, не уплывает. Как оставил я его в воздухе, так он и застыл, недвижимый, словно поддерживаемый руками человека-невидимки. Невесомость, ничего не поделаешь!

Ниточкой подтягиваю к себе бортжурнал, делаю записи.

Виток за витком опоясывает космический корабль невидимыми нитями земной шар. Был бы жив Чкалов, как бы он радовался, что его мечта о полете сбылась, да еще как! Порадовался бы он и тому, что пилотирует корабль в космосе человек его любимой профессии — летчик-истребитель. «Восток-2» снова выходит из тени Земли. Наблюдаю за движением сумерек по земной поверхности. Вижу оставшуюся позади ту часть земли, что находится в тени. Впереди освещенное солнцем полушарие. Между этими частями Земли видна быстро перемещающаяся сероватая полоса сумерек.

Ю. А. Гагарин и Г. С. Титов. Фото С. Баранова.

Теперь я уже пригляделся к морям и океанам. Они разных цветов или, во всяком случае, оттенков. Чтобы лучше разглядеть водную поверхность, я прибегал к помощи оптического прибора. Индийский океан, на мой взгляд, имеет темно-синий цвет индиго. Карибское море — нежного цвета. Черное вполне оправдывает свое название, хотя прибрежные отмели изменяют его окраску. Адриатическое море полно голубизны.

— «Орел», «Орел», — слышу позывной.

Немедленно отвечаю.

— Примите радиограмму, — продолжает Земля.

Делаю запись, подтверждаю прием.

Время клонится к вечеру. Это там, на Земле. А тут по-прежнему чередуются ночная мгла и солнечный яркий свет, то яркие звезды на небе, то слепящие лучи солнца.

Снова тяну к себе бортовой журнал. Надо сделать запись о самочувствии, как намечено в программе.

Не раздумывая, пишу: «Самочувствие отличное, немного хочется спать».

И это действительно так. Ведь прошло уже немало времени, мне в самом деле хотелось спать. Впрочем, это совпадало с распорядком дня, и я стал на законном основании готовиться ко сну.

Надо учесть, что в этот памятный на всю жизнь день меня разбудили очень рано, как говорят у нас на Алтае, «до первых петухов». Рабочий день был довольно плотным, напряженным, и я, конечно, почувствовал усталость.

В 18 часов 15 минут по московскому времени, пролетая над Москвой, сообщил:

«Дорогие москвичи! В кабине все по-прежнему. Давление нормальное, отличное давление. Влажность 70%. Температура 18 градусов Цельсия. Полнейший комфорт. Полнейший комфорт. Вам этого желать только остается. Все идет хорошо. Все идет отлично. Прошу передать дорогим москвичам спокойной ночи. Я сейчас ложусь спать. Как хотите вы, а я ложусь спать».

Программа полета гласила: с 18 часов 30 минут 6 августа до 2 часов 7 августа надлежит спать. Раз так, то в кабине должно быть тихо. Двусторонняя радиосвязь со мной временно прекращается. Радиотелеметрический контроль за работой аппаратуры корабля-спутника, аппаратуры обеспечения жизнедеятельности космонавта продолжался, хотя динамики в кабине были выключены.

Пусть извинят меня люди на Земле, что в этот день так рано пожелал им спокойной ночи. Если судить по московскому времени, то действительно в эти часы люди еще не собирались спать.

Но для меня понятия «ночь — день» в какой-то степени сместились. Ведь уж столько утренних зорь и вечерних закатов я встретил и проводил!

Есть еще одно обстоятельство, которое свидетельствовало о том, что отдых необходим.

Речь идет о некоторых явлениях, довольно неприятных, связанных с состоянием невесомости. Очевидно, это оно, длительное состояние невесомости — ведь уже почти девять часов я висел в кабине корабля «Восток-2», — вызвало некоторые изменения в моем вестибулярном аппарате. Временами бывало так, что я чувствовал себя неважно. Возникали неприятные ощущения.

В чем дело? Имея соответствующую подготовку в медицинском отношении, я прежде всего попытался объяснить себе это состояние, выяснить причины появления неприятных ощущений.

Невесомость особым образом действовала на так называемые отолиты — небольшие шарики, находящееся в наполненной жидкостью полости внутреннего уха человека. Отолиты связаны с различными группами нервных окончаний. В обычных условиях, когда меняется положение головы, отолиты перемещаются в полости и возбуждают соответственно те или другие группы чувствительных нервных окончаний, передающих по нервам соответствующие сигналы в головной мозг, так сказать в «счетно-решающий центр». Человек получает информацию о своем пространственном положении.

Это в обычных земных условиях. Ну, а как все эти процессы выглядят в условиях невесомости? Потеряв свой «вес», отолиты не могут выполнять свои привычные функции, они тоже «висят», не подчиняясь привычным законам силы тяжести, и мозг не получает нужных сигналов. Значит, ориентировка космонавта в условиях невесомости затруднена.

Заметил, что неприятные ощущения появлялись чаще всего в тех случаях, когда делал резкие движения головой. Уяснив это, я старался при появлении неприятных ощущений занимать исходную собранную позу и не делать резких движений головой. Несколько минут, проведенных в таком состоянии, снимали неприятные ощущения. Правильно было предположить, что сон, длительный отдых нервной системы, полностью восстановит работоспособность, унесет усталость.

Закрепляю себя привязными ремнями к креслу и даю себе команду: «спать!»

Очень хорошо, что нас, космонавтов, приучали заранее в сурдокамерах спать по приказу, по расписанию. Закрываю глаза, постепенно забываюсь.

Уснул, но ненадолго. Очнулся от странного непривычного ощущения. Подсознательно понял, что тело находится в какой-то неудобной позе: мои руки сами собой приподнялись и, лишенные весомости, висели в воздухе. Пришлось их засунуть под ремни. Так удобнее.

Взглянул на световое табло. Оно показывало, что корабль совершает восьмой виток.

Крепкий сон пришел не сразу. На короткие мгновения просыпался на десятом и одиннадцатом витках, смотрел на световое табло и вновь засыпал. Потом, как говорят, вошел во вкус и уснул крепко.

В состоянии невесомости спать легко. Переворачиваться с боку на бок, менять положение рук, ног, головы незачем: ни руки, ни ноги не затекают.

Словом, спалось легко, хорошо. Проснулся и первым делом глянул на часы. Стрелка показывала 12 часа 35 минут. Проспал! Вот досада! Ведь на Земле могут подумать о каком-нибудь неблагополучии, могут всерьез забеспокоиться.

Надо скорее успокоить тех, кто на Земле бодрствует, кто следит за полетом всю ночь. Через две минуты сообщил на Землю, что спал хорошо, что все оборудование корабля работает нормально, в кабине поддерживаются заданные гигиенические условия, самочувствие отличное.

С Земли сказали, что во время сна частота пульса у меня находилась в пределах от 53 до 67 ударов в минуту. Это лучше всего подтверждало то, что сон был вполне нормальным.

Сверил показания приборов, еще раз убедился в том, что все оборудование корабля работает нормально. Полет продолжается.

Любуюсь видами Земли и неба. Дважды видел Луну. Она была в ущербе и выглядела точно так же, как с Земли. Когда смотрел на Луну, вспомнился Гоголь. В космосе Луна выглядит совершенно так, как в его описании. И все это потому, что кажется, будто корабль неподвижен, а Луна плывет мимо него.

Есть несколько свободных минут. И их надо провести с пользой. Достаю блокнот и занимаюсь абсолютно непривычным для себя делом: заготавливаю автографы. Расписываюсь, проставляю дату. Может, подарю их врачам, пусть, помимо бортового журнала, убедятся, что в космосе можно хорошо писать.

— «Орел», «Орел», — вновь меня вызывает Земля.

— Я «Орел».

— Сообщите данные о температуре и давлении в кабине.

— Давление — одна атмосфера. Температура — 18 градусов тепла. Кислорода — 25 процентов. Углекислоты — 0,3 процента. Относительная влажность воздуха — 60 процентов.

Словно подтверждая свое отличное настроение и самочувствие, добавляю сверх программы:

— Полный комфорт. Лучше, чем в коммунальной квартире.

С Земли слышу радиопередачу, передают «Подмосковные вечера». Потом ловлю бой Кремлевских курантов. По передачам московского радиовещания чувствую, как новый трудовой день, 7 августа, входит в свою обычную колею, в свой размеренный ритм.

Передана утренняя физзарядка, детская передача, полилась симфоническая музыка.

Дальневосточники, влюбленные в «Амурские волны», в который раз проигрывают пластинку с записью этого вальса. Хорошая музыка, чудесная, но... сколько можно угощать одним и тем же, пусть даже очень вкусным блюдом? Благодарю дальневосточников за «Амурские волны», которые они мне посылают в эфир, и прошу поставить что-нибудь другое. Товарищи сообщают кратко: «Вас поняли», — и... опять ставят «Амурские волны». Похвальное постоянство в своих привязанностях! Я от души расхохотался.

В бортжурнале появляются все новые и новые записи. Надо было делать записи, не только связанные с полетом на очередном витке, но и итоговые. Недалек был финиш, и полагалось подвести итоги.

Что ж, полет удался. Задание близко к завершению, и я не вижу никаких причин, которые могли бы заставить усомниться в благополучном исходе космического рейса.

С большим удовольствием заношу в бортжурнал такую запись: «Могучие у нас ракеты. И славу космических полетов в равной мере следует делить между космонавтами и теми, кто создает, снаряжает и запускает ракеты».

Корабль-спутник — замечательное творение человеческого разума, величайшее достижение научной и конструкторской мысли. В нем созданы все условия для обеспечения длительного космического полета. Корабль снабжен устройствами для автоматического управления полетами и посадкой на Землю. Вместе с тем космонавт имеет возможность перейти на ручное управление. Космонавт может осуществить необходимые для научных наблюдений маневры на орбите и совершить посадку в любой точке земного шара. Корабль-спутник оборудован научной аппаратурой для исследования условий космического полета и получения объективных показаний о состоянии космонавта. Думаю, что полет принес ценные научные результаты. Эти результаты после их обработки станут достоянием ученых всего мира.

Условия для жизнедеятельности космонавта в корабле были замечательные. Во время полета можно было и работать плодотворно и хорошо отдыхать. Даже в периоды максимальных перегрузок пульс не превышал 100 ударов в минуту, а после сна был обычным, как на Земле, в спокойном состоянии.

Замечательно оправдали себя средства радиосвязи, работавшие на всем протяжении полета так хорошо, что в каждой точке орбиты я мог слышать голос моей любимой Родины.

Конечно, это предварительные заключения. Ведь полет еще продолжался, и предстоял один из сложных его этапов — снижение и посадка. Мое внимание к полету не ослабевало ни на минуту. Во время семнадцатого витка в наушниках раздался знакомый голос Главного Конструктора:

— «Орел»! Готовы ли к посадке?

Незамедлительно отвечаю:

— Готов!

И вот в ходе 17-го витка в соответствии с программой полета была включена автоматика, обеспечивающая спуск и приземление корабля в заданном районе. Так же, как и в предыдущем, в этом полете использовалась полностью автоматизированная система ориентации, включения тормозного двигателя, управления и спуска. Однако при необходимости я мог совершить посадку корабля самостоятельно.

Корабль был сориентирован, включился тормозной двигатель, и «Восток-2» перешел на траекторию спуска. Перед спуском я не закрыл шторки иллюминаторов и с интересом наблюдал яркое свечение воздуха, обтекающего корабль при входе в плотные слои атмосферы, изменение цветов этого свечения по мере уменьшения скорости и высоты.

Сам по себе спуск космического корабля с орбиты, прохождение его через плотные слои атмосферы и посадка — дело весьма сложное, требующее совершенства и четкости действий.

По опыту полета Юрия Гагарина было известно, что, когда корабль на огромной скорости входит в верхние слои атмосферы, происходит аэродинамический нагрев обшивки, а воздух светится. Создается впечатление, что огромные языки пламени мечутся вокруг, лижут обшивку корабля, грозя его уничтожить.

Так рассказывал нам Юрий Гагарин. В этой связи у меня возникло несколько вопросов, которые я и задал Главному Конструктору.

Он дал на них исчерпывающие ответы. Спокойным, ровным голосом Главный Конструктор объяснил мне порядок действий. Железная уверенность этого человека в благополучном исходе заключительного этапа полета передалась и мне.

— Действуйте по программе, и все будет хорошо, — еще раз сказал Главный Конструктор.

— Есть, действовать, как учили, — ответил я полушутя.

«Восток-2» вошел в плотные слои атмосферы. Тормозной двигатель значительно уменьшил скорость, уменьшилась также и высота. И тут произошел неощутимый и почти незаметный переход от состояния невесомости к обычному, земному. В какой-то момент я почувствовал, что для поднятия руки надо затратить определенное усилие, что плотно сижу в кресле.

Сомнений нет, с невесомостью покончено. Стали нарастать перегрузки торможения.

За иллюминаторами сгущается розовый свет, бушующий вокруг корабля; становится пурпурным, затем багровым. Это значит, что теплозащитная оболочка корабля накалилась, вызвав яркое свечение воздуха. Да, там, снаружи, многотысячеградусная жара, а здесь, в кабине, термометр спокойно стоит на 22 градусах Цельсия.

Пламя снаружи бушует и неистовствует все сильнее и сильнее. Красиво, но, прямо скажем, и жутковато. Ведь даже жаропрочные стекла иллюминаторов начинают желтеть. Но знаю: тепловая защита надежна: она многократно проверена в подобных условиях.

Перегрузки растут сильнее. Скоро они должны уменьшиться. И действительно, через некоторое время становится легче дышать, двигаться, а вскоре и совсем стало легко. Свечение воздуха также исчезло. Скоро Земля.

Предстоит следующий этап полета — приземление. Это также ответственный этап, хотя бы потому, что он заключительный. Как уже сообщалось, конструкция космического корабля и его система приземления предусматривают два способа: в кабине корабля или путем отделения кресла пилота от корабля и спуска на парашюте. Самочувствие было отличным, и я принял решение испытать вторую систему приземления: на небольшой высоте кресло космонавта отделилось от корабля и дальше спуск происходил на парашюте.

Ярко-оранжевый купол парашюта плыл надо мной. Пробил кучевые облака, и я сразу увидел Землю, покрытую золотистым жнивьем. Где-то в стороне блеснула гладь многоводной красавицы Волги, кварталы двух городов — Саратова и Энгельса. Все в порядке: приземление происходит в заданном районе.

Земля приближается с каждой минутой, с каждой секундой, наконец падаю на жнивье. Встаю на ноги и смотрю вокруг, любуясь волжскими просторами.

— Здравствуй, Родина!