«Аврора» 1988 г, №4, с.3-10

«Не изменить себе» — это главное испытание, которое выпадает человеку и на Земле, и в космосе. Так считает дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР, доктор технических наук Валентин Витальевич ЛЕБЕДЕВ. Беседу с ним провел наш корреспондент Аркадий СОСНОВ.

Перед стартом... Год 1982-й

После полета Юрия Гагарина удивить мир трудно. «Многие, наверное, уже забыли, что мы летаем», — сказал во время одного из сеансов связи с орбитой Валентин Лебедев. Но каждый новый полет — шаг в неведомое. Ступенька в неизвестность. Так было и у них с Анатолием Березовым.

Вспомним год 1982-й. Впервые участники космической экспедиции получили дипломы испытателей, первыми обживали новую станцию «Салют-7», совершили самый длительный полет — 211 суток. Впервые через шлюзовую камеру вывели на орбиту малые искусственные спутники для любительской радиосвязи. Лебедев дольше своих предшественников работал в открытом космосе — 2 часа 33 минуты.

Впервые в условиях невесомости выращенный ими стебелек арабидопсиса прошел полный цикл биологического развития — зацвел и дал семена. Было сделано как никогда много — 20 тысяч снимков земной поверхности; одно месторождение, открытое из космоса, еще в ходе полета подтвердили геологи. Поставлен ряд принципиально новых экспериментов и впервые на промышленных установках получены сверхчистые вещества. Впервые участники длительной экспедиции совершили посадку зимой, в буран, в заснеженной степи и ночь провели в поисково-эвакуационной установке.

Но и это не все. Их полет принес еще и открытие незаурядной личности. В дневниках Валентина Лебедева, которые печатаются в «Науке и жизни» с 1984 года, перечеркнут привычный взгляд на профессию космонавта. Нам-то казалось — все ясно. Сколько уже написано, рассказано, показано. Профессия — сверхромантичная. Космонавты — здоровые, сильные, умные люди. Иначе быть не может. Ведь отбирают самых лучших и достойных. А тут плохое (а не только безоблачное) настроение, неудачи (а не только удачи) в работе, сложные (а не только безмятежные) отношения на борту. Космонавт, олицетворение спокойствия и выдержки, нервничает, переживает, ночами не спит, мучаясь несовершенством мира. Почему, ну почему так бывает: чем больше берешь на себя, тем в конечном счете больше с тебя спрос, и даже порой за чужие ошибки? Почему, когда человек добр и делится всем, мы к этому привыкаем и воспринимаем как должное, оправдывая тех, кто не дает ничего?

И когда Валентин Витальевич, энергично поздоровавшись, спросил: «О чем будем говорить? О космосе?» — я довольно решительно ответил:

— Нет. Меня волнует, всегда ли торжествует добро? Наказуемо ли зло, равнодушие в пределах одной человеческой жизни? И в чем награда максималиста? Мне кажется, эти вечные вопросы занимали вас и в полете?

— «Занимали»? Да они меня и сейчас не отпускают. Судьба максималиста — в хорошем смысле слова — шагать по терниям. Запомнилась жесткая формула из горьковских «Мещан»: «Жизнь — не по росту порядочных людей». Если вдуматься, каждый человек рождается со своим голосом, со своим неповторимым «я». Почему же так трудно это «я» выразить? Среда норовит тебя растворить. У каждого из нас, естественно, свои слабости, и для того, чтобы скрыть, оправдать их, приходится идти на компромиссы, подстраиваться, разменивать то ценное, что в тебе заложено. И в итоге, вопреки идеалам, формируется характер... не очень бойцовский. У нас прекрасная литература. И неизбежно возникает противоречие между книжным воспитанием, полученным в юности, и реальностями жизни. Важно не отступить! Я столкнулся с этим еще в 10-м классе, когда прыгнул со второго этажа, чтобы доказать, что не трус и готов стать летчиком. Кое-кто расценил это как легкомыслие и глупость. После института пришел на производство... Ты искренне считаешь: если начальник в чем-то неправ, то надо ему прямо об этом сказать. Так учили! А тебе говорят: «Поработай, сколько он, тогда поймешь». — «При чем тут „поработай"? Я с ним не согласен». — «Не спорь со старшими, будь умнее». Ничто так не вредит, как эта мелкая философия пресловутой житейской мудрости. Но, думая о семье, квартире, зарплате, человек подчас подчиняется этой философии.

И все-таки я верю в судьбу максималиста, сам этой судьбой живу, хотя и слышу голоса: «Ты дважды побывал в космосе. У тебя прекрасное направление в работе. Ну зачем „брать в голову" эти проблемы?» А хотя бы затем, что вот вас задели мои мысли и вы ко мне приехали. Затем, что письма приходят с теми же вопросами. Вот выдержка из одного:

«Кажется, что может быть проще — быть всегда честным и искренним: с собой, с людьми, в делах и поступках. Но в действительности для этого надо каждый день преодолевать себя. Говорят, что добрый человек — наполовину личность. Но о честном человеке, наверное, можно сказать, что он — уже личность. Задуматься бы над этим каждому из нас. Спасибо вам за ваш дневник. Отныне он мой союзник в жизни. Нужно, чтобы как можно больше людей прочитали его».

Так вот, я верю в справедливость жизни и надеюсь на ее дистанции не сломаться. Это вполне возможно при одном условии: быть до конца последовательным в словах и поступках. Ты живешь в мире, где каждый смотрит на всех и все — на каждого. В их сознании формируется твой образ. И если ты начнешь фальшивить, он искажается, дробится, люди перестают тебе верить.

Конечно, есть вокруг нас и такие, кому просто не нравится, что вот живет человек и не гнется. Но их, к счастью, не так много.

— Валентин Витальевич, где тут логика? Если так жить труднее, человек должен выбирать другой путь — более экономичный, не требующий стольких душевных затрат. Зачем же плыть против течения, постоянно натыкаясь на острые углы? Вообще, вам не кажется, что как-то незаметно произошла подвижка общественного сознания? Порядочный человек — тот, у кого все в порядке. Страдаешь? Ясно, неудачник. Отождествили счастье с обеспеченностью, с житейским благополучием. Да и с точки зрения естественного отбора выживает тот, кто лучше приспособлен...

— Знаете, откуда это берется? Иные людишки, во главу своей жизни ставящие личный комфорт, стремятся, чтобы и остальные вслед за ними считали накопительство благом. Им хочется и себя обелить, и тех, кто живет по-иному, унизить, выставить недотепами. Вот, мол, сами не соображают, куда «гонят волну». Но каждый истинно порядочный человек понимает: нельзя допускать, чтобы в жизни процветала посредственность.

Что же касается естественного отбора, думаю так. В механизме жизни заложено стремление вперед. И максималисты в этом стремлении — доноры энергии, увлеченности. Иногда их называют чудаками. А они доказывают, что для любимого дела, для творчества, для воспитания — жизни не жалко. Понятно, жизнь испытывает их на прочность, но даже те, кто пробует бороться с ними, в борьбе незаметно тянутся к ним. Происходит общее движение вперед!

Не будем закрывать глаза: сознательно идя на трудности, максималисты подчас рискуют добрым именем, здоровьем. Не обходится без поражений и потерь. Но у них свои обретения и победы, и вкус их слаще.

— На пресс-конференции перед новым полетом вы сказали примерно так: «Много раз попадал в неприятные истории из-за своей откровенности. Но меняться, закрепощать эмоции не хочу. Искренность — удел детства? Не согласен». Репутация неудобного человека вас не смущала. А раз трудно с вами, значит, трудно и вам. Хотя, если следовать формальной хронологии, у вас очень легкий путь в космос. В 1972 году были зачислены в отряд космонавтов, в 1973-м — полетели. Как в сказке...

— Надо знать, как эта сказка сказывалась.

— Да, учились в МАИ и в аспирантуре, параллельно, решив стать летчиком-испытателем, а затем уже космонавтом, осваивали планеры, поршневые, реактивные самолеты и вертолеты, работали в конструкторском бюро, но в отряд попали только с девятой попытки... Так неужели в критические моменты не возникало соблазна пойти на компромисс, не обострять ситуацию?

— Расскажу о двух конфликтах. А вы судите. В первый после института год работы начальник отчитал меня за мелкие упущения. Отчитал при всех, под горячую руку. Обидно! Мне было двадцать четыре года, зеленый новичок. Набрался смелости, попросил его выйти в соседнюю комнату. «Александр Иванович, — говорю, — если вы на меня еще раз повысите голос, я с вами работать не буду»... Сейчас, когда встречаемся, не могу сдержать улыбки. Представьте: его возраст, авторитет, положение и — не он мне, а я ему ставлю условие. Абсурд! Но именно с тех пор он меня стал уважать. Потом давал рекомендацию в партию.

Второй случай. В отделе готовился срочный документ, а я отказался его подписывать. По объективной причине. Соседи ждут, наши наседают: давай скорей, после мы все приведем в соответствие. Но не могу, органически не могу врать. Вызывает начальник отдела: «Я прошу подписать». — «Извините». — «Что — извините?» — «Не подпишу». Он смотрит с таким изумлением: «Ну что ты лезешь на рожон? Мы тебе даем характеристику в отряд. А можем и не дать». Отвечаю: «Тем более. Тихой сапой в отряд не пойду».

Между прочим, ни тот, ни другой руководитель не были добрячками. Отнюдь. Это люди сложные, в чем-то противоречивые. Но оба стали на мою сторону: их привлекла позиция. Короче, взял я и этот барьер. А стоило «прогнуться», подыграть под ситуацию — все, пиши пропало. Говорю же: или идти этим путем, или нет.

— Как раз неотступных, принципиальных людей, единожды изменивших своим убеждениям, окружающие судят строже, чем тех, кто всю жизнь применяется к обстоятельствам.

— Может, и так. Понимаете, если у вас имелся набор жизненных позиций с вытекающими последствиями, то можно было бы, изучив статистику, выбрать для себя подходящий вариант. Но в том-то и дело, что рецептов на все случаи жизни нет. Каждый человек — творец своей судьбы, чем и интересен. Живя, ты раскрываешься, выбираешь свой путь и должен сам пройти его до конца.

То есть в каждой позиции есть какая-то ограниченность. У меня своя судьба, свой взгляд на жизнь. Человека, изменившего самому себе, чувствую слабее, не пережил его трудностей. Могу о них лишь догадываться.

— Собственно, все мы, на Земле и в космосе, — участники большого общего дела. Но участвуем в нем по-разному. Одни берут на себя много, другие охотно уступают свою ношу. Одни сидят в работе смысл жизни, другие на работе «отбывают номер». Сами же вы подметили: один человек затягивает крепежные гайки в грузовом корабле намертво, другой — думает о своем космическом смежнике, который в тесноте отсека будет их откручивать. Выходит — обычное «земное» равнодушие способно проникнуть даже в космос? Как поставить ему заслон?

— Это верно, что наш успех закладывается на Земле. Мы контактируем со многими постановщиками задач — по геологии, метеорологии, по океану и сельскому хозяйству. И когда имеешь дело с увлеченным человеком, проникаешься и важностью вопроса, и ответственностью при проведении эксперимента. Ну как же иначе: он все так добротно подготовил, а теперь я испорчу?

Не забуду, как перед стартом на «Союзе-13» нас с Петром Климуком готовил по астрофизике Григорий Арамович Гурзадян из Бюраканской обсерватории. На первом же занятии он произнес пламенную речь: «Вы не астрофизики. И вряд ли ими станете. Но я должен увлечь вас звездами. И если увлеку, то мои задачи станут вашими, вы задумаетесь над ними, вы начнете творить. Вот это мне от вас и нужно. А если будете исполнителями, то зачем вы? Автоматика не хуже вас справится».

Конечно же, это здорово — наступать на проблему единым фронтом неравнодушных людей. К сожалению, есть люди, и не только в науке, которые с удовольствием ставят задачи, но этим и ограничиваются. Они разучились решать, у них аллергия к черновой работе. Такой «деятель» сформировал задачу, передал ее вам и ждет результат «на блюдечке». На борту идет эксперимент, а его это вроде и не касается. Дальше: пленки поступили на Землю. Тут тоже надо бы подключиться: проследить за проявлением, печатанием. Но он пассивен. А после берет фотографии, материалы эксперимента и — пошли претензии: нет привязки по времени к звездам и т. д. Хотя виноват он сам — тщательно не продумал полетное задание, не помог космонавтам, выполнявшим его в экстремальных условиях. Конечно, это не значит, что и мы всегда безупречны...

Не надо думать, что космос стерилен. Он — отражение наших земных проблем: хозяйственных, организационных, нравственных. А они — в каждом человеке. Сегодня в стране идет благотворный процесс перестройки — и в экономике, и в сознании людей. Не сомневаюсь — это принесет добрые плоды. Но так же уверен и в другом: нельзя разом покончить со всеми застойными явлениями. Это все равно что сменить воду в аквариуме и успокоиться. Надо отладить процесс постоянного обновления общественной среды. Только тогда наше движение вперед будет подпитываться свежими идеями, и люди, самые творческие, задающие тон в борьбе прогрессивного с отживающим, будут повсеместно выходить на первый план.

— Так совпало, что осенью 1982 года, в дни вашего полета, я был в командировке на БАМе и временами остро ощущал эту неравноценность усилий смежников. Скажем, в Ургале все спроектировано и построено по максимуму. С главным архитектором поселка, харьковчанином Яицким, заглянули в новую школу — картинка! Бассейн, оранжерея, кондиционирование воздуха. Однако же бассейн — сколько радости он доставил бы детворе! — без воды. Оранжерея, которая могла бы завалить поселок цветами или овощами, пустует. Вентиляционная система, обошедшаяся в полмиллиона рублей, бездействует.

— А почему?

— Нужен был, как и на других участках трассы, толковый хозяин, который начатое с огромным размахом довел бы до конца. Надеюсь, что сейчас он появился.

— Похожих бамовских поселков и полустанков я видел много. И знаете, что посоветовал бы комсомолу? Перво-наперво, если б можно было, — провести по трассе «состав-чистильщик» из открытых платформ с бригадой не только агитационной, но и рабочей, и погрузить панели, фермы и прочее, что брошено вдоль нее. Потому как брошено столько, что, если собрать все это добро, — большая копейка в народный карман ляжет.

А второе — поскорее залечить раны, нанесенные строительством природе. Конечно, природа сама себя лечит. Когда началась прокладка трассы, такие зияли карьеры, что думалось: это на веки вечные. А недавно снова побывал там, смотрю — потихоньку затягиваются, поросль маленьких деревцев зеленеет. Но надо же управлять этим процессом. Управлять — это и значит быть хозяином.

— Валентин Витальевич, я не случайно завел речь о БАМе. Уже став профессиональным космонавтом, вы неоднократно приезжали работать на трассу. Зачем? Что значит для вас Байкало-Амурская магистраль?

— Попробую объяснить. Вот на фотографии наша бригада Володи Степанишева. Это моя медаль за строительство магистрали. Первым поездом проехал трассу насквозь... Сперва возил туда студенческий отряд МАИ, потом сводный отряд молодых рабочих, инженеров нашего предприятия и студентов. Отбор проводили серьезно: только отличным трудом и учебой ты можешь завоевать право трудиться на Всесоюзной комсомольской стройке. Хотели, чтобы у каждого в жизни БАМ остался яркой страничкой. Годы летят — не оглянешься; и вдруг не о чем будет вспомнить — это ж беда!.. Зато сейчас встречаемся и начинаем: «Как здорово, что у нас это было — и шпалы, и костры, и комары». Прошлым летом и мой Виталька работал в Кичере под Северобайкальском, с ленинградским студенческим отрядом. Ему было четырнадцать — самое время взрослеть.

Для меня БАМ — проверка жизнью, возможность свежим взглядом посмотреть на себя, на других. Прямо скажем, в наших-то устоявшихся условиях люди как-то снивелированы, закрыты. А там виден каждый.

Теперь ваш вопрос: почему именно БАМ стал дорог. После первого полета мне как члену ЦК ВЛКСМ поручили передать бамовцам комсомольские награды. Прилетаю в Тынду — ребята из штаба ЦК говорят: «Слетаем в Кувыкту, там первый десант выброшен». Ладно, полетели. Смотрю: два вагончика, снег по пояс, мороз за тридцать пять градусов, тайга чахлая. И десант — двадцать четыре парня и одна девушка. Это и была бригада Степанищева... Мне — тридцать два года, после полета в космос гордость распирает. А тут быстро спустился на землю, поубавилось патетики: в космосе сумел, а здесь — сумел бы? Ребята говорят: «Валентин, мы решили зачислить тебя почетным бойцом бригады». — «Нет, парни, — говорю, — почетным не буду. По мере сил в отпуск буду к вам приезжать, работать».

Для себя решил — это мой долг, плата за признание, которым наградило меня общество. Плата вниманием, участием, ответной помощью людям. А если человек, даже ценой огромного напряжения добившийся цели, переключается на прием почестей, то для меня он — никто, обычный потребитель.

Приезжать одному было как-то неловко — собрал отряд из МАИ. Он был составной частью бригады Степанищева. И все, что мы строили, было общим. Поэтому опытные бамовцы помогали нам, а мы, когда требовалось, спешили им на подмогу.

На БАМ я выезжал четыре года, пока не началась подготовка ко второму полету. Линейные ориентиры из космоса заметнее, поэтому на равнинных участках и золотая насыпь, и светлая полоска просеки среди темной тайги хорошо смотрятся. А в сопках теряются. И стоило сверху БАМ увидеть, вспоминалось что-нибудь теплое. Ведь стройка здорово мне помогла — добавила друзей, широты кругозора, понимания себя среди людей. И все это пригодилось...

— Наверное, самая сложная ситуация возникла у вас за два месяца до планировавшегося полета с Леонидом Поповым на станцию «Салют-6». Прыгая на батуте, серьезно повредили колено. Вместо вас полетел другой. Спрошу напрямик: как вы пережили такую неудачу, почти крушение?

— Наутро проснулся часов в пять. Солнце только взошло. И первая мысль: сон какой страшный. Я, готовый к полету космонавт, натренированный, насыщенный знаниями, накаченный физически, выбыл из строя. Думаю: приснится же такое! И вдруг понял, что это не просто сон. Часто бывает наоборот: приснится что-то неприятное, а просыпаешься с облегчением — привиделось. А тут приснилась жуткая реальность.

Захотелось запомнить это состояние, передать его. Взял бумагу, написал стихотворение, в котором поклялся повторить свой путь к вершине.

Поклялся, до конца не представляя, как трудно будет это сделать. У некоторых возникло понятное предубеждение ко мне — «невезучий». Но знаете, что помогало всегда, в самых безнадежных случаях? Поддержка и отзывчивость знакомых, а порой совершенно незнакомых людей. Их удивительная вера в меня. Возникал мощный встречный импульс: докажу, что они во мне не ошиблись. В лепешку расшибусь, но не подведу!

Возвратились из полета Леша Попов с Валерой Рюминым, а я только приступаю к изучению совершенно новой машины «Салют-Т». Запомнился вечер: они в профилактории отмечают свой прилет. Приглашают меня. А я в служебном здании Звездного занимаюсь. Выхожу на улицу. Воротник поднял, шапку надвинул, потому как дождик моросит. Встречаю жену Леши Попова, она участливо спрашивает, как дела. «Да ничего, Валюша. Готовлюсь». А сам думаю: это ведь я должен был отмечать уже завершенную работу. А у меня — все сначала, и как сложится — еще неизвестно. Заглянул в себя, а на душе спокойная легкость и никакой обиды. Иду и улыбаюсь: до чего интересная штука — жизнь.

Понимаете, будь полет самоцелью, переживал бы настоящую трагедию. Но поскольку он лишь этап работы, значит, жизнь продолжается. Появляются новые люди, новые задачи, растет круг увлечений. И моя космическая биография не закончена. Будет новая станция, новый корабль — работа еще интереснее, чем два-три года назад.

Но это не последнее, что пришлось пережить. Через год после травмы, когда я полностью восстановился и снова был включен в первый летный экипаж, медики забраковали моего напарника. Ну а после мы уже с Толей Березовым подготовились и полетели... Пролетали 210 суток, а за день до посадки я не выдержал, прочитал Земле то стихотворение, написанное утром после неудачного прыжка. Вы понимаете, говорю, что я сейчас испытываю?!

Это удивительное чувство — гордость за себя, преодоление. Ради этого можно жить. Вот вам и награда максималиста.

Остается добавить, что едва Лебедеву сняли гипс с колена после операции он начал приходить на сеансы связи с экипажем, в котором должен был лететь сам. Кто-то спросил: «Ты что, нарочно себя мучаешь?» — «Нет, учусь, собираю информацию для будущего полета». Подтверждалась характеристика, данная ему одним из космонавтов: «Валентин — как лазер. Пока не прожжет, бьет точно в цель, не отвлекаясь».

Листки космического дневника еще разложены по его квартире. Страдая от нехватки времени, он «расшивает» скороговорку кратких записей, восстанавливает неповторимость каждого космического дня, сверяясь по четырем томам радиообмена между бортом орбитального комплекса и ЦУПом. Он включает в дневник весточки от жены, сына, товарищей, доставленные грузовыми кораблями и экспедициями посещения. Весточки, которые не мог оставить в космосе и буквально вынес (или вывез?) со станции на груди под скафандром. Один фрагмент дневника был развернут в статью для центральной газеты о том, можно ли противопоставлять понятия «хороший человек» и «хороший специалист», вызвавшую новый поток откликов со всей страны.

Кроме этого дневника Лебедев подготовил еще один — дневник научных исследований, выполненных сверх программы полета. Три с лишним года заняла обработка этих материалов. Каждый из 211 дней, проведенных на борту, «схвачен» щупальцами графиков: сон, аппетит, настроение, нагрузка, переработка в часах... Все это поможет прогнозировать состояние участников более длительных экспедиций, полнее понять и реализовать преимущества в космосе человека перед автоматами. Отпуск он провел в геологической партии на Алтае. Хотел проверить свое «космическое зрение» — убедиться в достоверности кольцевых структур и разломов земной коры, которые наносил на карту этих мест. Не успокоился, пока не убедился: все совпадает...

Какие почести, благополучие? Ему очень некогда. Полет, подаривший новую остроту взгляда — на себя, на товарищей, на Землю, — продолжается.