Не прошло и полугода после нашей поездки в Америку, как произошло событие, которое придало вопросу объединения усилий в освоении космоса еще большую остроту. НАСА расценила его как «самую серьезную аварию за все время полетов человека в космос». Речь шла о трагедии, разыгравшейся на борту американского космического корабля «Аполлон-13», стартовавшего 11 апреля 1970 года в сторону Луны.

  • 13 апреля, когда космический корабль уже приближался к цели своего путешествия, в двигательном отсеке произошел взрыв, и у астронавтов замигал красно-оранжевый сигнал тревоги: началась утечка кислорода, без которого основная энергетическая установка корабля должна была превратиться в мертвый металлический груз. О высадке на Луне теперь нечего было и мечтать; речь с этой минуты шла лишь о спасении экипажа.
  • Обесточенный отсек экипажа для этого не годился. Вся надежда оставалась лишь на лунную кабину: ей предназначалось сыграть не только роль космической спасательной шлюпки, но и буксира для основного отсека экипажа корабля. Лунная кабина, предназначенная для маневров возле лишенной атмосферы поверхности Луны и посадки на нее, не имела в связи с этим теплоизоляционной защиты и попросту сгорела бы в земной атмосфере.
  • Долгое время судьба экипажа висела на волоске. Только хладнокровие самих астронавтов и ювелирно четкая работа всех служб Центра пилотируемых полетов в Хьюстоне помогли избежать, казалось бы, неотвратимой катастрофы.
  • Трагедия, помешавшая экипажу выполнить поставленное перед ним задание и едва не унесшая жизни трех человек, лишний раз напомнила, что любая малейшая ошибка, любой отказ техники чреваты в космосе грозными последствиями. Единственная возможность для их предотвращения — пусть не во всех случаях, пусть на первых порах даже только при определенных, наиболее благоприятных обстоятельствах! — это взаимодействие и взаимопомощь в космосе. А тут без широкого международного сотрудничества и в первую очередь без сотрудничества ведущих космических держав — Советского Союза и США — не обойтись.
  • Попавших в аварию космонавтов могут выручить из беды лишь космонавты же. Но для этого необходим не только готовый к старту спасательный космический корабль, но и техническая возможность снять с борта другого корабля терпящий бедствие экипаж. Нужна, иными словами, возможность стыковки двух космических кораблей на орбите. .
  • Опыт к тому времени был накоплен в этом плане немалый. Как у нас, так и у американцев. Стыковались автоматические «Космосы-186 и -188, -212 и -213», пилотируемые корабли «Союз», корабль «Джемини» с ракетой «Аджена», «Аполлоны» с лунным модулем... Однако, как показала действительность, необходимо было идти дальше.
  • И такой шаг был сделан.
  • В октябре 1970 года специалисты НАСА прибыли в Москву, чтобы обсудить проблемы совместимости средств сближения и стыковки пилотируемых кораблей и орбитальных станций обеих стран. В январе 1971 года здесь же, в Москве, президент Академии паук СССР академик М. В. Келдыш и исполняющий в то время обязанности директора НАСА доктор Дж. Лоу провели переговоры по более широкому кругу вопросов: от сотрудничества в области освоения околоземного пространства до совместного изучения и координации работ по исследованию Луны и планет солнечной системы. В результате этих встреч для дальнейшей разработки намеченных программ были созданы специальные рабочие группы.
  • Лед, что называется, тронулся. Но от разработки программ до их воплощения в жизнь дистанция, как известно, немалая; требовалось, словом, время.

    В Звездном и на Байконуре между тем события шли своим чередом.

  • Не прошло и четырех месяцев после январских переговоров с американцами, как экипаж космического корабля «Союз-10» осуществил стыковку с первой советской долговременной орбитальной станцией «Салют», выведенной на орбиту несколькими днями раньше.
  • Проблемам создания орбитальных станций у нас всегда придавалось важное значение.
  • «Советская наука рассматривает создание орбитальных станций со сменяемыми экипажами как магистральный путь человека в космос, — говорил Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев в связи с успешным окончанием группового полета кораблей «Союз-6», «Союз-7» и «Союз-8». — Они могут стать «космодромами в космосе», стартовыми площадками для полетов на другие планеты».,
  • И вот первая такая станция на орбите. «Союз-10», пилотируемый Владимиром Шаталовым, Алексеем Елисеевым и Николаем Рукавишниковым, сблизился с «Салютом» до ста восьмидесяти метров, после чего вручную осуществил причаливание и стыковку.
  • Следя за уверенными, точными действиями экипажа корабля, нельзя было не восхищаться их высоким профессиональным мастерством. В памяти по ассоциации невольно всплывали схожие моменты собственного полета...
  • Помню, как уже в начале первого витка с Земли поступила команда — провести маневр сближения с выведенным сутками раньше на орбиту беспилотным, как и теперешний «Салют», кораблем «Союз-2». И так же, как и теперь, на первом этапе сближения включились по команде с Земли бортовые двигатели и «Союз-3» изменил траекторию. Но я знал, что вскоре сам возьму управление кораблем и осуществлю сближение вручную.
  • Я видел, как в бездонном пространстве космоса возникли вначале едва приметные световые сигналы, как они постепенно увеличивались в своих размерах, как наконец, сблизившись до двухсот метров, оба корабля пошли параллельным курсом.
  • Беру управление на себя...
  • Абсолютная скорость, то есть скорость движения по орбите, — 28 тысяч километров в час. Но она субъективно не ощущается: если не смотреть в иллюминаторы, то вообще кажется, будто неподвижно висишь в пространстве. Тихо, никаких вибраций, подрагивании — ничего...
  • Относительная скорость кораблей — скорость самого маневра — невелика. Ее тоже почти не чувствуешь. Поэтому глядеть приходилось, что называется, в оба. Причем не в переносном, а в самом буквальном смысле этого слова. И за приборами на пульте, и в иллюминаторы.
  • Смотрю... Осторожно двигаю ручками управления... Расстояние между кораблями постепенно уменьшается... Увеличиваю тягу маневровых двигателей — сближение продолжается... Вот он, «Союз-2», совсем рядом, рукой достать!
  • Отпускаю ручку. Летим по инерции по своим орбитам. Корабли, обладая небольшой разницей в скорости, начинают медленно расходиться... Снова берусь за ручки, снова сближаю корабли...
  • Не знаю, как сейчас экипаж «Союза-10», а я тогда почувствовал, что здорово устал, почти вымотался. Не физически. Сказалось огромное внутреннее напряжение.
  • Даже в авиации любой серийный самолет имеет свой норов, свой характер, не изучив и не приспособясь к которому многого не добьешься. В космосе же, по существу, серийных кораблей нет; любой полет, по крайней мере пока, носит во многом экспериментальный, а значит, и творческий характер, Конечно, опыт помогает, но только до определенных пределов, только в общих чертах: обстоятельства постоянно меняются, и единственно верный путь к цели всякий раз приходится искать заново...
  • Да и сами задачи, стоявшие перед экипажем «Союза-10», неизмеримо усложнились. Я говорю не о субъективной стороне дела — тем, кто в начале века поднимал в воздух летающие, как их тогда окрестили, «этажерки», было ничуть не легче, чем пилотам современных реактивных машин; не зря говорится, всякий первый шаг одинаково труден, независимо от того, кто, когда и куда идет. Сложность стыковки «Союза-10» и орбитальной станции «Салют», помимо того, что стыковка этих двух космических систем осуществлялась впервые, обусловливалась также самой технической стороной дела. Масса «Салюта», например, была втрое больше массы самого корабля; вся же система в целом весила на земле 25 тонн, а размеры ее превышали в длину 21 метр. Объем герметических отсеков достигал ста кубических метров — двухкомнатная квартира в космосе, если считать по современным стандартам.
  • «Квартире» этой, кстати говоря, пустовать долго не пришлось. Меньше чем через два месяца состоялось космическое новоселье. Стартовавший 6 июня 1971 года «Союз-11» доставил туда новоселов — три с лишним недели жили и работали там трое советских космонавтов: Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев...
  • Пилотируемые полеты, запуски автоматических станций и искусственных спутников Земли следовали один за другим...
  • Нельзя сказать, что в космосе стало тесно. Но и пустынным его теперь нельзя было назвать: орбитальная станция «Салют», два пилотируемых «Союза», четыре метеорологических спутника типа «Метеор», две межпланетные автоматические станции «Марс-2» и «Марс-3», десятки искусственных спутников Земли серии «Космос» — и все это только в течение одного года! А ведь в том же 1971 году осуществлялись космические программы и других государств. Штурм, тот планомерный штурм космоса, с помощью которого только и можно было рассчитывать на успешное решение крупных проблем, разворачивался вовсю.
  • И все же впереди — непочатый край работы, которая все более и более настоятельно требовала консолидации всех сил человечества.
  • 24 мая 1972 года в Москве между СССР и США было подписано Соглашение о сотрудничестве в исследовании и использовании космического пространства в мирных целях. Соглашение это, охватывая широкий круг проблем и вопросов, включало и проект ЭПАС — экспериментальный полет «Аполлон» — «Союз», осуществление которого намечалось на июль 1975 года.
  • Стоит ли говорить, что для нас, космонавтов, как и наших американских коллег, день 24 мая стал знаменательным днем.
  • Но главное, пожалуй, все же было в другом, и оно, это главное, имело неоценимое значение для всех без исключения жителей планеты: подписанное на высшем уровне соглашение недвусмысленно свидетельствовало — космос отныне становится ареной лишь мирных свершений человечества...

    * * *

  • Проект ЭПАС с первых же дней привлек к себе самое пристальное внимание всей мировой общественности. Космическая сторона дела имела большое значение, но не исчерпывала его. В соответствии с духом заключенного в Москве соглашения будущему совместному полету придавалось и политическое значение.
  • Люди хотели мира не только в космосе, но и на Земле; и ширящееся сотрудничество двух держав вселяло в них новые надежды. Времена «холодной войны» минули, в мире зрели процессы разрядки, и прогрессивные круги большинства стран усматривали в совместном советско-американском космическом эксперименте некий залог дальнейшего потепления политического, климата на нашей планете.
  • Не явилась в этом отношении исключением и общественность Соединенных Штатов Америки.
  • Приведу, греша против хронологии, лишь несколько высказываний американской прессы:
  • «Полет «Союза» и «Аполлона», — писала «Нью-Йорк тайме», — огромный шаг на пути сотрудничества двух великих держав». «С расширением масштабов космических исследований становится все более очевидной необходимость тесного сотрудничества в этой области между Советским Союзом и Соединенными Штатами, — подчеркивала «Хьюстон кроникл». — Программа полета «Союза» и «Аполлона» убедительно демонстрирует возможность совместных усилий двух великих народов на пользу всему человечеству». «Советско-американский космический эксперимент демонстрирует, что мировые державы могут сотрудничать в различных областях», — констатировала «Крисчен сайенс монитор»..
  • Сами американские астронавты и специалисты НАСА высказывались еще более определенно. Директор НАСА Дж. Флетчер сравнивал осуществление проекта «Союз» — «Аполлон» с восхождением на горную вершину, с которой открываются новые горизонты советско-американского сотрудничества. А Нил Армстронг, первый из людей, ступивших на поверхность Луны, оценивая советско-американское сотрудничество в освоении космоса, высказался еще подробнее:
  • — Это очень, очень важный шаг. И не только для Соединенных Штатов и Советского Союза, но и для всего человечества. Прежде всего это доказывает, что политика разрядки напряженности приносит зримые результаты, что крепнет взаимное доверие. И во-вторых, что очень важно, это подает пример международного сотрудничества в других областях человеческой жизни...
  • Советские космонавты и специалисты, разумеется, не менее хорошо понимали, что использование космоса в качестве арены международного мирного сотрудничества не может не сказаться и на благородном поприще укрепления мира на Земле. Тем большая ответственность возлагалась и на нас, советских космонавтов, от которых в немалой мере зависели надежды человечества, связанные с успешным осуществлением советско-американской космической программы.
  • Корабли «Союз» и «Аполлон», созданные в разных условиях и для разных целей, естественно, обладали рядом таких конструктивных особенностей, которые делали их, образно говоря, космически малосовместимыми. Не говоря уже о различиях стыковочных устройств, радиотехнических средств, систем жизнеобеспечения и прочих технических тонкостях, даже сама среда обитания обоих кораблей была различна.
  • Американцы использовали у себя чистый кислород; у нас же в «Союзах» состав воздуха был практически таким же, каким мы привыкли дышать на Земле. Не совпадало и барометрическое давление: если на «Союзах» оно не отличалось от земного, то внутри «Аполлонов» было втрое меньшим — 260 миллиметров ртутного столба. Переход космонавтов из одного корабля в другой наверняка гарантировал бы в таких условиях кессонную болезнь...
  • Но главной все же оставалась проблема стыковки. Одна из целей, которую преследовал проект ЭПАС, как уже говорилось, состояла в том, чтобы по возможности обезопасить будущие полеты, создать базу для взаимопомощи в космосе. Потому-то обычный принцип стыковки «штырь — конус» — когда один корабль играет активную, а другой пассивную роль — был в данном случае неприемлем. Нельзя состыковать два «штыря» или два «конуса»; когда в космосе кто-то терпит бедствие, оба корабля — и спасающий и спасаемый — должны обладать одинаковым универсальным стыковочным устройством: именно в этом гарантия от любой случайности. Такое принципиально новое, не применявшееся никогда раньше устройство и необходимо было в первую очередь создать...
  • Хватало также и организационных забот. Согласование методик подготовки людей, преодоление языкового барьера, регламентация терминологии и условных обозначений, отработка систем связи, выбор оптимальных условий обмена информацией, унификация координатных систем и исходных данных для совместных баллистических расчетов...
  • И мы и американцы отчетливо сознавали, что три года, которые оставались до старта, совсем не столь уж большой срок для такой прорвы работы и, чтобы уложиться в него, нельзя терять ни минуты. Вся эта махина заработала еще интенсивнее, как только были сформированы и объявлены составы экипажей.
  • Со стороны американцев к полету готовились Томас Стаффорд, Вэнс Бранд и Дональд Слейтон — основной экипаж; Алан Бин, Рональд Эванс и Джек Лаусма — дублирующий. С нашей стороны: Алексей Леонов и Валерий Кубасов — первый экипаж; Анатолии Филипченко и Николай Рукавишников — второй. Были еще третий и четвертый экипажи; в них вошли «новобранцы» космоса: Романенко, Иванченков, Джанибеков и Андреев.
  • Руководителями полета были назначены летчик-космонавт Алексей Елисеев и доктор Пит Франк. Техническую сторону проекта возглавили член-корреспондент АН СССР К. Д. Бушусв и доктор Г. Ланни.
  • Эти имена произносились чаще всего, но список тех, кто принял участие в разработке, подготовке и осуществлении проекта ЭПАС, ими, разумеется, далеко не исчерпывается. Тысячи специалистов самых различных профилей и профессий, подчас довольно редких, если не сказать, экзотических, включились в гигантскую по своим масштабам и весьма напряженную по своим темпам работу. А между Центром пилотируемых полетов в Хьюстоне и Звездным городком возник своего рода воздушный мост: члены будущих космических экипажей приступили к совместным тренировкам...

    С большинством из отобранных в оба состава американцев я уже был знаком по прежним встречам. Все это был крепкий народ, бывшие летчики, каждый из которых, прежде чем попал в отряд астронавтов, успел налетать в воздухе не одну тысячу часов на самых различных типах самолетов. Четверо из них — бригадный генерал Стаффорд, капитан I ранга Алан Бин, майор морской пехоты Джек Лаусма и капитан II ранга Рональд Эванс побывали и в космосе; причем Томас Стаффорд отправлялся туда трижды: вначале на кораблях «Джемини-6» и «Джемини-9», а впоследствии на «Аполлоне-10».

  • Но ближе всего, пожалуй, мне была судьба самого старшего из них, Дональда Слейтона. Может, потому, что она напоминала мне мою собственную...
  • Слейтон, как и я, тоже участвовал во второй мировой войне: совершил в качестве пилота-бомбардировщика В-25 шестьдесят три боевых вылета. После войны в течение нескольких лет работал летчиком-испытателем. Перед тем как попасть в отряд астронавтов, претерпел едва ли не больше, чем выпало на мою долю, испытаний. А когда все, казалось бы, осталось позади и Слейтон в 1962 году готовился совершить на корабле типа «Меркурий» виток вокруг Земли, чтобы стать, таким образом, вторым после Юрия Гагарина человеком, облетевшим нашу планету, его вдруг перед самым стартом забраковали медики. Нашли какие-то непорядки в сердце. Вместо него в космос поднялся Джон Гленн.
  • Казалось бы, все. Карьера астронавта не состоялась, а все усилия пошли насмарку.
  • Но Слейтон не хотел сдаваться. Как и Владимир Комаров, у которого в свое время врачи также нашли погрешности в сердце, отстранив его от подготовки к дальнейшим полетам, американец тоже решил переломить судьбу и с помощью усиленной индивидуальной тренировки добиться возвращения в строй.
  • Десять лет Слейтон жил в специально выработанном для себя жестком режиме: гимнастика, спорт, работа, снова гимнастика... В конце концов воля и упорство победили: Слейтон; восстановил не только свою физическую, но и летную форму...
  • Вспоминая свою «борьбу с возрастом», я хорошо понимал американского астронавта; понятно было и то, что стояло за сделанным им признанием: «Меня, наверное, надо считать зрелым новичком... Для некоторых жизнь начинается в 40 лет, а для меня она начнется в 50, но я думаю, что лучше быть новичком в 50 лет, чем 50-летним отставником».
  • Теперь Дональду Слейтону уже не грозила такая перспектива. В свои пятьдесят лет, точнее в пятьдесят один с небольшим (столько ему исполнилось в июле 1975 года), ему предстояло участвовать в проекте «Союз» — «Аполлон» в качестве бортинженера — специалиста по стыковочному модулю; и я был рад за своего американского коллегу...
  • Немало довелось пережить и командиру основного американского экипажа Томасу Стаффорду. Не зря он считал себя «невезучим-везучим» астронавтом. Ему не везло в том, что ни один из трех полетов, в которых он участвовал, не проходил без чрезвычайных происшествий; а везло в том, что всякий раз он выходил из таких ситуаций победителем.
  • Первый его космический рейс на корабле «Джемини-6» преследовала неудача за неудачей. Старт дважды откладывался, а корабль возвращали в ангары. Сначала подвела ракета «Аджена-Д», с которой «Джемини» должен был осуществить в космосе стыковку: за 42 минуты до запуска двигателей корабля выяснилось, что ракету не удалось вывести на орбиту. Затем через две с половиной недели, когда «Джемини-6» вновь стоял на стартовом столе, а двигатели первой ступени уже работали, внезапно включился сигнал тревоги; только благодаря хладнокровию и мужеству экипажа удалось избежать катапультирования. «Джемини-6» попал в космос лишь с третьего раза...
  • Полет «Джемини-9», в котором Стаффорд принимал участие уже в роли командира корабля, состоялся тоже только со второго раза. Но и тут опять же не обошлось без происшествий: не отделился носовой обтекатель. Запланированная стыковка со злополучной «Адженой-Д», несмотря на все старании экипажа, сорвалась и теперь.
  • С «Аполлоном-10», доставившим Стаффорда, Янга и Сернана на окололунную орбиту, все обстояло благополучно: генеральная репетиция перед высадкой на Луну проходила успешно. Подвела на последних минутах лунная кабина. В момент, когда произошло отделение посадочной ступени, взлетная ступень, где находились Стаффорд и Сернан, вдруг принялась беспорядочно вращаться. Однако хладнокровие, как всегда, не изменило Стаффорду: взяв управление на себя, он вручную стабилизировал ее, сблизился с кораблем, на котором оставался Джон Янг, и осуществил с ним стыковку...
  • Третий член основного экипажа, Вэнс Бранд, зачисленный в отряд американских астронавтов еще в 1960 году, в космосе, как и Слейтон, еще не был и так же, как и Слейтон, мог считать себя новичком со стажем.
  • — Наиболее близкое расстояние, на которое я подходил к космическому старту, это корабль «Аполлон-15», куда я был назначен дублером пилота отсека экипажа, — с непоказной скромностью говорил он о себе.
  • Однако в Хьюстоне о нем можно было услышать и другое: одни его называли «нашим мозгом», другие — «нашим сердцем».
  • Так или иначе, но Вэнс Бранд получил назначение в основной экипаж в качестве пилота командного модуля. А вместе с тем и право во всеуслышание заявить то, что он думает о предстоящем полете:
  • — Будущее землян — это широкое освоение космического пространства. Практическая отдача, которую мы имеем сегодня от американской и советской национальных программ, — лучшее подтверждение этому... У нас мало времени и много дел. Работать и думать. Одна голова — хорошо. Два голова — советский и американский — еще больше хорошо.
  • Последнюю мысль Вэнс Бранд, с учетом предстоящих в будущем задач, высказал уже нл русском языке. И, несмотря на некоторые погрешности против грамматических норм, прозвучала она, на мой взгляд, вполне доходчиво и убедительно.
  • Среди нашего состава «новичков» ни со стажем, ни без оного не было. И Леонов и Кубасов — оба, как известно, побывали в космосе; один в качестве второго пилота на корабле «Восход-2», другой участвовал в групповом полете трех «Союзов».
  • Алексей Леонов — один из старожилов Звездного городка; подготовку свою он начинал еще с первой группой советского отряда космонавтов и в марте 1965 года стал первым человеком, вышедшим в открытое космическое пространство.
  • «Словно в неизведанный, таинственный мир открылась крышка выходного люка, — рассказывал впоследствии он. — Ослепительный поток нестерпимого солнечного света хлынул в тесное пространство шлюзовой камеры... Придерживаясь руками за стенки, я приблизился к круглому отверстию люка и чуть ли не наполовину высунулся из него. Передо мной зияла бездна... Над головой иссиня-черное небо, усыпанное яркими немигающими звездами, рассыпанными вокруг раскаленного диска Солнца... Выйдя из люка, можно было увидеть еще больше, и я невольно потянулся вперед, чтобы сделать первый шаг в неведомое...»
  • Возможно, сегодня, когда люди побывали не только в открытом космосе, но и ступили на поверхность Луны, кое-кому может показаться, что в рассказе Леонова уже нет ничего особенного. Но это, конечно, не так. Любое повторение, пусть даже и более сложное, всегда дается гораздо проще, чем первый шаг. А Леонов сделал не только первый шаг в открытый космос, он был там свыше десяти минут.
  • Мы, советские космонавты, особенно те, кому стартовать предстояло уже после полета Леонова, всегда с неиссякаемым интересом вслушивались в рассказы Алексея Архиповича. Кстати, он умел не только отлично, сочно и образно рассказывать; две его вышедшие в издательстве «Наука» книги наглядно свидетельствуют, что космонавт не хуже владеет и пером. Но главное для нас, обитателей Звездного, заключалось, пожалуй, еще в одном из талантов этого одаренного природой человека: Алексей Леонов великолепно рисовал.
  • Не знаю, как другие, но мне «космическая живопись» Леонова не раз вспоминалась во время собственного полета. До старта, что греха таить, некоторые рисунки Леонова казались мне несколько вычурными, что ли, надуманными: уж слишком непривычное, почти неестественное для глаз сочетание красок! «Погоди, — улыбаясь, уверял меня их автор. — Попадешь в космос, не то еще увидишь! В сравнении с действительностью это всего лишь жалкая мазня, убогое подражание...»
  • И в самом деле, когда я впервые глянул с орбиты в иллюминатор, мне тотчас припомнились слова Алексея. Нет, рисунки его отнюдь не были ни «убогим подражанием», ни «жалкой мазней». Космос действительно оказался неизмеримо богаче самых совершенных возможностей живописи. То, что я увидел, одновременно потрясло меня, и ошеломило, и заворожило. Богатство космической цветовой палитры поистине не поддавалось описанию. Никаких слов не хватит. Если же попытаться воспроизвести цветовую щедрость космоса на холсте или бумаге, как это делал Леонов, тотчас же ощутишь острую нехватку уже не слов, а тюбиков с красками.
  • Чтобы не быть голословным, приведу такой пример; мы пробовали прибегнуть к помощи Ленинградского института метрологии. Там охотно откликнулись на нашу просьбу и прислали все разработанные в рамках ГОСТов цвета, всю земную палитру существующих красок.
  • Сравнение, если тут можно говорить о сравнении, оказалось явно не в нашу пользу. Космос не просто первенствовал — он царил.
  • Выбрав какой-нибудь один цвет, мы подбирали два наиболее близких его оттенка таким образом, чтобы между ними уже ничего нельзя было поместить. (Если, разумеется, пользоваться красками, которые имелись в нашем распоряжении на Земле.) В космосе же дело обстоит совершенно иначе. Там между двумя такими оттенками умудряется уместиться еще целая цветовая гамма тончайших полутонов с едва уловимыми на глаз переходами. В общем, если попытаться составить цветовой спектр из земных красок и из космических, а затем их сопоставить, то первый напоминал бы грубо сколоченный из неотесанного горбыля забор, где щелей было бы едва ли не больше, чем самих досок; второй же выглядел бы, пользуясь тем же сравнением, как клавиатура рояля, где каждая клавиша тщательно и точно подогнана друг к другу.
  • К слову сказать, чтобы представить себе необычайно щедрое богатство «природной палитры», не обязательно глядеть на нее из иллюминатора космического корабля. Достаточно, скажем, вспомнить, как выглядит обычное голубое земное небо в разные времена года. Всякий раз голубизна эта воспринимается нами по-разному. Зимой она какая-то колючая, холодная; летом — душная, вроде бы с поволокой; весной — звонкая, свежая, ветреная... Не знаю, сказали ли вам что-нибудь мои слова, вызвали ли в памяти ту разницу, которую каждый из нас не раз ощущал и отложил в сердце. Знаю только, что для того, чтобы попытаться это сделать, мне, когда я вернулся из космоса, пришлось искать обходные пути, какие-то подсобные средства — рассказывать об оттенках цвета словами, не имеющими к краскам никакого отношения: «колючая», «душная», «звонкая»... Конечно, для того, чтобы передать то, что я хотел, можно найти слова более точные, более меткие, но все равно они наверняка окажутся не из того пласта слов, который связан с понятиями цвета и краски, а все из того же стана — «обходных путей» и «подсобных средств». Не «колючая», так «иглистая»; не «звонкая», так «колокольчиковая»... Словом, не точность, а образ; не натуральный продукт, а заменитель или суррогат.
  • Точно так же в этом случае дело обстоит и в живописи. Разница лишь в том, что если в первом случае не хватает слов, то во втором — красок. Художнику для того, чтобы создать на холсте впечатление зимнего или весеннего неба, так же приходится либо жаловаться на отсутствие красок нужных оттенков, либо творить, ища все те же обходные пути.
  • А вот в природе ничего этого не нужно; у нее под руками не заменители и не эрзацы, она всегда пользуется лишь «натуральными продуктами». Надо ей «нарисовать» зимнее или весеннее небо, она его и «рисует» — теми самыми красками, которых нет у нас, у людей, по крайней мере, пока нет.
  • В космосе цветовая палитра еще богаче, и никакая самая качественная фотопленка, не в силах запечатлеть ее бесконечно емкую, многогранную красоту. Ни один из снимков, целый ворох которых я старательно нащелкал в космосе с помощью фотоаппарата, не способен передать и сотой доли из той цветовой симфонии, которая всякий раз царственно развертывалась у меня перед глазами, пленяя и покоряя душу...
  • Словом, Алексей Леонов тогда был прав. Как был прав и теперь, когда, узнав о своем назначении в основной экипаж, сказал:
  • — Сколько бы любой из нас ни сделал за свою жизнь, этого всегда будет мало. Пока жив, надо стремиться делать еще и еще... Жить — это и значит делать, каждый час, каждый день делать что-то полезное, нужное людям.
  • Второй член нашего основного экипажа, Валерий Кубасов, полностью разделял мнение своего товарища.
  • — Для нас работа, которой мы заняты, — сказал он, — не просто профессия, но и страсть, и мука, и счастье.
  • Кубасов в отличие от Леонова больше одержим точными науками; еще со школьной скамьи его восхищал мир математики. Это, что называется, прирожденный инженер. Он кандидат наук, у него свои научные труды, ему принадлежит ряд оригинальных разработок в области расчетов движения летательных аппаратов. Одним словом, назначение в основной экипаж в качестве бортинженера Валерий Кубасов получил далеко не случайно: за ним стояла вся его пройденная жизнь.
  • О Леонове и Кубасове можно было бы сказать еще многое и многое, но, думается, всего все равно не скажешь. Томас Стаффорд после личного с ними знакомства сказал:
  • — Удивительно простые, общительные и скромные люди. И очень ответственные. Они мне очень нравятся. На этих ребят можно положиться.
  • Как говорится, коротко и ясно.

    Как ни странно, но больше всего хлопот в процессе подготовки экипажей пришлось, пожалуй, на преодоление языкового барьера.

  • Казалось бы, сложность космической техники ни в какое сравнение не идет со сложностями изучения языка. Объективно так оно на самом деле и есть; студенту или, скажем, рядовому туристу неизмеримо проще овладеть разговорными навыками в английском, чем, к примеру, эксплуатацией тех или иных систем космического корабля. Однако перед членами обоих космических экипажей стоял не простой житейский выбор — либо то, либо другое, а жесткая альтернатива: или и то и другое, или ничего; иными словами, останешься дома, а полетят вместо тебя другие. Кроме того, с устройством и эксплуатацией космической техники космонавт в силу своей специальности имеет дело повседневно, а лингвистика в сферу его профессиональных интересов, как известно, не входит.
  • И тем не менее без прочных, твердо усвоенных знаний языка в таком полете не обойтись: при взаимодействии в космосе малейшая неточность или ошибка в переводе могла привести к непоправимым последствиям.
  • Помогала взаимовыручка. Помимо обычных занятий — по программе, кстати, на них отводилось 860 часов, — прибегали ко всяческим ухищрениям, Мы, например, снимали для американцев специальные учебные фильмы, озвученные на русском языке, а они, в свою очередь, делали то же самое для нас. Метод, как показала практика, оказался чрезвычайно удобным. Следишь на экране за работой какого-нибудь агрегата, а попутно пополняешь свою лексику; не разобрался в чем-то сразу, ничто не мешает перемотать пленку и прослушать непонятное место столько раз, сколько потребуется, Обменивались также всевозможными рабочими схемами с пояснениями сразу на двух языках. Выгода была та же: и язык, и техника — все сразу, причем в своей естественной, закрепленной в конструкции узлов корабля связи.
  • И все же, особенно на первых порах, приходилось солоно. Ребята всюду таскали с собой портативные диктофоны, до одури слушали самих себя, заучивая слова и отрабатывая произношение... А во время совместных тренировок каждый стремился говорить на языке своего партнера, который, естественно, отвечал ему тем же. Что не вмещалось в слова, дополняли мимикой, жестами...
  • Приходилось привыкать не только к чужому языку, но и к чужим привычкам, к особенностям поведения — психологическая совместимость также входила в программу. Не обходилось тут и без курьезов, которые порой сближали людей не хуже, чем сама работа.
  • Один из наших учебных тренажеров имел специальные вентиляционные трубы, по которым поступал свежий воздух. Американцы, разумеется, не замедлили проявить интерес к не предусмотренным в чертежах дополнительным конструкциям: что, дескать, и для чего? В ответ кто-то из наших пошутил, будто по трубам подают чай: вы же, мол, наверное, уже слышали, как русские любят почаевничать!
  • Посмеялись. А один из гостей мимоходом обронил: чай — это, конечно, хорошо, но горячий черный кофе все же лучше...
  • Замечание, как говорится, учли. И вскоре, когда гостей возили на экскурсию на Дулевский завод, каждому американскому астронавту вручили там в подарок именную фарфоровую кружку. То ли сами кружки, то ли проявленная таким образом чуткость настолько пришлась американцам по душе, что они не расставались с подарком: так и носили всюду эти кружки с собой — в одной руке папка, а в другой кружка. Ну и что касается черного кофе, в нем с той поры недостатка тоже никогда не было.
  • Совместные тренировки проводились, естественно, не только в Звездном городке, но и в Центре пилотируемых полетов в Хьюстоне; побывали члены экипажей также на стартовых площадках Байконура и мыса Канаверал. Советские космонавты изучали работу различных систем на «Аполлоне», американцы, в свою очередь, осваивали «Союз». Техника, по отзывам обеих сторон, оказалась на высоте. Забегая вперед, приведу мнение Томаса Стаффорда, высказанное им от имени всего американского экипажа:
  • — Советские специалисты провели огромную работу и достигли больших успехов в создании космической техники, и, в частности, корабля «Союз», и мы все хотели бы полетать на нем... На советских тренажерах приятно работать. Мы быстро освоились с этой техникой, удобной и надежной...
  • Того же взгляда придерживались и наши космонавты, оценивая технические достижения американцев...
  • Немало времени, помимо знакомства с обоими космическими кораблями, отнимала также отработка действий в так называемых «нештатных» ситуациях. У американцев, например, их насчитывалось до полутора тысяч. Для устранения каждой из перечисленных в списке возможных неисправностей и неполадок разрабатывались и шлифовались специальные методики, приемами которых и следовало овладеть в процессе тренировок.
  • Но основной упор как в совместной, так и раздельной подготовке экипажей ложился, естественно, на стыковочный узел и переходную шлюзовую камеру,
  • Как я уже упоминал, наиболее ответственная часть полета — стыковка кораблей «Союз» и «Аполлон» — с самого же начала потребовала специальных инженерно-конструкторских разработок. В результате объединенных усилий наших и американских специалистов было найдено принципиально новое решение этой сложной технической проблемы.

    Внимание всех, кто бывал в те дни в Звездном городке, неизменно привлекало находившееся здесь сооружение, густо опутанное со всех сторон системой кабелей и труб. Здесь, в этой гигантской барокамере, внутри которой поддерживались условия, близкие к открытому космосу, проходил испытания новый стыковочный узел.

  • Конструкция внешне напоминала цветок с раскрытыми лепестками. При стыковке направляющие грани лепестков одного корабля скользят по боковой поверхности таких же лепестков стыковочного узла второго корабля, чем достигается необходимое для стыковки выравнивание осей стыковочных агрегатов. Оба узла конструктивно абсолютно одинаковы, поэтому по мере надобности любой из кораблей может играть при стыковке как активную, так и пассивную роль.
  • Различие в средах обитания — кислородной на «Аполлоне» и обычной на «Союзе» — также не являлось теперь препятствием. Для перехода экипажей из одного корабля в другой наши конструкторы и инженеры нашли возможность снизить атмосферное давление внутри «Союза» до 530 миллиметров ртутного столба Это резко сокращало срок адаптации космонавтов в специальной камере, необходимой, чтобы «отмыть», по выражению медиков, растворенный в крови излишний азот перед переходом в чисто кислородную среду обитания. Если прежде космонавтам пришлось бы находиться в шлюзовой камере примерно восемь часов, то после снижения атмосферного давления в нашем корабле это время сократилось до тридцати минут.
  • Правда, понижая давление в «Союзе», пришлось заодно повысить удельное содержание кислорода, иначе космонавтам пришлось бы работать, так сказать, не просто в космических, но и вдобавок в «высокогорных» условиях — давление в 530 миллиметров ртутного столба соответствует на Земле высоте почти в три километра.
  • Все это, разумеется, потребовало значительных переделок и модификаций корабля...
  • На первый взгляд, казалось бы, куда проще заменить в «Аполлоне» кислород обычным воздухом, чем терять время и силы на модернизацию «Союза». Тем более что кислородная атмосфера в корабле резко повышает опасность пожара, наглядным свидетельством чему послужила в свое время трагедия на мысе Канаверал, унесшая жизни трех американских астронавтов.
  • Однако сделать это было невозможно. Мешала вся история развития американской космонавтики.
  • Дело в том, что в целях снижения веса американцы при проектировании своих первых пилотируемых кораблей сознательно пошли на риск, отдав предпочтение разреженному кислороду: несколько десятков сэкономленных таким образом килограммов перевесили тогда соображения безопасности. Традиция осталась в силе и для появившихся вслед за «Меркуриями» кораблей типа «Джемини» и «Аполлон». И если, скажем, теперь, когда жесткие требования к весу отошли в прошлое, повысить давление внутри корабля «Аполлон» до одной атмосферы, что необходимо для среды обитания из обычного воздуха, то запас прочности корпуса корабля окажется уже недостаточным. Экономия, как говорится, вышла боком, но изменить теперь ничего уже нельзя. По крайней мере до тех пор, пока вместо «Аполлонов» не будут созданы новые космические корабли...
  • Испытания проводились в максимально приближенных к реальной обстановке условиях. В барокамере, помимо модернизированного «Союза», находилась стыковочная часть «Аполлона», доставленная из Соединенных Штатов сюда, в Звездный городок.
  • То же самое происходило и в Хьюстоне.
  • Стыковочные узлы и шлюзовые камеры, изготовленные порознь в Советском Союзе и в Соединенных Штатах, показали себя одинаково хорошо.

    Звездный городок между тем жил не одним только предстоящим советско-американским полетом.

  • В начале апреля 1973 года на орбиту была выведена новая орбитальная станция «Салют-2»; продолжались полеты космических кораблей — сначала в космос стартовал «Союз-12» с Василием Лазаревым и Олегом Макаровым на борту; вслед за ними Петр Климук и Владимир Лебедев вывели на орбиту еще один пилотируемый корабль, «Союз-13»...
  • В учебных классах и лабораториях продолжались обычные занятия: космонавты — ветераны и новички готовились к очередным полетам, предусмотренным нашей национальной космической программой... Кто-то крутился на центрифуге, кто-то готовился к испытаниям в сурдокамере, кому-то предстояли «пробы на выживаемость»..,
  • «Пробы на выживаемость», кстати сказать, по-прежнему пользовались у космонавтов особой популярностью. Их содержание, или «сюжеты», постоянно менялись, но суть оставалась прежней — психологическая закалка людей, подготовка к преодолению любых неожиданностей, любых трудностей.
  • Современный человек, особенно горожанин, умудрился чуть ли не напрочь оторваться от матушки-природы, отгородясь от нее сверху крышей, а снизу асфальтом. От холода — шуба, от дождя — зонтик, от жары — эскимо на палочке... Уютно, конечно. Но вместе с тем вредно и опасно! Природа тысячелетиями совершенствовала тончайшие приспособительные механизмы, налаживала реакции организма, шлифовала навыки — а мы раз, и все побоку! Зачем ходить пешком, когда есть метро или такси... Бегают теперь лишь за пивом, прыгают только от радости, плавают либо в Сандуновских банях, либо у себя в ванне... Конечно, существует спорт. Но и к нему проще приобщиться не на стадионе, а с помощью телевизионного экрана...
  • Понятно, так живут не все. К счастью, многие люди не разучились ценить подаренные природой человеку физические способности и задатки, понимающие, насколько гибельно разбазаривать их ради собственной лени. Именно такие люди — и, надо сказать, только такие! — и попадали к нам в Звездный городок. Иным наша профессия попросту не по плечу. И все же...
  • И все же, как и большинство, я считал «пробы на выживаемость» одним из наиболее ценных элементов в морально-физической подготовке космонавтов и всякий раз, когда представлялась возможность, охотно принимал в них участие.
  • Проводились они в самых разных местах.
  • Например, в среднеазиатской пустыне...
  • Высаживают, например, с вертолета группу. Прямо на бархан. А бархан горячий; он из песка, а песок солнце раскалило. И кругом тоже один песок. И тоже раскаленный солнцем. Тень есть лишь там, где высадили врачей. Но до их лагеря — пять-семь километров.
  • Казалось бы, пустяки, каких-то пять-семь километров, долго ли, дескать, дойти...
  • Отмахает человек сгоряча сразу три, а то и четыре километра, вон он, лагерь, уже глазом видно, уже рукой подать... Видно-то видно, а идти больше не может: ноги не идут. А тут еще ветер дует, песок несет... Решает передохнуть.,. Спускается в ложбинку, натягивает палатку и сидит под ней, ждет, когда силы вернутся... А они не вернутся. Лишь хуже будет: жара, духота, отсутствие движения воздуха вымотают окончательно, до последней капли...
  • Уж если отдыхать, так лучше было бы на верху бархана, на ветерке.
  • А еще лучше разбить палатку не тогда, когда уже выбьешься из сил, а сразу, тотчас после высадки. Разбить палатку и дождаться ночи. А ночью и по пустыне отшагать семь километров не фокус; ночью и по пятнадцать километров проходили...
  • Конечно, необходимые рекомендации мы получали еще до высадки: читали нам лекции, крутили кинофильмы. Но рекомендации рекомендациями, а пустыня пустыней... Кому неизвестно: собственный опыт куда полезнее любых советов.
  • Возили космонавтов «за опытом», разумеется, не только на юг, но и, как говорится, на все четыре стороны горизонта. И всякий раз, в зависимости от места высадки, требовались разные навыки.
  • Помимо поездок, связанных с «пробами на выживаемость», мне приходилось колесить по стране и ради других своих служебных обязанностей; они, помимо подготовки людей, включали также контакты с различными научно-исследовательскими институтами и промышленными предприятиями, имевшими то или иное отношение к отечественной космонавтике.
  • Одна из таких поездок свела меня с человеком, который натолкнул на «крамольную» мысль, вряд ли пришедшую бы без разговора с ним мне в голову. Идеи была проста: защитить диссертацию по психологии летного труда.
  • Сперва я, понятно, засомневался: какой, дескать, из меня кандидат наук; космонавт — профессия не кабинетная, а сугубо динамичная: все время на ногах, а когда в космосе, так и вверх ногами... Но собеседник мой оказался крепким орешком, он по роду службы и сам кое-что соображал в летной психологии, а вдобавок еще и в психологии обычной; знал, словом, когда и как человеку лучше внушить, что он сам давно чего-то хочет, но пока еще об этом не знает.
  • А я и в самом деле лет пятнадцать уже понемножку собирал различные материалы по проблемам взаимоотношений «человек — машина», собирал еще с тех пор, как стал работать летчиком-испытателем. Собирать-то собирал, а вот зачем собирал — это-то и растолковал мне мой собеседник; вот уж действительно верно говорят — со стороны виднее.
  • После разговора с ним и мне стало видно, что материалы мои сами по себе не что иное, как мертвый груз, бумажный хлам в письменном столе, причем так они этим хламом и останутся, если под них не подвести действенный стимул. «Когда знает один, значит, не знает никто, — добивал меня в полном согласии с законами человеческой психологии мой собеседник. — А вот защитите диссертацию, докажите свою правоту публично, тогда ваши знания тире наша общая сила. Ведь все то, что вы мне тут порассказали, и крайне важно и крайне интересно!»
  • Каюсь, я и сам был того же миения, а потому поднял вверх обе руки и согласился. Оговорясь, правда, согласился — посоветуюсь, мол, с компетентными лицами, дело-то не к спеху...
  • Оказалось, что и тут ошибся; оказалось, к спеху. Президент Общества психелогов СССР Б. Ф. Ломов, с которым я при случае рискнул обмолвиться на сей счет, неожиданно для меня объявил, что дело это из тех, что надо было сделать еще вчера, что тема эта давным-давно назрела, давно требует своего решения, и мне как представителю людей, которые всю жизнь просидели внутри этой самой проблемы «человек — машина», тут, как говорится, все карты в руки.
  • Борис Федорович Ломов не только доктор психологических наук, не только президент Общества психологов СССР и член-корреспондент Академии педагогических наук СССР, но и ко всему прочему человек горячий, напористый. Противостоять его натиску трудно, а порой попросту невозможно. Да, честно говоря, я очень-то и не противился: вещи, о которых шла речь, интересовали меня, как уже говорилось, весьма серьезно. Ну а если в придачу и прок сулят, тогда, видно, и впрямь пора браться за дело.
  • Решил для начала привести в порядок накопившиеся за долгие годы бумаги, а заодно и собственные мысли...

    Еще работая летчиком-испытателем, я нередко задумывался над таким любопытным фактом: каким образом получилось, что на самолетах одного типа, скажем на истребителях, независимо от того, где и в каких условиях они создавались, ручки управления рассчитаны на одни и те же усилия? Ведь ясно, что конструкторы различных стран вряд ли сговаривались между собой, и все же машины — будь то английский или американский истребитель, французский или итальянский, польский или шведский — почти ничем не отличались в этом смысле одна от другой. Иными словами, меня заинтересовали вопросы гармонии взаимодействий в системе «человек — машина»; в чем же истинная подоплека, обусловлена ли она случайностями инженерных поисков или самой природой, можно ли подчинять ее тем или иным интересам развивающегося научно-технического прогресса — и если да, то до каких пределов...

  • Шли годы, и вместе с опытом мне постепенно становилось ясно, что проблемы гармонии в системе «человек — машина» носят не только тактический, сиюминутный характер. Каждый конструктор, решая какую-то конкретную, частную задачу, разумеется, волен выбирать, что чему подчинить в данном случае — человека машине или машину человеку. Говоря о подчинении, я употребляю это слово пока только в узком его смысле, ограничиваясь лишь чисто производственным, технологическим аспектом взаимоотношений между человеком и машиной. Токарный, к примеру, автомат или станки с программным управлением, грубо говоря, сами диктуют человеку условия, без соблюдения которых немыслимо их нормальное функционирование: успевай только отвозить на склад готовые детали...
  • Ничего страшного в этом, понятно, нет. Без различного рода автоматов человеку не обойтись, и сфера их применения неизбежно будет все расширяться и расширяться.
  • Важно здесь другое: не путать тактику со стратегией — не возвести в норму зависимость человека от машины уже в широком смысле понятия подчинения. А такая опасность — и, конечно, не только на мой взгляд — существовала и существует. Тенденция «кнопок», если ей следовать безответственно и бездумно, может привести к тому, что человек постепенно растеряет большую часть отпущенных ему природой навыков и способностей — они попросту отомрут как рудименты. Максимально автоматизировав мир техники, человечество, бесспорно, неограниченно расширит тем самым свое могущество; зато отдельно взятый человек, расплатившись за сомнительное удовольствие бесхлопотно нажимать на «кнопки» собственными физическими возможностями, станет перед лицом этой автоматизированной техники фактически беспомощным.
  • Всюду, где человек,, взаимодействуя с машиной, не может своевременно прибегнуть к посторонней помощи, он должен стремиться сохранить за собой активный контроль над нею. А для этого недостаточно лишь предусмотреть возможность дублирования работы автоматики, нужно еще и не растерять требующихся для этого профессиональных навыков, физиологическая основа которых предусмотрительно заложена в нас самой природой.
  • Что же прежде всего для этого необходимо?
  • Обычно, когда человек имеет дело с какой-нибудь машиной, он пускает в ход сразу все виды анализаторов: зрительные, слуховые, тактильные, внутримышечные. Иными словами, видит, слышит, чувствует. Такое разнообразие каналов, по которым поступает информация, не только позволяет ему лучше ориентироваться в обстановке, но и, что не менее важно, высвобождать один из них, когда это нужно, за счет других.
  • Шофер, например, сворачивая с автострады, измеряет крутизну поворота не только зрительно, но и той силой инерции, которая стремится отклонить его тело в противоположную сторону, — в мышцах возникают соответствующие ощущения. Чем выше скорость и круче поворот, тем больше приходится напрягать мышцы водителю, чтобы не завалиться плечом на дверцу автомобиля. Если, скажем, взять летчика, то, помимо силы инерции, он еще ощущает противодействие со стороны штурвала и педалей. В обоих случаях тактильные анализаторы и внутримышечное напряжение помогают зрительным; и те и другие делают, в сущности, одно и то же дело — информируют мозг, как протекает процесс управления машиной.
  • Хороший летчик способен вести самолет, не глядя на приборную доску. А иной раз это попросту необходимо. Ведь ас во время воздушного боя не смотрит на приборы — некогда; он ощущает машину на штурвале и на педалях, по перегрузкам, возникающим в ходе маневрирования. Иначе и нельзя: иначе он был бы занят приборами, а не боем.
  • Примерно то же самое происходит, скажем, при торможении автомобиля. Толковый шофер чувствует, с какой силой нужно выжать педаль, чтобы машину, с одной стороны, не занесло, с другой — чтобы остановить ее там, где надо, или сбросить, как хотелось, скорость, Говоря образно, между педалью под ногой и покрышками на асфальте как бы возникает прямая связь; все остальные звенья тормозной системы для шофера вроде бы выпадают, будто он тормозит собственной подошвой ботинка. Это означает, что у него выработалось чувство на автомобиль. Но чувство это обусловлено не только мастерством водителя и его опытом — того и другого оказалось бы недостаточно, если бы отсутствовала так называемая гармония в самой системе управления: если бы, другими словами, усилие на тормозную педаль и ее ход были бы не соотносимыми со скоростью движения и весом самого автомобиля.
  • Что, скажем, произошло бы, если на «Волгу» или «Москвич» поставить руль от велосипеда? Авария. Тот же результат был бы, если на них поставить руль (не только саму баранку, конечно, но всю цепь управления — всю ее силовую часть) от двадцатипятитонного МАЗа — и «Волга» и «Москвич» очутились бы вскоре в кювете. В обоих случаях от малоприятной беседы с сотрудниками ГАИ не спасли бы водителя никакой опыт, никакое мастерство. То и другое оказалось бы попросту бесполезным, так как гармония управления была бы резко нарушена.
  • Строго говоря, гармония управления сама по себе в какой-то мере условность.
  • Считается, например, что для гармоничного управления истребителем необходимо создавать на штурвале усилие примерно в 2 килограмма на каждую единицу перегрузки, а на средних бомбардировщиках — 12 — 14 килограммов. А почему, собственно? Только ли потому, что так сложилось на практике? Отчасти да. К этим соотношениям привыкли на протяжении всей истории развития авиации. Но когда, к примеру, в авиацию пришли сверхзвуковые скорости с их огромными перегрузками и могучими силами инерции, обычные системы управления стали непригодны — никакой Ригерт или Алексеев не справился бы с теми усилиями, которые возникли бы на штурвале или педалях. Пришлось призвать на помощь гидравлику, которая не только ослабляла возникающие при пилотировании усилия, а практически могла бы свести их почти к нулю. И сразу же возник парадокс. При крутом вираже на сверхзвуковой скорости машина испытывает значительные перегрузки, а летчик на штурвале их не чувствует. Для того чтобы сдвинуть ручку, нужно усилие в какие-нибудь 200 — 300 граммов. Гармония управления нарушилась — пилот может разломать машину на части только оттого, что исчезло привычное соотношение между перегрузками, которые испытывают летчик и самолет, и усилиями, которые возникают у него на штурвале, в педалях.
  • Пришлось срочно разработать и поставить на сверхзвуковые самолеты так называемые АРЗ — автоматы регулировки загрузки, которые чисто искусственным путем привели эти усилия в некоторое соответствие с перегрузками, восстановили, иными словами, ту обратную связь, которая необходима для гармоничного управления самолетом. Когда оно гармонично, пилот как бы соединен, связан через систему управления самолетом с той средой, в которой самолет находится, летит, работает. Нарушить ее — значит разорвать эту цепь, значит исказить поступающую через штурвал и педали информацию.
  • Именно это и происходило при ручном управлении первыми космическими кораблями. Ручки управления есть, а усилия на них отсутствуют: тактильные, внутримышечные анализаторы летчика-космонавта в работу не включены и остаются бездействующими. Он маневрирует кораблем, контролируя маневр только зрительно — по приборам и с помощью прямой видимости, А ведь космический корабль по своему назначению такое же (особенно если учитывать ближайшее будущее) транспортное средство, как самолет или автомобиль, только еще более сложное. Управление же им пока осуществлялось, с одной стороны, чисто лабораторно, а с другой — обеднение, без учета природных возможностей человека, так, как если бы мы сели за пишущую машинку в варежках.
  • Нельзя забывать, что все типы анализаторов даны человеку извечно, от природы, и он, взаимодействуя через систему управления машиной со средой, где эта машина движется и работает, привык всеми ими пользоваться. Что же выгоднее, эффективнее, проще, наконец, — изменить природу человека или конструкцию созданной им и предназначенной для него машины?
  • Стоит ли приспосабливать человека к космическому кораблю, а не наоборот — корабль к человеку?
  • Я понимал: мешала невесомость. Но, во-первых, с ней самой так или иначе, но все равно придется бороться — при длительных рейсах человек неизбежно растеряет в ее условиях необходимую ему при возвращении на Землю силу мышц. А во-вторых, изобретательность мысли, творческая ее способность не имеют ни границ, ни дна; всегда при желании можно найти выход... Конечно, разработка и оснащение космических кораблей системами гармоничного управления усложнят и удорожат и без того сложные и дорогие конструкции, но я глубоко убежден, что все это в конечном счете сторицей окупится благодаря тем возможностям и резервам, которые дополнительно откроются перед космическим флотом. Особенно когда его корабли выйдут на трассы межпланетных, автономных от Земли, самоуправляемых полетов.
  • Человек — машина — среда. В цепи этой, в конце концов, главными звеньями всегда были крайние. Машина — звено-посредник, звено промежуточное. Так было, так и останется. Машина, если это не игрушка, никогда не сможет стать самоцелью. Роль ее — лишь помогать человеку осваивать среду, окружающий его мир. И чем лучше, чем эффективнее научится он управлять создаваемыми им машинами, тем больше от них будет пользы, тем выше будет отдача. А путь здесь, думается, бесспорно один — не человека приспосабливать к машине, а машины к человеку так, чтобы он, человек, управляя и руководя ими, мог использовать при этом все данные ему природой качества и возможности.
  • В космосе же это, повторяю, особенно необходимо. Не говоря уж об обедненности управления, которая затрудняет маневр и ведет к снижению его точности, вынужденная бездеятельность большинства анализаторов неизбежно приведет к перегрузке зрительных. Практически вся поступающая к летчику-космонавту информация, кроме радиосвязи, идет только по одному каналу — через органы зрения. Глазам достается вовсю! Следить приходится и за приборами, и за Землей, и за положением объекта сближения... Так же, как в воздушном бою, — только в одиночку, без помощи других органов чувств.
  • Но дело здесь не в субъективном восприятии — устали, дескать, глаза или нет; трудно им или не очень, — речь идет о гораздо большем: о возможности, а в некоторых случаях и неизбежности ошибок. Когда поступающая информация распределена по разным каналам, вероятность ошибки снижается сразу за счет двух факторов: во-первых, уменьшается доля нагрузки на каждый вид анализаторов, а во-вторых, одни анализаторы, дублируя другие, одновременно же их и контролируют. Грубо говоря, то, что, скажем, видят глаза, подтверждают или опровергают уши... Если же вся масса информации воспринимается только с помощью глаз, зрительные анализаторы могут с ней попросту не справиться, а значит, привести к ложным суждениям и выводам. То же, кстати, происходит и тогда, когда ощущается не избыток, а, наоборот, недостаток информации. Хрен редьки не слаще — в обоих случаях гарантированы ошибки. А за ошибки в космосе приходится расплачиваться.
  • Размышляя обо всем этом, я отнюдь не преследовал цели хоть как-то, пусть в самой малейшей степени, критиковать существующие системы ручного управления космических кораблей. Я просто думал о тех требованиях, которые к ним предъявит когда-нибудь будущее. Только оторванному от Земли мечтателю, вздорному фантазеру может взбрести в голову начинать с конца или с середины. Я знал, что начинать приходится всегда с начала. А начало чаще всего и есть самое трудное. Особенно если это начало целой эры — эры освоения космоса.
  • Тот, кто гонится сразу за двумя зайцами, обычно возвращается после охоты с пустыми руками. И поделом! В серьезном же, большом деле (я имею в виду сейчас не освоение космоса вообще, а конструирование и разработку первых космических кораблей) погоня за двумя зайцами выглядела бы в сто раз непростительнее. Здесь необходимы не легкомысленные и безответственные скачки, а серьезная и упорная последовательность.
  • Иными словами, достижения в области космической техники не нуждались ни в дифирамбах, ни тем более в оправдании; они говорили сами за себя. Говорили фактами. А факты, как известно, самый убедительный на свете язык. Однако это отнюдь не избавляло нас от забот о будущем. Напротив, совершив первые шаги и накопив уже какой-то опыт, думалось мне, как раз и следует, опираясь на завоеванные плацдармы, всерьез задуматься о завтрашнем дне и, в частности, об одной из его принципиальных проблем — о разработке систем гармоничного ручного управления.
  • Конечно, мысли эти ко мне пришли не вдруг. Я много читал, следил за новинками периодики, советовался с товарищами по профессии, с конструкторами, инженерами, учеными — все эти люди охотно делились со мной собственными мыслями и взглядами на этот счет, указывали на те или иные просчеты в ходе моих рассуждений.
  • В те годы проводилось немало исследований, касавшихся таких способностей человека, как быстрота его психических реакций, эмоциональная возбудимость, память, внимание, скорость интеллектуальных процессов и тому подобное. Снималась как бы своеобразная рентгенограмма, выявлявшая спектр его возможностей в самом широком диапазоне. Речь, разумеется, шла об усредненных, типичных для большинства показателях.
  • Однако типичность эта, как я понимал, будет неодинакова в рамках различных специальностей. И если уточненную таким образом характеристику профессиональных возможностей человека тщательно проанализировать и увязать с характеристиками создаваемой техники, тогда-то и можно будет добиться оптимальной гармонии в системе «человек — машина», о которой мечтал, естественно, не я один.
  • Меня, разумеется, интересовала прежде всего собственная профессия: авиация и космонавтика. И тут, как показывало само время, я стоял на верном пути.
  • К началу освоения космоса у ученых не было полного представления о влиянии факторов космического полета на организм человека. В то время считалось, что работоспособность космонавта будет резко снижена, а это неминуемо отразится на надежности полета в целом. Естественно, при таком подходе к делу разумнее всего было отдать предпочтение автоматике.
  • Однако пессимизм, под углом которого оценивались тогда возможности адаптации, к счастью, не подтвердился. Практика убедительно показала: человек не только может, но и должен работать в космосе. Пассивность и праздность в космосе опасны...
  • Адаптация — процесс независимый, самостоятельный; организм вживается в новую среду как бы сам по себе, помимо нашей воли и желания. Ему требуется лишь время. А время, как известно, бежит скорее, когда человек не томится бездействием,, не изнывает от праздного ожидания. Труд необходим, И это не просто фраза. Опыт тех, кто побывал в космосе, включал и мой собственный, однозначно свидетельствует, что космонавт быстрее приспосабливается к новым условиям именно в работе. Привычный, а к тому же интересный, захватывающий человека труд стимулирует деятельность нервной системы, которая, в свою очередь, способствует дальнейшей перестройке всего организма.
  • Так или иначе, но если на первых космических кораблях — «Бостонах» — автоматика занимала ведущее место, а ручному управлению отводилось второстепенное — вопросы гармонии этих систем с привычными профессиональными навыками пилота тогда не решались, усилий на органах ручного управления, по существу, почти не было, то уже с появлением «Восходов» положение стало понемногу меняться. Произошел первый, пока еще робкий сдвиг в сторону большего доверия к возможностям человека в космосе, а следовательно, появились и резоны упорядочить условия его труда — в частности, в области ручного управления кораблем. На «Союзах» эта тенденция нашла уже четкое выражение: на ручках не просто появились усилия, но и вся система подверглась основательной модификации, смысл которой можно в общих чертах определить как поворот от «манипуляций с кнопками» к методам, схожим с теми, что приняты в авиации.
  • И все же — я был в этом глубоко убежден — сделать в этом направлении можно еще много. Как бы ни надежна была используемая автоматика, роль человека при пилотируемых полетах широко признана, закреплена, так сказать, в металле, в конструктивных принципах жизненно важных систем космических кораблей. Особую роль это приобретает при создании космических кораблей будущего.
  • И дело даже не просто в том, что гармоничная человеку система ручного управления кораблем, дублируя автоматику, в известной степени повысит надежность космических полетов, расширит сферу их действия и применения; есть здесь еще один немаловажный аспект — человек должен чувствовать себя в космосе подлинным хозяином, а не придатком собственной же техники. Только чувство хозяина даст ему необходимую уверенность в собственных силах, включая — как часть в целое — и уверенность в используемой им автоматике.

    Конечно, далеко не все, что долгие годы волновало меня, о чем я размышлял, а порой даже и фантазировал, вошло в мою диссертационную работу, которую мне в конце концов удалось закончить; просто я хотел хотя бы бегло, хотя бы в общих чертах обозначить тот путь, который привел меня в конце 1973 года в одни из ленинградских институтов, где должна была состояться защита диссертации. Не вошло, да и не могло войти. Мысль зреет долго, она имеет право на любые, самые извилистые, самые петлистые пути; взвешивая и оценивая, находя и теряя, она постепенно набирает силы с тем, чтобы наконец отлиться в законченную форму — эта последняя форма и есть итог ее работы. А итог потому и итог, что в нем уже нет ничего лишнего; науке нет дела до того, сколько и как ты шел, — ей важно лишь то, на чем ты остановился.

  • Диссертационная работа, которую мне предстояло защищать, получила название: «К вопросу о роли человеческого фактора в космическом полете».
  • Все прошло гладко. Официальные оппоненты, чьих вопросов я боялся хуже огня, своих вопросов не задали. Их задали те, от кого я их не ожидал и кого в связи с этим не приготовился бояться; видимо, именно по этой причине мне удалось ответить на них вполне вразумительно.
  • Но и этим дело не кончилось. Еще до того, как ВАК утвердил меня в звании кандидата психологических наук, мне вновь пришлось отстаивать основные тезисы своей работы — причем оппонентом на сей раз оказался не кто иной, как бывший командующий нашей третьей воздушной армией Михаил Михайлович Громов. Встретились мы с ним на одной из аллей Центрального парка культуры имени М. Горького; встретились не случайно — по просьбе Центрального телевидения. Однако разговор пошел совсем не по сценарию.
  • Михаил Михайлович — он в то время уже вышел на пенсию, но выглядел по-прежнему подтянуто, бодро — с места в карьер объявил: «Слыхал, слыхал про вашу диссертацию. Ну выкладывайте, чего вы там наворотили!..»
  • Пришлось выкладывать. Впрочем, Громов, не дослушав, перебил меня и, не давая мне больше и рта открыть, завалил, что называется, с ног до головы вопросами. Сам великолепный знаток психологии летного труда, он с завидной для его лет остротой мысли успел подметить наиболее уязвимые места в ходе моих рассуждений.
  • Досталось мне тогда крепко. Но меня все это лишь радовало: я лишний раз убеждался, что проблемы, интересовавшие меня, остро волнуют и других людей, а если так, значит, они и в самом деле назрели...

    1974 год и в Хьюстоне, и в Звездном городке прошел в напряженной работе. Воздушный мост между центрами действовал бесперебойно. Не говоря уж о многочисленных группах специалистов, каждая из которых, как правило, занималась какой-то одной специальной проблемой, только сами экипажи обменялись за время подготовки пятью визитами. Каждый такой визит обычно рассчитывался на несколько недель; что же касается специалистов, те вообще сидели в Звездном почти безвыездно — улетают одни, на их место тут же прибывают другие...

  • Помимо дел, связанных с подготовкой совместного советско-американского полета, немало было и своих собственных.
  • В конце июня на орбиту была выведена орбитальная станция «Салют-3», которая пробыла в космосе ровно семь месяцев, Обживали ее Павел Попович и Юрий Артюхин — экипаж пилотируемого корабля «Союз-14». 324 часа провели,они в ее великолепно оборудованных рабочих и жилых помещениях.
  • «Салют-3» функционировал как в автоматическом, так и пилотируемом режимах. Космическая промышленность, как уже говорилось, серийной продукции не выпускает. Точнее, серии есть, но каждый следующий аппарат ее чем-то обязательно отличается от предыдущих; иначе нельзя будет разнообразить проводящиеся эксперименты, совершенствовать космическую аппаратуру...
  • «Салют-3», в частности, обладал значительно большими, чем обе прежние станции, запасами энергии. Энергия, как и раньше, поставлялась Солнцем, но улавливалась она теперь более, если так можно сказать, грамотно — новая орбитальная станция могла, не меняя собственного положения в пространстве — а это, в свою очередь, было важно для целого ряда запланированных экспериментов, — ориентировать на Солнце по мере надобности панели своих солнечных батарей. Изменена была и внутренняя компоновка станции, что улучшало быт ее обитателей: жилые и рабочие отсеки теперь имели стены, потолок и пол. А я по себе знал, какой дополнительный комфорт это несло. В космосе такая вещь, как пол, хотя на нем по-прежнему все еще нельзя стоять, здорово помогает экипажу в пространственной ориентировке,
  • В спальне — она именовалась «бытовой отсек» — имелись два спальных местах. И это тоже создавало свои удобства.
  • Никогда не забыть, как допекала меня проклятая невесомость. Заснуть с непривычки в ее условиях штука, прямо скажу, довольно затруднительная. Свободное парение, как я вскоре после старта выяснил, не самая удобная кровать, хотя и, без сомнения, наиболее мягкая. Только вот проку от ее «мягкости» ни на грош. Шевельнул, к примеру, во сне ногой, и сразу — по принципу реактивной отдачи — тебя несет в противоположную сторону, сталкиваешься с обшивкой и обязательно после этого проснешься... А по программе требуется не просыпаться, а спать и по возможности как убитый, чтобы «наутро» голова свежей была. Поэтому в конце концов ловишь себя на странном по первой видимости желании: «спеленать себя», вернуться, так сказать, к привычкам младенческих лет. Но пеленки в перечне космического хозяйства не значились, на борту имелись специальные ремни. Ими и фиксировались перед сном.
  • Сегодня все это позади. Пристегнулся к своему спальному месту, лежишь — заметьте себе, лежишь, а не паришь! — и хоть бы что тебе, хочешь — ворочайся во сне сколько влезет, не хочешь — лежи бревном: что так, что эдак, все равно проснешься там, где лег. А не где-нибудь за стеллажами для хранения кинокассет да фотопленки...
  • На станции стоит для физзарядки и тренировки специальный комплексный тренажер, усовершенствованный по последнему слову техники: прыгай, бегай, ходи — правда, пока все только на месте. Даже «штангой» можно побаловаться — это в условиях-то невесомости!
  • Одним словом, станция «Салют-3» действительно стала в космосе домом для работы и жизни. Павел Попович и Юрий Артюхин в полной мере использовали ее космическое гостеприимство.
  • Кстати, стыковали они с ней свой корабль вручную. Хотя на «Союзе-14» исправно, как им и полагается, действовали бортовые автоматические системы поиска, ориентации и сближения, которые и сами отличным образом могли осуществить стыковку, однако Павел Попович отключил их и в ста метрах от станции взял управление на себя. Всякому, что называется, теперь свое: автоматике автоматово, а пилоту необходимо шлифовать профессиональные навыки.
  • За время пребывания на орбитальной станции экипаж «Союза-14» провел огромную работу. Космонавты вели наблюдение за процессами, проходящими как в атмосфере, так и на поверхности Земли, фотографировали Луну на фоне дневного горизонта, снимали спектрограммы сумеречного неба, вели испытания новых средств связи с Землей — все это, как и многое другое, что им довелось делать, входило в программу наших национальных исследований околоземного космического пространства.
  • Когда задание было выполнено, космонавты перенесли со станции на корабль бортовые журналы, фото— и кинопленку, задраили люк-лаз, соединявший станцию с кораблем, расстыковались и ушли на посадку. А «Салют-3» между тем продолжал делать свое дело уже без них...

    «Салют-3» еще продолжал в автоматическом режиме свою работу, а на орбиту уже вышел новый его собрат — «Салют-4». «Салюту-4», выведенному на орбиту в последних числах декабря 1974 года, предстояло поработать вместе в космосе не только с кораблями «Союз-17» и «Союз-18», но и с первой международной орбитальной станцией, когда она образовалась в июле 1975 года после стыковки кораблей «Союз-19» и «Аполлон».

  • Но еще до «Салюта-4» стартовал с Байконура «Союз-15» с Геннадием Сарафановым и Львом Деминым на борту, а вслед за ним Анатолий Филипченко и Николай Рукавишников на «Союзе-16».
  • Сарафанов и Демин продолжали отрабатывать технику пилотирования в автоматическом режиме, несколько раз сближались с «Салютом-3».
  • У Анатолия Филипченко и Николая Рукавишникова задача была иная. Именно им поручили опробовать в реальном полете все системы корабля, модернизированные в соответствии с требованиями проекта ЭПАС, включая, разумеется, и новый стыковочный узел.
  • В конструкции нового стыковочного устройства важную роль играло специальное выдвижное кольцо. Когда это кольцо выдвинуто, корабль играет активную роль при стыковке, и, наоборот, если оно втянуто, корабль становится пассивным.
  • Для того чтобы имитировать реальную стыковку с «Аполлоном», на Земле изготовили дополнительное устройство. С его помощью пробная стыковка, осуществленная Филипчанко и Рукавишниковым, практически проходила так, будто в космосе рядом с «Союзом-16» действительно находился американский корабль.
  • Это была, несомненно, наиболее масштабная и наиболее важная проверка: не только стыковочный узел, но и все основные системы, над которыми два с лишним года работали сотни конструкторов, инженеров и всевозможных специалистов, успешно прошли последние испытания в условиях, приближенных к реальной действительности планируемого полета настолько, насколько это вообще возможно. Путь в космос для «Союза» и «Аполлона» был открыт...

    Не знаю, может, в силу профессиональной одержимости я в чем-то переоцениваю события, тороплю историю мировой космонавтики — может быть. И тем не менее отважусь сказать: человечество, в сущности, уже на пороге своего новоселья. Земля сегодня уже не Дом, а, как и предрекал великий Циолковский, всего только Колыбель. Домом же становится вся Вселенная.

  • Мне возразят: человечество пока никуда не собирается, Земля далеко не исчерпала природных ресурсов, да и, кроме всего прочего, на планетах солнечной системы нет подходящих условий для «постоянной прописки», а до звезд, где они могут быть, с сегодняшней космической техникой еще не добраться...
  • Все это так. И все же те, кто, как Алексей Леонов, парил в невесомости открытого космоса, кто, как Нил Армстронг, видел с Луны Землю величиной с апельсин, — вряд ли могут сегодня ощущать себя только землянами. Да, у них все еще здесь, на нашей родной планете, на нашей Земле — семья, друзья, работа; так оно останется еще на какое-то время, останется для человечества, а для них самих, скорее всего, уже не на время, а до конца. Но они никогда не забудут то, что видели, что чувствовали, что пережили в те исполненные не сравнимым ни с чем значением минуты, — не смогут забыть. Они, как и другие, будут вновь и вновь рассказывать об этих минутах людям — и люди, вначале, может быть, только единицы, а затем все человечество неодолимо устремятся в космос — в свой новый, предопределенный самой сущностью разума Дом.
  • Как бы это ни звучало сегодня, сколько бы скептики ни выставляли резонов, я, сам побывавший в космосе и провожавший туда десятки своих товарищей, глубоко убежден, что освоение Вселенной — не околоземного пространства и даже не планет солнечной системы, а именно Вселенной — уже началось. Началось, потому что мыслью многие уже там, во Вселенной: а вслед за мыслью неизбежно приходит и сам Разум...

    Я думал так или примерно так не раз; думал о подобных вещах и когда жадно всматривался сквозь стекла иллюминаторов в бесконечную россыпь миров с собственной космической орбиты, и когда перед новыми стартами прощался с друзьями в Байконуре, думал и теперь, положив телефонную трубку у себя в кабинете в Звездном, — мне только что сообщили увязанный и согласованный со всеми инстанциями час начала генеральной наземной репетиции полета «Союза» и «Аполлона», до которого оставались уже не месяцы и даже не недели, а считанные дни.

  • Положив телефонную трубку, я подошел к просторному, чуть ли не во всю стену, окну. Из него хорошо было видно уходящую от служебного корпуса в густой сосновый парк широкую аллею, в самом начале которой висели портреты советских космонавтов, уже побывавших в космосе. Не все из них дождались этого дня. Юра Гагарин, Владимир Комаров, Павел Беляев, Георгий Добровольский, Владислав Волков, Виктор Пацаев — каждый из них приблизил его, каждый вложил в него частицу своей личности, своей судьбы, своей жизни, наконец; и их прошлое — без всяких там чудес — просто и буднично влилось в него, в этот день, став настоящим.
  • Ну что ж, генеральная так генеральная, подумалось мне, отходя от окна. На сердце было легко и покойно; мы все уже знали — ни за какие репетиции, как, впрочем, и за сам полет, опасаться не было никаких оснований. Трудности, настоящие трудности остались позади; впереди была просто работа.

    Пока на карте мира, спроецированной на гигантский экран в главном зале подмосковного Центра управления, двигались две светящиеся точки, обозначая условное положение кораблей на орбите, сами корабли уже готовились к старту на космодромах Байконура и мыса Канаверал. «Аполлон» в одиночестве, а наш «Союз» в паре со своим собратом. Он — этот собрат — нужен был для подстраховки. Как известно, наш корабль должен был стартовать первым. И если бы у американцев случилась заминка и «Аполлон» не вышел бы на орбиту точно в назначенный срок, вот тогда бы и понадобился запасной корабль. «Союзы» и «Аполлон» готовились к старту, а трехсуточная генеральная репетиция была еще в полном разгаре...

  • За пятью рядами пультов колдовали операторы; с боковых экранов нескончаемым потоком выдавалась всевозможная информация; аппараты прямой связи с Хьюстоном дублировали переговоры обоих центров на русском и английском языках...
  • Все было так, как это бывает при реальном полете. И сами экипажи, и бессчетная армия специалистов если и ощущали какую-то разницу, то лишь урывками, в те редкие минуты, когда можно было оторваться от напряженной работы и перевести дух... А минуты такие выпадали не часто — генеральная прикидка в отличие от самого полета была до отказа нафарширована сознательно вводимыми неполадками и отклонениями...
  • В кабине «Союза» — роль его выполняет специальный тренажер — на табло вспыхнула надпись:«Неисправен стыковочный узел».
  • Это очередная «нештатная ситуация».
  • А до стыковки между тем по графику остается всего-навсего сорок минут. А у экипажа именно в этот момент нет прямой связи с Центром в Подмосковье...
  • Наконец известие о случившемся на орбите ЧП окольными путями — от «Союза» в «Аполлон», от него в Хьюстон, а уж оттуда к нам, в Центр, — достигает цели. Но специалистам в Подмосковье необходима дополнительная информация, в какой именно системе произошел отказ: они соединяются с Хьюстоном, просит американцев, чтобы те связали их с «Союзом» через свои станции слежения. В ответ хотя и вынужденный, но категоричный отказ: у американских партнеров, у самих земля горит под ногами — непредвиденные трудности с коррекцией орбиты «Аполлона».
  • А часы тикают...А график неумолим...
  • Алексей Леонов и Валерий Кубасов, сидя у себя в тренажере и видя, что помощи с Земли не дождешься — связи по-прежнему нет, Центр молчит, — принимают единственно возможное в данных обстоятельствах решение: пытаются самостоятельно устранить неисправность.
  • Сложилась как раз одна из тех ситуаций, ради избежания которых я и брался за свою диссертацию; то, что отказала не автоматика, а связь, не имело принципиального значения, так же, впрочем, как и то, что события развивались пока лишь в наземных тренажерах — подобные вещи наверняка будут подстерегать людей и в самом космосе.
  • Экипаж, надо сказать, наглядно подтвердил разделяемую не мной одним веру в возможности человека, в силу которых именно ему должна принадлежать главенствующая роль в критические минуты. Не мертвая, по существу, автоматика, а лишь сам космонавт — единственный, да простится мне это неуклюжее слово, элемент, обладающий в системе «человек — машина» активной волей и свободной инициативой, — способен отыскать пути, чтобы избежать беды в нестандартных, лежащих вне компетенции настроенной на определенную программу автоматики обстоятельствах. Но для этого ему прежде всего необходимо в полной мере сохранить не только высокое профессиональное мастерство, но и вместе с тем все присущие ему от природы свойства и навыки — без этого он неминуемо попадает в опасную зависимость от созданной им же самим техники.
  • Леонов и Кубасов уверенно справились с возникшим на корабле ЧП; справились сами, без подсказки с Земли.
  • Выяснилось, кстати сказать, что неполадки возникли не в стыковочном узле, а всего лишь в цепях сигнализации; сам узел оказался в порядке, и ничто не препятствовало осуществлению стыковки, кроме самой автоматики, «введенной в заблуждение» обычным коротким замыканием. Положись экипаж на нее, и программа эксперимента оказалась бы сорвана — сорвана при полной объективной возможности выполнить наиболее важное и ответственное задание всего полета...
  • «Стыковка» «Аполлона» и «Союза» состоялась точно в намеченный срок.
  • Несмотря на преднамеренные трудности, связанные с вводом различных «нештатных ситуаций» — а их число перевалило за полтора десятка, — успешно были выполнены и все остальные пункты программы. Генеральная репетиция, как и ожидалось, прошла, можно сказать, без сучка без задоринки. Таково было единодушное мнение всех, кто отвечал за реализацию проекта ЭПАС.
  • Экраны в главном зале подмосковного Центра управления потухли, места за пультами опустели... Но все мы знали, что это только короткое затишье перед главным сражением. Меньше чем через две недели Центр в Подмосковье должен был приступить к круглосуточной работе, которой суждено закончиться лишь после посадки обоих кораблей.
  • Пока же и «Аполлон» и «Союзы» ожидали своего часа на космодромах, а их экипажи спешили закончить последние дела на Земле.,,

    Накануне полета состоялась традиционная пресс-конференция членов экипажей с представителями прессы.

  • — Технический прогресс чувствуется сегодня буквально во всем. Даже в таком святом для космической медицины деле, как борьба с насморком, — пошутил кто-то из журналистов.
  • И надо признать, некоторые основания у него для втого имелись. Представители медицины и в самом деле были настроены в этот раз весьма агрессивно: между корреспондентами и космонавтами была воздвигнута стеклянная стенка — заслон от всевозможных бацилл и вирусов. Впрочем, защита экипажей от случайной инфекции входила в их прямые служебные обязанности, которыми они, как я знал по собственному опыту, разумеется, никогда и ни при каких обстоятельствах не манкировали.
  • Перед полетом «Союза-3» мне, как говорится, на собственной шкуре довелось испытать неотступную опеку медиков.
  • Едва мы вместе с дублерами прибыли в Байконур, в тамошнюю гостиницу «Космонавт», нас тотчас поместили в отдельное крыло, куда посторонние не допускались. В столовой, где мы питались, обслуживающий персонал носил марлевые повязки, а обеденные приборы, которыми мы пользовались, находились под неусыпным надзором гигиенистов. Кроме того, все разговоры второстепенной важности мы проводили только по телефону, а вход в наше крыло надежно перекрыл несговорчивый дежурный. И когда мы, как сегодня Алексей Леонов и Валерий Кубасов, встретились с корреспондентами, беседа наша протекала хотя и в дружеской, но тем не менее затруднительной обстановке.
  • Подсчитано и проверено, что при внушительных покашливаниях и особенно громких восклицаниях микробы, скажем, гриппа, если они у кого-то имеются, способны атаковать цель на расстоянии до трех метров. Однако с учетом темперамента представителей прессы их отсадили от нас метров на шесть. Мы не разговаривали, а как бы перекликались через реку у потонувшего моста. Так оно, конечно, надежней, да уж больно накладно для голосовых связок...
  • Теперь, впрочем, за голосовые связки беспокоиться было нечего: специалисты позаботились, чтобы участники встречи могли не опасаться за то, что сорвут ненароком голос.
  • За стеклянной перегородкой, кроме Леонова и Кубасова, отбывали, может, и приятную, но нелегкую повшшость и члены экипажа запасного корабля: Филипченко и Рукавишников и дублеры — Романенко и Иванченков. Все шестеро едва успевали справляться с градом сыпавшихся на них вопросов — их дотошные собеседники хотели знать даже то, чего не знали и сами космонавты.
  • И все же отбивать наскоки корреспондентов для таких бывалых людей, как Леонов и Кубасов, дело было, в общем, привычное. Куда труднее пришлось им впоследствии, когда попрощаться с космонавтами и пожелать им всяческого успеха выразила желание жена американского посла госпожа Стессел; вместе с супругом она прибыла в Байконур, чтобы присутствовать при старте «Союза-19». Тут уж одной профессиональной эрудиции оказалось недостаточно; при беседе с дамой, как известно, обсуждать сложные технические детали не рекомендуется...
  • Алексей Леонов поступил иначе. Воспользовавшись тем, что он в тот момент был облачен вместо уместного при встречах с женами дипломатов черного смокинга в белоснежный тренировочный скафандр, космонавт, отстегнул с его рукава специальное зеркальце, предназначенное чисто для служебных целей, и галантно преподнес его в качестве сувенира своей собеседнице.
  • Находчивость тотчас же была вознаграждена. Госпожа Стессел выразила свой искренний восторг от подарка.
  • — Я сегодня единственная женщина в мире, которая имеет возможность оглядеть себя в зеркало, предназначенное для осмотра туалета космонавтов! — воскликнула она и со свойственной представительницам ее пола непосредственностью тут же не преминула воспользоваться редкой возможностью.
  • Затем госпожа Стессел пожелала экипажу удачи.
  • Леонов ответил, что главную цель полета и он и его товарищи видят в выполнении поставленных перед ними задач и в дальнейшем укреплении советско-американского сотрудничества...

    Да, не ради одних материальных выгод стремится в космос человечество, не раз думалось и мне. Они само собой разумеются: принципиально новая техника, бесспорно, открывает перед людьми и принципиально новые возможности. Это естественно.

  • Но есть еще и другое. Будущее как отдельного человека, так и всего человечества измеряется не выгодами, которое оно сулит, а самой своей осуществимостью. В освоении космоса не одни только материальные блага и выгоды, но еще и цель будущих поколений человечества. И дело в конечном счете сводится не к тому, какие материальные и иные преимущества ждут человечество на пути к ней, а в том, как ее достичь. Лишить людей этой цели означало бы лишить человечество будущего...
  • И большинство на Земле понимают это.

    Мир неотступно следил за всем, что происходило в Звездном и Хьюстоне, на Байконуре и на мысе Канаверал. Каждое известие, каждая новость из этих наиболее популярных сейчас точек планеты быстро становились предметом самого широкого обсуждения. Людей интересовало все: от состояния готовности космических кораблей до любой мелочи, любой оброненной невзначай фразы членами экипажей...

  • Однако успеха полету желали далеко не все.
  • В мире по-прежнему существовали противники международной разрядки, стремившиеся вернуть времена «холодной войны»; и та часть прессы, которая служила рупором их интересов, не столько прислушивалась к хорошим новостям, сколько ждала скандальных сенсаций. Правда, и в этих кругах не могли не понимать, что осуществлению проекта ЭПАС теперь вряд ли уже что-нибудь помешает.
  • «Союз-19» стоял на стартовом столе... На Байконуре ждали подтверждения готовности к запуску «Аполлона», без чего нельзя было приступить к старту. Огромная, высотой в многоэтажный дом ракета, окутанная колеблющимся белесым маревом, казалось, нетерпеливо вглядывалась в бездонную высь, куда ей предстояло устремиться. Истекали последние минуты...
  • А вот наконец и долгожданная весть с мыса Канаверал. Итак, все в порядке: сообщение от американских партнеров получено точно в срок.
  • Звучит команда:
  • — Ключ на старт!
  • Включились электронные часы. Пуск рассчитан с точностью до долей секунды...
  • Массивные, ажурного переплетения фермы, будто скорлупа расколотого на две части диковинного ореха, медленно и плавно разошлись и как бы вылущили из себя вместо ядра стройное тело ракеты — гигантский, поставленный на торец карандаш, припудренный иссиня-белым инеем... Ракета осталась теперь на стартовом столе совсем одна, с землей ее связывает только заправочная и кабель-мачта. Кажется, что в мареве испарений она колышется и только чудом удерживает свою гордую, устремленную в небо вертикаль... Вибрация постепенно усиливается, с обшивки ракеты осыпается иней, одновременно внизу вспыхивает бурлящий клуб ослепительного бледно-оранжевого пламени, а все вокруг сотрясает мощная волна грохота... Грохот нарастает, раздирая воздух стремительно расходящимися в пространство волнами; подпирающий ракету столб пламени растет вверх, ракета плавно отрывается от стартового стола и на какую-то неуловимую долю секунды будто зависает в воздухе... Но это лишь обман чувств, вызванный грандиозностью и фантастичностью зрелища. На самом деле ракета сперва медленно, а затем все быстрее и быстрее набирает скорость... Проходит несколько стремительных, но в то же время необъятно емких секунд, и высоко в небе, там, куда только что ушла ракета, уже гаснет на фоне дневного неба крохотное пятнышко — след выходящего на орбиту космического корабля...
  • Многие из тех, кто сейчас находится на наблюдательном пункте, машинально отворачивают, как и я, обшлага рукавов и смотрят на часы, хотя в этом и нет никакой надобности — у всех у нас перед глазами большое контрольное табло, где точно зафиксирован момент старта.
  • 15 часов 20 минут по московскому времени.
  • А через семь с немногим часов, когда «Союз-19» будет пролетать над штатом Флорида, взревут двигатели на мысе Канаверал, и командир американского космического корабля Томас Стаффорд, прощаясь с остающимися на Земле, помолчит секунду перед тем, чтобы сказать от имени всего экипажа:
  • — Мы уверены в том, что советско-американский полет укрепит взаимопонимание между нашими двумя странами!
  • Когда он произнесет эти слова, в Москве уже наступит поздний вечер.
  • Большой, трудный, но и радостный день, которого ждали и к которому готовились долгих три года, первый день совместного шестисуточного космического эксперимента, объединившего усилия двух ведущих держав и воплотившего в себе чаяния и надежды большей части человечества, подойдет к концу.

    * * *

  • Человеку свойственно время от времени пересматривать собственные взгляды; человечество пересматривает понятия. Все справедливо, разный масштаб!
  • Но есть вещи, которым в силу самой их сущности несвойственны перемены; в их число, бесспорно, входят и такие естественные, искони присущие людям нравственные основы, как любовь к Родине, верность ее интересам, гордость за свой народ. Чувство национального достоинства — тоже великая сила; она не разделяет человечество, а, наоборот, сплачивает его, так же как дух соревновательства, помогая общей работе, сплачивает живущий общими целями коллектив.
  • Освоение космоса, как не раз говорилось, цель не отдельных государств и народов, а всей земной цивилизации, в осуществлении которой так или иначе участвуют все, кому дорого будущее нашей Земли.
  • И специалисты обеих стран, собравшиеся в главном зале подмосковного Центра управления, временами совершенно забывали о своей национальной принадлежности, ощущая себя в эти минуты просто гражданами Земли...
  • То же самое, судя по всему, происходило и в Хьюстоне. Людей волновала, может быть, даже не столько грандиозность осуществлявшейся на их глазах космической программы, сколько всечеловеческая общность заключавшихся в ней целей, пробужденный ими дух сотрудничества. В этом для большинства, пожалуй, и заключалась главная суть дела.
  • — Я знаю, что многие американские специалисты и астронавты давно мечтали о совместном космическом эксперименте с русскими, — говорил в те минуты астронавт Алан Шепард. — Благодаря разрядке напряженности такой день наступил. Теперь важно закрепить и развить успех...
  • — У меня нет никакого сомнения в том, что наше сотрудничество с Советским Союзом нужно продолжать, — вторил ему его коллега по профессии Фрэнк Борман. — И не только продолжать, но и расширять его границы. Это правильно, с какой бы позиции мы ни рассматривали этот вопрос — с политической, экономической или научной...
  • — Сегодня творится история, — заявил руководитель НАСА Джеймс Флетчер. — Сделан первый крупный шаг по реализации советско-американской программы совместных действий в космосе. Начало хорошее! Убежден, что сотрудничество будет продолжаться.
  • Так думали, разумеется, не только люди, связавшие свою судьбу с освоением космоса. Помимо Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, весь мир, отдавая должное самому полету, выражал свою радость и удовлетворение, связанные с новыми надеждами на широкое международное сотрудничество не только в космосе, но и на самой Земле. Таково было содержание, таков был дух самих событий, которыми сейчас жила вся планета.
  • «Все понимают, что запуск космических кораблей СССР и США является чем-то большим, чем просто космический эксперимент, — справедливо утверждала итальянская газета «Паэзе сера». — Он свидетельствует о том, что международная обстановка изменилась и развивается в направлении сотрудничества во всех областях».
  • «Не умаляя важности данного полета для дальнейшего развития космической техники, — писала болгарская газета «Народна армия», — необходимо сказать, что политическое значение советско-американского эксперимента огромно»...
  • «Предпосылки для столь выдающегося события в космосе были созданы на Земле, — заявил, давая интервью представителям печати, министр иностранных дел Польши С. Ольшовский, — и тесно связаны с сегодняшними делами человечества...»
  • «Я считаю, что всестороннее развитие деловых связей между США и СССР, — развивал ту же мысль американский сенатор Л. Уэйкер, — играет особо важную роль для судеб мира, так как способствует укреплению международной разрядки, отвечающей интересам всех народов. Действуя совместными усилиями, мы можем достичь большего, чем в одиночку...»
  • Газеты всего мира были заполнены подобными интервью и высказываниями, они транслировались радиостанциями, их можно было услышать, а на экранах телевизоров и увидеть как самих интервьюированных, так и берущих интервью.
  • Космос — мир — человечество — разрядка. Эти слова раздавались во всех уголках Земли, на всех ее бессчетных языках и наречиях; перед лицом звезд, перед бесконечными мирами вселенной люди испокон века всегда остро ощущали свою общность — сегодня же космос неизмеримо приблизился к Земле, и необходимость в такой общности ощущалась гораздо острее, гораздо настоятельнее. Одно было связано с другим: международная разрядка и мирное сотрудничество, успехи в освоении космоса и взаимопонимание между народами, устремления к проникновению во вселенную и будущее самого человечества...

    Разумеется, я понимал, что все не так просто. Что никакой самый грандиозный совместный космический проект — пусть даже с участием не двух, а двадцати стран — не в состоянии сам по себе существенно изменить исторически сложившееся положение в мире. Рассуждать так было бы более чем наивно.

  • Но я также сознавал и другое: как раз в таких начинаниях, способных объединить, помимо научно-технических достижений человечества, еще и общие, не зависящие от различий государственного устройства интересы подавляющего большинства людей, лежит один из путей к взаимопониманию не только в космосе, но и на самой Земле. Тем более что именно беспредельный космос, не имеющий ни пограничных кордонов, ни самих границ, наиболее подходящее место для международных контактов. Недаром же на борту «Союза-19» находился флаг Организации Объединенных Наций, который советский экипаж должен был вручить после стыковки в космосе экипажу американских астронавтов. Не случайно и Леонид Ильич Брежнев, говоря об историческом значении совместного полета советских и американских космонавтов, закончил свою мысль словами, облетевшими весь мир: «Они знают» что оттуда, из космоса, наша планета выглядит еще более прекрасной, хотя и небольшой. Она достаточно велика, чтобы мы могли жить на ней в мире, но слишком мала, чтобы подвергать ее угрозе ядерной войны».

    В подмосковном Центре между тем шла напряженная, хотя и без малейшего намека на лихорадочность, обыденная работа; продолжалось начатое еще в день старта формирование монтажной орбиты — той самой, на которой предстояла встреча обоих космических кораблей.

  • Приходилось выполнять и незапланированные работы. На первых витках не удалось провести телевизионные передачи с борта «Союза-19» — сказалась неисправность в каком-то узле. В очередном сеансе связи из Центра на борт корабля были переданы рекомендаций, как устранить неисправность. Но экипаж и сам оказался на высоте — разобрались, что к чему, и уже на второй день передачи по телевизионным каналам шли исправно. Телезрители многих стран мира могли следить за работой космонавтов, видели историческое рукопожатие в космосе.
  • Прокладка космической трассы требовала безукоризненной точности работы, а следовательно, те, кто ею занимался, нуждались во множестве измерений. Данные поступали в Центр с многочисленных пунктов слежения, которые как бы передавали друг другу корабль «с рук на руки». Первым сигналы нашего корабля принимал наземный измерительный пункт, расположенный вблизи Евпатории, следующий находился в Тбилиси, далее в Джусалы, Колпашеве, Улан-Удэ, Уссурийске, Петропавловске-Камчатском... Потом вступали в действие специальные океанские суда АН СССР «Академик Сергей Королев» и «Космонавт Юрий Гагарин». На основе поступающей с пунктов слежения информации Центр в Подмосковье и осуществлял необходимые для коррекции расчеты.
  • Первая коррекция проводилась на пятом витке, вторая — в конце первого рабочего дня. Все это время поддерживалась непрерывная связь с Хьюстоном.
  • У американцев, помимо расчетов коррекций орбиты, хватало и других хлопот. Возник отказ в стыковочном устройстве. Между «Аполлоном» и Центром в Хьюстоне шли оживленные переговоры. Впрочем, Стаффорд, Слейтон и Бранд, как незадолго до того Леонов с Кубасовым, действовали в высшей степени умело и оперативно. Через несколько часов неисправность в стыковочном узле была устранена.
  • Оба экипажа готовились к наиболее ответственной части полета — стыковке, которая должна была состояться на вторые сутки над территорией Европы.
  • А на Байконуре в это время стоял в полной готовности к старту еще один «Союз». Его экипаж, если бы в этом возникла необходимость, способен был вывести корабль на орбиту в любой назначенный час — космонавтам Анатолию Филипченко и Николаю Рукавишникову было поручено страховать выполнение проекта ЭПАС от всевозможных случайностей.
  • — Но их, — не без некоторого сожаления говорил Филипченко, — наверняка не будет. Проект подготовлен ровно на все сто!

    17 июля, в день стыковки, был выведен на орбиту очередной искусственный спутник Земли серии «Космос» — семьсот пятидесятый по счету.

  • — В космосе становится тесновато, — пошутил один из специалистов подмосковного Центра в минуту короткого отдыха.
  • — И довольно людно, — ответили ему в тон.
  • Обмен шутками, как известно, имел под собой основу. Помимо кораблей «Союз» и «Аполлон», на орбите находилась орбитальная станция «Салют-4», где вот уже почти два месяца несла вахту вторая ее смена — Петр Климук и Виталий Севастьянов, — экипаж «Союза-18». С ними вместе в космосе было семь человек.
  • До этого на «Салюте-4» уже успели потрудиться Алексей Губарев и Георгий Гречко. Климук и Севастьянов продолжали начатое ими дело. Урывая у работы минутку, они через свой Центр управления в Евпатории так же, как и все человечество, жадно следили за полетом советских и американских коллег.
  • А полет «Союза» и «Аполлона» подходил между тем к своей кульминационной точке.
  • — От «Аполлона» до нас сорок восемь миль, — сообщил на 35-м витке, в Центр управления Валерий Кубасов.
  • — Разрешаю стыковку в расчетное время, — последовала в ответ из Центра лаконичная команда.
  • Экипаж «Союза» до этого уже провел вручную ориентацию в пространстве, развернув в сторону идущего вслед за ним «Аполлона» собственный стыковочный агрегат — теперь корабль в заданном положении удерживает автоматика; зажжены размещенные на панелях солнечных батарей ориентировочные огни: красный, зеленый и два белых — они помогут контролировать взаимное положение кораблей, когда те достаточно сблизятся...
  • Связь с экипажем «Союза» ведет космонавт Георгий Шонин:
  • — Тридцать девять километров. «Аполлон» начинает маневр перехода на перехватывающую траекторию.
  • — Вас понял, — слышится в Центре спокойный голос Алексея Леонова.
  • Переговоры ведутся и между командирами обоих сближающихся кораблей — уже установлена прямая радиосвязь в диапазоне УКВ.
  • — Как слышите? — интересуется на английском Леонов.
  • — Слышу вас отлично. Спасибо, — по-русски отзываются на «Аполлоне».
  • — «Аполлон» совершает облет «Союза». Все идет точно по графику, — вновь информирует Георгий Шонин командира советского корабля.
  • И еще через несколько минут:
  • — «Аполлон» занял исходную позицию.
  • Расстояние между кораблями десять метров. С помощью телевизионной камеры «Аполлона» отчетливо виден как бы зависший в пространстве «Союз» — на самом деле оба корабля проносятся над Землей с огромной скоростью...
  • Два метра... Метр...
  • — Контакт! — слышится голос Алексея Леонова. — Привет, Том! Сработано отлично!
  • — Спасибо, Алексей, — тотчас отзывается Стаффорд. — Ждем с вами встречи!
  • На экране видно, как стыковочные агрегаты обоих кораблей вошли в соприкосновение, — все операции до этого момента проводились вручную; только теперь вступила в работу автоматика — она доведет до конца сцепку, стягивание и герметизацию стыка.
  • В последние минуты в зале подмосковного Центра стояла напряженная тишина; сейчас она разрядилась всеобщей радостью.
  • На табло 19 часов 12 минут. На три минуты раньше назначенного срока. Корабли настолько точно были выведены на орбиты, что на коррекцию и маневры ушло времени меньше, чем требовалось по предварительным расчетам.
  • Последнее обстоятельство, между прочим, послужило поводом для шутки в чисто американском духе. Дело в том, что на «Аполлоне» незадолго до стыковки произошли какие-то неполадки в санузле. И американские газетчики постарались известить мир, что, дескать, именно это обстоятельство вынудило Стаффорда поспешить со стыковкой...
  • Однако переход из корабля в корабль осуществиться сразу, естественно, не мог. Для подготовки его требовалось время. Надо было проверить герметичность шлюзовой камеры, войти в нее, повысить давление, пробыть в ней некоторое время, привыкая к смене и атмосферного давления, и состава атмосферы, и только тогда, открыв люк, войти в орбитальный отсек корабля «Союз».
  • На все это нужно было время, а оно, это время, впервые, пожалуй, с самого старта тянулось медленно. Мир ждал вместе с космонавтами...
  • И наконец голос Валерия Кубасова:
  • — Открываю люк номер четыре... Готов к открытию люка номер три.
  • — Вас понял, — отзывается Стаффорд.
  • Оба голоса звучат подчеркнуто спокойно, но в обоих центрах — в подмосковном и Хьюстоне — понимают, с каким трудом дается такое спокойствие; три долгих года шли космонавты к этой встрече, и сейчас, в этих последних секундах, отделяющих их от долгожданного мгновения, таится под внешней сдержанностью огромный накал эмоций...
  • Нет, разумеется, равнодушных и среди тех, кто следит за происходящим в космосе, не отходя от пультов и аппаратов прямой связи со состыковавшимися кораблями. Здесь знают в деталях, как все должно произойти — порядок встречи, как и любой другой пункт программы, тщательно разработан и расписан еще на Земле... И все же...
  • И все же, когда люк открывается, когда на экране возникает улыбающийся Валерий Кубасов, в главном зале подмосковного Центра раздается общий возглас изумления. А затем и не предусмотренная регламентом бурная овация...
  • — А! — восклицает Стаффорд, завидя Кубасова. — Здравствуй, Валерий! Как дела?
  • Стаффорд говорит на русском.
  • — Хэппи ту си ю! — улыбаясь отвечает Кубасов. «Счастлив видеть вас», — перевожу я про себя, не отрывая глаз от экрана. Рядом с Кубасовым Алексей Леонов. Вслед за Стаффордом появляется Слейтон. Четыре человека в космосе обмениваются дружеским рукопожатием...
  • Дружеским? Безусловно. За три года американские и советские космонавты не только подружились сами, но и перезнакомились семьями, не раз бывали друг у друга в домах, обменивались взглядами на жизнь, делились планами, мечтали вместе о будущем... Дружеским? Несомненно. И все-таки одного этого слова мало, чего-то здесь не хватает, подумалось мне. Но чего? Может быть, дружба — слишком обычное для такого значительного момента понятие? Может, ей не хватает торжественности, подобающей обстановке?,. Да нет, все в порядке, вдруг решил я. Какая еще там торжественность! Друзья встречаются в космосе — что может быть лучше, чего еще больше желать!..
  • Все четверо космонавтов между тем собрались в рабочем отсеке «Союза»; Вэнс Бранд согласно инструкции оставался пока на «Аполлоне».
  • Леонов и Кубасов вручили американцам находившийся на борту «Союза» флаг ООН; затем участники полета обменялись между собой государственными флагами СССР и США, памятными медалями, пакетиками с захваченными в космос семенами деревьев... Предстояло им подписать и документ, письменно подтверждающий состоявшуюся в космосе стыковку кораблей двух стран.
  • Когда с этим было покончено, Леонов и Кубасов попросили гостей еще раз воспользоваться своими авторучками. Советский экипаж захватил с собой изданную семьдесят два года назад в Калуге книгу Константина Эдуардовича Циолковского, название которой как нельзя более кстати подходило к сегодняшнему моменту: «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Библиографическая редкость, которой на время ссудили космонавтов работники Государственного музея истории космонавтики имени К. Э. Циолковского в Калуге, должна была вернуться назад из космоса с автографами участников полета. Томас Стаффорд и Дональд Слейтон охотно поставили свои подписи на титульном листе книги основоположника теоретической космонавтики...
  • После официальной части хозяева, как водится на Земле, дали в честь гостей званый обед. С нашим космическим меню американцы успели познакомиться еще на Земле: русский борщ и грузинское харчо, пусть даже и в тубах, им очень понравились. Но какой же обед, да еще званый, да еще в космосе, без... стопки вина? И Стаффорд и Слейтон ахнули от неожиданности, когда их гостеприимные хозяева, подмигивая друг другу и улыбаясь, «выставили» на стол тубы со знакомыми всему миру фирменными этикетками: «Московская особая»...
  • — А как же?.. — начал было изумленный Стаффорд и смолк, видимо отыскивая подходящее к случаю слово.
  • — Начальство? — весело докончил за него Леонов, тыча, как принято в таких случаях, большим пальцем в сторону «потолка». — Во-первых, там, выше нас, никого уже нет, а во-вторых, почему бы и не выпить по случаю такой встречи глоток-другой прекрасного свежего виноградного сока!
  • Этикетки были настоящие, а содержимое — увы! — пришлось подменить фруктовым соком...
  • — Фальсификация! — укоризненно покачал головой Томас Стаффорд и, улыбаясь шутливой проделке, добавил: — Да еще на таком высоком уровне!
  • Так или иначе, но дружеский тост за встречу в космосе состоялся...

    Не знаю, был ли день стыковки для экипажей наиболее трудным, но наиболее долгим — наверняка: восемнадцать часов чистого рабочего времени! Однако космонавты не жаловались. Они знали, как дорого время на орбите, и стремились с максимальной пользой истратить каждую его минуту...

  • После ритуала встречи и праздничного обеда на борту «Союза» участники полета приступили к осуществлению первого из запланированных программой научного эксперимента.
  • В силу того, что эксперимент этот должен был ответить сразу на ряд важных вопросов, касающихся космической металлургии, его еще на Земле окрестили «универсальной печью». Находилась «печь» в стыковочном модуле, туда и перебрались с «Союза» Кубасов и Слейтон, захватив с собой пеналы с заготовленными заранее образцами.
  • Эксперимент предложила американская сторона, а программу самих исследований разработали в Институте металлургии Академии наук СССР. Цель их сводилась к проверке, как скажутся такие космические факторы, как невесомость и глубокий вакуум, на процессах роста монокристаллов, образования новых сплавов с неизвестными прежде свойствами... В недалеком будущем вполне могут появиться если пока и не заводы, то, по крайней мере, производственно-технические участки космической металлургии — хотя бы на базе тех же орбитальных станций, расширенных предварительно до необходимых размеров... И они могут быть рентабельными, несмотря на кажущуюся свою дороговизну. В космосе можно добиться того, что в земных условиях не выполнимо ни за какие деньги.
  • Но самый, пожалуй, интересный эксперимент — искусственное солнечное затмение — предстояло совершить после расстыковки кораблей; интересный не только в чисто научном смысле, но и с точки зрения искусства космического пилотажа. Корабли предстояло расположить в пространстве таким образом, чтобы американский «Аполлон» полностью закрыл для наблюдателей с нашего «Союза» солнечный диск, для чего необходимо провести ряд сложных маневров с помощью ручных систем управления обоих кораблей, а вдобавок еще и точно зафиксировать всю систему в заданном положении на все время, пока будет вестись кино— и фотосъемка.
  • Солнечная корона, как известно, играет огромную роль в жизни нашей планеты — именно здесь возникают частицы высоких энергий и электромагнитное излучение, активно воздействующие на атмосферу Земли. Однако полные солнечные затмения случаются далеко не часто, да и длятся не более одной-двух минут, а наблюдать с Земли солнечную корону можно только, если Луна целиком заслоняет солнечный диск и яркость неба в связи с этим уменьшается в миллионы раз. Короче говоря, если суммировать время подобных исследований с тех пор, как они начали проводиться и вплоть до сегодняшнего дня, его наберется не более двух часов. Этим и объясняется необходимость искусственных, созданных человеческими руками солнечных затмений, возможность чего и предстояло доказать экипажам двух космических кераблей. А заодно и продемонстрировать всему человечеству искусство точного совместного маневра на орбите...
  • Но до этого предстояла еще масса всякой работы. В соответствии с программой кораблям предписывалось не разлучаться почти в течение двух суток. Две светящиеся точки, еще недавно двигавшиеся над картой мира в главном зале Центра управления порознь, каждая по своей орбите, слившись за несколько часов в одну, символизировали теперь единый международный космический комплекс, осуществлявший в интересах всего человечества единую международную программу.
  • А тысячи специалистов, опоясавших наземными и наводными пунктами слежения весь земной шар, делали все, чтобы обеспечить безотказную работу в космосе...

    Шли уже вторые сутки с момента стыковки, когда изнывавшим от нетерпения журналистам удалось наконец получить в до отказа насыщенной программе полета двадцать две минуты, чтобы провести прямую пресс-конференцию: космос — Земля. Космонавты к тому времени полностью освоились в своем «звездном доме»; Алексей Леонов успел побывать в «Аполлоне», Вэнс Бранд заменял его на борту «Союза» — словом, жизнь на орбите окончательно вошла в колею, обретя четко отлаженный деловой ритм. Иначе нельзя было, иначе экипажи не справились бы с поставленными перед ними задачами.

  • И журналисты, понимая это, не теряли на пустяки драгоценное время, стремясь, что называется, сразу взять быка за рога;
  • — Вот уже трое суток вы находитесь без прессы. Какую новость хотелось бы вам услышать от нас, журналистов?
  • — Только хорошие новости, — откликнулись из космоса Алексей Леонов и Вэнс Бранд. — Мы все хотели бы услышать, что мирная жизнь наступила во всех районах земного шара.
  • — Насколько, по вашему мнению, оправданны ввиду существующих на Земле проблем расходы на космические полеты?
  • — Польза от них гораздо больше, чем затраты, — услышали на Земле точку зрения Томаса Стаффорда.
  • — У каждого из вас есть дети. Что бы вы хотели пожелать им, а также всем детям Земли из космоса?
  • — Счастья, — тотчас же откликнулись на орбите еще двое участников полета, Дональд Слейтон и Валерий Кубасов. — Пожелать всем детям, чтобы их будущее всегда было мирным.

    ...Техника и политика, думалось мне. Земля и космос... Все связано в один узел, все бьет в одну и ту же точку.

  • А чему, собственно, удивляться? Грандиозные, беспрецедентные за всю историю человечества научно-технические достижения века, небывало усилившие мощь земной цивилизации, неизмеримо повысили и чувство ответственности. И это более чем естественно. Любой ложный шаг сегодня может привести к непоправимым последствиям. Речь идет уже не о судьбах отдельных государств и народов, а о существовании самой планеты. Не такая уж она необъятная, не такая вечная и прочная, как казалось еще совсем недавно, — с космических орбит это видно особенно отчетливо. Как, впрочем, и с экранов телевизоров, когда на них транслируются прямые передачи из космоса... Сокровенные тайны природы, разгаданные учеными, отдали в руки человечества такие фантастические силы, которые, если ими неразумно воспользоваться, способны разрушить не только земную цивилизацию, но и саму Землю... Да, да! Ту Землю, которая должна стать — и уже становится! — плацдармом для освоения вселенной.
  • Либо — либо! Третьего, как говорится, нет и не будет. Само развитие научно-технического прогресса на Земле подвело людей к порогу, за которым либо мир и необъятное, исполненное захватывающими, грандиозными свершениями будущее, либо — ничто и пустота...
  • Конечно, все это в той или иной степени понятно сегодня подавляющему большинству людей; каждый из них сознает, что с веком атомной физики, с эрой космических завоеваний преступное, безответственное бряцание оружием уже не просто опасно, а смертельно опасно. Смертельно для всего человечества.
  • И все же, опираясь на свой собственный опыт и опыт моих товарищей, повторю, что из космоса, когда видишь Землю не так, как мы ее привыкли видеть, когда отчетливо понимаешь, что ее некому защитить, кроме самих живущих на ней людей, наиболее ясно сознаешь, как она нуждается сегодня в такой защите! Именно поэтому чуть ли не в каждом слове тех, кто находился сейчас на орбите, сквозило одно только стремление, одно желание и одна надежда: мир! Мир на Земле!.. И, вслушиваясь в эту перекличку Земли и космоса, я хорошо понимал участвующих в пресс-конференции друзей и коллег по профессии.
  • Представляя там, в космосе, одно из наиболее выдающихся научно-технических свершений человечества, они вместе с тем представляли и единственно разумную в сегодняшнем мире тенденцию к международному сотрудничеству и мирному сосуществованию. Не будь ее, не было бы на орбите и их самих.

    До расстыковки оставалось совсем немного. С четырьмя из пяти намеченных совместных экспериментов — «универсальная печь» и три исследования, касавшихся проблем биологии, — практически было покончено. Истекали вторые сутки пребывания в «звездном доме»; его обитатели успели за это время нанести уже шесть визитов друг другу — переходные туннели и шлюзовая камера действовали безотказно. Специально созданная новая техника оказалась выше всяческих похвал...

  • Земля с неослабеваемым интересом продолжала следить за полетом, а космонавты в минуты затишья, в свою очередь, наблюдали за Землей.
  • В один из витков, когда спаренные корабли пролетали над Парижем, Стаффорд, разглядывая в иллюминатор город, сказал, что ему сдается, будто все парижане высыпали на улицы и разглядывают сейчас их в бинокли...
  • Леонов, к которому адресовывался командир американского корабля, не замедлил откликнуться на шутку шуткой же.
  • — Думаю, Том, тебя на сей раз подвело зрение, — улыбнувшись, сказал он. — У них в руках не бинокли, а перевернутые вверх дном бутылки. Парижане и без того знают, что у нас здесь все в порядке, они просто пьют за успех полета.
  • Слушая в Центре управления подобные разговоры, доносившиеся к нам из космоса, нельзя было не порадоваться отличному самочувствию экипажей обоих кораблей. Несмотря на напряженность программы, на обилие и сложность решаемых ими задач, космонавты неизменно сохраняли бодрость и приподнятое настроение... Все мы хорошо знали, что без шутки в трудном деле не обойтись; сказанная вовремя, она лучше всего разряжает нервное напряжение, гасит эмоциональную усталость...
  • Если бы наши предки не научились смеяться, они до сих пор не знали бы, как им слезть с дерева... Не помню уж, где и при каких обстоятельствах я впервые услышал эту шутку, но хорошо помню ответ, последовавший на недоуменный вопрос лишенного юмора собеседника. А почему, собственно, при чем тут смех, спросил он, видимо обиженный за дарвинскую теорию эволюции. Да при том, сказали ему, что, когда человеку смешно, он предпочитает держаться за живот, а не за сучья деревьев.

    Следующее утро началось в космосе подготовкой к осуществлению последнего эксперимента — искусственного солнечного затмения. Но для этого прежде всего надо было расстыковаться.

  • На «Аполлоне» выполнили необходимую ориентацию и, получив с «Союза» подтверждение о готовности, вывели из зацепления захваты стыковочного узла. Сработал пружинный толкатель, и корабли стали медленно расходиться, удерживаясь на единой продольной оси по отношению к Солнцу.
  • Сложность маневров требовала от экипажей предельной точности в управлении кораблями. «Аполлону» надлежало строго выдерживать ориентацию, загораживая своим корпусом солнце для «Союза», с борта которого предстояло вести фото— и киносъемку.
  • Расстояние между кораблями медленно увеличивалось... Валерий Кубасов прильнул к иллюминатору с кинокамерой в руках. Солнечный диск, ослепительно полыхавший даже сквозь стекла защитных фильтров, закрыл корпус отдаляющегося от «Союза» американского корабля... Кинокамера кадр за кадром запечатлевала грандиозное зрелище гигантских выбросов и протуберанцев солнечной короны... Запланированное человеком искусственное затмение состоялось.
  • Когда корабли разошлись примерно на 220 метров, на «Аполлоне» включили двигатели; настала пора второй стыковки. Но теперь активным был стыковочный узел на «Союзе».
  • Леонов и Кубасов привели стыковочный узел в нужный режим, осуществили развороты и ориентацию «Союза» и столь же уверенно, как до того их американские коллеги, повторно объединили оба корабля в единую систему.
  • В 15 часов 40 минут по московскому времени в обоих центрах была получена радиограмма: «Стыковка закончена».
  • В тот же день корабли вновь расстыковались и уже окончательно перешли каждый на свой автономный режим...

    По существу, совместная советско-американская программа ЭПАС на этом была закончена. Все задачи, поставленные перед обоими экипажами, завершились полным успехом. Оставалось еще осуществить приземление «Союза» и приводнение «Аполлона».

  • «Союз», закончив свою автономную программу, благополучно приземлился в заданном районе, в пятидесяти четырех километрах северо-восточнее небольшого городка Аркалык в Тургайской области. Это произошло 21 июля вскоре после полудня.
  • «Аполлону» предстояло провести на орбите еще несколько суток и приводниться в районе Гавайских островов 25 июля.
  • ЧП произошло буквально в последние минуты, когда корабль уже находился в плотных слоях атмосферы. И если бы не «везучая невезучесть» его командира Томаса Стаффорда, а точнее, никогда не изменяющие ему хладнокровие и мужество, без серьезных последствий не обошлось бы.
  • Трудно сказать, что послужило причиной: то ли естественное волнение перед встречей с Землей, то ли накопившаяся за весь долгий и крайне напряженный полет усталость; так или иначе, но Вэнс Бранд не перевел в необходимое положение два тумблера, связанные с системой автоматической посадки. Сделавшие уже свое дело двигатели ориентации и стабилизации корабля остались невыключенными. Отработанные газы стало засасывать в командный модуль; отравление членов экипажа казалось неминуемо.
  • Однако в последний момент Стаффорд все же сумел освободиться от ремней, которыми астронавты были привязаны к своим креслам, и добраться до кислородных масок. Он раздал их своим товарищам. А через мгновение после этого Вэнс Бранд потерял сознание. Однако теперь это уже не имело значения: кислородная маска предохраняла его от дальнейшего отравления.
  • Благодаря четким и точным действиям Стаффорда ни один из американских астронавтов, как известно, серьезно не пострадал. После недолгого, играющего в основном профилактическую роль пребывания в военном госпитале все трое были, как говорится, не только на ногах, но и в полной боевой форме.
  • Кстати, с приводнением Стаффорда, Слейтона и Бранда завершился не только проект ЭПАС, подошла к концу и сама американская программа, связанная с кораблями этого класса; их «Аполлон» стал последним «Аполлоном», добросовестно, как и его предшествующие собратья, потрудившимся в космосе,

    Меня нечасто, но все же спрашивают: а что дальше?

  • Особенно много таких вопросов было вскоре после завершения проекта ЭПАС. Ну полетали, дескать, ну состыковались, ну приземлились, наконец; все это, конечно, здорово, и все же — что дальше?
  • Спрашивали не дети, а взрослые люди. Серьезные, толковые, неплохо разбирающиеся в вопросах, связанных с их собственными специальностями. А вот профессия космонавта почему-то все еще казалась им как бы не от мира сего, или, если вежливее, экзотичной, что ли.
  • При беседах с подобными людьми так и слышишь недосказанное вслух: зачем все это? Ведь, кроме пыли да дырок от метеоритов, на Луне ничего не нашли; на Марсе без кислорода задохнешься, на Венере жарче, чем в печке, — ни там, ни тут, словом, жить нельзя; про Сатурн или Юпитер и говорить не хочется... Ну, поглядели, удовлетворили любопытство — может, и хватит на этом? И своих дел на Земле по горло, только успевай поворачиваться...
  • Даже журналисты и те порой про то же самое. Взять тот же вопрос Стаффорду, заданный ему с Земли. Ведь за этими «насколько оправданны...» и «ввиду существующих на Земле проблем» стоит примерно все то же самое: «на Марсе задохнешься...», «на Луне ничего не нашли...».
  • Короче говоря, отвечать надо. Особенно когда задают вопросы взрослые люди.
  • Проще всего, конечно, было бы сослаться на официальные источники, на мнение компетентных лиц, а также целых организаций.
  • Например, на Академию наук СССР, представители которой еще до завершения проекта ЭПАС обсуждали с представителями НАСА возможности дальнейшей совместной работы в будущем.
  • «Примерно два месяца назад доктор Дж. Лоу был в Советском Союзе, и мы обсуждали вопрос о дальнейшем сотрудничестве в космосе», — сообщил на состоявшейся 24 июля 1975 года в Москве пресс-конференции, посвященной завершению советской части программы ЭПАС, академик В. А. Котельников.
  • В таком же духе высказывалась и американская сторона.
  • «Мы уже вели предварительные разговоры о совместных работах», — заявил технический директор НАСА Д. Лоу, имея в виду дальнейшее советско-американское сотрудничество в космосе.
  • Можно было бы также сослаться на факты. По-прежнему выводятся на орбиту искусственные спутники Земли; космические автоматы продолжают исследования планет солнечной системы.
  • Можно бы указать и на многочисленные факты, наглядно свидетельствующие о тех преимуществах, которые уже сегодня сулит людям освоение космоса. Взять хотя бы применение космических средств в интересах геологии. А связь? Прием в любой точке Земли, передачи по любому действующему телевизионному каналу; телефонные переговоры со всеми городами и населенными пунктами планеты без помощи кабельных средств связи; коротковолновые радиопрограммы, которые доходят до антенн каждого радиоприемника... А метеорология? Долгосрочные, в глобальном масштабе прогнозы; своевременные, сверхоперативные предупреждения о направлениях ураганов и циклонов; сводки гроз, штормов... Служба наблюдения и предупреждения о стихийных бедствиях: землетрясениях, извержениях вулканов, лесных пожарах, наводнениях... Карты с детальной разработкой любого участка земного шара — характера почв, растительности, обводнения... Разносторонняя, своевременная и точная информация для промышленности, гидромелиорации, сельского хозяйства. Скажем, степень созревания хлопка или цитрусовых, контуры мест, зараженных сельскохозяйственными вредителями, миграция промысловых рыб в морях и океанах... Космическая медицина, биология... Новые технологические методы в условиях вакуума и невесомости: производство сверхчистых металлов, новых сплавов, идеальной формы шарикоподшипников...
  • Как ни странно на первый взгляд, но полеты автоматических станций и пилотируемых космических кораблей открывают самые широкие, какие только можно себе представить, возможности для исследования не столько самого космоса, сколько в первую очередь самой Земли. А еще более широкие возможности скрываются как раз там, куда до сих пор даже и не заглядывало дотошное человеческое воображение.
  • Можно, наконец...
  • Можно-то можно. Да только вряд ли все это убедит тех, кто задает — и надо признать, задает от чистого сердца, с искренним, так сказать, недоумением — вопросы, о которых идет сейчас речь. Ведь в ответ на подобные доводы они, чего доброго, опять скажут; ну договоритесь с американцами, ну разработаете и осуществите новые программы, опять потратите силы, вложите деньги, а дальше что? На Венере жара, на Луне, кроме дырок...
  • Нет, таким людям надо отвечать по существу. Не ссылками на кого-то и даже не конкретными фактами, а в принципе. Именно так, как они сами ставят свой сакраментальный вопрос: а дальше что?
  • И действительно: что будет дальше, если человечество прекратит успешно начатое освоение космоса?
  • Разумеется, я не всерьез, я-то знаю: не прекратит! Я лишь в принципе.
  • А в принципе прежде всего останется неосуществленным гениальный в своей проницательности план К. Э. Циолковского, наполовину, кстати сказать, уже выполненный, если, конечно, считать по числу пунктов, а не по их сложности и значительности.
  • Вспомнить этот план сегодня, на мой взгляд, весьма поучительно. Вот они, его знаменитые четырнадцать пунктов:
  • 1. Устраивается реактивный самолет с крыльями и обыкновенными органами управления. Цель — научиться управлять аэропланом с реактивным двигателем, регулировать тягу и планировать при выключенном двигателе.
  • 2. Крылья последующих самолетов понемногу уменьшаются, сила тяги и скорость увеличиваются.
  • 3. Проникновение в очень разреженные слои атмосферы.
  • 4. Полет за пределы атмосферы и спуск планированием.
  • 5. Основание подвижных станций вне атмосферы (искусственные спутники Земли).
  • 6. Использование космонавтами энергии Солнца для дыхания, питания и других житейских целей.
  • 7. Устраиваются эфирные скафандры (герметичная одежда) для безопасного выхода из ракеты в эфир.
  • 8. Вокруг Земли устраивают обширные поселения.
  • 9. Используют солнечную энергию не только для питания и удобства жизни (комфорта), но и для перемещения по всей солнечной системе.
  • 10. Основывают колонии в поясе астероидов и других местах солнечной системы, где только находят небольшие небесные тела.
  • 11. Развивается индустрия в космосе. Число космических станций множится.
  • 12. Достигается индивидуальное (личности, отдельного человека) и общественное (социалистическое) совершенство.
  • 13. Население солнечной системы делается в сто тысяч миллионов раз больше теперешнего земного. Достигается предел, после которого неизбежно расселение по всему Млечному Пути.
  • 14. Начинается угасание Солнца. Оставшееся население солнечной системы удаляется от нее к другим солнцам, к ранее улетевшим братьям.

    Конечно, следует признать, что до расселения человечества по Млечному Пути, а также до угасания нашего светила весьма еще далеко, невообразимо далеко. Зато что касается индустрии в космосе или постоянно действующих лабораторий на той же Луне — это задачи если не сегодняшнего, так завтрашнего дня.

  • Но главное даже не в этом. Человечество, как и всякий отдельный человек, должно развиваться гармонически, без ущерба одним качествам за счет гипертрофии других. Иначе земная цивилизация либо примет уродливые, а значит, и опасные для ее дальнейшей жизнеспособности формы, либо погибнет, прекратит существование. А ни того, ни другого человечество, понятно, позволить себе не может, И здесь опять же речь идет не о каких-то немыслимо отдаленных временах, а тоже о сегодняшнем дне. Гонка вооружений, попытки воплотить в действительность бредовые расовые идеи, мечты о мировой гегемонии некоторых держав — все это настоящий день,
  • Но для гармоничного развития, которое только и может гарантировать человечеству любое, сколь угодно длительное, а вместе с тем и достойное будущее, ему необходима общая цель. Цель, которая не разобщает, а объединяет народы Земли, отвечает самой сущности движения человечества к будущему, — цель естественная, органичная, неотъемлемая и неотвратимая.
  • И цель такая — Цель с прописной буквы — существует. Помимо достижения индивидуального (личностного) и общественного (социалистического) совершенства, о чем говорится уже в том же плане Циолковского, она, эта цель, органично включает в себя и устремления человечества, связанные с проникновением во вселенную. Речь идет не только о расширении «сферы жизни», связанной с насущными интересами будущих поколений, но и о значительно большем. Ведь человечество представляет во вселенной разумную жизнь, и ему, что называется, на роду написано оживить, облагородить ею мертвую, косную природу.
  • Если звезды рождаются, значит, они способны стареть и умирать. Эстафета же разума бессмертна. И может так случиться, что лишь человеческий разум станет единственным залогом бессмертия самой вселенной. Мысль не имеет пределов своему могуществу, если только она не уничтожит саму себя. А это может произойти лишь в одном случае — если человечество замкнется в своих чисто утилитарных, потребительских интересах.
  • Это, конечно, лишь в принципе. В действительности же люди никогда не откажутся от уготованных им самой природой великих дерзаний и великих свершений, в кругу которых достижение морально-нравственного и социального совершенства, как и грандиозные задачи освоения вселенной, играют и будут играть особую, первенствующую роль. Во всяком случае, так думаем мы, коммунисты.
  • И далеко не случайно, что первый искусственный спутник Земли был выведен на орбиту именно в нашей стране, что первым человеком в космосе стал гражданин СССР, коммунист Юрий Гагарин. Коммунисты, люди, идущие в авангарде человечества, умеют не только дерзать, не только ставить перед собой и теми, кто идет им вслед, масштабные задачи и грандиозные цели, но и уверенно воплощать в действительность свои великие идеи и замыслы. Мы не мечтатели, как писал когда-то в своей книге «Россия во мгле» известный английский писатель Герберт Уэллс; мы — люди дела, не останавливающиеся во имя великих идей ни перед какими препятствиями и трудностями. История порукой тому, что это не пустые слова. Никто в мире, как, видимо, и посетивший в двадцатые годы нашу страну Герберт Уэллс, не верил, что на нищей, опаленной войнами и интервенцией земле удастся осуществить великий ленинский план ГОЭЛРО, залить разрушенную страну электрическим светом, насытить ее необходимой для восстанавливаемой промышленности энергией. Однако электростанции были построены, а маловеры и злопыхатели посрамлены. Никто также не принимал всерьез наши первые пятилетки, считая их вздорными и беспочвенными авантюрами; однако и они были выполнены, причем выполнены, как говорится, с лихвой. Казалось бы, и в таком сложном технически деле, как зарождение и становление космонавтики, требующем мощной научно-промышленной базы и колоссальной концентрации средств, первенствующую роль должна была бы сыграть такая ведущая в капиталистическом мире держава, как Соединенные Штаты Америки, кстати, именно оттуда заверяли мир, что освоение космоса станет делом рук американцев; однако в действительности случилось иначе: не английское, а русское слово «спутник» было в октябре 1957 года у всех на устах, не подданный США, а гражданин Советского Союза Юрий Гагарин облетел первым в апреле 1961 года на космическом корабле нашу планету...
  • Да, коммунисты умеют не только мечтать; их слово никогда не расходится с делом, И нет в этом ничего удивительного, ибо их планы и замыслы, их энергия и воля служат интересам не отдельных людей или групп, а чаяниям и надеждам целых народов. Народов и в конечном счете всего человечества.
  • А человечество, как уже говорилось, нуждается в масштабных и достойных его будущего целях; космос же для нас, коммунистов, — одна из них...
  • И теперь, как и прежде, когда мне в очередной раз приходится слышать все тот же неистребимый пока среди определенного рода людей вопрос: «А что дальше?» — я всякий раз отвечаю: работа. Большая, захватывающая, необходимая работа...
  • В космосе с каждым годом становится все оживленней. К непосредственному участию в его изучении и освоении подключаются все новые и новые государства. Запущено на орбиту шестнадцать спутников серии «Интеркосмос», в создание которых внесли свой вклад ученые многих социалистических стран — Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши, Чехословакии. С помощью советской ракеты-носителя вывела на орбиту свой первый спутник «Ариабата» Индия. Осуществляется национальная космическая программа в Японии. Продолжаются работы по созданию искусственных спутников Земли и собственных ракет-носителей во Франции, Англии, Италии, ФРГ. Запустил свой спутник и Китай. В США разрабатывается проект космического корабля многократного использования «Шаттл» — «Челнок».
  • На далекой Венере уже осуществлена мягкая посадка спускаемых аппаратов советских межпланетных станций, приборы которых передали на Землю неоценимую информацию, получены изображения поверхности этой планеты. Американский «Викинг» прислал фотографии поверхности Марса. Земля уже немало знает и о Меркурии; состоялось первое знакомство с более отдаленными от нас планетами солнечной системы... Изучение космоса — серьезное, планомерное, рассчитанное не на сенсации, а на не имеющий конца процесс познания тайн природы и освоения вселенной — продолжается...
  • Человечеству суждено было лишь родиться на Земле; жить ему предстоит во вселенной. И во имя этой жизни будущих поколений Земли мы сегодня и продолжаем провожать стартующие в космос корабли — мы, кто живет и работает ради этого будущего сегодня.
  • Работа! Великолепная это вещь, если она нужна людям — твоя работа...

    СОДЕРЖАНИЕ

  • ЧАСТЬ I 3
  • ЧАСТЬ II 12
  • ЧАСТЬ III 176
  • ЧАСТЬ IV 177

    Береговой Г. Т.

  • Б48 Небо начинается на земле. Лит. запись Г. Сомова. М., «Молодая гвардия», 1976.
  • 256 с. с ил.

    Четверо суток работал летчик-космонавт Береговой на орбите, но для этого понадобилась целая жизнь — большая целеустремленная, до краев насыщенная борьбой и трудностями. Вся она была как бы подготовкой к космическому старту. Юношеские годы в аэроклубе, фронт, шестнадцать лет работы летчиком-испытателем помогли ему накопить тот опыт, который необходим летчику-космонавту. О своем нелегком, по прямом и ясном пути рассказывает космонавт в новой книге.

    Георгий Тимофеевич Береговой

  • НЕБО НАЧИНАЕТСЯ НА ЗЕМЛЕ
  • Редакторы Ю. Сорокин и В. Таборко
  • Художник Л. Безухова
  • Художественный редактор К. Фадин
  • Технический редактор Н. Михайловская
  • Корректоры Г. Василёва, 3. Харитонова
  • Сдано в набор 26/VI 1976 г. Подписано к печати 15/XI 1976 г. А05210. Формат 84X1081/32. Бумага № 1. Печ, л. 8 (усл. 13,44)+17 вкл. Уч.-изд. л. 15,6. Тираж 150000 экз. Цена 86 коп, Б. 3. 1976 г., №60. п. 9. Заказ 1193.
  • Типография ордена Трудового Красного Знамени изд-ва ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес издательства и типографии: 103030, Москва, К-30. Сущевская. 21.

    далее

    назад