Сразу после окончания работы комиссии нас отправили в отпуск. Я говорю «отправили», потому что ни время, ни место его проведения мы не выбирали. Каманин ясно понимал, что теперь в пилотируемых полетах будет большой перерыв, и решил, что для отпуска удобнее всего использовать начало этого периода, пока дальнейшая программа еще не определилась. Нам и нашим женам дали бесплатные путевки в санаторий ВВС, расположенный на берегу Черного моря в местечке Чемитокваджи недалеко от Сочи. Санаторий находился в стороне от населенных пунктов, поэтому почти никого из посторонних там не было. Условия для отдыха прекрасные. Все отсыпались, загорали, купались, бегали, играли в теннис, по вечерам пили сухое вино - в общем, наверстывали упущенное за прошедший год подготовки. Отдыхавшие вместе с нами военные летчики, конечно, догадывались, что мы готовимся к космическим полетам, поскольку видели нас вместе с уже известными космонавтами, но никаких вопросов не задавали. Это облегчало нашу жизнь. Сложнее было с сочинским руководством. Те тоже знали, кто мы такие, но почему-то стремились обязательно с нами как следует выпить. Однажды, совершенно неожиданно, они приехали в наш санаторий к обеду большой компанией и осуществили задуманное. Нам с Кубасовыми повезло - мы куда-то уходили из санатория и вернулись часа через два после того, как трапеза стартовала. Остальные были вынуждены участвовать в бурном веселье с самого начала. Когда мы пришли, вид у некоторых визитеров был такой, как будто они страдали водянкой и косноязычием одновременно. Отдых в этот день был испорчен, но всего на один день, потом заботы снова исчезли. Если о чем мне и приходилось беспокоиться, так это о том, как бы не располнеть. А вот с этим-то я и не справился. Несмотря на то, что заставлял себя почти целыми днями двигаться - бегать, плавать, играть в теннис, я поправлялся, как на дрожжах. Наверное, при подготовке к полету энергии все-таки тратится больше или психологическая нагрузка препятствует усвоению съеденного. Во всяком случае, за двадцать четыре дня я поправился на шесть килограммов. Это было ужасно! Я тогда завидовал Валере Быковскому. Он первые две недели спал или лежал с книгой в постели по двенадцать-четырнадцать часов в сутки - и не полнел. Возможно, потому что он пропускал в эти дни завтраки, а иногда даже обеды. Если бы только знать, как устроен наш организм и как им можно управлять!
Помню, много позже я летел с американскими астронавтами в самолете и слышал, как двое из них, наполовину в шутку, наполовину всерьез, рассуждали по поводу пользы физкультуры. Оказалось, что один из них занимается физкультурой регулярно и много, а второй - нерегулярно и мало. Так вот, второй говорит первому:
- Понимаешь, каждому человеку отведено на жизнь определенное количество сердечных сокращений. Когда ты бегаешь, сердце сокращается чаще и ты свою жизнь укорачиваешь.
Первый возражает:
- Да, конечно, ресурс сердца не безграничен. Но когда я бегаю, я приучаю сердце работать более эффективно, и потом в спокойной жизни оно сокращается реже, чем у тебя. Поэтому на самом деле я продляю свою жизнь.
Я не берусь комментировать эту беседу. В то время передо мной встала вполне конкретная задача - избавиться от лишнего веса. Я уже понял, что за счет одной физкультуры мне не удастся этого сделать, поэтому сразу после возвращения из отпуска резко сократил свой рацион. Такой способ мне всегда помогал.
Когда мы вернулись в Звездный городок, программа полетов еще была известна. Известно стало только то, что составы всех экипажей будут изменены. Летавшие космонавты из экипажей будут выведены. До того времени в космосе побывали только одиннадцать советских космонавтов. Они пользовались огромным уважением в стране, и гибель Владимира Комарова восприняли в обществе как тяжелую непоправимую утрату.
Каманин рассказывал, что ему часто звонили и упрекали за Комарова, которому он позволил вторично рисковать своей жизнью. А когда стало известно, что Комарова дублировал Гагарин, гневу звонивших, казалось, не было предела. Поэтому решение об изменении экипажей было естественным, хотя мы его восприняли с грустью. В нашей восьмерке сложились товарищеские отношения, которые нам не хотелось терять.
По результатам работы комиссии был принят большой перечень технических решений, направленных на совершенствование конструкции «Союза». Конечно, наибольшее внимание было уделено доработкам парашютной системы. Увеличили размеры контейнеров, в которые укладывались парашюты. Сделали контейнеры более жесткими, чтобы избежать сдавливания под действием разности давлений. Внутренняя поверхность контейнеров стала более гладкой - это снижало трение и облегчало выход парашютов.
Но дорабатывалась не только отказавшая система. Изменения вносились во все те элементы конструкции, которые получили критические замечания комиссии. По уже установившейся традиции завели специальный журнал доработок, где были переписаны все без исключения замечания комиссии, а затем регистрировались содержание принятых технических решений, фамилии специалистов, ответственных за реализацию этих решений, и материалы, подтверждающие эффективность и достаточность доработок. Специально созданное Техническое руководство на своих ежедневных заседаниях контролировало ход работ и вносило в него необходимые коррективы. Чтобы реализовать изменения и проверить их эффективность, пришлось выпускать новые чертежи, изготавливать многочисленные макеты и заново проводить испытания. На это уходило время.
Как и следовало ожидать, рекомендации комиссии, касающиеся следующего пилотируемого полета, были очень осторожными. Мне тогда казалось, гораздо более осторожными, чем это было необходимо. Комиссия считала, что следует начать с запуска двух беспилотных кораблей, состыковать эти корабли в автоматическом режиме на орбите, затем расстыковать и посадить на Землю. Если все пройдет нормально, то запустить третий беспилотный корабль. Затем запустить корабль с одним космонавтом на борту и осуществить стыковку пилотируемого корабля с беспилотным. И только после упешного завершения этих полетов вернуться к начальной программе - полету четырех человек на двух кораблях с переходом двух космонавтов из одного корабля в другой. Теперь наш полет стал зависеть от многих «если».
Для следующего пилотируемого полета был выбран Георгий Тимофеевич Береговой. Это был «ставленник» Каманина. Он, наверное, судил о Береговом по его биографии. Я уверен, что биография является самой надежной характеристикой человека. К сожалению, в реальной жизни мы очень часто упускаем это из виду. Когда приходится делать выбор, кому следует поручить то или иное дело или даже кому отдать власть в стране, мы нередко принимаем во внимание то, что человек говорит, а не то, что им было сделано. Если человек утверждает, что он сможет что-то сделать, мы этому верим, не заглядывая в его прошлое и не пытаясь понять, а выполнял ли он что-либо подобное в своей жизни. У Берегового была богатейшая летная биография. Совсем молодым он пошел на войну. Там проявил незаурядные мастерство и героизм. Стал командиром эскадрильи Штурмовой авиации. За личные боевые подвиги был удостоен звания Героя Советского Союза и награжден многими боевыми орденами. После войны окончил военную академию и стал военным летчиком-испытателем. А в возрасте сорока трех лет по рекомендации Каманина его зачислили в отряд космонавтов. Многие отнеслись там к Береговому с ревностью. В то время космические полеты считались уделом молодых. Кроме того, в отряде были кандидаты с уже пятилетним стажем, и вдруг появляется человек, который может их опередить. Вполне понятные эмоции.
Но Георгий Тимофеевич быстро вписался в молодой коллектив. Он сразу стал жить нашей жизнью: слушал лекции, тренировался в управлении кораблем, прыгал с парашютом, занимался физкультурой. Он был общителен, любил шутить и скоро расположил к себе остальных. Однажды, правда, его общительность дорого ему обошлась.
Помню, мы как-то возвращались из Крыма после тренировок по эвакуации с водной поверхности. Когда пришли в самолет, чтобы лететь в Москву, увидели посередине салона большую бочку и несколько деревянных ящиков. Оказалось, что в местном совхозе каким-то образом узнали, что мы из Звездного городка, и подарили нам литров двести сухого вина и ягоды нового урожая. Конечно, мы обрадовались. Прилететь домой должны были вечером в пятницу, решили поставить бочку и ящики в гараж одного из членов нашей группы, чтобы на следующее утро разделить привезенное между всеми, кто придет. Утром к назначеному времени пришли многие. В основном, чтобы пообщаться друг с другом. Всем также очень забавной представлялась процедура дележа вина. Собрали банки, бутылки и стали думать, как же в них перелить содержимое бочки. Поднять ее было невозможно. Кто-то предложил переливать с помощью шланга. Принесли новый шланг. Он оказался очень широким и пах резиной. Но другого не было. Возник вопрос: кто будет подсасывать? И тут все дружно закричали: «Конечно, Георгий Тимофеевич!» К тому времени все его уже искренне уважали и никто и не предполагал, какую свинью ему подкладывали. Георгий Тимофеевич согласился, опустил один конец шланга в бочку, второй взял в рот, вдохнул - один воздух. Слишком широкий шланг. Вдохнул еще раз - опять один воздух. Тогда он делает третий, роковой вдох, и мы видим, как он вырывает шланг изо рта и начинает кружиться около гаража, держась за грудь. Оказалось, что перед третьим вдохом вино было уже совсем близко к выходу, и, когда он его сделал, оно ударило ему в легкие. Удар был болезненный. К тому же вино сразу попало в кровь, и Георгий Тимофеевич заметно захмелел. Мы все почувствовали себя неловко, понимая, что испортили ему настроение, а он улыбнулся, бросил какую-то шутку и, держась за грудь, пошел домой. Две недели после этого у него ломило в груди, а он вспоминал о случившемся не иначе как о веселом эпизоде.
Итак, было решено, что на втором пилотируемом «Союзе» полетит Береговой. Для него началась напряженная жизнь. В комнате учебного отдела на стене опять появился огромный лист ватмана с программой подготовки. На нем с помощью придуманных методистами символов указано содержание каждого часа подготовки на все дни, вплоть до вылета на космодром. Кружок обозначал тренировку на комплексном тренажере, квадратик - лекцию, самолетик - полеты и т.д. Как только элемент подготовки выполнялся, символ закрашивался. К вылету на космодром должны быть закрашены все.
В то время в Звездном городке уже сформировалась профессиональная школа подготовки космонавтов. Она имела прекрасные тренажеры и спортивные сооружения. В прикомандированном авиационном полку были разные самолеты и вертолеты. Сложился коллектив методистов, которые умели планировать подготовку, организовывать ее и проводить занятия. Конечно, все это стоило больших денег, но в руководстве Министерства обороны Звездный городок любили и денег на него особо не жалели.
Я помню, тогда много спорили о том, нужен ли вообще Центр подготовки космонавтов как специализированная организация. В США такого центра нет. Там космонавтов готовит та же организация, которая создает космические корабли. Для тренировок используются те же стенды, на которых инженеры отрабатывают бортовые системы. А если нужен самолет для полетов или плавательный бассейн для занятий физкультурой, то их арендуют на необходимое время, а не содержат постоянно.
Безусловно, для космонавтов подготовка в Звездном городке очень удобна. Все сконцентрировано в одном месте. Здесь можно жить, питаться, тренироваться. Все для тебя заранее подготовлено - нет никаких забот, кроме основной работы. Но, с другой стороны, американские астронавты постоянно общаются с теми, кто создает корабль, и непосредственно участвуют в его наземной отработке. Это позволяет им значительно глубже изучить и устройство корабля, и его возможности. Споры были абстрактными. Никто ничего менять не собирался, да и нас сложившаяся практика вполне устраивала.
Береговой готовился в том же режиме, в котором до этого готовились мы. Утром он забегал в учебный отдел посмотреть, что запланировано на день, потом проходил серию тренировок по предписанному графику, а вечером, когда обязательная программа была выполнена, брал в секретной библиотеке технические описания бортовых систем и уединялся для самостоятельного изучения.
Вскоре было принято решение и о наших экипажах. Хрунова и меня оставили в основном составе. Командирами назначили Владимира Шаталова и Бориса Волынова. Начался новый цикл подготовки. Предполагалось, что он будет более продолжительным, чем первый. Не все сразу получалось с новыми командирами. Слишком они отличались по характеру от тех, к кому мы привыкли. С прежними отношения у нас были как с равными - каждый знал свои функции и свою ответственность. Работали дружно, согласованно, и никаких трений не возникало. Мы понимали, что командиры вправе принимать решения, но привыкли к тому, что и Комаров, и Быковский всегда советовались с нами. Владимир и Борис внутренне были настроены командовать. А мы должны были подчиняться. Это на нас с Женей подействовало парализующе. Не хотелось работать. Мы вытерпели несколько тренировок, потом решили поговорить с командирами. Разговор был непростой, но полезный. После него обстановка стала меняться и постепенно пришла в норму. Но это уже были отношения не друзей, а партнеров по работе.
На тренажерах мы повторяли все то, что уже один раз прошли. Только интенсивность тренировок на этот раз была меньше. У нас даже оставалось время летать на космодром, чтобы наблюдать запуски кораблей. Не раз мне доводилось видеть старты, и всегда я при этом волновался. Не знаю, почему. От невероятной мощи происходящего захватывает дух. Земля гудит под ногами. А если знаешь что на вершине этого извергающего пламя гиганта находятся люди, мозг подсознательно отсчитывает каждую секунду полета и молишь судьбу, чтобы все завершилось благополучно. По-моему, нечто похожее испытывали все, кто находился там. Когда выведение на орбиту заканчивалось, люди расходились с таким видом, как будто только что участвовали в трудных соревнованиях. После запуска мы летели в Центр управления полетом, чтобы посмотреть, как выполняется программа.
Полеты беспилотных кораблей были почти удачными. Два корабля вышли на расчетные орбиты, выполнили маневры, сблизились и состыковались. Затем оба благополучно приземлились там, где было положено. Однако при анализе телеметрической информации специалисты обнаружили, что процесс сближения происходил со сбоями. В радиосигналах, которые использовались для измерения параметров сближения, неоднократно возникали большие помехи, приводящие к ошибкам в показаниях приборов и вызывающие нерасчетные включения двигателей. Сближения могло и не произойти. Кроме того, нарушались условия безопасности. Предположительно причина была в том, что корабли отражали радиосигналы не так, как ожидалось.
Создали комиссию во главе с главным конструктором радиосистемы Арменом Сергеевичем Мнацаканяном для детального анализа всего процесса сближения и выработки мер по его нормализации. Комиссия сделала все возможное. Совету главных конструкторов представили документальные записи всех радиосигналов на участке сближения, из которых было видно, где к полезным сигналам добавляются помехи. Мнацаканян предложил ряд мер для уменьшения помех. Полностью от них избавиться было нельзя, поскольку они порождались отражениями и переотражениями полезных сигналов от корпуса корабля. Одна из мер - установка рассеивающих экранов. Но везде их не поставить, например, стыковочные поверхности должны оставаться открытыми. Так что приходилось надеяться на то, что удастся придумать автоматику, которая сумеет отличить полезный сигнал от помехи. Мнацаканян рассказал, какую логику они планируют заложить в эту автоматику. Слушавшие его - люди опытные - задавали вопросы, но ничего не предлагали, чтобы в случае следующей неудачи не оказаться соавторами принятых решений. Решать все должен был Мнацаканян.
Главный конструктор системы всегда находится в щекотливом положении. За все неприятности, вызванные отказами в его системе, он несет персональную ответственность. А рисковать ему неизбежно приходится. Он, с одной стороны, стремится постоянно сделать свою систему все более и более совершенной, а с другой - лучше, чем кто-либо, понимает, что в каждом нововведении вероятны подводные камни и последствия от встречи с ними могут быть очень тяжелыми. И нельзя в открытую высказывать никаких сомнений - иначе полет не состоится. Государственная комиссия принимает решение об осуществлении полета только в том случае, если все ответственные лица с уверенностью доложили о полной готовности. Хотя каждый член комиссии при этом знает, что уверенность эта внешняя. Настанет время полета, и каждый главный конструктор будет волноваться, как никто другой.
Решения комиссии формулировались очень аккуратно. В них никогда нельзя было прочесть констатации того, что комиссия считает принятые меры правильными и достаточными. В них принималось к сведению заявление главного конструктора, что меры являются таковыми. Была и еще одна, невидимая для многих членов комиссии, особенность этих решений. Председатель Государственной комиссии всегда заранее знал, какой готовится доклад, и еще до начала заседания звонил в ЦК КПСС и советовался, какое решение следует принять. А дальше он действовал в соответствии с достигнутой договоренностью. И я бы не сказал, что это была плохая практика. Промышленность всегда рвалась вперед, а партийная власть, опасаясь негативных политических последствий в случае неудачи, охлаждала этот пыл. В результате достигался приемлемый компромисс.
На этот раз, несмотря на уверенный доклад Мнацаканяна, Государственная комиссия пришла к заключению, что согласиться на автоматическое сближение с пилотом на борту рискованно. Было принято решение о проведении доработок и повторном запуске двух беспилотных кораблей.
Конечно, мы расстроились. Наши полеты опять откладывались. Но изменить ничего было нельзя. Нам оставалось повторять пройденное... Опять потянулись дни, недели, месяцы тренировок...
И тут стряслась беда.