В двадцатые годы нынешнего века тема полетов на Луну и другие планеты проходила в основном по ведомству фантастики. Такое же отношение было и к работам ученых в этой области. «Это фантастика», — подчас с презрением выносили свой приговор видные ученые мужи. И их вроде бы нельзя осуждать. Космические полеты в то время казались фантастикой. Об одной из таких плодотворнейших инженерных идей, которая материализовалась почти через сорок лет после ее опубликования, и о ее творце пойдет рассказ ниже.

«Когда ранним мартовским утром 1968 года с взволнованно бьющимся сердцем я следил на мысе Кеннеди за стартом ракеты, уносившей корабль «Аполлон-9» по направлению к Луне, я думал в этот момент о русском — Юрии Кондратюке, разработавшем эту самую трассу, по которой предстояло лететь трем нашим астронавтам». Это слова одного из специалистов проекта «Аполлон» Джона Хуболта. Именно он был инициатором использования в проекте «трассы Кондратюка», и в упорной борьбе с ведущими специалистами, в том числе с авторитетнейшим Вернером фон Брауном, ему удалось настоять на своем.

Суть идеи заключалась в следующем. Космический корабль остается на окололунной орбите, а на Луну отправляется своего рода «космическая шлюпка» — небольшая ракета. Затем на этой же ракете космонавты стартуют с Луны, стыкуются с кораблем и возвращаются на Землю. Даже число мест предугадал Кондратюк. Основной корабль — трехместный, а легкая ракета, названная специалистами по программе «Аполлон» «лунным модулем», — двухместная.

В 1961 году такая схема высадки на Луну показалась настолько нелепой руководству проекта «Аполлон», что предложивший ее 41-летний Джон Хуболт был даже осмеян.

— Ваши цифры врут! — кричал Максим Фаже, один из ведущих конструкторов космического корабля «Меркурий». Повернувшись к участникам совещания, Фаже предупреждал: — Он заблуждается.

Вернер фон Браун только покачал головой и, обращаясь к Хуболту, сказал:

— Нет, это не годится.

Фон Браун, как и большинство с ним работавших ученых-ракетчиков, отдавал предпочтение другой схеме полета. По ней стыковка производилась не у Луны, а на околоземной орбите. Он предлагал использовать две ракеты типа «Сатурн» — одна должна была нести на борту запас дополнительного топлива, а другая — космический корабль. После раздельного запуска их нужно было состыковать, а затем запустить космический корабль с дополнительным запасом топлива к Луне.

Фаже и другие члены группы, которая стала ядром проекта «Аполлон», ратовали за так называемый прямой полет. По их замыслам огромнейшая ракета, намного больше тех, которые к тому времени рассматривались в проекте, должна была доставить космический корабль непосредственно с Земли на Луну.

Но Хуболт оказался настойчив. После неудачного обращения во многие инстанции он, нарушив субординацию, написал отчаянное письмо заместителю директора НАСА Роберту Сименсу, ставшему впоследствии министром военно-воздушных сил США. Начиналось оно так: «Пережив состояние человека, вопиющего в пустыне, я испытываю ужас при одной мысли об отдельной личности и целых комитетах». Заканчивалось письмо просьбой: «Дайте нам разрешение, и мы доставим людей на Луну в очень короткий срок — и мы обойдемся без всякой хьюстонской империи».

Смелое и откровенное письмо понравилось Сименсу. Он передал его своим помощникам в вашингтонскую штаб-квартиру НАСА. На этот раз руководители проекта отнеслись благосклонно к идее стыковки на лунной орбите, в том числе и фон Браун. «Когда фон Браун изменил свое отношение к стыковке на окололунной орбите в 1962 году (и я уважаю его за это), — сказал Хуболт, — я рассчитывал, что последнее препятствие преодолено».

В 1963 году Хуболт стал консультантом в Принстонской организации аэронавтических исследований. НАСА присудила ему награду «За выдающееся научное достижение», оценив его предвидение и настойчивость. Было признано: настойчивость Хуболта, его одинокая и бесстрашная битва сберегла Соединенным Штатам миллиарды долларов, избавила от многих лет задержки. Такова была цена идеи, которую, по словам американского журнала «Лайф», инженер Хуболт заимствовал у русского автора Юрия Кондратюка, подробно теоретически обосновавшего этот вариант в книге, выпущенной в 1929 году.

История эта показательна еще и тем, что в ней проявилась заслуживающая всяческого уважения и перенятая американская черта: тщательный, скрупулезный поиск передовых научно-технических идей.

...А появился он на свет в Полтаве 9 июня 1897 года под именем Александр Игнатьевич Шаргей. Родителям его была уготована несчастливая судьба, недолгая жизнь. Отец его — Игнатий Бенедиктович Шаргей — был в ту пору студентом Киевского университета. Мать — Людмила Львовна (в девичестве Шлиппенбах) — учительницей в одной из киевских гимназий.

В марте 1897 года в университете прошли студенческие демонстрации. Людмила Львовна, видимо разыскивавшая своего мужа в возбужденной толпе, была арестована. Через четыре года состояние здоровья ухудшилось, и ее поместили в Полтаве в частную клинику для душевнобольных. Позднее Людмилу Львовну перевели в лечебницу «Шведская могила», где она умерла в начале 1910-х годов.

После того, как мать попала в больницу, маленький Саша жил в Полтаве у бабушки Е. К. Даценко. Игнатий Бенедиктович, чтобы не привлекать внимание полиции, бросил учебу в университете и после годичного перерыва продолжил свое образование в Германии в дармштадтской Высшей школе технических наук. Но потом вернулся в Россию и поступил в Петербургский университет.

Мать была безнадежно больна, и отец вступил в гражданский брак с Еленой Петровной Кареевой, своей сослуживицей (старший Шаргей совмещал учебу с работой в страховом обществе). В марте 1910 года у них родилась дочь Нина, а вскоре отец тяжело заболел и скончался летом того же года.

Мачеха с Сашиной сводной сестрой уехала в Петербург, а 13-летний мальчик остался жить в семье бабушки.

Растревожила талант, обратила Сашу в космическую веру научная фантастика. Именно в веру, ибо его упорное желание решать задачи даже не завтрашнего дня, а из призрачного послезавтра иначе, чем верой, не назовешь. Звездные грезы Циолковского инициировал Жюль Верн, а Саша Шаргей увлекся книгой Бернгарда Келлермана «Тоннель» — о сооружении подводной дороги между Америкой и Европой. В русском переводе роман вышел в 1913 году; прочел его Саша_ летом 1914-го во время каникул.

Позже, в 1929 году, сам Александр Шаргей (он к тому времени сменил фамилию, стал Ю. В. Кондратюком) писал: «Первоначально толкнуло мою мысль в сторону овладения мировыми пространствами или, вернее, вообще в сторону грандиозных и необычных проектов редкое по силе впечатление, произведенное прочитанной мною в юности талантливой индустриальной поэмой Келлермана «Тоннель»... Впечатление от келлермановского «Тоннеля» было таково, что немедленно вслед за его прочтением я принялся обрабатывать, насколько позволяли мои силы, почти одновременно две темы: пробивка глубокой шахты для исследования недр Земли и утилизации тепла ядра и полет за пределы Земли. Любопытно, что читаемые мною ранее фантастические романы Жюля Верна и Г. Уэллса, написанные непосредственно на темы межпланетных полетов, не произвели на меня особого впечатления — причиной этому, видимо, было то, что романы эти, написанные менее талантливо и ярко, чем роман Келлермана, являлись в то время для меня явно несостоятельными с научно-технической точки зрения».

«С 16-летнего возраста, с тех пор как я определил осуществимость вылета с Земли, достижение этого стало целью моей жизни».

28 мая 1916 года Александр Шаргей окончил полтавскую гимназию с серебряной медалью и поступил без экзаменов на первый курс механического отделения Петроградского политехнического института. Жить он поселился на Васильевском острове у своей мачехи, которая сумела предоставить ему отдельную комнату.

Недолгой была его студенческая жизнь. Шел третий год мировой войны. Отсрочку от призыва студент получить не успел, и его мобилизовали в армию, направили в школу прапорщиков при одном из юнкерских училищ Петрограда.

Военная карьера не привлекала юношу. Каждое увольнение он проводил в своей комнате на квартире у мачехи. Торопился до отправки на фронт закончить свой труд по космическим полетам. Многие вопросы прорабатывал, еще учась в гимназии. Уже в этой первой работе, так и никак не названной, содержащей 104 страницы рукописного текста, имеются наметки будущей «трассы Кондратюка». Любопытно отметить, что юноша и слыхом не слыхивал ни о Циолковском, ни о зарубежных пионерах космонавтики, и тем не менее он самостоятельно получает многие результаты Циолковского, а кое в чем идет и дальше него.

После скорого военного обучения Александру присваивается звание прапорщик, и он направляется на Турецкий фронт. Пребывание там было непродолжительным. В Петрограде произошла Октябрьская революция, и одним из первых декретов нового правительства был «Декрет о мире». Началась всеобщая демобилизация. Трудна и опасна была обратная дорога на родину в Полтаву. Пришлось преодолеть турецкие и белогвардейские кордоны. Начиналась гражданская война. На Северном Кавказе Александра мобилизуют в белую армию. При первой же возможности он дезертирует и возвращается в Полтаву.

В родном городе — немецкие оккупанты и воинство гетмана Скоропадского. Приходится скрываться у гимназического однокашника, ибо показываться на улице опасно: могли мобилизовать в армию.

В июне 1918 года Шаргей приезжает в Киев. Туда же переехала мачеха с его сестрой. Много профессий перепробовал Александр, чтобы прокормиться, и все-таки не забывал о космосе. Начал работать над новой рукописью, которую назвал «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Это загляд в будущее — вперед на сорок лет!

К осени 1919 года рукопись закончена. Всего 144 страницы рукописного текста — а сколько научных пророчеств, в том числе и будущая трасса на Луну.

«...Полеты на ракете в мировое пространство ничего удивительного и невероятного не представляют... для осуществления этого предприятия необходимы опыты, опыты и опыты в постепенно увеличивающемся масштабе...» Эти строки написаны двадцатидвухлетним неудавшимся студентом в драматическом 1919 году, когда народ был занят не космосом, а сугубо земными проблемами.

1 августа 1919 года Киев заняли войска Деникина. Ему нужны солдаты. В армию забирают всех, кто способен носить оружие. В строю оказывается и Александр Шаргей. И опять бежит. С помощью знакомых обосновался в местечке Малая Виска Херсонской губернии.

1921 год. Откатывалась гражданская война. Казалось бы, передышка... Но Александр Шаргей — бывший прапорщик, восемь месяцев служил в белой армии. Поди же докажи свою невиновность! Как бы уцелеть. Ходили слухи о массовых расстрелах белых офицеров, даже тех, кто дал клятву лояльности новой власти.

Боялись за Александра его мачеха и сестра. Елена Петровна достала через знакомых документы Юрия Васильевича Кондратюка. Так Александр Шаргей стал Юрием Васильевичем Кондратюком, родившимся в 1900 году в городе Луцке Волынской губернии. Всю жизнь клял себя Александр за псевдоним.

В Малой Виске Александр — Юрий работал сперва на мельнице, затем на сахарном заводе. Здесь он пишет третий вариант прославившей его работы. Он было попытался продолжить образование, вернуть себе настоящее имя, но обстоятельства ополчились против него: заболел тифом.

«В 1925 году, когда работа уже подходила к концу и когда удалось наконец разыскать «Вестник воздухоплавания» за 1911 год с частью работы К. Э. Циолковского, я, хотя и был отчасти разочарован тем, что основные положения открыты мною вторично, но в то же время с удовольствием увидел, что не только повторил предыдущее исследование, хотя и другими методами, но сделал также и новые важные вклады в теорию полета», — писал впоследствии Кондратюк профессору Рынину.

Кондратюк делает попытку опубликовать свой труд. Летом 1926 года рукопись, названную позже «О межпланетных путешествиях», он посылает в Москву в Главнауку (Главное управление научных, научно-художественных и музыкальных учреждений при Наркомпросе; в 1922 — 1933 годах оно руководило работой академий, научных обществ, НИИ, научных библиотек и других учреждений).

В предисловии он отмечает, что его работа «в своих основных частях» написана в 1916 году, «после чего дважды подвергалась дополнениям и коренной переработке». Там же он безоговорочно признает приоритет К. Э. Циолковского «...в разрешении многих основных вопросов», хотя автор «...так и не получил возможности ознакомиться не только с иностранной литературой по данному вопросу, но даже со второй частью статьи инженера Циолковского, помещенной в журнале за 1912 год».

Кондратюк едет на станцию Крыловская Северо-Кавказской железной дороги, где сооружается большой элеватор. Здесь, на стройке, его талант изобретателя нашел применение.

А что же с рукописью? Главнаука послала ее в Научно-технический отдел ВСНХ. В то время коллегию НТО ВСНХ возглавлял член Президиума ВСНХ, председатель Главконцесскома Л. Д. Троцкий. Он направил в секретариат коллегии следующее письмо:

«19/1 — 1926 г.

Посылаю Вам работу молодого ученого (Ю. Кондратюка) о полете на Луну и на другие столь отдаленные станции. Прошу дать ее на заключение».

На письме — резолюция Флаксермана: «На заключение В. П. Ветчинкина. 19/1 — 26».

Так рукопись попала к Владимиру Петровичу Ветчинкину — авторитетнейшему специалисту в области аэродинамики и динамики полета, энергичному популяризатору космических полетов.

В своем отзыве Владимир Петрович подробно разбирает 12 глав рукописи и отмечает: «механик Ю. Кондратюк представляет собой крупный талант (типа Ф. А. Семенова, К. Э. Циолковского или А. Г. Уфимцева), заброшенный в медвежий угол и не имеющий возможности применить свои способности на надлежащем месте... Работу тов. Кондратюка можно напечатать и в том виде, какой она имеет сейчас. В дальнейшем можно было бы соединить его работу с работой других авторов по тому же вопросу... с тем чтобы издать хороший коллективный труд (подобный труд был издан лишь в 1964 году. — В. Р.): но такая книга не может быть написана быстро, и ради сохранения приоритета СССР не следует откладывать печатания готового труда из-за возможности написания нового, более хорошего...

Кроме напечатания работы тов. Кондратюка, самого его в случае его согласия следует перевести на службу в Москву, ближе к научным центрам; здесь его таланты могут быть использованы во много раз лучше, чем на хлебном элеваторе, здесь и сам Кондратюк мог бы продолжить свое самообразование и работать плодотворно в избранной области. Такие крупные таланты-самородки чрезвычайно редки и оставление их без внимания с точки зрения Государства было бы проявлением высшей расточительности.

12.IV.26 г.».

Из ЦАГИ, авиационного мозгового центра, где работал Ветчинкин, в НТО ВСНХ пришло письмо:

«Тов. Флаксерману.

Уважаемый товарищ!

Как Вы помните, запиской от 19 января 1926 г. Троцкий препроводил Вам на заключение работу некоего т. Кондратюка «О межпланетных путешествиях».

НТО в лице инженера-механика т. Ветчинкина дан благоприятный отзыв о работе, причем в заключении указывалось, что самого т. Кондратюка следовало бы перевести на службу в Москву.

Отзыв НТО был доведен до сведения автора и одновременно, по поручению тов. Л. Д. Троцкого, было запрошено мнение тов. Кондратюка относительно перевода его в Москву. В настоящее время мы получили от Кондратюка письмо, из которого видно, что он очень хотел бы получить возможность работать в одном из исследовательских институтов в Москве.

Направляя Вам это письмо, мы просим НТО оказать т. Кондратюку всемерное содействие и не отказать, уведомить нас о последовавшем.

На письме резолюция:

«В коллегию, 7.09.26 г.».
«Слушалось на коллегии, 14.09.26 г».

Все вроде бы складывалось удачно для Кондратюка, но неизвестные пока обстоятельства круто изменили ситуацию. Об этом свидетельствует письмо из ЦАГИ:

«Возвращая при сем письмо Секретариата тов. Троцкого, ЦАГИ сообщает, что тов. Ветчинкин, сообщая свое мнение о желательности перевода т. Кондратюка на службу в Москву, руководствовался целью предоставить т. Кондратюку возможность пополнить свои знания всеми способами, какие имеются в центре, дать т. Кондратюку возможность немедленно получить ответы по интересующим его вопросам, но не предполагал перевода его для работы в исследовательский институт, тем более что тов. Кондратюк по-видимому не имеет достаточной научной подготовки для ведения научно-исследовательской работы.

В частности, и вопрос о «межпланетных путешествиях» не стоит еще на очереди.

Таким образом вопрос стоит о переводе, в случае если это возможно, т. Кондратюка в какой-либо из крупных центров на работу по его же специальности (на элеваторе).

Член коллегии — Вл. Архангельский».

Свет на неожиданную концовку в этой истории могло бы пролить письмо Кондратюка, поступившее в секретариат НТО ВСНХ 28 сентября 1926 года. Но оно среди писем отсутствует.

Впоследствии Кондратюк никогда не упоминал об этой переписке. Вероятно, из-за того, что к ней был причастен Троцкий.

Как развивались события дальше? Главнаука решила выделить 300 рублей на издание книги при условии ее сокращения. Осенью 1926 года Кондратюк закончил доработку рукописи и изменил заголовок. Под названием «Завоевание межпланетных пространств» она и войдет в историю. А пока он отправляет ее обратно в Москву на окончательное редактирование, которое предложено сделать Ветчинкину. Рукопись стали готовить к изданию.

Тем временем Кондратюк переехал в Сибирь, по-прежнему занимается зернохранилищами. И по сей день стоит в городе Камень-на-Оби грандиозное деревянное сооружение, собранное без единого гвоздя. На нем висит памятная доска с надписью: «Самое большое деревянное зернохранилище в мире на 10 тысяч тонн. Построено в 1930 году по проекту и под руководством Ю. В. Кондратюка». Кондратюк назвал свое творение «Мастодонтом». Несколько таких сооружений было возведено им в разных местах Сибири.

А между тем Главнаука не выполнила свое же обещание о выпуске книги. Скромные средства, которые поначалу были обещаны, предоставить отказались. Два с половиной года «тянули резину» Главнаука и ГИЗ (так сокращенно называлось Государственное издательство, где готовилась рукопись к печати), да так и подготовленную уже к набору ее вернули автору. Мало того, Главнаука отказалась даже посодействовать в ее выпуске за счет автора в одной из типографий для научных изданий.

Деньги на издание у Кондратюка в то время были: он получил вознаграждение за одно из своих изобретений для элеватора. В Новосибирске «пробить» типографию оказалось легче, чем в Москве. Кондратюк сумел получить разрешение Сибкрайлита и издал книгу за свой счет в типографии Сибкрайсоюза. В январе 1929 года книга «Завоевание межпланетных пространств» увидела свет. В ней всего 73 страницы и 6 листов схем и чертежей. Такова история тоненькой книжки, сэкономившей американцам миллиарды долларов.

А какова дальнейшая судьба ее автора? Летом 1930 года по доносу он и ряд сотрудников Хлебстроя были обвинены во вредительстве и арестованы ОГПУ.

Через несколько месяцев предварительного заключения всех арестованных без предъявления обвинительного заключения и без суда приговорили к различным срокам лишения свободы. Кондратюку дали три года. Позже по протесту прокурора Верховного суда СССР П. Л. Красикова всем осужденным лагеря заменили ссылкой в Западную Сибирь. С июня 1931 года Кондратюк направлен на работу в одно из проектных бюро ОГПУ при Кузбасстрое в Новосибирске.

В тюрьме он узнал, что объявлен конкурс на проект огромной ветроэлектрической станции. На каких-то обрывках бумаги набросал эскизы, привел расчеты и отправил специалистам. Его вариант высоко оценили и при содействии Серго Орджоникидзе, по чьей инициативе проводились эти работы, в апреле 1932 года Кондратюка освобождают из ссылки и предлагают принять участие в разработке проекта.

В печати промелькнуло сообщение, что в 1933 году во время одного из приездов в Москву у Юрия Васильевича была встреча с Королевым в ГИРДе. Он будто бы пригласил его на работу. ГИРД лишился Цандера, который умер от тифа, и приход Кондратюка был весьма желателен. Но Юрий Васильевич отказался от предложения. Видимо, причина была не в проекте Крымской ветроэлектростанции, в который он уже с головой окунулся, а в боязни анкетных проверок. Ведь ГИРД финансировался Управлением военных изобретений РККА. А Кондратюк даже не знал своих формальных родителей, их имени-отчества, чем они занимались до революции. Кроме того, у него была судимость, он был освобожден, но не реабилитирован. (Полностью был реабилитирован лишь в 1970 году.) Поэтому он и не лез в начальство, а довольствовался небольшими должностями.

Вместе с Кондратюком над проектом ветроэлектростанции работал будущий главный конструктор Останкинской телебашни Н. В. Никитин и будущий главный инженер ее строительства Б. А. Злобин. Оба они считали себя учениками Кондратюка. Некоторые решения, заложенные в проект 165-метровой бетонной башни для ветроэлектродвигателя, которая разрабатывалась под руководством Кондратюка, были использованы при строительстве Останкинской башни. «Юрий Васильевич был самым талантливым инженером, которого мне пришлось встретить за всю свою жизнь», — сказал об учителе Никитин.

После того как Орджоникидзе застрелился, все работы были спущены на тормоза.

В июле 1941 года Кондратюк уходит в народное ополчение. Долгое время о его судьбе не было известно. Ходили всякие слухи. Космонавт В. И. Севастьянов, изучавший архивные материалы о Кондратюке, рассказывает: «Судьба, которая, мне кажется, всю жизнь мстила Кондратюку за то, что он жил под чужим именем, и после его смерти сыграла злую шутку. После окончания войны при разборе фашистских архивов были обнаружены документы, вроде бы свидетельствующие о том, что Ю. В. Кондратюк работал у Вернера фон Брауна на ракетной базе в Пенемюнде. Кое-кто быстро поверил в то, что Кондратюк оказался предателем...

А суть дела такова. В фашистских архивах обнаружили половину тетради Кондратюка с формулами и расчетами по ракетной технике. Там указывались его фамилия, имя и отчество. Тетрадь нашел на поле боя какой-то немецкий солдат и принес своему командиру. Вскоре она попала специалистам по ракетной технике. Сделали запрос в лагеря военнопленных. И надо же быть такому совпадению — нашелся полный тезка и однофамилец — Юрий Васильевич Кондратюк. Его спросили: «Твоя тетрадь?» Чтобы вырваться из лагеря, он сказал: «Да». Но когда однофамильца привезли в Пенемюнде и потребовали включиться в работу, выяснилось, что он имел образование в объеме трех классов...»

Последние годы вроде бы приоткрыли завесу. В 1988 году вышла брошюра Б. И. Романенко «Юрий Васильевич Кондратюк», и летом того же года многомиллионная аудитория телезрителей увидела интересный телефильм «Что в имени тебе моем», снятый по сценарию космонавта В. И. Севастьянова. Люди узнали подлинное имя Кондратюка и дату его смерти. Он будто бы погиб 3 октября 1941 года на территории Кировского района Калужской области.

Но и после этого Кондратюк вновь задал загадку. Обнаружилась его переписка с любимой женщиной. Последнее письмо, полученное ею от Юрия Васильевича, было датировано 2 января 1942 года. Посланное в начале января ее письмо вернулось обратно «из-за невозможности вручить адресату».

Видимо, предположение о его гибели в начале 1942 года имеет больше оснований. Так что ореол притягательной тайны вокруг Кондратюка — Шаргея отнюдь не рассеялся.

Как-то в Крыловской Кондратюк сказал коллегам: «Видите над элеватором Луну? Я полечу туда». Он не полетел. Полетели другие, по его трассе.

...После запуска в СССР в 1957 году искусственного спутника в США начали лихорадочно изучать всю советскую литературу по космонавтике. При библиотеке конгресса был создан библиографический отдел советской космической литературы, в котором оказалась и книга Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств», изданная автором на свои деньги в Новосибирске тиражом 2000 экземпляров. В 1960 году книга была переведена на английский язык.

Интересно, что запуск советского спутника вызвал не только шок в Вашингтоне, но и повернул американскую молодежь к техническим специальностям, а в ту пору популярны среди них были гуманитарные занятия. Об этом неизвестном для меня факте я узнал в разговоре с вице-президентом Всемирной организации научной фантастики американским писателем-фантастом Фредериком Полом. Жаль, что у нас спустя тридцать лет после запуска спутника ситуация наблюдается обратная. Пожалуй, никогда еще престиж инженерного труда не был у молодежи столь низок, как сейчас. И это в эпоху НТР...

Сподвижник С. П. Королева академик Б. В. Раушенбах отметил, что работы Кондратюка напоминают проект. В подходе автора виден будущий главный конструктор космической техники. В его поле зрения широкий круг вопросов, чувствуется желание достигнуть нужных результатов простейшими средствами, «он «выхватывает» отдельные вопросы, относительно которых у него возникают опасения, что они станут узловыми при практической реализации его проекта». «...Я думаю, что, если бы он был жив и мог бы работать в области ракетной техники после войны, он был бы таким, как Королев...»