¹Рассказ написан еще до запуска первого искусственного спутника. - Прим. автора.

После того как орбитальная станция с бешеной скоростью прокрутилась целый месяц вокруг Земли, была проведена смена экипажей.

Первые «орбитальцы», как и было предусмотрено, вернулись на ракетоплане и благополучно приземлились неподалеку от Нью-Йорка. Восторженная встреча ожидала пионеров космоса, и самые крупные газеты, не скупясь на доллары, оспаривали друг у друга право взять у путешественников первое интервью.

Однако их отчеты не удовлетворили любопытства просвещенной публики. Ученые и техники уже давно вычислили все, что могло произойти во время этого эксперимента, и потому то, что там случилось, уже было предвидено до последнего штриха и всякому известно заранее. И вскоре всем стало ясно, что новая информация была не более чем подтверждением теоретических расчетов. Орбитальная станция собиралась в космосе. Отдельные ее части доставляли на место ракеты. Единственным недостатком было то, что не прибыла ракета с оборудованием, которое должно было придавать станции вращательное движение, что в свою очередь компенсировало бы отсутствие земного тяготения и, таким образом, сделало бы пребывание космонавтов на станции более комфортабельным. Из-за этого космонавтам пришлось целый месяц жить в состоянии невесомости. Но и это было уже всем известно. Со времен Уэллса даже дети знают, к чему может привести невесомость. Бесчисленные романы и кинофильмы поведали нам о космонавтах, которые, случайно ткнув пальцем в одну стенку, тотчас оказывались у противоположной или при каждом шаге подпрыгивали до потолка.

Моя профессия журналиста толкала меня на поиски неизведанного, однако я не находил ничего, кроме изрядно затасканных штампов. И тогда я пристал к одному из пассажиров орбитальной станции, надеясь выудить у него какие-нибудь пикантные подробности.

— Должна же была эта невесомость привести к каким-то необычным ситуациям! — настаивал я.

— Да нет, что вы. Уверяю вас...

— И все же?..

Он задумался на секунду. Я чуть было не встал перед ним на колени. Тогда он нахмурился.

— Был, пожалуй, один случай... — начал он. — Но я об этом не стану рассказывать... Ни за что! Порасспросите Джо...

На орбитальной станции Джо числился простым уборщиком, так сказать чернорабочим. Поскольку все предметы там были невесомы, то так называемая физическая работа почти не требовала усилий, и он один неплохо со всем справлялся.

Однако по возвращении на Землю Джо сразу же куда-то исчез. В отличие от других героев космоса, которые ездили с приема на прием без передышки, Джо испарился из Нью-Йорка, не дав ни одного интервью. Впрочем, роль его была так скромна, что никто и не вздумал его разыскивать.

— Порасспросите Джо, — повторил мой собеседник. — Только он и может вам рассказать нечто забавное, а ведь вам именно это и нужно?

«Порасспросите Джо», — с досадой сказал мне другой пассажир орбитальной станции, когда я задал ему подобный вопрос. «Порасспросите Джо, — бросил мне начальник станции, когда я добрался и до него. — Что касается меня, то я не желаю слышать ни об этом типе, ни об его истории. Это просто кошмар для всей экспедиции, a pain in the neck¹».

1 Букв.: головная боль, заноза (англ.).

Я был заинтригован и отправился на поиски Джо. Отыскать его мне удалось вдали от Нью-Йорка и от всех автострад, в маленьком городишке, где он поселился по возвращении из космоса. Джо оказался эдаким здоровым малым с круглым лицом. В его голубых доверчивых глазах не было и тени недоброжелательства, наоборот, внимательный наблюдатель мог сразу определить, что хозяин их — невинная жертва, из тех, кто непременно попадает в сети, которые ангел Странного и Необычного расставляет бесхитростным душам. Поэтому я не стал с ним лукавить и сразу представился корреспондентом крупной газеты, мечтающей опубликовать его воспоминания. К моему невыразимому изумлению, он наотрез отказался со мной говорить. Но я настаивал. Тогда он рассердился и выставил меня за дверь. Еще более заинтригованный, я позвонил в редакцию — заручиться материальной поддержкой. Вернувшись к Джо, я не дал ему раскрыть рта и сразу предложил за его доверительные сведения весьма значительную сумму. Будь Джо один, он бы наверняка отказался, но при нашем разговоре присутствовала Бетти, его жена, мое предложение ее соблазнило, и она что-то зашептала мужу. Джо долго колебался, но в конце концов Бетти его убедила.

Я перевел рассказ Джо как можно точнее и жалею только, что мне не удалось сохранить все красочные особенности американской разговорной речи.

— Необычайные ситуации, говорите? — начал Джо. — Ладно, будут они вам. Я не хотел об этом рассказывать, потому что хвалиться особенно нечем, но уж если на то пошло, то я не виноват, что так оно получилось, и, раз есть люди, готовые заплатить, чтобы узнать, как все было на самом деле, не такой я дурак, чтобы отказываться от денег. Только вот что, не мастак я рассказывать, да и случай этот немного того, с закавыками.

— Валяйте, Джо! Я уверен, именно такие истории заинтересуют наших читателей. Не думайте обо мне и рассказывайте, как умеете.

— Ну ладно, поехали. Все началось с этой выдумки Бетти, моей Бетти...

— Вашей жены, Джо?

— Да, сэр, моей жены. Она была в экспедиции горничной, вы, наверное, об этом не знаете, в газетах про это не писали. А моей невестой она стала еще до полета этой штуки, «сателлита», как они ее называли. Мы давно собирались пожениться. Так вот, пришла ей в голову распрекрасная идея отпраздновать нашу свадьбу в этой штуковине. Такое, клянусь, только женщине и может прийти в голову, хотя поначалу идея была вроде как идея, не глупее любой другой.

Выгоды я в этом не видел никакой, но и убытков не ожидал. Чтобы доставить Бетти удовольствие, поговорил я с боссом, начальником экспедиции, — он ко мне хорошо относился. Босс не стал возражать, наоборот, ему это вроде бы понравилось.

— С нами должен лететь падре, вот он вас и обвенчает, — сказал он, — а сам я, как капитан, скреплю гражданский брак, как бывает иной раз на кораблях. — Похоже, все это очень его забавляло.

Значит, все были согласны и решили поженить нас, когда «сателлит» соберут и в нем можно будет поселиться. Босс, наверное, думал, что это прибавит мне усердия.

Ладно. Полетели мы. Как проходил полет, мне незачем рассказывать, вы и так все знаете. Прибыли мы в назначенное место в космосе и начали крутиться вокруг Земли посреди частей «сателлита», заброшенных туда раньше нас.

Вышел я из ракеты в скафандре и принялся за работу, повторяя себе: чем раньше закончится монтаж, тем скорее я женюсь на моей Бетти и буду с ней миловаться до возвращения на Землю.

Монтаж шел быстро. Надо вам сказать, что без этой хреновины, или как его там, тяготения этого, работать мне было гораздо легче. Вначале, правда, голова малость кружилась, когда под ногами нет ничего, где-то там Земля и океаны мелькают, как сумасшедшие, но мне все как следует растолковали, так что я не очень удивился, а потом и вовсе перестал обращать внимание. Тут еще нужно было координировать свои движения, штука, скажу вам, не простая. Там, наверху, если ты изо всех сил толкаешь железную балку, то кувырком отлетаешь назад, а когда завертываешь гайку, то начинаешь вокруг нее крутиться. Но главный механик объяснил мне, как надо пользоваться реактивным пистолетом, чтобы компенсировать всякие промашки, и скоро я уже орудовал всеми этими инструментами как своими и ничего не боялся.

Значит, собрал я части этого «сателлита» вокруг себя и начал их подгонять и прилаживать. Работа эта забавляла меня; за пять дней мы все закончили, и я ни капельки не устал. Конечно, мысль о нашей свадьбе прибавляла мне сил. Мне казалось, что я зарабатываю право на мою Бетти.

Всего пять дней, сэр, и ни одним больше, понадобилось, чтобы собрать станцию. Вы знаете, какой она формы, все газеты ее описывали: такое здоровенное колесо, в котором все пассажиры находятся в ободе, конечно достаточно большом и, конечно, герметичном. Недоставало лишь одной детали. О ней мало говорили, но прошу отметить: как раз этот механизм должен был вращать наше колесо, как волчок. Так вот, его и не оказалось. Ракета с ним не прибыла. Может, она свернула к Луне. Может, свалилась в океан. Короче: не было ее, и точка!

— Ничего страшного, — сказал мне босс, когда я доложил о пропаже. — Как-нибудь обойдемся. Прожили мы без тяготения пять дней, и никто не жалуется. Надо только быть внимательнее. Я предупрежу экипаж.

И вот собрал он нас всех и начал рассказывать об ощущениях, которые возникают при этом самом отсутствии тяготения. Все его слушали вполуха, особенно я, потому что думал о Бетти. К тому же все это мы уже знали по кино и по первым тренировкам. Но босс наш любил читать наставления, и многие его слова я потом припомнил. «Это принцип действия и противодействия, — примерно так говорил он. — Это физика. Каждый толчок отбрасывает вас от препятствия в сторону, противоположную направлению толчка. Вы можете полететь вверх или вниз, направо или налево, потому что нет больше тяготения, чтобы вас удержать».

Мы ему сказали, что все хорошо поняли. И тогда меня начали поздравлять и хвалить за быструю сборку «сателлита». А я думал про мою Бетти и про обещания босса. Он понимал это. Он человек что надо. И вот с согласия падре он решил отпраздновать открытие станции, а заодно и нашу свадьбу. Чтобы была одна торжественная церемония. Я был доволен и горд, чего уж там говорить. Мне казалось, это я сам построил дом для себя и моей Бетти. И какой дом! Спутник Земли, сэр. Ни много ни мало! Вроде маленькой Луны. Помнишь, Бетти, как мы все тогда радовались?

— Было бы из-за чего! — огрызнулась Бетти. — По мне, так любой сарай лучше.

— Дай же мне рассказать... Никогда я не забуду эту свадьбу, сэр. Все вошли в «сателлит». Задраили люки. Кондиционеры работали хорошо. Все было прекрасно.

Все было прекрасно, но только не было тяготения.

Хватаясь за стены руками, мы кое-как доплыли до своих кают. Договорились, что соберемся через час в салоне для торжественной церемонии. Не буду говорить, как я намаялся, пока переодевался. Но все же мне это удалось. Выхожу я в коридор и как раз встречаю Бетти, которая тоже вышла из своей каюты. Когда я увидел ее, сэр, то чуть не умер.

— Но почему, Джо?

— Потому что она висела вверх ногами, вниз головой, зацепившись за люстру! Вот какой увидел я мою Бетти, сэр, в наряде новобрачной, который окружал ее словно белое облако. Клянусь вам! Помнишь, Бетти?

— Это ты стоял вверх ногами! — сказала Бетти. — Думаешь, меня это не потрясло?

— Нет, это она была вверх тормашками, поверьте мне, сэр. И шла по потолку, что бы она сейчас ни говорила. И конечно, едва заметив меня, она начинает вопить как резаная и упрекать меня, что, мол, я не могу вести себя пристойно даже в день нашей свадьбы. Я не мог больше этого слышать. И оттолкнулся и поднялся к ней. Перевернул ее, как блин на сковородке, а потом еще одним толчком спустил вниз, где и следовало быть новобрачной. Но она, знаете ли, упряма. Она не хотела согласиться, что это я был в нормальном положении. Пришлось показать ей, где находится прибитый ковер, а где светильники. Наконец она успокоилась, и, цепляясь за что попало, мы добрались до салона.

А там, сэр, шло свое кино. Члены экипажа только что прибыли и никак не могли договориться, где у них верх, а где низ. Вы скажете, что там была мебель. Конечно, стол и стулья были привинчены к полу, если бы не это, не знаю уж, чем бы все кончилось. Но попробуйте уговорить людей, которые потеряли голову! А тут еще этот, как его, дух противоречия, который всегда разыгрывается в таких случаях неизвестно почему! Короче, половина из них держалась на потолке головами вниз и уверяла, будто именно они и есть нормальные. Особенно падре — тот и слышать не хотел, чтобы перевернуться. Он орал, что в таких непристойных позах не может дать благословения. Говорю вам, мы потеряли на споры добрую четверть часа, пока наконец все не приняли более или менее вертикальное положение.

Но вот все устроилось, и нас обвенчали. Падре, а следом за ним босс произнесли свои речи о том, что, мол, теперь мы с Бетти соединены навечно и да пребудем вместе в радости и в печали. Не стану вспоминать, какой чудной у них был вид, когда они говорили все это и многое другое, цепляясь за стулья. И про свадебный ужин тоже нечего говорить: попробуйте-ка поесть, а главное — выпить в невесомости! Но обо всем этом мы знали заранее и кое-как справились с помощью тюбиков и соломинок. Да и не об этом я хотел бы рассказать.

Когда мы закончили пировать, было уже поздно. Моя Бетти и я мечтали наконец остаться одни. В экипаже посмеивались и подмигивали нам, как это бывает на всех свадьбах на Земле. В общем, пришел час, когда все сделали вид, будто уже не обращают на нас внимания. И тогда мы с моей Бетти, цепляясь за что попало и друг за друга, удалились в нашу спальню.

Тут Джо умолк и долго сидел, вперив взгляд в пространство, словно завороженный картинами, которые всплывали в его памяти.

— Продолжайте же, Джо! — взмолился я. — Главное, не смущайтесь. Рассказывайте все подряд. Весь мир жаждет воспользоваться вашим опытом.

— Да уж, опыт был что надо! Ну вот, значит, входим мы в спальню, которую я сам убрал и приготовил. Босс сказал, чтобы я взял, что захочу, а уж в смысле комфорта на «сателлите» было все... кроме тяготения!

Ладно. Вошли мы. Я запираю дверь. Ведь я человек простой! Обнимаю Бетти и начинаю ее целовать. Скажите, это естественно, а? Я столько мечтал об этой минуте, и она, моя Бетти, тоже была не против. И вот мы целуемся, милуемся и голова идет у нас кругом — вам ведь известно, как это бывает. И одной руки, мне кажется, уже мало, и я выпускаю дверную ручку, да и вы бы так сделали на моем месте. Я уже ни о чем не думал, да и Бетти тоже. Мы забылись... Мы решили, что... Э, да что там говорить: продолжалось это недолго, всего несколько секунд, не больше. Мы очнулись от удара... Да еще какого! Меня словно хватили дубинкой! Я думал, башка разлетится... Какие уж тут поцелуи! Никогда не забуду лица Бетти. У нее, наверное, искры посыпались из глаз...

— У меня до сих пор зуб шатается, — сказала Бетти.

— В ту минуту, сэр, я подумал, что кто-то из приятелей сыграл с нами злую шутку. Но какие там шутки! Мы здесь были одни. Просто в забывчивости мы чуть-чуть приподнялись на носки, и толчок от пола отправил нас по прямой линии к потолку, в который мы и врезались головами. Точно, как рассказывал босс. Всякий толчок посылает вас в противоположном от препятствия направлении. В соответствии с правилами физики, как он говорил. Но если это случится с вами, сэр, в подобную минуту, плевать вам будет на все правила физики, это я вам гарантирую.

— Понимаю, Джо. Я вам сочувствую. Ну а дальше?..

— Сейчас узнаете. Погодите, на чем это я остановился?.. Ага, значит, когда я все понял, я постарался успокоиться и успокоить Бетти, которая, само собой, нервничала. Я снова обнял ее. Оперся одной рукой о потолок. Рассчитал силу толчка. Прицелился и спустился с моей Бетти точно на большое кресло. Здесь я был спокоен: кресло было крепко привинчено к полу и не могло взлететь. Отдышался я и говорю Бетти: «Ничего, беби, не волнуйся. Мы позабыли об этой чертовой невесомости. Надо только привыкнуть. Скоро мы и замечать ее не будем». «Ох, Джо, — захныкала она, — мне так чуднó: все время надо за что-нибудь цепляться! Так чуднó...»

Должен сказать, сэр, я тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Какой тут комфорт? Надо вам объяснить: я усадил ее себе на колени и держал за талию правой рукой. А левой, черт побери, мне приходилось держаться за ручку кресла, и надо было не забывать об этом, потому что иначе нам грозило новое вознесение. Я так этого боялся, что не мог по-настоящему думать о ней, моей Бетти. И она тоже; когда я пробовал ее ласкать и поддразнивать, она вся начинала дергаться, и я терял голову и уже не думал о проклятом кресле и о том, что нужно за него держаться. Понимаете? Ну и вот! Если моя левая рука отпускала кресло, мы вдвоем взлетали к потолку, а если моя правая рука пыталась ее погладить где-нибудь кроме талии, она, моя Бетти, каждый раз взлетала с моих коленок и едва не уносилась от меня куда-то в самых невероятных направлениях. Поверьте, сэр, я едва успевал поймать ее за волосы, за пальцы, за ноги — за что только мог уцепиться. Скажу вам, это очень меня раздражало.

— Понимаю вас, Джо.

— Не думаю, что это можно понять, пока сам не испытаешь. Эти руки, ноги и прочее, когда все выскальзывает у тебя из рук, словно ящерица, могут вас довести до такого — ой-ой-ой! — вы себе и представить не можете. Я по характеру скромный парень, клянусь вам. И не хотел быть с моей Бетти грубым... А ей вся эта чепуха вроде даже начинала нравиться.

— Тоже мне, придумаешь! — запротестовала Бетти.

— Ничего я не придумываю. Ей это вроде было смешно. Она плавала себе в комнате, как в ванне. Она мне никак не помогала, и я один должен был делать все, а я истекал кровавым потом. Я уже испробовал все положения. Зацеплялся ногами за ножки кресла, чтобы хоть обе руки у меня были свободными, — вы представляете? С ума можно сойти! И никакого толку. Все время приходилось думать о невесомости и о Бетти, о Бетти и о невесомости, и это было свыше моих сил.

— Я полагаю, на вашем месте никто бы не вышел из положения лучше вас, Джо. Продолжайте, пожалуйста!

— Ну да, длилось все это какое-то время со взлетами и падениями, как я вам и говорю. А потом я сказал себе: хватит миндальничать! Чего уж там притворяться, и мне и моей Бетти...

И вот, держась кое-как за кресло, начал я ее разоблачать. Надо вам напомнить, что была она одета в свой брачный наряд с финтифлюшками всякими — очень ей так хотелось, несмотря на обстоятельства: платье длинное, вуаль, венчик с флердоранжем и прочее. Через минуту все эти штучки замелькали по комнате, отскакивая от стен и возвращаясь к нам, когда я их отпихивал слишком сильно, а потом начали плавать посередине. Точно помню. Ведь свет-то горел... А как же еще? В таких условиях темнота была бы слишком опасной. Так вот, все это белое и прозрачное летало туда и обратно перед лампочками, словно облачка, гонимые ветром. Как сейчас помню. Похоже было, будто солнце каждую минуту скрывается и снова появляется! Умереть от смеха! Помню, взглянул я вверх и увидел вуаль с цветочками в метре над ней — ну в точности нимб, как над ликами святых. Я прямо обалдел!

— Но как это было поэтично, Джо!

— А я разве говорю нет? Только я думал не об этом. Меня другое занимало. В ту минуту, понимаете, я хотел любой ценой добраться до постели. Я уже говорил вам: человек я деликатный. Но мне все же не хотелось провести свою брачную ночь в кресле. Поэтому из-за этой проклятой невесомости нужно было все рассчитывать.

Я обнял Бетти покрепче. Рассчитал свой толчок... Да-да, сэр, приходилось рассчитывать, и у меня уже от этого раскалывалась голова! Я оттолкнулся от кресла и ухитрился приземлиться вместе с моей Бетти точно посреди одеял. Я уцепился за ночной столик. Осторожненько уложил мою Бетти на одеяла и сказал: «Не шевелись, беби... главное, не шевелись! Ни одного движения! Лежи, вытянув ноги, как в море, будто ты поплавок. Только не дыши глубоко. Закрой глаза и жди меня. Сейчас я к тебе приду».

Она сделала, как я ей велел, сэр, а я отлетел к креслу и тоже кое-как разделся. Не хотелось мне пугать ее, сэр, даже при этих проклятых обстоятельствах, — ведь она была невинная девушка!

— Подобные поступки делают вам честь, Джо. Продолжайте!

Он заколебался и на некоторое время умолк.

— Да разве такое можно рассказывать? — вопросил он наконец.

Стараясь быть как можно терпеливее, я убедил его, что можно. И он продолжил свой рассказ:

— Так вот, сэр, должен признаться. Когда я снял с себя все, что можно, и был голым, как червяк, и когда я увидел мою Бетти, тихонечко лежащую на постели в таком же наряде, я почувствовал что-то вроде электрического разряда. Я потерял голову, говорю вам честно. И, ни о чем другом не думая, бросился к Бетти. Ведь мы же обвенчались, — какого черта?

— Понятно, Джо. Отпускаю вам все ваши прегрешения.

— Понять-то оно, может, и можно, но как это было неосмотрительно с моей стороны. Я снова забыл об этой, будь она проклята, невесомости! И снова не рассчитал свой рывок! Да по правде сказать, и не пытался, все было, как это, инстинктивно. Я пролетел над ней и даже ее не коснулся. Пролетел, как планер, над ее горячим телом и не смог ни за что зацепиться. Она лежала в одном метре от меня, и я не мог ее коснуться. Я врезался головой в перегородку над кроватью и отлетел к перегородке напротив. Представляете, сэр? Я думал — лопну от злости!

— Да, вы, наверное, были в ярости, Джо. Ничего себе, ситуация!

— Не знаю, как вы можете меня понять. Это не так-то просто. Сейчас я вам объясню, сэр, раз уж вы хотите знать все подробности.

Так вот, траектория моего полета, как мне потом объяснил математик нашего экипажа, была горизонтальной. А это значит, попросту говоря, что я летал параллельно кровати в метре от Бетти, от одной стенки к другой... Там не было ни верха, ни низа, потому что не было этого проклятого тяготения. Все это я говорю, чтоб вы поняли, где была кровать, на которой моя Бетти лежала как паинька, зажмурив глаза. И я не мог думать ни о чем другом, сэр.

— Понимаю вас, Джо. Она была центром вашей вселенной.

— Вот-вот... Значит, мотаюсь я от одной перегородки к другой, а заметьте, сэр, на этой высоте обе перегородки были голые и гладкие, ни единой зацепки! А это значит, для тех, кто понимает в физике, что я не мог изменить свою, как ее, траекторию... Понимаете? Я мог только летать между перегородками — пролетел раз двадцать с лишком! — а внизу все это время лежала моя Бетти, до которой мне было не дотянуться. Я сходил с ума!..

— Представляю себе ваше состояние, Джо. Как же вы вышли из этого ужасного положения?

— С помощью рассуждений, сэр... Погодите, я вам все объясню. Когда мне надоело стукаться то макушкой, то пятками об эти стенки, я перестал мельтешить и начал рассуждать. И тут вроде скорость моя снизилась. Тот самый математик мне потом объяснил: из-за легкого трения с искусственным воздухом в нашей станции. И под конец я завис на одном месте. Но это было ничуть не лучше.

— Ничуть не лучше, Джо?

— Во сто раз хуже, сэр! Послушайте и постарайтесь представить. Когда я остановился, усталый и избитый, я завис как раз над кроватью, над моей Бетти, и не мог уже дотянуться ни до какой перегородки, чтобы оттолкнуться и сдвинуться с места... То есть мой центр тяжести оставался на месте. А все мои, как их, конечности, могли шевелиться, сгибаться и разгибаться, как у паука на конце паутинки или у бабочки, пришпиленной к невидимой доске. И должен сказать, эти мои конечности дергались во все стороны, так я был взволнован. Голый, как червяк, если вы помните, я плавал пузом вниз — нет, висел из-за этой дьявольской невесомости всего в каком-нибудь метре над моей Бетти! Ну ладно. И что, по-вашему, дальше? А дальше, сэр, моя Бетти открывает глаза...

— Она открыла глаза, Джо?

— Ой, господи! Если бы вы видели ее личико! До сих пор помню, какую она скорчила рожу и как завопила! От ее визга я совсем потерял голову. Уверяю вас, она сразу снова зажмурилась, словно над ней подвесили болванку из раскаленного железа. Но мне от этого легче не стало.

— А ты думаешь, мне приятно было смотреть, как ты висишь и дрыгаешься надо мной? — возмущенно сказала Бетти. — Никогда бы не подумала, что такое страшилище вообще может быть! И похож ты был вовсе не на бабочку и не на паука, а на самого что ни на есть осьминога! И даже осьминог рядом с тобой показался бы мне человеком. Клянусь вам, сэр! Никогда ни одной девице в брачную ночь... Вот уж не думала, сэр, что увижу такое кино!..

— Я, конечно, понимаю, для новобрачной это похуже цирка. И мне было стыдно: я ведь хотел, чтобы все обошлось по-хорошему. Но какой толк кричать «караул»? И вот я поразмыслил и говорю ей: «Послушай, беби. Главное, не теряй голову. Ты меня видишь; вот он я. Может, не такой, как ты мечтала, но я тут ни при чем. Когда я буду рядом с тобой, все уладится, потерпи, это расстояние тебя обманывает и все путает, а виновата все эта проклятая невесомость. Я не могу сам никуда двинуться. Надо, чтоб ты мне помогла. Закрой глаза, если хочешь, но делай, как я тебе скажу. Протяни руку — только потихоньку! — и схватись за край ночного столика. Он стоит крепко. Когда схватишься — но не раньше! — подними вверх ногу, словно ты делаешь упражнение для живота. Поняла? И тогда я схвачусь за тебя и спущусь к тебе и ты меня в прежнем виде больше не увидишь».

Пришлось говорить с ней таким нежным голосом, сэр, иначе была бы истерика. Но помаленьку она успокоилась. Даже один глаз приоткрыла, только сразу снова зажмурилась. Но это все ерунда! Главное, что под конец она все же сделала, как я ее просил. Ухватилась за столик и подняла вверх ногу — Бетти у меня гибкая. Нога поднялась высоко. Я сумел ухватиться за большой палец. И вот я стал подтягиваться — или спускаться, это уж как вам угодно, — вдоль ее ноги и под конец очутился рядом с ней на постели.

Вы, может, думаете, этим все кончилось и мы были счастливы? Как бы не так! Настоящее кино только начиналось. Прямо не знаю, сэр, как вам об этом рассказывать.

— Рассказывайте, все рассказывайте, Джо!

— Я долго лежал с ней рядом и старался не дышать. Я думал о ней. Мой вид мог испугать ее на всю жизнь, вы понимаете? Она тогда стала вся красная, а потом побелела с головы до ног. Я ее успокаивал и ласкал потихоньку, о, совсем потихоньку, чтобы она опять разогрелась, да и я тоже. Она порозовела, и я ее чувствовал рядом, и под конец она осмелилась открыть глаза.

Ну что вам тут сказать, сэр? В эту минуту я снова потерял голову. Поймите меня. Она уже не боялась, и я решил — пора! И опять я ни о чем не подумал, себе на беду. Я только о Бетти и думал. Не знаю, как вам еще объяснить.

— О, я прекрасно понимаю, Джо. Все очень просто.

— Просто оно, конечно, просто, да только я опять забыл про трижды проклятую невесомость, и тогда это превратилось в кошмар.

Вы, наверное, помните, как наш босс объяснял главный принцип? Я должен был сто раз вспомнить его в эту памятную ночь. «Каждый толчок отбрасывает вас от препятствия в сторону, противоположную направлению толчка... нет больше тяготения, чтобы вас удержать». А говоря по-человечески, когда вы делаете толчок вперед, вас откидывает назад. Теперь-то вы поняли? Вижу, что поняли, потому что хохочете. Только понимать это на Земле, где вас прижимает свой вес, одно дело, а когда вы проводите брачную ночь в распроклятом «сателлите» — совсем другое. На Земле оно, может быть, и смешно, но там, когда вас отбрасывает, словно резиновый мяч, клянусь, в этом нет ничего смешного!

— Извините меня, Джо.

— Ладно, чего уж. Значит, так оно со мной и было. С первой попытки я отлетел вверх и в сторону и ударился задницей об угол потолка, да еще как пребольно! — потому что рванулся к Бетти со всей страстью и меня отбросило от нее с такой же силой. На этот раз я взбеленился. Да, сэр. Поставьте себя на мое место.

— Я стараюсь, Джо.

— Так вот, я ни о чем не думал. Я оттолкнулся задом и спикировал на нее, как бомбардировщик. Раз, и другой, и третий — и все повторялось сначала. Меня отбрасывало, как теннисный мяч. И чем больше я нервничал, чем больше суетился, сгорая от нетерпения, тем быстрее я отлетал и сильнее стукался задом о потолок. Раз пятьдесят я пробовал, сэр, пока вся задница у меня не стала в синяках и шишках. Но это все ничего по сравнению с тем, что творилось у меня в душе. Я чувствовал, что вот-вот рехнусь.

— А думаешь, мне было приятно? — вмешалась Бетти. — Если ты чувствовал себя, как мячик, то мне казалось, что я теннисная ракетка или это, как его, батут, на котором прыгают акробаты в цирке.

— Я сходил с ума из-за тебя, Бетти. Понимаете, сэр, она все лежала с закрытыми глазами, но по ее лицу я видел, что она все больше удивляется и ничего не понимает. Попробуйте встать, то есть лечь на ее место! Конечно, она была неопытной девушкой, но мое поведение должно было показаться ей очень странным. Дальше так продолжаться не могло. И вот, когда я накувыркался вдоволь, я понял, что одной страстью тут ничего не добьешься, и даже наоборот. Тут нужно было думать, все время думать!

О господи, думать в таком состоянии! Однако другого выхода не было. Когда грубая сила ничего не дает, остается рассудок и хитрость. Но, к несчастью, рассудок это одно, а любовь совсем другое, как вы сами дальше увидите.

Так вот, я перестал мотаться между кроватью и потолком, не удалось уцепиться за Бетти. Отдышался я и начал обдумывать свою задачу.

«Я просто болван, — сказал я себе. — Ничего тут трудного нет. Главное, не терять хладнокровия, как со мной сейчас было».

— Слушай меня, беби, — говорю я ей, хорошенько продумав свой план. — То, что с нами случилось, не часто бывает, я это признаю. Но все будет в порядке, надо только немного потерпеть. Мы с тобой в «сателлите». Тяготения больше нет. Надо приспособиться к этим условиям. Как я понимаю, у этой задачи только одно решение. Нам надо сцепиться.

— Сцепиться, Джо? — испуганно говорит она мне.

— Да, сцепиться. Не беспокойся, беби. Я все обмозговал за себя и за тебя. Так вот. Ты сейчас вытянешь обе руки в стороны, словно лежишь на спинке, плавая в море. Правой рукой ты будешь держаться за тот же ночной столик. А левой... погоди! Ты будешь держаться за шнур, который я привяжу сейчас к креслу. Поняла? Тут нет ничего мудреного. Твое дело самое простое. Ты должна держаться, как можно крепче, двумя руками и не думать ни о чем другом. А я уцеплюсь за твои плечи, и ты уж потерпи, если я сожму их чуть посильнее. И держись, что бы там ни случилось!

— Ох, Джо, — говорит она мне. — Не знаю, смогу ли я. Никогда не думала, что моя брачная ночь будет вот такой.

И тут Бетти, должен сказать, поняла, что ей надо тоже постараться. Немного найдется таких сговорчивых женщин. Она меня послушалась, сэр. Легла, как я ей сказал, ухватилась за конец шнура, и я даже подумал, что она похожа на маленькую девочку, которая собралась попрыгать через веревочку... Она меня послушалась даже слишком быстро, сэр, потому что, как я уже говорил и не устану повторять: любовь и рассудок — вещи прямо противоположные. После того как я продумал свой план, мне надо было подождать, чтобы мозги прочистились, а уж потом приступать к делу. Понимаете?

— Я понял вас, Джо.

— Значит, лежит она послушно и ждет терпеливо, тут уж ничего не скажешь. Ладно. Через некоторое время мы снова изготовились. Она крепко держится за два надежных «якоря», а я — за ее плечи. Я уже думал, что нашел правильное решение. Так вот, сэр, я ошибся! У нас ничего не вышло.

— Как это, Джо? Ничего не вышло?

— Это было невозможно. Наш математик объяснил мне, почему, когда я сам уже убедился. Сейчас вы поймете. Ее два сжатых кулачка были вроде двух неподвижных точек. Ладно. Две точки, как он мне потом сказал, определяют прямую, ось. Ее две руки были осью. И мои руки на этой оси нисколько не делали нас устойчивее. А когда есть только одна неподвижная ось, все другие тела могут вокруг нее вращаться: это геометрия. И как вы увидите, наши два тела должны были подчиниться общему правилу.

Это была настоящая акробатика, сэр, такое увидишь только в цирке! Мы держались крепко, я уже не взлетал к потолку. Порядок? Да не очень. Теперь от каждого толчка все мое тело каждый раз описывало дугу вокруг оси ее вытянутых рук. И каждый раз я стукался пятками об стену за изголовьем кровати.

А что же моя Бетти? О, она не разжимала рук, по крайней мере вначале. Но что еще можно было требовать от молоденькой новобрачной? Не мог же я заставить ее лежать неподвижно, как бревно. Она тоже изгибалась и отталкивалась, да это и понятно. И вот она в свою очередь взлетает, вращаясь вокруг оси своих рук, с размаху сталкивается со мной, и мы снова разлетаемся в разные стороны. Представьте себе крокодила, который зевает. Так вот, сэр, мы были похожи на две челюсти такого крокодила, которые закрывались и открывались и снова закрывались на какую-то долю секунды, не больше. Представляете, как это выглядело?

— Словно вижу своими глазами, Джо. Вы рассказываете великолепно.

— Конечно, это не могло продолжаться долго. Бетти, бедняжечка, не выдержала и разжала руки. Но я-то ее не отпустил, а наш «крокодил» как раз в тот миг зевнул особенно широко, и мы оба взлетели в пространство нашей спальни для новобрачных.

Ох, какое это было свадебное путешествие, сэр! Головою вниз, задом кверху и наоборот, мы вертелись, крутились, кружились, кувыркались, вращаясь все время вокруг нашей общей оси, которая теперь вращалась вместе с нами, сталкивались то животами, то задницами, чтобы тут же оттолкнуться, словно нам было противно каждое прикосновение, и ни на миг не могли прижаться друг к другу. Я мог тогда думать лишь об одном, прямо с ума сходил, дергался до изнеможения, но от этого нам было только хуже. Мы крутились уже не на турнике, а на какой-то летающей трапеции, это была уже не акробатика, а вольная борьба в воздухе, кетч в трех измерениях, и затрудняюсь сказать, что еще. Не было больше ни верха, ни низа — ничего!

Может быть, вы скажете: так это и есть решение задачи? Забыть о тяготении, о верхе и низе, забыть обо всем? Не думать о постели, о мебели, о поле и потолке, сцепиться руками и ногами и заниматься этим самым в воздухе? Можете говорить, что хотите... Мы все испробовали, сэр, уверяю вас. Но заниматься любовью в свободном пространстве, вращаясь вокруг собственного центра тяжести, — вы даже не представляете, что это такое! Все время что-нибудь да не ладится. Никогда я не думал, что для этого мне нужен каждый кусочек ее тела. Если мы держались за руки, разлетались ноги. Если ноги не разлетались, бедра куда-то проваливались, словно в пуховую перину. И даже если все было вроде на месте, то вокруг мелькали стены, мебель, светильники, и у нас до тошноты кружилась голова. Убедился на собственной шкуре, сэр. Ведь не на что было опереться, ничего прочного... Хотя бы моя Бетти была поопытнее, но чем она могла мне помочь тогда, бедняжечка? Она только плакала и грозилась вернуться к своей мамочке...

Мы все перепробовали, сэр. На Земле всякие мудрецы болтают о разных позах. Так вот, сэр, мы с моей Бетти в ту ночь испробовали столько поз и положений, сколько не снилось всем развратникам на нашей и на других планетах, вместе взятых. Только подумав об этом, до сих пор краснею. Черти в аду и те сгорели бы от стыда. Мы делали все, говорю вам. Держались за руки, цеплялись ногами. Один раз даже закутались в вуаль новобрачной, которая все еще плавала в воздухе. И все время что-то не получалось. И тогда нам пришла блестящая мысль. Мы забрались под кровать. Но там было слишком тесно, хуже чем сардинкам в банке. Так под кроватью мы и заснули рядышком, словно малые дети, которых укачало в море, — вот как это было.

— Пожалуй, вот и вся моя история, сэр, раз уж вы хотели ее знать. Ничего другого не было, но и этого, думаю, достаточно. Следующие ночи проходили по тому же сценарию с вариантами, но все кончалось воздушным балетом, после которого мы засыпали под кроватью, измученные и побежденные. Ничего нельзя было поделать. Тогда я решил посоветоваться с господами учеными из нашего экипажа. Вначале меня слушали терпеливо и даже как бы с интересом. Они нам сочувствовали. И даже пытались помочь.

Математик объяснил мне подробно, с научной точки зрения, почему и как все происходило. Физик пошел еще дальше. Он сделал мне сложный аппарат с электрическими и магнитными полями, который должен был создавать что-то вроде искусственного тяготения. Но вся беда в том, что эти поля действовали только тогда, когда я надевал изобретенный им костюм со всякими металлическими бляшками, пряжками и пластинками, похожий на смирительную рубашку. И жарко в нем было, как в печке! Мой приятель, главный механик, присоветовал мне лишь одно: чтобы я пользовался реактивным пистолетом. Все дело в координации, говорил он мне. Я и это испробовал, но ни разу не смог добиться нужной координации.

Даже падре вмешался в это дело. Он не мог спокойно смотреть, как я убиваюсь. Однажды отозвал меня в сторонку и произнес длиннющую речь; я не все, правда, понял, потому что он все время вставлял латинские словечки, но, в общем, о том, что, учитывая исключительные обстоятельства, церковь, может быть, посмотрит сквозь пальцы на всякие наши позы, которые не совсем соответствуют законам Господа Бога. И, может быть, он заранее отпустит мне грехи, если я ему все объясню по порядку. Не знаю, соответствовали этим законам наши позы или нет, знаю только, что, когда я начал ему рассказывать в подробностях, — ой, что было! Он сам раз десять взлетал к потолку, как большая летучая мышь, — настолько его это разволновало. А потом погрузился в молитвы и больше уже не промолвил ни слова.

А со временем все члены экипажа начали меня избегать. Вид у всех был озлобленный и оскорбленный. Я понял, что моя история бросает тень на их славную экспедицию, и перестал об этом говорить. Мы с Бетти решили потерпеть до возвращения.

Джо надолго замолк, погруженный в свои мысли. Потом снова заговорил:

— Понимаете, сэр, они не могли признаться, что эта их штуковина, их «сателлит», не был совершенством из совершенств во всех отношениях, как они раструбили в газетах. И вот к чему я пришел, сэр.

Когда они говорят, что это так, они все врут, могу вам поклясться, и Бетти тоже. Их «сателлит», эта хреновина без тяготения, может быть, распрекрасная штука для научных наблюдений, превосходная для того, чтобы смотреть на звезды, великолепная для улавливания космических лучей, — с этим я согласен. Но что касается любви, то тут они допустили грубую и непростительную ошибку. Это последнее место в мире, какое я бы посоветовал новобрачным, разве что у них извращенные вкусы. Можете мне поверить, Джо никогда не врет. И я прошу напечатать это в вашей газете самыми крупными буквами, чтобы мой горький опыт принес хоть какую пользу.

— Договорились, Джо.