Пролог

Никто из них не спрашивал, почему они здесь, и никто не собирался им отвечать Они должны были всего лишь охранять определенный участок джунглей, не задавая лишних вопросов.

Наемник из Иностранного Легиона сидел, прислонившись к одной из опор деревянного навеса, покрытого несколькими листами жести, и покуривал самокрутку, набитую скверным гвианским табаком. Его приятели звали его Жаном, но, разумеется, это было не настоящее его имя. Легионер бросил взгляд в сторону своих товарищей, которые похрапывали в гамаках под навесом. Слишком много выпивки, слишком мало женщин... Вот главные черты Куру — места, куда занесла их нелегкая служба.

Жан считал, что раннее утро — лучшее время в этих широтах. Прохладный воздух, приглушенный свет, какая-то изначальная чистота и спокойствие во всей природе. Позже воспоминание об этих исполненных покоя часах поможет ему выдержать невыносимую экваториальную жару, укусы бесчисленных насекомых и отупляющее безделье в ожидании очередного старта ракеты. Над густыми кронами деревьев вздымался стартовый комплекс — как колокольня церкви, построенной каким-то безумным архитектором-модернистом.

Вдруг соленый бриз с моря донес до ушей легионера странный шорох. Неясный звук пробился сквозь стрекот цикад, шелест листьев, сквозь пение тропических птиц. Человек, которого приятели звали Жаном, насторожился. Звук не прекращался. Жан, поморщившись, встал, затоптал сигарету и потянулся за револьвером. Скорее всего, еще одна пара креолов, которым придется объяснять, что на этом отрезке пляжа им делать нечего. Надо их прогнать, пока они не попались на глаза Андре с генераторной станции — парню суровому, склонному свирепствовать по пустякам.

Жан снова взглянул на своих спящих товарищей. Не стоило их будить — вряд ли ему понадобится помощь. Он решительно зашагал по узкой тропе, вьющейся между стволами деревьев. Под его армейскими ботинками трещали сухие ветки и панцири песчаных крабов. Над побережьем все еще царил предрассветный полумрак. Жан снова услышал шорох и замер. Теперь он ясно слышал, как кто-то ступает по песку.

Иногда свободные от вахты солдаты развлекались на пляже с туземными девочками. Но не в такую рань! Жан продолжал идти, раздвигая левой рукой зеленые ветви, в то время, как указательный палец правой руки лег на курок револьвера.

Наконец он вышел на пляж и в тот же миг увидел огромный черный катер, с борта которого спрыгнули на песок несколько вооруженных людей в черной форме. Пришельцы выгружали с катера на берег тяжелые ящики. А вдали среди сверкания волн возвышалась темная башня подводной лодки.

Жан попятился, стараясь двигаться бесшумно. Но за его спиной, на тропе уже стоял человек в черной форме. Жан обернулся и увидел глаза пришельца — стальные, безжалостные. Прежде чем легионер успел вытащить револьвер, в руках его противника сверкнуло стальное лезвие и горло Жана пронзила ослепительная, невероятная боль. Боль, подобная удару молнии. Жан невольно взглянул вниз, на свою грудь и не увидел привычной рубашки цвета хаки. Только кровь, кровь, кровь...

Глава 1

Секс в космосе — развлечение для избранных. Вероятно, это единственная новинка в сексуальной технике за последнее тысячелетие. И хотя достичь оргазма в состоянии невесомости довольно трудно, поверьте мне, игра стоит свеч. Маленький шаг для человечества, но большой шаг для двух конкретных людей.

Женщину, которая делила со мной это изысканное удовольствие, звали Ёсико. Это была нежная, очаровательная японка с длинными черными волосами и стройной, мальчишеской фигурой. Я давно заметил, что на японских орбитальных станциях не бывает полногрудых женщин. Наверное потому, что сочетание пышной груди и невесомости может привести в смятение даже самую уравновешенную особь мужского пола.

Однако за удовольствия приходится платить, а за изысканные — вдвойне. Например, порывистые, страстные объятия должны быть раз и навсегда исключены из арсенала космических любовников. Если вы наброситесь на свою партнершу, она тут же отлетит от вас к противоположной стенке, а при слишком сильных толчках вы рискуете попросту уронить вашу даму с пениса.

Но настойчивость и смекалка способны преодолеть любые трудности. Чтобы оставаться вместе, мы с Ёсико свили настоящее гнездышко из нашей одежды, полотенец и платков. Мы включили отопление и погасили весь свет, так что во тьме горели лишь два алых огня — контрольные лампы.

Иногда я спрашивал себя, какие оргии разыгрывались в стенах космических станций и шаттлов с того дня, когда первая женщина-астронавт вступила на их борт? Боюсь, что ничего такого не было. Все астронавты поголовно женаты, и если хоть капельку верить телевизору, ведут себя в космосе, как девочки из привилегированной школы на первом балу.

И все же я не терял надежды. Возможно, они оставляют свои высокие принципы дома вместе с законными женами и так же, как и я сейчас, кружатся вокруг Земли по орбите высотой в 400 километров, слившись воедино с очаровательной во всех отношениях коллегой.

Такими мыслями тешил я себя в одиночестве. Но сейчас, когда я был вдвоем с Ёсико, психологические проблемы неведомых мне астронавтов перестали меня волновать. Скажу больше — в моем мозгу вовсе не осталось мыслей. Мы стонали и задыхались в ласковой тьме, наши ноги и руки переплелись, как щупальца неведомых космических осьминогов, и мы вдвоем были целой Вселенной. Мы утратили чувство времени и вообще любое чувство, кроме нарастающего наслаждения. И одновременно нам казалось, что мы познали все тайны космоса и соединились с бесконечностью.

Ёсико трепетала в моих руках, впивалась ноготками в мои плечи и шептала мне на ухо несвязные слова, половину из которых я не понимал. Когда оргазм обрушился на нас, подобно водопаду, я разобрал, что она молит Небеса о смерти, о долгой сладкой агонии и милосердном забытьи.

Японцы относятся к сексу иначе чем мы. Они не верят ни в христианскую мораль, ни в Зигмунда Фрейда, но каждый раз, когда они поднимаются к высотам наслаждения, они начинают мечтать о смерти.

После часов, а может быть веков блаженства мы наконец разделились и осознали себя двумя самостоятельными существами. Пространство и время вернулись на свои места, наше дыхание стало спокойным, сердца прекратили отбивать бешеную дробь. Я в последний раз вдохнул запах тела Ёсико, погрузил лицо в ее густые волосы, и подумал что согласен вечно оставаться в таком положении. Она поцеловала меня хоть и нежно, но уже слегка отстранено и, не отрывая своих губ от моих, включила освещение. Пока я моргал, привыкая к свету, она стала решительно разматывать соединявший нас кокон.

— Неплохо провели время, Леонардо-сан, — промурлыкала она.

Ни секунды я не сомневался, что она не испытывает ко мне и тени того чувства, которое люди зовут любовью. Ёсико была молодой напористой интеллектуалкой, истинной дочерью нового тысячелетия. В свои двадцать шесть лет, она считалась одним из ведущих астрономов не только Японии, но и всего мира. Скорее всего, она затеяла интрижку с gaijin из чистого любопытства. Вероятно, ее привлекали моя грубость и несдержанность в проявлении чувств, составлявшие эффектный контраст с пресловутой японской вежливостью. А возможно, ее заинтересовали мой рост и физическая сила. Все это я прекрасно сознавал, и меня почти не шокировало то, с какой легкостью она переходит из мира экстаза в мир повседневных забот. В то время, как я мечтал удержать навеки запах ее пота и ощущение ее волос на своем лице, мысли Ёсико, скорее всего, уже вернулись к ее радиотелескопу или к некоторым аспектам новейших космологических теорий.

— Мы должны поспешить, Леонардо-сан! — мягко, но настойчиво напомнила она мне. — Командир очень обеспокоен недавними сбоями в передаче энергии.

Это был вежливый намек: хватит болтаться голышом, пора приступать к работе. Я поспешно начал одеваться. Ёсико закрутила волосы в хвост и нацепила на них красную резинку.

Разумеется, каждый на борту знал о наших невинных развлечениях. И все же если бы мы как ни в чем не бывало открыли дверь хранилища скафандров и рука об руку проследовали в командный центр, это выглядело бы несколько вызывающе. Поэтому Ёсико отправилась туда первой, а я, оставаясь в хранилище, украдкой наблюдал за ее грациозным полетом. Кажется, со мной творилось нечто такое, чего я не мог контролировать.

Я всегда влюбляюсь в женщину после того, как пересплю с ней. Именно в таком порядке. Возможно, это и есть моя главная проблема.

Глава 2

Атмосфера в командном центре была предгрозовой. Когда мы появились в дверях, командир Морияма бросил демонстративный взгляд на синхронизированные часы. До контакта с Землей оставалось пять минут.

Мы молча заняли свои места. Разумеется, в невесомости мы не пользуемся стульями. Рядом с каждым пультом находятся специальные крепления для ног. Мы пристегиваемся с помощью карабинов к длинным эластичным шнурам и можем спокойно заниматься своей работой, не боясь улететь под потолок при любом неосторожном движении.

Я отвечал за визуальный контроль потока энергии. Это была работа лаборанта — наш инженер-энергетик Така Ивабути находился в машинном зале, и наблюдал за работой автоматов. Вернее, за их простоем, так как в последние два месяца энергетические установки чаще ломались, чем работали. Так или иначе, но из-за этих поломок меня временно повысили в должности. На всякий случай я достал из кармана стопку листков с подсказками и аккуратно с помощью маленьких магнитов развесил их рядом с приборами.

Три минуты до контакта.

Ёсико заняла свое место за пультом мониторинга земной поверхности. Я осмелился бросить на нее короткий взгляд. Она тестировала приборы и была теперь беспредельно далека от меня. В тот же миг я поймал укоризненный взгляд Мориямы и поспешно углубился в свои шпаргалки. Проклятье! Длинные ряды иероглифов и крохотные подписи на английском. Не смотря на мою многолетнюю работу на японцев, я все еще плохо разбирал их письменность. Нет, не то, чтоб я был совсем уж безнадежен — я даже почитывал иногда токийские газеты, которые присылали на станцию по факсу. Но времени, за которое я разбирал написанную иероглифами передовицу, мне с лихвой хватило бы для того, чтоб прочесть «Нью-Йорк Таймс» от корки до корки.

Две минуты до контакта.

— Гавайи, говорит станция Ниппон. Мы начинаем.

Это был Сакай — оператор связи. Замкнутый, неулыбчивый и, неприятный в общении человек. Единственный член команды, которого мне ни разу не удалось разговорить. Наверно он занимался дальней связью потому, что разговоры накоротке ему совершенно не давались. Даже то, что он сносно владел английским, не могло растопить лед между нами.

— Ниппон, это Гавайи. Мы готовы.

— Гавайи, мы ожидаем ваш направляющий луч через одну минуту сорок секунд.

— Подтверждаем. Мы синхронизированы.

Джай — Джеймс Пассард Джайкер, наш компьютерщик — потер руки и удовлетворенно хмыкнул. Джай был сыном физика-индуса и кибернетика-англичанки и попал на борт станции прямо из Кембриджа. Он был неплохим парнем, правда несколько своенравным и самонадеянным. Но у него были на то основания — Джай великолепно справлялся с работой и удивительно быстро и легко приспособился к жизни на станции.

Истекали последние секунды.

На Гавайях в эти минуты восходило солнце, а наша станция поднималась над северным горизонтом. Крошечная сверкающая точка в утренних небесах. Сейчас станция на Гавайях пошлет на борт направляющий луч, по которому наша станция отправит поток энергии на принимающую решетку, расположенную на Нихоа — маленьком островке в просторах Тихого океана.

Еще сорок пять секунд.

Всем известно, что солнечная станция, подобная нашей, должна иметь огромные крылья, покрытые фотоэлементами. Но мало кто представляет, насколько они велики. В одном японском журнале станцию описывали так: «Представьте себе круглый лист бумаги полметра в диаметре, в центр которого воткнута булавка. Головка этой булавки — и есть станция Ниппон. Здесь живут, работают, едят и спят члены экипажа. Здесь проводятся научные эксперименты, здесь работают машины, обеспечивающие очистку воды и воздуха. Сама булавка — стержень длиной в сто пятьдесят метров — заполнена сложнейшими устройствами для передачи энергии на землю. А белоснежный лист бумаги — это и есть солнечные панели станции. Они построены из тончайших кремниевых фотоэлементов, каждый из которых весит не более десяти грамм, и способен концентрировать до сотни Ватт энергии на квадратном метре площади. Если вы бросите взгляд из иллюминатора станции вы увидите под собой бесконечное сверкающее снежное поле, от горизонта до горизонта. Оно подобно лезвию секиры, рассекающему звездное небо на две половины».

Все это правда. В условиях невесомости и космического вакуума мы можем строить по-настоящему колоссальные сооружения самой причудливой архитектуры. Концерн Мицубиси в последнее время носится с мыслью спонсировать строительство новой солнечной станции, фотопанели которой будут расположены в форме логотипа компании. Тогда счастливые жители Земли смогут тихими летними вечерами любоваться восходящим над горизонтом огромным знаком Мицубиси. Я подозреваю, что Кока-Кола и Мак-Дональдс тоже подумывают о чем-то подобном.

— Еще десять секунд, — объявил Морияма.

Я сосредоточился на приборах и мимолетно пожалел, что не смогу как обычно смотреть в иллюминатор. В момент передачи энергии ослепительно-белые солнечные панели становятся угольно-черными, и кажется, что они бесследно исчезли за долю секунды.

— Мы получили направляющий луч! — отрапортовал Сакай.

— Пошла энергия! — скомандовал Морияма.

Индикаторы на моих приборах мирно светились зеленым светом.

— Энергия идет, — подтвердил Ивабути через селектор внутренней связи.

— Ниппон, это Гавайи! Мы получаем от вас 2% от запланированной мощности.

— Go-fun. Через пять минут мы увеличиваем мощность. — распорядился Морияма.

— Гавайи, это Ниппон, — сказал Сакай в микрофон. — Мы повышаем мощность через пять минут.

— Принято, Ниппон.

Напряженное молчание. Не слышно ни шума работающих машин, ни шороха, ни скрипа. Казалось, мы погружены в какую-то компьютерную игру.

И вдруг Джай произнес слово, которого мы все боялись:

— Вибрация.

Ивабути разразился длинной тирадой по-японски. Я не понял ни слова, но Ёсико закашлялась и покраснела.

— Луч блуждает, но остается в пределах зоны, — доложила она наконец.

— Вибрация усиливается, — отозвался Джай.

— Луч ушел из зоны приема! — крикнула Ёсико.

На консоли перед моими глазами замигали красные лампы. Послышался странный звук — как будто кто-то стучал молоточком по стальному канату. Приборы сигнализировали, что синхронизация направляющего луча и потока энергии нарушена.

— Обрыв, — констатировал я, хотя в этом не было никакой нужды.

За последние два месяца мы все не раз слышали этот звук и прекрасно знали, что он означает.

— Ниппон, это Гавайи. Передача энергии прервана.

— Гавайи, мы прерываем передачу из-за потери направляющего луча, — отозвался Сакай.

— Мы можем чем-то помочь вам, Ниппон?

Командир взял микрофон:

— Гавайи, это Морияма. Вы зарегистрировали блуждание луча?

— Да. Прислать вам материалы?

— Dozo. Присылайте. Благодарю вас за помощь.

— Хотите попробовать еще раз?

— Нет, это бессмысленно. Мы должны проанализировать причины сегодняшней неудачи. Пока не найдем ошибку, не будем предпринимать новых попыток.

— Принято, Ниппон. До встречи через два дня?

— До встречи.

С этими словами он отключил микрофон. Мы тоже выключили свои приборы и повернулись к командиру.

— У кого есть предложения? — спросил он как ни в чем не бывало.

— Я думаю, мы могли бы... — начал Джай.

Но Морияма резко прервал его.

— Вас я не спрашивал, мистер Джайкер! Вы должны немедленно заняться анализом записей, присланных с Гавайев, и нашего собственного программного обеспечения — бит за битом. Забудьте о сне и о еде, пока не найдете ошибку. От вас я не жду теорий и предложений — предоставьте нам факты. Вы меня поняли?

Джей глубоко вздохнул.

— Думаю, что понял вас, сэр, — произнес он смиренно. — К счастью, я плотно пообедал сегодня. Я буду у терминала в машинном зале.

С этими словами, Джай отцепил карабин и, хватаясь за прикрепленные к стенам рукояти, поплыл к шлюзу.

Морияма кивнул.

— Shitsuri shimahta. Все помнят, что у нас мало времени? Через два дня приходит шаттл, и мы должны будем сделать заказ на приборы и инструменты, необходимые нам для того, чтобы наладить передачу энергии. Не забывайте, что следующий шаттл придет только через два месяца.

Сакай доложил, что с Гавайев прибыли протоколы сегодняшнего эксперимента.

— На сегодня все, — распорядился Морияма. — Всем спасибо. Arigato gozaimas.

Мы начали расходиться, и тут командир внезапно обратился ко мне.

— Chotto, мистер Карр, я был бы очень рад, если бы вы зашли на пару минут в мой кабинет.

Я взглянул на Ёсико, она — на меня. Мистер Карр. Если Морияма обратился ко мне так, значит дело было действительно серьезным.

Сакай проводил меня насмешливой улыбкой.

Глава 3

«Кабинетом» Морияма называл маленький закуток в конце рабочего модуля, неподалеку от командного центра. Здесь Командир занимался административной работой — то есть составлением многочисленных отчетов и рапортов. Места там было не больше, чем в телефонной кабине, а все стены были увешаны, графиками, присланными по факсу приказами и сообщениями. К полу был привинчен крохотный письменный стол с персональным компьютером и вентилятором.

— Садитесь, — распорядился Морияма.

Я пристроился на одном из двух «куриных насестов» — так мы называли узкие пластиковые скамейки, которые крепились на полу с помощью магнитов, тщательно пристегнулся и замер, в ожидании разбора моих сексуальных полетов.

— Мистер Карр, — начал Морияма, пристегнувшись ко второму «насесту». — Вы, надеюсь, помните, что ваша должность в штатном расписании станции Ниппон называется «Maitenans and Securiti Operator», то есть «оператор системы жизнеобеспечения и безопасности»?

— Разумеется, — отозвался я.

«Оператор системы жизнеобеспечения» — это что-то вроде дворецкого. Я должен был следить за тем, чтобы все на станции блестело и стояло на своем месте. Трудная и, между прочим, очень важная работа. Короче говоря, я был уборщицей.

— Сегодня вы нужны мне в качестве агента службы безопасности, — продолжал командир.

Я недоуменно уставился на него.

— Простите...

— Я думаю, мы имеем дело с саботажем, — закончил Морияма твердо.

Я облизнул губы.

— Простите, вы...

— Саботаж, — повторил командир. — Мы работаем здесь довольно давно, устранили большое количество неполадок и научились управлять потоком энергии. Все работало. А теперь перестало работать. Я думаю, кто-то сознательно срывает испытания.

Я не знал, что ему ответить. Я ожидал разноса за роман с Ёсико или за сегодняшнее опоздание на командный пункт. Смешно сказать, но в первый момент я почувствовал огромное облегчение. Но наконец слова Мориямы полностью дошли до моего сознания.

— С какой стати кому-то срывать наши эксперименты?

— Ano-ne, — проворчал Морияма. — Я могу придумать множество причин. На Гавайях уже предотвратили две попытки теракта. Государства, экспортеры нефти, прекрасно знают, что их запасов хватит лишь на десять-пятнадцать лет, а потому нервничают.

— Думаете, ОПЕК внедрила своего агента на нашу станцию?

— Или один из нефтяных концернов. Я не верю с честную конкуренцию. Если наша стратегия оправдает себя, солнечная энергия вскоре вытеснит все горючие вещества. Другими словами, мы — прямая угроза для Шелл, Бритиш Петролеум, Мобил, Тексако...

— Ниппон ойл, — добавил я.

— Это — другое дело, — покачал головой Морияма. — Японская экономика всегда нацелена на долгосрочные проекты, а западные бизнесмены не хотят заглянуть в будущее дальше, чем на квартал. Будь по-другому, американцы построили бы станцию, подобную нашей еще десять лет назад.

Я кивнул. Меня поразило, что Морияма способен, презрев все японские ритуалы вежливости, назвать вещи своими именами. Командиру было около пятидесяти лет, в его волосах уже появились первые седые пряди. Его авторитет на борту был абсолютным, и я не раз думал, что с удовольствием встретился бы с ним на Земле. Мы посидели бы в каком-нибудь кабачке или чайном домике, поспорили бы о политике или о смысле жизни. Как-то он рассказал мне, что два года учился в Санта-Барбаре, Калифорния, и я подумал, что возможно, наши пути пересеклись уже тогда — летом 1990 года в аэропорту Сан-Франциско. Он возвращался в Японию, а я летел в Канзас-Сити, чтобы попрощаться со своими родителями. Тогда я был строевым летчиком ВВС США и собирался в Саудовскую Аравию. Операция «Щит пустыни».

— Но я могу представить себе и иные причины саботажа, — продолжал Морияма. — Например, в вашем благословенном отечестве, Леонард, есть много людей, которые считают космос американской территорией.

Я прищурил глаза:

— Тогда вы должны подозревать и меня, командир.

Он улыбнулся.

— Вы — не саботажник, Леонард.

— Почему вы так уверены?

— Dai rokkan, — он постучал пальцем по переносице. — Чутье! Шестое чувство.

Ну что ж, шестое чувство его не обмануло. Я мысленно перебирал всю нашу команду. Каждого человека.

— А ваш Dai rokkan не подскажет вам, кто предатель?

— К сожалению, нет. Нам придется идти к решению рациональным путем.

Все-таки он был нетипичным японцем. Японцы обычно всецело доверяют своей интуиции и стараются избежать логических построений.

Морияма разложил на столе какой-то документ и закрепил его с помощью магнитов.

— Неполадки в работе системы начались на четвертый день после прибытия шаттла. С тех пор нам не удалось завершить ни одного испытания. Итак, что-то случилось во время последнего визита шаттла.

Космические корабли прибывали на станцию Ниппон раз в два месяца. Они привозили новое оборудование, запасы продовольствия и заменяли часть команды.

— Например, на последнем шаттле к нам прибыл Сакай, — продолжал рассуждать Морияма. — Странный человек. Он занимается коммуникациями и больше ни на что не обращает внимания. С ним на редкость трудно общаться. Я часто спрашиваю себя, насколько он психологически устойчив.

Я попытался представить себе, как Сакай проникает в машинное отделение и перепрограммирует сложнейшие автоматы, управляющие энергетическим потоком. Невероятно!

— Вместе с Сакаем на станцию прибыл Ивабути, — сказал Морияма. — Он гениальный инженер. Лучший из всех, кого я видел. Для него не составит труда изменить настройку автоматов, но я не могу представить себе его мотивов.

Я взглянул на список пассажиров последнего шаттла. Третей в списке была Ёсико Мацусима.

— Но разумеется, все прочие члены команды тоже под подозрением, — пожал плечами командир. — То, что аварии начались почти сразу после визита шаттла, может быть простым совпадением, а может быть отвлекающим маневром.

— Если речь идет о саботаже, — сказал я задумчиво, — то может статься, один из троих, прибывших на последнем шаттле, вовсе не тот человек, которого мы ждали.

Морияма молча вытащил из папки еще один лист бумаги и оставил его висеть в воздухе прямо перед собой. Лист слегка покачивался от просочившегося под дверь сквозняка.

— Я был бы рад узнать, что гоняюсь за призраком, Леонард, — сказал он наконец. — Но у меня чувство, что на станции что-то идет не так. Запах опасности. Темное облачко на горизонте. Я хочу, чтобы вы стали моими глазами и ушами. Вы можете ходить по станции не вызывая подозрений. Каждый на борту ценит вашу деликатность и чувство такта. Но к сожалению, мои соотечественники в последние году заразились расизмом, с которым когда-то успешно справилась Америка. Из-за вашего цвета кожи, а также из-за того, что у вас нет академической степени, они не будут воспринимать вас всерьез и, возможно, проболтаются о чем-то, чего никогда не скажут при мне. Надеюсь, я не обидел вас таким предложением.

Морияма снова меня удивил. Раньше мне не приходило в голову взглянуть на ситуацию с такого ракурса. А ведь он был прав. Во время своего обучения в Калифорнии, Морияма мог наблюдать все возможные степени ксенофобии, отчуждения и дискриминации, не выходя из студенческой столовой. В свою очередь, приехав в Японию, я сто раз на дню вспоминал своего приятеля по Летной Академии. Джой, чернокожий из округа Вашингтон, который пытался мне объяснить, что значит быть негром, ниггером, человеком второго класса. «Когда кто-то на тебя смотрит, ты понимаешь, что он смотрит только на твою кожу. Больше его ничего не интересует. Только цвет твоей кожи. Мысленно он ставит тебя на полку и вешает на тебя бирочку. Чернокожий. Это и есть дискриминация. И если у тебя белая кожа, ты так никогда и не поймешь, что такое настоящая несправедливость».

Само собой разумеется, я набил бы морду всякому, кто назвал бы меня расистом. Расист! Я же дружу с чернокожим! Мой лучший друг — чернокожий Джой из округа Вашингтон! Но в глубине души я благодарил Судьбу за то, что родился в лоне Расы Господ. За то, что я белый и мне не придется столкнуться с проблемой дискриминации. Я полагал, что никогда не почувствую себя человеком второго класса. И вот я очутился среди японцев и с удивлением обнаружил, что все они от мала до велика каждое утро благодарят Бога за то, что родились с желтой кожей.

— О'кей! — согласился я. — Я постараюсь разнюхать, кто на станции замышляет недоброе.

— Я не уверен, что вы до конца разделяете мое беспокойство, — сказал Морияма с непривычной серьезностью. — Я хочу показать вам еще один документ. Это телеграмма, которую я получил неделю назад. Прошу вас сохранить ее содержание в тайне. Вы знаете профессора Ямамото?

Я припомнил семинар в Токийском Университете, на котором выступал Ямамото. Кажется он как раз занимался фокусировкой и управлением энергетическим потоком. Когда на станции начались неполадки мы послали ему запрос. Но с Земли ответили, что Ямамото сейчас находится в больнице с обширным инфарктом миокарда.

Морияма протянул мне лист, висевший в воздухе перед ним. Это была расшифровка телеграммы.

СЕКРЕТНО. ПРОФЕССОР ЯМАМОТО ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД БЫЛ ПОХИЩЕН НЕИЗВЕСТНЫМИ. НАМ НЕ УДАЛОСЬ ОБНАРУЖИТЬ НИКАКИХ СЛЕДОВ. ИСА. ТОКИО. СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ.

Я вернул бумагу командиру. Темное облачко на горизонте. Запах опасности. Теперь я понял.

— Этот документ произвел на вас впечатление? — спросил он.

Я молча кивнул, и он спрятал бумагу в красную папку, на которой японскими иероглифами было написано «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».

Я был уже у двери, когда он неожиданно сказал.

— Да, вот еще что. Можно дать вам совет, Леонард?

Я повернулся и увидел его лукавую улыбку.

— Только между нами, — сказал Морияма, посмеиваясь. — Сбрейте вашу бороду. Японки привыкли к гладким мужским подбородкам.

Я провел рукой по подбородку. В самом деле, как наждачная бумага.

— Спасибо, — искренне сказал я.

Глава 4

Я только что принял душ.

Японцы — настоящие фанатики гигиены, для них никогда не бывает «слишком чисто». Поэтому жилой модуль на станции украшала огромная душевая кабина с мощным насосом.

Обнаженный, я стоял перед зеркалом. Стопы удерживали на полу специальные крепления. Я брился и размышлял о том, как следует поступать дальше.

По каким-то таинственным причинам сама процедура бритья неизменно погружает меня в глубочайшие размышления. Сначала о сиюминутном, потом о вечном. Я смотрю на свое лицо в зеркале, полирую подбородок бритвой и вдруг с невероятной ясностью осознаю, что я нахожусь в космосе. За этим зеркалом тонкая стена с двумя тонкими трубами водопровода и электрическим кабелем. Затем наружная стенка станции — толщиной с большой палец на моей руке. А что потом? Бесконечное, безграничное, молчаливое Ничто. Пространство, заполненное звездами и планетами, бесконечный мир, который человеческий разум не в состоянии охватить. Пространство, таящее неведомые человечеству чудеса и ужасы. Моя жизнь — лишь мгновенный проблеск молнии на фоне вечного сияния звезд. Мое тело — слабая, уязвимая, наполненная водой губка с крупицей разума. И все же я здесь.

Что я ощущаю? Не эйфорию от собственной дерзости, не глупую гордость. Нет. Глубочайшее убеждение, все, что произошло со мной, — правильно. Я уверен, что имею право здесь находиться. Наверное, это — единственное, в чем я действительно уверен. Это сродни религии. Мне кажется, пространство ожидало меня.

Однажды, мы отправились с отцом на прогулку. Это было в Канзасе — стране бескрайних полей, засеянных кукурузой. Поля, поля, поля до самого горизонта и ничего больше. Мне было десять лет. Мы гуляли до темноты, и вдруг отец сказал:

— Взгляни на эти звезды, Леонард. По сравнению с ними мы, люди, — ничто.

Я остановился и долго смотрел на бриллиантовую россыпь в вышине, пытаясь понять, что именно хотел сказать мне отец.

— Но папа! — ответил я наконец. — Если бы нас не было, кто видел бы эти звезды?!

В этот момент я ясно осознал, что мы, люди, — не балласт, не паразиты Вселенной. Мы созданы, чтобы принести во вселенную Разум. Может быть, эта мысль отдает антропоцентризмом, и все же я свято верю, что прав.

Однако, не могу не заметить очевидного — наш разум часто недостоин того, чтобы демонстрировать его Вселенной. Взять хотя бы бритье. В свои лучшие времена НАСА потратило несколько миллионов долларов на разработку электробритвы для космических станций. Каждая бритва была снабжена крохотным пылесосом, который всасывает срезанные волоски. Иначе они будут носиться в воздухе, забиваться в вентиляторы электрических приборов, и дело может закончиться настоящей катастрофой. Но потом какой-то неизвестный гений обратил внимание на то, что любая бритва, купленная в дежурной аптеке за углом, прекрасно собирает на себя волоски, стоит лишь смочить лезвие. С тех пор астронавты бреются, как все обычные люди, — с помощью пены и безопасного лезвия.

На Земле я пользовался электробритвой. Перед посадкой на шаттл в Танегасима я, желая подтвердить свою национальную идентичность, купил себе безопасную бритву Жиллет в маленьком американском киоске аэропорта Токио. В первое же утро на станции я сделал два важных научных открытия. Первое: невесомость не облегчает процесса бритья. Второе: в отличие от воды, которая собирается в большой шар, кровь в невесомости образует что-то вроде алого тумана. Попробуйте собрать этот туман с помощью губки — и вы тоже откроете для себя много нового.

Я закончил бриться, очистил лезвие и аккуратно упаковал все волоски в специальный пакетик. Потом я вымыл руки — в невесомости это приходится делать с помощью влажной губки, — высушил их под струей горячего воздуха и отправился в свою каюту. Я прошел мимо тренажерного зала, где мы регулярно трудимся в поте лица, чтобы избежать атрофии мышц, резорбции костей и других неприятных последствий невесомости. Пожалуй, самая неприятная из них — так называемая потеря ортостатической толерантности — состояние связанное с тем, что в невесомости кровь не отливает к ногам, и в результате мозг страдает от непривычного полнокровия. Разумеется, наши тренажеры, в отличие от тех, которые стоят в вашем фитнесс-зале, не используют естественную силу тяжести. Они работают на гидравлике. Кроме того, они построены так, чтобы нагружать в основном глубокие, а не поверхностные мышцы. Мы не накачиваем себе бицепсы, как у Шварценегера, зато поддерживаем в форме глубокие мышцы ног, которые помогают венам забирать излишки крови у мозга в условиях отсутствия силы тяжести.

На командной палубе расположены два жилых модуля, каждый — на пять кают. Одна из кают обычно пустует, так как согласно штатному расписанию на станции работают девять человек. В конце одного коридора расположены душевые и тренажерный зал. В конце второго — маленькая кухня и столовая с огромным круглым столом, за которым мы едим, читаем или играем в настольные игры. За семь лет, прожитых в Японии, я так и не научился прилично играть в го, а потому не котировался здесь в качестве партнера по играм. Здесь же стоял видеомагнитофон и коллекция фильмов — по большей части японских.

Каюты стали бы гораздо удобнее, если выкинуть из них шкафы. Но сделать это невозможно. Наш бортовой компьютер содержит опись имущества каждой каюты, и когда просматриваешь эту опись, кажется, будто мы прилетели сюда как следует поразвлечься. Будто всю нашу полугодичную вахту мы будем читать при свете дорогой лампы с гибким кронштейном, смотреть телевизор со встроенным переводчиком, и слушать музыку на крошечном проигрывателе. К проигрывателю прилагаются микродиски размером с монету. Каждый рассчитан на шестьдесят минут звучания.

Войдя в кабину, я опустил фильтр на иллюминатор и взглянул вниз, на Землю. Мы находились над Африкой; из-за массива Хоггар поднималось солнце. Орбита станции проходит над полюсами, и мы все время любуемся то восходами, то закатами.

Я думал о Войне в Заливе. О моей войне, которую позже назвали Первой, так как несколькими годами позже началась Вторая Война в Заливе — пожар, который охватил арабский мир и Северную Африку, и докатился до границ Европы и России. Из своей священной Мекки арабы объявили джихад против всего мира, и вскоре я и мои товарищи заставили их пустыни покраснеть от крови. Воспоминания теснились в моей голове. Я видел себя. Молодой, сильный, самоуверенный американец (мне только что исполнился двадцать один год). Мой бомбардировщик взлетает с военного аэродрома, чтобы уронить бомбы в самое сердце Ирака. Компьютерное наведение не подвело. У иракцев нет ни единого шанса против меня — если Бог на нашей стороне, то кто же против нас? Военная база в Бахрейне. Прекрасная темноглазая переводчица Фатима, чье сердце я покорил. Я, неотесанный янки из Канзаса. Тогда мне все удавалось. Я был победителем, а победителям девчонки сами вешаются на шею. Мой отец страшно удивился, когда узнал, что я женился на арабке. Он стал терпимее, когда на свет появился Нейл, наш сын. Думаю, однако, мой отец вздохнул с облегчением, когда мы наконец развелись. Фатима вернулась в Аравию и забрала с собой нашего сына. Иногда мне хочется увидеть его сверху, из иллюминатора станции, и убедиться, что с ним все в порядке. Звучит по-идиотски, но мы не властны над своими желаниями.

В определенном смысле война стала концом целой эпохи. Раньше, во времена моего детства, все было гораздо проще. Все стабильно и предсказуемо. С одной стороны мы, американцы. Мы хорошие. С другой стороны русские. Они плохие. Мы сильнее, потому что мы хорошие, только самую малость боимся атомной бомбы. Но потом внезапно Империя Зла пала. Лопнула, как мыльный пузырь. Мы утратили могущественного противника и вместе с ним начали утрачивать наше влияние в мире. Мы разоружались и как будто бы обнажались перед всеми.

В тот год, когда мы с Фатимой поженились, я решил стать астронавтом и начал учебу. Я думал, что человечество вот-вот раздвинет границы родной планеты и двинется на завоевание новых рубежей. Я не хотел опоздать. Я все еще ощущал себя победителем. Я был очень наивным.

НАСА закрылось в 1999 году, буквально перед моим носом. Наше правительство сказало: хватит, мы ошиблись. Мы не будем осваивать мировое пространство, лучше останемся дома и сэкономим массу денег и энергии. «Колумбия» встала на вечный прикол в Смитсоновском музее в Вашингтоне, а три последних шаттла мы продали Японии. До сих пор помню чувство бессилия, охватившее меня, когда я читал передовицу «Нью-Йорк Таймс». Журналист обозвал эту продажу последних осколков нашей чести «удачной сделкой» и «важнейшим шагом по укреплению национального бюджета».

Пока я переодевался в своей каюте на борту орбитальной станции, я вспоминал с благодарностью Гарри Вилера, нашего старого профессора астрономии. Именно он подал мне идею сменить НАСА на НАСДА, то есть предложить свои услуги японцам. Благодаря ему я исполнил свою мечту и оказался здесь. Правда, не в роли победителя, но никому еще не удавалось всю жизнь оставаться победителем. Отныне я «Оператор системы жизнеобеспечения и безопасности».

Служба безопасности... Это было простой формальностью. Мой Бог, кто мог угрожать пассажирам орбитальной станции? Кто из этих уважаемых во всем мире ученых мог замыслить преступление? Саботаж? Худшим в ситуации было то, что я совершенно не представлял, что делать дальше. Я ведь всего лишь бывший летчик, а не частный детектив. И если Морияма прав, то ответственность, которая падает на меня чрезмерно велика. У меня нет ни соответствующих знаний, ни способностей.

Внезапно я понял, что давным-давно мурлыкаю под нос мотивчик времен моей юности. «Тот, кто высоко забрался, будет очень долго падать». Старая, старая песня, я уж и забыл, кто ее сочинил. С этой песенкой я выплыл из каюты и двинулся в путь. В первый момент мне показалось, что на станции внезапно стало жарко. Но я прекрасно понимал, что температура воздуха не изменилась ни на градус. Это был всего лишь приступ страха.

Глава 5

Наша станция собрана из множества модулей. Каждый из них представляет собой цилиндр около тридцати метров в длину и четырех метров в диаметре. Размеры станции ограничены, так как ограничены наши возможности по транспортировке грузов на орбиту. Модули большего размера не подняли бы шаттлы. Сквозь всю станцию проходит так называемый осевой туннель, который соединяет модули попарно. На конструкциях, скрепляющих тоннель и модули, крепятся солнечные батареи, поэтому стенки тоннеля усилены специальными ребрами жесткости. Осевой тоннель соответствует лестнице в обычном доме. Он по большей части пуст, лишь на стенах закреплены щиты контроля и управления. В тоннель ведут шлюзы с опускающимися переборками из лабораторий и жилых модулей. Обычно эти шлюзы закрыты, переборки поднимаются автоматически, когда к ним приближается человек. Если же сенсоры регистрируют резкое падение давления в одном из помещений по сигналу компьютера переборки блокируются, отсекая поврежденный модуль от станции.

Таким образом, на космической станции действуют те же законы, что и на океанских кораблях. Всегда есть вероятность столкновения с метеоритом, хотя даже камешки величиной с палец попадаются в метеоритных роях очень редко, но и крошечный небесный снаряд, летящий с высокой скоростью, может нанести станции тяжелые повреждения. Крошечное отверстие во внешней стенке, и мы потеряем весь запас воздуха. В этой ситуации падающие переборки спасут нас от неминуемой гибели.

В невесомости трудно различить «верх» и «низ». На станции Ниппон мы используем в качестве ориентира поверхность солнечных панелей. Часть станции, расположенная над панелями, стала «верхней», а вторая половина, всегда находящаяся в тени, — «нижней». На самом «верху» располагается командная палуба. Ее составляют три модуля. В первом модуле поместился командный центр (иначе — центр управления и ориентации станции, между собой мы называем его «мостиком» опять же по аналогии с океанским кораблем). Рядом расположены два жилых модуля. Четвертый модуль отсутствует. Жилые модули стоят точно друг против друга, а напротив мостика есть лишь короткий тупик с главным шлюзом и пультом управления двумя манипуляторами, которые способны выдвигаться во вне. Эти манипуляторы используются для крепления шаттлов, причаливающих к станции. Воздушный шлюз ведет непосредственно в осевой тоннель.

На следующей палубе расположились лаборатории. На осевом тоннеле закреплены сразу четыре модуля. Модуль, расположенный сразу под шлюзом, всегда купается в солнечных лучах. Он отведен под биологическую лабораторию, где изучается влияние невесомости и космических излучений на растения и животных. Сейчас на борту нет животных, и в помещении биологической лаборатории можно увидеть лишь пустые клетки, специальное оборудование и горшки с зеленью.

Есть нечто, что очень трудно изучать на Земле и легче легкого в космосе. Это — вакуум. Для исследований вакуума на станции есть монтажная платформа с манипуляторами. Она пришвартована к одному из лабораторных модулей и способна улетать от станции, проводить исследования в космическом пространстве и возвращаться назад. Каждый шаттл привозит новые приборы и оборудование, и оснащение лабораторий на станции идет полным ходом. Сейчас мы как раз организуем лаборатории по изучению космических излучений и верхних слоев земной атмосферы.

Следующую палубу занимает машинный зал. Эта палуба расположена в «нижней половине» станции, на теневой стороне. Если вы выгляните в иллюминатор, то увидите ночную сторону Земли и свинцово-серую «изнанку» солнечных панелей. Здесь также расположены четыре модуля. В одном из них находятся аппараты, обеспечивающие возобновление воздуха и воды на станции. (Разумеется, в каждом модуле есть аварийный запас воды и кислорода достаточный для того, чтобы команда могла дождаться шаттла). Во втором модуле — агрегаты, с помощью которых мы пытаемся аккумулировать солнечную энергию и передавать ее на Землю. Третий модуль занят оборудованием для починки и монтажа солнечных панелей. Здесь также расположена лаборатория для исследований земной поверхности и космического пространства. На самом деле наша станция не слишком удобна для подобных наблюдений. Если вы выгляните в любой из наших иллюминаторов, половина поля зрения будет неизбежно закрыта солнечными панелями. Лаборатория исследования земной поверхности расположена на темной стороне, так как в верхней половине станции ослепительный блеск панелей делает такие исследования попросту невозможными. В десяти километрах от нашей станции висит радиотелескоп, с помощью которого можно исследовать космическое пространство. Однако никаких сенсационных открытий в области радиоастрономии пока не было сделано — все-таки главная задача у станции другая.

У нижнего конца узлового тоннеля расположена Башня — огромная, словно церковная колокольня, стальная конструкция, на конце которой расположен передатчик энергии. Между машинной палубой и башней есть место для еще одной четверки модулей, но пока здесь расположен лишь запасной шлюз. Мы также храним здесь, в специальном шкафу, скафандры, так как дефицит места на станции часто дает о себе знать. Таким образом, цепляясь за рукоятки на стенках и передвигаясь, подобно крабу, по осевому тоннелю, можно попасть в любое помещение станции.

Я встретил Танаку на командной палубе неподалеку от кабинета Мориямы. Он снимал показания с датчиков чистоты воздуха на борту станции и, судя по всему, был очень озабочен результатами. Возможно, это было просто вежливым предлогом для того, чтобы меня не замечать. Танака был родом из Нагасаки, а потому испытывал к американцам вполне понятную неприязнь. Я достал из маленького шкафчика пылесос, набор ветоши и щеток для уборки, мешки для мусора и закрепил все это на поясе. Танака не сводил глаз с датчика. Казалось, он пытался загипнотизировать прибор. Чего, черт возьми, он добивается? В конце концов он инженер-энергетик, а контроль за приборами жизнеобеспечения — моя обязанность.

— Вас что-то заинтересовало, сэр? — вежливо спросил я.

Он медленно повернулся ко мне и сказал, не пытаясь скрыть недовольства:

— Воздух на мостике... Сегодня там было как-то... душно. С чем это может быть связано?

Душно? Казалось, он подыскивал другое слово, но так и не нашел. Я представил себе схему циркуляции воздуха на станции. Существовала тысяча причин, для неполадок в этой системе.

— Вы хотите проверить циркуляцию на мостике?

— Циркуляцию?

— То, как воздух поступает на мостик сквозь решетку кондиционера.

— Я не думал об этом.

Танака с шумом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Типичный японский карьерист — напряженный, беспокойный, весь на нервах. Наверняка у него проблемы с желудком.

Мы с ним снова взглянули на данные приборов. Давление в системе циркуляции нормальное, температура воздуха тоже, все вентили открыты.

— К сожалению, не могу ответить на ваш вопрос, сэр, — сказал я. — Если хотите, я позже поднимусь на мостик, и мы вместе посмотрим, как работает система циркуляции.

— Это будет очень любезно с вашей стороны, — отозвался Танака.

Не удостаивая меня больше ни словом, ни взглядом, он поплыл в сторону тоннеля. Я задумался. Обычно система жизнеобеспечения функционировала отлично. Космонавты былых времен могли только мечтать о подобном комфорте. Неужто наш саботажник поработал и здесь? Только какой в этом смысл? Ведь он подвергает опасности не только наши, но и свою жизнь. Я подхватил свой пылесос и отправился в обход. Ёсико была в лаборатории исследования земной поверхности и космического пространства и работала с дистанционным пультом радиотелескопа.

— Ну что? — спросила она нетерпеливо. — Что сказал Морияма?

— Что я должен уделить больше внимания чистоте на станции.

— И ни слова про нас? — изумилась Ёсико.

— Ни единого. Зато он предъявил мне длиннющий список помещений станции, которые нуждаются в немедленной уборке.

— So desuka? Что ж, тем лучше.

Я поспешил сменить тему.

— А чем ты сейчас занимаешься?

— Наблюдаю Сигнус-А и не вижу ничего такого, чего не видели бы до меня тысячи людей, — ответила она печально. — Я близка к тому, чтобы плюнуть на это бесперспективное дело.

— Тут я к сожалению ничем не могу помочь. Но если ты решишь бросить астрономию, я с удовольствием приму тебя в свою команду.

Ее лицо озарила нежная и загадочная азиатская улыбка.

— Ну, дела еще не так плохи...

Я почти не мог на нее смотреть. В каждой клеточке моего тела ожили воспоминания о недавно пережитом экстазе. Однако по негласному правилу инициатива всегда исходила от Ёсико. А она сейчас больше интересовалась далекими звездами, чем вашим покорным слугой.

— Ну что ж, тогда я займусь своей работой, — сказал я с натужно-вежливой улыбкой.

— Ага, и я тоже. Mata.

На прощание она не подарила мне ни поцелуя, ни самого мимолетного прикосновения. Мне осталось лишь украдкой полюбоваться на ее спину и длинные, как у русалки, волосы. Я тяжело вздохнул и отправился во владения Ивабути — на машинную палубу, в модуль управления энергетическим потоком.

Глава 6

Така Ивабути и Джеймс Джайкер не обратили на меня ни малейшего внимания — они о чем-то горячо спорили.

— Интерференция?! — вопрошал Джайкер, ероша свои черные волосы. — Влияние лазерного луча на энергетический поток?

— Совершено нелогично, — отзывался Ивабути.

Кибернетик висел перед огромным монитором в облаке компьютерных распечаток, инструкций, схем, карандашей и фломастеров. Ивабути — массивный, как гора, и старомодно-интеллигентный смотрел на него с тихой печалью во взоре.

— Мы должны понять, что изменилось два месяца назад, — втолковывал он нетерпеливому Джайкеру, перелистывая толстый справочник. — Аппаратура работала, а потом перестала работать. Спросите себя: что изменилось?

— Размер солнечных панелей.

— Незначительно. Кроме того, вибрация возникает раньше, чем мы достигаем максимума энергии. Так что размеры панелей здесь ни при чем.

— Итак, вы полностью отвергаете интерференцию? — переспросил Джайкер. — Я не физик, но поскольку и лазерный луч, и энергетический поток способны генерировать электромагнитные волны...

— Я тоже не физик, — ответил Ивабути. — Но если причина неполадок физический эффект — почему он впервые дал о себе знать восемь недель назад?

Я внимательно прислушивался к разговору, пока пылесосил покрытие на полу и на стенах, протирал ветошью узкие щели между стеной и приборами. Я стоял как раз рядом с Ивабути и полировал дверную ручку, когда он внезапно обратился ко мне:

— Chotto, Леонард, захватите, пожалуйста, еще вон тот синий мешок с мусором.

Я обернулся и увидел маленький синий мешочек, перетянутый шнуром и привязанный к ножке стола.

— Да, конечно.

Ивабути кивнул.

— На самом деле, мистер Джайкер, вопрос, на который мы ищем ответ, очень прост, — продолжал он, вновь повернувшись к кибернетику. — Что изменилось? Например, что изменилось в вашем программном обеспечении?

Краем глаза я заметил, что Джайкер внимательно изучает коды, появившиеся на экране монитора.

— Мой Бог, что могло измениться? — пробормотал он. — Я все время пробую какие-то варианты, потом возвращаюсь к прежним. Но ничего принципиально нового я не делал.

— Вы уверены?

— Я уверен? Мой Бог, разумеется нет. Как можно быть уверенным в программном обеспечении? Здесь поработали миллионы программистов: старательные и ленивые, тупые и гениальные — какие угодно!

— Ну что ж, тогда мы действительно должны начать с проверки кодов, Джайкер, — сказал Ивабути со вздохом. — Придется пройти всю программу байт за байтом, пока мы не поймем, что собственно происходит.

Этот модуль был единственным, где отсутствовала поперечная перегородка. Помещение имело форму цилиндра, отчего казалось, что вы находитесь внутри подводной лодки. Весь модуль был заставлен аппаратурой, между громоздкими агрегатами остались лишь узенькие проходы, где змеились черные трубы системы охлаждения и кабели толщиной с руку. Под рычагами и рукоятями приборов горели сигнальные лампы с японскими иероглифами. В центре помещения находился компьютерный терминал, перед которым и устроились двое ученых. Ивабути крутил в руках маленькую отвертку, подбрасывал ее, позволял ей сделать несколько оборотов и пытался поймать указательным и средним пальцами. Это обычное развлечение инженеров на космических станциях. Я осторожно обогнул терминал и занялся уборкой в дальней части модуля.

— Может быть, стоит еще раз осмотреть передатчик энергии? — осторожно спросил Джайкер. — Может быть, мы найдем какой-то дефект, который пропустили раньше? Метеорит повредил один из датчиков, или...

Ивабути покачал головой.

— Какова вероятность? Я уже дважды поднимался на дистанционно управляемом модуле на Башню, осматривал передатчик и ничего не нашел. Все данные осмотра сняты на камеру, вы можете сами убедится, что я заглянул во все углы. Поверьте, я много работал в открытом космосе и знаю, как выглядит след от удара метеорита. Если бы у меня были малейшие подозрения, я бы снова полез на эту стапятидесятиметровую громадину. Но я уверен, что там все в порядке.

— Может быть Танака или Ким...

Ивабути сделал выпад в сторону кибернетика, держа свою отвертку словно самурайский меч.

— Что вы хотите этим сказать, доктор Джайкер?! — кажется, инженер пытался скрыть за наигранным гневом настоящую обиду. — Вы пытаетесь бросить тень на меня, потому что не хотите показывать нам свои программы?

— Ну что вы, — поспешно ответил Джай. — Но вы отдаете себе отчет в том, какое скучное дело нам предстоит? Я просто ищу более быстрый и легкий путь решения задачи.

— Вряд ли вам это удастся, — покачал головой Ивабути. — Впрочем, зачем вам торопиться? Через два месяца придет ваш шаттл, и вы сможете свалить всю грязную работу на своего сменщика. А вот мне ждать шаттла еще четыре месяца.

Джайкер начал торопливо собирать летавшие вокруг него карандаши и листы бумаги.

— Давайте начнем завтра утром, Ивабути! — взмолился он. — Я должен подготовиться.

— Разумеется, — отозвался инженер.

Джайкер отстегнул карабин и направился к выходу из модуля. Ивабути повернулся к пульту, с помощью двух клемм закрепил на столе перед собой открытый на нужной странице справочник. Он передвинул несколько рычагов на пульте, затем повернулся к терминалу, задумчиво покачал головой, вернул рычаги на прежнее место и передвинул другие.

Я лихорадочно искал какой-нибудь темный и пыльный закуток, где нашлось бы дело для моего пылесоса. Впрочем, можно было и откланяться — вряд ли я увижу здесь еще что-нибудь интересное. Ивабути — действительно гениальный инженер, тут я мог положиться на мнение Мориямы. А значит мне в жизни не догадаться, чем этот гениальный инженер занимается. Он мог бы изготовить атомную бомбу перед самым моим носом и я не заметил бы ничего подозрительного. Поразмыслив, я начал собирать ветошь.

— Вы не забыли про синий мешок, Леонард? — сказал Ивабути вполголоса, не отрываясь от своей работы.

— Да, конечно!

Значит, все это время он помнил о моем присутствии! Я почувствовал себя так, как будто меня поймали у замочной скважины и густо покраснел. Я привязал мешок к поясу, подхватил пылесос и тряпки и покинул машинный зал.

Глава 7

Я отнес мешок с мусором в модуль жизнеобеспечения, рассортировал его содержимое по различным контейнерам и емкостям, вычистил внутреннюю поверхность мешка и положил его в кладовку. Затем, вспомнив об обещании данном Танаке, я отправился на мостик.

Шлюз центра управления был открыт и я действительно почувствовал, что в модуле трудно дышать. Танака ошибался — здесь не было душно, воздух был свежим и чистым, просто в ноздри бил странный и неприятный запах.

— Будет лучше, если вы проветрите, Леонард, — распорядился Танака.

Я все еще принюхивался, пытаясь понять, что мне все это напоминает. Пахло пылью, как будто в сундуке, который не открывали пару сотен лет, а еще чуть-чуть тянуло гарью, как от костра или барбекю. Непонятно. Я включил вентилятор, провел пальцами по решетке воздуховода и снова принюхался. Ничего особенного. Чистый воздух без малейшего следа странного запаха.

Я не был особенно удивлен или напуган. На борту станции существует тысяча и одна причина для появления необычных запахов. Самая серьезная из них — возгорание какого-нибудь кабеля или провода под высоким напряжением. Но в таком случае выйдет из строя прибор, к которому подключен этот кабель.

— Все приборы работают нормально? — поинтересовался я.

— Все в порядке, — отозвался Танака.

На всякий случай я еще раз проверил контрольный пульт, и щит контроля энергопотребления, надеясь обнаружить причину загадочного запаха. Тщетно. Люк, ведущий в кабинет командира, неожиданно распахнулся и я услышал голос Мориямы:

— Это вы, Леонард?

— Да.

— Не знаете, чем это так воняет?

— Пока нет, но я работаю над этим.

Морияма выглянул в коридор и поморщился.

— Ладно, когда что-нибудь найдете, скажите мне.

— Sumimasen, командир, получено послание из НАСДА! — Танака подлетел к люку и протянул Морияме лист бумаги.

Командир прочитал записку, поморщился и что-то пробормотал себе под нос. Потом повернулся к Танаке:

— Тут уж ничего не поделаешь. Известите команду.

С этими словами Морияма вернулся в кабинет и закрыл за собой люк. Танака развернулся и полетел на свое рабочее место. Пролетая мимо меня, он бросил через плечо:

— С шаттлом какие-то проблемы. Старт отложен на неделю.

В этом тоже не было ничего необычного. Японцы трепетно относятся к безопасности, поэтому стоит небольшой буре разыграться в сотне километров от стартового комплекса в Осаке, как старт откладывается, так как тамошним инженерам в любой волне выше метра чудится предвестие цунами.

Но даже если на море мертвый штиль, существует еще сотня причин и поводов для того, чтобы отложить старт. Малейшие неполадки при пробном запуске, отклонение стрелки одного из приборов хотя бы на волосок — и нам приходится ждать транспорта лишнюю неделю, а то и две. Удивительно, что некоторые космические корабли все же поднимаются с Земли и даже добираются до станции. Кроме того, поставщики, разбросанные по всему миру также любят потянуть время. И вот шаттл стоит на старте, дожидаясь партии молочного порошка, или бананов, или полотенец с туалетной бумагой. Иногда кажется, что НАСДА существует для того, чтобы обеспечивать благополучие своих поставщиков, а не наоборот. В конце концов, меня опоздание шаттла напрямую не касалось.

Танака сделал объявление по системе громкой связи.

Тут еще одна мысль пришла мне в голову. Я взглянул на огромную карту, где маленький крестик отмечал пункт земной поверхности, над которым сейчас пролетала станция. Мы были как раз над Новой Зеландией. Это означало, что мы входим в зону приема японского Центра управления полетом. Может быть, и мне пришло письмо?

Я поспешил во владения Сакая — благо, далеко лететь не пришлось — все приборы были здесь же, на мостике. Радист сидел за пультом дальней связи с таким равнодушным и отрешенным лицом, что напомнил мне то ли спящую лягушку, то ли погруженного в медитацию дзен-буддиста. Казалось, он не заметил моего появления. Или он действительно медитировал? Я невольно бросил взгляд на стоящий перед ним факс. Может быть сегодня мне повезет?

В принципе, любой человек на земле может прислать нам письмо. Для этого достаточно иметь доступ к факсу и знать наш адрес. Практически же прилежные секретарши из НАСДА аккуратно вскрывают адресованные нам письма и посылают их содержание на борт, когда станция Ниппон входит в зону приема. Оригиналы писем мы получаем на руки, когда возвращаемся на Землю. В общем это удобно. Нашему факсу не приходится без устали печатать послания всевозможных проповедников, невежд и фанатиков, решивших поболтать с космонавтами, — мы получаем письма только от ближайших родственников и друзей. А также, разумеется, приказы Центра, инструкции, сообщения от работающих на Земле ученых.

— У вас нет письма для меня, Сакай-сан? — осторожно спросил я.

— К сожалению, нет, Леонард-сан, — отозвался радист, не поворачивая головы.

— Спасибо.

Это продолжалось уже не первый день и начало меня по-настоящему тревожить.

И тут я заметил краем глаза какой-то блеск на щите, висевшем рядом с центром связи. Я присмотрелся. Рядом с головкой шурупа примостилась крохотная капля воды. Воды? В составе воздуха на станции почти не было водяного пара. Я снял каплю пальцем и удивился еще больше — она была маслянистой. Я осторожно поместил каплю в пробирку, поднес ее лицу и принюхался. Действительно — запах машинного масла.

— Что там, на этом щите? — поинтересовался я.

Сакай неохотно поднял голову.

— Резервный пульт управления монтажной платформой. Резервный компьютер, контролирующий смену даты. Другие резервные приборы.

— Его можно открыть?

— Открыть? Разумеется. Видите эти шурупы? Если их вывинтить, пульт можно будет открыть.

Услышав наши голоса, Танака отвлекся от своей работы и пожелал узнать, что мы здесь обсуждаем. Я показал ему пробирку и маслянистый след на крышке щита.

— Меня интересует, откуда здесь масло? — пояснил я. — Капля была здесь, совсем рядом со щелью.

— Думаете, испорчен один из приборов?

— Возможно и так.

Танака с сомнением покачал головой. Казалось, он спрашивал себя, что собственно я, Леонард-американец, делаю здесь на станции, среди всех этих высокоученых японских профессоров.

Я на секунду усомнился в своей идее. Для того, чтобы вскрыть щит, недостаточно вооружиться отверткой. Необходимо просмотреть соответствующие инструкции, руководства, техническую документацию и, возможно, посоветоваться с Центром управления полетом. Работу должен производить квалифицированный инженер, а по окончании сборки он обязан заполнить протокол и удостоверить своей подписью, что пульт вновь функционирует нормально. Короче говоря, это мероприятие сложное, дорогостоящее, и, главное, кто-то из профессионалов — Ивабути, Танака или Сакай — вынужден будет потратить несколько часов рабочего времени.

— Вы полагаете, что мы обнаружим там неполадки? — переспросил Танака.

— Да.

Я видел, что его ноздри трепещут от внутреннего напряжения.

— Какие повреждения конкретно?

— Я не знаю. Я буду знать это после того, как мы разберем пульт.

У меня не было никакой разумной причины ввязываться в эту авантюру. Только предчувствие, только... Dai rokkan.

Танака посмотрел на меня, как на шимпанзе, которая вздумала учить его квантовой механике.

— Sonna bakana! — проворчал он сквозь стиснутые зубы, — оставьте пульт в покое, wakatakka?

— Hai, — ответил я.

Как-никак он выше меня по чину. Строго говоря — второе лицо на станции.

— Я полагаю, это капля моего крема, — вдруг подал голос Сакай.

Мы с удивлением уставились на него. Сакай нервно барабанил по пульту пальцами — совсем как Танака.

— Domo sumimasen, — поспешно заговорил радист, — Как раз перед тем, как вы вошли, я вернулся из своей кабины, где обработал лицо и руки жидким кремом. Это заняло не больше минуты. Я хочу, чтобы вы это знали, прежде чем решитесь предпринимать трудоемкие и бессмысленные действия.

Последняя, по-японски вежливая, фраза целила прямо в меня.

— Ну что, Карр, вы слышали? Это был крем. Полагаю, инцидент исчерпан.

Танака, также по-японски вежливо, дал мне понять, что я всего лишь глупый и заносчивый gaijin.

— Hai, командир, — согласился я.

Пробирка с таинственной каплей все еще была у меня в руках, когда я покинул мостик и отправился в лабораторию материаловедения. Доктор Ким Чун Ву из сеульского университета собрал у себя все самые современные и сложные приборы для химического анализа, какие только можно купить за деньги. Он не откажет мне в любезности исследовать эту каплю.

И если мои подозрения оправдаются, командир Исаму Танака, вам придется засунуть свой крем себе в задницу!

Глава 8

Ким Чун Ву, круглолицый улыбчивый кореец, приветствовал меня гораздо сердечнее, чем наши японские коллеги.

— Для меня большая честь видеть вас здесь, мистер Карр! — воскликнул он, разглядывая пробирку с таинственной каплей.

Не мешкая ни секунды, он отобрал пробу в стеклянный капилляр толщиной с волос, поместил его на центрифугу и нажал кнопку. Загорелись контрольные лампочки — новенький анализатор стоимостью в миллион долларов был готов к работе.

— Это займет какое-то время, — пояснил доктор Ким.

— Я не помешаю вашей работе? — поспешно спросил я.

— Вы мне никогда не мешаете, — отозвался кореец. — На сегодня мне осталось не так уж много работы. Думаю, я скоро смогу завершить свою диссертацию. Знаете, что такое диссертация?

Тут я невольно рассмеялся. Ким был очень вежлив, но в глубине души и он был не лучшего мнения о моем уме и образовании.

— Думаю, что знаю, — ответил я. — Вы хотите стать профессором?

— Профессором металлургии сеульского университета, — продолжал Ким с воодушевлением. — Космической металлургии.

В этот момент мы услышали громкий скрежет. Казалось, кто-то постукивает гаечным ключом по внешней стенке лабораторного модуля. Нет, по меньшей мере шестью ключами. Причем, источник звуков явно перемещался от осевого тоннеля к свободному концу модуля. Увидев беспокойство на моем лице, Ким рассмеялся:

— Это всего лишь Спайдермен, мистер Карр. Хотите увидеть его за работой?

— С удовольствием, — я подплыл к иллюминатору, поднял светофильтр и заглянул в стекло.

Спайдермен — это прозвище робота-монтажника, который днем и ночью ползает по поверхности солнечных панелей и терпеливо и методично проверяет их состояние, а при необходимости ремонтирует. Спайдермен и в самом деле похож на огромного механического паука с трехметровым телом, где расположены аккумуляторы и блок управления. Впереди на теле закреплены две клешни с набором инструментов, с помощью которых Спайдермен работает с тончайшими листиками кремниевых фотоэлементов, рядом с клешнями расположены две подвижных камеры, а с боков — шесть суставчатых ног, с помощью которых Спайдермен передвигается по поверхности станции.

В отличие от монтажной платформы Спайдермен не может совершать экскурсии в открытый космос. На поверхности станции его удерживают мощные магниты, закрепленные на концах ног. Зато он может работать самостоятельно, повинуясь программе, заложенной в его компьютер. Кроме того, им можно управлять с помощью голосовых команд по радио. За все время существования станции не было случая, чтобы робот не понял приказа или совершил какую-нибудь ошибку. Добрый старый Спайдермен — наш надежный товарищ.

Когда-то десять таких роботов смонтировали солнечные панели станции. Затем девять из них вернулись на Землю. Спайдермен остался последним и единственным в своем роде. Ученые хотели проверить, как долго он сможет функционировать в космическом пространстве. Подозреваю, что Спайдермен переживет тех, кто обрек его на одинокий и бесконечный труд — пока он работает без единого сбоя, лишь линзы камер слегка помутнели от отраженного света.

Серебристое тело робота сверкало в солнечных лучах. Он добрался до грузового люка на конце модуля, клешней нажал на рычаг и вошел в открывшийся шлюз. Там Спайдермен забрал стопку тончайших листков, с помощью камер проконтролировал, ровно ли они лежат, и вновь выбрался из люка в безвоздушное пространство. Робот отправился дальше, чтобы заполнить листками пустые ячейки в структуре солнечных панелей, а специальная машина, расположенная в нижней части лабораторного модуля, тем временем подала в шлюз новую пачку фотоэлементов.

— Кремний, вероятно, самый дешевый строительный материал в Солнечной системе, — сказал Ким с затаенной нежностью в голосе. — Его можно найти буквально повсюду, на любой планете. Здесь, в космосе, при отсутствии силы тяжести и кислорода, мы можем собрать огромные кристаллические решетки. Только мы можем их построить, только мы можем их использовать. Ничего на экспорт — как это вам?

Он рассмеялся. Я тоже улыбнулся, хотя, сознаюсь, не понял в чем соль его шутки. В принципе, можно сказать, что наши «листочки» — усовершенствованные фотоэлементы, превращающие солнечный свет в электрический ток. В принципе можно. Но это все равно, что сказать, будто бы современный компьютер — это усовершенствованная электронная трубка.

— Вы видели, как строилась станция, мистер Карр? — полюбопытствовал Ким.

Я покачал головой.

— Мне посчастливилось увидеть это, — продолжал кореец. — Титанический труд. Огромное кольцо собирают на орбите из отдельных элементов. Все скрепляется кабелями. Щелк, щелк, и кольцо стабильно! Как знаменитый индийский фокус с веревкой, не так ли?! Затем к кольцу приваривается проволочный каркас для будущих панелей. И наконец роботы настилают листочки — фотоэлементы. Это было самое яркое впечатление в моей жизни. Запомните мои слова, мистер Карр, когда-нибудь мы построим на орбите огромные здания, небоскребы!

Я не мог полностью разделить его восторг, но во время подготовки к полету мне довелось изучать историю строительства станции. Потребовалось пять шаттлов, чтобы доставить на орбиту фотоэлементы для монтажа солнечных панелей. На космической стройке было разработано и апробировано множество новейших, революционных технологий. Очевидно, для Кима это имело огромное значение.

— Мне кажется, наша станция достаточно велика, — заметил я.

— Ба! — Ким взмахнул рукой, с возмущением отвергая мое предположение. — Это пылинка! Это ничто по сравнению с нашими возможностями. К сожалению, наши поставщики не в состоянии обеспечить по-настоящему большую стройку. Потребуется слишком много ракет, чтобы доставлять на орбиту материалы. Выход только один: мы должны отказаться от пластика и строить из металла.

— Из металла?

Ким оглянулся по сторонам и заговорщицки подмигнул мне.

— Это великий секрет, мистер Карр! Вы обещаете сохранить его?

— Я буду нем, как могила! — заверил я корейца. Ему удалось по-настоящему разжечь мое любопытство.

Ким открыл шкаф и достал оттуда нечто узкое и длинное, завернутое в белый платок м перетянутое зеленым шнуром. Ким развязал шнур и сдернул платок. Я не поверил собственным глазам. Разумеется, я догадывался, что маленький кореец хочет показать мне нечто особенное, но я не предполагал, что когда-нибудь увижу на космической станции нечто настолько... архаичное.

Это был меч.

Ким нежно коснулся рукояти, затем поднял оружие так, что клинок засверкал в льющихся сквозь иллюминатор солнечных лучах.

— Такого меча еще не бывало на Земле, — сказал кореец. — Ни один самурайский меч не сравнится с ним. Он разрежет знаменитую дамасскую сталь, словно масло. Его клинок — это единый кристалл металла. Жаль что сейчас в мире не осталось рыцарей. Любой из них продал бы душу за подобный меч — выращенный вне Земли, в космическом пространстве.

Я взглянул на меч, а потом снова на корейца.

— Для чего вы его создали?

Ким пожал плечами.

— Выращивание кристаллов в космосе — часть моей диссертации. Меч пригодится мне на защите в Токио, — он улыбнулся. — И еще потому, что я этого захотел. В невесомости и при сверхнизких температурах, кристаллы металла вырастают необыкновенно большими и с необыкновенно упорядоченной структурой. Твердость кованного металла — ничто по сравнению с твердостью металла монокристаллического. Связи внутри кристалла невероятно сильны. Если металл ломается, он раскалывается по линии, проходящей между отдельными кристаллами. Но если такой линии нет, и весь блок металла представляет собой единый кристалл, то...

Я изумленно смотрел на маленького ученого. Казалось, его взгляд пронзал станы лаборатории и видел нечто, чего мне увидеть было не дано.

— Когда-нибудь мы заложим первые шахты на Луне, — продолжал Ким. — Мы найдем залежи металлов высочайшего качества и с помощью электромагнитных катапульт будем забрасывать на орбиту целые глыбы. Так будет решена проблема поставки. У нас будет строительный материал. У нас будет энергия. Океан энергии. В космическом пространстве столько энергии, что от нее порой нужно защищаться...

Раздался мелодичный звон. Анализатор закончил работу. Ким аккуратно завернул меч в платок, убрал его на место, а затем взглянул на монитор анализатора, где разноцветные столбики на диаграмме означали компоненты, обнаруженные в таинственной капле.

— Странное вещество, — сказал Ким задумчиво. — Содержит около ста составляющих. Много органических веществ. Сера. Вода. Ионы металлов. Кремний. Бензопирены. Натрий.

— Это может быть жидкий крем? — быстро спросил я.

— Я не рискнул бы мазать лицо подобным кремом, — ответил кореец, улыбаясь, — но не забывайте, что я металлург, мистер Карр. Металлург, а не фармацевт.

Проклятье. У меня был результат анализа, но я не мог понять, что он означает. И тут мне в голову пришла идея.

— Если я принесу вам каплю крема, вы сможете определить идентичны ли оба вещества?

— Вне всяких сомнений, — подтвердил Ким. — Если столбики на диаграмме совпадут — вещества идентичны. Если нет — то нет. Ошибки быть не может.

Я взглянул на часы. Сейчас я должен был приготовить ужин для всей команды. А вот завтра утром я вооружусь универсальным ключом и без труда добуду каплю крема из каюты Сакая.

— Можно, я принесу вам вторую пробу завтра? — спросил я Кима. — Вы согласны сохранить это в секрете?

Ким снова улыбнулся.

— Теперь у нас целых две тайны, мистер Карр.

— Так точно, — отозвался я. — Большое спасибо за все.

Глава 9

В помещении биологической лаборатории царил бесконечный ослепительный день. Многочисленные молочно-белые рефлекторы на стенах отражали солнечные лучи; под потолком ярко горели лампы дневного света. Горячий влажный воздух отдавал плесенью и гнилью. Казалось, открыв шлюз, я попал в тропические джунгли или экваториальный дождевой лес. Огромные аквариумы, в которых бурно ветвились неизвестные мне растения, пустые клетки, микроскоп с набором стекол, поблескивающие хромированные инструменты не нарушали этого впечатления. Передо мной была амбулатория работающего в тропиках врача, и застань я здесь как-нибудь изнуренного лихорадкой Тарзана, я бы не слишком удивился.

Я протиснулся в щель между столом и стеклянным шкафом и увидел в дальнем конце лаборатории пожилую женщину, которая, вооружившись пинцетом, укладывала семена в горшочки, обмотанные влажной тканью.

— Moshi moshi, Леонард-сан, — приветствовала она меня, ни на секунду не отрываясь от своей работы. — Что привело вас ко мне?

— Добрый день, Оба-сан. Вы поможете мне готовить ужин?

Она быстро взглянула на часы.

— Jaa, уже так поздно? Да, действительно. Вы должны простить меня, Леонард-сан, за работой я часто теряю чувство времени.

Оба была нашим врачом. Когда все члены экипажа чувствовали себя превосходно, она проводила время за различными биологическими экспериментами, углубляясь в неведомые земным ученым области. В самом деле, где еще как не на космической станции можно было исследовать влияние невесомости и космических излучений на живые организмы? Оба была лишь немногим моложе командира Мориямы. Ее тронутое первыми морщинами лицо светилось такой внутренней теплотой и уверенностью, что любому больному становилось легче от одного ее присутствия.

— Если позволите, я хотела бы закончить этот эксперимент, — обратилась ко мне Оба, вновь взяв в руку пинцет.

— Никаких проблем.

— Вы слышали, что старт шаттла отложен? — спросила она, выуживая последние семена из маленькой пластиковой фляжки, которую держала в руке. — Говорят, по меньшей мере на неделю. Когда я это услышала, я подумала, что успею сделать еще один посев. В нашей области остается множество загадок. До сих пор никто не может предсказать, как повлияет невесомость на те или иные растения. Одни растения вовсе не замечают изменения условий, другие начинают чахнуть и болеть. Отчего? Никто не знает. Вот эти способны прорастать только при наличии силы тяжести, и я хочу проверить, какова минимальная сила тяжести, при которой они дадут побеги. Это свойство называют гравитропизмом. Но никто не знает, как именно растения регистрируют наличие силы тяжести.

Оба положила фляжку и пинцет на полку, поставила горшочки на центрифугу и запустила ее на низкие обороты. Горшочки начали медленно вращаться. Вращение — единственный способ создать в условиях невесомости подобие гравитации.

— Кажется, вы рады, что задержались здесь еще на неделю, — заметил я.

Она улыбнулась и лицо ее внезапно стало лицом ребенка, мечтающего о поездке в Диснейленд.

— О нет, Леонард-сан, напротив, я сгораю от нетерпения и готова проклинать шаттл последними словами. Там, на Земле, остался человек, который просил меня стать его женой. Сейчас он ждет меня, а я жду встречи с ним.

— Это прекрасная новость, — сказал я совершенно искренне. — Я желаю вам счастья.

— Спасибо. Это мои последние дни в космосе. Потом мы с ним поедем в Вакканай, это на севере Японии. У него там домик на берегу моря, недалеко от трассы Хоккайдо — Сахалин. В ясные ночи мы будем видеть в небе нашу станцию, и я буду рассказывать своему мужу о том, как жила здесь. Вы не считаете меня сентиментальной дурой, Леонард-сан?

— Нисколько! — я покачал головой. — Напротив, я хотел бы чтобы кто-нибудь где-нибудь так же ждал меня.

Оба бросила на меня испытующий взгляд, и ее лицо снова стало лицом врача и ученого.

— Я знаю по меньшей мере семерых человек, которые с нетерпением ожидают и вас, и меня, — сказала она насмешливо. — И скоро станут еще нетерпеливее, потому что проголодаются. Пойдем, Леонард-сан, пора за работу! Ikimasho!

Она подхватила огромный пакет с ростками сои. К великой радости японцев соя прекрасно растет в невесомости, и они могут каждый вечер приправлять еду своим любимым соусом.

Во время первых экспедиций русским космонавтам и американским астронавтам хронически не хватало времени. Они вынуждены были проводить десятки экспериментов за те несколько часов, которые отводил им Центр управления полетом. В спешке и запарке первопроходцы вовсе не думали об улучшении своего быта. Они работали посменно, спали где придется и почти ничего не ели и не пили.

Я читал в Хьюстоне протоколы наших лунных программ и миссии Скайлаб и понял, что первые астронавты обладали поистине стальными нервами — ведь чтобы сделать простейшую манипуляцию, им нужно было выслушать советы по меньшей мере дюжины специалистов.

На японской станции с подобным положением вещей никто не собирался мириться. Не только потому, что японцы вообще относятся с глубоким уважением ко всем мелочами жизни. Самое главное то, что, в отличие от американцев с их «фаст-фуд культурой», японцы вообще не выносят спешки и быстрых решений. Они не начинают действовать, пока не убедятся, что находятся в состоянии глубокого внутреннего покоя. Без малого тридцать лет экспериментов, сомнений, дискуссий и новых экспериментов помогли японцам обрести уверенность в своих действиях, и теперь жизнь на космической станции течет как по накатанному.

Здесь существует строгий распорядок дня, который предписывает членам команды достаточно времени для отдыха и позволяет полностью сосредоточится на работе, не чувствуя утомления или рассеянности. Наши дни и ночи синхронизированы с часовым поясом Японии, что облегчает совместную работу с наземными службами. Утром и днем каждый перекусывает, когда это ему удобно, а по вечерам все собираются за ужином в общем зале, обсуждают события прошедшего дня, результаты экспериментов и свежие идеи.

Готовить ужин — это, разумеется, моя обязанность. Обычно это не отнимает у меня много времени, так как большая часть нашей еды была приготовлена еще на Земле, там же поделена на порции и заморожена. Мне достаточно достать порции из холодильника и поместить их в микроволновку. Часть нашей еды приготовлена в виде пасты, ее нужно лишь разбавить водой и выдавливать из тюбика прямо в рот. Вы не поверите, но это довольно вкусно.

Но, разумеется, нельзя питаться полгода только кашей и пастой. Кишечнику необходимо давать работу посерьезнее. Поэтому каждый шаттл привозит на борт станции большое количество натуральных продуктов. Здесь существуют два критерия отбора: во-первых, продукт должен выдерживать перегрузку при старте — прощайте помидоры, виноград и ежевика! И во-вторых, он не должен крошиться. Крошки могут попадать в приборы, вызывать короткие замыкания, пожары и всерьез угрожать благополучию станции. Это означает — никаких кексов, только специальный хлеб, который не высыхает и не крошится. Мы стараемся вырастить в биолаборатории как можно больше овощей и фруктов к нашему столу. Эксперименты с помидорами пока не увенчались успехом, но огурцы и паприка растут не хуже, чем на Земле. Ну и разумеется, общепризнанной фавориткой нашего стола остается соя. Оба собирает семена, выросшие на станции, и снова высаживает их в грунт, а мы потом лакомимся свежими ростками.

С приготовлением овощей я не мог справится в одиночку, поэтому мне каждый вечер требовался помощник. Дело в том, что кулинария в невесомости имеет свои секреты — например, кусочки овощей не желают мирно лежать на разделочной доске, они предпочитают кружиться вокруг повара в веселом танце. Мы пытались использовать для измельчения овощей самые разные приборы и в конце концов пришли к выводу, что рациональнее всего будет смачивать водой доску. Силы натяжения между молекулами воды удерживают ломтики на доске, и вы можете спокойно пересыпать их в кастрюлю.

Кастрюля — это, собственно, следующая проблема. Разумеется, мы не можем использовать обычную кастрюлю, такую, которая стоит на плите в каждой кухне. Крышку нашей кастрюли удерживает сниженное давление, ее можно открыть только с помощью специального насоса. Содержимое кастрюли собирается в центре в огромный шар. Словом, кухня на космической станции — зрелище странноватое.

Само собой, все можно приготовить в микроволновке, и часто мы именно так и поступаем. Но ученые (как ни странно, ученые-мужчины) и здесь нашли приложение для своей изобретательности. Они пытаются использовать для приготовления пищи самые неожиданные аппараты. Чего стоит одна пароварка: маленькая емкость из алюминия с отверстиями, сквозь которые поступает под давлением горячий воздух. Струи воздуха перемешивают овощи и варят их «на пару». Сухожаровой шкаф используется как гигантский тостер или гриль. Кусочки овощей и мяса зажимаются в особой рамке и обжариваются с обеих сторон.

Что касается приготовления соевых ростков, то и здесь инженеры постарались. В нашем распоряжении странный прибор, более всего напоминающий маленькую бетономешалку. Туда заливается подсоленное и сдобренное пряностями масло и перемешивается на малых оборотах. Затем, когда масло достаточно разогрелось, в «бетономешалку» засыпают соевые ростки. Широкие лопасти перемешивают содержимое, соя впитывает в себя масло и вам остается лишь осторожно приоткрыть аппарат и насладиться ароматом.

Сою обычно готовила Оба. Она колдовала со специями, благодаря чему еда получалась необыкновенно вкусной. Как призналась наша доктор, свои кулинарные секреты она унаследовала от бабушки, и порой мне казалось, что тень почтенной японки незримо присутствует на нашей кухне. Мы поделили еду на порции и поместили их в термостат. Затем я объявил по системе громкой связи, что ужин готов, и пригласил членов команды пожаловать к столу.

Глава 10

Ученые, не мешкая, заняли места за круглым столом. Мы с Обой расставляли тарелки. На дне каждой был укреплен небольшой магнит, благодаря которому посуда не улетала с металлической поверхности стола.

Все принялись за еду, и Оба вновь удостоилась комплиментов.

— Признаюсь честно, у нас созрел заговор, — разглагольствовал Джайкер с набитым ртом. — Мы собираемся задержать шаттл еще на пару дней, чтобы лишний раз насладиться вашей стряпней.

Еда в невесомости — это тоже отдельное искусство. Важно удержать продукты на тарелке и не дать им разлететься. Для этого каждая тарелка снабжена крышкой. Ножи и вилки в этой ситуации также неприемлемы. Мы едим с помощью прибора, напоминающего старинные щипчики для сахара. Левой рукой вы приподнимаете краешек крышки, а правой быстро хватаете кусочек и отправляете его в рот.

Новичкам обычно советуют выливать на пищу побольше густого соуса. Затем надо научиться управляться со щипчиками. А затем надо научится глотать — здесь вам не помогает сила тяжести и в первые моменты кажется, что пища хочет взлететь из пищевода обратно в рот. К этому тоже нужно привыкнуть.

Сакай поставил на стол большую бутыль сливового вина и объявил, что у него есть повод для маленького праздника.

— Сегодня, после десяти лет работы, я должен был сдать очень важный тест. Если бы я провалился, меня бы выгнали из космической академии. Но я справился.

— Мы все очень рады за вас, — сказал Морияма.

— Поднимем бокалы за Сакая! — воскликнул Джай.

Под «бокалами» подразумевались небольшие эластичные пластиковые емкости с короткими и узкими трубками в верхней части. Если вы хотели пить, вы просто высасывали жидкость или выдавливали ее в рот, как пасту из тюбика. Для того, чтобы перелить вино из бутыли в бокалы тоже требовался определенный ритуал. Я извлек из шкафа прибор, представляющий собой гибрид сифона и мешка для искусственного дыхания. Сакай вытащил пробку из бутылки, я не мешкая ни секунды подсоединил к горлышку свой прибор и, сжал резиновый баллон, затем отпустил его и втянул внутрь маленький шарик жидкости. Сакай тут же снова закрыл бутыль, А я, присоединив прибор к трубочке одного из бокалов, снова нажал на баллон, в результате чего шарик вина переместился внутрь бокала. И так девять раз.

— У меня сегодня первая вахта, — поспешно сказала Ёсико. — Я, пожалуй, не буду пить.

— А у меня вторая, и я, пожалуй, выпью, — возразил Джай.

Разумеется, инструкции запрещали употребление алкоголя на станции. Но никто и никогда не следует инструкциям буквально.

Мы все, во главе с Мориямой, выпили за успехи Сакая, и ученые принялись обсуждать последние новости.

Почти не прислушиваясь к их болтовне, я снова взглянул на карту, висевшую на стене столовой. Это было довольно оригинальное зрелище — взгляд на мир под новым углом. Дело в том, что на старых картах центром мира был Атлантический океан. Соответственно, Северная и Южная Америка располагались в левой части карты, Европа, Азия, Африка и Европа — в правой. Но на этой карте все было наоборот: Америки — справа, Евразия с Африкой — слева. Как-то я прочел, что карту нового типа придумали в туристическом агентстве Гонолулу, и поэтому на ней в центре мира оказались Гавайи. На самом же деле карту создали к Олимпийским играм 2000 года в Сиднее. Идея была в том, чтобы изобразить Сидней культурной и научной столицей Земли. Австралийцы выпустили сотни тысяч постеров, открыток и настенных карт, где в центре мира был Тихий океан, и такая точка зрения нашла множество сторонников.

— Я слышал, ваши соотечественники затевают новый грандиозный проект, — говорил меж тем Танака, обращаясь к Джайкеру.

— Мои соотечественники? — удивился тот.

— Европейцы. Вы ведь британец или...

— Ах да, — улыбнулся Джайкер. — И это тоже. Но какой проект вы, собственно, имеете в виду?

— Сегодня стартовала очередная ракета «Ариан», которая должна вывести спутник контроля за земной поверхностью на полярную орбиту. Сообщение об этом пришло во время моей вахты.

— Спутник контроля за земной поверхностью? — переспросил Ивабути.

— Да, они назвали его «Трансгео-1», — продолжал Танака. — В сообщении было сказано, сколько миллионов франков, марок или долларов это стоило, но я, признаться, запамятовал. Меня удивляет, что европейцы еще интересуются окружающим миром.

Джайкер воздел руки к потолку:

— Не смотрите при этом на меня! Я как-никак наполовину индиец!

— И при этом учились в Кембридже? — спросил Морияма.

— Хорошее было время, — подтвердил Джайкер. — Местные нацисты дважды разгромили мою квартиру и написали на стенах много оригинальных и интересных цитат.

— А деньги вы получаете в Японии? — поинтересовалась Ёсико.

— Совершенно верно, и это дисквалифицирует меня как математика. Я стою по меньшей мере в пять раз больше, но у японцев скромные тарифы.

Я снова взглянул на карту. Возможно, она приобрела такую популярность именно потому, что отражала господствующие в двадцать первом веке настроения. Ориентиры сместились. Тихий океан стал важнейшей экономической и политической зоной. Здесь, в центре новой карты, располагались главные конкуренты — Япония и Корея. Рядом с ними Китай — еще один промышленный гигант. Его заводы по производству автомобилей грозили покончить с озоновым слоем в северном полушарии. Неподалеку от него — Австралия. И на другом конце Тихого океана — Южная Америка, которая все еще оставалась страной третьего мира. Выше по тихоокеанскому побережью Лос-Анджелес, с трудом приходящий в себя после страшного землетрясения, и Сиэтл. Остальная часть мира находится под властью религиозных фанатиков и пророков всех мастей и понемногу скатывается назад, во мрак невежества. Почти треть американцев не сумеют написать собственное имя, а в школах по-прежнему запрещено преподавать теорию Дарвина.

Европа, устрашенная этим переделом сфер влияния, сначала объединилась, а потом снова распалась на сотню маленьких княжеств, жители которых интересуются только своими собственными проблемами. Люди быстро поняли, что жить в крошечных государствах не очень-то удобно, поэтому на европейской территории разгорелись сотни крошечных войн. Всему остальному миру Европа представляется сейчас стареньким, впавшим в маразм дедушкой. Если вы спросите прохожих на улицах Токио, Сеула или Мельбурна, что они думают о Европе, вам покажется, что речь идет об ацтеках или вавилонянах. «Высочайшая культура — но почему она так быстро обратилась в прах?»

Арабский мир Ближнего Востока и Северной Африки раздирают жесточайшие религиозные войны. В самом конце прошлого тысячелетия здесь появилась новая исламская секта с пророком Абу Мухамедом во главе. Его позиция проста: «Тот, кто верует в ислам, верует в войну против христианского мира до победного конца». Множество людей подхватили его слова. Они призывают к очищению ислама и называют себя «Святым воинством джихада». «Святые воины» захватили Иран, оккупировали Ирак и развязали Вторую войну в Заливе, которая длится уже не первый год с переменным успехом.

Что же до остального мира... Африка вымирает от СПИДа, а в России царит хаос.

— Европейский спутник выйдет на нашу орбиту, правда он останется на высоте 1790 километров, — рассказывал Танака. — Это орбита с периодом обращения в два часа и спутник может сфотографировать любую точку земной поверхности.

— Если его удастся запустить, — вставил Ивабути.

Ёсико пожелала всем спокойной ночи и отправилась на мостик, не подарив мне даже мимолетного взгляда. Я мрачно уставился в свой пустой бокал. Сакай разливал последние капли в бокалы Ивабути и Мориямы. Мне не было места среди них. Они соглашались терпеть меня, а самые воспитанные даже были со мной любезны, и все же я знал, что мне нет места среди них. Когда моя работа будет закончена, никто из них не вспомнит обо мне.

Теперь беседа шла на японском. Говорили быстро, невнятно и я понимал едва ли одно слово из десяти. Я собрал посуду, отнес ее на кухню, рассортировал и засунул в посудомоечную машину. Потом я попрощался со всеми, но только Морияма отвлекся на секунду от общего разговора, чтобы ответить мне.

Возможно, все дело в алкоголе. Алкоголь часто вызывает депрессию. Я быстро умылся и вычистил зубы. В своей каюте я переоделся в пижаму и, осторожно маневрируя, залетел в спальный мешок. «Европейская мода», — подумал я, улыбаясь. На первых станциях мешки были короткими, и астронавты, пошевелившись во сне, часто будили себя движением собственных свободно плавающих в невесомости рук. Современные мешки окутывали человека целиком. Казалось, что ты лежишь в настоящей кровати, укрытый со всех сторон заботливо подоткнутым одеялом. «Европейская мода, — снова подумал я. — Высочайшая культура — но почему она так быстро обратилась в прах?»

Потом я вспомнил свою собственную жизнь, все, что я сделал не так, и подумал, что не имеет значения, куда стремится человек — на край земли или в глубины океана, или в бездну космоса — все едино, от себя нельзя уйти, и в этом заключается наша главная проблема. С этой мыслью я уснул.

Глава 11

Этот проклятый будильник! Какой-то злоумышленник перевел регулятор громкости на максимум и настроил звук так, чтобы он буквально бил по нервам. Со стонами и проклятиями я освободил руку из спального мешка и выключил верещащего монстра.

Еще несколько секунд я боролся со сном и с вкрадчивым голосом подсознания, уверяющем, что ночь не кончилась, и у меня в распоряжении еще пара часов отдыха. «Нас оглушил не жаворонка голос, а пенье соловья»... Но чувство долга все же одержало победу. Я расстегнул молнию и вывалился из спального мешка прямо в холодный утренний воздух.

Мой Бог! Что за похмелье! Сливовое вино оказалось с подвохом. Пожалуй, мне повезло, что я выпил меньше остальных.

Я выплыл из каюты, еще несколько секунд восстанавливал ориентацию, а потом отправился в путь.

В фитнесс-зале я встретил Танаку. Он бросил на меня мрачный взгляд, но не сказал ни слова. Наверняка он тоже мучился похмельем и самоотверженно трудился на тренажерах, чтобы выгнать яд из организма. Я снова восхитился его упорством — будь моя воля, я забрался бы обратно в мешок и проспал до обеда. И все же я нашел в себе силы, чтобы присоединиться к нему. Я начал с неторопливой прогулки по бегущей дорожке, потом увеличил темп, а когда Танака ушел в душ, я отправился на тренажеры, поэтапно разрабатывая затекшие, сведенные болью мускулы: сгибатели и разгибатели рук, сгибатели и разгибатели ног, мышцы живота, спины — без боли нет успеха. Результат не заставил себя ждать — мне здорово полегчало, и я снова почувствовал себя человеком, а не ходячей развалиной. Я еще раз прошел все тренажеры, на этот раз уже не преодолевая боль, а получая удовольствие. Сердце колотилось, пульс стучал в ушах, а мышцы стали упругими, как резиновые мячики. Танака уже освободил душ, и я нырнул под струи воды. День начинался неплохо.

В столовой все еще царствовало похмелье. Морияма сидел за столом, печально созерцая нетронутый завтрак. Оба уже закончила еду, Ким и Танака толпились на кухне. Я пожелал всем доброго утра и услышал в ответ вялые приветствия.

Комиссия по питанию НАСДА потратила несколько лет на то, чтобы разработать идеальный завтрак для космонавтов: небольшой по объему, неприхотливый к условиям перевозки, богатый витаминами, минеральным веществами, клетчаткой и прочими необходимыми для жизни субстанциями. На практике этот супер-завтрак выглядит так: вы замачиваете на ночь пшеничные хлопья, изюм и орехи, а утром добавляете в эту массу дольки яблок, виноградный и лимонный соки и специальные минеральные добавки. Получается настоящая витаминная бомба и (что самое главное) эту смесь можно есть обычной ложкой!

Однако нынешним утром ни у кого не было аппетита. Разговор за столом тоже не клеился. Наконец в столовой появился Джайкер. Он все время тер покрасневшие от бессонницы глаза.

— Кто-нибудь видел сегодня Ивабути? — жалобно спросил кибернетик.

Все покачали головой.

— Он, наверное, еще спит, — пробормотал Танака.

— Нет, я только что заходил в его каюту. Там никого нет.

— Значит, он уже приступил к работе, — предположил Ким.

— В лаборатории его тоже нет, — сообщил Джайкер, по своему обыкновению запуская пятерню в волосы. — Я нигде не смог его найти. Если кто-нибудь его увидит, передайте ему, что я хочу еще немного поспать. Я всю ночь, не смыкая глаз, просидел над программным обеспечением.

— Хорошо, если я его увижу, я передам, — пообещал Ким.

— Gotto matte ne, здесь что-то не так! — остановил его Морияма. — Вы договорились с ним встретиться утром, а его нигде нет?

— Да, но я остался работать после второй вахты и... — начал объяснять Джай.

— Вы были в его каюте?

— Да.

— И в лаборатории?

— Да.

Морияма потер глаза.

— С этим надо разобраться. Станция не так велика, чтобы здесь можно было потеряться.

Он снял со стены микрофон системы громкой связи, нажал на красную кнопку и сказал:

— Это Морияма. Ивабути, пожалуйста, свяжитесь с нами.

Тишина. Все прекратили есть и посмотрели на Морияму. Ни единого движения — только Джайкер нервно потирал шею.

Морияма повторил свое объявление.

Ни звука в ответ. Морияма на мгновение встретился со мной глазами, и я понял, что он хочет сказать.

Темное облачко на горизонте. Запах опасности.

— Мы должны начать поиски, — сказал Морияма. — Джайкер и Танака, осмотрите, пожалуйста, машинный зал. Оба, разбудите Ёсико и проверьте лабораторные отсеки. Ким, проверьте, все ли скафандры на месте. А вы, мистер Карр, пойдете вместе со мной на мостик.

Все поспешно разошлись. Но Морияма не спешил. Жестом он попросил меня задержаться и, когда столовая опустела, спросил:

— Вы видели Ивабути вчера во второй половине дня?

Я коротко рассказал ему о разговоре между Ивабути и Джайкером, который подслушал вчера, убираясь в машинном зале.

— Ano ne — проворчал Морияма и пригладил свои седые волосы. — Ikimasho, пойдемте!

Он оттолкнулся от стены и вылетел из столовой. Я последовал за ним.

В центре управления мы застали Сакая.

— Идите на машинную палубу и помогите искать Ивабути, — распорядился Морияма.

— Ивабути?

— Да, он пропал. Поторопитесь, пожалуйста, wakarimas? — командир начал проявлять нетерпение.

Сакай молча кивнул, сложил свои бумаги и покинул центр управления. Не успела переборка опуститься за его спиной, как на мостике появился Ким.

— Все скафандры на месте и в полном порядке, — доложил он.

— Спасибо, — отозвался Морияма. — Вы понимаете, к чему я клоню, Леонард?

— Нет, — честно ответил я.

Вместо ответа Морияма повернулся к главному корабельному компьютеру и набрал на клавиатуре свой пароль. На экране появились меню, которых я раньше никогда не видел. Командир выбрал протокол контроля за внешним люком шлюза.

— Ни ночью, ни сегодня утром шлюз не открывался, — сказал он наконец. — Никто не покидал станцию.

Я промолчал.

— Разумеется, никто, — сказал Морияма самому себе. — Все скафандры на месте.

Запах опасности.

— Да и что ему там делать?

Темное облачко на горизонте подбиралось все ближе...

Внезапно ожил селектор громкой связи:

— Говорит Танака. Его нет ни в модуле управления солнечной энергией, ни в модуле жизнеобеспечения. Мы осматриваем лабораторию наблюдения за земной поверхностью.

Я приложил палец к губам и, двигаясь как можно тише, подлетел к переборке. Она послушно открылась, и я нырнул в осевой тоннель. Здесь было тихо — только слышались приглушенные голоса с машинной палубы. Но в глубине души я слышал иные голоса, которые говорили об опасности, о крови и о страхе. Я полетел к жилому модулю. Столовая была пуста, тарелки с недоеденным завтраком так и стояли на столе. Не задумываясь, автоматически я собрал их и отнес на кухню. Затем я полетел по коридору, заглядывая в каюты. Я знал, что этот поступок не прибавит мне популярности, но иначе поступить не мог. Это был мой долг. Это была единственная возможность избавиться от чувства опасности, которое завладело уже всей командой.

Слева — каюта Мориямы, справа — Танаки. Каюта Ивабути между каютой Мориямы и туалетом.

Я открыл дверь. Здесь царила полутьма. Спальный мешок висел посреди каюты, а вокруг было слишком мало места, чтобы такой гигант, как Ивабути мог спрятаться.

Запах опасности.

Я включил свет и дрожащими пальцами начал расстегивать молнию на спальном мешке. Края ткани разошлись и я увидел Ивабути. Его открытые остекленевшие глаза и кровавую рану в груди.

Глава 12

Каюта была слишком узкой, чтобы там поместились все. Большинство членов команды толпились в коридоре, каждый старался заглянуть в дверной проем и увидеть тело. Бледные лица, испуг в глазах. Казалось, никто не может поверить, что Ивабути действительно мертв.

— Оба-сан, как вы думаете, как давно это случилось? — Морияма, стараясь казаться невозмутимым, повернулся к врачу.

Оба подплыла поближе и осторожно коснулась кожи трупа, потом попыталась открыть его рот.

— Я не криминалист, — тихо сказала она. — Но раз вы спрашиваете, командир, думаю, речь идет о двух или трех часах.

— Вы уверены?

— Iie. Чтобы точно определить время смерти, я должна провести некоторые исследования.

Морияма снова посмотрел на всех нас, затем его глаза остановились на Джайкере.

— Мистер Джайкер, вы говорили, что искали Ивабути в его каюте?

— Да.

— И ничего не увидели?

— Ну... вероятно здесь было слишком темно, — Джай развел руками. — Я только открыл дверь, увидел пустой спальный мешок и снова закрыл...

— Но мешок не был пуст. Если вы помните, что сказала Оба, Ивабути в этот момент уже был мертв.

— Я его не видел! Мне ужасно жаль, но я его не видел! — воскликнул Джайкер. — Мне... Мне просто не пришло в голову, что он может быть мертв.

— Sumimasen, командир, — вмешался я. — Я думаю мистер Джайкер действительно не заметил тела. Я сам не увидел его в первый момент, когда открыл дверь.

— Но как это возможно? Такой крупный мужчина, как Ивабути...

— Посмотрите — его колени согнуты. Это сделал убийца, чтобы спрятать его голову в спальный мешок. Если бросить на каюту лишь мимолетный взгляд, то в полутьме можно было не заметить темный спальник.

— Но вы его заметили, мистер Карр.

— Мой взгляд не был мимолетным.

Казалось, Танака хочет что-то сказать, но он передумал и промолчал.

— Выстрел! — Джайкер всплеснул руками и повернулся к Морияме, Танаке, Сакаю и Обе, которые тоже жили в этом отсеке. — Кто-нибудь слышал выстрел?

Все четверо покачали головой.

— Действительно, никто из нас не слышал выстрела, — сказал удивленно Морияма. — Как такое могло случится?

— Наверняка убийца воспользовался глушителем, — предположил я. — Он приставил дуло револьвера прямо к спальному мешку, и выстрел в закрытой кабине прозвучал не громче, чем хлопок дверцы шкафа.

Все замолчали, стараясь не смотреть друг на друга. Страх и смятение наэлектризовали атмосферу в каюте.

— Убийца... — осторожно повторил Джайкер. — Мне все это напоминает роман Агаты Кристи. Мы не знаем, кто убийца, но точно знаем, что он среди нас.

Я увидел, как Оба приложила ладонь к губам, как будто ее поразила эта мысль.

— Действительно, — Морияма пронзительно посмотрел на нас, как будто хотел прожечь убийцу взглядом. — Боюсь, о сегодняшнем происшествии еще напишут романы. Первое убийство в космосе. Один из нас только что убил человека, и единственное в чем я уверен, так это в собственной невиновности.

Ивабути по-прежнему парил посреди каюты, глядя в потолок мертвыми, остановившимися глазами. Морияма осторожно закрыл дверь.

— Мы должны держаться вместе, — сказал он. — Сейчас мы все отправимся на мостик и запросим инструкции у Земли. А пока никто не должен появляться в этом отсеке.

Никто ему не возражал. В самом деле, это было единственное разумное решение в данных обстоятельствах. В Центре управления полетом несомненно существуют инструкции и разработки, предусматривающие во всех деталях наше поведение в случае несчастного случая или других непредвиденных происшествий. Это типично по-японски — предусматривать все возможные неприятности, в то время как мы, западные люди, предпочитаем надеяться на лучшее. Но в критических ситуациях японский подход срабатывает. Скорее всего ближайший шаттл привезет полицейских и криминалистов, и у убийцы не останется ни единого шанса.

Мы полетели в центр управления — вереница бледных и молчаливых призраков. Едва переборка поднялась, мы снова почувствовали вчерашний удушливый запах.

— Опять этот запах, — проворчал Танака.

— Этим мы займемся позже, — прервал его Морияма. — Сакай, установите связь с Землей. И, пожалуйста, поторопитесь, нам нужно застать Акихиро.

Акихиро был руководителем Центра управления полетом. Одним из первых в Японии он начал пилотировать шаттлы. Его карьера летчика прервалась из-за автокатастрофы, после которой он был прикован к инвалидному креслу и всю свою энергию отдавал организации работы ЦУПа. Чем выше поднимался он по служебной лестнице, тем больше портился его характер. Мрачная ирония ситуации, в которой он оказался, заключалась в том, что здесь, на станции, в условиях невесомости он мог бы вести полноценную жизнь. Но Акихиро никогда не попадет на станцию: он просто не переживет перегрузки на старте.

Сакай крутил рукоятки у своей рации. Я снова бросил взгляд на огромный экран с картой мира. Мы находились как раз над Антарктидой — вне зоны приема. Придется налаживать связь через спутники.

— Что за дерьмо! — пробормотал Джайкер.

Он все еще не мог оправиться от шока, и напоминал мне человека, который только что проснулся и пытается осознать, где он и что с ним.

— У меня проблема, — неожиданно сказал Сакай.

— Что такое? — удивленно переспросил Морияма.

— Нет связи, — пальцы радиста бегали по клавишам и кнопкам. — Я пытаюсь выйти на связь со станцией в Аделаиде и с пятью спутниками, но никто не отвечает на мои сигналы.

— И что же? У нас будет связь?

Сакай со свистом втянул воздух через стиснутые зубы, еще раз ткнул пальцами в кнопки, затем покачал головой.

— Нет, — сказал он твердо. — Я не могу связаться с Землей. Передатчик неисправен.

— У нас есть запасной или...

— Hai, — кивнул Сакай и повернулся к висящему на стене щиту.

Тому самому щиту, где я вчера нашел маслянистую каплю. У меня засосало под ложечкой от дурных предчувствий.

Сакай достал резервный пульт и повернул рукоятку. Ни одна лампочка не загорелась. На лбу радиста выступили капли пота. Он повернул еще одну рукоять, но снова без эффекта.

— Обе резервные цепи сгорели, командир, — с трудом выговорил Сакай.

— Вы хотите сказать, что мы не можем связаться с Землей? — переспросил Морияма.

— Мы можем попытаться еще раз, — развел руками Сакай. — Но кажется, это бесполезно.

Глава 13

Мы быстро сверились с соответствующим руководством. В сложившихся обстоятельствах никто не помышлял о том, чтобы скрупулезно соблюдать инструкции. Мы выкрутили винты и подняли крышку пульта. И поняли, как крепко мы влипли.

Здесь нечего было ремонтировать. То, что мы увидели, ремонту не подлежало. Казалось, что внутри прибора похозяйничали термиты — пожиратели пластика. Все микросхемы были сожжены, разбиты и попросту уничтожены.

Танака взял в руки три пары проводов, которые тянулись от батареи, поместившейся на одной из стен, рядом с пультом связи. Он тыкал концами проводов в нутро развороченного пульта, но стрелка амперметра ни разу не дрогнула.

— Кто-то был проворнее нас, — подвел итог Танака.

— Проворнее и хитрее, — согласился Морияма. — Я бы сказал, у кого-то на станции чересчур длинные руки.

— Что мы будем делать? — спросил Танака.

Морияма обвел нас взглядом.

— Убийца Ивабути нарушил нашу связь с Центром управления полетом, — сказал он наконец. — Но возможно он не знал того, что каждый модуль имеет свой собственный передатчик для аварийной связи с Землей или спасательным кораблем. Этот передатчик настроен на Интернациональную аварийную частоту и способен передавать лишь автоматический сигнал тревоги. В нашем случае ничего другого и не требуется. Мы найдем эти передатчики и попытаемся подать сигнал тревоги.

— Полагаю, мы должны разделиться на группы, — вмешался Ким. — Не стоит ходить в одиночку.

Все мы теперь невольно смотрели друг на друга с опаской и недоверием.

— Хорошая мысль, — согласился командир. — Мы не должны ни на минуту забывать, что среди нас находится хладнокровный убийца. Мы не можем ни перемещаться в одиночку, ни разбиться на пары — это будет означать, что кто-то из нас останется с убийцей один на один. Поэтому организуем две тройки. В одну войдут Ёсико, Сакай и Ким, в другую — Джайкер, Оба и Танака. Мистер Карр останется со мной на мостике. Я хочу напомнить всем, что вы должны внимательно наблюдать друг за другом. Это неприятно, но у нас нет иного выхода. Каждый, кто попытается отстать от своей группы, немедленно попадет под подозрение. Если что-то покажется вам необычным и странным, вы должны немедленно доложить мне.

Казалось, что в мгновение ока станция превратилась в военную базу, а Морияма провозгласил себя военным вождем. Шестеро ученых разделились на два звена быстро и без суеты.

— Первая группа отправится на машинную палубу, вторая — в лаборатории, — распорядился Морияма. — Затем осмотрите жилой модуль. Как только вы найдете действующий передатчик, принесите его сюда. У вас есть вопросы?

Вопросов не было.

— Тогда идите!

Как только переборка опустилась за спиной последнего человека, Морияма повернулся ко мне.

— Вы верите в то, что они найдут передатчик? — спросил командир.

Меня поразило то, сколько боли и тревоги было в его глазах.

— Нет, не думаю, — честно ответил я.

— А как насчет передатчиков в скафандрах?

— У них не хватит мощности.

— А собственно почему? До поверхности Земли всего четыреста километров, не такое уж большое расстояние.

— Потому что мы не одиноки во Вселенной. Я имею в виду здесь, в околоземном пространстве. Скафандры снабжены довольно слабым передатчиком и очень чутким приемником. Иначе наши переговоры услышали бы миллионы телезрителей на Земле.

Морияма вздохнул.

— Вы полагаете, это наш саботажник?

— Скорее всего.

— Что мы можем сделать, чтобы его остановить?

— Мы должны найти оружие.

— Оружие?

Он провел ладонями по лицу. Видимо, случившееся было для него не меньшим ударом, чем для остальных.

— Убийца застрелил Ивабути, — сказал я спокойно. — Он не мог выбросить оружие за пределы станции, так как наружный шлюз все время был закрыт — это мы проверяли. Значит, оно где-то на борту, и мы должны его отыскать.

— Да, непременно, — пробормотал Морияма, — но я был не уверен, что он меня слышит.

Казалось, он полностью погрузился в свои мысли. В его глазах появился стальной блеск от сдерживаемой ярости. Внезапно я вспомнил легендарных убийц ниндзя и не менее знаменитых пилотов камикадзе.

Мы не ошиблись — убийца не забыл про аварийные передатчики в модулях. Он был не из тех, кто о чем-то забывает. Обе группы вернулись ни с чем. Мы были отрезаны от мира и погружены в океан безмолвия. Мы могли лишь надеяться, что в Центре управления полетом заподозрят недоброе и пошлют на станцию шаттл.

Кто знает, что еще случится на борту станции в ближайшие часы? Что предпримет убийца? Раз он все так старательно подготовил и предусмотрел, значит он далеко не глуп, впрочем дурак и не прошел бы отбора на станцию Ниппон. Скорее всего, у него есть план, как действовать дальше, после уничтожения передатчиков. Я сидел и пытался себе представить, как поступил бы, будучи на его месте.

Между тем все заняли свои обычные места на мостике, и Морияма снова взял слово:

— Мистер Джайкер недавно сказал, что ситуация, в которой мы оказались, напоминает ему английский детектив. Если мне не изменяет память, эти детективы всегда кончаются тем, что все подозреваемые собираются в одной комнате, а инспектор называет имя преступника.

— Все в точности как у нас, — подтвердил Джайкер. — Подозреваемые уже собрались, не хватает только комиссара.

— Я всегда мечтал попробовать себя в этой роли, — продолжал Морияма неестественно спокойно. — Вы, надеюсь, помните, что в течение четырех последних недель у нас были большие проблемы с передачей энергии, и нам так и не удалось выяснить их причину. Но многие из вас не знают, что уже несколько дней назад я заподозрил, что на станции появился саботажник. Мы — Акихиро-сан и я — решили, что попытаемся вычислить его. После всего, что произошло сегодня, мое подозрение превратилось в уверенность. Один из вас — саботажник. И тот же человек, вероятнее всего, убил Ивабути.

В помещении царила мертвая тишина. За свою жизнь Морияма, несомненно, прочел немало лекций, но вряд ли прежде ему доводилось настолько завладеть вниманием аудитории. Я слышал шорохи в кондиционере и шаркающие шаги Спайдермена по обшивке станции.

— Я должен признаться, что сначала я подозревал в саботаже самого Ивабути, — продолжал Морияма. — Ивабути был гениальным инженером, а неполадки в работе станции начались почти сразу же после его прибытия на борт. Ивабути мог бы с легкостью вмешаться в управление энергетическим лучом, так как ни у кого из нас не хватило бы квалификации, чтобы проконтролировать его действия.

— Но я полагаю, что сам факт убийства снимает все подозрения с покойного Ивабути? — вмешался Джайкер.

— Совершенно верно, — Морияма кивнул. — Ивабути действительно мог быть саботажником. Но не он один. Есть еще одна система управления энергетическим потоком. И снова лишь один человек достаточно компетентен, чтобы манипулировать ею. Я имею в виду компьютерную систему. Тем более у нас на борту лишь один программист, и он достаточно хорошо разбирается в своем деле, чтобы вызвать неполадки в работе передатчика энергии. Не так ли, мистер Джайкер?

Джай смотрел на командира широко открытыми глазами.

— Вчера мистер Карр услышал ваш с Ивабути спор и рассказал обо всем мне. Ивабути хотел, чтобы вы вместе проверили все программное обеспечение, строку за строкой. Вы же просили его отложить проверку на сегодняшнее утро. Но сегодня утром Ивабути мертв и не сможет смотреть вам через плечо.

Я протестующе поднял руку, но Морияма остановил меня.

— Оставьте, Леонард, теперь это уже мое дело. Мистер Джайкер, что вы нам скажете?

Джай смертельно побледнел.

— Вы... Мне кажется, вы обвиняете меня? Вы хотите предъявить мне обвинение?

— Ах, вам так кажется? — процедил сквозь зубы Морияма тоном шерифа с Дикого Запада. — Почему вы просили Ивабути, подождать до утра, Джайкер?

Джайкер вскинул руки, как будто хотел спрятаться от взгляда Мориямы.

— Я... Я очень устал. Это такая огромная работа... Вы представляете себе, сколько кодов предстояло нам просмотреть? Одни «логи» занимают столько места... Сотни тысяч строк... Я хотел сначала просмотреть наши протоколы, выяснить когда и из-за чего возникает вибрация, чтобы затем...

— Вы это сделали сегодня ночью?

— Да.

— Но в тот момент, когда вы разговаривали с Ивабути, вы еще не знали, что в вашем расписании значится ночная вахта. Вы все равно собирались работать ночью?

— Да, наверное.

— А когда вы собирались спать? — казалось, голос Мориямы превратился в остро отточенный клинок. — Вы собирались проработать всю ночь, а утром встретиться с Ивабути?

— Ну да, — пробормотал кибернетик. — Возможно, я мог бы закончить анализ протоколов позже, но я хотел подготовиться к генеральной проверке...

— Если верить вашим же словам, вы анализировали эти протоколы в течение последних восьми недель. И вы надеялись за ночь добиться того, чего не добились за два месяца? Невероятно! Однако в течение семи часов вы были единственным бодрствующим человеком на станции. Достаточно времени для того, чтобы уничтожить передатчики...

— Это бессмыслица, полная бессмыслица! — запротестовал Джайкер. — Я не разбираюсь в технике, я не мог бы...

— Достаточно времени для того, чтобы убить Ивабути.

— Я не убивал Ивабути! — закричал Джайкер. — Это какая-то глупость! Какая-то страшная ошибка! Командир... Сэр.. Вы ошибаетесь, это не имеет смысла... Такие обвинения можно выдвинуть против кого угодно. Возьмите хоть мистера Карра — он ходит по всей станции, за ним никто не следит. Он мог незаметно повредить передатчики. И в конце концов именно он обнаружил Ивабути. Почему вы не заподозрили его, командир?

Морияма спокойно наблюдал за кибернетиком, не выдавая своих чувств ни единым движением. Он был словно хищник, который готовится нанести своей жертве последний удар.

— Я подозревал всех членов команды, — сказал он наконец. — А потому еще раз пересмотрел все ваши личные дела. Одно из досье привлекло мое внимание. Ваше досье, профессор Джайкер.

Так он еще не обращался ни к кому. Если прежде он говорил «Мистер Такой-то», а не просто называл вас по имени — это уже не предвещало ничего доброго. Но «Профессор»! Такого не бывало никогда.

— У вас не слишком толстое личное дело, профессор Джайкер, — продолжал Морияма. — И не мудрено: ведь вы умолчали о некоторых этапах вашего жизненного пути. Так, например, в 1997 году, во время учебы в Кембридже, вас арестовали за хранение оружия.

— Я был тогда иностранным студентом и подвергался дискриминации. Я купил револьвер, чтобы защитить свою жизнь.

— Также вы умолчали о том, что стипендию для обучения в Кембридже вы получили от Бритиш Петролеум Компани.

— Я работал на Геоскопе Инкорпорейтед! Я писал программу для обработки данных глубокого бурения и...

— ... И вы не знали, что Геоскопе Инкорпорейтед — дочернее предприятие Бритиш Петролеум?

— Бог мой, в конце концов это просто смехотворно! — воскликнул Джайкер. — Вы что, считаете меня полным идиотом? Если бы я действительно задумал убить Ивабути, неужели я не нашел бы лучшего способа, чем заявиться к нему в каюту с револьвером?

— У вас было слишком мало времени для изощренных планов.

— Довольно, — заявил Джайкер, скрестив руки на груди. — Я отказываюсь участвовать в этой комедии. Если считаете меня виновным — передайте меня в распоряжение НАСДА или ИСАС. Вы — всего лишь начальник станции и вправе накладывать лишь дисциплинарные взыскания.

Морияма наклонился к нему, еле заметно улыбнулся и тихо сказал:

— Вы все еще ничего не поняли, мистер Джайкер. Я подозреваю, что вы устроили на станции саботаж, убили Таку Ивабути и сожгли наши передатчики, лишив нас возможности связаться с Землей. Теперь я — единственный представитель власти на этой станции. Я распоряжаюсь вашей жизнью и смертью. И скоро вы поймете, насколько это серьезно.

Глава 14

Морияма едва заметно кивнул Танаке и Сакаю, и те разом схватили Джайкера и закрутили его руки за спину. Кибернетик молчал и не сопротивлялся — видимо, он был слишком потрясен происходящим. Однако и все остальные не были готовы к такому резкому повороту событий и заспорили, что делать с арестантом. Танака предложил запереть его в каюте, но Морияма категорически с этим не согласился.

— Слишком опасно, — сказал он решительно. — В любой кабине есть терминал компьютера и у Джайкера будут развязаны руки.

— В таком случае любое помещение на станции будет слишком опасным, — возразил Танака.

Морияма покачал головой.

— Есть еще большая клетка в биологической лаборатории, — напомнил он.

— Это неслыханное насилие! — подал голос Джайкер.

— Если вас не устроит клетка, мы прикуем вас к стенке осевого тоннеля, — сухо ответил Морияма. — Уведите его!

Джайкер ничего не ответил. Танака и Сакай подхватили его под руки и вся троица вылетела в шлюз. Морияма повернулся к нам.

— Ёсико, займите место за пультом связи. Наш передатчик поврежден, но приемник работает. Думаю, Центр управления полетом скоро начнет вызвать станцию и даст нам инструкции, как поступать дальше. Ким, я дам вам задание, когда вернутся Танака и Сакай. Оба и Леонард, мы должны позаботиться о теле Ивабути. Что вы предлагаете?

— Лучше всего было бы оставить все как есть до прибытия криминалистов, — ответил я. — К сожалению, это невозможно. Шаттл прилетит не раньше чем через неделю.

— Это слишком долго, — подтвердила Оба. — Процесс разложения начнется гораздо раньше.

— А если мы поставим кондиционер в его кабине на режим минимальной температуры? — спросил командир.

— Минимальная температура, которую можно достичь с помощью кондиционера — двенадцать градусов Цельсия. Это слишком много, — пояснила Оба.

— Если мы удалим датчики системы безопасности, мы сможем достичь любых температур. Хотя бы даже тридцать градусов ниже нуля. Это потребует больших расходов энергии, но пока у нас есть солнечные панели, у нас в распоряжении океан энергии.

— Это так, но подумайте о соседних кабинах, — вмешался я. — Стенки между ними слишком тонкие, теплоизоляция невысока.

— Хорошо. Что вы предлагаете?

— Я думаю, что для нас важнее всего сохранить тело Ивабути от разложения и оставить обстановку в каюте неприкосновенной.

— И как вы предполагаете это сделать?

— Я все сфотографирую, а затем мы поместим тело в холодильник. Думаю, для криминалистов не составит труда определить убийцу. Они смогут осмотреть рану и место преступления. И кроме того, они будут точно знать, что убийца — один из членов команды.

Морияма испытующе посмотрел на меня.

— Вы полагаете, что это не Джайкер?

Я покачал головой:

— Уверен, что нет, сэр.

— Почему?

— Не могу вам точно сказать. Предчувствие, — я улыбнулся. — Dai rokkan.

Морияма кивнул мне с совершенно серьезным лицом.

— Делайте то, что считаете нужным, Леонард, — сказал он внезапно. — Возьмите в бюро пломбы, чтобы опечатать каюту.

Я слегка поклонился — так японцы выражают свое почтение командующему, затем мы с Обой принялись за дело.

Сначала мы отправились в кабинет Мориямы. Я взял с полки стопку круглых одноразовых наклеек с голографическим эффектом, которыми мы пользуемся в качестве печатей. Они неизбежно порвутся, если кто-то попытается их снять. Такими пломбами обычно опечатывают контейнеры с пробами из лаборатории материаловедения, когда отправляют их на шаттле в научно-исследовательские институты всего мира. Разумеется, такие образцы ценятся земными учеными на вес золота. Я записал номера пломб в специальную книгу, обозначил цель использования и расписался.

Затем мы полетели в лабораторию наблюдения за земной поверхностью и сняли с телескопа камеру марки Никон. В модуле жизнеобеспечения я взял набор больших пластиковых мешков и две пары одноразовых перчаток. Из биологической лаборатории Оба забрала чемоданчик с медицинскими инструментами. Джайкер не обратил на нас внимания. Он неподвижно висел в своей клетке и, казалось, был погружен в медитацию.

Глядя на него, я внезапно понял, что Джайкер действительно не мог быть убийцей. Теперь у меня было не только предчувствие, но и конкретные факты. По возвращении нужно будет обязательно переговорить с Мориямой с глазу на глаз.

Это было ужасно — возвращаться в жилой модуль и знать, что мы там увидим.

Мы работали молча — сфотографировали тело Ивабути со всех сторон: от открытой двери, из прохода, из всех углов кабины. Потом запечатлели рану на груди, спальный мешок. Закончив, я наложил первую пломбу на камеру и оставил ее в кабине.

Затем мы надели перчатки, застегнули спальный мешок и вынесли его из кабины в столовую. Пока Оба распаковывала свой чемоданчик, я вернулся в каюту и наложил пломбы на дверь.

— Никогда раньше этим не занималась... — пробормотала Оба.

Она освободила тело от спального мешка, перевернула на живот и ввела термометр в прямую кишку. Затем потрогала кожу трупа, ущипнула ее и задумчиво покачала головой.

— В полиции есть таблицы для определения времени смерти, — пояснила она. — Нам придется действовать на глазок.

Термометр запищал. Он был снабжен таймером и маленьким блоком памяти для фиксации результатов. Оба взглянула на цифры на электронном табло.

— Думаю, все случилось между тремя и шестью часами утра, — сказала она.

Наш доктор снова одела тело, перевернула его на спину и посветила специальной лампой в глаза и ротовую полость. Затем она подала мне знак, что закончила свои исследования. Она записывала результаты, а я упаковал тело в большой пластиковый мешок и запломбировал его. Ивабути теперь напоминал запеленутую мумию.

Разумеется, подробный регламент жизни на станции предусматривает и случаи смерти на борту. Работа в космическом пространстве до сих пор относится к списку профессий, связанных с высоким риском для жизни. Мы ничего не имеем против — размеры наших окладов соответствуют риску. Инструкции предписывают упаковать тело покойного в пластиковый мешок и немедленно отправить на Землю. Если же это невозможно, тело необходимо поместить в холодильник.

Мы открыли дверцы огромной морозильной камеры на кухне, и Оба тихо спросила:

— Вы хотите засунуть его... туда?

— А разве на борту есть еще одна камера подходящего размера?

— Нет.

— Значит нам больше ничего не остается.

С момента прибытия последнего шаттла прошло уже много времени и наши запасы подходили к концу. Сейчас это было нам на руку. Мы вынули из морозильной камеры все оставшиеся продукты и поместили тело на полку. Я запечатал двери холодильника, и мы вернулись на мостик. Здесь было тихо. Ёсико по прежнему сидела за пультом связи, и ее черные волосы облаком парили над ее головой. Морияма листал толстый том с инструкциями. Он выслушал наш отчет и сказал, что отправил Танаку, Сакая и Кима по лабораториям на поиски запчастей к передатчику.

— Думаю, починить его будет трудно, — пробормотал командир. — Я видел, как Ивабути делал это с помощью двух вилок и мотка проволоки. Мы просмотрели все файлы, которые касались нашей темы и нашли в основном биографии первооткрывателей радиосвязи и схемы первых примитивных радиопередатчиков. Именно то, чего нам сейчас так не хватает!

Он потер переносицу и повернулся ко мне:

— А теперь, мистер Карр, не можете ли вы мне объяснить, почему вы решили, что Джайкер невиновен?

Я пожал плечами:

— У него не было причин убивать Ивабути.

— Ивабути собирался проверить программное обеспечение!

— Хорошо. Предположим, Джайкер действительно внес изменения в программы и боялся, что Ивабути поймает его. Но программу можно изменить снова, все следы саботажа можно уничтожить нажатием нескольких клавиш.

— Но ни у кого другого нет мотива для убийства!

— Этого мы пока не знаем.

Наш разговор был прерван сигналом с пульта связи. Ёсико мгновенно надела на голову наушники.

— Это ЕКА, — сказала она через несколько секунд.

— Европейцы? — переспросил Морияма. — Чего они хотят?

— Говорить с нами.

— Вряд ли у них это получится.

Я рассеянно смотрел на полуразобранный пульт связи, на монитор компьютера и внезапно в глубине моего сознания забрезжила некая мысль.

— Система слежения!

Морияма удивленно поднял брови.

— Вспомните, здесь на мостике стоят специальные датчики, которые следят за перемещениями человека, несущего ночную вахту, — пояснил я. — Если он уснет или потеряет сознание и перестанет двигаться, на пульте замигает лампа. Если в течение пятнадцати секунд после этого датчики не зафиксируют движения, включится сигнал тревоги и перебудит всю станцию.

— Продолжайте, — приказал Морияма.

— Каждый из нас знает, что должен зарегистрироваться в этой системе, если покидает мостик последним.

— И последовательность этой регистрации можно восстановить ... — не закончив фразы, командир развернулся к клавиатуре и ввел свой пароль.

Мы вместе просмотрели протокол за вчерашний день и ночь. В правом верхнем углу экрана была обозначена дата последнего открытия протокола — с тех пор прошло больше года.

— Ничего особенного, — пробормотал Морияма. — Кажется, он даже не отлучался в туалет.

— Только один раз, когда я еще была на мостике, — вмешалась в наш разговор Ёсико.

Я наконец смог заглянуть в ее темные, миндалевидные глаза и мгновенно припомнил все подробности нашего последнего свидания. Наверное, пройдет еще немало дней прежде, чем она вновь подумает о наших невинных забавах.

— Когда вы ушли с мостика? — спросил Морияма девушку.

— Около половины первого. Джайкер пришел сразу после одиннадцати и все это время работал на компьютере, на том самом терминале, за которым вы сейчас сидите.

Я почти не слышал, что она говорит. Бархатное контральто Ёсико разрывало мне сердце.

Морияма запустил обе руки в волосы и сжал ладонями виски.

— Вы говорите, он уходил с мостика?

— Сразу после полуночи. Его не было буквально пять минут. Мне казалось, что все его внимание поглощено работой.

Снова прозвучал сигнал вызова и Ёсико взялась за наушники.

— Это снова европейцы, командир. Центр управления полетами в Куру. Они хотят говорить с нами немедленно.

— Право, у нас сейчас другие заботы... — Морияма вновь взглянул на экран монитора, потом повернулся ко мне. — Джайкер не мог изменить протокол?

— Протокол защищен вашим паролем, — напомнил я. — Кроме того, если Джайкер поработал над ним, почему он не воспользовался своим алиби и позволил засунуть себя в клетку? Нет, по-моему, Джайкер единственный, кто не мог убить Ивабути.

Морияма сокрушенно покачал головой:

— Похоже, я запер не того парня.

— Похоже, что так.

— Простите, командир, но вы должны это услышать, — перебила нас Ёсико. — Куру на связи. У них послание для нас.

Морияма нахмурился, но кивнул головой, и Ёсико включила динамик. Радист из Куру говорил по-английски с ясно различимым французским акцентом.

— Внимание! Это центр наблюдения в Куру, Гвиана. Мы вызываем станцию Ниппон. Несчастный случай. Ниппон, мы надеемся, что вы нас слышите и поэтому повторяем наше послание. Восемь часов назад из Куру стартовала ракета-носитель «Ариан-5». Он должен был вывести на трансполярную орбиту спутник «Трансгео-1». Третья ступень ракеты-носителя не отделилась и сейчас находится в опасной близости от вас. Возможно столкновение. Постарайтесь обнаружить ступень, и если ее курс пересекается с вашим, мы активируем систему самоликвидации. Я повторяю: найдите ступень с помощью радара и сообщите нам, если она приблизится к вам менее, чем на двадцать километров. Мы должны активировать систему самоуничтожения на расстоянии не менее пятнадцати километров от станции, тогда ни вам, ни вашим солнечным панелям не будут угрожать обломки.

Да, день сегодня решительно не задался.

— Они там совсем сошли с ума, — проворчал Морияма. — Ёсико, пожалуйста, включите радар и поищите эту проклятую штуковину.

— Hai — отозвалась Ёсико, перелетая к пульту мониторинга земной поверхности.

И вдруг мы увидели, как она побледнела. А ее пальцы вцепились в рукояти управления радаром.

— Я вижу ступень, командир! Она идет прямо на нас!

— Удаление?!

— Двадцать один километр!

— Скажите этим идиотам, чтобы они немедленно... — Морияма вспомнил, что передатчики неисправны, выругался сквозь зубы и стукнул кулаком по пульту. — С какой скоростью она перемещается?

— Относительная скорость — шестьдесят километров в час.

Одним прыжком я оказался за спиной у Ёсико и уставился на экран радара. Я увидел ракету — крошечное блик, проклятое белое пятнышко. Компьютер бесстрастно рисовал ее траекторию и тонкая пунктирная линия упиралась прямиком в жилую ось станции. Третья ступень ракеты класса «Ариан» весит около 10 — 15 тонн, и столько же весит станция. Еще несколько минут и эти массы сомнут и уничтожат друг друга. Взрыв, который никто не услышит, и все. С нами будет покончено.

Командир схватил микрофон системы громкой связи.

— Морияма вызывает Танаку. Как у вас дела?

Из динамика раздался голос инженера:

— Это оказалось не так просто, как мы думали. В настоящий момент...

— Когда заработает передатчик?

— О... Не раньше сегодняшнего вечера.

— Это слишком долго. Бросайте все и возвращайтесь на мостик. Через двадцать минут в нас врежется верхняя ступень ракеты «Ариан».

Глава 15

— О чем они там думают?! Почему не включают систему самоуничтожения?! — прорычал Морияма, когда радар показал, что расстояние между нами и ступенью составляет восемнадцать километров.

Загудел сигнал тревоги, предупреждая, что в опасной близости от станции находится массивное тело.

Мы все собрались у экрана радара и, затаив дыхание, наблюдали за неуклонно приближающимся к нам маленьким белым пятнышком. Кулаки непроизвольно сжались, дыхание участилось, словно мы хотели сдвинуть проклятую ракету с ее пути объединенной силой наших мыслей.

— Мы должны немедленно надеть скафандры и опустить все переборки! — воскликнул Танака срывающимся голосом.

— И что потом? — мрачно спросил Морияма. — После того, как этот колосс с размаху врежется в станцию, что мы будем делать, если уцелеем? Кружить по орбите без связи с Землей?

Ким внезапно издал сдавленный крик и хлопнул себя по коленям:

— Монтажная платформа! Мы должны использовать ее, чтобы попытаться отклонить ступень с курса. Возможно, она протаранит солнечные панели, но их легко починить...

— Ikimasho! Чего же вы ждете? — крикнул Морияма. — Приступайте немедленно!

Ким метнулся к пульту управления монтажной платформой и принялся играть на клавишах, как заправский пианист. Засветился монитор над пультом. Сейчас он показывал копию изображения на радаре.

— Платформа готова к старту!

— Старт!

Монтажная платформа состояла из массивного основания, на котором были закреплены несколько контейнеров со всевозможными запасными частями, видеокамеры и два манипулятора. Платформа передвигалась либо с помощью двух пневматических двигателей ориентации, которые позволяли ей совершать сложные маневры, либо (на более далекие расстояния) с помощью маленького ракетного двигателя. И сейчас Ким включил именно его.

Теперь на экране радара было уже две светящихся точки. Компьютер подсказывал Киму траекторию, и металлург уверенно направлял платформу прямо навстречу ракете. Сейчас все зависело от скорости.

— Удаление — шестнадцать километров!

— Быстрее, Ким, — прошептал Морияма.

Пальцы Кима забегали по клавишам компьютера — он увеличил подачу топлива в двигатель. На экране появилась темно-синяя линия — предполагаемая траектория платформы. Судя по показаниям компьютера, ракета и монтажная платформа должны были встретиться в девяти километрах от станции. Ким щелкнул по клавише, соглашаясь с предложенной компьютером моделью, и линия изменила цвет — из темно-синей она стала ярко-зеленой.

— Хорошо, — пробормотал Ким. — Кажется, мы сумеем...

На мостике стояла мертвая тишина. Мы затаили дыхание. От движения двух маленьких пятнышек на экране радара зависело, будем ли мы живы спустя десять минут, и мы смотрели на них, как загипнотизированные.

Внезапно Морияма оглянулся и спросил Танаку:

— Где Сакай?

— Он остался в лаборатории.

Морияма взялся за микрофон громкой связи:

— Сакай, если в ближайшие пять минут вы сможете починить передатчик, свяжитесь с Куру и скажите им, чтобы они немедленно сбивали свой проклятый спутник ко всем чертям.

— Hai, — отозвался Сакай. — Но лучше даже не рассчитывайте на это.

— У нас все получится, — пробормотал Ким сквозь стиснутые зубы.

Он не отрывал взгляд от экрана компьютера и по-прежнему осторожно корректировал курс платформы.

— Удаление — двенадцать километров, — голос Ёсико звучал тихо и хрипло.

Платформа наконец легла на нужный курс. Теперь она может двигаться бесконечно долго — в невесомости, где нет ни силы тяжести, ни трения, ни сопротивления воздуха, она будет безукоризненно следовать заданной траектории годы и тысячелетия, если не встретит на своем пути другое тело. Мы надеялись, что эта встреча случится через пару минут.

— Вот теперь самое время надеть скафандры, — распорядился Морияма. — Мы должны также освободить Джайкера. Кстати, мы с мистером Карром сегодня установили, что Джайкер невиновен.

— В самом деле? — изумился Танака. — Почему вы так решили?

— Это я объясню вам позже.

— Удаление — десять километров, — устало произнесла Ёсико.

Оба пятнышка на экране были уже совсем рядом друг с другом. На других экранах можно было увидеть изображения с камер платформы, и мы видели, как она медленно приближается к третьей ступени «Ариана», раскидывая манипуляторы для дружеского объятия. Ким держал палец на кнопке.

Еще двадцать метров... еще десять метров... пять...три... один...

— Контакт! — крикнул Ким, нажимая на кнопку.

— Удаление — девять километров, — отозвалась Ёсико.

— Ким, вы гений, — выдохнул Морияма, — а теперь задайте жару этим парням!

— Так точно, командир, — отозвался Ким и, широко улыбаясь, отдал честь.

Платформа вцепилась манипуляторами в ракету. Заработали боковые двигатели. Лампы на пульте перед Кимом тревожно замигали красным, извещая его, что расход горючего слишком велик, но Ким не обратил на них внимания.

Какое-то время ничего не происходило.

Затем на экране появилась красная линия — новая траектория ракеты и платформы. Эта траектория все еще задевала поверхность солнечных панелей, но уже не упиралась прямиком в корпус станции.

Мы завопили от радости. Европейский спутник наверняка серьезно повредит панели и отбросит нашу работу на много месяцев назад, но сейчас это не имело значения. Станции, а значит и нам, ничего не угрожает! Крохотное отклонение курса ракеты — градус, может быть, даже доля градуса, и мы с триумфом вернулись из царства мертвых в царство живых!

— Удаление — восемь километров! — выдохнула Ёсико.

— Как вы думаете, Ким, мы сможем отклонить ступень так, чтобы она не задела панелей? — спросил Морияма.

— Трудно сказать, — Ким нахмурился. — Я дал максимальное ускорение, скоро двигатели выработают свой ресурс и остановятся. Посмотрим, что у нас получится. В крайнем случае, предъявим счет за разрушения ЕКА.

Танака смотрел на экран радара со скептической улыбкой.

— Надеюсь, европейцы не додумаются взорвать спутник сейчас, — проворчал он.

В этот момент красная линия на экране снова немного сдвинулась.

— Чем дальше, тем лучше, — пожелал ей Морияма.

Линия на мгновение ушла за край экрана, но потом снова появилась и стала неуклонно отклоняться к центру.

— Ким, смотрите, что происходит, — в голосе Мориямы вновь зазвучала тревога. — Кажется, проклятая ступень опять идет на нас.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Ким, одним прыжком оказавшись за пультом. Он посмотрел на проложенный компьютером новый курс и покачал головой. — Ничего не понимаю. Все выглядит так, как будто там внутри кто-то есть и этот кто-то корректирует ее полет.

— Внутри ступени?

— Другого объяснения я не вижу.

Ким включил двигатель платформы. Красная линия снова на несколько секунд сместилась в сторону, затем опять повернула к центру экрана.

— Этого не может быть, — медленно произнес Морияма. — Ступень... Ракета... она хочет с нами встретиться.

— Удаление — пять километров, — тихо сказала Ёсико.

Ким длинно и красочно выругался по-корейски.

— Баки монтажной платформы почти пусты, — сказал он с сожалением. — Я попытаюсь освободить платформу и посильнее ударить ею ступень — пока у нас осталось хоть несколько капель горючего. Больше я ничего не смогу сделать.

Он снова ударил по клавишам. Единое пятнышко на экране радара снова раздвоилось — одно осталось неподвижно висеть позади другого, неуклонно приближающегося к станции.

— Командир, вы распорядились надеть скафандры, — напомнил Танака.

— Да, конечно, — рассеянно кивнул Морияма.

— Удаление — три километра, — прервала их Ёсико, — и... мне кажется, она стала двигаться медленнее.

— Медленнее? — переспросил Морияма.

— Да, — Ёсико сверилась с компьютером. — Отрицательное ускорение сейчас составляет 0,02 метра в секунду за секунду. Минуточку! Уже — 0,048.

— Этого достаточно, чтобы избежать столкновения?

— Да. Если они будут продолжать торможение, то остановятся, не долетев до станции.

Вновь потекли бесконечные минуты. Вновь мы не отрывали глаз от радара и экрана компьютера. Только на этот раз мы ясно сознавали, что ничего не можем сделать. Ракетой управляла чужая воля — нам же досталась роль пассивных наблюдателей. Пятнышко на радаре двигалось все медленнее и медленнее, но не собиралось останавливаться.

— Удаление — две тысячи метров. Скорость — сорок восемь километров в час.

Танака скрипнул зубами.

— Они сами не знают, что делают.

— Мне так не кажется, — возразил Морияма, бросив взгляд на пульт связи, на экране которого все еще светилось последнее послание из Куру. — Возможно, они пытаются вывести спутник на заданную орбиту.

— Удаление — одна тысяча пятьсот метров. Скорость — сорок два километра в час.

Ким покачал головой. Его улыбка погасла.

— Это невероятно, — пробормотал он.

Ступень продолжала сбрасывать скорость.

— Если ракета прекратит торможение, мы немедленно покидаем мостик и надеваем скафандры, — распорядился Морияма.

— Удаление — тысяча метров. Скорость — тридцать три километра в час.

— На такой скорости эта штука не сможет нанести станции серьезных повреждений, — сказал Танака.

— Надеюсь, они это тоже понимают и больше не будут фокусничать, — отозвался Морияма.

Я представил себе ракету, летящую в бесконечной черноте космоса. Факел, вырывающийся из ее дюз, становится все меньше и меньше. Хочется верить, что скоро он погаснет совсем.

— Эти люди из ЕКА ведут себя так, как будто объявили нам войну, — сказал вдруг Морияма. — Я этого так не оставлю. Когда мы восстановим связь, я спущу на них всех собак. Ни один из идиотов в Куру больше близко не подойдет к ракетам.

Ким вывел изображение с внешних камер на большой экран, где раньше была наша карта мира. Ракета приближалась, я уже мог различить, что она относится к водородно-кислородному классу — самая мощная и тяжелая ступень, какую научились строить европейцы. Вместе с запасами топлива она могла вывести на геостационарную орбиту, то есть на высоту 36 000 километров, еще около восьми тонн полезного веса. Я видел эмблемы ЕКА и стран, принимавших участие в постройке ракеты. А в передней части ракеты располагалось направляющее устройство в форме кегли, на котором закреплялся спутник.

И наконец после невыносимо долгого ожидания мы услышали:

— Удаление — девяносто восемь метров. Скорость — ноль.

На этот раз никаких криков триумфа. Я закрыл глаза и попросил Бога вернуть меня на недельку назад, в то благословенное время, когда я изнывал от скуки. Кто-то из членов команды вполголоса шептал молитвы по-японски.

Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы разглядеть поподробнее устройство на носу ракеты. Оно было похоже на цветок с тремя шипастыми лепестками, выросший на огромном темном цилиндре.

— Ступень снова движется! — крикнула Ёсико, срывающимся голосом.

Морияма положил ей руку на плечо.

— Они что, окончательно свихнулись? — пробормотал он.

Ракета очень медленно и все же ощутимо приближалась к нам. Я подошел поближе к экрану, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают. На носу ракеты не было никакого спутника. Там красовалось устройство для стыковки, идеально подходящее к шлюзу нашей станции.

— Они хотят стыковаться! — вырвалось у меня. — Это стыковочные маневры!

— Что вы говорите, мистер Карр? — быстро переспросил Морияма.

— Там нет никакого спутника, сэр. — пояснил я. — Посмотрите сами. Это не ступень ракеты, это космический корабль.

— У европейцев нет космических кораблей!

— Видимо, один все же есть.

— Но почему они хотят стыковаться и не сообщают нам об этом?

«Сегодня по-настоящему плохой день», — подумал я и сказал:

— Потому что это не просто стыковка. Это абордаж.