Удалась ли отливка колумбиады? Об этом пока можно было только строить предположения. Правда, все говорило за успех: форма колумбиады поглотила целиком весь выплавленный в печах чугун. Однако не скоро еще удалось непосредственно проверить качество отливки.
Действительно, когда майор Родмен отлил свою пушку в 160 тысяч фунтов весом, пришлось ждать пятнадцать суток, пока орудие окончательно остынет.
Сколько же времени будет скрыта от взоров своих поклонников гигантская колумбиада, окутанная тучей паров? Как долго будет продолжаться ее остывание? Это невозможно было вычислить.
Терпение членов "Пушечного клуба" подвергалось жестокому испытанию. Но ничего нельзя было поделать. Самоотверженный Мастон едва не изжарился живьем, подбежав слишком близко к шахте. Спустя две недели после отливки над шахтой еще клубился огромный столб дыма, и почва жгла ноги на расстоянии двухсот шагов от вершины Стонзхилла.
Дни шли за днями, неделя следовала за другой, и все еще нельзя было подойти к шахте. Не было никакой возможности ускорить остывание огромного чугунного цилиндра. Оставалось только ждать, и члены "Пушечного клуба" не находили себе места от нетерпения.
- Сегодня уже десятое августа,- сказал однажды утром Мастон.- До первого декабря остается меньше четырех месяцев! А предстоит еще вынуть форму из колумбиады, калибровать и зарядить пушку. Не успеем к сроку. К пушке нельзя даже приблизиться! Неужели так-таки она никогда и не остынет? Это была бы жестокая шутка!
Напрасно друзья старались успокоить нетерпеливого секретаря. Барбикен молчал, стараясь скрыть кипевшую в нем досаду. Каково было для человека, привыкшего к энергичной деятельности, видеть перед собой препятствие, преодолеть которое могло только время! А время в данном случае являлось самым опасным врагом, от которого приходилось быть в полной зависимости.
Между тем в результате регулярных ежедневных наблюдений были обнаружены некоторые перемены в состоянии почвы. К 15 августа пары стали заметно слабее н значительно реже. Несколько дней спустя почва начала выделять лишь легкий туман - последнее предсмертное дыхание чудовища в его каменной гробнице. Постепенно прекратились сотрясения и гул; непрерывно суживалось кольцо раскаленной почвы вокруг шахты. Мало-помалу смельчаки стали приближаться к шахте. За первые сутки можно было продвинуться на два туаза, через сутки - почти на четыре, и, наконец, 22 августа Барбикен, его коллеги и Мерчисон могли уже встать на край чугунного кольца, сравнявшийся с поверхностью вершины Стонзхилла.
Без сомнения, это было на редкость здоровое место, ибо там не грозила опасность застудить ноги.
- Наконец-то! - воскликнул председатель "Пушечного клуба" со вздохом облегчения.
В тот же день работы возобновились.
Немедленно же начали очищать канал колумбиады, извлекая из него внутреннюю форму. Без устали работали ломом, киркой и сверлильными машинами. Спекшиеся при высокой температуре глина и песок приобрели чрезвычайную твердость. Но с помощью машин удалось удалить весь этот окаменевший состав, еще не остывший возле чугунных стенок. Отколотые куски тотчас же сваливали в подвесные бадьи, которые поднимались наверх паровой лебедкой. Работа кипела, Барбикен усиленно поддерживал в рабочих пыл, пуская в ход весьма веские аргументы в виде долларов,- и уже к 3 сентября от внутренней формы не оставалось и следа.
Вслед за этим началось калибрование пушки.
Были установлены фрезерные машины, которые принялись счищать шероховатую кору, покрывающую поверхность чугуна. Несколько недель спустя внутренняя поверхность гигантской трубы приобрела идеально правильную цилиндрическую форму, и внутренний канал орудия был превосходно отполирован.
Наконец, 22 сентября, то есть меньше чем через год после знаменитого доклада Барбикена, колоссальная пушка, тщательно калиброванная и установленная в вертикальном положении при помощи самых точных инструментов, была в боевой готовности. Оставалось только ждать Луну, но все были уверены, что она не опоздает на свидание.
Радость Мастона была безгранична, и он едва не погиб, неосторожно наклонившись над отверстием пушки, чтобы вглядеться в глубину девятисот футов. Если бы Блемсбери не ухватил его правой рукой, которая, к счастью, уцелела после войны, секретарь "Пушечного клуба", как новый Герострат, нашел бы смерть в бездне колумбиады.
Итак, пушка была готова. Ни у кого не оставалось сомнений в прекрасном выполнении ее отливки. 6 октября вынужден был это признать и капитан Николь, а Барбикен записал две тысячи долларов на приход в свою чековую книжку. Можно себе представить чувства капитана Николя! Говорили, что он заболел от досады и гнева. Оставалось, однако, еще несколько пари - в три, четыре и пять тысяч долларов, и если бы он выиграл хоть два из них, он смог бы еще оказаться в некотором барыше. Но не денежные соображения волновали капитана Николя: его самолюбию нанесла страшный удар удача его соперника в отливке пушки, выстрелы которой, пожалуй, пробили бы броню и в десятки туазов толщиной.
Начиная с 23 сентября был открыт для публики доступ в ограду Стонзхилла. Разумеется, сразу же нахлынула толпа посетителей.
Еще задолго до того во Флориду стали съезжаться со всех концов Соединенных Штатов несметные толпы любопытных туристов. За эти месяцы вследствие работ, производившихся "Пушечным клубом", город Тампа неимоверно разросся, население его насчитывало уже полтораста тысяч человек. Сеть новых улиц окружила форт Брук, затем была заселена вся длинная песчаная коса, разделяющая рейды залива Эспириту-Санто; новые кварталы, новые площади, целый лес домов вырос на еще недавно пустынных прибрежных песках под раскаленным солнцем Флориды. Образовались акционерные общества, взявшие подряды на постройку школ, церквей, банков и частных домов; меньше чем за год общая площадь города увеличилась в десять раз.
Известно, что янки родятся коммерсантами; их страсть к делам проявляется всюду, куда их ни забросит судьба,- и в тропических и в полярных странах. Поэтому многие из них, приезжавшие в Тампа только для того, чтобы посмотреть на работы "Пушечного клуба", быстро сообразили, что здесь можно делать дела. Гавань Тампа чрезвычайно оживилась благодаря рейсам пароходов, зафрахтованных для подвоза рабочих и материалов в Стонзхилл. Вскоре в гавани и на рейдах стали появляться и другие суда разных типов и разного тоннажа, подвозившие грузы, съестные припасы и всевозможные товары; в городе открылись пароходные и маклерские конторы, стала выходить "Шиппинг Газетт", ежедневно отмечавшая прибывавшие в гавань Тампа суда. Население города настолько увеличилось и торговля в нем так развилась, что понадобился сухопутный транспорт, и вскоре Тампа был соединен рельсовым путем с сетью остальных железных дорог Америки.
Железнодорожная линия связала город Мобил с Пенсаколой, крупным южным морским арсеналом; из этого важного пункта она была проложена вплоть до Таллахаси. До того времени существовал лишь небольшой отрезок железнодорожного пути, длиной в двадцать одну милю, между Таллахаси и поселком Сент-Маркс, расположенным на морском берегу. Эта линия протянулась вплоть до Тампа и сразу оживила еще недавно пустынную, унылую область Центральной Флориды. Таким образом, своим процветанием Тампа был всецело обязан идее, зародившейся в один прекрасный день в мозгу Барбикена; благодаря чудесам техники он вскоре уже по праву смог называться большим городом. Его прозвали Мунсити, то есть Луна-город, и вскоре произошло полное затмение официальной столицы Флориды, которое можно было наблюдать во всех пунктах земного шара.
Теперь понятно, на какой почве возникло ожесточенное соперничество между Техасом и Флоридой, понятна и ярость техасцев, которые были жестоко обмануты в своих надеждах, когда выбор остановился на Флориде. Сообразительные дельцы прекрасно понимали, как выиграл бы их штат от предприятия Барбикена, сколько благ принес бы им выстрел колумбиады. Обойденный и обиженный Техас уже не мог рассчитывать ни на новый крупный коммерческий центр, ни на железные дороги, ни на быстрый прирост населения.
И все эти выгоды должны были достаться жалкому полуострову Флориде, пустынному барьеру между Мексиканским заливом и Атлантическим океаном. Понятно поэтому, что в Техасе Барбикен стал так же ненавистен, как генерал Санта-Анна.
Однако, несмотря на лихорадочную торговлю и промышленную деятельность, новоселы города Тампа не переставали интересоваться ходом работ "Пушечного клуба". Каждый удар кирки, все мельчайшие подробности сооружения волновали жителей Тампа. Между городом и Стонзхиллом установилось непрерывное сообщение, постоянные экскурсии - своего рода паломничество.
Уже летом можно было предвидеть, что ко дню выстрела скопление зрителей достигнет по крайней мере миллиона, так как тесный полуостров наводняли толпы туристов, прибывавших со всех концов земного шара. Европа начала эмигрировать в Америку.
Но, по правде сказать, до сих пор любопытство приезжих удовлетворялось плохо. Многие рассчитывали присутствовать при зрелище отливки, а вместо этого только издали видели дым. Этого было слишком мало для их жадных глаз; но Барбикен никого из посторонних не допустил в ограду. Это вызвало большое неудовольствие и ропот: стали бранить Барбикена, обвиняли его в деспотизме, объявили его поведение "неамериканским".
У ворот стонзхиллской ограды чуть не разгорелся настоящий мятеж. Но Барбикен, как мы уже знаем, оставался непреклонным, и в конце концов его твердость победила.
Однако, когда колумбиада была готова, уже немыслимо было держать ворота ограды запертыми - это было бы невежливо в отношении публики и могло вызвать серьезное общественное недовольство. Поэтому Барбикен широко открыл двери стонзхиллской ограды, но, как практичный янки, решил извлечь выгоду из всеобщего любопытства.
Конечно, зрелище гигантской колумбиады было и само по себе заманчиво для публики, но спуск на ее дно был nec plus ultra1 земного счастья для всякого американца.
1Предел (лат.)
Это произвело настоящий фурор!
Женщины, дети, старики - все стремились проникнуть в глубину гигантской пушки, познать ее тайны. За спуск была установлена не малая плата - по пять долларов с пассажира, и тем не менее приток любопытных был так велик, что в течение двух месяцев касса "Пушечного клуба" приобрела полмиллиона долларов.
Нечего и говорить, что первыми посетителями колумбиады были члены "Пушечного клуба", которые вполне заслужили это почетное преимущество.
Торжество спуска в колумбиаду было назначено на 25 сентября. В особой камере на дно пушки спустились: председатель Барбикен, Дж. Т. Мастон, майор Эльфистон, генерал Морган, полковник Блемсбери, инженер Мерчисон и другие почетные члены клуба, всего десять человек. Невыносимая жара стояла в этой огромной чугунной трубе! Все изнемогали от духоты. Но зато какое веселье! Какой восторг! На массивном каменном дне пушки оказался стол, сервированный на десять человек. Эту своеобразную столовую освещал а giorno1 мощный электрический прожектор.
1По дневному (итал.)
Разнообразные, самые изысканные блюда, точно с неба, спускались на стол перед пирующими; лучшие французские вина текли рекой, и пир шел горою в пушке, на глубине девятисот футов под землей!
Можно себе представить шумное оживление пирующих! Тост раздавался за тостом. Пили за земной шар, за его спутник, за "Пушечный клуб", Соединенные Штаты, за Луну; называли ее Фебою, Дианой, Селеной, "ночным светилом", "мирною странницей небес". Все эти "ура", усиленные, как рупором, колоссальным металлическим цилиндром, доносились на поверхность земли, точно раскаты грома, и толпа, собравшаяся вокруг Стонзхилла, вторила своими криками десяти знаменитостям, пирующим на дне колумбиады. Мастон был вне себя от восторга, трудно установить, что именно он делал, но думается, что он больше кричал, чем слушал, и больше пил, чем ел. Во всяком случае, он не променял бы своего места на целое государство," если бы даже пушку зарядили и выстрелили из нее, разорвав его, Мастона, на тысячи кусков, извергнутых в межпланетное пространство".
Грандиозные работы, предпринятые "Пушечным клубом", можно было считать законченными, а между тем оставалось еще целых два месяца до дня, назначенного для выстрела в Луну. Эти два месяца должны были всем показаться годами! До сих пор газеты ежедневно передавали отчеты о подробностях работ в Стонзхилле; публика быстро раскупала газеты и жадно их проглатывала.
Теперь уже, казалось, нельзя было ожидать новых сенсаций, и все с огорчением думали, что лишается ежедневных, животрепещущих новостей.
Ничуть не бывало! Событие, самое неожиданное, самое удивительное, самое невероятное, самое неправдоподобное, снова наэлектризовало приунывшие массы населения. Оно поразило весь мир,- до того казалось необычайным!
30 сентября, в 3 часа 47 минут пополудни, на имя Барбикена была доставлена телеграмма, переданная по подводному кабелю, проложенному между Валентией (Ирландия), Нью-Фаундлендом и американским берегом.
Председатель Барбикен разорвал конверт и прочел телеграмму. Несмотря на все его самообладание, у него побелели губы и помутилось в глазах.
Вот текст этой телеграммы, которая хранится в архивах "Пушечного клуба":
Замените круглую бомбу цилиндро-коническим снарядом. Полечу внутри. Прибуду пароходом "Атланта"
Если бы это сногсшибательное известие не прилетело по телеграфной проволоке, а пришло по почте в запечатанном конверте и если бы французские, ирландские, нью-фаундлендские и американские телеграфные чиновники не были уже знакомы с содержанием телеграммы, Барбикен не задумался бы ни на минуту. Он просто умолчал бы о письме из весьма понятного благоразумия, опасаясь скомпрометировать свой проект. Ведь эта телеграмма могла оказаться мистификацией, тем более что она исходила от француза. Какому смельчаку могла прийти мысль - отправиться на Луну внутри ядра? И если действительно нашелся такой человек, то разве это не сумасшедший, которому место в желтом доме, а не в снаряде?
Но телеграмму нельзя было скрыть, так как телеграфные служащие не склонны сохранять служебные тайны, и слух о предложении Мишеля Ардана уже начал распространяться по различным штатам. Поэтому и Барбикену не было никакого смысла скрывать телеграмму.
Он тотчас же созвал всех проживающих в Тампа членов клуба и, не выказывая своего отношения к телеграмме Ардана, не касаясь ни единым словом вопроса о доверии, которого она заслуживает, бесстрастно огласил ее краткий текст.
- Невозможно!
- Немыслимо!
- Это просто шутка!
- Над нами издеваются!
- Что за вздор!
- Какая нелепость!
Посыпался град восклицаний, какие служат для выражения сомнений, недоверия, обвинения в глупости и безумии, сопровождаемых обычными в таких случаях жестами. Одни улыбались, другие посмеивались, некоторые пожимали плечами, иные громко хохотали - смотря по настроению.
И лишь у одного Мастона вырвалась великолепная фраза:
- А ведь это идея!
- В самом деле,- ответил майор Эльфистон,- но если иной раз такие идеи и приходят в голову, это не значит, что можно их осуществлять...
- А почему бы и нет? - горячо возразил секретарь "Пушечного клуба", готовый завязать спор.
Но его товарищи постарались поскорее замять разговор.
Между тем имя Мишеля Ардана уже переходило из уст в уста по всему Тампа. И приезжие и местные жители переглядывались, спрашивали друг друга, подшучивали - не столько над неведомым европейцем, который представлялся им мифом, химерой, сколько над Мастоном, который способен был поверить в существование этого легендарного лица. Когда Барбикен предложил выстрелить снарядом в Луну, всякий нашел это предложение естественным, вполне осуществимым и к тому же весьма интересным вопросом баллистики. Но чтобы разумное существо захотело лететь пассажиром в бомбе, предпринять такое невероятное путешествие,- да это просто фантазия, шутка, фарс, то, что по-английски называется humbug и может быть переведено словом "утка".
Насмешки и прибаутки продолжались без перерыва до самой ночи. Можно смело утверждать, что все Соединенные штаты в этот день хохотали до упаду, что, впрочем, несвойственно стране, где самые невероятные предприятия легко находят защитников, последователей и исполнителей.
Однако предложение Мишеля Ардана, как и всякая новая идея, взбудоражило многие умы. Оно слишком резко расходилось с обычными понятиями. Многие стали говорить: "Как это никому раньше в голову не пришло!" Скоро новая тема, именно вследствие своей странности, приобрела характер навязчивой идеи. Над этим событием стали задумываться. Разве мало было примеров, когда идеи, которые накануне осмеивались всеми, затем блестяще осуществлялись? Почему бы и этому путешествию не осуществиться в один прекрасный день? Но, во всяком случае, человек, который готов рисковать жизнью, не в своем уме, и поскольку нельзя серьезно отнестись к его предложению, то лучше бы он молчал и не волновал целую страну таким диким вздором.
Прежде всего существует ли действительно этот человек? Это еще большой вопрос! Правда, имя Мишеля Ардана было небезызвестно и в Америке! Это имя принадлежало европейцу, о смелых предприятиях которого не раз упоминалось в газетах. Кроме того, телеграмма, отправленная через Атлантический океан, указание парохода, на котором отправился француз, точный срок его прибытия - все эти обстоятельства придавали некоторое правдоподобие необычайному предложению.
Жителям Тампа становилось прямо невтерпеж. Сперва начали собираться отдельные лица, образовались небольшие кружки, затем любопытство притянуло эти группы друг к другу, подобно тому как молекулярное притяжение собирает разрозненные атомы. В конце концов собралась порядочная толпа, которая направилась к жилищу председателя "Пушечного клуба".
Барбикен до сих пор ничем не обнаруживал своего отношения к телеграмме; к мнению Мастона он, по-видимому, отнесся совершенно безразлично, не высказав ему ни одобрения, ни порицания. Он молчал, выжидая дальнейших событий; но он упустил из виду всеобщее нетерпение. Собравшаяся у него под окном толпа застала его врасплох; он окинул ее недовольным взглядом. Но вскоре поднялся такой шум, такие крики, что Барбикен волей-неволей открыл окно. Пришлось покориться участи знаменитого человека, со всеми сопряженными с ней обязанностями, порою скучными и неприятными.
При его появлении толпа умолкла. Затем выступил вперед какой-то гражданин и поставил ему вопрос ребром:
- Правда ли, что лицо, указанное в телеграмме под именем Мишеля Ардана, едет в Америку? Да или нет?
- Господа! Я знаю об этом столько же, сколько и вы,- ответил Барбикен.
- Но это необходимо узнать точно! - раздались нетерпеливые голоса.
- Поживем, увидим,- холодно ответил Барбикен.
- Нельзя же держать целую страну в напряженном ожидании! - возразил оратор.- Ну что, вы уже изменили чертежи снаряда, как он просит в телеграмме?
- Нет еще, господа,- но вы правы: надо выяснить, в чем тут дело. Телеграф всех взбудоражил, так пусть же теперь телеграф даст нам все нужные сведения.
- На телеграф! На телеграф! - закричали кругом.
Барбикен вышел на улицу и в сопровождении огромной толпы отправился на телеграфную станцию.
Через несколько минут была отправлена телеграмма в Ливерпуль, председателю общества корабельных маклеров. Просили ответить на следующие вопросы:
"Что за корабль "Атланта"? Когда этот корабль покинул Европу? Имеется ли на борту француз по имени Мишель Ардан?"
Через два часа Барбикен получил официальную справку, не оставлявшую никаких сомнений:
"Пароход "Атланта" вышел из Ливерпуля 2 октября. Направляется в Тампа. На борту находится француз, записанный в пассажирскую книгу под именем Мишель Ардан".
Итак, первоначальная телеграмма подтвердилась. Глаза Барбикена вспыхнули, кулаки судорожно сжались, и он не мог удержаться от гневного шепота:
- Так это правда? Значит, это возможно!.. Значит, этот француз существует! Через две недели он будет здесь... Но ведь это же сумасшедший! Сумасброд! Ни за что не соглашусь на подобное безумство!
И, однако, в тот же вечер он отправил фирме "Брэдвиль и К°" просьбу задержать до особого распоряжения отливку заказанной бомбы.
Как описать волнение, охватившее всю Америку, сенсацию, затмившую даже эффект, вызванный в свое время сообщением Барбикена? Как изложить все то, что было написано по этому поводу в американских газетах, как они приняли эти новые известия, как стали воспевать на все лады прибытие нового героя Старого Света? Как передать лихорадочное возбуждение, охватившее массы людей, которые считали часы, минуты, даже секунды, оставшиеся до приезда Мишеля Ардана? Как дать хотя бы слабое представление о мучительной работе мозга, подпавшего под влияние навязчивой идеи? Как изобразить все происшедшие перемены - остановку фабричных работ, суматоху на бирже, задержку в порту судов, вызванную ожиданием "Атланты", ежедневное прибытие в бухту Эспириту-Санто все новых паровых и парусных судов, почтовых пароходов, увесилительных яхт и катеров всех видов и размеров. Как сосчитать тысячи любопытных приезжих, которые за полмесяца учетверили население Тампа и принуждены были поселиться за городом, на лугу, в походных палатках? Эта задача превосходит все силы человеческие, и было бы безумием попытаться ее осуществить.
Наконец наступило 20 октября. В девять часов утра семафоры Багамского пролива сигнализировали появление густого дыма на горизонте. Через два часа с этими семафорами обменялся сигналами большой пароход. Тотчас же передали в Тампа название "Атланта". В четыре часа дня английский пароход входил в бухту Эспириту-Санто. В пять - он уже на всех парах пронесся по рейду Хилсборо. В шесть - он бросил якорь в гавани Тампа.
Не успел якорь коснуться песчаного дна, как уже несколько сот лодок и шлюпок окружили "Атланту" и пароход был взят на абордаж. Барбикен первым вскочил на палубу и крикнул голосом, в котором звучало волнение:
- Мишель Ардан?
- Здесь! - откликнулся человек, стоявший на юте.
Барбикен молча скрестил руки и вопрошающим взглядом впился в пассажира "Атланты".
Это был человек лет сорока двух, высокого роста, но уже слегка сутуловатый, подобно кариатидам, которые на своих плечах поддерживают балконы. Крупная львиная голова была украшена копной огненных волос, и он встряхивал ими порой, точно гривой. Круглое лицо, широкие скулы, оттопыренные щетинистые усы и пучки рыжеватых волос на щеках, круглые, близорукие и несколько блуждающие глаза придавали ему сходство с котом. Но его нос был очерчен смелой линией, выражение губ добродушное, а высокий умный лоб изборожден морщинами, как поле, которое никогда не отдыхает. Наконец, сильно развитой торс, крепко посаженный на длинных ногах, мускулистые, ловкие руки, решительная походка - все доказывало, что этот европеец - здоровенный малый, которого, говоря на языке металлургов, природа "скорее выковала, чем отлила".
Последователи Лафатера и Грасиоле легко распознали бы в форме черепа и в физиономии этого человека черты воинственности, то есть мужества во время опасности и упорства в преодолении препятствий; они обнаружили бы также добродушие, любознательность, прирожденное стремление ко всему необычайному; зато совершенно отсутствовали шишки любостяжания, скопидомства и пристрастия к материальным благам.
Чтобы закончить описание внешнего облика пассажира "Атланты", следует отметить широкую, но ладно сидевшую одежду (на его пальто и брюки пошло столько материи, что Мишель Ардан называл себя "смерть сукну"), небрежно завязанный галстук, отложной воротничок, открывавший крепкую шею, и всегда расстегнутые манжеты, из которых выступали мускулистые руки с подвижными пальцами. Чувствовалось, что этот человек не замерзнет в самый жестокий мороз и не похолодеет от страха в час опасности.
Даже на палубе "Атланты" он ни минуты не оставался в покое, был "неустойчив на якоре", как выражаются матросы; двигался среди толпы взад и вперед, жестикулируя, то и дело нервно обкусывая ногти, беседуя со всеми и обращаясь чуть ли не к каждому на "ты". Это был один из редких оригиналов, которых творец создает в минуты особого вдохновения и тотчас же разбивает модель.
Действительно, личность Мишеля Ардана представляла широкое поле для психологических наблюдений и анализа. Этот удивительный человек имел склонность к гиперболам, питая юношеское пристрастие к превосходной степени; все предметы отражались в сетчатке его глаз в сверхъестественных размерах. Отсюда у него беспрестанно возникали большие и смелые идеи; все рисовалось ему в преувеличенном виде, кроме препятствий и человеческих достоинств.
Словом, это была богатая натура; художник до мозга костей, остроумный малый. Он избегал фейерверка острот, зато наносил словесные удары с ловкостью фехтовальщика. Во время диспутов он мало заботился о логике и о формально правильных силлогизмах, в которых никогда не был силен, зато у него были свои излюбленные приемы. Отъявленный спорщик, он поражал противника прямо в грудь аргументами ad hominem1, перед которыми тем оставалось только пасовать, он любил отстаивать с пеной у рта самые безнадежные положения.
1Личного характера (лат.)
У него были свои странности; так, подобно Шекспиру, он любил называть себя "блистательным невеждой" и кичился тем, что презирает ученых. "Они только отмечают удары, когда мы ведем игру",- говорил он. Эти был чистокровный цыган, кочующий по странам чудес, склонный к приключениям, но не искатель приключений, сорвиголова. Фаэтон, летящий во весь дух на колеснице солнца, Икар, но с запасными крыльями.
Впрочем, он подтверждал свои слова делом и, не раздумывая, ставил на карту свою жизнь. Он очертя голову бросался в самые отчаянные предприятия, всегда готов был сжечь свои корабли, подобно Агафоклу, всякий час рисковал сломать себе шею и тем не менее всегда вставал на ноги, подобно игрушечному ваньке-встаньке.
Одним словом, его девизом было: "Во что бы то ни стало!" Страсть к невозможному, невероятному была его "ruling passion" 1, по меткому выражению Попа.
1Господствующая страсть (англ.)
Но достоинства Мишеля Ардана имели и свою оборотную сторону. "Кто не рискует, тот не выигрывает", гласит пословица. Ардан не раз рисковал, но ничего не приобретал. Это был беззаботный расточитель денег, своего рода бездонная бочка Данаид. Он был глубоко бескорыстен, и бурные порывы его сердца не уступали смелости идей его горячей головы. Отзывчивый, рыцарски великодушный, он готов был помиловать злейшего врага и охотно продался бы в рабство, чтобы выкупить негра.
Во Франции и во всей Европе очень многие знали этого блестящего и беспокойного человека. Стоустая молва охрипла, день и ночь твердя о нем. Ни от кого не было у него тайн, всем были известны самые интимные подробности его жизни, точно стены его квартиры состояли из прозрачного стекла.
У Мишеля Ардана была также богатая коллекция врагов из числа тех людей, которых он обидел, задевая и бесцеремонно расталкивая, работая вовсю локтями, чтобы проложить себе путь сквозь толпу.
Но в общем это был любимец общества, и к нему относились как к балованному ребенку. Мирились с его причудами; принимали его, каков он есть; все интересовались его смелыми предприятиями и с участием, с тревогой следили за его судьбой. Иной раз, когда приятель старался уговорить его, удерживая от опасного шага, предсказывая близкую гибель, Мишель Ардан с беззаботной улыбкой отвечал, что "лес сгорает только от собственных деревьев", сам не зная, что цитирует одну из самых красивых арабских пословиц.
Таков был этот пассажир "Атланты", подвижный, как ртуть, вечно горящий внутренним огнем, вечно взволнованный. Быть может, его тревожила мысль о том, на какое дело он отваживается в Америке? Ничуть не бывало. Он всегда был возбужден в силу своей нервной организации.
Трудно представить себе более разительный контраст между двумя личностями, чем между французом Мишелем Арданом и янки Барбикеном; и в то же время у них было много общего: оба были предприимчивые, смелые, отважные люди, но каждый на свой собственный лад.
Барбикену недолго пришлось рассматривать приезжего, который своим безумно смелым предложением отодвинул его на второй план. Загремело "ура" и "виват" - толпа приветствовала Ардана. Всякий хотел лично пожать ему руку, и восторг принял такие осязательные формы, что, пожав тысячу рук и едва не потеряв все свои десять пальцев, Ардан счел за лучшее укрыться к себе в каюту.
Барбикен последовал за ним, не произнеся ни слова.
- Вы Барбикен? - спросил его Ардан, когда они остались одни, таким тоном, словно они уже двадцать лет были добрыми друзьями.
- Да,- сухо ответил председатель"Пушечного клуба".
- Ну так здравствуйте, Барбикен! Как дела! Хороши? Ну тем лучше, тем лучше!
- Итак,- спросил Барбикен без всякого вступления,- вы решили лететь?
- Безусловно.
- И ничего вас не остановит?
- Ничто. А вы уже изменили форму вашего снаряда так, как я просил в телеграмме?
- Я ждал вашего приезда. Но скажите,- спросил Барбикен,- вы как следует все обдумали?
- Обдумал ли я? Да разве есть у меня время раздумывать? Мне представился случай побывать на Луне, и я решил им воспользоваться - вот и все! Мне кажется, тут не о чем особенно задумываться.
Барбикен пожирал глазами этого человека, который говорил о своем путешествии на Луну с такой легкостью и беспечностью, без тени беспокойства.
- У вас есть по крайней мере какой-нибудь план? - спросил, наконец, Барбикен.- Вы придумали, как это осуществить?
- Еще как придумал, дорогой Барбикен! Но знаете, что я вам скажу! Я предпочитаю высказаться публично, сразу перед всеми, чтобы потом об этом не было больше речи. Это избавит меня от повторений. Поэтому, если вы не предложите ничего лучшего, созовите ваших друзей, ваших сочленов, весь город, всю Флориду, всю Америку, если угодно, и завтра же я разовью свой план и отвечу на все возражения, которые мне будут представлены. Будьте покойны, я не боюсь возражений! Идет?
- Идет! - ответил Барбикен.
После этих слов председатель "Пушечного клуба" вышел из каюты и громогласно передал предложение Мишеля Ардана теснившейся на палубе толпе. Слова его были встречены радостными возгласами, целой бурей одобрений. Предложение Ардана разрешало все трудности. Завтра каждый сможет вдоволь наглядеться на европейского героя. Однако некоторые, наиболее упорные из зрителей, решили не покидать "Атланты" и остались ночевать на палубе. Среди них оказался и Дж. Т. Мастон; он еще заранее привинтил свой железный крюк к поручням юта, и понадобился бы рычаг, чтобы оторвать его оттуда.
- Вот это герой так герой! - повторял он, захлебываясь от восторга.- Мы все просто бабы по сравнению с этим европейцем!
А председатель "Пушечного клуба", предложив посетителям разойтись, вернулся в каюту Ардана и оставался там до тех пор, пока пароходный колокол не возвестил полночь.
К тому времени оба соперника по славе уже горячо пожимали друг другу руки, и Мишель Ардан говорил "ты" председателю "Пушечного клуба".
На другое утро солнце, по мнению нетерпеливой американской публики, взошло слишком поздно. Говорили, что такая лень прямо непростительна для светила, которому выпала честь освещать столь знаменательный праздник.
Опасаясь нескромных вопросов, которые могли бы задать Мишелю Ардану, Барбикен хотел по возможности ограничить аудиторию, сведя ее к небольшому числу приверженцев, например, членов "Пушечного клуба". Но легче было бы запрудить Ниагару. Пришлось Барбикену отказаться от своего намерения и предоставить своего нового друга всем случайностям, связанным -с выступлением перед широкой публикой.
Новое здание Биржи, несмотря на колоссальный зал, не могло бы вместить всех участников собрания, которое принимало размеры многолюдного митинга.
Поэтому выбрали обширный луг близ города; необходимо было устроить там навесы, чтобы предохранить слушателей от жгучих лучей солнца. Материалы для огромного тента - паруса, канаты, реи, запасные мачты - охотно предоставили корабли, стоявшие в порту, и через несколько часов над выжженной равниной уже простиралось полотняное небо, под которым участники митинга могли укрыться от солнца.
Под этим гигантским навесом разместилось 300 тысяч человек, которым пришлось несколько часов задыхаться в страшной духоте, ожидая француза. Из всей этой массы зрителей лишь первая треть могла хорошо видеть оратора и слышать его речь; второй трети было уже плохо видно и совсем не слышно; наконец, последняя треть зрителей ничего не видела и ничего не слышала. Но это не мешало им всем бурно аплодировать оратору. Ровно в три часа дня появился Мишель Ардан в сопровождении наиболее видных членов "Пушечного клуба". Он шел под руку с Барбикеном - с правой стороны и с почтенным секретарем - с левой. Дж. Т. Мастон сиял и пылал ярче полуденного солнца.
Ардан взошел на подмостки. С высоты эстрады глазам его представился целый океан черных цилиндров. Но он ничуть не смутился и не принял деланной позы; он чувствовал себя как дома: был .весел, прост и любезен. В ответ на оглушительное "ура" он отвесил изящный поклон; потом движением руки водворил молчание и заговорил на очень правильном английском языке.
- Господа! - начал он.- Несмотря на страшную жару, мне придется злоупотребить вашим вниманием, чтобы дать кое-какие разъяснения относительно моего плана, который, видимо, вас заинтересовал. Я не оратор, не ученый и даже не рассчитывал говорить публично, но мой друг Барбикен мне сказал, что это доставит вам удовольствие, и я решился выступить. Итак, выслушайте меня хорошенько. Если не ошибаюсь, меня слушают шестьсот тысяч ушей. Прошу меня простить, если я окажусь плохим оратором.
Это безыскусственное вступление очень понравилось слушателям, которые ответили долгим одобрительным гулом.
- Господа! - продолжал Мишель Ардан.- Вы можете свободно выражать мне свое сочувствие или порицание. После этого уговора я начинаю. Прежде всего должен вас предупредить, что вы имеете дело с профаном, с полным невеждой, который не ведает никаких затруднений. Именно поэтому мне показалось, что сесть в снаряд и отправиться на Луну - дело простое, естественное и легкое. Рано или поздно такое путешествие будет совершено. Что же касается средств передвижения, то они просто следуют закону прогресса. Человечество начало путешествовать на четвереньках, потом в один прекрасный день - на двух ногах; затем на телеге, потом в карете, потом в коляске, потом в фургоне, потом в дилижансе, наконец по железной дороге. И что же? Вагоном будущего непременно станет пушечный снаряд. А что такое планеты? В сущности говоря, это снаряды, гигантские ядра, брошенные в пространство рукой творца. Но вернемся к нашей бомбе. Некоторые из вас, быть может, думают, что снаряд колумбиады будет обладать чрезмерной, неслыханной скоростью. Это совсем не так. Небесные светила движутся быстрее; даже Земля в своем движении вокруг Солнца увлекает нас с собой в три раза быстрее. Приведу несколько примеров. Только разрешите мне считать на французские лье, потому что я не привык к вашим американским мерам и боюсь запутаться в своих вычислениях.
Просьба показалась вполне естественной и не вызвала никаких возражений.
Оратор продолжал:
- Я приведу вам, милостивые государи, кое-какие данные о скорости движения различных планет. Должен признаться, что, несмотря на свое невежество, я хорошо знаю эти астрономические подробности; но через две минуты все вы будете такими же учеными, как я. Знайте же, что Нептун пробегает пять тысяч лье в час, Уран - семь тысяч, Сатурн - восемь тысяч восемьсот пятьдесят восемь, Юпитер - одиннадцать тысяч шестьсот семьдесят пять. Марс - двадцать две тысячи одиннадцать, Земля - двадцать семь тысяч пятьсот, Венера - тридцать две тысячи сто девяносто, Меркурий - пятьдесят две тысячи пятьсот двадцать. Некоторые кометы в своем перигелии пробегают миллион четыреста тысяч лье в час. В сравнении с ними мы - просто праздношатающиеся, тихоходы, ведь скорость нашего снаряда только в первый час достигнет девяти тысяч девятисот лье, а затем начнет все уменьшаться. Скажите на милость, есть ли тут из-за чего приходить в восторг? Разве не очевидно, что не сегодня завтра при помощи света или электричества люди осуществят скорость еще более значительную?
Никто, по-видимому, и не думал сомневаться в этих утверждениях Мишеля Ардана.
- Дорогие слушатели,- продолжал он,- если верить некоторым ограниченным умам (другого слова не могу найти для их характеристики), человечество заключено в заколдованный круг, через который не может переступить, оно осуждено вечно прозябать на своем земном шаре и никогда не посмеет устремиться в межпланетное пространство. Это неправда! Люди будут совершать путешествия на Луну, на планеты и на звезды, как теперь из Ливерпуля в Нью-Йорк,- легко, быстро, спокойно. Межпланетный океан так же хорошо исследуют, как и лунные моря. Расстояние - понятие относительное. Всякое расстояние можно свести почти к нулю!
Несмотря на всеобщую симпатию к герою французу, его смелая теория несколько ошеломила слушателей. Ардан это заметил.
- Кажется, я не убедил вас, мои дорогие хозяева,- продолжал он с любезной улыбкой.- Что ж, давайте разберемся в этом вопросе. Знаете ли вы, в какой срок добрался бы курьерский поезд до Луны? Всего в триста суток! Восемьдесят шесть тысяч четыреста десять лье- что это за расстояние?! Ведь это даже меньше, чем девять раз взятая окружность Земли. Но разве нет моряков или путешественников, которые на своем веку проехали гораздо больше? Не забудьте, что я буду в дороге всего девяносто семь часов! Неужели вы воображаете, что Луна так уж далека от Земли и что надо хорошенько подумать, прежде чем рискнуть на такую экскурсию? А что бы вы сказали, если бы пришлось отправиться на планету Нептун, которая ходит по небу на расстоянии миллиарда ста сорока семи миллионов лье от Солнца? Вот путешествие, которое едва ли кому-нибудь было бы по карману, даже при тарифе в пять су за километр! У самого барона Ротшильда не хватило бы его миллиарда на билет - потребовалось бы еще сто сорок семь миллионов в придачу!
Эта непринужденная манера рассуждать, видимо, очень нравилась собранию; к тому же Мишель Ардан, поглощенный своей темой, говорил с пламенным увлечением, с огромным подъемом. Он чувствовал, что аудитория жадно ловит каждое его слово, и продолжал с восхитительной уверенностью.
- Так вот, друзья мои, и это расстояние от Нептуна до Солнца - сущие пустяки, если сравнить его с отдаленностью звезд. Тут уже пришлось бы брать по меньшей мере числа с девятью нулями, а за единицу принимать миллиард. Прошу извинения, что ударяюсь в такие подробности, но для нас они имеют животрепещущий интерес. Выслушайте, потом судите! Звезда Альфа в созвездии Кентавра удалена от нас на восемь биллионов лье; Вега и Сириус на пятьдесят биллионов; Арктур на пятьдесят два; Полярная звезда на сто семнадцать биллионов; Козерог на сто семьдесят биллионов. Стоит ли после этого говорить о расстояниях между планетами и Солнцем? И вы еще будете утверждать, что такие расстояния существуют? Ошибка! Ложь! Обман чувств! Знаете, что я думаю об этом мире, который начинается нашим лучезарным светилом и кончается Нептуном? .Хотите знать мою теорию? Она очень проста! Для меня солнечный мир твердое и однородное тело; планеты, которые его составляют, теснят друг друга, соприкасаются, чуть ли не прилипают друг к другу; а пространства между ними - это промежутки, которыми отделяются друг от друга молекулы самых плотных металлов - серебра или железа, золота или платины! Поэтому я вправе утверждать и повторяю с твердым убеждением, которое, надеюсь, разделяете и вы: "расстояние" - пустое слово, расстояния, строго говоря, вовсе не существует!
- Здорово сказано! Браво! Ура! - в один голос закричала вся аудитория, наэлектризованная уверенным тоном оратора, его жестами и смелостью идей.
- Правильно! - громче всех вопил Мастон.- Расстояния не существует!
Яростно жестикулируя, он едва не потерял равновесия и чуть было не свалился с эстрады. Но он кое-как удержался, избежав падения, которое доказало бы ему весьма осязательно и грубо, что "расстояние" - не такое уж пустое слово.
Тем временем Мишель Ардан продолжал с прежним увлечением:
- Друзья мои, я полагаю, этот вопрос нужно теперь считать исчерпанным. Если я не всех еще убедил, то это потому, что, очевидно, был слишком робок в своих доказательствах, не привел еще самых сильных доводов, а этому виной - недостаточность моих теоретических познаний. Как бы то ни было, я повторяю: расстояние от Земли до Луны незначительно и не заслуживает особого внимания со стороны серьезного человека. Могу сказать, не боясь преувеличения, что в скором времени появятся целые поезда, составленные из вагонов-снарядов, в которых будет очень удобно путешествовать от Земли до Луны. Не будет ни толчков, ни стуков, ни крушений; поезда полетят стрелой к своей цели, "с быстротой пчел" - как выражаются ваши охотники. Не пройдет и двадцати лет, как половина жителей Земли перебывает на Луне!
- Ура! Да здравствует Мишель Ардан! - воскликнули все, даже наименее убежденные.
- Да здравствует Барбикен! - крикнул в ответ скромный оратор.
Это громогласное признание заслуг Барбикена вызвало долгие и единодушные аплодисменты.
- Теперь, друзья мои,- продолжал Ардан,- вы, быть может, пожелаете задать мне кое-какие вопросы? Пожалуйста! Хотя мне, профану, и нелегко будет ответить, но все же я постараюсь.
До сих пор председатель "Пушечного клуба" был, по-видимому, очень доволен общим ходом беседы. Ардан толковал о более или менее отвлеченных вопросах ,и благодаря своему яркому воображению блестяще их излагал. Но надо было отвлечь Ардана, а также аудиторию от вопросов чисто практических, в которых Ардану было бы, конечно, труднее разобраться. Поэтому Барбикен поспешил взять слово и спросил своего нового друга, что он думает относительно обитаемости Луны и вообще планет Солнечной системы.
- Ты мне ставишь трудную задачу, дорогой мой председатель! - ответил оратор с улыбкой.- Однако, насколько я помню, на этот вопрос отвечали утвердительно люди большого ума, как Плутарх, Сведенборг, Бернарден де Сен-Пьер и многие другие. Становясь на точку зрения философии природы, я вынужден буду разделить их взгляды и признать, что в этом мире не может существовать ничего бесполезного. На твой вопрос, друг Барбикен, я отвечу так: если миры могут быть обитаемы, значит, все они или населены, или раньше были населены, или будут населены со временем.
- Замечательно! - воскликнули слушатели первых рядов, задававшие тон всему собранию; их мнение было законом для остальных.
- Нельзя ответить убедительнее и логичнее,- согласился председатель "Пушечного клуба".- Итак, вопрос сводится к следующему: "Обитаемы ли миры?" Что до меня, я склонен в это верить.
- А я так вполне в этом убежден,- отвечал Ардан.
- Однако,- заметил один из членов собрания,- существуют серьезные возражения против обитаемости миров. Во всяком случае, на большинстве планет условия жизни значительно отличаются от соответствующих условий на Земле. Поэтому, ограничиваясь даже одними планетами, можно сказать, что на планетах, удаленных от Солнца, живые существа должны замерзнуть, а на близких к Солнцу они должны сгореть.
- К сожалению, я не имею удовольствия лично знать моего почтенного оппонента,- ответил Мишель Ардан,- но все же попытаюсь ему ответить. Его возражение, конечно, очень основательно, но, мне кажется, его можно с успехом опровергнуть, так же как и все остальные возражения против населенности планет. Будь я физиком, я сказал бы ему: если на близких к Солнцу планетах высокая температура умеряется более слабым выделением внутреннего тепла планеты, то на отдаленных планетах, напротив, это тепло выделяется сильнее,- и, таким образом, на их поверхности может создаться температура, вполне подходящая для существ, организованных наподобие земных. Будь я натуралистом, я сказал бы ему, что целым рядом крупнейших ученых доказана приспособляемость земных организмов к самым различным условиям жизни. Ведь рыбы дышат в среде, безусловно пагубной для других животных. Амфибии ведут двойственную жизнь - явление трудно объяснимое! Некоторые морские животные обитают в очень глубоких слоях воды и выдерживают давление в пятьдесят и шестьдесят атмосфер. Иные низшие организмы совершенно нечувствительны к температуре и встречаются как в горячих источниках, так и в ледяных пустынях полярных океанов! Итак, нужно признать, что природа создает настолько разнообразные, порою непостижимые условия жизни, что ее можно назвать всемогущей. Будь я химиком, я сказал бы ему, что в аэролитах, то есть в телах, образовавшихся вне земной сферы, путем анализа обнаружены следы углерода; а это вещество имеет органическое происхождение и, как доказывают исследования Рейхенбаха, несомненно входило когда-то в состав живых тел. Наконец, будь я теологом, я сказал бы ему, что, согласно учению апостола Павла, божественное искупление распространяется не на одну только Землю, но и на все небесные миры. Но я не химик, не естественник, не физик и не теолог, я полный невежда, я не знаю великих законов, управляющих Вселенной, и должен буду ответить так: мне неизвестно, населены ли другие миры,- потому-то я и хочу полететь на Луну, чтобы убедиться в этом собственными глазами.
Нашлись ли у противника Мишеля Ардана новые возражения, неизвестно. Собрание заглушило его слова, встретив последнюю фразу Ардана криками исступленного восторга. Когда, наконец, водворилось молчание даже в самых отдаленных рядах аудитории, победоносный оратор смог продолжать свою речь и добавил следующее:
- Вы прекрасно понимаете, мои славные янки, что я лишь слегка затронул этот вопрос: я приехал сюда не для того, чтобы читать публичные лекции на эту богатую тему. Есть еще целый ряд доводов в пользу обитаемости миров. Я их оставлю в стороне, позвольте мне остановиться лишь на одном. Людям, которые утверждают, что планеты необитаемы, нужно ответить так: быть может, вы были бы и правы, если бы могли доказать, что Земля - наилучший из миров; но это далеко не доказано, что бы там ни говорил Вольтер. У Земли всего один спутник, а у Юпитера, Урана, Сатурна и Нептуна - к их услугам несколько; это дает этим планетам известные преимущества, которыми отнюдь нельзя пренебрегать. Но что особенно неудобно на Земле - это наклон ее оси к орбите. Отсюда происходит неравенство дней и ночей, отсюда и досадное разнообразие времен года. На нашем злополучном шаре всегда или слишком жарко, или слишком холодно; мы мерзнем зимой, а летом жаримся на припеке. Земля - планета насморков, воспаления легких и всякой простуды! То ли дело на Юпитере, ось которого почти перпендикулярна к плоскости его орбиты! Там для одного и того же места не бывает скачков температуры. Там существует зона вечной весны, зона вечного лета, зона вечной осени, зона вечной зимы. Каждый юпитерианин может выбрать климат себе по вкусу и всю свою жизнь не бояться перемен погоды. Вы, конечно, согласитесь, что это большое преимущество Юпитера по сравнению с Землей, не говоря уже о его длинных годах, которые продолжаются по двенадцати земных лет! Более того, я совершенно убежден, что при таких изумительно благоприятных условиях жизни обитатели этого счастливого "мира" должны быть высшими существами: ученые там более учены, артисты более талантливы, люди злые менее злы, чем на Земле, а добрые еще лучше наших. И, увы, подумать только, чего не хватает нашей Земле, чтобы достигнуть такого совершенства: сущего пустяка! Только оси вращения, менее наклоненной к плоскости орбиты.
- За чем же дело стало? - внезапно раздался неистовый голос.- Объединим наши усилия, изобретем машины и выпрямим земную ось!
Гром рукоплесканий раздался в ответ на это предложение, которое могло прийти в голову лишь Дж. Т. Мастону. У него всегда была склонность к инженерному искусству, и при его пылком воображении ему ничего не стоило хватить через край. Однако надо признаться- ибо это правда,- что многие поддержали его восторженными криками. И, разумеется будь у американцев точка опоры, которую требовал в древности Архимед" они непременно создали бы рычаг, чтобы повернуть Землю и выпрямить ее ось, но, увы, точки опоры как раз и недоставало этим отважным механикам!
Как бы то ни было, но "практическое предложение" Мастона имело большой успех: оно прервало прения на добрых четверть часа. И долго еще после этого митинга толковали в Соединенных Штатах о смелом проекте пожизненного секретаря "Пушечного клуба".
Казалось бы, на этом и должен был закончиться митинг. Трудно было бы придумать лучшее заключение.
Однако, когда шум, наконец, улегся, послышались следующие слова, произнесенные твердым, суровым голосом:
- Теперь, когда оратор уделил так много времени области фантазии, не угодно ли ему будет вернуться к основной теме? Нельзя ли поменьше вдаваться в теории и прямо перейти к обсуждению технической стороны путешествия?
Все взгляды обратились на говорившего. Это был худощавый, сухой человек, с энергичным лицом, с бородой, подбритой по-американски с боков и густой под подбородком.
Пользуясь движением в толпе, он мало-помалу пробрался в первый ряд слушателей. Скрестив руки, он устремил сверкающий, смелый взгляд на героя митинга. Высказавшись, он умолк. По-видимому, его ничуть не смущали ни тысячи обратившихся на него взглядов, ни ропот порицания, которым собрание встретило его заявление. Не получив сразу ответа, он повторил свои слова тем же суровым голосом, добавив:
- Мы собрались сюда, чтобы говорить о Луне, а не о Земле.
- Вы совершенно правы, милостивый государь! - ответил Ардан.- Прения уклонились в сторону. Вернемся к Луне.
- Милостивый государь,- продолжал незнакомец,- вы утверждаете, что спутник Земли обитаем. Допустим. Но если жители Луны существуют, то они живут не дыша, так как - я прошу вас принять это во внимание ради вашей же пользы - на поверхности Луны нет ни единой молекулы воздуха.
Мишель Ардан встряхнул своей львиной гривой. Он сразу почуял, что имеет дело с сильным противником. Он смерил незнакомца твердым взглядом и сказал:
- Вот как! По-вашему, на Луне нет воздуха? А позвольте вас спросить: кто это утверждает?
- Ученые.
- В самом деле?
- В самом деле.
- Милостивый государь,- возразил Ардан,- шутки в сторону. Я питаю глубокое уважение к ученым, которые знают свое дело, и глубокое презрение к тем, которые его не знают.
- А вам известны и такого рода ученые?
- Известны. Во Франции, например, есть сейчас один "ученый", который утверждает на основании "математических вычислений", что птицы не могут летать; есть и такой, который доказывает, что рыбы не приспособлены к жизни в воде.
- Милостивый государь, я не таких ученых имею в виду. В подтверждение своих слов я готов привести имена, которые вы не можете не признавать.
- В таком случае, милостивый государь, вы поставите в большое затруднение такого профана, как я. Впрочем, я всегда рад узнать что-нибудь новое!
- Зачем же вы вмешиваетесь в ученые вопросы, если вы их не изучали? - довольно грубо спросил незнакомец.
- Зачем? - отвечал Ардан.- Тот и смел, кто не подозревает опасности! Я ничего не знаю, это правда, но именно в этой слабости моя сила!
- Ваша слабость граничит с безумием! - с раздражением в голосе крикнул незнакомец.
- Э, тем лучше,- возразил француз,- если мое безумие доведет меня до Луны!
Барбикен и его товарищи пожирали глазами непрошеного гостя, который так дерзко возражал Мишелю Ардану. Никто его не знал, и председатель "Пушечного клуба", несколько смущенный тем оборотом, какой принимали прения, не без тревоги поглядывал на своего нового друга. Все собрание прислушивалось внимательно и настороженно, понимая, что сейчас будут выявлены все опасности или даже полная-неосуществимость предполагаемого путешествия.
- Милостивый государь,- снова начал противник Ардана,- Есть много доказательств полного отсутствия атмосферы на Луне, и они до сих пор не опровергнуты. Я мог бы сказать а рriori, что если и существовала когда-нибудь атмосфера на Луне, то ее уже давно притянула бы к себе Земля. Но я предпочитаю привести вам несколько неопровержимых фактов.
- Приводите, милостивый государь,- ответил Ардан с самой любезной улыбкой.- Сколько угодно! - Вы знаете,- продолжал незнакомец,- что, когда лучи света вступают в такую среду, как воздух, они отклоняются от прямолинейного направления, другими словами, преломляются. Ну так вот, когда Луна своим диском затмевает для нас некоторые звезды, то лучи этих звезд никогда не отклоняются от своего направления, то есть не испытывают ни малейшего преломления. Отсюда неизбежный вывод: на Луне нет никакой атмосферы.
Все взоры устремились на француза: как опровергнет он это положение, из которого вытекают столь важные следствия?
- В самом деле,- ответил Ардан.- Это - ваш самый сильный аргумент и почти единственный. Ученый, быть может, затруднился бы дать на него прямой ответ, но для меня этот довод не имеет решающего значения. Он стал бы решающим, если бы был точно измерен угловой диаметр Луны, однако точного измерения до сих пор не существует. Но оставим это. Скажите мне, сударь, допускаете ли вы существование вулканов на поверхности Луны?
- Потухших вулканов - да, действующих - нет.
- Но в таком случае ведь можно, не выходя за пределы логики, допустить, что некогда вулканы были действующими?
- Разумеется, но они сами могли выделять необходимый для горения кислород, и, следовательно, происходившие на Луне вулканические извержения еще не доказывают присутствия на ней атмосферы.
- Пойдем дальше,- ответил Ардан,- и вообще оставим косвенные доказательства. Перейдем к фактам, к непосредственным наблюдениям. Но предупреждаю: мне придется ссылаться на ученые авторитеты.
- Что ж, ссылайтесь.
- И сошлюсь. Третьего мая тысяча семьсот пятнадцатого года астрономы Лувиль и Галлей, наблюдая затмение, отметили необычные световые явления на Луне. Эти поблескивания, очень кратковременные и часто повторяющиеся, они приписали действию грозы, разразившейся в атмосфере Луны.
- В тысяча семьсот пятнадцатом году,- возразил незнакомец,- астрономы Лувиль и Галлей приняли за лунные явления феномены, происходившие в слоях земной атмосферы и вызванные болидами и метеорами. Вот что ответили ученые на сообщение об этих фактах и что теперь я вам повторяю!
- Пусть так! - нисколько не смущаясь, отвечал Ардан.- Теперь сошлюсь на Гершеля, который в тысяча семьсот восемьдесят седьмом году наблюдал множество светящихся точек на поверхности Луны.
- Не отрицаю, но он оставил этот факт без объяснения. Сам Гершель не решился на основании его доказывать существование лунной атмосферы.
- Превосходный ответ! - воскликнул с увлечением Мишель Ардан.- Вы, я вижу, очень сильны в селенографии.
- Весьма силен, милостивый государь, и добавлю вам, что первоклассные астрономы, Бэр и Мэдлер, которые подробнее всех исследовали ночное светило, пришли к выводу о полном отсутствии на нем атмосферы.
По рядам аудитории пробежал трепет. Доводы странного незнакомца начали, по-видимому, влиять на общее мнение.
- Пойдем дальше,- хладнокровно продолжал Мишель Ардан.- Что вы ответите на следующий весьма веский довод? Известный французский астроном Лосседа, наблюдая затмение восемнадцатого июля тысяча восемьсот шестидесятого года, констатировал, что края закрытого Луной солнечного диска казались закругленными и усеченными. Такое явление могло произойти вследствие преломления солнечных лучей в лунной атмосфере. Другого объяснения быть не может!
- Но достоверен ли этот факт? - с живостью переспросил незнакомец.
- Абсолютно достоверен!
Новое движение в аудитории, обрадованной успехом своего любимца. Незнакомец молчал. Не кичась победой над противником, Ардан продолжал свою речь самым простодушным тоном:
- Вы видите, уважаемый сударь, что нельзя решительно отрицать существование лунной атмосферы. Вероятно, эта атмосфера очень разрежена, обладает чрезвычайно малой плотностью, но с научной точки зрения приходится признать ее существование...
- Только не на лунных горах, с вашего разрешения! - возразил незнакомец, который еще не думал сдаваться.
- Быть может, но в долинах она есть, даже если ее высота не превышает несколько сот футов.
- Во всяком случае, советую вам принять меры предосторожности, потому что ваш лунный воздух окажется невероятно разреженным.
- О, дорогой мой, на одного человека хватит! К тому же, добравшись туда, я буду соблюдать возможную экономию воздуха и постараюсь дышать лишь в редких, особых случаях.
Разразился оглушительный взрыв хохота. Незнакомец гордо, с вызывающим видом оглядел собрание.
- Итак,- непринужденно продолжал Мишель Ардан,- вы со мной согласились, что на Луне есть некоторая атмосфера. А если так, то должно быть хоть "некоторое" количество воды. Это обстоятельство лично меня весьма радует. Кроме того, любезный мой оппонент, позвольте вам сообщить еще одно соображение. Ведь мы знаем одну только сторону лунного шара, которая обращена к Земле,- и если на этой стороне очень мало воздуха, то, быть может, на другой его вполне достаточно.
- Это почему?
- А потому, что Луна под влиянием земного притяжения приняла форму яйца, которое обращено к нам своим более острым концом. С этим предположением согласуются и вычисления Гагзена, доказывающие, что центр тяжести Луны лежит в ее заднем полушарии. А отсюда, в свою очередь, следует, что главная масса лунного воздуха и воды должна была устремиться на противоположную сторону земного спутника еще в первые дни творения.
- Чистейшая фантазия! - воскликнул незнакомец.
- Напротив! Чистейшая теория, опирающаяся на основные законы механики, и я не вижу возможности ее опровергнуть. А потому обращаюсь ко всем слушателям и прошу поставить на голосование вопрос: возможна ли на Луне жизнь, подобная той, которая существует на Земле?
Долго не смолкавшие рукоплескания трехсот тысяч слушателей встретили это предложение. Противник Мишеля Ардана хотел еще говорить, но его никто не слушал. Градом посыпались на него крики и угрозы.
- Довольно! Довольно! - кричали одни.
- Гоните его в шею! - вопили другие.
- Вон! вон! - ревела разъяренная толпа.
Но незнакомец стоял неподвижно - только схватился за перила эстрады - и с вызывающим видом ждал, пока буря утихнет. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы Мишель Ардан жестом не успокоил расходившиеся страсти.
Он был слишком великодушен, чтобы оставить своего соперника беззащитным перед толпой.
- Быть может, вы желаете сказать еще несколько слов? - обратился он к незнакомцу самым любезным тоном.
- Да! Сто, тысячу слов! - ответил незнакомец запальчиво.- Или нет, только одно! Упорствовать в таком намерении может только человек...
- Неосторожный? Неужели вы считаете меня неосмотрительным, ведь я потребовал от моего друга Варбикена заменить круглую бомбу цилиндро-коническим снарядом, чтобы в пути не вертеться, как белка в колесе?
- Но вы забываете, несчастный, что толчок при вылете ядра разнесет вас в клочья!
- Дорогой мой оппонент, вот теперь вы попали в цель: это самая настоящая и даже единственная опасность. Однако я верю в изобретательный гений американцев и убежден, что они что-нибудь да придумают.
- Ну а жар, который разовьется при страшной скорости снаряда от сопротивления атмосферы?
- О, стенки снаряда достаточно толсты! К тому же я мигом перелечу через атмосферу!
- Ну а съестные припасы? Вода?
- Я рассчитал, что могу захватить припасов на целый год, а в пути я буду находиться лишь четверо суток.
- А чем дышать в пути?
- Можно химически очищать воздух!
- А удар при падении на Луну, если только ядро до нее долетит?
- О, этот удар будет в шесть раз менее силен, чем при падении на Землю, потому что лунное притяжение в шесть раз слабее земного.
- Но и этого удара хватит, чтобы разбить вас вдребезги, как стекло!
- А что мне помешает ослабить силу падения при помощи ракет, которые я буду пускать в нужное время?
- Но, наконец, допустим даже, что вы преодолеете все опасности и все сложится так невероятно удачно, что вы долетите до Луны здоровым и невредимым,- каким образом вы оттуда вернетесь на Землю?
- А я совсем не вернусь!
При этом ответе, простота которого еще резче подчеркивала героизм Мишеля Ардана, все собрание точно онемело. Это молчание было красноречивее всяких криков восторга. Незнакомец воспользовался тишиной, чтобы высказать последний протест.
- Но вы неизбежно убьете себя,- выкрикнул он во весь голос,- и ваша смерть будет смертью безумца! Она даже ничего не даст науке!
- Продолжайте, великодушный незнакомец. Признаться, у вас довольно приятная манера предсказывать.
- О, это уже слишком! - воскликнул противник Мишеля Ардана. - Не знаю, зачем я продолжаю такой несерьезный спор. Летите себе куда хотите! Вы просто невменяемы...
- Продолжайте. Не стесняйтесь.
- Нет! Не на вас падет ответственность за это безумное дело!
- На кого же? Говорите! - Голос Ардана стал сразу повелительным.
- На того невежду, который выдумал эту дикую, нелепую затею!
Было ясно, в кого метил незнакомец. Барбикен уже давно делал страшные усилия,- "пережигая свой дым", как говорят машинисты,- чтобы сдержать себя, однако, получив такое оскорбление, вскочил и устремился было на незнакомца, который бросал ему вызов в лицо, как вдруг между ними встала преграда.
Толпа ринулась к эстраде. Сотни дюжих рук сорвали ее, подняли на плечи я: торжественно понесли Барбикена и Мишеля Ардана. Подмостки были очень тяжелы, но носильщики непрерывно сменялись. Всякий спорил, толкался, боролся за честь подставить свои плечи под эту новую триумфальную колесницу.
Незнакомец не пожелал воспользоваться происшедшим беспорядком, чтобы скрыться. Да и удалось ли бы ему пробиться через такую густую толпу? Конечно, нет. Во всяком случае, он по-прежнему стоял в первом ряду, скрестив руки, пожирая глазами председателя Барбикена.
Барбикен также не терял его из виду. Взгляды этих двух людей скрещивались, как сверкающие клинки противников в смертельном поединке.
Восторженные крики толпы не смолкали в продолжение этого триумфального шествия. Мишель Ардан предоставил себя воле толпы с очевидным удовольствием. Его лицо так и сияло от радости. По временам эстрада покачивалась то взад и вперед, то с боку на бок - как корабль на морских волнах. Но герои митинга не боялись морской качки: они твердо держались на ногах, и их судно добралось без аварий до гавани Тампа.
Тут Мишелю Ардану удалось выскользнуть из могучих объятий своих страстных поклонников; добежав до гостиницы, он заперся у себя в номере и тотчас же лег в постель, а многотысячная толпа долго еще гудела под его окнами.
В то же самое время краткий, но серьезный и решительный разговор произошел между таинственным незнакомцем и председателем "Пушечного клуба".
Как только Барбикен освободился, он прямо направился к своему противнику.
- Идите за мной! - отрывисто сказал он. Незнакомец последовал за ним по направлению к набережной. Скоро они очутились одни на пристани, перед верфью, на улице Джонс Фолла.
Тут враги взглянули друг другу в глаза.
- Кто вы такой? - спросил Барбикен.
- Капитан Николь.
- Я так и знал. До сих пор случай еще не ставил вас на моем пути.
- Поэтому я сам встал вам поперек дороги.
- Вы меня оскорбили.
- Оскорбил публично.
- И вы ответите за оскорбление!
- Хоть сейчас.
- Нет. Я хочу, чтобы это осталось тайной между вами. В трех милях от города есть лес Скерсно. Вы его знаете?
- Знаю.
- Не угодно ли вам пойти в этот лес с любой стороны в пять часов утра?
- Да, если только вы в тот же час войдете в лес с другой стороны.
- И вы не забудете захватить ружье? - добавил Барбикен.
- Надеюсь, что и вы тоже,- ответил Николь.
После этих фраз, произнесенных ледяным тоном, председатель "Пушечного клуба" и Николь расстались. Барбикен вернулся домой, но, вместо того чтобы отдохнуть хоть несколько часов, он провел всю ночь над решением трудного вопроса, поставленного на митинге Мишелем Арданом,- каким способом ослабить отдачу снаряда при выстреле?