Прошло около месяца (по нашему счету), и мы постепенно узнали многое о метагалактианах.

Родиной метагалактиан была древнейшая планетная система с бело-синим центральным светилом спектрального класса «А»*. Вокруг него обращалось шесть планет.

* Звезды класса «А» имеют температуру поверхности десять тысяч градусов.

Просматривая сменяющиеся на экранах картины, мы с академиком, словно в трансформаторе времени, проследили тысячевековой путь развития этого далекого общества. Многое нам было непонятно — слишком далеко ушли метагалактиане по пути развития. Однако общее направление цивилизации, эволюция общественных строев наводили на мысль, что история разумных существ и их обществ во Вселенной должна подчиняться всеобщим, единым законом развития.

Общественный строй метагалактиан был вершиной социального устройства — далекая, наивысшая ступень коммунистического общества. Рядом с ним коммунистическое общество Земли XXIII века выглядело, как юный растущий побег перед могучим, вечно зеленым и бесконечно развивающимся деревом.

В течение миллионолетий метагалактиане выработали простой и гармоничный образ жизни, умеренность в пище, одежде и развлечениях, короткий полноценный отдых в виде своеобразного электросна и биоизлучений, равномерное чередование умственного и физического труда, богатое сочетание самых различных видов творчества у каждого человека — признак высокого развития способностей коммунистического труженика.

В течение многих миллионов лет цивилизации все планеты бело-синего солнца были приспособлены для жизни или промышленного производства. На двух планетах, расположенных ближе к солнцу, построены энергетические станции. Они преобразовывали энергию солнца и передавали ее на другие планеты, превращенные в цветущие сады. Невероятно высокое развитие производства и науки, почти абсолютное господство над природой на исходе семидесятого миллионолетия заложили прочный фундамент для безграничного развития метагалактианского общества. Одна гигантская лаборатория познания, храм культуры и искусства — такое впечатление оставляли в моем мозгу картины жизни планетной системы неимоверно далекого бело-синего солнца метагалактиан.

Напрасно я вначале опасался, что это такой же холодно-рассудочный мир бездушных Познавателей, какой существует на Гриаде. Когда я увидел залитые светом естественных и искусственных солнц парки и стадионы, заполненные радостными жителями, бурлящими энергией и жизнью, их танцы и игры, услышал выступления артистов на массовых концертах, на меня дохнуло чем-то знакомым, родным, близким...

Особенно запомнился один концерт. Он давался на широком естественном уступе в гористой местности. Красивейшие горные хребты, оранжевые от покрывавшей их растительности, кольцом охватывали огромную котловину, превращенную в парк с цветниками. Вероятно, не менее миллиона жителей присутствовали на этом концерте. Было празднество, над котловиной рассыпались фейерверки, а высоко в золотом небе горели три ослепительных знака. Гигант объяснил нам их значение: отмечался юбилей цивилизации — семьдесят пять миллионов лет!

Концентрические ряды серебристых кресел окружали уступ. Под гром аплодисментов на нем показался вдохновенный певец. Едва установилась тишина, как отовсюду зазвучала музыка. Поистине неземная музыка! До этого я был убежден, что нет ничего прекраснее земной музыки. Но эта мелодия превосходила все, что я слышал до сих пор. Тончайшая по глубине и верности отражения чувств музыка заставила сладко и радостно забиться мое сердце. Она задевала самые сокровенные струны души, поднимая волну радостной жажды жизни. Это была недосягаемая вершина искусства. Подчиняясь гипнозу музыки, я невольно закрыл глаза, весь отдавшись наслаждению. И вот в мелодию аккомпанемента влился голос певца — голос необычайной силы, в два-три раза сильнее, чем голоса певцов родной Земли, на несколько октав шире по диапазону.

Вдруг я заметил, что ничего не слышу, хотя ясно видел, что певец поет. Иногда лишь я улавливал отдельные невероятно высокие ноты. Все повышаясь, они вдруг пропадали. Наконец я догадался: когда певец брал верхние ноты, частота звуковых колебаний превышала возможности человеческого слуха.

Вот мелодия снова полилась широкой волной в диапазоне слышимости. Мне казалось, метагалактиан пел о красоте и счастье жизни, о светлой череде дней настоящего и будущего... Но, вероятно, я не мог до конца воспринять всю красоту их искусства. Сердце заныло непонятной, дотоле не испытываемой болью. Никогда мне не постигнуть внутреннего мира метагалактиан, исключительного по своему богатству и разносторонности. Мысль мучительно билась, пытаясь проникнуть в недоступное, чуждое, своеобразное, кажущееся даже сверхъестественным. Если бы прожить еще десять тысяч лет!

...Власть метагалактиан над природой была почти сказочной. Полное познание гравитационной формы движения материи позволяло им творить чудеса. Я видел на экранах отрывок из истории освоения шестой внешней планеты, предназначавшейся для размещения избыточного населения планеты материнской.

До освоения шестая планета представляла собой исключительно мрачный мир, подавлявший воображение безрадостным унынием своих ландшафтов. Куда ни посмотришь, всюду нагромождения горных хребтов, зловещие черные скалы и осыпи, казалось, застывшие в немом изумлении перед жестокостью Космоса, абсолютно враждебного жизни. Межгорья и равнины засыпаны толстым слоем зеленоватого снега, еле светящегося отраженным светом далекого центрального солнца, яркий синеватый диск которого с шестой планеты кажется не больше медного пятака. Эти мерцающие снега — не что иное, как сконденсировавшиеся в условиях межпланетного холода тяжелые газы атмосферы: аммиак, метан и другие вещества.

Но вот сюда пришел метагалактианин. Неисчислимые армады космических кораблей всевозможных форм и размеров окружили планету. Полчища причудливых электронных механизмов, управляемых на расстоянии, воздвигли сотни куполообразных сооружений вокруг горных хребтов планеты. Автоматы-рудокопы прогрызли тысячи тоннелей под скалами и горами. Я увидел чудо, о котором раньше не смел мечтать: на приемники куполообразных сооружений была направлена вся мощь энергостанций внутренних планет. Купола загудели, зазмеились зелено-голубыми молниями.

«Генераторы антитяготения», — прошептал Петр Михайлович.

И вдруг огромные хребты, покачиваясь, стали медленно отрываться от поверхности планеты, словно пушинки, колеблемые дуновением ветра. Как ненужный хлам, значительная часть гор была отброшена в мировое пространство и отбуксирована затем к солнцу, чтобы, подобно лучинке, сгореть в его огненных океанах. Оставшиеся горные массивы были расположены так, чтобы обеспечить правильную циркуляцию ветров будущей искусственной атмосферы планеты. Те же генераторы антитяготения, работая в обращенном режиме, создали вокруг планеты поле тяготения как раз такой силы, какая нужна для удержания атмосферы из необходимых для жизни газов.

Начался новый этап оживления безжизненного мира. Химические установки и генераторы в продолжение десятилетий перерабатывают вещество замерзшей аммиачно-метановой атмосферы и горных пород в кислород, азот, углекислый газ, неон, аргон и другие компоненты искусственной атмосферы. Одновременно другие группы установок синтезировали воду и создавали первые обширные водоемы и целые моря. Искусственные солнца восполнили недостаток лучистой энергии от центрального светила. В необычайно короткий срок биогенераторами была выращена растительность, развитие которой неизмеримо ускорялось ионизирующими излучениями тончайших ритмов, антитяготением и микрорастворами особых биогенных стимуляторов.

Так могучий разум труженика-метагалактианина осуществил невозможную сказку: спавшая миллиарды лет косная материя планеты ожила, задышала, забурлила соками жизни. Механизмы наладили и движение потоков воздуха. Через полвека работы шестая планета была подготовлена для жизни общества численностью в два-три миллиарда человек.

— К этому прекрасному будущему и сказочному господству над природой придем и мы! — вдохновенно сказал академик.

Одна странность скоро привлекла наше внимание: когда Уо (это было имя гиганта, командира метагалактиан) показывал нам волшебные картины из жизни своей далекой родины, мы заметили резкое несоответствие в росте его соотечественников и самих гигантов астронавтов.

— Почему вы в полтора раза выше своих земляков? — спросил Петр Михайлович. — Или вы особая раса?

С непонятной нам грустью следя за картинами на экранах, Уо медленно заговорил:

— Да, вы почти угадали... Мы особая раса, начало которой положили наши предки, обычные жители Авр, превратившиеся в завоевателей и познавателей безграничной Вселенной. Они посвятили себя изучению Космоса и в течение многих тысячелетий не бывали на родине. Мы их потомки.

Заметив удивление на наших лицах, он поспешил разъяснить:

— Тысячелетия назад наши предки построили искусственную планету и отправились на ней в путешествие по Вселенной. На этой планете было все, что нужно для жизни многомиллионного общества: совершенный круговорот веществ, искусственная атмосфера, города, парки, фермы и заводы. Однако для удобства жизни искусственное поле тяготения на планете было ослаблено в несколько раз по сравнению с тяготением Авр. Поколения за поколениями жили в слабом поле тяготения, вследствие чего накапливались незаметные количественные изменения в организмах. И вот результат — выкристализовалась раса астронавтов-гигантов, которые уже не могли жить в сильном поле тяготения родной планеты без специальных приспособлений. В конце концов искусственная планета стала их второй родиной. Мы и наши отцы уже никогда не были на планете Авр, общаясь с родиной лишь с помощью радиотелевизионных аппаратов.

— А где же теперь ваш «корабль Космоса»? — спросил академик.

— Далеко там, — Уо махнул рукой в сторону плывущих картин. — Планета-корабль находится сейчас в окраинных областях нашей Вселенной... Мы же — юноши, проходящие экзамен.

— Какой экзамен?! — одновременно воскликнули мы с Самойловым.

Вместо ответа Уо передвинул диски настройки. Поплыли картины, кое-что нам объяснившие. Крупным планом появилось удивительно четкое, живое и красочное изображение искусственной планеты, о которой рассказывал Уо. Она вся сияла огнями и была построена в форме эллиптического параболоида (как бы рюмки без ножки), а не шара или полусферы, как мы ожидали. Невообразимых размеров реактивные двигатели, смонтированные в вершине параболоида, позволяли планете двигаться с чудовищной скоростью, почти равной скорости света.

— Сколько же нужно энергии, чтобы сообщить целой планете субсветовую скорость? Их каких источников она получается? — бормотал Самойлов, словно помешанный, лихорадочно регулируя неизменный магнитофон. — Это надо записать, запечатлеть.

Временами от планеты отделялись гигантские шаровидные корабли, подобные тому, в котором мы находились. Пробыв несколько секунд в поле зрения, корабли растворялись в пространстве.

— Почему корабли словно тают в Космосе? — допытывался я у Петра Михайловича, но тот лишь досадливо отмахивался, с горящими глазами слушая короткие комментарии Уо к отдельным картинам.

Возникло видение столицы искусственной планеты и величественной площади, заполненной прекрасными метагалактианами. На колонне в центре площади покоился голубой шар-корабль. Мы видим, как группа юношей во главе с Уо поднимается в корабль.

— Это мы уходим в Космос, — поясняет Уо, — чтобы держать экзамен на исследователей. Когда наши юноши достигают зрелости, отцы отправляют их в Космос развивать свой интеллект в бесконечном процессе познания Вселенной, а главное — для того, чтобы искать пути к принципиально иным пространствам-временам, существование которых подтверждается всем опытом нашей науки.

С экранов полилась чарующая музыка, плавно переходя в необычную тревожащую симфонию. Светлые, легкие звуки сменяются грозными тоскующими аккордами. Вслед за тем целый каскад торжествующих звуков взлетает в недосягаемую высь, чтобы сейчас же упасть до еле уловимой грустной песни. О чем пели и плакали эти звуки? Не пыталась ли музыка метагалактиан отразить извечную тоску разума, бьющегося в тисках материальной оболочки? Стремление вырваться на необозримый простор полного познания, достичь недоступных вершин абсолютной истины и двинуться еще выше — вот о чем рыдали звуки и ради чего шар-корабль медленно устремлялся ввысь, на просторы Вселенной. И еще в звуках слышалась тоска разумного существа по бессмертию — извечная тоска и тщетная надежда плененной материи.

Под звуки этой симфонии слова Уо, которые он произносил растянутым певучим голосом, приобретали особый смысл:

— То, что вы называете Космосом, или пространством-временем, для нас открытая книга. Миллионы лет мы изучаем материю в разнообразных ее проявлениях. Бесконечная Вселенная раскрыла нам множество форм существования материи помимо той физической системы пространства-времени, в пределах которой существует ваше бытие и которая содержит явления вашего сознания. Структуру пространства-времени в вашей Метагалактике определяет гравитационная форма движущейся материи. А наши братья побывали в таких областях Вселенной, где существуют качественно иные формы движения материи, качественно иное пространство-время. Поле тяготения, как свойство материи, так же ограниченно, относительно в своем существовании, как и любые другие свойства и формы материи. Гравитационная форма движущейся материи не является абсолютной, вечной, универсальной, независимой от количественных масштабов. Я этим хочу сказать, что в нашей части Вселенной, отделенной от вас расстоянием в двести семьдесят миллиардов световых лет, действует иная форма взаимодействия тел, чем гравитация. И наше пространство-время отличается от вашего. Время, в котором мы живем и развиваемся, — это качественно иное время по сравнению с вашим физическим временем, определяемым гравитацией. Проанализировав ритм времени на Гриаде, мы убедились в том, что время в вашей Галактике течет в десятки раз быстрее, чем в нашем мире. Мы пробыли на Гриаде шестьсот лет по вашему времени, а фактически наши организмы постарели лишь на шестнадцать лет нашего времени. Мы избегаем надолго уходить от шара-корабля: создаваемое вокруг него поле взаимодействия обеспечивает нам наше течение времени. Как только мы уходим их этого поля, то сразу начинаем катастрофически стареть. Пока я встречал вас на берегу лагуны, я потерял шесть месяцев жизни. Вы сейчас тоже живете в другом времени, отставая от своего на целые годы.

Потрясенные услышанным, мы с академиком сидели как завороженные. Метагалактика, из которой прилетели гиганты, — вот она, та качественно новая пространственно-временная структура, о существовании которой лишь догадывались физики и философы Земли!

Академик был страшно возбужден. Это же его кровная тема! Он лихорадочно писал что-то в блокноте, тут же перечеркивая написанное, непрерывно перезаряжал магнитофон, торопливо перебирал связки грианских микрофильмов с «последними научными истинами» Познавателей. Крупный пот градом катился с его лба.

А Уо продолжал своим певучим голосом:

— Однако чем больше мы углублялись в свойства материи, тем яснее сознавали: познание, наука — это неисчерпаемое и бесконечное. Чем больше и глубже познаешь, тем шире открываются горизонты Непознанного, тем больше остается невзятых вершин Познания... Но в этом и заключается красота и смысл бытия — сделать еще один шаг по дороге в бесконечность. Вы спрашиваете, почему шар-корабль, вначале ясно видимый на фоне звездной сферы, расплывается в очертаниях? Потому что вы наблюдаете полет корабля, преодолевающего пространство-время неведомым вам способом. Он не просто пожирает пространство подобно лучу света, а движется в особом ритме. Пространство-время обладает кривизной и имеет прерывную структуру, то есть материальный мир является неразложимым единством атомов пространства и атомов времени. Это известно, по-видимому, и вам. Но вы не знаете, что в Космосе можно «высверливать» тоннели, каналы, затрачивая на это грандиозные количества энергии в ничтожно малые промежутки времени. Войдя в такой тоннель, а точнее, — в узкую зону перестроенного пространства-времени, космический корабль начинает движение по кратчайшим путям Вселенной. Он движется со световой скоростью, как вы ее называете. Но в обычном состоянии материи движение со скоростью света невозможно. Величайшим достижением нашей науки является умение перестраивать электронную структуру вещества. Во время движения по тоннелю нет ни корабля, ни нас. Тончайшие и точнейшие процессы, которые мы умеем вызывать, превращают корабль и нас самих в разреженное электронно-мезонное облако. Это зыбкое состояние есть высочайше организованный, саморегулирующийся и самосохраняющийся обратимый процесс. Но горе тем, кто допустит ничтожнейшую ошибку при программировании электронно-вычислительных и счетно-аналитических машин! Они никогда не возвращаются к исходному состоянию в форме макротел и вечно носятся в пространстве в виде электронно-мезонного облака. Такие случаи бывали у нас в далеком прошлом: корабли уходили в тоннель пространства-времени и... никогда не возвращались. Теперь мы научились избегать этой опасности.

Расстояние между нашими метагалактиками, двести семьдесят миллиардов световых лет, наш корабль покрыл за двадцать ваших лет только благодаря электронно-мезонной форме движения.

«Сотни миллиардов световых лет... за двадцать земных лет!» Хотя этот факт просто не укладывался в моей голове, я все же с гордостью вспомнил, что Петр Михайлович в своих беседах во время полета к Гриаде высказывал мысли, отдаленно напоминающие идеи метагалактиан. «Я не знаю, — говорил он, — сколько тысячелетий или миллионов лет познания потребуется людям для того, чтобы научиться преодолевать любые расстояния в любой промежуток времени. Но это будет! Даже гравитонная ракета — это еще варварский, неразумный способ ломиться прямо через Космос. Человек только тогда станет истинным Сыном Вселенной, когда проникнет в самую сущность законов пространства-времени, научится управлять им в полной мере. Мне смутно представляется, что путь к этому лежит через овладение энергией неизмеримо более высокого порядка, чем гравитонная, — той энергией, которая заключена в еще более мелких частицах вещества, чем ядерные частицы и гравитоны. Причем движение будет происходить не по линиям светового луча, а по другим, пока еще неизвестным, но реально существующим путям. Может быть, есть род хорд, каналов, соединяющих отдельные пункты искривленного пространства-времени!»

Экраны рассказали нам всю историю путешествия экипажа, возглавляемого Уо.

Поднявшись со стартовой колонны, шар-корабль растаял в дымке движения по тоннелю пространства-времени. Некоторое время на экранах видна лишь одна черная межметагалактическая пустота. Потом корабль появляется на фоне знакомой нам картины Космоса. Он отчетливо возникает среди звезд Малого Магелланова Облака, спутника нашей Галактики. Сюда вначале попали метагалактиане. Два изображения показывают полет корабля внутри Малого Магелланова Облака. Вот метагалактиане совершают посадку на поверхность планеты, обращающейся вокруг двойной звезды — зеленого и белого солнц.

Планета покрыта чудовищными нагромождениями странных форм жизни. Нельзя даже понять, растения это или животные. Метагалактиане в ярко-голубых скафандрах выходят на поверхность этого мира и тщательно исследуют порождения чужой жизни, отбирают пробы и образцы. Затем возвращаются в корабль и продолжают путь.

И вдруг происходит Непредвиденное, которое всегда подстерегает исследователей Космоса. Несмотря на точнейшие приборы и совершенную систему ориентировки во Вселенной, шар корабль случайно попал в сферу притяжения неведомого сверхплотного сгустка материи. Поле тяготения этого космического объекта превышало земное в сто миллионов раз! Чудовищная гравитация замкнула пространство вокруг этой звезды, и лучи света не могли вырваться из сферической ловушки. Поэтому звезда была абсолютно невидимой. На ее поверхности я весил бы не девяносто килограммов, а девять миллионов тонн!

Экраны бесстрастно запечатлели, как шар-корабль, мчавшийся почти со скоростью света, вдруг весь содрогнулся. Заревели сигнальные сторожевые приборы, замерцали тысячи разноцветных указателей. Автоматы начали лихорадочно перестраивать ритм движения. Гиганты с ужасом смотрели на гравиметр, который показывал, как чудовищно нарастает тяготение.

Они начали отчаянную борьбу с невообразимой силой притяжения сверхплотной звезды. Исполинский силуэт корабля окутался мерцающими вихрями энергетической экранировки. Главный двигатель, работавший на энергии мезополя, захлебывался от напряжения...

Был момент, когда метагалактиане считали себя погибшими: грандиозное напряжение тяготения нарушило точнейшую настройку электронных автоматов, и энергетический экран, сдерживавший падение корабля на звезду, исчез. Двигатель умолк.

Тогда гиганты пошли на отчаянную меру: они решили «высверлить» мгновенный тоннель в пространстве-времени, израсходовав на это почти все запасы топлива корабля.

Только так можно было вырваться из опасной зоны Космоса!

Ослепительная черно-фиолетовая вспышка заполнила все экраны. Мы невольно зажмурились, а когда открыли глаза — не было ни корабля, ни звезды. Лишь бегущая дымка электронно-мезонного облака дрожала на экранах.

Могучая жизненная сила метагалактиан помогла им выдержать испытание, вызванное резким переходом от сильной гравитации к неосязаемому электронно-мезонному состоянию. И вот полубесчувственные астронавты достигли центра нашей Галактики. На последних крохах энергии они совершили посадку на первой попавшейся планете, которой случайно оказалась Гриада.

— Так попали мы сюда, — сказал Уо, и тень печали легла на его выразительное лицо. — Наш корабль был выведен из строя. И невозможно было послать сигнал о помощи на родину, так как не хватило бы для этого энергии всей Гриады. Шестьсот лет стоит наш корабль на равнине Юго-Западного Острова; все это время мы исправляем повреждения, так как была расстроена вся система электронной автоматики, нарушена синхронность электромагнитных и мезонных полей, выведен из строя главный преобразователь энергии мезополя в электромагнитные кванты. Сейчас ремонт подходит к концу. Пятьсот лет (по вашему времени) мы накапливали необходимые запасы топлива, используя энергию грианского солнца и ядра Галактики. Наше вынужденное пребывание на Гриаде заканчивается. Скоро, совсем скоро мы снова устремимся в безбрежные просторы Вселенной!

Уо вдохновенно поднял руки к звездам, приветливо мерцавшим в вышине. В это мгновение он казался мне полубогом, властелином пространства-времени. Да он им и был в действительности.

Однажды, когда мы оживленно беседовали с Уо о принципах движения межметагалактического корабля в Космосе, в Централь вбежал один из гигантов и торопливо произнес несколько певучих фраз. Уо прошел к пульту и резко повернул зеленый диск. На засветившемся круглом экране мы ясно, словно в двух шагах от себя, увидели огромный электромагнитный корабль, плывущий по Фиолетовому океану. На его палубе стояла группа Познавателей во главе с Югдом. Корабль направлялся к Большому Юго-Западному Острову.

— Знакомые лица, — сказал я, обращаясь к Петру Михайловичу. — Не хватает лишь биопсихологов. Интересно, зачем они пожаловали сюда? Возможно, разыскивают сбежавших подопытных кроликов, чтобы продолжить на них свои бессмысленные опыты.

Корабль вплотную приблизился к острову. Странно, где же силовой барьер вокруг острова, о котором рассказывал Джирг? Я вопросительно посмотрел на Уо. Метагалактианин со снисходительной усмешкой наблюдал за Познавателями, которые осторожно входили в лагуну.

— Вы хотите подпустить их к шару? — спросил его академик.

Уо кивнул головой и еще шире улыбнулся. Едва корабль остановился, как с его палубы, словно стая больших птиц, взлетела на дисках группа гриан. Впереди летел Югд. Познаватели поднимались все выше по долине и вдруг круто взмыли вверх, чтобы перевалить горный хребет, отделявший нашу равнину от побережья.

В тот момент, когда Познаватели достигли гребня, Уо включил исполинский цилиндрический аппарат, укрепленный на колоннах под сводом. Разлилось низкое гудение. Весь корабль вибрировал и содрогался. Гриане уже готовились спуститься на равнину, как вдруг неподвижно застыли в воздухе. Я отчетливо видел искаженное лицо Югда, который тщетно увеличивал истечение гравитонов из своего диска. Вместо того чтобы лететь вперед, Познаватели, смешно барахтаясь, постепенно скрылись по ту сторону гребня. Уо, словно смеясь, ослаблял напряжение поля, и они снова показывались из-за гребня гор. Тогда он опять отбрасывал их назад. Что это было? Гравитация или иная форма энергетического поля?

Группа Югда после недолгой борьбы сдалась. Познаватели собрались в кружок на берегу бухты и стали совещаться. Затем Югд перенесся на электромагнитный корабль и прошел в рубку телеуправления. Через секунду вспыхнул боковой экран на нашем пульте и возникло сумрачное лицо Югда. Отыскав глазами Уо, грианин заговорил сухо и размеренно своим бесстрастным, ничего не выражающим голосом. Я поспешил настроить свой прибор, но — увы! — ничего не понял. Югд говорил на каком-то незнакомом, очень резком и щелкающем языке, который Уо, к нашему удивлению, понимал. Он внимательно слушал грианина, и лицо его снова играло всеми оттенками чувств. Вначале я не заметил, что он смотрит не на Югда, а на бегущую полосу под экраном, где возникают и исчезают знаки. Вероятно, это был перевод слов грианина на язык метагалактиан.

— Вот и появляется возможность нормально поговорить с пришельцем из Метагалактики, — оживился академик. — По-видимому, гриане и метагалактиане выработали синтетический язык, который позволяет им объясняться с помощью электроннолингвистических машин.

Югд указал на нас, но Уо отрицательно покачал головой. Голос Познавателя звучал все настойчивее. Мой лингвистический аппарат все-таки частично улавливал смысл отдельных фраз синтетического языка.

— Верни нам людей Земли, — требовал Югд. — Это наша находка. Нам нужно закончить на них эксперимент подобия, выяснить общие законы развития мышления у разных существ.

Петр Михайлович даже побагровел от возмущения, услышав выражение «закончить эксперимент подобия». Гордый ум его, наконец, возмутился.

Уо отклонил домогания Познавателя. Что-то похожее на злобу отразилось на физиономии Югда.

— Круги Многообразия примут ответные меры... — начал было он, но Уо решительно выключил экран.

Недовольное лицо Познавателя исчезло.

Вскоре с помощью Уо мы составили промежуточную программу для лингвистических аппаратов и теперь могли более свободно разговаривать с ним. Он говорил в свой аппарат на синтетическом языке, а затем целый комплекс электронных машин переводил с него на грианский язык, который уже легко транслировался нашими аппаратами. Едва это на удалось, как завязалась оживленная беседа о взаимоотношениях метагалактиан с Познавателями.

— Почему в Информарии гриан нет никаких упоминаний о вас? — спросил Петр Михайлович. — Ведь такое событие не может не стать достоянием истории. Тем более, что вы здесь находитесь уже шестьсот лет по времени Гриады. Странно все это!

Уо тихо ответил:

— Странное и непонятное началось еще тогда, когда мы приближались к Гриаде шестьсот лет тому назад. Когда сторожевые локаторы искусственных спутников Гриады донесли в Трозу необычайную весть о появлении космического корабля из глубины пространства, Познаватели пришли в неописуемое волнение. Впервые за всю историю их цивилизации в небе Гриады появился чужой астролет. Это было событие, грозившее нарушить их «идеально слаженную» жизнь.

Уо показал на волны Фиолетового океана и на звезды (значит, он знал о существовании грианоидов и эробсов?).

— Кроме того, — продолжал он, — Познаватели испугались: ведь бесконтрольное вторжение на планету чужой, неведомой жизни вызовет среди них страшные эпидемии, как это не раз бывало в истории Вселенной при неосторожном соприкосновении разумных форм жизни. Они не могли, конечно, знать, что мы давно изъяли из своего бытия все, что может вызывать болезни или эпидемии.

Круги Многообразия, как они называют свой высший орган управления, приняли все меры к тому, чтобы не допустить нашей высадки на Гриаде. Однако ни мощные электромагнитные барьеры, созданные энергостанциями искусственных лун, ни излучения грандиозной жесткости, посылаемые навстречу кораблю, не могли заставить нас изменить курс. Гриане со страхом, вероятно, наблюдали, как гигантский шаровидный корабль легко прошел все барьеры, вторгся в верхние слои атмосферы и засветился ослепительным оранжево-зеленым светом.

Когда наш корабль опустился на равнину Юго-Западного Острова, сюда устремились чуть ли не все Познаватели Восточного полушария Гриады. Просторы Фиолетового океана были усеяны тысячами судов, переполненных грианами. Огромные тучи Познавателей неделями висели над Юго-Западным Островом, временами затмевая даже солнце. Кругам Многообразия едва удалось ликвидировать это столпотворение. Так как большинство Познавателей в спешке не подумало о запасах еды, то многие из них едва не умерли от истощения. Пришлось пустить в ход усыпляющие ионизаторы, Уснувших Познавателей подбирали специальные патрули и развозили по домам.

Однако непосредственная встреча было довольно дружественной, хотя мы и не решились пустить кого-либо в корабль, опасаясь любознательности Познавателей, которые могли сломать какую-нибудь незаменимую деталь оборудования.

После посадки и осмотра корабля мы обнаружили, что он нуждается в серьезном ремонте. Запасы топлива были полностью исчерпаны в борьбе со сверхзвездой и на движение по тоннелю пространства-времени. Мы не могли бы исправить повреждения без помощи Познавателей. В свою очередь, они стремились заимствовать хотя бы часть наших технических достижений. На этой основе было налажено взаимовыгодное сотрудничество. Гриане дали нам материалы и машины для ремонта корабля, помогли смонтировать энергетические станции, преобразующие энергию солнца и центра Галактики. С помощью этих станций мы и накапливаем запасы топлива. Мы же рассчитали и спроектировали для Познавателей Энергоцентр, способный перестраивать структуру пространства-времени вокруг планеты. Мы научили их строить шародиски, движущиеся за счет энергии, черпаемой из окружающего пространства. Познаватели сумели усвоить часть наших научно-технических знаний.

Сотрудничество продолжалось около двухсот лет. Упорно трудясь над ремонтом корабля, мы не имели времени разобраться в общественной жизни Гриады и искренне считали, что Познаватели — это прогрессивное население планеты, достигшей довольно высокого уровня цивилизации, тем более что нас сбивали с толку оглушительные передачи Службы Тысячелетней Гармонии. Но однажды мы случайно обнаружили следы жестокой позорной системы: подводный труд грианоидов, насильственное удерживание их на Сумеречных Равнинах, бесчеловечные операции над мозгом непокорных, замаскированную эксплуатацию в подземных городах Птуин. Мы думали, что знания и открытия, передаваемые нами Познавателям, идут на благо всех без исключения жителей Гриады. Что могло быть иначе, нам даже не приходило в голову.

Когда мы расспрашивали Познавателей о жизни на Гриаде, они лицемерили и лгали. Но вскоре мы восстановили электронные и телевизионные аппараты, которые позволили нам видеть и слышать любую точку планеты. Мы изобличили Познавателей в обмане. Они отказались ликвидировать систему Гармонического Распорядка Жизни; сотрудничество было прервано.

К этому времени наш энергетический запас возрос настолько, что мы могли бы легко превратить Познавателей в мезонное облако. Однако этого делать было нельзя: изучение общественного строя Гриады показало нам, что здесь создана такая продуманная система господства, что невозможно затронуть ни одно ее звено. Самое сложное заключалось в том, что снабжение всей планеты энергией находится в руках двух-трех десятков Познавателей.

— Как могло случиться, что на Гриаде история развития общества дала такое уродливое отклонение? Почему массы тружеников в век электроники и энергии мезовещества оказались во власти горстки Познавателей? — спросил я метагалактианина.

Уо глубоко задумался.

— Да, — промолвил он. — Это удивительное отклонение мы встречаем впервые. Наши братья знают десятки планет, населенных разумными существами, и везде, где наука и техника достигли высот, подобных грианским, неизбежно расцветает Общества Свободы и Труда, Царство Разума и Красоты. Почему иначе получилось на Гриаде? Мы долго размышляли над этим. Так как Познаватели тщательно уничтожили все записи, микрофильмы и целлюлы, повествующие о прошлой жизни общества, очень трудно восстановить истинную картину постепенной монополизации знаний горсткой технократов; они постарались вытравить из памяти поколений остатки воспоминаний о классовой борьбе прошлых веков, о праве тружеников на свободную жизнь, на культурные и научные ценности.

Ясно, что Познаватели, наученные опытом многолетней классовой борьбы, несколько тысячелетий назад сумели исподволь, тонко и постепенно обработать сознание масс с помощью гигантской идеологической машины — кино, телевидения, радио, печати, с помощью достижений биофизики, биологии и психологии, сочетая идеологический нажим с удовлетворением насущных материальных потребностей тружеников. Служба Тысячелетней Гармонии — всего лишь выродившийся потомок некогда очень продуманной идеологической машины. Процесс «обработки» масс длился, вероятно, тысячи лет! В определенный момент Познаватели начали неуклонно сужать круг людей, владеющих высшими знаниями. Наконец с помощью высочайших достижений кибернетики и электронной автоматики они захватили власть над всепланетной энергией.

— В этом все дело! — перебил я метагалактианина. — Жители подводных городов должны как можно скорее вырвать энергию из рук Познавателей, подняться из Сумеречных Городов на поверхность Гриады!

— Но как долго им еще идти до Вершин Познания, — грустно возразил мне Петр Михайлович. — Не менее полувека им нужно еще учиться, чтобы овладеть планетной энергией.

— Тысячи лет назад, — продолжал Уо, — предки нынешних энергомонополистов создали математические программы-команды для Главного Электронного Мозга, управляющего энергосетью, а наиболее важные входные данные программ запечатлели в своем мозгу. Эти данные передаются из поколения в поколение внутри узкого круга монополистов, давно застывших на том же уровне цивилизации, который достался им от далеких предков. Все монополисты являются членами Кругов Многообразия. Остальные Познаватели не владеют тайной программ, но обладают суммой знаний, необходимых для осмысленного управления электронной техникой.

Процесс управления энергией построен так, что он должен периодически программироваться. Один из посвященных гриан в День Спадания Активности закладывает в Главный Электронный Мозг очередное звено программы.

Если уничтожить всех энергомонополистов, через некоторое время остановятся энергостанции, так как некому будет вложить в Электронный Мозг очередную программу. Тогда жизнь на Гриаде замрет, и первыми погибнут миллионы подводных тружеников, узники Желсы и рудокопы Птуин!

— А если внезапно напасть на Круги Многообразия, арестовать монополистов, а затем заставить их выдать тайну программ? — предложил я.

— Это исключено, — вмешался академик. — От Виары я узнал, что у каждого монополиста есть аппарат, позволяющий на расстоянии остановить работу Главного Электронного Мозга. В Главной Централи сидят служители, слепо выполняющие любые указания Познавателей. Монополисты не остановятся ни перед чем. Едва они почувствуют, что их тысячелетнему господству приходит конец, как отдадут служителям радиоприказ выключить Электронный Мозг.

— Но ведь тогда погибнут и сами монополисты? — возразил я.

— Ничего подобного. На полированной равнине, в южной ее части, всегда стоят наготове гигантские шародиски с запасами мезовещества. Выключив энергосеть, Познаватели уйдут в Космос, подождут там сколько угодно лет, пока не вымрут все восставшие, а потом вернутся на Гриаду и начнут все сначала. Новое трудящееся население они создадут из тех же операторов и служителей, которых они захватят с собой.

— Так что же делать?! — в отчаянии воскликнул я, обращаясь к Уо. — Неужели вы, вооруженные высочайшей техникой, не в силах помочь освобождению порабощенных?!

— Вот если бы узнать шифр входных программ, — задумчиво ответил Уо. — Тогда мы сумели бы разрушить чудовищную систему угнетения.

Я рассказал Уо о том, что грианоиды овладевают знаниями, что отдельные Познаватели осознали необходимость ломки системы угнетения, тормозящей дальнейшее развитие цивилизации. Обрисовал роль Джирга, Виары и их друзей в благородном начинании и спросил, не могли бы мы, объединившись с ними, что-нибудь предпринять.

Эта мысль заинтересовала Петра Михайловича и метагалактианина.

— Кажется, я вижу реальный путь, — нерешительно начал академик. — Если проникнуть в Главный Электронный Мозг в тот момент, когда очередной монополист закладывает входные данные программы... Ведь иногда можно по одному звену восстановить всю цепь процессов управления. При условии, конечно, углубленного изучения работы энергостанций.

— А можно ли проникнуть в Главную Централь? — с сомнением спросил я. — Там у них, вероятно, непроходимая система сигнализации. Как бы ни был осторожен смельчак, его неизбежно обнаружат.

— Я знаю, как можно проникнуть незамеченным в Централь! — внезапно оживился Уо. — С помощью генератора поля Син, создающего небольшую зону перестроенного пространства, из которой не вырвется ни один луч света!

Находясь в этой зоне, землянин будет невидим. Вместе с зоной мы перенесем его в Электронный Мозг, где он беспрепятственно изучит входную программу, наблюдая за действиями Познавателя.

— Ну и отлично, — сказал Петр Михайлович. — Тогда осталось лишь выяснить, где находится Главный Электронный Мозг.

— Это предоставьте мне, — вставил я. — Я свяжусь с Джиргом и Виарой. Они должны знать, где расположена Централь.

Весь вечер я вызывал Джирга условленным шифром. Наконец экран моего радиотелеаппарата слабо засветился. Изображение лица Джирга было так неясно, что я едва узнал его. Вероятно, мешали какие-то излучения.

— Я нахожусь в Лезе, — передавал Джирг. — Познаватели узнали о моем самовольном плавании к Юго-Западному Острову и лишили права подниматься на поверхность океана. Виара в Трозе, она вне подозрений.

Наблюдая за метагалактианами, я затруднялся определить их возраст. В одно и то же время они казались и старыми и молодыми. Когда они с акробатической ловкостью сновали по бесчисленным переходам и трапам корабля, стремительно собирали и разбирали сложнейшие аппараты, мне казалось, что это юноши. Но вглядевшись в их затвердевшие черты и бездонную глубь мудрых глаз, я невольно приходил к выводу об их преклонном возрасте.

Вспоминая, что от другой Метагалактики они летели двадцать земных лет плюс шестьсот лет пребывания на Гриаде, я окончательно становился в тупик.

— Каков же их возраст? — спрашивал я Петра Михайловича. — Посмотрите, ведь они в расцвете жизненных сил. А по самым скромным подсчетам, им не меньше чем по сто лет.

— Вероятно, впятеро, вдесятеро больше... — загадочно сказал Самойлов.

Наверно, у меня был озадаченный вид, так как Петр Михайлович рассмеялся.

— Я много расспрашивал об этом Уо, — пояснил он. — И вот что узнал. Это почти сказка. Дело в том, что метагалактиане практически почти бессмертны. Да, да!.. И это не противоречит основным законам природы. Бессмертие невозможно, говорили мыслители и естествоиспытатели Земли. И они правы: в условиях Земли, с присущими ей условиями жизни и функционирования белковых тел, бессмертие невозможно. В естественных условиях процессы, идущие в белках, клетках и тканях человеческого организма, необратимы. Но кто сказал, что никогда и нигде невозможно обратить процессы белковой жизни? Природа просто не ставила себе целью бессмертие, но это еще не значит, что оно невозможно. Метагалактиане создали на своих планетах такой совершенный ритм жизни, добились такого идеального постоянства условий внешней среды, что организм отдельного индивида достигает там предельно возможной для них продолжительности жизни — четырехсот восьмидесяти лет!

К концу естественного старения метагалактианин подвергается изумительно согласованному действию целой гаммы особых биоизлучений и микрорастворов удивительных веществ и элементов, в частности дейтерия. Таким путем метагалактиане добивались постепенного обращения жизненных процессов. Индивид повторял новый цикл жизни (если, конечно, хотел). Правда, он все же несколько видоизменялся, не имел абсолютной тождественности со своим прежним организмом.

Уо рассказывал мне, что многие метагалактиане, захваченные процессом бесконечного познания природы, повторяли до тысячи циклов обращения, то есть прожили по полумиллиону лет! Правда, такой сверхпатриарх, метагалактианский Агасфер, уже не имел почти ничего общего со своим первоначальным организмом, но все-таки это был он: в «потомке» функционировал тот же мозг, что и в «предке». Законы природы не нарушались: бессмертие невозможно для отдельного организма, абсолютно тождественного самому себе; оно возможно в ряду бесчисленных поколений, как бессмертие многократно обновленного организма, ставшего несколько иным, но сохранившего в своем перестроенном мозгу бесценные знания и опыт тысячелетий прошлой жизни.

Метагалактиане дошли до великих истоков жизни и смерти, самую смерть отдельного человека они сделали началом новой жизни.

Вскоре я получил второе известие от Джирга. Оно было полно тревоги.

— Круги Многообразия спешно строят на верфях Дразы какие-то грандиозные механизмы, — сообщил он. — В то же время большая часть Познавателей покинула Острова Отдыха, вернее, Круги Многообразия заставили их оторваться от полусонной неги, прекратив подачу газа блаженства. В восточной сектор океана стянуты все лайнеры и плавучие энергостанции. Элц и его окружение что-то замышляют. Над Лезой патрулируют сторожевые катера. Подняться на поверхность океана нет никакой возможности. Свяжись с Виарой, сообщаю ее позывные.

Я поделился услышанным с академиком и Уо. По лицу метагалактианина пробежала молния. Он тотчас же включил систему причудливых аппаратов, скрытых в глубине ниши.

— Сейчас узнаем, — сказал он. — Я, кажется, догадываюсь. Это назревало в течение всех последних веков.

На мерцающем экране проектора появился огромный зал Кругов Многообразия, заполненный до отказа. По-видимому, происходило какое-то важное собрание. Председательствовал Элц в своем неизменном фиолетово-красном одеянии. Он что-то быстро говорил, но звуков его речи мы еще не слышали, пока Уо не повернул сектор на пульте перед двумя улиткообразными аппаратами. До нас явственно донеслись слова Элца, находившегося за тысячи километров.

— Гиганты закончили ремонт Загадочного Шара, — размеренно говорил он. — Их дальнейшие намерения неизвестны Кругам Многообразия. Возможно, они покинут Гриаду, и мы избавимся от потенциальной угрозы Гармоничному Распорядку Жизни. Хотя Гиганты за все время пребывания ни разу не предприняли враждебных действий и даже передали нам часть своих знаний, все-таки мы постоянно ощущаем их неведомую огромную мощь. Туманные сведения о могущественных пришельцах, которые требовали перестроить Гармоничный Распорядок Гриады, непонятным образом проникли в массы грианоидов, усилив дерзкие надежды и без того беспокойных обитателей подводных городов.

Все помнят, как гиганты погасили искусственное солнце, зажженное нами над Большим Юго-Западным Островом с целью заставить их передать нам свой Шар. Потом они сами зажгли неизмеримо более мощное солнце над южным полушарием Гриады, чтобы улучшить климат для обитателей Желсы. В спектре их Солнца онфосы — наши физики — не нашли знакомых полос излучения. Это говорит о том, что их солнце работало на совершенно иных источниках энергии. Гиганты ни разу не допустили Познавателей к Загадочному Шару, и онфосы до сих пор не могут разгадать их силовое поле.

Мы будем спокойны лишь тогда, когда на Гриаде не останется более могучих сил, чем сила Познавателей. Однако с уходом гигантов в Космос исчезнет невиданный источник знаний, до которых мы не дойдем еще за миллион кругов. Познаватели должны захватить Загадочный Шар и его обитателей!

— Не дадим улететь гигантам в Космос! — громогласным эхом пронесся по залу призыв тысяч Познавателей.

— У гигантов скрываются и земляне, — продолжал Элц, жестом успокаивая аудиторию. — Эти беспокойные существа ускользнули из Трозы в тот момент, когда биопсихологи должны были приступить к решающим экспериментам в изучении их мышления. Нам необходимы эти земляне для продолжения опытов, которые могут оказаться очень важными для развития Познавателей.

Щелкнул выключатель, и экран погас.

— Вот в чем дело, — удовлетворенно заметил Уо. — Они давно собираются завладеть нашим кораблем. До сих пор это им не удалось. Но сейчас они на что-то надеются. Тем хуже для них.

Наша дружба с метагалактианами крепла и развивалась. Это были в высшей степени обаятельные, мягкие и приветливые люди. Трудно нам было постичь их внутренний мир, но все же мы чувствовали, что их сердца безгранично открыты для всего доброго и справедливого, вмещая в себя целый океан чувств. Самый черствый человек, общаясь с ними, невольно проявил бы лучшие качества своей души, которые в иной обстановке, может быть, и не обнаружились бы.

Мы незаметно вошли в их удивительно размеренную жизнь, помогали, как могли, заканчивать настройку приборов и наладку механизмов волшебного «корабля пространства-времени». Каждый день Уо старался передать мне новую крупицу высших знаний, и я чувствовал, как неизмеримо расширяется мой кругозор, открывается удивительный мир новых вещей и понятий. С гордостью думал я о том времени, когда вернусь на родину; земляне-астронавты будут благодарны мне за то, что я принес им эстафету высочайших знаний метагалактиан, новые приемы преодоления Космоса.

Петр Михайлович круглыми сутками пропадал в библиотеке метагалактиан. В свободное время и я забирался в Информарий корабля, пытаясь понять теорию тоннеля пространства-времени и законы перехода к электронно-мезонной форме движения. Однажды мне попалась в руки катушка магнитной записи, которую, вероятно, случайно забыл академик. Эта запись была сделана недавно: катушка выглядела совсем новой. Я не удержался и заложил ее в анализатор. Зазвучала вдохновенная исповедь беспокойного ученого:

«В библиотеке гигантов я нашел то, что превосходило самые дерзкие мечты землян. Даже беглый просмотр заглавий метагалактианских памятных лент — «Строение материи», «Происхождение и развитие Вселенной», «Выражение четырехмерности Космоса в элементарных функциях», «Восприятие кривизны пространства-времени», «Законы движения в поле Син» — обещал чудесные страницы из Великой Книги Бесконечного Познания.

Вчера состоялась очень важная для земной науки беседа с вождем метагалактиан Уо. Он пришел в Информарий в тот момент, когда я силился понять условия перехода из четырехмерного в пятимерный мир, изложенные в книге «Многомерность физических пространств во Вселенной». Уо сел напротив меня и после продолжительного молчания заговорил:

— Я прочитал микрофильмы, записанные тобой, и понял, что ты был на Земле ученым, стремящимся проникнуть в сущность того, что вы называете пространством-временем. Однако в твоих выводах много ошибок и заблуждений.

— Много?! — воскликнул я, чувствуя, что мое авторское самолюбие уязвлено.

— Да, — подтвердил Уо. — И это естественно: нужны миллионы лет познания, чтобы широко распахнуть дверь в необозримые глубины материи. Нам это почти удалось. Ты тоже стремишься к вершинам познания. Мы понимаем это и зовем тебя вперед. Только там, в нашей Метагалактике, ты познаешь новое пространство-время и, может быть, вместе с нами проникнешь в другие, еще более удивительные пространства-времена. Ты хочешь этого?

Меня охватило глубокое волнение. Жажда познания, которую я не смогу, вероятно, утолить до последнего часа жизни, потушила слабые огоньки воспоминаний о Земле, о братьях землянах, во имя счастья которых я, собственно, и предпринимал утомительные изыскания и путешествия.

— Хочу ли я углубляться в вечную и бесконечную природу? — воскликнул я. — Конечно!

Метагалактианин удовлетворенно улыбнулся.

— А как твой друг? Он тоже стремится к познанию?

— Виктор? — неуверенно переспросил я. — Видите ли, он... астронавт. Его страсть — астронавигация и космические корабли. Ради этого он полетит на край Вселенной, хоть до самого конца бесконечности.

Потом разговор перешел на сугубо научные темы. Когда я стал излагать свою теорию пространства-времени-тяготения, то заметил, что полубог из другой Метагалактики иронически усмехнулся, услышав о полете «Урании» со скоростью больше скорости света.

— Явное заблуждение! — резко прервал он меня.

Одухотворенное лицо метагалактианина отразило мгновенный бег мыслей. Лучезарные глаза, устремленные в пространство, отражали гигантскую работу мозга. Для метагалактиан характерна сложнейшая система логического мышления. На включенном биоэкране я видел, как мысли Уо спиралями поднимались к недосягаемым вершинам обобщений и абстракций. И тогда я переставал что-либо понимать. Как сверхточный струнный гальванометр, Уо мгновенно реагировал на изменения окружающего мира, отражая их в виде точных формул и закономерностей. Это было гармоничное слияние природы и разумного существа, в котором материя предельно близко подошла к познанию самой себя. Это был тот могущественный разум, о котором мечтал Лаплас в своей книге «Опыт философии теории вероятностей». С пугающей тоской я понял, что никогда не успею познать того, что видел сейчас метагалактианин перед своим умственным взором.

— Явное заблуждение, — повторил Уо. — И ошибка заключается в том, что закон взаимосвязи массы и энергии гораздо более сложен, чем думаете вы. Формулы вашего ученого Эйнштейна не совсем точны. Существует особое поле сопротивления движению света, недоступное вашим приборам, но проникающее весь видимый мир. Это особое состояние материи, которое мы называем поле Син. Оно невероятно усложняет вид всех математических уравнений, описывающих движение частиц-волн. И скорость света в этом поле сопротивления никогда не превышает трехсот тысяч километров в секунду, считая вашими земными мерами.

— Почему скорость света недостижима для тел, обладающих массой? — продолжал рассуждать Уо. — Не только потому, что требуется затрата бесконечно большой работы для разгона тела до этой скорости. Все дело в свойствах поля сопротивления. Если бы вам удалось нейтрализовать это поле — вот тогда «Урания» достигла бы суперсветовой скорости. Но вы не умеете его нейтрализовать и, вероятно, не сможете этого сделать еще десятки миллионов лет. О поле Син не подозревают и гриане.

— А вам удается нейтрализовать поле сопротивления?

— Чтобы преодолеть скорость света, — не отвечая на мой вопрос, Уо повернулся к экрану, — надо пробить в поле сопротивления тоннель, затратив для этого громаднейшую энергию в бесконечно малый промежуток времени в строго рассчитанном ритме. Но однажды пробитый тоннель все время сопровождает корабль. Надо лишь поддерживать его небольшим расходом энергии — около ста миллиардов киловатт в минуту.

«Вот это небольшой расход энергии! — подумал я. — Это почти столько же, сколько давал в XXIII веке каскад волжских гидростанций за год!»

Затем Уо вызвал на экран целый лес математических символов и стал объяснять мне сущность поля сопротивления. Я незаметно потрогал свои виски и лоб. От умственного напряжения трещала голова. Закрыв глаза, я чуть не заплакал от мозгового бессилия, от несовершенства человеческого разума, которое отмечали когда-то Эйнштейн, Менделеев, Лобачевский, Энгельс.

Разочарование и досада охватили меня:

— Почему же приборы «Урании» показывали скорость больше световой? И почему нас забросило в межгалактическое пространство, на миллион световых лет в сторону от центра Галактики?

Уо снова усмехнулся:

— Это сказывались парадоксы пространства-времени плюс накладывающееся действие поля сопротивления. Огромное выделение энергии, которого вы добились на «Урании», повлекло за собой — по закону преобразования — гигантскую концентрацию эквивалентной массы. Масса породила грандиозное поле тяготения, сильно искривившее пространство вокруг ракеты. Она стала двигаться по кривой кратчайшего пути в этом пространстве, то есть по геодете. А противодействие поля Син вызвало искажение показаний приборов. Вот почему вам казалось, что скорость света превзойдена. Та же причина — искривление пути ракеты — забросила вас в другую область пространства.

После этой беседы я испытал глубокое разочарование, обиду, горечь... Всю жизнь я посвятил изучению свойств пространства-времени-тяготения, а оказалось, что ничего не знаю и далеко не полно, неточно представлял себе картину мира. Как никогда раньше, я понял, что разумные существа во Вселенной подобны пылинке в золотом луче, пробивающемся сквозь ставень. Покружившись один миг, они пропадают во тьме. Поэтому нет в жизни ничего более высокого и прекрасного, чем поглощать глазами, головой, сердцем этот бессмертный скользящий луч! Счастлив тот, кто хоть раз испытал радость познания!

С тяжелым сердцем я перечеркнул свою несовершенную теорию пространства-времени-тяготения и несколько дней бездумно бродил по залам и отсекам метагалактического корабля. Надо было воссоздавать новую теорию на основе неисчерпаемых знаний, накопленных метагалактианами. Я твердо решил посвятить этому остаток своей жизни, чтобы довести учение о пространстве-времени до глубины, которая на Земле едва ли будет достигнута даже за миллионы лет. Ради создания этого учения, которое поможет братьям землянам, я готов лететь с Уо в другую Метагалактику...»

Здесь запись обрывалась. Порывшись, я нашел еще несколько катушек, сложенных академиком в пустом ящике Информария, и наугад поставил одну из них. Снова зазвучал мягкий баритон Петра Михайловича:

«Изучая величайшие достижения метагалактиан, я все больше убеждался в великой общности законов развития материи во всех уголках Вселенной. В силу этой общности высочайшая цивилизация гигантов оказалась для меня частично понятной. В огромных хранилищах Голубого Шара я обнаружил тысячи метров синеватой ленты из неизвестного вещества. В нем как бы окаменели электромагнитные колебания, записанные когда-то по ту сторону Вселенной. С помощью Уо я научился развертывать эти записи на экранах памятных машин.

Вот я вкладываю в электронный аппарат ленту из серии «Эволюция планет», и на экране проходят картины истории далекого мира. Я узнал, что эволюция жизни на планетах Авр тянулась неимоверно долго — тридцать пять миллиардов лет! В пять раз дольше, чем на Земле! Целых полтора миллиардов лет среди первобытных оранжевых лесов Авр, шумевших на экране, бродили предки нынешних метагалактиан, напоминавшие огромных двуногих барсов. Восемьдесят миллионов лет тому назад эти млекопитающие выделились из царства животных, начав историю разумной жизни.

Раздумывая над непомерно длительным сроком эволюции метагалактиан, я, наконец, понял, в чем причина: дело в том, что в их мире не было той побудительной силы — оледенений, резкого изменения в условиях существования, — которая на Земле заставила первобытную обезьяну взяться за дубину и приобщиться к труду. Эволюция жизни на планетах Авр облегчалась и в то же время задерживалась астрономическим положением планеты: ее ось вращения была почти перпендикулярна к плоскости орбиты. Угол наклона равнялся восьмидесяти девяти с половиной градусам. Этот наклон и обусловил золотой климат планеты. Миллионы лет неслышно пролетали над ней, дни следовали за днями, годы за годами, совершенно равные друг другу по продолжительности. Ни тропического жара, ни полярного холода, ни излишней сухости или влажности, ни резких скачков температуры. Вечно чистое небо, удивительно ровный климат, постоянная температура благотворно сказались на интеллектуальном развитии метагалактиан, никогда не отвлекавшихся на борьбу с враждебными организму стихиями природы».

И еще одна короткая запись:

«Невероятно! У метагалактиан насчитывается восемь чувств! Кроме обоняния, осязания, зрения, слуха и вкуса, еще три органа чувств. Насколько я понял, они имеют органы, воспринимающие ультрафиолетовые и инфракрасные лучи, ультразвук и рентгеновские колебания! Они ощущают пространство-время так же, как мы пространство. Метагалактиане смутно приближаются к пониманию миров, в которых материя имеет, кроме пространства-времени, и другие формы существования, что для меня — полная загадка.

Специальный орган чувств, драгоценный дар природы, позволяет им слышать процессы роста в клетках различных живых организмов.

— Мы воспринимаем процессы роста, как определенные мелодии, — пояснил мне Уо. — Ведь и у вас есть приборы, электромагнитные понизители частоты, позволяющие слышать процессы роста. У вас это искусственные приборы, а у нас естественные органы. Мы слышим, как растет трава, слышим трение воды в растениях, работу клеток, тончайшие процессы в мозгу и нервах. Вот почему мы можем разговаривать мысленно, без помощи слов, но только друг с другом. Вам это пока недоступно.

Беседы с Уо были для меня волшебной повестью о Недостижимом. Однажды он позвал меня к большому аппарату, оказавшемся квантовым микроскопом, и сказал:

— Вот как выглядит Микровселенная.

Картина микромира, развернувшаяся передо мной, оказалась неизмеримо более сложной, чем та, которую представляли себе ученые на Земле. Даже электрон, эта мельчайшая частица материи, оказался сложной системой, состоящей из вихреобразных сгустков энергии, окруженных десятками взаимопревращающихся материальных частиц, наименьшие из которых имели диаметр десять в минус восемнадцатой степени сантиметра! Одна миллиард миллиардная доля сантиметра! И тут я вспомнил слова величайшего мыслителя Владимира Ленина: «Электрон так же неисчерпаем, как и атом».

Но это уже был предел дробления материи. Затаив дыхание я наблюдал, как на экране проектора медленно вращалась сложнейшая внутриэлектронная Микровселенная. Киноаппарат как бы замедлял быстротекущую жизнь Микровселенной в триллион миллиардов раз...»

Внезапно меня сильно ударили по плечу. Я вздрогнул и покраснел. Позади стоял неслышно подошедший Самойлов.

— Ты что тут делаешь? — спросил он подозрительно осматривая меня. Увидев катушку, заложенную в анализатор, он нахмурился: — Нельзя заглядывать без разрешения в чужие записи.

Чтобы скрыть смущение, я пробормотал:

— Петр Михайлович! Так вы собрались лететь в страну Уо?

Его лицо разгладилось, и он спросил:

— А ты разве не хотел бы полететь туда?

Полет на машине пространства-времени по фантастическому «тоннелю» в поле сопротивления, в другую Метагалактику! Разве я не был пилотом межзвездных кораблей?

Какие могут быть сомнения!

— Конечно! — воскликнул я.

Но тут екнуло мое сердце.

— Только прежде я хотел бы возвратиться к Солнечно системе, чтобы сообщить землянам о себе, о наших открытиях.

— И забрать Лиду, хочешь ты сказать, — продолжил за меня академик.

Я смущенно опустил голову.

— Ведь она одна там, в Пантеоне Бессмертия. Если мы не вернемся, реле времени разбудит ее через миллион с четвертью лет. Она окажется в невероятно далекой от нас эпохе, среди землян... пусть прекрасных, но без родных и знакомых. Ей будет тяжело! Очень тяжело!

Впервые Петр Михайлович не стал подшучивать надо мной.

— Ты прав, серьезно сказал он. — Мы обязаны возвратиться на родину, чтобы донести весть о Гриаде, о высочайшей цивилизации метагалактиан. Тем более что полет к Земле для гигантов не сложнее легкой загородной прогулки.

Я крепко обнял моего дорогого наставника и друга.

Поздно ночью мне, наконец, удалось связаться с Виарой. Ее голос был едва слышен, изображение почти пропадало.

— Над Трозой установлен ионизирующий барьер, гасящий радиоволны, — говорила Виара. — Круги подозревают, что между подводными городами и некоторыми жителями Трозы существует радиотелесвязь. Я не могу вылететь из Трозы, так как выходной тоннель открывается только по личному разрешению Элца. Я узнала от Джирга, что вы на Юго-Западном Острове. Помогите предотвратить разрушение Лезы.

— Лезу хотят разрушить? — в смятении спросил я. — Но почему? Какое чудовищное преступление!

— Вчера Круги приняли такое решение. Какой-то предатель сообщил Элцу, что грианоиды овладевают знаниями. Лезу решено уничтожить, как опасный очаг.

Я живо представил миллионы ничего не подозревающих грианоидов и содрогнулся от ужаса. Надо было немедленно что-то предпринимать.

— Как можно скорее узнай, где расположен Главный Электронный Мозг Энергостанций, — попросил я Виару.

— Это трудно, — в раздумье ответила она. — Но я постараюсь. Жди вызова.

Благодаря Виаре мы узнали, что Главный Электронный Мозг находится в недоступной горной стране на северо-западе Центрального Материка. Он окружен перестроенным пространством и мощными силовыми полями. Я сомневался, возможно ли туда проникнуть. Но Уо убедил нас, что «зона Самойлова» легко проникнет в Электронный Мозг.

Через несколько часов Петр Михайлович спешно рассовывал по карманам микрофильмы, блокноты, магнитофон, электроанализаторы. Уо знаком предложил ему не торопиться и выбросить из карманов все содержимое. Недоумевая, академик повиновался. Тогда метагалактианин вынес из корабля кресло, стол, целый ящик с провизией и установил все это на площадке из голубого металла, которая была смонтирована, вероятно, еще вчера.

— Вот площадка, вокруг нее образуется зона, — коротко пояснил Уо. — Садись в кресло, сейчас включаем аппараты.

Я крепко пожал руку Самойлову и посоветовал быть осторожным. Мы условились, что как только Петр Михайлович достигнет успеха и разгадает принцип программирования Электронного Мозга, я свяжусь с грианоидами и Виарой и подам им сигнал к действию.

И вот я воочию увидел сказочную власть метагалактиан над природой. Мы поднялись с Уо в корабль. У Главного пульта манипулировали два гиганта, следя за багровым глазом генератора поля. Генератор представлял из себя огромный эллипсоид, занимавший всю верхнюю часть шара. От Централи он был отделен двухметровой массивной переборкой, сквозь которую доносился низкий вибрирующий гул. На экране обзора я отчетливо, словно в двух шагах, видел академика, сидящего в кресле и с любопытством взирающего на шар. Внезапно багровый глаз прибора засиял ослепительно-голубым огнем, а рокочущий гул генератора перешел в еле слышное пение. И вдруг Петр Михайлович стал до странности уродливым: это пространство, замыкаясь вокруг него, искажало ход лучей света. На какой-то миг академик вырос до размеров слона, потом уменьшился, стал расплываться и пропал совсем из глаз.

«Как же мы будем теперь наблюдать за ним?» — подумал я. Словно угадав мои мысли, Уо улыбнулся и включил темный экран, вмонтированный в переборку генератора. Некоторое время экран тускло разгорался; наконец тонкими синеватыми линиями на нем обрисовался Петр Михайлович и предметы, его окружавшие. Изображение было до того странным, что я невольно сравнил Самойлова с выходцем с того света. На столе перед ним я заметил небольшой круглый экран, на котором такими же прозрачными линиями были изображены часть пульта и мы с Уо.

Уо подал знак, один из гигантов включил другой аппарат. Площадка, на которой находился академик, плавно поднялась вверх и, набирая скорость, помчалась в северо-западном направлении. Самойлов помахал нам рукой.

Итак, мы первыми начали наступление.

Я не отходил от экрана. Уменьшенное синеватое изображение академика, площадки и окружавшей его зоны пространства вплотную приблизилось к цели. Одновременно работал и обычный экран обзора, на нем Самойлов не был виден, зато во всем великолепии красок развертывался пейзаж горной страны, скрывавшей Главный Электронный Мозг — сердце всей Гриады, несшее свет и воздух подводным городам, энергию машинам, работавшим в недрах Птуин, утонченные благо Познавателям. Кругом громоздились высочайшие горные хребты, поросшие густым лесом. Они сменялись многокилометровыми провалами, окутанными туманом.

И вдруг за острым пиком горы, взлетевшим на десятикилометровую высоту, открылась глубочайшая впадина, окруженная стенами гор. На дне ее сверкал огнями гигантский прозрачный купол. Это был Электронный Мозг! Над впадиной струилось загадочное марево.

— Это пространственное облако, — вглядевшись, уверенно сказал Уо. — Пройти через него не может ни один аппарат, ни одно живое существо. Там высшее напряжение энергии, возможное на Гриаде. Миллиард киловатт на кубический метр пространства!

— А как же академик? — я с беспокойством вглядываюсь в колышущуюся пелену над куполом.

Уо сказал, что Самойлову бояться нечего. Теперь все наше внимание сосредоточилось на «экране видимости». «Зона Самойлова» неподвижно висела на волнами перестроенного пространства. На «экране видимости» это пространство представляло собой волнующееся море зеленовато-фиолетового цвета. Время от времени по нему прокатывался красно-багровый вал, — вероятно, вспышки максимума энергии.

— Создаю тоннель входа, — сказал Уо, переключая на пульте рубильники.

«Зона Самойлова» вдруг окуталась ослепительно-голубым облаком, которое тотчас же приняло форму конуса, погруженного наполовину в зеленовато-фиолетовое море. Еще через мгновение «зона» медленно вдвинулась в горло гиперболоида и... скрылась из виду. На экране началась бешеная пляска призрачных вихрей. Потом все успокоилось. На обычном экране по прежнему струилось легкое марево.

— Готово, — облегченно сказал Уо. — Барьер пройден.

Он снова сделал переключения. На «экране видимости» показался силуэт Петра Михайловича, теперь уже не синий, а коричнево-зеленый. Уо подал мне плоские наушники, в которых я услышал слабый голос Самойлова:

— Я на куполе Мозга. Вводите площадку дальше.

На «экране видимости» тонкими линиями вырисовывались купол Централи и «зона Самойлова», вплотную примкнувшая к нему. Уо снова сделал серию переключений, и «зона», как нож в масло, вошла в вещество купола. На обычном экране во всю стену появился внутренний зал с рядами гигантских электронных машин, полукругом обступивших огромный пульт, похожий на лежащую раковину летней эстрады. Вокруг пульта сновали служители. Вдруг они беспокойно забегали по Централи, жестикулируя и возбужденно переговариваясь. На пульте, на входных блоках здания, под крышей замигали сотни разноцветных индикаторов. В тот момент, когда «зона Самойлова» преодолевала пространственный барьер и проникала в Централи, все сигнальные приборы, вероятно, отметили неожиданные изменения энергетического равновесия.

Но служители вскоре успокоились, так как не нашли никаких нарушений в работе Мозга и барьера.

А в это время «зона» плавно опустилась почти на самый пульт и неподвижно повисла в пространстве всего метре над клавишами управления. Это было похоже на сказку: словно у себя дома, академик встал с кресла, потянулся, разминая затекшие члены, прошелся по своей невидимой «клетке», снова сел за стол, приготовив магнитофон для записи наблюдений. Некоторое время он напряженно прислушивался к разговорам ничего не подозревавших служителей. Потом настроил аппарат связи.

— Они говорят, — передавал Самойлов, — что День Спадания Активности наступит через сорок шесть циклов (то есть через восемьдесят пять наших часов). В этот день на Централь приедет Югд закладывать очередное звено программы. Когда активность достигнет максимума, силовой луч, направленный на Лезу, разрушит ее до основания. «Грианоиды Лезы ни о чем не знают. Их постигнет заслуженное наказание! Слава мудрым Познавателям!!!» — так говорят служители.

— Что вы намерены делать в ожидании Дня Спадания Активности? — спросил я академика.

— Необходимо тщательно изучить законы функционирования Электронного Мозга и чередования циклов управления. Короче говоря, надо уловить ритмику процессов. Тогда можно будет разгадать программу по входному звену, которое заложит Югд.

Почти четверо суток Самойлов, не разгибаясь, работал за столом, лишь иногда ненадолго засыпая. Он внимательно следил за работой Электронного Мозга.

Наступил День Спадания Активности. Приближался решительный момент. Удастся ли Петру Михайловичу овладеть программированием грианской энергии? Если удастся, то судьба Познавателей будет решена. Нелепый в эпоху высокой цивилизации «Распорядок Жизни» рухнет вместе со своими выродившимися творцами.

В этот день с восходом грианского солнца на куполе загорелись тысячи фиолетовых и зеленых огней, возвестивших о прибытии Югда. Когда Познаватель вошел в Централь, служители подобострастно бросились к его ногам: они знали, что Югд должен назвать счастливцев, за верную службу Познавателям назначенных в полугодичный кейф на Острова Отдыха.

Югд сделал рукой знак, и служители покинули зал. Вероятно, им тоже не доверяли. Акт священнодействия начался! Югд подошел к пульту и стал наносить на белые пластинки код очередной программы. «Зона Самойлова» висела почти на его плечах. Подними Югд руку, он неминуемо наткнулся бы на площадку, где стоял стол академика.

Петр Михайлович весь превратился в слух, следя за манипуляциями Познавателя. Его электроанализатор непрерывно трещал, расшифровывая закладываемую программу. До Югда же ни звук, ни свет от «зоны» не доходили. Тонкий слой перестроенного пространства надежно изолировал академика.

Наконец Югд выпрямился: программа была заложена. И сразу огромные светящиеся индикаторы на пульте Мозга стали разгораться ослепительным белым огнем: активность энергостанций резко повысилась. Они снова вырабатывали море энергии.

— Программа разгадана! — вдруг раздался в наушниках взволнованный голос Петра Михайловича. — Энергия в наших руках! Теперь можно действовать. Постойте, постойте... чудовищно!

Академик почти вплотную нагнулся к лицу Югда. Тот быстро составлял какую-то новую программу.

— О чудовище! — снова зазвучал голос академика в наушниках. — Он хочет заложить программу-команду южной группе энергостанций, питающих Лезу. Медлить нельзя! Леза будет лишена света, воздуха, энергии. Ага! Вот еще команда — генератору гравитации: «Над Лезой взорвать гравитационную бомбу! Полное разрушение!»

Югд уже протянул руку ко входному каналу, собираясь вложить в Мозг преступную команду, как вдруг академик схватил со стола массивный ящичек анализатора и стал бить им Познавателя по голому блестящему черепу. На обычном экране странно было видеть, как над головой грианина из пустоты вдруг вырастают голова и руки Петра Михайловича, и тяжелый металлический предмет падает на голову Югда.

Югд издал глухой звук и свалился на пульт головой вперед. Петр Михайлович вытер со лба пот, усиленно жуя губами. Первый раз в жизни он совершил убийство!

Служители, подобострастно наблюдавшие за Познавателем через прозрачные стены, вначале не могли понять, в чем дело. Они бестолково толкались у дверей, отчаянно жестикулируя, и вдруг гурьбой ринулись к Познавателю. Один из них вскочил на пульт, чтобы поддержать за плечи Югда, упавшего верхней половиной туловища на панель, и вдруг по чистой случайности вошел головой в «зону Самойлова», все еще не пришедшего в себя. Глаза служителя округлились от изумления и страха. Он отшатнулся и удивленно захлопал ресницами: перед ним снова была пустота. Он опять вошел в «зону» и увидел Самойлова. Потом с гортанным криком бросился на Петра Михайловича. Через секунду они бешено боролись, катаясь по площадке. Академик был крепок. Его коренастая фигура с широкими плечами часто оказывалась наверху. Он пытался схватить служителя за горло. С грохотом упало на пол тяжелое кресло, сбитое с площадки. Остальные служители, бросив Югда, в панике метались вокруг пульта, не понимая, куда исчез их товарищ и откуда свалилось кресло.

Медлить было нельзя. Каждую минуту «борцы» могли скатиться с площадки, и тогда академик погибнет. Ему не справиться с толпой служителей. С мольбой и отчаянием я повернулся к Уо. Тот быстро говорил что-то своим собратьям. Гиганты мгновенно выкатили из глубины корабля два цилиндрических аппарата и повернули их головками на северо-запад, по направлении к Централи гриан.

Затрещали электронные автоматы, установленные на цилиндрах. Вероятно, это были приборы наводки.

— Что это? — с надеждой спросил я.

Мне не ответили. Уо метался у пульта, проделывая десятки сложнейших манипуляций. Он бросился к переговорному аппарату и закричал академику:

— Любым способом выбрось служителя из «зоны»! Скорей! Сейчас включаем аппарат, излучающий электронные лучи. Они парализуют все живое на расстоянии десяти тысяч километров! Скорей же!

Продолжая бороться со служителем, Петр Михайлович вдруг нечеловеческим напряжением сил оторвал его от себя и, изловчившись, ударил ногой в живот. Нелепо взмахнув руками, служитель свалился с площадки. На обычном экране это выглядело так, как будто он свалился из пустоты.

В тот же миг «зона Самойлова» ясно обрисовалась в пространстве ослепительным контуром.

— Защитный экран для Самойлова от электронных лучей, — пояснил мне Уо значение ослепительного контура и включил цилиндры.

Они коротко взревели, исторгнув синеватое излучение: служители, находившиеся от нас на расстоянии восьми тысяч километров, словно пораженные молнией, попадали в самых разнообразных позах.

Петр Михайлович, тяжело дыша, медленно поднимался с пола площадки, озираясь по сторонам и, видимо, ожидая появление служителя.

— Все кончено! — крикнул ему Уо. — Выходите из «зоны»! Служители парализованы!

Сияние энергетического экрана, защищавшего «зону» от действия электронных лучей, погасло, и Петр Михайлович, все еще не веря в свое спасение, осторожно высунул голову из «зоны». Увидев недвижных служителей, он успокоился, спрыгнул с площадки и как ни в чем не бывало начал оттаскивать парализованных к стене, расчищая место у пульта.

Грианская энергия была в наших руках!

Не помня себя от радости, я бросился к Уо, подпрыгнул и повис у него на шее, бормоча слова благодарности. Гигант ласково похлопал меня по спине.

В тот же день по подводным городам грианоидов прокатилась потрясающая весть, переданная мною спустя полчаса после того, как Петр Михайлович стал единственным хозяином у пульта Главного Электронного Мозга.

«Дорогой Джирг! Братья грианоиды! — передавал я, и сердце билось радостно и сильно, как птица, вырвавшаяся на свободу. — Наступил решительный момент в тысячелетней истории Гриады. Энергетическая монополия вырвана из рук Познавателей! Теперь ваше будущее в ваших руках! Поднимайтесь на поверхность Фиолетового океана! Вперед на Трозу! Захватывайте Познавателей, где бы они ни были! Свободу узникам Желсы и рудокопам Птуин!»

На Главном экране Шара мы наблюдали миллионные толпы грианоидов, собравшихся на площадях Лезы и других подводных городов. Они жадно слушали наше сообщение. Выступали Старшие Братья, призывая, вероятно, к наступлению на Трозу — цитадель и оплот Познавателей. Громовые крики оглашали площади и улицы прежде безмолвных подводных городов.

Я понял, что главное сейчас — быстрый захват Трозы. Парализовать основное гнездо Познавателей, захватить и уничтожить Круги Многообразия! Тогда остальные Познаватели, рассеянные по различным пунктам Гриады и Космоса, уже не будут представлять опасности. Лишенные энергии, они сами придут просить пощады.

— Петр Михайлович! Вы меня хорошо слышите?! (Академик на экране кивнул головой.) Постарайтесь немедленно создать пространственное облако на Трозой и главным космодромом Гриады, чтобы ни один шародиск Кругов не мог прорваться в Космос! Я вылетаю в район Лезы, к Джиргу, и поведу грианоидов на Трозу! Держите связь с Уо! Он создаст непроницаемый барьер вокруг Главного Электронного Мозга, чтобы ни один Познаватель не смог проникнуть к вам. Следите за моими сигналами по условному коду.

Конечно, если бы не гиганты и их техника, нам никогда не удалось бы все то, что произошло в последние два дня. Уо предоставил в мое распоряжение огромный летательный аппарат, который имелся у гигантов. Это был разведывательный гравиплан-шар, вмещавший в себя до пятисот человек. У метагалактиан он служил для полетов в атмосферу исследуемых планет и хранился в ангаре, внутри Голубого Шара.

Гравиплан, в котором находились пять гигантов и я, покрыв за час пять тысяч километров, неподвижно повис над океаном в районе Лезы. Вся поверхность океана была усеяна черными точками; это оказались грианоиды. Вот я заметил отчаянно жестикулирующего грианоида. Да это же Джирг! Мы садимся на воду, я подхватываю Джирга за руки и втаскиваю в открытый люк.

— Скорей! — торопит Джирг, отряхивая крупные капли воды. — Огромный флот электромагнитных лайнеров проследовал в юго-западном направлении, к Острову Загадочного Шара. Там, по-моему, собрались едва ли не все Познаватели Гриады, за исключением Кругов Многообразия и избранной части, которые остались в Трозе. Виара только что передала мне, что в Трозе, оказывается, заработал сверхмощный преобразователь центрально-галактической энергии, независимый от Главного Электронного Мозга. Он питает флот, плывущий к Острову! Познаватели поняли, что решается их судьба, и попытаются во что бы то ни стало захватить Голубой Шар гигантов. На полированной равнине готовятся к старту шародиски с отборными служителями. Их цель — прорваться к Главному Электронному Мозгу, который вы так смело захватили. Скорей на Трозу! Нужно уничтожить преобразователь энергии! Сейчас подходят лайнеры, захваченные нашими братьями в Дразе.

Я не буду описывать всех перипетий двухдневной борьбы, развернувшейся на огромном пространстве от Трозы до Юго-Западного Острова, а расскажу лишь о двух важнейших битвах Дня Освобождения: о сражении в Трозе и о гигантском единоборстве двух сил у берегов Юго-Западного Острова, бесстрастно запечатленном на экранах Голубого Шара.

На шестьдесят два лайнера, захваченных грианоидами в Дразе, погрузилось десять тысяч обитателей Лезы. Через двенадцать часов мы высадились в порту Дразы. Город был погружен в темноту. Самойлов выключил его энергостанцию. Все Познаватели Дразы сбежались в Трозу или уплыли с армадой к Юго-Западному Острову. Нам удалось добыть лишь двести сорок антигравитационных дисков, на которых тотчас же отправилась в Трозу передовая группа во главе с Джиргом и Гером. Поэтому гравиплану-шару пришлось поработать: за двадцать три часа он совершил двести восемнадцать рейсов от моря к Трозе и обратно, перебросив с побережья на полированную равнину около девяти тысяч грианоидов.

Стоял густой туман. Было душно, как в бане. Мы с Джиргом тщетно вглядывались в тускло-прозрачную крышу, пытаясь определить, над какой частью Трозы мы находимся; внизу тревожно мигали огни: вероятно, Познаватели уже знали о нашей высадке и готовились к обороне.

Где-то здесь должна быть воронка входа. Но как ее открыть?

— Джирг, — обратился я к грианину. — Ты сумеешь открыть тоннель входа? Или надо просить о помощи друзей Уо?

— Отсюда открыть невозможно, — ответил Джирг, — но в Трозе Виара. Значит, тоннель будет открыт.

Он стал вызывать Виару. Вокруг нас, теряясь в тумане, молча ожидали тысячи грианоидов, готовых победить или умереть.

На экране аппарате показалось лицо Виары. Она радостно улыбалась, глаза ее лихорадочно мерцали.

— Братья, — воскликнула она, — наконец вы здесь! Познаватели в панике! Ждите, сейчас я открою запасной тоннель, в сорока километрах к юго-востоку от того места, где вы находитесь. Скорей подвигайтесь к запасному. Я открою тоннель и выведу из строя механизм его закрывания. Мне помогут друзья!

Передовой «батальон» на дисках во главе с Джиргом и мною помчался на юго-восток. Через пять минут мы увидели медленно разворачивающуюся воронку входа. Грианоиды стремительно пикировали вниз, на уступчатые крыши гигантских зданий. Скоро все близлежащие уступы кишели грианоидами, которые кричали, махали руками и гравитационными излучателями, захваченными в арсеналах Дразы.

Здания на противоположной стороне улицы казались совершенно покинутыми, эскалаторы и воздушные мосты, перекинутые над «ареной», были пусты и не освещены. Прозрачные стены, окружавшие город, были затемнены; черный мрак дугой опоясывал освещенные громады зданий. Я заметил странное мигание и остановился. Окружающие остановились вместе со мной. Я взглянул на их лица. Очевидно, это мигали прожекторы или светильники. Вначале мне показалось, что это мигание не имеет никакой связи с событиями, но скоро понял, что ошибся. Огромные светящиеся шары, унизывающие уступы, переходы и шпили, странно пульсировали, сжимаясь и разжимаясь. Их свет причудливо менял свои оттенки от красно-белого до зловещего черно-фиолетового. Смена цветов происходила мгновенно. Это бешеное чередование цветов заставляло зажмурить глаза.

Я догадывался, что это делается преднамеренно. Здания, уступы, переходы, улицы, толпы грианоидов и гриан-операторов, примкнувших к восставшим, превратились в причудливую игру теней и различных оттенков света. В судорожной фантасмагории света город казался фантастическим. Громадные светящиеся шары и гирлянды становились розоватыми, краснели, синели, мигали, угасали, потом снова разгорались ослепительным фиолетовым светом. И вдруг свет совершенно погас.

Чернильный мрак окутал нас.

Возникла суматоха. Гравитационные излучатели грианоидов издавали единый слитный гул. Труженики окружили здание Кругов Многообразия. Кто-то схватил меня за руку. Чей-то знакомый голос прокричал над самым ухом:

— Это я, Джирг! Со мной Виара! Она говорит: оставшиеся в Трозе Познаватели собрались в Кругах Многообразия и на Энергоцентрали с автономным управлением. Элц находится у Юго-Западного Острова. Югд не вернулся из Главного Электронного Мозга. Надо двигаться к Энергоцентрали!

— А где Энергоцентраль? Кто знает дорогу? — прокричал я.

— Я! — послышался голос Виары, и ее сильные пальцы сжали мою руку выше локтя.

— Тогда вперед!

Кругом раздавался топот, слышались какие-то непонятные выкрики, из общего гула вырывались отдельные слова. Джирг отдавал приказания, другие отвечали. Совсем близко слышался голос Виары, объясняющий что-то грианоидам.

— Служители Кругов! — крикнул вдруг кто-то над моей головой.

С огромного уступа восьмигранника Кругов послышался треск, замигали синеватые вспышки. При их свете я различил во мраке скопление гриан, вооруженных таким же оружием, какое я видел у грианоидов. Вскоре вся окрестность заполнилась гулом и вспышками. Потом опять упала, как черный занавес, темнота.

Вдруг неподалеку от меня с треском разорвался какой-то предмет. Из темноты вынырнул светящийся шар и неподвижно повис над нашими головами, заливая уступы, покрытые грианоидами, мертвенным синим светом. С уступов Кругов Многообразия послышался слитный крик. Я взглянул туда и увидел гриан в желто-красных одеяниях, поднимавшихся на здание Кругов по гигантскому эскалатору. Очевидно, к Познавателям прибыло подкрепление.

Воронка входа непрерывно выбрасывала все новые отряды грианоидов, которые кольцом охватывали Круги Многообразия, занимая все близлежащие уступы.

Сражение было в полном разгаре и охватило огромное пространство. Где-то в южной части города отряд Джирга и Виары штурмовал Энергоцентраль — оттуда несся гул и грохот: вероятно, битва там достигла наивысшего напряжения.

Через час передовые отряды грианоидов ворвались на крайние уступы северного фасада Кругов. Я был среди них. Взлетало и опускалось оружие, передние ряды героев падали, скошенные гравитационным оружием, их заменяли другие. Светящийся шар Познавателей, догорев, погас, и мы опять погрузились в чернильный мрак, в хаос.

Этот мрак спас многих из наступавших. Отчаянный крик Познавателей уже был слышен где-то под самой крышей. Вероятно, они требовали новый светящийся шар. Кто-то с силой толкнул меня сбоку («Это я, Гер!» — прокричал он) и потянул в широкий проход, ведущий в верхние этажи здания. Кто-то кричал, но мы ничего не поняли и продолжали нестись в могучей лавине разъяренных грианоидов. Затем нас оттеснили к стене. В темноте наверху завязался ожесточенный бой.

Что-то с мягким гулом ударило в стену над моей головой.

На твердой поверхности свода появилось звездообразное отверстие. И еще два раза неподалеку от меня ударили гравитационные вихри.

Гер схватил меня за руку:

— Скорей вниз, пока не зажгли новую осветительную бомбу!

Мы ринулись по эскалатору вниз, в кромешную тьму, навстречу гулу и крикам сражавшихся. Толпа наступавших сдавила меня, и при свете синеватых вспышек я различил громадный зал — тот самый зал, в котором Элц отдал нас с Самойловым биопсихологам.

Послышались глухие крики: «Служители отступают!» Они доносились откуда-то сверху. Я стукнулся обо что-то мягкое и услышал хриплый стон, потом крики «Вперед!» заглушили его. Еще гуще замелькали голубоватые вспышки. Мрак расступился, и я увидел лица окружающих грианоидов, разгоряченные и покрытые потом, злые и сосредоточенные, с широко раскрытыми огромными глазами, в которых горел огонь восторга и близкой победы. Лицо какого-то старика было совсем рядом со мною. Впоследствии оно долго мерещилось мне в просторах Космоса. Старик этот, стиснутый со всех сторон плечами друзей, пробитый гравитационным излучением, был мертв. Но он продолжал стоять с широко раскрытыми глазами.

Гул сражения уходил все ниже, в последние этажи Кругов. Крики и топот стали глуше. Под ноги мне попалось какое-то тело, я споткнулся и упал, но тут же вскочил и снова устремился вперед. Вокруг буравили пространство гравитационные лучи, вонзаясь в стены или в тела.

Внезапно возле меня очутился юноша с двумя излучателями в руках. Один из них он передал мне, а сам вскочил на последний уступ, за которым уже открылась необозримая панорама «арены» Трозы, смутно освещенная далекими шарами, висевшими над Энергоцентралью. Юноша обернулся ко мне, приглашая на уступ, затем стал стрелять в Познавателей, бежавших к яйцевидным аппаратам на площади Кругов. С криком «Смерть Познавателям» он приготовился к новому выстрелу. И вдруг мне показалось, что шея у юноши начала таять. Теплая струю полилась мне на руку. Излучатель в руках юноши замер, все еще посылая вихри. Какое-то мгновение грианоид продолжал стоять с восторженно-серьезным лицом, затем медленно наклонился, колени его подогнулись, и он упал бездыханный.

Дикая ярость и жажда мщения овладели мною. Опередив с десяток грианоидов я бросился к яйцевидным аппаратам, посылая смертоносные излучения прямо в гущу Познавателей, штурмующих люки машин.

Вдруг весь город содрогнулся, словно от землетрясения: прокатился громоподобный гул, пахнуло парным воздухом с просторов Гриады, зазвенел разбитый поляроид, обрушились гигантские стены зданий; чудовищная ударная волна, пришедшая с юга, прижала нас вниз.

— Джирг взрывает вход в Энергоцентраль! — прокричал над моим ухом Гер, зубами завязывая бинт, охвативший его плечо.

Через час пришло горестное сообщение от Джирга. Его печальное лицо возникло на экране моего передатчика в тот момент, когда последние Познаватели из здания Кругов складывали оружие, а грианоиды на яйцевидных аппаратах гонялись за немногими ускользнувшими, которые пытались войти в воронку выхода из Трозы.

— Энергоцентраль в наших руках, — Джирг с громадным трудом выдавливал из себя слова. Его душили рыдания. — Служители пытались разрушить Трозу, заложив в управляющую электронную машину команду, составленную Познавателями. Им это не удалось... В последний миг Виара проникла в Централь и замкнула ветви главных преобразователей... Она... мертва...

— Скорей! — В ужасе закричал я. — Скорей в аппарат ее тело, и летим на Большой Юго-Западный Остров! Уо оживит ее!

— Теперь уже никто не оживит Виару, — еле слышно сказал Джирг.

— Почему? У гигантов чудесный аппарат оживления!

— Виары просто не существует... она... превратилась в облачко ионизированной материи.

Тяжелый комок вдруг подкатил к горлу, и я, не стесняясь окружающих, заплакал.

Над освобожденной Трозой разгорались огни Энергоцентрали.

О битве у берегов Большого Юго-Западного Острова лучше меня расскажут будущим поколениям грианоидов и эробсов микрофильмы гигантов, оставленные для Информария Новой Гриады. Я пишу лишь о том, что видел на экранах фиксации событий по возвращении из Трозы в Голубой Шар.

В то время как мы сосредоточивались на полированной равнине для штурма Трозы, метагалактиане заканчивали последние приготовления к предстоящему вскоре отлету в Космос. Петр Михайлович сидел в Главном Электронном Мозге Гриады. Ему прислали в помощь четырех сообразительных грианоидов, прошедших обучение в тайных школах Лезы. Благодаря Самойлову ни один шародиск Познавателей не прорвался через силовой барьер с Космос. Все шародиски были впоследствии захвачены восставшими.

...Тревожно замигал сигнальный экран Голубого Шара. Уо, выверявший синхронность электромагнитных и мезонных полей главного двигателя, насторожился. Экран продолжал мигать, зазвучала грозная мелодия — сигнал опасности. Уо тотчас включил экран обзора и увидел, что воды Фиолетового океана у берегов Юго-Западного Острова усеяны тысячами судов. Они наплывали сплошной стеной со всех сторон. Среди общей массы однотипных электромагнитных лайнеров выделялись странные сооружения грандиозных размеров — нечто вроде башен или куполов. Только впоследствии мы узнали об источнике гигантской энергетической мощи Познавателей, которую они исторгли на корабль Уо в этой последней битве. Они пустили в ход все запасы экарония, накопленные за тысячи лет. На каждом лайнере, приплывшем к берегам Юго-Западного Острова, был двигатель-преобразователь, полностью извлекавший из экарония заключенную в нем энергию. Академик подсчитал, что только в грандиозных сооружениях, похожих на купола (они оказались силовыми генераторами), было сосредоточено столько же энергии, сколько ее вырабатывала вся энергосеть Гриады за сто лет.

Вот почему Познаватели смогли совершить этот последний акт отчаяния — штурм Загадочного Шара, несмотря на то, что энергосеть Гриады находилась в руках Петра Михайловича. Они правильно рассчитали, что, сокрушив метагалактиан, легко потом справятся с восставшими грианоидами.

Оценив грозящую опасность, Уо отдал команду, по которой экипаж Голубого Шара стремительно занял свои места. В Центральном управлении с ним остались двое помощников. Гулко затрещали входные реле на главном пункте управления: кто-то настойчиво просил включить экран связи. Уо, думая, что это мы, включил экран и увидел горящие глаза Элца и нескольких гриан, членов Кругов Многообразия.

Вот Элц увидел Уо и глухо зарычал:

— Пришельцы из Великого Многообразия! Это вы организовали преступное восстание против распорядка нашей жизни. Берегитесь! Грианоиды уже утоплены в прибрежных водах Дразы! Мы обладаем огромной, неведомой вам энергией. Предлагаю сдать Шар Кругам Многообразия! Только в этом случае вам гарантируется жизнь. Вы останетесь на Гриаде, станете членами Кругов Многообразия и будете передавать свои знания молодому поколению Познавателей. Земляне же, находящиеся в Шаре, должны возвратиться в Сектор биопсихологии! В противном случае мы разрушим ваш корабль.

— Как же это вам удастся? — иронически спросил Уо.

— Круги ждут ответа, — сказал Элц, не отвечая на вопрос метагалактианина.

Раздался громкий смех Уо. Он включил систему автоматов, вводящих генераторы в режим накопления энергии поля Син. Вспышки сотен приборов слились в сплошной разноцветный поток. Через весь корабль неслась громовая песнь настройки полей.

— Уходите в северные воды, — посоветовал грианам Уо. — Через полчаса я введу в действие главное поле, и от вас ничего не останется. Или вы хотите превратиться в мезонное излучение?

Очевидно, Познаватели надеялись на свои чудовищные аппараты. Прекратив дальнейшие переговоры, Элц сверился с прибором — измерителем времени и резким голосом отдал распоряжение.

Огромное скопище судов тотчас же пришло в движение. Лайнеры отодвинулись километров на пять в сторону, а вперед выдвинулись куполообразные плавучие сооружения. Гиганты с беспокойством следили за стрелками приборов, показывающих нарастание напряжения поля Син. Только через двадцать минут оно достигнет максимума. Познаватели опередили их, начав первыми нападение.

На океане возник мощный громоподобный гул и широкой волной покатился к Шару: заработали грианские купола. На высоте десяти километров над Островом с потрясающим ревом вспыхнули четыре искусственных солнца. Лавина лучистой энергии обрушилась на Голубой Шар. Сверхмощная стена перестроенного пространства стала сжиматься вокруг корабля. Приборы бесстрастно отражали единоборство двух силовых полей — грианского и метагалактианского. Четверть часа продолжалась бешеная пляска стрелок. Надо отдать справедливость: Познаватели создали генераторы, исторгшие не виданную до сих пор на Граде мощность. Были моменты, когда потенциалы полей выравнивались, а защитное поле Шара почти иссякало. Если бы ввод главного генератора Син в режим полной мощности задержался еще на полчаса, защитное поле корабля было бы нейтрализовано куполами гриан. Сокрушающая волна перестроенного пространства стремительно сжалась бы вокруг Голубого Шара, и метагалактиане неминуемо погибли бы.

Искусственные солнца гриан мгновенно выжгли пышную растительность Острова. Впоследствии было страшно смотреть на обугленную пустыню, в центре которой возвышался слегка потемневший корабль гигантов. Необычайное вещество его оболочки прекрасно выдержало температуру в миллионы градусов. Это вещество обладало такой ничтожной теплопроводностью, что, несмотря на звездные температуры снаружи, жар внутри корабля не превышал в момент битвы пятидесяти градусов.

Воды океана кипели, нагретые косыми лучами низко горящих солнц, подвешенных в глубине Острова. Сами Познаватели спасались в охлаждаемых помещениях лайнеров.

Наконец Уо, задыхавшийся о жары у Главного пульта, торжествующе выпрямился: цветной глаз генератора Син показал максимум. И вовремя! Защитное поле, питаемое запасными генераторами, уже сжималось, отступая к кораблю под натиском грианской энергии. И вдруг Голубой Шар потрясла грозная светлая мелодия включенного генератора Син. Она все нарастала, усиливалась, покрывая и шипение искусственных солнц и гул куполов Познавателей.

Грандиозные сооружения, четко видные на фоне неба, вдруг стали деформироваться, расплываться, таять. Я со страхом наблюдал, как таяли и купола и электромагнитные лайнеры. По океану несся нечеловеческий, потрясающий душу рев — это кричали Познаватели, превращаясь в мезонное излучение, в пыль, в ничто...

Через три минуты все было кончено. Словно это был лишь скверный сон; как будто и не было у берегов Острова гигантской армады, застилавшей горизонт! Погасли искусственные солнца уничтоженных Познавателей; Уо нейтрализовал их последовательным сосредоточением энергии чудесного генератора Син.

Сегодня радостный и в то же время печальный день: мы расстаемся с Гриадой.

У основания Голубого Шара волнуется человеческое море. Вместе с Уо и гигантами я стою на выдвижной площадке Голубого Шара и полной грудью вдыхаю ветер, несущий ароматы далеких островов Фиолетового океана. Рядом со мной стоит мрачный Джирг. Петр Михайлович заботливо перебирает в руках последние микрофильмы, которые предназначены для передачи грианоидам.

Полгода прошло с тех пор, как мы штурмовали Трозу. Давно сдались последние Познаватели, разбежавшиеся по всей Гриаде. Прекратилась адская работа в шахтах Птуин и ледяных пустынях Желсы: автоматы и электронные механизмы будут теперь выполнять работу прежних узников, грианоидов и эробсов, освобожденный для творческой, радостной жизни.

Полгода мы передавали освобожденным труженикам свои знания и опыт. Многому мы не могли их научить — слишком глубоко ввергли их Познаватели в пучины незнания. Но первые вехи были заложены. Особенно много потрудился Петр Михайлович. Три месяца он провел в Главном Электронном Мозге Гриады, открыв там настоящий университет для грианоидов. Он научил их управлять энергией. Оказалось, что программы, которые закладывались Познавателями в Электронный Мозг, были до смешного простыми: тысячелетняя монополия Познавателей держалась исключительно на неведении тружеников.

И вот теперь мы улетаем. Десятки тысяч гриан съехались сюда со всех концов освобожденной планеты. До самого горизонта колышется море голов, и кажется, что Голубой Шар покоится на у них на плечах.

Даже в этот торжественный день Петр Михайлович остался верен себе. Он собрал толпу грианоидов и с жаром объяснял им принципы простого программирования электронных машин. Я едва оттащил его к люку, готовому захлопнуться.

Мы крепко обнялись с Джиргом и долго смотрели друг другу в глаза: светлая тень его сестры незримо стояла рядом с нами.

— Прощай, брат, — тихо прошептал Джирг. — Помни о Новой Гриаде.

...Но вот последние суда и последние грианоиды на дисках уже скрылись за горизонтом. Уо смотрит на часы.

— Пора, — говорит он и идет к пульту.

Торжественно поют приборы. Все выше, все тоньше звук стартовых двигателей. Все экраны включены. Я вижу, как рябит далекий океан: это проносятся вихри энергетической отдачи. Совершенно бесшумно и плавно Голубой Шар величиной с крупный астероид отрывается от почвы Гриады, где он стоял шестьсот лет. Ускорения абсолютно не ощущается — не то что дьявольская перегрузка на фотонных ракетах, которую невозможно перенести без специальных защитных приспособлений.

Мы не можем в последний раз полюбоваться ни изумительным небом Гриады, ни Фиолетовым океаном. Все еще продолжается Цикл Туманов и Бурь: небо затянуто непроницаемыми тучами, океан черно-свинцовый, а растительность красновато-серая, скучная и неприветливая. Но это не беда. Туманы и бури пройдут, а жизнь на Гриаде зацветет всеми красками!

И вот мы уже в верхней атмосфере. Открылась такая привычная, миллионы лет знакомая мне картина Космоса. На левом экране висит холодный белый шар: это Гриада. Я устало прикладываю руку ко лбу.

Петр Михайлович смотрит на меня и понимающе улыбается. На его виске темноватое круглое пятно — след гравитационного удара.

Уо, наш добродушный друг, сосредоточенно работает у пульта, вводя корабль в крейсерский режим. Курс — на третий спиральный рукав Галактики, к родной Солнечной системе, к Земле, на которой мы не были уже сотни веков.

— Приготовиться к электронно-мезонной форме движения, — командует Уо.

Неужели это не сказка? Мы первые из людей, которые будут преодолевать пространство-время принципиально новым способом, как истинные властелины Космоса!

Петр Михайлович лихорадочно настраивает магнитофон, анализаторы, ворошит целые груды микрофильмов: видимо, он собирается запечатлеть все, что будет происходить с нами.

— Не надо, — машет ему Уо. — Ты все равно ничего не сможешь увидеть и запечатлеть. Разве электроны и мезоны чувствуют?

— Как это понять? — недоумевает Самойлов.

— Положись на наши приборы...

В дальней стене распахиваются двери кабин, они сверкают блеском неведомых металлов и приборов. Уо знаком приглашает нас занять две средние кабины. Он делает последние манипуляции на пульте: очевидно, переводит Голубой Шар на режим самоорганизующегося и самоуправляющегося процесса. Мощно поет главный двигатель, ему вторит согласованная мелодия приборов. Нарастает симфония генератора электронно-мезонных полей. На экранах давно уже переливаются световые эффекты допплеровского смещения спектральных линий.

Я вхожу в кабину и утопаю в покатом кресле, рассчитанном на гигантов-метагалактиан. Уо заботливо надвигает на кресло какой-то купол из туманно-прозрачного золотистого вещества. Засветился мягкий голубой свет, загорелись включенные приборы на стене передо мной. Уо еще раз выверяет синхронность настройки приборов и успокаивающе кивает мне головой. Захлопывается тяжелая дверь. Проходит несколько томительных минут. Тихая песнь полей, доносящаяся через толщу стен, переходит в мощную симфонию, как будто неведомый Властелин Разум торжествует свою победу над извечными силами враждебного людям Космоса. Симфония все нарастает, крепнет, ширится, И вот она уже сотрясает весь корабль. В ней начинают преобладать все более высокие ноты. Все тоньше, выше, нежнее. Я чувствую, как мое тело охватывает непонятная истома, невыразимая легкость, но вместе с тем и тяжесть. Постепенно гаснет сознание, я растворяюсь в небытии.

...Откуда-то льется тихая песнь нарождающейся жизни, она еле слышна, почти неосязаема. Сознание работает чрезвычайно странно: ленивыми толчками. Пройдут одна-две мысли, а потом провал, остановка. И опять сначала. Вместе с крепнущей песнью проясняется и мое сознание. С трудом открываю глаза, с большим усилием вспоминаю, что я в кабине Голубого Шара. Успокоительно поют приборы. Пытаюсь приподняться, но не могу. Чувствую себя очень слабым, точно новорожденный. С полчаса отдыхаю. Силы прибывают ежеминутно. Распахивается дверь, и я вижу улыбающееся лицо Уо. Он сдвигает прозрачный купол и выводит меня в зал Централи. Ноги подкашиваются. Осматриваю Уо, но он выглядит великолепно. Да это и естественно: электронно-мезонное состояние для их организмов — привычное явление.

Появляется Петр Михайлович, смешно щуря свои близорукие глаза: его «телескопы» почему-то не восстановились. Они растаяли в электронно-мезонном небытии! Он тщетно роется в карманах. Вероятно, ему придется обходиться без очков до ближайшей аптеки земного шара.

— Итак, мы вышли из «тоннеля Син» на окраине Солнечной системы?

— Наше небо! — воскликнул я, едва взглянув на экраны.

За прошедший миллион лет расположение звезд сильно изменилось, но передо мной лежала новая, тщательно вычисленная карта измененных созвездий.

Петр Михайлович с усилием всматривается в экраны, потом подходит к ним вплотную и тоже радостно улыбается. Холодно, но по-родному блещут звезды Большой Медведицы, Орла, Южного Креста. Я смотря на универсальные часы: прошло ровно два часа с тех пор, как я лег в кабину. Тридцать тысяч световых лет — за два часа! Вот оно, истинное господство над Космосом!

В правом углу экрана светит зеленоватый диск. «Да это же Плутон», — думаю я, но через секунду меня одолевают сомнения. Уо углубляет фокус изображения, и я вижу цветущие равнины под прозрачными крышами, леса, возделанные поля, фабрики и заводы, города и дороги.

— Но ведь Плутон — ледяная пустыня, абсолютно безжизненный мир? — недоумеваю я. — Здесь распологался космодром фотонных ракет. Что же тут теперь? Новая Земля?

— То было миллион лет назад, когда мы пролетали здесь на «Урании», — напоминает мне Петр Михайлович. — А в настоящую эпоху разум человека, вероятно, покорил самые отдаленные уголки Системы, сделав их пригодными для жизни.

Голубой Шар снижает скорость до пятидесяти тысяч километров в секунду. Ему не страшны метеоры, поэтому он может позволить себе такую скорость и внутри Солнечной системы. В течение нескольких часов на экранах Централи проплывают планеты-гиганты: Уран, Нептун, Сатурн, Юпитер.

А вот и Марс, на котором некогда прощался со мной Володя. На Марсе мы видим картину такого же, как и на Плутоне, прекрасного цветущего сада.

— Смотри! — показывает Петр Михайлович на верхний экран обзора.

Переливаясь туманно-серебристыми волнами, на экране с каждой минутой растет голубовато-зеленый шар. Наши сердца забились от радости. Земля! Колыбель человечества! Родина...

Через безмерную даль пространства, через гигантские промежутки времени пронеслись мы, чтобы коснуться ее материнской груди и, подобно Антею, набраться новых сил для грандиозного путешествия в другую Метагалактику.

— Неужели мы прожили по миллиону лет?

Лида счастливо смеется. В ее глазах стоят слезы. Она отбрасывает непослушные золотые волосы.

— Когда ты вывел меня из Пантеона Бессмертия и я увидела людей, прекрасных, сильных, радостных... необыкновенный Голубой Шар, висящий над крышей Пантеона... трехметровых гигантов-метагалактиан, — я подумала, что все это галлюцинация, чудесный сон. И потом этот памятник с вашими портретами и надпись, говорящая о том, что Земле идет второй миллион лет цивилизации! Как долго тебя не было!

В который уж раз я снова рассказываю ей о нашем путешествии к центру Галактики, о далекой Гриаде, о гигантах.

Мы сидим, обнявшись, и долго молчим. Чудесный свежий ветерок искусственной атмосферы Голубого Шара обвевает наши разгоряченные лица.

Чуть смущаясь и делая вид, что он нас не замечает, поодаль стоит милый старикан Самойлов. Он бросает корм рыбам, плавающим в бассейне; мы находимся в огромном зале-парке Голубого Шара, где есть все: искусственный водоем, цветы и деревья, необычайные птицы, голосисто распевающие свои вечные песни.

Петр Михайлович, вероятно, доволен. Когда земляне расшифровали его микрофильмы и записи, сделанные на Гриаде и в библиотеке метагалактиан, академику было устроено грандиозное чествование в Городе Знания, на которое собрались все ученые Земли. Новая физическая теория, основанная на высочайших достижениях метагалактиан, словно прожектор, осветила наиболее запутанные вопросы земной физики, сразу передвинула ее на новую ступень развития. Были разрешены многие сложнейшие вопросы познания, остававшиеся загадкой даже для тысячевековой земной науки. Неоценимую помощь оказали земным ученым и метагалактиане.

Так встреча собратьев по разуму, состоявшаяся благодаря изумительному стечению обстоятельств, заложила фундамент грядущего сотрудничества двух неизмеримо удаленных миров.

По решению Научного Совета Земли, мы снова отправились с Самойловым в Космос. С нами полетела целая экспедиция ученых из Города Знания. Вместе с Уо мы должны достичь другой Метагалактики, познать новые удивительные свойства материи, качественно новые пространства-времена, научиться двигаться по «тоннелю Син», который дает возможность преодолевать сотни миллиардов световых лет за ничтожные промежутки времени. А потом мы вернемся на родину, чтобы вновь передать накопленные знания новым поколениям земных ученых и ускорить на десятки миллионов лет окончательную победу над бесконечной Вселенной.

И мы эту задачу выполним во имя счастья и прогресса трудового человечества!

Петр Михайлович, упорно не замечая нас, перестает кормить рыбешек, подходит к пульту, вделанному в стену беседки из серебристого вещества, и включает экран обзора. На нем приветливо горят близкие и далекие звезды, серебрятся облака Млечного Пути, в которых где-то ближе к Змееносцу плывет в пространстве Гриада — планета освобожденных братьев по разуму.

Голубой Шар, набирая скорость, покидает пределы Солнечной системы. Перед нами лежит дорога в Бесконечность...