После нескольких месяцев, проведенных в упорных занятиях, мой наставник Эрауэк в один прекрасный день заявил мне, что ему необходимо поближе познакомиться с характером существ, населяющих мою планету.

— Друг Ох (так прозвали меня муравьи, во время моей болезни слышавшие от меня только одни стоны), — сказало мудрое насекомое, — насколько мы понимаем, вы были посланы на нашу планету собрать сведения о ее обитателях. Вы получили обстоятельные сведения по интересующему вас вопросу. Теперь расскажите нам о жителях Астрана (Земли). Мы, в свою очередь, дадим вам все разъяснения, какие вы от нас попросите. Из вашего поведения мы заключили, что вы обладаете некоторым разумом, хотя многие из ваших действий нам еще непонятны. Мы радуемся случаю получить от уроженца Астрана сведения о его планете. Дело в том, что ни один из обитателей Ламмуля (Венеры), Рискока (Меркурия) и Санкана (Юпитера) не смог добраться до нашей планеты, и мы не знаем, наделены ли эти существа разумом. Скажите же нам, что представляете собою вы, люди Астрана? — Таков был смысл речи Эрауэка. Само собою разумеется, я обещал удовлетворить его любопытство. Однако, прежде чем приступить к своему повествованию, я, в свою очередь, попросил наставника ответить на несколько вопросов, намекнув ему, что он, в качестве хозяина, должен был открыть нашу дискуссию.

Муравей-гигант охотно согласился на мою просьбу. Я рассказал ему о своих похождениях на Марсе; об ужасах, пережитых мною на диких холмах и в необозримой пустыне, о фантастических чудовищах и странных созданиях, населяющих эти местности. С особенным любопытством спросил я Эрауэка про двуглавого циклопа, скелет которого обнаружил в горном цирке. Эрауэк ответил, что муравьи (обращаю внимание читателя на то, что он никогда не говорил от первого лица) не имеют точных сведений о такого рода созданиях; однако, если верить древней истории, на Марсе существовали такого рода чудовища в доисторические времена.

Далее я спросил Эрауэка о муравьиной религии. Меня крайне интересовало, какое представление о божестве имели эти насекомые.

— Много-много лет тому назад, — сказал Эрауэк, — в эпоху, когда мы переживали свое младенчество, мы верили в существование некоего Великого Муравья (буквально — «высшая порода»); однако с течением времени мы убедились, что во вселенной не заметно следов деятельности этого верховного создания, что мы являемся полноправными и единственными хозяевами космоса. Тогда мы издали декрет об упразднении этого Великого Муравья, и наука заменила у нас религию.

— Каково же ваше государственное устройство? — спросил я. Муравей, казалось, был весьма удивлен этим вопросом. Я постарался сделать свою мысль более понятной ему.

— У нас, — сказал я, — некоторые люди облекаются властью, и на них возлагаются обязанности вести общественные дела.

Муравей поглядел на меня с видом крайнего изумления.

— Благосостояние всех муравьев, — сказал он, наконец, — естественно, является предметом заботы каждого из них. Каждый муравей работает и, следовательно, управляет сам собой.

— Ну, а война? — спросил я. — Как же вы поступаете в случае войны?

— Война? — повторил Эрауэк. — Я не понимаю этого слова! Судя по оттенку смущения, прозвучавшему в мысленных речах моего наставника, он действительно меня не понимал.

— Впрочем, — заговорил он через несколько мгновений, — мне кажется, я догадываюсь, о чем вы говорите. Древняя история, повествующая о постепенном развитии культуры на нашей планете (буквально: о развитии муравьев; дело в том, что эта порода существ инстинктивно считала себя единственной носительницей культуры во вселенной, и потому на их языке понятия «культура» и «муравей» были тождественны) передает, что некогда наши предки вели войны между собой.

— Война за свободу и цивилизацию, — вырвалось у меня при этих словах наставника.

— Простите, — спокойно возразил Эрауэк, — войны велись исключительно ради чьих-либо собственнических интересов.

— Вы обнаруживаете, — заявил я, — откровенность, которой совершенно лишены наши земные дипломаты. Наши войны, — продолжал я, — всегда ведутся во имя высоких моральных лозунгов, по крайней мере, так заявляют наши газеты.

Было совершенно очевидно, что муравей меня не понял.

— Последнюю войну наши предки вели, — сказал он, — чтобы свергнуть господство класса эксплуататоров. Это предприятие было столь же необходимо, как и прорытие каналов.

Признаюсь, я невольно улыбнулся простоте насекомого.

— Однако, — сказал я, — каналы могли возникнуть только в результате вашей борьбы за освобождение; следовательно, вы боролись за цивилизацию, а также во имя блага вашего потомства.

— Наши предки, — возразил Эрауэк (обнаруживая в тоне некоторые признаки нетерпения), — боролись исключительно за свое существование; они и не мечтали о каналах; необходимость в последних явилась много тысячелетий спустя, когда изменились климатические и геологические условия планеты. Какой смысл в том, чтобы приписывать нашим предкам побуждения, которых у них никогда не было?

Признаюсь, наивный реализм этих изумительных насекомых произвел на меня сильное впечатление. Казалось, они не имели никакого представления о лжи и обмане. Я невольно подумал, что история человечества сразу бы получила совершенно иной оборот, и распутались бы многие политические сложности, если бы наши земные дипломаты действовали с откровенностью марсиан-муравьев. Если бы произошла такая чудесная перемена в характере людей, — продолжал я свои рассуждения, — то войны, которые теперь ведутся капиталистическими странами ради наживы, велись бы точно так же, как проводятся отдельными капиталистами коммерческие операции. Сразу прекратилась бы вся трескучая болтовня о цивилизации и свободе наций, подобно обманчивому фейерверку погасли бы наши идеалы, которым, в сущности говоря, никто теперь не верит. Однако меня интересовал вопрос о том, каким образом муравьи упразднили войну, и я спросил Эрауэка:

— Что же случилось во время следующей войны?

— Прошу прощения, — возразило насекомое. — Никакой следующей войны у нас не было.

— Я вижу, — заметил я иронически, — что вы вели войну за прекращение войн.

— Я вас не понимаю, — сказал муравей-гигант.

— Простите, — сказал я. — Я невольно употребил в разговоре с вами фразу, которую любят твердить утомленные войной народы Земли. Они всякий раз внушают себе, что война, которую они ведут, будет последней, и эта мысль дает им некоторое удовлетворение. Однако мне хотелось бы знать, почему на Марсе больше не было войн? Вас, наверное, удивит, если вы узнаете, что у нас на Земле вашей планете дано имя бога войны?

Муравей поглядел на меня с таким видом, словно сомневался в моем рассудке, и сказал:

— У нас больше не было войн, потому что больше не существовало эксплуататоров. Пожалуй, вы правы, то была война за прекращение войн, так как противник наш был уничтожен. Наши предки, конечно, знали, что они делали.

— У нас на Земле, — сказал я с саркастической усмешкой, — все разделяют ваше мнение, но разница в том, что никто не решается это высказывать вслух, так как такую откровенность сочли бы у нас варварством. Меня глубоко изумляет искренность ваших слов.

— Ах! — произнес Эрауэк, видимо сильно изумленный, — так, значит, у вас тоже есть свои хела-хела?

— Мы называем их обезьянами, — отвечал я. — В самом деле они сильно напоминают ваших «хела-хела».

— В таком случае, вы должны находиться с ними в родстве? — сказал муравей. — Простите меня, друг Ох, но справедливость требует признать, что в вашем внешнем облике имеется значительное сходство с обликом «хела-хела». Более того, признаюсь, я несколько раз обнаруживал в вашей психике черты несомненного сходства с примитивной психикой этих созданий.

Затем я коснулся политики.

— У нас на Земле с некоторых пор почти повсеместно установился демократический образ правления. Это, значит, что народ сам управляет собой.

— Однако, — возразил муравей, — не является ли такое положение вещей вредным для хода общественных дел, а также для каждого человека в отдельности? Разве каждый из вас способен решать государственные вопросы?

— Само собой разумеется, — отвечал я, — далеко не всякий у нас занят государственными делами. Народ выбирает своих представителей в парламент.

— А что делают там эти представители? — спросил муравей.

— Они выносят, — отвечал я, — различные постановления общегосударственного значения, обсуждению которых посвящают долгие часы.

— Вы очень похожи на прежних властителей-эксплуататоров. Последние годны были только на то, чтобы шуметь. Ваш парламент, по всей вероятности, немногим отличается от собрания бывших наших эксплуататоров. Однако, что же делают ваши болтуны?

— Как «что»? — сказал я. — Они говорят. За это им платят.

Усики насекомого задвигались по всем направлениям.

— Всякому очевидно, — сказал он наконец — что вы лишены разума. Подумать только: ваши правители заняты исключительно раскрыванием и закрыванием ртов! Как будто для того, чтобы управлять, достаточно уметь показывать зубы. Однако, какими знаниями располагают ваши правители?

— Сплошь да рядом, — отвечал я, — они решительно ничего не знают, однако все они прекрасно умеют говорить.

— Я знаю, — сказал Эрауэк, — что вас удивляет, каким широким распространением пользуется у нас музыка. По правде сказать, мы являемся по сравнению с вами счастливцами: мы наслаждаемся прекрасными мелодиями, в то время, как вы принуждены слушать резкие гортанные звуки, в таком изобилии срывающиеся с ваших губ. Поистине достойно удивления, как вы можете выносить такие дисгармоничные звуки!

— Однако теперь, друг Ох, — заметил Эрауэк, после непродолжительного молчания, — разрешите мне, как представителю муравьев, задать вам несколько вопросов об Астране.

Я дал свое согласие, хотя и не совсем охотно, так как сильно опасался, что этим насекомым покажутся далеко не по вкусу наши общественные учреждения и законы, в особенности же институт частной собственности. Недовольство муравьев людьми, естественно, могло неблагополучно отозваться на моей участи.

— Из ваших слов я понял, — снова заговорило насекомое, — что вы до сих пор еще ведете войны. Однако, кто ваши враги?

— Дело в том, — отвечал я, — что мы стоим на неизмеримо более низкой ступени развития, чем вы. Люди Земли до сих пор еще разделяются на множество вечно враждующих между собой племен.

При этих словах насекомое невольно отшатнулось от меня, и его усики негодующе зашевелились. Прошло несколько минут, прежде чем наставник собрался с мыслями и возобновил прерванный разговор.

— Вы ведете войну друг с другом? — слова насекомого полились быстрым потоком. — Но ведь это же крайняя степень варварства! В таком случае вы не что иное, как животные, как «хела-хела»?

Муравей остановился, задыхаясь от негодования, вынул свои таблицы и стал чертить на них что-то. Затем он протянул мне лист. Я увидел изображение человека, похожего на меня, а под ним следующую формулу: 2X2=5.

В то время я не понял значения этой таинственной формулы, однако впоследствии узнал, что она имела у насекомых символическое значение: ее прилагали ко всем некультурным существам.

Когда гигантский муравей обратился вслед за тем ко мне, я почувствовал странную перемену в его тоне: он явно давал мне понять, что считает меня низшим существом. Я стал горько упрекать себя за неосмотрительную болтовню, уронившую меня в глазах насекомого.

— Вы говорите, — продолжал Эрауэк, — что представители вашей породы ведут между собой войны. Какие же причины вызывают вашу взаимную вражду? Астран большая планета, и нам прекрасно известно, что вода имеется на ней в изобилии. Разве у вас не хватает на всех воды?

— Воды у нас достаточно, — сказал я. — Но беда в том, что одни племена хотя сделаться богаче других.

— Значит, тот, кто убивает других, становится от этого богатым?

— Нет, — сказал я, — огромные массы народа не получают никакой пользы от этих войн.

— В таком случае, почему же они ведут войны? — с любопытством спросил Эрауэк.

— Для того, чтобы увеличить доходы богачей, — ответил я. — Дело в том, что у нас до сих пор господствует частная собственность.

При этих словах Эрауэк поглядел на меня с таким ошеломленным видом, что я не смог удержать улыбку. Не раньше чем через несколько минут насекомое пришло в себя и было в состоянии продолжать беседу. Я изо всех сил старался сделать свою мысль ему понятной. Уловив, в конце концов, смысл моих слов, наставник сказал:

— Я полагал, что вы выше всего оплачиваете труд ваших музыкантов и математиков для того, чтобы они наилучшим образом выполняли свое назначение.

— Ничего подобного, — отвечал я. — Умственный труд у нас очень низко ценится! Что касается людей состоятельных, они могут совсем не работать. В самом деле, у нас наблюдается такого рода явление, что чем богаче человек, тем он ленивей.

Эрауэк, казалось, был весьма озадачен моим сообщением.

— А что делают у вас люди, не имеющие собственности? — спросил он.

— Им остается работать на собственников или умирать с голода, — отвечал я. — Вычислено, что в среднем на одного миллионера приходится тысяча бедняков. Миллионер, — пояснил я, — это человек, обладающий такими средствами, на которые могли бы прожить всю свою жизнь несколько десятков людей.

Я решил, что проще дать насекомому такого рода конкретное представление о миллионе, чем объяснять ему значение денег и всей экономической системы нашей планеты. Признаюсь, я был весьма встревожен резким изменением, происшедшим в общении насекомого со мной, последнее выказывало мне явную холодность и пренебрежительность.

— Насколько я понимаю, — сказал муравей, — собственность не имеет у вас подлинного социального значения. Однако нам интересно было бы знать, что происходит с имуществом, когда его владелец умирает.

— Оно переходит к его наследнику, — отвечал я неохотно, предвидя, что мои слова вызовут новое негодование насекомого.

При этой фразе Эрауэк чуть не подпрыгнул на месте. Мне казалось, что его вот-вот хватит удар.

— Я никак не могу понять одного, — заявил Эрауэк. — Планета Астран, как это давно определили наши астрономы, имеет совершенно определенную величину, которая остается неизменной. Следовательно, она должна обладать ограниченным запасом естественных богатств. Если известное число людей, охваченных страстью к наживе, занято накоплением богатств, то, вероятно, огромное большинство жителей Астрана должно быть лишено средств к существованию? Возможно впрочем, — прибавил муравей, — что богачи поддерживают остальных людей?

— Они ничуть не озабочены судьбой бедняков, — отвечал я. — Чем богаче человек, тем меньше он думает о других. Исключительные заботы этих людей о себе часто являются причиной их обогащения, — прибавил я.

Несколько минут Эрауэк сосредоточенно о чем-то думал. Следующий его вопрос меня весьма удивил.

— Я полагаю, — сказал он, — что если у вас на Астране люди, составляющие меньшинство, ничего или почти ничего не делают и обладают колоссальной собственностью, огромная масса людей должна умирать с голода?

— Так оно и есть, — отвечал я. — Они должны работать на богатых под угрозой голодной смерти.

— Значит, большинство людей Земли лишено собственности и работает на меньшинство, которое имеет огромные излишки средств и ничего не делает? — сказал муравей.

— Вы дали совершенно точную характеристику взаимоотношений, существующих у нас между богачами и бедняками, — отвечал я, изумляясь проницательности насекомого. — Некоторые из наших философов приходили к выводам, аналогичным вашим.

— Значит, — продолжал Эрауэк, — люди Земли работают не для того, чтобы сделать общество счастливым, но с единственной целью дать нажиться немногим счастливцам? А эти некоторые, вероятно, бессмысленно истребляют плоды их трудов, вызывая тем самым оскудение естественных богатств планеты?

— Именно так, — отвечал я. — Нередко богачи безрассудно растрачивают свои богатства, стараясь поразить мир роскошью.

Помолчав с минуту, Эрауэк спросил раздраженным тоном:

— Неужели же вы никогда не убиваете этих людей?

— Убивать их? — воскликнул я в крайнем изумлении. — Но за что?

— Всякому ясно, — отвечал муравей, — что все эти паразиты должны быть уничтожены, как уничтожены они были у нас. Фактом их уничтожения вы спасаете тысячи людей, умирающих с голода в непосильном труде. Если вы обладаете хоть каплей разума, вы должны будете признать, что общество в целом бесконечно ценнее каждого из составляющих его индивидов. Всякий согласится, что гибель одного существа предпочтительнее гибели многих.

— Жизнь считается у нас священной, — сказал я не совсем уверенным тоном, понимая всю правдивость замечания муравья.

— Очевидно, для вас священна только жизнь богачей, — возразило насекомое. — Однако довольно. Из ваших сообщений я вижу, что вы, люди Земли, ничем не отличаетесь от скота, от обезьян. Я полагаю, что «хела-хела» даже лучше вас, ибо вы обладаете разумом, сознаете бессмысленность и чудовищность своих поступков и тем не менее не желаете изменить свое поведение. Ваши предыдущие замечания давали мне основание предположить, что вы, подобно нам, чтите выше всего науку и искусство. Теперь же я вижу, что вы не больше, как животные, обладающие всеми пороками «хела-хела», а также и многими другими, им неведомыми.

Затем наставник приказал мне рассказать, как происходила эволюция человека на Земле, и сообщить в общих чертах о ходе мировой истории. Особенно интересовало муравья развитие наших общественных форм. Я принужден был подчиниться приказанию насекомого и дал ему, в кратких чертах, исчерпывающую картину эволюции человечества. Приступив к своему рассказу, я намеревался лишь мимоходом коснуться некоторых сторон нашей культуры, которые, очевидно, не должны были понравиться насекомому. Однако, к своему удивлению, я был принужден самым подробным образом остановиться именно на тех фактах, которые собирался обойти молчанием. Очевидно, я бессознательно исполнял мысленное приказание насекомого. Муравей выслушал меня в молчании, то и дело делая заметки на своих листах. Когда я кончил свое повествование, он вышел из комнаты, не сказав ни слова. В тот же день я был переведен в другое, гораздо менее комфортабельное помещение и очутился в строгом заключении. В такой мрачной обстановке я провел несколько недель, совершенно изолированный от внешнего мира, терзаясь беспокойством о своей судьбе. Было очевидно, что мои сообщения глубоко оскорбили этих высокомерных насекомых, и я имел все основания ожидать самого худшего.

Спустя некоторое время ко мне вторично явился Эрауэк. Войдя в камеру, он сообщил мне, что составил по поручению своего правительства отчет о положении дел на Астране и хотел бы, чтобы я удостоверил правдивость приводимых им сведений. Вскоре двумя его товарищами принесена была огромная папка — отчет о нашей планете. В тот момент, когда два муравья входили в камеру, он сообщил мне, что муравьи в настоящее время заняты обсуждением вопроса о том, как со мной поступить; причем одна партия настаивает, чтобы я был сохранен в музее на пользу науки, а другая, отождествляющая меня с «хела-хела», требует, чтобы меня либо подвергли вивисекции в лабораториях, либо изгнали в пустыню, как преступника, убийцу муравья. Официальное решение будет вынесено по заслушании отчета Эрауэка. Оказывается, он получил от правительства задание подвергнуть меня самому разностороннему исследованию с целью выяснения степени моей разумности.

Зная, что от отчета Эрауэка зависит моя судьба, я приступил к чтению с живейшим интересом. Признаюсь, я почувствовал болезненное сжимание сердца, все усиливавшееся по мере чтения документа. Увы, отчет муравья освещал человеческую породу далеко не с благоприятных сторон, хотя, должен признаться, высказываемые в нем суждения не были лишены последовательности и логики. Впрочем, мне от этого было не легче, так как перспектива быть подвергнутым вивисекции или изгнанным в пустыню неизменно стояла передо мной. Казалось, после такого отчета меня могло ожидать только самое ужасное. Я перевел для себя этот замечательный документ, стараясь, по возможности, сохранить аромат подлинника. Должен сказать, что некоторые выражения Эрауэка оказались совершенно непереводимыми. Отчет Эрауэка лишний раз подтвердил мне исключительную проницательность и глубокомысленность муравьев. Проводимые в нем идеи были выражены чрезвычайно просто и обладали непреложностью геометрической аксиомы. Итак, предлагаю вниманию читателя этот исключительный в своем роде документ. Там, где мне не удавалось перевести выражение насекомого буквально, я пытался передать его содержание в скобках.

«Эрауэк, государственный астроном, предлагает вниманию правителей отчет, составленный им на основании продолжительных наблюдений над животным, уроженцем Астрана, названным «Охом» по издаваемым им звукам. Наблюдатель вел продолжительные разговоры с упомянутым животным, которое было обучено культурному языку (то есть языку муравьев). Первоначально же оно говорило подобно «хела-хела», открывая и закрывая свой рот. С какой целью оно так поступало, остается невыясненным, так как содержимое рта животного еще отвратительнее, чем его внешний облик.

Наблюдатель пришел к заключению, что наблюдаемое животное действительно происходит с Астрана и что полученные от него сведения можно считать достоверными; конечно, при оценке его сообщений приходится учитывать многочисленные предрассудки, во власти которых оно находится. Итак, мы можем считать, что получили заслуживающие доверия и сравнительно точные сведения о планете Астран. Те из нас, которые смотрят на Астран, как на источник воды для нашей планеты (намек на проекты перевозки воды с Земли на Марс), принуждены будут пересмотреть свои планы, приняв во внимание совершенно невероятные формы общественной жизни, господствующие на этой столь невинной с виду планете.

В первой части доклада мы обрисуем в общих чертах личность Оха; во второй части — дадим картину развития жизни на Астране; в третьей части — изобразим современное положение вещей на этой планете.

Автор считает долгом предупредить правителей, что его отчет составлен целиком на основании рассказов упомянутого животного. Поэтому за факты, кажущиеся невероятными, он не отвечает.

Нам стоило порою огромных трудов уловить смысл хаотических речей животного. Если бы Ох не проявлял время от времени слабых проблесков разума, его можно было бы причислить к категории бессмысленных созданий.

Рассказывая о положении дел на своей планете, животное обнаруживало явное смущение и по-видимому стремилось несколько приукрасить ужасную правду. Все суждения этого создания доказывают, что оно весьма поверхностно знакомо с логикой.

Тем не менее справедливость требует признать, что уроженец Астрана не лишен разума. Дело в том, что ему известен священный символ (2 X 2=4), он обладает также элементарными сведениями по математике. Кроме того, он сравнительно быстро научился разговаривать на нашем языке. По-видимому, он и раньше имел некоторое представление о телепатии, но весьма редко к ней сознательно прибегал. Во всяком случае, он стоит значительно выше «хела-хела», хотя по конструкции своего тела и напоминает их. Он утверждает, что прибыл на нашу планету на летательном аппарате, который впоследствии был у него похищен одним из гигантских гадов, населяющих наши пустыни. По нашему мнению, необходимо предпринять поиски этой машины, чтобы удостовериться в истинности слов животного. Ох утверждает, сопровождая свои слова рисунками и чертежами, что достиг нашей планеты, воспользовавшись притяжением великой кометы Канфру (Филиппса), за которой он и следовал на своей машине. Он имеет довольно точное представление о проделанном кометой пути и вообще обнаруживает некоторые знания по астрономии. Причиной, побудившей Оха покинуть Астран, было стремление побывать на нашей высококультурной планете. Такого рода желание, конечно, похвально и доказывает, что дикарь обладает врожденным тяготением к культуре.

Считаем долгом также сообщить, что животное, по его словам, принадлежит к господствующей на планете породе существ. Самый факт господства на Астране подобного рода грубых дикарей доказывает, какую примитивную стадию развития переживает эта планета. Ох утверждает, будто на Астране существует особая порода муравьев, отличающаяся маленькими размерами и живущая под землей. Последнее утверждение Оха настолько невероятно, что заставляет нас усомниться в правдивости всех прочих его сообщений. Невозможно допустить, чтобы на Астране могли существовать муравьи, стоящие по своему развитию ниже этих грубых дикарей. Считая Оха типичным представителем его породы, мы констатируем факт некоторого сходства между человеком Астрана и «хела-хела». Впрочем, Ох не так волосат, как «хела-хела», и значительно слабее последних. Подобно «хела-хела», пытаясь выразить свои мысли, он издает ртом странный протяжный рев, впрочем, следует заметить, что издаваемые им звуки не так оглушительны, как вой «хела-хела», хотя и не менее неприятны для слуха. Каждую свою мысль дикарь сопровождает этим бессмысленным ревом. Такой отвратительный способ выражения мысли лишний раз подтверждает некультурность жителей Астрана.

Докладчик должен сказать, что ему удалось несколько раз обнаружить в звуках, издаваемых животным, слабое подобие гармонии. Он утверждает, что существа его породы занимаются музыкой. Трудно, однако, ожидать встретить подлинную музыку у существ, речь которых столь дисгармонична. Докладчик признается, что ему стоило немалых усилий воли заставить себя выслушивать несносное рычание животного и проникать в смысл этих звуков.

Из характерных черт, присущих этому созданию, отметим прежде всего следующее. Когда оно чем-нибудь особенно довольно, его рев становится прерывистым, тем самым совершенно невыносимым для слуха. Вместе с тем все черты его и без того безобразного лица причудливо искривляются, и оно становится настолько отталкивающим, что у автора не хватает красок для описания такого уродства. Эти странные звуки и судороги лица он называет смехом. По-видимому, все обитатели планеты от природы подвержены припадкам этой необъяснимой болезни. Следует отметить чрезвычайно слабую сознательность, присущую этой породе. Вероятно, вследствие своей малокультурности, эти существа постоянно испытывают страх. По-видимому, они сознают окружающие их опасности, предотвратить которые они не в силах. Этих дикарей настолько радует самый процесс жизни, что они, забывая свой страх, то и дело начинают издавать вышеупомянутые бессмысленные звуки. Ох обладает большой прожорливостью и говорит, что представители его породы питаются трупами животных. Последнее обстоятельство объясняет сходство человека с другими животными. Ох утверждает, что представители его породы убивают своих врагов во имя торжества цивилизации. Такого рода психология должна рассматриваться как примитивная. Однако мы должны признать, что по сравнению с нашими обезьянами обитатели Земли занимают более высокую ступень развития. Ох обладает также небольшим прибором для наблюдения светил; однако этот инструмент далеко не соответствует своему назначению и с научной точки зрения не представляет никакой ценности.

Описав в общих чертах животное, приступим к краткому изложению истории Астрана. Астран — сравнительно молодая планета, большую часть ее поверхности занимает вода. Последняя особенность делает упомянутую планету подходящей для проведения в жизнь имеющегося плана о доставке с Астрана к нам воды. Некогда планета Астран была населена чудовищами, подобными тем, которых до сих пор существуют в наших пустынях. Оказывается, люди (так называют себя обитатели Астрана) в свое время чрезвычайно боялись упомянутых чудовищ. Конечно, нам представляется непонятным, каким образом бессмысленные гиганты могут внушать страх. Чудовища эти назывались динозаврами. Ох сообщил, сопровождая свою мысль характерными для него дисгармоничными звуками и судорожными гримасами лица что первобытные гиганты были вегетарианцами.

С течением времени на Астране появился человек. Это создание обязано своей победой над остальными обитателями Земли прежде всего тому обстоятельству, что не встречало культурных соперников. В истории человечества мы то и дело встречаем факты, доказывающие крайнюю степень варварства этих существ и очень редко находим проявление истинного разума. Человек создал идеальный образ самого себя, поместил его на небе и стал ему поклоняться. Это называется у них религией. Далее человек уничтожает представителей всех существующих на Астране пород, в том числе и своей собственной и считает при этом себя носителем культуры. Эти отвратительные животные убивают всякого, кто проповедует жизнь, согласную с разумом. Впоследствии же они воздвигают статуи в честь этих своих жертв. Это они называют любовью к познанию. Люди совершенно не думают один о другом. Они чрезвычайно беззаботно относятся к будущему своей породы и почитают тех из своих соплеменников, которые причинили вред наибольшему числу себе подобных, т. е. богачей.

В последнем разделе своего доклада мы попытаемся охарактеризовать общественные институты, существующие у этих животных. Институты эти покажутся несомненно необычайными и абсурдными всякому здравомыслящему созданию; они возвели абсурд в принцип, если вообще позволительно употребить подобный парадокс.

По словам Оха, представители его породы образуют племена, пребывающие в состоянии постоянной взаимной вражды. Мудрая природа, в наказание за нарушение этими созданиями непреложных законов разума, наделила их манией самоистребления. Войны, которые ведут эти животные между собою, вытекают из крайней неразумности их общественного устройства. Нечего говорить, что для нас, как для существ культурных, подобное поведение жителей Астрана служит наилучшим доказательством их варварства. Трудно даже прилагать термин «социальное устройство» к хаосу, господствующему в жизни этих существ, которые могут быть в полном смысле слова названы антисоциальными. Однако все совершенные ими безумия подчинены какой-то своеобразной извращенной логике. Несомненно, все поведение этих человекообезьян доказывает, что они подвержены каким-то ужасным коллективным психическим заболеваниям.

Как это ни кажется невероятным, однако у дикарей Астрана собственность играет колоссальную роль и приобретается она исключительно в результате насилия. Таким образом собственник не связан с обществом никакими обязательствами; он избавлен также от необходимости работать. Работа считается у этих дикарей чем-то унизительным. Огромные массы этих дикарей совершенно лишены собственности, и им внушают, что их долг — трудиться. Люди Астрана называют свою собственность «деньгами», и единственной целью их жизни является приобретение последних. У них существует также совершенно противоестественный и абсурдный обычай, который они называют «наследованием». Дело в том, что по смерти данного собственника деньги последнего почему-то переходят к его потомству. Коротко говоря, у этих жалких созданий последний негодяй, выродок в физическом и умственном отношениях пользуется всеобщим уважением, если только он имеет деньги; в то же самое время самые талантливые и самоотверженные труженики науки принуждены у них умирать с голода. Нам, как существам истинно культурным, трудно понять психологию таких примитивных созданий. Достаточно сказать, что эта разновидность «хела-хела» считает эгоизм высшим достоинством. На первом плане у них стоят интересы индивидуума, которым приносятся в жертву интересы всей породы. И такого рода положение вещей считается на Астране нормальным и естественным. Какое разумное создание станет ставить единицу выше коллектива? Все понятия у этих созданий перевернуты и извращены в корне. Из ложности основных принципов, положенных в основу их общественной жизни, вытекает целый ряд самых чудовищных и бессмысленных следствий. На Астране ненавидят труд, работают не для общего блага, а ради личной наживы. Бедняки завидуют богачам: последнее печальное явление оказывается неизбежным результатом абсурдности основных принципов социальной жизни. Кроме того, на Астране производится гораздо больше работы, чем это необходимо для удовлетворения насущных потребностей всех его обитателей. Богачи оказываются у них также обладателями и политической власти. Эти бездельники являются естественными врагами своего племени, так как в их интересах всеми способами понижать уровень общественного благосостояния. В целях своей наживы они затевают войны между племенами и заставляют бедняков убивать друг друга. В своем чудовищном лицемерии они маскируют благородными торжественными лозунгами свои хищнические побуждения. Они стремятся подействовать на известного рода примитивные чувства, существующие у земных «хела-хела». Коротко говоря, эти варвары извратили в самом корне естественный порядок вещей, принося священные интересы породы в жертву узким и эгоистическим интересам отдельной особи.

Однако, невзирая на все вышеуказанное, приходится признать, что дети Астрана не лишены проблесков разума.

Необходимо упомянуть также о следующем факте, доказывающем невежество людей Астрана в области позитивных наук. Этим существам неизвестна наука об улучшении породы (евгеника)... если даже они и обладают некоторыми зачатками этой доктрины, то далеки от применения ее к жизни.

Однако людьми Астрана в их нежелании прекратить рождаемость руководит вполне сознательное, хотя и абсурдное, побуждение: дело в том, что, по словам Оха, они, отказываясь дать жизнь себе подобным, боятся оскорбить Великого Небесного Старца. Они утверждают, что последний горячо любит их породу и не желает, чтобы она уменьшалась в своем числе.. Всякому, конечно, ясно, что в данном случае дикари приписывают свои собственные побуждения воображаемому существу, являющемуся их верным отражением. Свои предрассудки они возвели в абсолютное. Большинство из них почитает человека, сошедшего, по их словам, с неба ради блага всех пород людей Земли. Характерно, что дикари сперва убили этого человека, а затем начали воздавать ему божеские почести. Вероятно, они желали поскорее избавиться от его поучений и отослать его на небо, откуда он к ним пришел. Религия людей имеет своих служителей, жрецов, которые, получая в молодости свой сан, дают обет, что никогда не изменят своего отношения к Великому Небесному Старцу, т. е. другими словами, они добровольно отказываются от дальнейшего умственного развития. У людей Астрана существует также так называемое «воспитание», которое состоит в том, что они обучают подрастающее поколение делать известные вещи, противные его природе, и ограничивают его в проявлении естественных склонностей.

Таковы, в общих чертах, сведения об Астране, полученные нами от прибывшего на Айзоту (Марс) животного. Приходится признать, что вышеупомянутые создания нельзя считать обычными обезьянами ввиду присущего им зачаточного разума. Однако они употребляют разум во зло и настолько извратили свою природу, что их, строго говоря, нельзя отнести ни к животным, ни к культурным созданиям. Они обладают всеми пороками, порождаемыми цивилизацией, и всеми примитивными свойствами дикаря. Несомненно, само существование подобных созданий является оскорблением великой матери-природы, в планы которой никогда не входило порождение существ столь зловредных и извращенных».

Таков был доклад муравья Эрауэка.

Первым моим побуждением по прочтении необыкновенного доклада насекомого было навести критику по целому ряду пунктов. Однако я счел более благоразумным воздержаться от высказывания своего искреннего мнения, так как опасался впасть в немилость муравья. Поэтому я ограничился заявлением, что доклад в основном представляется мне соответствующим действительности, хотя до известной степени и шаржирует положение вещей на Земле. Волей-неволей мне пришлось согласиться с критикой наших общественных учреждений. По правде сказать, я никогда не сочувствовал этим последним. Я попытался, однако, смягчить резкие отзывы муравья о Земле, сказав, что многие особенности нашего общественного устройства, так беспощадно им заклейменные, являются на Земле предметом ненависти и нападок со стороны наиболее передовых мыслителей. Желая вызвать участие муравья, я охарактеризовал ему в общих чертах современные доктрины социализма. Казалось, мое последнее сообщение несколько удовлетворило ученое насекомое, которое обещало мне высказаться на общем совещании в мою пользу. Оно прибавило, что без его личной защиты мало шансов рассчитывать на благоприятное для меня постановление совета муравьев.

Само собой разумеется, я ожидал с тревогой и нетерпением решения о себе. У меня были достаточные основания опасаться смертного приговора. Обращение со мной приставленных ко мне муравьев доказывало, что они считают меня низшим существом, и даже более того — преступником, заслуживающим сурового наказания. Все это время меня содержали под строгим надзором. Предоставленный самому себе, я предавался мрачным размышлениям об ожидающей меня судьбе. Какой пощады мог я ждать со стороны насекомых? Для них я был варваром-чужеземцем, дерзко проникнувшим в их город и убившим безобидного муравья — их брата. Разве мы, люди Земли, оказали бы милосердие подобному субъекту? Я вспомнил о том, как безжалостно застрелил самку первого встреченного мною «хела-хела». Сознание нависшей надо мной неминуемой ужасной смерти заставило меня задуматься над собственными поступками и понять их бессмысленность и жестокость.

Очутившись сам в положении жертвы, я невольно испытывал острую жалость к своим прежним жертвам. Во всяком случае, я надеялся встретить быструю смерть в какой-нибудь лаборатории насекомых и избежать ужасов вивисекции. У меня были, конечно, основания предположить, что эти безжалостные животные довели искусство нанесения боли до высокого развития. Мне вовсе не хотелось проверить на своей шкуре справедливость утверждения Хезерингтона о том, будто муравьи применяют к своим жертвам самые дьявольские пытки. Я принял решение предотвратить самоубийством голодную смерть в случае, если бы меня изгнали в пустыню.

Прошло около двух недель, и ко мне снова явился Эрауэк. Я обрадовался его появлению; однако муравей вел себя крайне сдержанно и подал мне знак следовать за ним. Мы молча пошли по нескончаемым подземным коридорам, соединяющим дортуары муравьев. Вскоре до меня долетел шум, производимый какими-то машинами. Еще немного, и мы очутились в обширном здании, служившем, по всей вероятности, мастерской. Муравьи достигли высокого искусства в машиностроении, создавая великолепные летательные аппараты, а также подводные лодки для прочистки каналов. Однако Эрауэк прошел по гигантской мастерской, не оглядываясь по сторонам, погруженный в какие-то глубокие размышления. Я следовал за ним с замирающим сердцем. Пройдя по целому ряду коридоров, мы очутились, наконец, в небольшой комнате. Здесь Эрауэк остановился. Я вопросительно взглянул на него, ожидая услышать приговор. Однако он вместо слов указал щупальцами на какой-то предмет, находившийся около меня. Обернувшись, я, к своему удивлению, увидел зеленый мотоциклет.

Я был настолько изумлен при виде машины, так неожиданно вернувшейся ко мне, что не мог удержать радостного крика.

Жадно кинувшись к аппарату, я принялся его разглядывать со всех сторон. К моей великой радости, он оказался в полной сохранности. Я забросал Эрауэка нетерпеливыми вопросами, но тот отказался отвечать и жестом пригласил меня следовать за ним в мастерскую.

Внезадйо меня осенила мысль, что мне представляется великолепный случай убежать; мы были с Эрауэком одни в комнате, и в руках моих находился желанный аппарат. Собравшись с силами, я кинулся на Эрауэка, надеясь одолеть его и бежать, прежде чем успеют явиться к нему на помощь.

Однако мое нападение было отражено самым неожиданным образом. Муравей не мог заранее знать о моих агрессивных намерениях; остается только предположить, что он прочел мою мысль. Не успел я сделать и шага, как почувствовал, что мои ноги приросли к полу, — я превратился из полного жизни и сил человека в каменную статую, уподобившись, таким образом, жене Лота. В течение минуты насекомое глядело на меня с любопытством, затем оно пошевелило щупальцами, очевидно, подавая знак какому-то невидимому товарищу. В то же мгновение все мое тело пронзила резкая боль, я хотел было закричать от невыразимой муки, но не мог, ибо все мускулы моего тела были парализованы. Мне казалось, что прошла целая вечность, хотя в действительности боль продолжалась лишь несколько секунд. Затем муравей сделал новое движение, и я внезапно сдвинулся с места и пошел по коридору вслед за моим повелителем, покорный, униженный, словно какой-нибудь «хела-хела». Муравей, казалось, больше не замечал меня. Доведя меня до камеры, он ушел, не оглядываясь. Я испытывал полную подавленность и невыразимый стыд. Прав был Хезерингтон, утверждавший, что этим насекомым свойственна чудовищная жестокость.

Вскоре Эрауэк снова явился в мою камеру и заявил, что ему поручено довести до моего сведения о принятом относительно меня постановлении. С замиранием сердца я приготовился выслушать свой смертный приговор.

После неудавшейся попытки к бегству я считал себя уже погибшим. Эрауэк медленно развернул пергамент и прочел приговор. Привожу этот знаменательный документ в переводе на человеческий язык.

«Верховный Совет Республики астроному Эрауэку. Мы рассмотрели ваш доклад о жизни на Астране, составленный со слов некоего животного Оха, уроженца этой планеты. Нам представляется несомненным, что упомянутое создание принадлежит к неизвестной на Айзоту (Марсе) породе существ. По своему умственному развитию оно занимает как бы промежуточное положение между лишенными разума «хела-хела» и вполне разумным существом, каковым является муравей. Согласно вашему предложению мы произвели розыски летательной машины, которая и была обнаружена среди пустыни в песчаной впадине, где, очевидно, была оставлена ящером. В настоящий момент машина эта находится там-то (следовало наименование места), и мы повелеваем вам показать таковую Оху с тем, чтобы он ее опознал. Конструкция машины доказывает, что люди Астрана не лишены известных элементарных знаний физики. Однако мы видим из вашего доклада, что упомянутые существа применяют свои знания для дурных целей и в корне извратили свою природу. Исходя из всего изложенного, мы не видим оснований к отступлению от освященного веками закона и приговариваем Оха к изгнанию за пределы района каналов...».

При этих ужасных словах, прозвучавших как звон погребальных колоколов, я смертельно побледнел и схватился за стол, чтобы не упасть. Однако муравей, казалось, не замечал произведенного на меня впечатления и продолжал чтение документа все тем же ровным бесстрастным тоном.

«Наши славные предки в своей непогрешимой мудрости установили таковое наказание за поступки против разума. Своим поведением и словами Ох доказал, что принадлежит к крайне дикой породе существ. Более того, он не только вторгся в наше государство без всякого разрешения, но и умертвил муравья Ранбана, задержавшего его на лестнице общественного здания. Посему мы не считаем возможным избавить упомянутое существо от установленной законом высшей меры наказания.

Следует, однако, принять в соображение, что упомянутое отвратительное создание может разлагающим образом подействовать на «хела-хела», которых оно сильно напоминает конструкцией своего тела, превосходя их в то же время разумностью.

Это соображение отнюдь не заставляет отменить раз принятое решение, — дикарь, несомненно, заслуживает высшей меры наказания и не избегнет таковой; однако осторожность повелевает нам несколько изменить упомянутое наказание, изгнав отвратительное чудовище с поверхности нашей планеты. Мы слышим со всех сторон требование подвергнуть животное Астрана вивисекции в наших лабораториях. Без сомнения, мы удовлетворили бы этим требованиям, если бы не опасались заразы, которую легко может распространить это пораженное тяжелыми болезнями существо. Нам известно, насколько трудно поддаются лечению болезни, перенесенные на нас с чужого организма. Итак, мы постановили, чтобы Ох был использован совершенно особым способом на благо науки. Мы повелеваем, чтобы в день солнечного затмения Ох на своем летательном аппарате был выброшен в мировое пространство посредством машины, которая служит для сигнализации планетам нашей Солнечной системы и для отправки исследователей в другие миры. Пусть астрономы позаботятся о том, чтобы аппарату были приданы соответствующие скорость и направление.

Машина Оха представляет известный интерес и могла бы оказаться пригодной для межпланетных сношений, если бы была подвергнута строго научной реконструкции. Конечно, люди Астрана не могли произвести вполне совершенный аппарат. Мы намереваемся послать на Астран исследователей с целью выяснения степени пригодности этой планеты для доставки воды на Айзоту, поэтому, памятуя ваши огромные заслуги в области астрономии, мы повелеваем вам, Эрауэк, сопровождать Оха в его полете на Астран и затем вернуться и сообщить нам о положении вещей на этой планете.

Аппарат Оха будет прикреплен к аэролиту и выпущен в космическое пространство из соответствующей машины в день солнечного затмения. Аэролит будет пущен с таким расчетом, чтобы он облетел всю Солнечную систему и достиг Астрана по истечении двух лет. Мы желаем познакомиться более детальным образом с самыми удаленными от нас планетами, в частности с Джалуканом (Уран). Астроному Эрауэку поручается вести во время полета соответствующие записи и представить нам исчерпывающий доклад о своем путешествии. Что же касается дикаря Оха, мы считаем, что ему полезно будет поближе познакомиться с нашей Солнечной системой. Нами отданы распоряжения о снабжении машины надлежащим запасом провизии.

Члены Верховного Совета
Сантон, Гезул, Халкук».

Закончив чтение документа, Эрауэк сообщил мне, что солнечное затмение должно наступить через три недели. Я спросил муравья, много ли вероятия в том, что мы достигнем Земли. Эрауэк отвечал, что аэролит будет выпущен с таким расчетом, чтобы коснуться в своем пробеге орбит всех крупных планет нашей Солнечной системы.

Неподалеку от Нептуна мы должны будем встретиться с кометой Галлея (по-видимому, муравей говорил именно о ней), которая должна будет увлечь нас за собой по направлению к Земле. На обратном пути нам надлежало пересечь орбиты Меркурия и Венеры. Итак, нам предстояло совершить не более не менее как прогулку по всей Солнечной системе. Таково было изумительное предписание Верховного Совета.

В ответ на дальнейшие мои вопросы Эрауэк заявил, что нам должно хватить запасов пищи на все время путешествия, которое будет продолжаться около двух лет. Мы должны будем вылететь в марте 19... года и прибыть на Землю первого апреля 19... года. Зная, какого изумительного развития достигла у муравьев математика, я не сомневался в том, что мы прибудем на мою родную планету именно в указанный срок. Я подумал с улыбкой, что первое апреля — весьма подходящий день для возвращения из такого невероятного путешествия.

Затем я спросил муравья, что он предполагает делать на Астране. Он отвечал, что намеревается выяснить степень пригодности планеты для доставки с нее воды, превращенной в пар, на Марс и затем вернуться с докладом на Айзоту. Положение гигантских насекомых было не из приятных: в свои телескопы они обнаружили огромное количество воды, на соседних планетах; однако, желанная влага оставалась для них недосягаемой. Муравьи должны были испытывать поистине танталовы муки.

Я заявил муравью, что буду очень рад показать ему все достопримечательности Земли. Однако он на это ничего не ответил. Молчание насекомого показалось мне зловещим, и я невольно подумал, что мне угрожает какая-то ужасная опасность. Я чувствовал, что муравей думает о чем-то жутком. В конце концов, я находился в положении преступника. Трудно было ожидать пощады со стороны таких жестоких существ. Вероятно, они дали Эрауэку инструкцию так или иначе расправиться со мной. Что могло меня ожидать? Самые зловещие предположения проносились в моей голове. Я представлял себя то умирающим в невероятных муках под гипнотическим взглядом насекомого, то сброшенным с мотоциклета в бездонные ледяные космические пучины, то высаженным на одной из отдаленных населенных чудовищными гадами планет; занятый этими мрачными размышлениями, я не заметил, как муравей исчез из комнаты.

Я сидел, обхватив голову руками, с глубоким отчаянием в сердце. Было несомненно, что Эрауэк до прибытия на Землю так или иначе ликвидирует меня. В планы насекомых вовсе не входило ознакомить жителей моей планеты — по их мнению, дикарей — со всеми намерениями марсиан. Правда, воды на Земле хватило бы и для нас и для жителей Айзоту, но марсиане не могли доверяться дикарям. Итак, мне оставалось только покорно ждать своей участи. Я далеко не суеверный человек, однако к этому времени у меня начала складываться странная иррациональная вера в мою звезду, до сих пор выводившую меня невредимым из самых ужасных испытаний.

Как бы там ни было, но неудачная попытка к побегу лишний раз доказала, что нечего было и думать о сопротивлении ужасным насекомым. Путешествие в мировом пространстве представлялось мне весьма интересным, что же касается его окончания, я старался о нем не думать. В конце концов, мне приходилось столько раз сталкиваться со смертельными опасностями, что смерть больше не казалась мне страшной.

Итак, я подавил усилием воли свое мрачное настроение и начал размышлять о том, какие новые исследования предприму на Земле в случае моего благополучного возвращения. Конечно, я не скрывал от себя, что на последнее очень мало шансов. Зная хорошо свою натуру, я был уверен, что пережитые на Марсе опасности отнюдь не остановят меня от дальнейших рискованных предприятий.

Несколько дней спустя Эрауэк снова пришел ко мне и сообщил, что приготовления к нашему путешествию уже закончены. Огромная пушка в назначенный день выбросит нас в мировое пространство. Сила взрыва будет так велика, что мы почти мгновенно очутимся за пределами марсовой атмосферы.

Эрауэк прибавил, что во время полета нам будет служить пищей красный цветок, питательные качества которого я уже успел оценить. Я спросил Эрауэка, почему он решился довериться такой хрупкой машине, как моя. Он отвечал, что с небольшим аппаратом удобнее будет наблюдать планеты; кроме того более крупный аппарат скорее может оказаться захваченным сферой притяжения какой-нибудь планеты. Он добавил, что намерен фотографировать планеты при помощи особого аппарата, который мы возьмем с собой. Я спросил Эрауэка, каким образом он сможет производить снимки во время какого быстрого полета. Насекомое отвечало, что они владеют особыми приспособлениями, при помощи которых влияние движения может быть сведено к нулю, и планеты будут представляться неподвижными. Таким образом он надеялся с помощью мощного телескопа и фотографии составить себе представление об удаленных планетах и об их обитателях. Его фотографический аппарат мог производить снимки самых отдаленных предметов, сильно их увеличивая. Я попросил Эрауэка захватить и на мою долю телескоп, на что он согласился, прибавив, что его радует обнаруживаемая мною любознательность, неожиданная для представителя столь варварских существ.

Ободренный замечанием Эрауэка, я спросил его, какая судьба меня ждет, и могу ли я рассчитывать вновь увидеть Землю. Однако и на этот раз насекомое не ответило на мой вопрос, ограничившись тем, что сделало неопределенное движение усиками. Выходя из моей камеры, Эрауэк остановился на пороге и, повернувшись ко мне, сказал:

— Друг Ох, вы уже знакомы с постановлением Верховного Совета. Там ясно сказано, что ваше свидание с родной планетой будет кратким. Советую вам не делать попыток к побегу, вроде той, которую вы так безрассудно предприняли несколько дней тому назад. Предупреждаю вас, что наши психические процессы протекают с неизмеримо большей скоростью, чем ваши; ваши мысли становятся нам известны в тот самый момент, как они приходят вам в голову. Знайте, что во время нашего совместного путешествия я буду непрерывно следить за вами и немедленно же умерщвлю вас при первой вашей попытке к побегу.

С этими словами насекомое вышло из камеры.

Я знал, что слова Эрауэка не были пустыми угрозами, так как насекомые никогда не тратили слов зря. Теперь у меня уже не было сомнений в том, что я был приговорен к смерти. Вероятнее всего, казнь постигнет меня в тот момент, когда моим глазам предстанет родная планета. Как бы там ни было, мне суждено было вновь увидеть милую старую Землю. Муравьи были неспособны к обману. Утешительно было думать, что я умру не в ледяных безднах мирового пространства, а возле родной Земли. Во всяком случае, мне предстояло совершить величайшее во всей мировой истории путешествие, перед которым должны померкнуть классические путешествия, проделанные в свое время Колумбом, Васко да Гама и Магелланом. Однако какая ужасающая развязка: умереть в виду Земли, вблизи от братьев-людей, от всего милого сердцу. Нельзя себе представить более утонченной пытки! Однако в глубине души у меня сохранилась надежда на то, что судьба, покровительствующая смелым путешественникам, каким-нибудь неожиданным образом придет мне на помощь. Я не допускал мысли, что мой единственный в истории опыт останется неизвестным человечеству. В самый последний момент меня должно было спасти какое-нибудь непредвиденное обстоятельство.

Желая сохранить хотя бы крупицу необычайных сведений, приобретенных мною на Марсе, я попросил бумаги и начал делать заметки обо всем виденном на планете. Скажу мимоходом, что сделанные в то время записи легли в основу настоящего отчета.

Признаюсь, я вел свои записки только для очистки совести, ибо почти не надеялся, что они когда-нибудь попадут в руки разумных существ.

Наконец, наступил знаменательный для меня день. Рано утром за мной явились несколько муравьев. Выйдя из здания, мы пошли по пустынным и безмолвным улицам города. Очутившись, наконец, за городскими стенами, я увидал огромное здание, напоминавшее королевскую обсерваторию в Гринвиче. У входа в здание меня встретил Эрауэк, сообщивший мне, что аэролит будет выброшен в пространство гигантской воздушной пушкой, дуло которой поднималось над крышей здания. Он прибавил, что мы должны подняться под самый купол здания, чтобы занять места в аппарате.

Мы вошли во дворец. Когда я освоился с царившим в здании полумраком, моим взорам представилась величественная картина. Это был в полном смысле слова дворец науки. В мягком полусвете вырисовывались смутные очертания каких-то гигантских астрономических приборов. Мне казалось, что я очутился в черепной коробке какого-то гигантского существа и созерцаю его великие, застывшие в созерцании вечности, мысли. Мягкие тени, застилавшие все предметы, представлялись мне символом извечного покрова тайны, скрывающего истину. Впрочем, я не сомневаюсь, что подобного рода сравнения даже и не приходили в голову реалистически настроенным насекомым.

Мы пересекли зал и стали подниматься по бесконечным ступеням лестницы, ведшей на крышу здания. Очутившись, наконец, под самым куполом, мы выбрались сквозь люк на крышу. Признаюсь, у меня вырвался крик восхищения при виде величавой панорамы, открывшейся моим глазам.

Несомненно, дворец науки значительно превосходил высотой собор св. Павла. Вокруг нас на протяжении нескольких миль расстилался гигантский город. Четкая сеть улиц своей симметричностью напоминала гигантскую каменную паутину. Только с птичьего полета можно было до конца оценить всю математическую красоту городского плана. Гигантский город казался какой-то застывшей музыкальной симфонией. Отдельные улицы представлялись мне четкими ритмами, воплощавшими в тысячах вариаций единую, основную музыкальную идею. Улицы были пусты, и город представлялся огромным прекрасным некрополем. Кольцо ослепительной растительности окружало столицу муравьев. Канал алой лентой извивался среди цветущих лугов и мерцавших изумительными красками полей. Далее до самого горизонта тянулась мертвая, выжженная пустыня. Цветущий оазис муравьиной культуры казался затерянным среди безбрежных песков.

«Как изумительный символ борьбы разума с мертвой природой!» — подумал я.

Мои размышления были прерваны Эрауэком. Муравей безмолвно указал мне на аэролит. Огромный, отточенный подобно пушечному ядру, камень выступал из жерла пушки, поднимавшегося над крышей здания. Прикрепленная к аэролиту зеленая машина была окутана непроницаемым для воздуха и звука чехлом.

Эрауэк занял место в машине и подал мне знак последовать его примеру. Подобно мне, он был одет в костюм, сделанный из особого воздухоупорного материала. Он держал в своих щупальцах небольшой телескоп. Такой же телескоп был предназначен и для меня. Приложив его к глазам, я невольно испустил крик изумления. Прямо передо мною стояла огромная летучая мышь, бессмысленно выпучив свои круглые белые глаза. Я подивился мощности марсианского прибора: летучий гигант находился от меня на расстоянии по крайней мере двухсот миль, но был виден в натуральную величину.

Бросив прощальный взгляд на марсовый пейзаж, я занял место на мотоциклете рядом с Эрауэком. Муравей приветливо заговорил со мной, обнаруживая совершенно неожиданную словоохотливость. Казалось, он был несколько возбужден. Он сообщил мне, что затмение должно начаться через несколько мгновений: снаряд будет выпущен в тот самый момент, когда солнечный диск целиком покроется тенью. Мы будем мгновенно выброшены за пределы марсовой атмосферы. Я невольно пожалел, что не смог познакомиться с конструкцией гигантской машины, служившей для выбрасывания снарядов в космическое пространство. Аэролит наш должен был совершить пробег в 5.500.000.000.000 миль. Нам предстояло облететь всю Солнечную систему, употребив на это два года и десять дней.

Я спросил Эрауэка, можно ли считать вычисления астрономов вполне точными. Он отвечал, что они ручаются за абсолютную точность своих расчетов. Марсианам уже не раз случалось выпускать аэролиты, подобные нашему, на различные планеты, в том числе и на Землю. Знак, виденный Найтингелем, означал отлет аэролита на Землю. Однако муравьям еще не удавалось облететь вокруг всей Солнечной системы. Предыдущая экспедиция потерпела неудачу, так как не было учтено притяжение спутника Нептуна: вместо того, чтобы продолжать свой молниеносный пробег, аэролит умчался за пределы нашей Солнечной системы в безбрежные мировые пучины. Я не мог подавить ужаса, и спросил Эрауэка, может ли случиться нечто подобное и с нами. Он отвечал, что упомянутая погрешность в вычислениях была впоследствии исправлена.

— Нельзя, конечно, поручиться, что в вычислениях не встретятся другие ошибки, — спокойно прибавил он.

По-видимому, он был мало озабочен своей судьбой и с радостью был готов отдать жизнь на пользу науки. Что касается меня, я был приговорен к смерти, и, в конце концов, мне было безразлично, где погибнуть, в виду Земли или в бездонных космических просторах. Желая переменить тему разговора, я спросил Эрауэка, будут ли муравьи нас провожать. Он поглядел на меня с крайним изумлением и сказал, что никто из его собратьев не станет ради нас отрываться от своих дел.

Итак, мы стали поджидать момент полного затмения Солнца. Густая, черная тень медленно ползла по солнечному диску, постепенно его закрывая. Алые небеса начали темнеть. Казалось, наступила вечная ночь. Мне стало невольно жутко от этого зловещего мрака, окутавшего планету, и я поймал себя на желании снова увидеть освещенное алое небо, еще недавно казавшееся мне таким ненавистным. Огромное здание дворца науки потонуло во мраке. Сидевший рядом со мною Эрауэк казался огромной черной тенью. Невозможно было уже разглядеть очертания висевшего над нами аэролита. Через несколько мгновений от Солнца осталась только узенькая светлая полоска. Я бросил прощальный взгляд на планету, которую навеки покидал. Еще мгновенье — полоска света исчезла, и все кругом потонуло в непроницаемой мгле.

В тот же миг раздался оглушительный взрыв; ужасный толчок заставил меня опрокинуться навзничь в седле мотоциклета. Я почувствовал, что аэролит отделился от крыши здания и с головокружительной быстротой несется в пространство. Оглушенный и потрясенный взрывом, я начал впадать в забытье. Все мое существо охватило странное оцепенение.

Придя в себя, я увидел, что нахожусь высоко над планетой. Сидевший передо мной муравей спокойно смотрел в телескоп. Наш аэролит беззвучно преодолевал космическое пространство. Планета была так далека от нас, что на ней едва можно было разглядеть красные нити каналов.

Признаюсь, первое время нашего путешествия я чувствовал себя далеко не в своей тарелке. Однако вскоре я привык к своему новому положению. Сознание мое прояснилось, мысли заработали с изумительной ясностью. Мы неслись в пространстве со скоростью многих тысяч миль в час. Огромное насекомое спокойно и сосредоточенно продолжало свои наблюдения и вычисления; казалось, оно находилось у себя в лаборатории.

По прошествии некоторого времени меня снова охватило чувство невыразимой тоски и одиночества. Однообразно тянулись дни за днями, ничем не отличаясь друг от друга. Я невольно завидовал муравью, поглощенному своей напряженной умственной работой. Казалось, он не сознавал всего ужаса нашего положения и не думал о грозившей нам гибели. Он был совершенно лишен нервов.

По временам мне казалось, что я сплю и вижу какой-то ужасный, мучительный сон. Я забывал, кто я и где нахожусь. Мне стоило огромного умственного напряжения заставить себя поверить, что я действительно доктор Артур Сэвэдж Джинкс и лечу в мировом пространстве, в компании гигантского насекомого.

К своему удовольствию, я вскоре обнаружил, что муравьями был сделан целый ряд улучшений в аппарате Найтингеля. Автоматический прибор вел счет проведенным в полете дням, а на особом циферблате можно было узнать, какое расстояние отделяло нас от Солнца. Нам предстояло сперва лететь по направлению к Нептуну, находящемуся от нас на расстоянии 2.600 миллионов миль. Достигнув Нептуна, мы должны были переменить направление полета, взяв курс на Землю. От Нептуна до Земли нам предстояло пролететь еще около трех с половиной тысяч миллионов миль. На обратном пути мы должны были держаться на расстоянии сорока миллионов миль от Солнца.

Однообразие полета было, наконец, нарушено появлением в поле моего зрения одной из малых планет, если не ошибаюсь — Цицеры. Она казалась пустынным скалистым островом, затерянным в мировых пучинах. Никаких признаков жизни на ней не было заметно. Эрауэк нажал рычаг, регулировавший скорость аппарата. Скорость нашей машины словно замедлилась. Планета, казалось, остановилась перед нами. Муравей наклонился над телескопом; я последовал его примеру. Невольное восклицание изумления сорвалось с моих губ. Витавшая в пространстве планета оказалась гигантским кладбищем. Я разглядел на ней развалины городских стен, величественных башен и храмов. Огромные города казались совершенно лишенными жизни. Планета напомнила мне оазис Юпитера — Аммона, виденный мною в пустыне северной Африки. Среди песчаных холмов и камней копошились огромные гады; чудовищные грибы поднимались над руинами.

Эрауэк снова нажал рычаг, и планета закружилась перед моими глазами, с бешеной скоростью уносясь в пространство. Снова потянулись унылые однообразные дни.

Прошло немало времени, прежде чем мы увидели в пространстве новое космическое тело. Это был гигант Юпитер. Окруженный свитой спутников, величавый, медленно плыл он в пространстве. Мы пронеслись мимо него на расстоянии нескольких тысяч миль. Изумительный прибор Эрауэка позволил мне детально познакомиться с Юпитером. Казалось, жизнь еще не зарождалась на огромной планете. Безбрежные пустыни чередовались на ней с морями. Эрауэк вновь повернул рычаг, и Юпитер со своими лунами стал уноситься в пространство.

Между тем мы летели все вперед и вперед, с невероятной быстротой удаляясь от Солнца. Сомневаюсь, чтобы Илия на своей огненной колеснице или Магомет на своем небесном коне испытывали такие головокружительные ощущения.

Через некоторое время мы приблизились к Сатурну. Окруженный кольцами и спутниками, он величаво плыл к нам навстречу. В телескоп я разглядел, что всю поверхность планеты занимали воды. Ни единого островка не поднималось над безбрежными водными просторами. Эта наиболее юная из планет находилась еще в состоянии младенчества. Немало веков пройдет, прежде чем над поверхностью пустынных вод поднимутся материки и жизнь расцветет на планете. Интересно знать, какие формы примет жизнь на Сатурне? Я представил себе морских чудовищ, бороздящих сонные воды планеты и выползающих отдохнуть на песчаные отмели.

Снова повернул Эрауэк рычаг, и планета стала быстро уноситься в пространство.

Медленно тянулись дни за днями. Казалось, нашему фантастическому полету не будет конца. Глухая тоска щемила сердце, и порою мне представлялось, что голова вот-вот разорвется на части под напором гнетущих дум. Наконец, из бездны перед нами выплыла новая планета. Мы быстро приближались к ней. Вскоре я увидел в телескоп, что ее поверхность занимают огромные океаны и пустынные равнины. Меня поразило полное отсутствие гор на этой планете. Она была окружена спутниками, которые, подобно верным слугам, сопровождали ее в извечных странствованиях вокруг Солнца. Мы настолько приблизились к планете, что проникли в ее густую атмосферу. В первый раз за все время нашего путешествия я услыхал мысленную речь моего спутника.

— Джалукан! — воскликнул он. В следующий момент он повернул таинственный рычаг, и планета четко предстала перед нами. Я начал жадно в нее вглядываться. В свое время мне пришлось слышать от муравьев об этой планете, которую мы называли Ураном, а они Джалуканом, самые диковинные вещи. Насекомые предполагали, что на Уране существует высокая культура. Древняя история передавала, что некогда на Марс спустился огромный воздушный корабль, прибывший с этой планеты, причем вышедшие из него авиаторы оказались бесконечно культурнее муравьев, которые почувствовали себя перед ними в положении «хела-хела».

К счастью, а может быть, к несчастью, эти создания оказались не в состоянии выносить марсового климата и покинули Марс, обещав на него вернуться.

Эрауэк жадно вглядывался в огромный, маячивший в пространстве диск планеты. Признаюсь, меня разбирало немалое любопытство узнать, кто населял эту планету.

Передо мной была планета, достигшая апогея своего развития. Она была покрыта густой сетью водных путей; каждый акр почвы, казалось, был использован с максимальной целесообразностью. По берегам рек были расположены города, отличавшиеся фантастическим великолепием. Нигде не было заметно признаков нужды. Роскошные огромные здания, широкие улицы, полные движения, воздушные мосты. Я смог различить даже туманные фигуры жителей Урана. Однако мне, к сожалению, не удалось составить о них сколько-нибудь точного представления. Жизнь била ключом в великих городах Урана.

Мне вспомнились рассказы муравьев об этой планете. Великолепные водные пути, величавые архитектурные сооружения — все доказывало высочайшую ступень культуры. Нигде на всей поверхности планеты не видно было пустынь или дебрей. Каждая пядь почвы была использована, везде процветала культура.

Внезапно до меня донеслось заглушённое жужжание. Взглянув вверх, я увидел гигантский воздушный корабль, величиной с наши дредноуты, величаво несшийся в пространстве. Через мгновение он поравнялся с нами. У одного из его окошек я успел разглядеть странное создание. Огромная голова доказывала необычайное развитие умственных способностей; туловище было сравнительно небольшое. В следующий момент фантастический корабль уже исчез с поля моего зрения. Я почувствовал, что Эрауэк был поражен. Он поспешил повернуть рычаг, и вскоре мы оставили далеко позади себя великую планету, населенную таинственными, могучими созданиями.

Еще долгое время мои мысли были заняты обитателями Урана и их сказочно прекрасной культурой.

Снова потянулись однообразные безотрадные дни. Благодаря регулярно принимаемой чудесной пище муравьев я чувствовал себя физически бодрым и сильным, однако мое психическое состояние было далеко не блестящим. Я впал в глубокое уныние. Странные бредовые идеи овладели моим сознанием. По временам мне казалось, что я лишаюсь рассудка. Я испытывал глубокую апатию и полную волевую подавленность. Без сомнения, человек не приспособлен к такого рода продолжительным путешествиям в безвоздушном пространстве. Ледяной ужас пронизывал все мое существо, и мысли застывали в голове, словно сталактиты.

Я испытал значительное облегчение, когда в поле моего зрения появилась новая планета — Нептун. Последний по своему внешнему виду весьма отличался от Урана. Всю его поверхность занимали огромные моря и пустыни. Когда мы приблизились к планете, я смог разглядеть по берегам морей гигантские болота. Мне пришло в голову, что аналогичную картину должна была представлять собою Земля в отдаленную эпоху своего младенчества. Мне показалось, что я каким-то волшебством перенесся в те времена, когда нашу планету покрывали обширные болота, кишевшие чудовищными гадами. В первый момент мне показалось, что огромная планета совершенно лишена жизни. Вглядываясь в водную поверхность, я разглядел на ней нечто вроде огромного древесного ствола. Внезапно ствол резким движением поднялся над водой. Я увидел, что ошибочно принял за дерево чудовище, отдаленно напоминавшее гиппопотама. Гигант, тяжело ступая по воде, побрел к берегу. В следующий момент я заметил в воде огромную морскую змею. За ней вынырнула на поверхность другая, третья, и вскоре уже целая армия водяных гадов маневрировала у пустынных берегов.

Благодаря изумительному телескопу я мог подробно разглядеть эти ужасные создания. Их гибкие скользкие тела отливали всеми цветами радуги. Мы проносились на довольно близком расстоянии от планеты. Под нами тянулись бесконечные топи, в которых копошились бесформенные тела чудищ. Планета была окутана густыми клубами испарений, а на ней царил вечный полумрак. Сквозь туман солнце казалось бледным тусклым световым пятном. Мы достигли крайних пределов Солнечной системы и находились на максимальном расстоянии от Солнца. Казалось, огромная планета была погружена в тяжелый удушливый сон; уродливые создания, которыми она была населена, представлялись мне бредовыми видениями. Внезапно одна из морских змей подняла свою маленькую голову и поглядела в нашу сторону. Затем медленно развернулись тяжелые кольца, и змея погрузилась в морские пучины. Остальные чудовища тотчас же последовали за ней. Ничто уже больше не нарушало покоя застывших сонных вод. Насекомое вытянуло щупальцы по направлению к рычагу. Еще мгновенье — и планета скрылась с наших глаз.

Прошло некоторое время, и муравей впервые за все наше путешествие обратился непосредственно ко мне. Не без некоторого волнения сообщил он мне, что мы сделали полпути. Через несколько минут должна была решиться наша судьба. Мы достигли крайних пределов Солнечной системы. Если расчеты окажутся верными и мы встретим комету, — все будет хорошо; мы полетим в обратном направлении и, миновав Меркурий и Венеру, достигнем в назначенный срок Земли. Однако, если великая странница почему-нибудь замедлит явиться нам навстречу, с нами все будет кончено: мы неизбежно умчимся за пределы Солнечной системы в безбрежные мировые просторы. Насекомое обнаружило признаки сильного волнения. Нечего и говорить, что мои нервы были до крайности напряжены. Действительно, момент был критический.

Однако наши опасения оказались напрасными. Комета не замедлила появиться. В назначенный час она пронеслась мимо нас и увлекла нашу машину за собою по направлению к Солнцу. Расстояние, отделявшее нас от Солнца, начало заметно уменьшаться. Сомнений не было — мы двигались по направлению к Земле.

Снова потянулись убийственно монотонные дни. Мы неслись вслед за кометой, пересекая безбрежные пустые пространства. Вновь охватило меня мучительное чувство одиночества, затерянности в жутких мировых пучинах. Мысли путались в голове, я чувствовал, что нахожусь на грани безумия. Если бы я был один на аппарате, я без всякого сомнения лишился бы рассудка. Присутствие мыслящего существа невольно ободряло меня. Казалось, насекомое великолепно себя чувствовало в космическом пространстве. С неослабевающей энергией продолжало оно свои научные изыскания.

К этому времени мы уже расстались с аэролитом. Вскоре после нашей встречи с кометой Эрауэк разорвал ремни, прикреплявшие нас к аэролиту, и огромный камень, крутясь, унесся в безбрежное пространство. Что касается нашей легкой машины, она осталась в сфере притяжения кометы.

Между тем дни тянулись за днями, не принося с собой никаких новых впечатлений. Вскоре я понял, что единственным моим спасением будет принять участие в занятиях муравья. Неутомимый ученый с неизменным спокойствием исписывал листы папируса все новыми математическими формулами, и, казалось, совершенно не замечал окружающей нас жуткой пустоты. Мало-помалу я оказался втянутым в его работу. Между нами установился прочный интеллектуальный контакт. Признаюсь, я был захвачен величием раскрывшихся мне математических проблем. Вскоре я совершенно забыл, где нахожусь, и с головой погрузился в мир чисел и формул. Время и пространство перестали для меня существовать. Мысль моя работала с исключительной быстротой и интенсивностью. К моему изумлению, самые сложные проблемы неожиданно оказывались словно сами собой разрешенными. Я испытывал глубокое удовлетворение и ощущал небывалый расцвет умственных сил.

Внезапно мое спокойствие было нарушено, и я оказался вырванным из холодного мира разума, где пребывал вместе с Эрауэком. Мысли муравья приняли совершенно новое направление. Я понял, что насекомое что-то сильно озабочено. Взглянув на циферблат, я увидел, что мы находимся на расстоянии каких-нибудь тридцати миллионов миль от Солнца. Эрауэк сообщил мне, что комета значительно отклонилась от своей прежней орбиты и с катастрофической быстротой движется по направлению к Солнцу. Если она не изменит своего направления, она неизбежно окажется притянутой к Солнцу, и нам предстоит ужасная огненная смерть. Муравей сообщил мне все это вполне спокойным тоном, словно он говорил об очередной математической проблеме. Я почувствовал, как волна смертельного ужаса пронизала все мое существо. «Неужели же мне предстоит судьба Икара?» — подумал я, глядя на гигантский диск Солнца, подобно чудовищной огненной печи пылавший в черной пустоте.

К счастью, однако, комета вовремя образумилась и начала медленно отклоняться от Солнца. Я догадался, что мы должны в скором времени достигнуть места своего назначения. Однако вспыхнувшая при этой мысли радость была немедленно омрачена воспоминанием о грозившей мне неизбежной смерти. Нечего было рассчитывать на расположение ко мне насекомого и ожидать пощады с его стороны.

Как я уже говорил, этим существам была совершенно неведома жалость. Без сомнения, Эрауэк не задумается умертвить своего спутника, разделившего с ним опасности межпланетного пробега. Муравей получил от своего правительства какие-то секретные предписания, которые он не замедлит привести в надлежащий момент в исполнение. Только чудо могло спасти меня от нависшей надо мною ужасной гибели.

Мы миновали Меркурий и Венеру, пролетев от них на значительном расстоянии. Несмотря на огромную мощность телескопа, я не смог ничего разглядеть на поверхности Меркурия, кроме крутых горных цепей. Казалось, горы на этой планете были значительно выше земных. К своему удивлению, я обнаружил полное отсутствие снега на вершинах гор. Близость Меркурия к Солнцу давала о себе знать. На планете царила вечная жара. Нечего и говорить, что я не обнаружил на Меркурии никаких признаков жизни.

Зато Венеру мне удалось значительно лучше разглядеть. Как это давно открыли наши астрономы, звезда любви вечно обращена к Солнцу одной и той же стороной. Таким образом, одна половина этой планеты представляет из себя выжженную пустыню, другая же покрыта вечными льдами. Казалось бы, жизнь невозможна в таком мире. Однако на мгновение мне почудилось, что я уловил на фоне пустыни сложные контуры какого-то тяжелого согбенного существа, медленно шествовавшего по пескам. Я вспомнил рассказы муравьев о том, что Венера населена великанами, построившими себе подземные жилища.

Между тем мы приближались к цели нашего путешествия. Через несколько дней мне предстояло увидеть родную планету и встретить вблизи нее жестокую смерть.

Чтобы отогнать мрачные мысли, я с новым рвением погрузился в математические вычисления. В один прекрасный день, оторвавшись от размышлений, я поглядел вверх и ахнул от изумления. В поле моего зрения находилась новая планета, от которой нас отделяло несколько миллионов миль. В одно мгновение я позабыл о своих формулах и проблемах. Меня охватило неописуемое волнение. Передо мною была родная Земля! Весь дрожа от возбуждения, я напряженно вглядывался в смутные очертания планеты. Постепенно она увеличивалась в размерах, на ее диске начали вырисовываться хорошо знакомые мне очертания морей и континентов. Через некоторое время стали видны также острова и реки. Наше путешествие подходило к концу.

Я заметил, что Эрауэк прекратил свои математические занятия.

— Астран! — долетела до меня его мысль. Затем он сообщил мне, что за время нашего полета он собрал колоссальные материалы относительно планет Солнечной системы и сделал величайшей важности открытие, которое должно было создать новую эру в науке. К сожалению, я не смог понять, в чем заключалась сущность этого открытия. Эрауэк прибавил, что ему должно хватить работы на все время обратного путешествия на Марс. Оказывается, какая-то особенность конструкции земной машины дала совершенно неожиданный толчок мыслям насекомого, позволив ему разрешить некоторые, дотоле ускользавшие от него проблемы.

Эрауэк любезно добавил, что люди оказались не такими дикарями, какими он их прежде считал. Никогда еще не говорил он со мной таким милым тоном. Я начал надеяться, что муравей, изменив к лучшему свое мнение о людях, откажется от своих ужасных намерений по отношению ко мне.

Мы промчались на небольшом расстоянии от Луны. Я смог разглядеть кратеры потухших вулканов, жутко черневшие на ее мерцающем диске. Эрауэк подверг Луну пристальным наблюдениям. Потом снова погрузился в свои вычисления. С напряженным вниманием наблюдал он Землю, четко фиксируя в памяти свои впечатления. Он был так поглощен этими наблюдениями, что ни слова не сказал мне до самого нашего прибытия на Землю.

Мы приближались к поверхности планеты. Вскоре мы вступили в земную атмосферу, и наше движение замедлилось. Начало сказываться сопротивление атмосферы. Я поднял крышку шлема и с упоением втянул в себя свежий воздух Земли. Далеко внизу я различил голубое мерцание воды. Мы спускались прямо на море, видневшееся в прорывах густых облаков. Вскоре до меня донесся отдаленный рев волн. Я посмотрел на Эрауэка. Казалось, насекомому было немного не по себе в непривычной атмосфере: вид у него был жалкий и растерянный. Сообразив, что мы летим к неминуемой гибели, я поспешил сказать насекомому, чтобы оно изменило курс машины, однако оно осталось на этот раз глухо к моим словам: вероятно, мое волнение воспрепятствовало передаче мысли. Мы продолжали падать. Соленый морской ветер ударил мне в лицо; шум волн становился все громче и грознее. Эрауэк, конечно, не мог сознавать угрожающей нам опасности, так как не имел представления о том, что такое бурное море. Через несколько мгновений мы прорвались сквозь слой облаков, нависших над океаном... Перед моими глазами мелькнула ослепительно белая пена, лицо обдало солеными брызгами — и мы погрузились в ревущую клокочущую морскую пучину.

Зеленый мотоциклет с головокружительной быстротой пошел ко дну, погружаясь в безмолвные, вечно спокойные глуби океана. Однако меня спасла счастливая случайность. При падении мотоциклет с такой силой ударился о поверхность воды, что ремни, которыми я был прикреплен к машине, лопнули, и я очутился на свободе. Оглушенный ужасным ударом, полученным при падении, я в первое мгновение потерял сознание. Однако, когда соленая едкая вода начала набираться мне в рот, я невольно пришел в себя, и во мне пробудился инстинкт самосохранения. Я погружался все глубже в соленые пучины. Наконец, я коснулся ногами какого-то твердого предмета, по-видимому, подводной скалы, и начал медленно подниматься. Я задыхался, захлебываясь соленой водой, кровь отчаянно стучала в висках, сознание мутилось. Через несколько мгновений я услыхал над собой рев бури и понял, что приближаюсь к поверхности океана. Затем я очутился во власти яростно клокочущих волн и вступил в свирепую борьбу со стихией. С мужеством отчаяния я рассекал водные громады, вздымавшиеся со всех сторон. Пережить столько смертельных опасностей, облететь всю Солнечную систему, и все это для того, чтобы погибнуть в самый момент возвращения на Землю! Нет, это было бы чересчур бессмысленно! Стиснув зубы, напрягши последние силы, я боролся за жизнь. Однако вскоре мне пришлось испытать нападение нового ужасного врага. Я был схвачен электрическим скатом. Адская боль пронизала все мое тело. Судорожно извиваясь, я старался скинуть с себя морское чудовище. Я считал себя уже погибшим, когда внезапно увидел вблизи от себя гладкую черную скалу, поднимавшуюся над мутными волнами океана. Я направился к скале, отчаянно работая руками и ногами. Через несколько мгновений я к ней подплыл и начал взбираться на ее скользкую поверхность. Только когда я поднялся над водой, ужасное животное отпустило меня. Я напрягал последние остатки сил, судорожно цепляясь за каждый выступ скалы. Кажется, никогда в жизни мне не приходилось делать таких отчаянных усилий. Свирепые волны обдавали меня соленой пеной и, казалось, старались утянуть назад в водную бездну.

Наконец мне каким-то чудом удалось вскарабкаться на острый хребет скалы.

Каково же было мое изумление, когда я увидел перед собой Эрауэка, спокойно сидевшего на скале и занятого своими чертежами. Вода стекала ручьями с жреца науки, и вид у него был самый плачевный. Однако, не обращая внимания на рев бури, на все неудобства своего положения, он с непоколебимым спокойствием продолжал свои ученые занятия. Несчастный случай снова отдавал меня во власть моему мучителю. Напрасно я вел борьбу с волнами, яростно борясь за жизнь! Снова очутился я в положении приговоренного к смерти. Однако я был чересчур измучен, чтобы остро реагировать на свое несчастье. Не успел я вымолвить и слова, как свалился на камень и погрузился в тяжелое забытье.

Когда я проснулся, солнце высоко стояло в небесной лазури. Каким прекрасным и благостным показалось мне небо Земли после пламенно-алого безжалостного марсового неба! Я поглядел на море. Оно было спокойно; легкая зыбь еле вздымала его сонную поверхность. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь на крохотном островке. Кругом, насколько мог охватить глаз — простирались немые мерцающие воды океана. Итак, мы с Эрауэком оказались невольными пленниками на необитаемом острове. Какая странная прихоть судьбы! Я не имел представления о том, где именно мы могли находиться. Подобно Робинзону и Пятнице, мы оказались заброшенными на одинокий остров, где нас ждала почти неминуемая гибель. Казалось, из создавшегося положения не было выхода. Трудно было рассчитывать, что мимо нас проплывет какое-нибудь судно. Если бы даже нас и подобрали моряки, в этом было бы мало хорошего. Вероятно, меня приняли бы за умалишенного. В самом деле, вид у меня был достаточно ужасный: разросшаяся борода придавала мне сходство со старым морским волком, а нанесенные муравьями раны до неузнаваемости узуродовали лицо. Кто бы поверил моим фантастическим рассказам? Я с ужасом подумал о том, какую страшную схватку пришлось бы выдержать матросам с Эрауэком. Сколько людей погибло бы в напрасной борьбе с марсианином! Дорого пришлось бы заплатить нашим спасителям за свое великодушие! Я представил себе, какую сенсацию вызвало бы это своеобразное морское сражение в нашей прессе. Чудовищный муравей, найденный на скале среди океана! Затем я вспомнил о нелепом мотоциклете, похороненном где-то глубоко на дне океана. Изумительная машина, облетевшая всю Солнечную систему, была навсегда потеряна для человечества. Она будет пребывать на дне морском вплоть до того дня, когда море отдаст своих мертвецов.

Я поглядел на своего спутника. Огромное насекомое, казалось, не отдавало себе отчета в своем ужасном положении. Оно сидело на скале, погруженное в свои вычисления, не обращая на меня ни малейшего внимания. Листы его рукописи, тщательно разостланные на камне, сушились на солнце. Прошло несколько часов, прежде чем Эрауэк заговорил со мной.

— Ваша планета, друг Ох, — сказал он, — создана для того, чтоб сделаться пристанищем настоящей культуры.

Я спросил муравья, когда он успел собрать все необходимые ему сведения о нашей планете.

— Я уже выяснил то, что меня интересовало, — отвечал он. — На Астране много воды; планета отличается приятным, хотя и несколько жарким климатом. Цвет неба представляется мне несколько странным, однако к нему можно привыкнуть. Я вернусь на Айзоту, — сказал Эрауэк, — и сообщу о количестве воды на Астране. Не сомневаюсь, что через несколько месяцев они явятся сюда для организации доставки воды на Айзоту.

Я расхохотался и крикнул насекомому:

— Вы никогда не вернетесь на Айзоту! Машина, на которой мы прилетели, лежит на дне океана. Вы останетесь на Астране до конца своих дней!

Насекомое невольно вздрогнуло. Однако оно быстро овладело собой.

— Нашим астрономам, — сказало оно, — хорошо известно, в какой день мы должны были прибыть на Айзоту. В случае, если я не вернусь к определенному сроку, они пошлют за мной отряд муравьев.

Мной овладело мрачное отчаяние. Я вновь был во власти ужасного насекомого. Марсианам была чужда жалость. Внезапно я вспомнил, что незадолго до падения зеленой машины в воду посоветовал Эрауэку выпрыгнуть из аппарата. Если бы не этот неожиданный взрыв гуманности с моей стороны, насекомое давно лежало бы на морском дне вместе с зеленой машиной, и я наслаждался бы свободой. Я начал упрекать себя за этот бессмысленный поступок.

Чтобы несколько рассеять терзавшие меня мысли, я спросил Эрауэка, каким образом ему удалось выбраться из воды.

— Я всегда был убежден, — отвечало насекомое, — что разумное существо может найти выход из любого положения. До сих пор я был незнаком с морскими бурями, ибо, как вам, вероятно, известно, на Айзоту отсутствуют такого рода феномены. Очутившись в воде, я почувствовал, как погружаюсь все глубже и глубже в недра океана. Однако благодаря тому, что я не сбросил своего костюма, я смог беспрепятственно дышать в воде и продолжал свои наблюдения над окружающей меня средой. Я обнаружил, что морские глубины спокойны и своей неподвижностью напоминают воды наших каналов. Итак, я медленно плыл под водой. Не испытывая, подобно вам, потребности в воздухе, я тем самым не чувствовал необходимости подняться на поверхность океана. Вскоре я достиг подводной скалы, на которую я поднялся, и выбрался из воды. Должен признаться, что мне стоило немалых трудов достигнуть вершины скалы, ввиду свирепых волн, хлеставших меня со всех сторон. Очутившись здесь, я вспомнил о вас и мысленно приказал вам явиться на скалу. Я призывал вас потому, что мне необходимо предать вас смерти согласно инструкции моего правительства. Через несколько мгновений после моего приказания вы уже подплывали к скале.

Я невольно содрогнулся при мысли о том, какой волевой мощью должно обладать создание, с такой легкостью вырвавшее меня из морских пучин и из пасти водяного чудовища. Внезапно меня осенила счастливейшая мысль.

Я решил сказать муравью, что умею плавать под водою, и предложить достать с морского дна зеленый мотоциклет.

Муравьям был совершенно неизвестен обман, и Эрауэк должен был мне поверить и отпустить меня. Я рассчитывал благополучно уплыть от своего мучителя.

Когда я сообщил муравью о своем хитроумном плане, он сказал:

— Я согласен. Только имейте в виду, что я все время буду сохранять с вами волевой контакт. Как только вы найдете аппарат, я вытяну вас на поверхность воды.

Я задрожал от ужаса. Как мог я позабыть о страшном могуществе насекомого? Конечно, нечего было и думать о том, чтобы разыскать машину на дне океана. Итак, мне предстояла альтернатива: либо погибнуть в морских пучинах, либо послужить пищей безжалостному насекомому. Я оглянулся на муравья. Погруженный в свои вычисления, он, казалось, забыл о моем присутствии. Весь дрожа, я поспешно разделся и, бросив прощальный взгляд на голубое небо и ласковое солнце, прыгнул в воду навстречу неизбежной гибели. Желая поскорее утонуть, я широко раскрыл рот.

Через мгновение я почувствовал, что начинаю захлебываться. Странное оцепенение охватило меня. Я медленно шел ко дну. Внезапно во мне вспыхнуло желание жизни, и я подумал было о том, чтобы подняться на поверхность. Однако, вспомнив о зловещем создании, поджидавшем меня на скале, я немедленно отказался от своего намерения.

«Ни за что на свете не вернусь к нему! — решил я. — Здесь, по крайней мере, меня ждет быстрая и безболезненная смерть».

При этой мысли мною овладело странное спокойствие. Перед моим умственным взором начали проноситься видения былого. Сперва я увидел себя мальчиком, мирно игравшим на речном берегу. Затем передо мною промелькнули картины студенческой жизни. Далее я увидал себя в дремучих тропических лесах, исследующим побережья Амазонки. Потом из мрака выплыл зеленый мотоциклет, и я снова пережил головокружительное путешествие по мировому пространству... Я увидел марсиан-чудовищ, разъяренных «хела-хела», пустыню и спасительные каналы. Снова встал передо мной залитый ослепительным сиянием город муравьев... Затем я увидел планету Цереру, одиноко витавшую в пространстве, Уран с его величавой культурой, Нептун с его водяными гадами. Наконец, все исчезло, и в поле моего зрения осталось какое-то причудливое создание, вызывавшее во мне невольное содрогание. Сперва я подумал, что продолжаю бредить, однако через мгновение убедился, что имею дело с ужасным обитателем морских глубин.

Два огромных зеленых глаза пристально смотрели на меня. Еще мгновение, и меня со всех сторон оплели щупальцы чудовища. Я содрогнулся от ужаса. Внезапно ко мне вернулось сознание. Я увидал, что нахожусь в цепких объятиях огромного осьминога. Отвратительное чудовище ползло мимо моего лица, причиняя мне невероятную боль. Пустые зеленые глаза осьминога смотрели на меня в упор. Я чувствовал себя загипнотизированным взглядом чудовища и не мог пошевельнуться. Однако меня спасла боль, сделавшаяся невыносимой. С неожиданной силой я рванулся из объятий осьминога и, к своему удивлению, почувствовал, что подымаюсь. Затем у меня потемнело в глазах, и я потерял сознание.

Очнувшись, я увидал, что нахожусь на поверхности океана, в нескольких ярдах от скалы.

Эрауэк спокойно стоял на утесе и внимательно смотрел в телескоп на Солнце. Казалось, он не заметил моего появления. Я собирался, было, снова нырнуть, но вспомнил об ужасных зеленых глазах чудовища. «Нет, — подумал я, — муравей все-таки предпочтительнее осьминога». Я поплыл к скале, с ужасом ожидая, что меня вот-вот схватит подводное чудовище. Вероятно, последнее не согласится так легко расстаться с добычей.

Я уже подплывал к скале, когда в нескольких футах от меня из воды медленно поднялся осьминог. Похолодев от ужаса, я застыл на месте. Осьминог подплыл к скале и вытянул из воды свои чудовищные щупальцы. Казалось, он не замечал меня. Подняв глаза, я увидал, что Эрауэк стоит на краю скалы, погруженный в свои вычисления.

Теперь уже не могло быть сомнений в том, что осьминог наметил своей жертвой не меня, а его. Я почувствовал острую радость... Ужасные щупальцы чудовища медленно вытягивались по направлению к беззащитному муравью.

Занятый сложными математическими проблемами, Эрауэк, казалось, позабыл об окружающем мире.

Я попытался крикнуть, однако не смог издать ни звука. Не подозревая о грозящей ему смертельной опасности, ученый муравей продолжал свои вычисления.

Затем в мгновение ока наступила развязка драмы. Пара огромных щупальцев схватила Эрауэка, который беззвучно упал на скалу, роняя свои бумаги. Я видел, как блеснули мириады его слепых глаз; его усики беспомощно шевелились. Затем он исчез в объятиях чудовища, погрузившегося в океан. Воды беззвучно сомкнулись, принимая в свои глубины марсианина-мудреца. Мне казалось, что я сплю и вижу какой-то ужасный сон.

Прошло некоторое время, прежде чем я окончательно пришел в себя и понял, что меня спасла чудесная случайность. Однако я был чересчур напуган, чтобы радоваться. Содрогаясь от ужаса, я выбрался на скалу. От муравья не осталось никаких следов. Его чертежи исчезли вместе с ним. Великое открытие, сделанное Эрауэком, никогда не станет известным науке.

Я провел несколько часов, неподвижно сидя на скале и глядя в безмолвные морские пучины, поглотившие премудрое создание. Эрауэк, несомненно, обладал большими познаниями по всем отраслям позитивных наук, чем все наши ученые, вместе взятые.

Внезапно меня осенила ужасная мысль: а что, если осьминог, переварив свою добычу, вернется на скалу за мной? Каждую минуту можно было ожидать нападения ужасного хищника. Во всяком случае, Эрауэк не мог оказаться вкусной и сытной пищей. Проголодавшись, чудовище, естественно, должно было подняться на скалу за новой добычей. Бесшумно протянуты на скалу цепкие отвратительные щупальцы — и второй небесный турист последует за своим товарищем в подводное царство.

Однако на мое счастье спрут не вернулся. К вечеру я различил на горизонте дымок приближающегося парохода. Сердце радостно забилось. Я начал усиленно сигнализировать. Меня заметили. С наступлением темноты я уже находился на борту доброго старого парохода «Королева Виктория», совершающего рейс между Ливерпулем и Монтевидео. Матросы поглядывали на меня искоса, видимо принимая за выходца с того света. В ответ на вопросы капитана я рассказал какую-то фантастическую повесть о потонувшей яхте и погибших сокровищах. Как и следовало ожидать, мои слова не внушили ему особенного доверия, тем более, что я распространялся о путешествии по Индийскому океану, в то время как в действительности находился посреди Атлантического. К счастью, капитан, оказавшийся сердобольным человеком, согласился доставить меня в Ливерпуль.

В ту же ночь я заболел острой нервной горячкой, во время которой то и дело бредил муравьями-гигантами и кричал, отбиваясь от нападений осьминога. Однако никто не обратил особого внимания на мой бред. Мне был оказан внимательный уход, и я вскоре поправился. Когда я впервые вышел на палубу, пароход проплывал мимо Канарских островов. Мой странный вид, изуродованное лицо и необычайный характер моего бреда — все это вызывало немало подозрений у капитана и команды. Особенно их поражало, что я никогда не отвечал вслух на задаваемые мне вопросы. Прошло немало времени, прежде чем я отвык от беззвучного языка муравьев и привык к звуковой речи. К счастью, при мне не было моих записок, которые я бросил в воду при приближении парохода, во избежание всякого рода расспросов и подозрений.

Итак, мне удалось сохранить свою тайну. Без сомнения, эти честные моряки не поверили бы моим необычайным рассказам. Не было оснований порицать их за это, так как я был уверен, что встречу подобное же недоверие и в научных кругах, где с таким подозрением относятся ко всему яркому, молодому и талантливому.

В середине мая я благополучно прибыл в Ливерпуль. Я выдал капитану чек на свой банк, хотя он и отказался от вознаграждения, с лукавой улыбкой уверяя меня, что всегда рад оказать услугу джентльмену, очутившемуся в тяжелом положении. Кажется, он принял меня за политического преступника или за беглого каторжника; во всяком случае, он был бесконечно далек от истины.

Приехав в Лондон, я нашел там все по-старому. Этот дурак Стевенс в свое время разболтал направо и налево о моем таинственном отъезде, и в городе ходили обо мне самые невероятные слухи. Дело дошло даже до газетной полемики. К счастью, Хезерингтон, с которым я виделся накануне отъезда, высказался в мою пользу. Он был уверен, что я отправился в Парагвай, и истолковал мое внезапное исчезновение, как своеобразный маневр со стороны путешественника-одиночки, желающего сохранить строгое инкогнито в опасных странах, которые ему предстояло исследовать. Версия Хезерингтона понравилась публике.

По прибытии в Лондон я послал Хезерингтону письмо, в котором давал ему подробнейший и весьма правдоподобный отчет о своих мнимых похождениях в Парагвае. Особенно распространялся я о своих политических интригах. Хезерингтон не замедлил довести до сведения почтеннейшей публики о новых похождениях неугомонного Джинкса.

Одно время в обществе много обо мне говорили. Затем разговоры замолкли. За мною окончательно утвердилась репутация смелого исследователя и опасного политического интригана. Хезерингтон не раз острил насчет моего пристрастия к отдаленным уголкам земного шара. Я мрачно усмехался в ответ на его шутки. Я хорошо знаю Хезерингтона: это уравновешенный, здравомыслящий человек, с огромным горизонтом и твердо установившимся мировоззрением. Воображаю, что бы он сказал, если бы услыхал о моем посещении самых отдаленных уголков нашей Солнечной системы в компании гигантского муравья! Путешествие пешком по Парагваю, конечно, интересное и в достаточной степени захватывающее времяпрепровождение, однако оно покажется детской забавой по сравнению со странствованием по марсовым пустыням и фантастическим турне по Солнечной системе.

Однако мое здоровье было весьма расшатано в результате испытанных мною ужасных лишений. Желая восстановить силы, я удалился из Лондона в то очаровательное местечко, где впервые увидал зеленую машину. Там, в тишине, на лоне природы я занялся записыванием своих невероятных, но тем не менее правдивых приключений. Друзья считают меня мрачным и нелюдимым; однако я убежден, что каждый из них сделался бы таким же, как я, если бы на его долю выпали подобные жестокие испытания. Все пережитое на Марсе оставило неизгладимый след в моей душе. Жизнь в значительной степени утратила для меня интерес. Я нередко пускаюсь в самые мрачные размышления о судьбе человеческого рода. Без сомнения, мои сообщения будут встречены с недоверием. Я к этому готов, так как знаю, что большинство людей всецело занято своими микроскопическими интересами и неспособно постигнуть чудеса мироздания. В нашей науке до сих пор господствуют рутина и сектантство; каждый ученый упрямо держится за свои личные гипотезы и склонен до бесконечности полемизировать со своими собратьями. Однако я решил пренебречь всеми насмешками, которые обрушатся на мой правдивый отчет, и выпустить его при первой возможности в свет. В конце концов, какое дело до мнения самодовольных невежд человеку, который отправляется в опасное путешествие с тем, чтобы из него не вернуться. Какое-то предчувствие говорит мне, что я встречу смерть в дебрях Эквадора. Побывав в другом мире, более культурном, чем Земля, я тем самым оказался вырванным из рамок привычного людям миропонимания; я глядел на вещи с совершенно иной точки зрения; все человеческие ценности были мною переоценены; для меня больше не существует фетишей и идолов; беспощадная логика муравьев помогла мне сорвать маску культуры с лица современного европейца, и на меня глянуло лицо дикаря.

Я уже ничего не жду от будущего; вся моя жизнь в прошлом. Что для меня людское мнение? Голос пустынь и дебрей вновь зовет меня. Скоро я вернусь в девственные леса Южной Америки. Кто знает, может быть, мне предстоит перед смертью открыть таинственные города инков?

Сейчас, пробегая эти страницы, я вновь переживаю все описанные мною события, и мне становится больно при мысли о том, что я никогда не увижу своего дорогого спутника, безмолвного свидетеля моих восторгов, надежд и отчаяния — зеленую машину.

Она навеки погребена на дне Атлантического океана. Там, в вечном мраке, среди безмолвных коралловых рощ, лежит это изумительнейшее из человеческих изобретений, и только бессмысленные глаза спрута таращатся на него.

Я сижу на террасе, глядя на сосны, четко вырисовывающиеся на фоне закатного неба.

Как раз на этом месте три года тому назад я столкнулся с великим изобретателем, беззаветно отдавшим свою жизнь в жертву науке. Мои мысли сейчас с ним; и в честь покорителя пространства я невольно восклицаю: «Слава, слава тебе, безвестный герой! Спи спокойно в своей могиле!»

В ночь, когда я окончил свой отчет, я сделался свидетелем странного явления. Дело было так. Окончив свою работу, я был охвачен теми эмоциями, которые, как известно, испытал историк Гиббон по завершении своего труда «Закат и падение Римской империи». Чтобы немного развлечься, я взял свой телескоп и принялся наблюдать планету Марс. С новой силой нахлынули на меня волнующие воспоминания, и я провел всю ночь у телескопа. Кто бы мог поверить, что эта спокойная и безобидная с виду планета населена такими ужасными и могущественными существами?

Правду говорят, что «наружность обманчива». Неожиданно мне пришли в голову грозные слова Эрауэка: «Наши пионеры готовы к отлету». Мне было известно, что насекомые не умели лгать.

Интересно знать, пошлют ли они свои передовые отряды на выручку Эрауэку, или будут поджидать его возвращения?

Внезапно мои размышления были прерваны самым странным образом. Над поверхностью планеты появились две световые точки и неподвижно повисли в черной пустоте. Я невольно вспомнил о сигналах, виденных в свое время Найтингелем, и с бьющимся сердцем ожидал появления следующих точек. Я не ошибся в своем предположении. Не прошло и полминуты, как над Марсом вспыхнули два новых световых пятна и поместились над предыдущими. В следующее мгновение на небе засиял роковой знак 2 X 2=4.

Теперь я уже не сомневался, что созерцаю священный символ муравьев, означавший, что последние вылетают из дворца науки. Подобный же знак сопровождал и наш с Эрауэком отлет.

Итак, летучий отряд марсиан, вероятно, уже находится на пути к земле. Товарищи муравьи спешат на выручку Эрауэка. С каждой секундой они приближаются к нам.

Итак, муравьи отлетели с Марса. Но куда? Может быть, они направились на Уран? Может быть, целью их путешествия является Нептун или Венера? Но возможно ведь... возможно, они направляются на Землю.

(На этом месте обрывается рукопись Джинкса. Записки остались незаконченными ввиду отъезда Джинкса в Южную Америку, где он и встретил свою гибель. — Примечание владельца рукописи).

Окончив чтение, Вильсон положил рукопись на стол и налил себе виски в стакан. Хлебнув целительной влаги, он вздохнул с облегчением, прочистил горло и только после этого обратился ко мне со следующими словами:

— Скажите по правде, дорогой друг, приходилось ли вам когда-нибудь слышать что-нибудь подобное этой фантастической истории?

Я бросил выкуренную сигарету в камин и налил по стакану виски.

— Нет, — ответил я, — никогда не слыхал я ничего похожего на рассказ Джинкса. Остается только предположить, что наш друг или лишился ума, или... — я оставил фразу недоговоренной.

— Вы правы, — сказал Вильсон. — По-моему, нам лучше поскорее позабыть о бреднях Джинкса. В самом деле, что может нам дать обсуждение этой рукописи? Мы можем, конечно, взвесить приводимые Джинксом «факты» со всех сторон, обсудить все pro и contra. Но и только. Ни к какому определенному заключению мы не сможем прийти. Я полагаю, что историю Джинкса следует или целиком принять или целиком отвергнуть. Я могу сказать обо всех этих «фактах» то, что сказал в свое время поп об иезуитах: «Они могут быть только тем, что они есть; в противном случае они не могли бы вовсе существовать».

Я согласился с мнением Вильсона. Было очевидно, что всякого рода обсуждения истории Джинкса ни к чему не приведут. Конечно, к ней можно было подходить с различных точек зрения, и, быть может, под известным углом зрения она могла показаться и убедительной. В конце концов, все сводилось к следующей альтернативе: или Джинкс был своего рода гением, затмившим размахом фантазий и яркостью красок Жюля Верна и неизвестного автора «Тысячи и одной ночи», или он в самом деле совершил величайшее в истории открытие. Как бы там ни было, загадка никогда не будет разрешена.

Я огляделся по сторонам. В окно вливалось робкое сияние рождающегося дня. Оказывается, мы просидели всю ночь над рукописью Джинкса.

Вильсон первый нарушил молчание.

— Мы провели с вами бессонную ночь, — сказал он. — Однако, надеюсь, вы согласитесь, что мы не даром потратили драгоценное время. Сегодня вечером мне предстоит читать лекцию в Королевском Географическом Обществе, и я с ужасом думаю, что еще не готовился к ней. Я должен буду вас сейчас покинуть. Пора приниматься за дневные труды. Надеюсь, крепкий кофе и холодное обтирание помогут мне восстановить умственную и физическую бодрость. Боюсь, однако, что вечером на торжественном заседании общества у меня будет довольно-таки плачевный вид. Что же поделаешь? Зато я провел, смею вас уверить, чрезвычайно интересную ночь!

Я спустился вместе с Вильсоном по лестнице и распахнул наружную дверь. Солнце еще не всходило, но небо было залито мягким сиянием зари. Свежий бодрящий ветерок пахнул мне в лицо. Легко и радостно дышалось на воле после долгих часов, проведенных в душной комнате.

Вильсон дружески пожал мою руку.

— До свидания, — сказал он. — Спасибо за компанию. Смотрите-ка, — прибавил он, взглянув на небо, — вот она — загадочная планета!

Я взглянул вверх, небо было еще погружено в полумрак, слабо мерцали звезды. На востоке все сильнее разгоралось алое пылание зари. Первые лучи солнца показались над горизонтом.

Прямо над моей головой в дымных глубинах неба пылала мрачная красная планета.

Вильсон вытянул руку по направлению к загадочному светилу.

— Айзоту? — спросил он, улыбаясь, — До свидания, Маршал, — прибавил он и бодро зашагал по улице, устланной серыми тенями.

Я следил глазами за удаляющейся фигурой Вильсона, пока она не скрылась за поворотом улицы. Затем мои взоры снова обратились на красную планету, и я принялся размышлять о только что выслушанном необычайном рассказе. Образ Джинкса — странного человека — с удивительной яркостью всплыл перед моими глазами. «Что побудило его написать эту невероятную повесть? — думалось мне. — Находился ли он во власти навязчивой идеи или излагал подлинные события своей жизни?» Непроницаемая тайна окутывала всю эту историю. Теперь, когда Джинкс умер, невозможно проверить правдивость его слов, и загадка навсегда останется неразгаданной. Во всяком случае, тон его рассказа кажется убедительным. Со страниц рукописи Джинкс встает как живой, со всеми своими характерными особенностями. Однако его рассказ чересчур необычен, чтобы ему можно было поверить.

Я снова взглянул на Марс. Солнце уже подымалось, и звезды одна за другой исчезали с неба. Скоро наступит шумный суетливый день, и в его ослепительном свете рассказ Джинкса, без сомнения, покажется мне смешным. В смутном сиянии рассвета история представлялась еще более или менее вероятной. Между тем алая планета постепенно погасла в разгоравшихся солнечных лучах. Неужели же Марс действительно населен гигантскими насекомыми, первобытными чудовищами? «Был там Джинкс или не был — вот в чем вопрос», — думал я, поднимаясь по лестнице и возвращаясь в комнату, где только что было выслушано удивительное повествование о зеленой машине и отважном исследователе звездных миров.