ГЛАВА XVII,

в которой ученый-астроном открывает Ущелье Горячих Скал

— Поехали! — энергично махнул рукой Сандомирский, провожая глазами уходивший в горы вездеход.

Удаляясь, машина раскачивалась на ходу и карабкалась по скалистому склону.

— С чем-то вернутся? Найдут ли наших? — вздохнул Николай Александрович.

— Будем надеяться, — отозвался профессор Шапова­лов. — Они молодые, здоровые люди, спортсмены. Физически хорошо подготовлены…

— Вашими бы устами да мед пить. А если они разбились?

— Все может быть…

Взглянув еще раз в сторону, где исчез вездеход, Сандомирский медленно пошел к ракете. Астроном последовал за ним.

Особенностью жизни на Венере являлось то обстоятельство, что принимать пищу можно было только внутри специально оборудованного и герметически закрытого помещения. Находясь среди атмосферы, непригодной для дыхания, астронавты не могли снимать масок, чтобы напиться или поесть. Приходилось приспосабливаться к особым условиям жизни. Например, на маске имелся маленький кран, непосредственно против губ. Если, будучи вне ракеты, кто-нибудь хотел напиться из реки, даже просто из кружки, то приходилось надевать на кран резиновую трубку, опускать другой конец в воду и, отвернув кран, втягивать жидкость. Для принятия твердой пищи и такой способ был непригоден. Здесь приходили на помощь те питательные концентраты в виде пилюль, над которыми смеялся Шаповалов. Взяв одной рукой пищевой шарик, астронавт делал глубокий вдох, заполнял легкие кислородом, затем быстрым движением приподнимал маску, клал таблетку в рот и энергичным выдохом изгонял из-под шлема проникшие туда ядовитые газы. Один такой шарик, размером с китайское яблочко, поддерживал силы человека в течение суток. Его не глотали сразу, а тщательно разжевывали.

Хитроумный способ питания позволял человеку жить на Венере, но не доставлял большого удовольствия любителям вкусно покушать. Поэтому астронавты старались пить чай и обедать не иначе, как в салоне ракеты или в кабинах вездехода и стратоплана. Там они могли снять маски и чувствовали себя в этих помещениях как дома.

Шаповалов не спеша приготовил чай. Сидя за столом, оставшиеся на базе астронавты неторопливо обсуждали, что им делать, пока продолжаются поиски.

Не было никакого смысла обоим оставаться все время на ракете. Для ее охраны вполне достаточно одного человека, который мог поддерживать и радиосвязь с вездехо­дом. Эти задачи взял на себя Сандомирский. Профессор оказался свободным и решил отправиться на прогулку на целый день, чтобы получше познакомиться с окрестностями. Условились, что к вечеру он вернется и ночную вахту у пульта управления они поделят пополам.

Вымыв посуду после чая, Шаповалов, который в тот день был дежурным, стал собираться в путь. Он надел легкий летний костюм, повесил через плечо сумку и положил в нее флягу с водой, несколько питательных шариков, кружку и вообще все, что могло понадобиться во время прогулки. На ремне висели финский нож и пистолет. Снаряжение завершали фотографический аппарат и сильный полевой бинокль. Если бы не оружие и маска на лице, почтенный профессор мог бы вполне сойти за подмосковного дачника, отправившегося на прогулку в воскресный день. В дорогу ученый взял палку и бодро помахивал ею на ходу.

Сандомирский приветливо помахал ему рукой. Потом ученый скрылся из глаз.

Погода была хорошая. Правда, дул сильный ветер, но он умерял жару. Скалы обсохли после дождя, и даже галька на берегу была совсем сухой.

Упитанный профессор неторопливо шел вдоль полосы прибоя, очень довольный собой и окружающей обстановкой. Прогулка пешком была физически приятна и, безусловно, полезна для здоровья. Он шел по берегу, вернее — катился подобно большому эластичному шару, слегка помогая себе палкой при неровностях почвы. Потеряв на Венере значительную долю своего веса, он снова почувствовал себя стройным и молодым.

У полосы прибоя он прошел километра два. Красноватые волны с шипением набегали на камни и лизали подошвы его непромокаемых башмаков. Неожиданно ударилась о берег большая волна и обдала его брызгами. Шапова­лов отскочил в сторону. Волна ушла обратно, оставив на камнях живое существо вроде краба. Профессор потрогал его палкой, хотел поднять, но подумал, что это не его область наблюдений, и проследовал дальше.

Выбрав место, где подъем оказался более отлогим, он взобрался на берег. Там перед ним открылось скалистое нагорье, усеянное камнями. Между ними кое-где виднелись кустарники и невысокие деревца. Стволы деревьев, искривленные ветрами, не поднимались выше метра. Здесь были растения различных видов: колючие, покрытые мелкими оранжевыми чешуйками кустарники, деревья с гладкими стволами и листьями красного цвета различных оттенков — от киновари до кармина. Особое внимание привлекали растения, по форме напоминавшие наши хвойные породы. Они были видны издалека, но встречались редко, одиноко возвышаясь среди кустарника. Если представить себе обыкновенный полевой хвощ, но не зеленый, а красный и поднявшийся на 10 метров в высоту, то можно создать некоторое представление об этих странных растениях Венеры. Их ветви располагались в пять или шесть ярусов и расходились пучками во все стороны. Стволы покрывала мелкая темно-красная чешуя.

"Типичные псилофиты", — подумал профессор и пошел дальше, потому что ботаника его мало интересовала.

Идти по гладкой поверхности лавы, почти лишенной почвы, нетрудно, несмотря на небольшой подъем. Башмаки у профессора были на толстых каучуковых подошвах, что было очень удобно для ходьбы.

Шаповалов весил на Венере меньше, чем на Земле, а мускулы уже восстановили свою прежнюю силу, поэтому он без большого утомления прошел почти 10 километров и не заметил, что проделал такой большой путь.

Он дошел до гребня возвышенности, дальше местность стала понижаться. Между двумя параллельными склонами открылась долина, укрытая горами от ветров. Растительность здесь стала гуще. На каменистой почве появились пятна мха темно-вишневого цвета. Идти было мягче и приятнее, но сильнее чувствовалась высокая температура, потому что ветер сюда не достигал.

Профессор прошел еще километра три под уклон и добрался до ручья, который медленно струился по камням, извиваясь под деревьями. Путника начинала томить жажда. Вода в ручье оказалась горячей, но чистой и прозрачной. Он зачерпнул ее стеклянной кружкой, посмотрел на свет, решил, что ничего подозрительного нет, и, приделав резиновую трубку, с удовольствием напился. Захотелось отдохнуть. Михаил Андреевич присел на камень и осмотрелся вокруг.

Его окружал лес. Очень странный на взгляд земного человека, но все-таки лес. Псилофиты, мох темно-вишневого цвета и такой густой красный кустарник, что под ним стоял багровый полумрак.

Отдохнув, профессор двинулся дальше, сделал несколько снимков и собрал в сумку образцы растений, какие попадались по пути, и даже положил туда пучок мха. Все это было сделано из благородных побуждений, потому что Михаил Андреевич лично не интересовался ботаникой. Во всех путешествиях люди в незнакомых местах стараются идти вдоль рек и ручьев, которые спасают от опасности заблудиться. Шаповалов тоже решил идти вверх по течению ручья, но предварительно сложил пирамидку из камней, чтобы отметить место, откуда он начал свой поход в долину.

Склоны окрестных гор постепенно сближались, и в конце концов долина превратилась в ущелье, поросшее ку­старником. Подъем был не крут, но профессор стал замечать, что идти теперь труднее. Жара явно усиливалась. Изменилась и растительность. Появились грибы. Да, это были настоящие грибы! Иначе нельзя было назвать эти иногда розоватые, а порой желтые и зеленые растения, напоминавшие огромные булавки. Их высокие стебли, пустые внутри, почти достигали до пояса, а рост профессора составлял 166 сантиметров. Шарообразные шляпки причудливых растений по размерам походили на мелкие арбузы. Когда профессор не без труда отломил одну из них и поддал ногой, она оказалась упругой, как мяч. Если бы не маска на лице, ученый должен был заметить, что грибы и кустарники на Венере издают очень резкий и неприятный запах.

Жара становилась нестерпимой. Профессор чувствовал себя как в бане и буквально обливался потом. Одежда стала противно влажной.

Теперь прогулка уже не доставляла ему никакого удовольствия, но проснулась профессиональная любознательность. Почему здесь была такая высокая температура? Ничто не говорило о вулканических явлениях. Поблизости не было ни кратеров, ни неостывшей лавы. Если бы рядом находился действующий вулкан, то был бы слышен шум, появились облака дыма и падал на землю пепел. Ничего похожего не было заметно вокруг. Растительность имела совершенно свежий вид и явно существовала здесь не первый год. Вода в ручье была прозрачной и спокойно струилась по камням.

Профессор случайно прикоснулся к камню и тотчас же отдернул руку, потому что обжегся. Тогда он опустил пальцы в лужу около ручья и едва не ошпарился. Температура воды на Венере доходит до плюс 40-45 градусов. Человек может выносить подобные температуры, и астронавты даже научились купаться в горячем море, но здесь вода достигала почти точки кипения.

Ученый все еще не мог понять, в чем тут дело, и продвигался вперед, надеясь открыть причину этих странных явлений. Усталость была забыта. Теперь действиями профессора руководили научные соображения. Не жалея костюма, уже порванного в нескольких местах, Шаповалов пробирался сквозь кустарник, хотя и задыхался от жары. Дальше начинался подъем. Ручей в этом месте образовал каскад. Вода падала с высоты одного метра, шумела, и от нее поднималось облачко пара.

Растительность, по-видимому, кончалась. Голые скалы сходились совсем близко. Температура стала почти нестерпимой, однако по-прежнему ничто в окружающей природе не напоминало о вулканической деятельности.

Профессор остановился. Идти дальше было невозможно, может быть, опасно. Ученый задумался, стараясь понять, в чем тут загадка. И вдруг волосы зашевелились у него на голове. Можно было найти лишь одно объяснение: веществами, которые выделяют тепло, не получая его извне, являются в природе только радиоактивные элементы. Неужели эти скалы содержат радиоактивные руды? На Земле нельзя и вообразить что-нибудь подобное, но ведь здесь, в совершенно других условиях, могло быть и так. На Земле соединения радия, тория, урана и других подобных веществ так редки, что ради грамма этих элементов приходится перерабатывать сотни тонн породы. Радиоактивные руды на нашей планете содержат настолько малое количество веществ, выделяющих тепло, что их температура практически ничем не отличается от окружающей среды, а здесь ученого окружали горячие камни. Неужели концентрация радиоактивных элементов может быть в природе такой высокой?

При этой мысли профессору стало страшно. Он знал, как это опасно для жизни человека. Правда, уже были найдены медицинские средства для борьбы с лучевой болезнью, но достаточно ли их будет против такой радиации?

Проклиная себя за неосторожность, астроном наскоро подобрал несколько обломков камней, в изобилии валявшихся под ногами, и поспешно пошел назад, стараясь поскорее оставить вредоносную зону.

Идти было трудно, но на этот раз ученый перескакивал с камня на камень почти с обезьяньей ловкостью. Задыхаясь от бега, весь в испарине, он достиг места, где возвышалась пирамидка из камней, и только тут позволил себе немного отдохнуть. Его томила жажда. Но пить из ручья он уже не решался, так как вода в нем несомненно была радиоактивна. Он вспомнил про флягу и с наслаждением выпил половину содержимого.

Усталое тело требовало отдыха, мускулы болели от непривычного напряжения, однако и здесь, далеко от ущелья, таилась опасность — всюду: в воде ручья, в его каменном ложе, даже в окружающей атмосфере, тоже, может быть, насыщенных разрушительными частицами радиации.

Едва переведя дух, профессор устремился дальше к берегу моря. И только там, когда его разгоряченное тело охладил сильный ветер, он позволил себе отдохнуть по-настоящему.

Поспешно сбросив одежду, он зашел в воду и принялся плавать и нырять в горячей воде, чтобы смыть с себя вредоносные частицы, возможно оставшиеся на кожном покрове. Потом он стал тщательно полоскать все части своего костюма, чтобы обезвредить его, насколько возможно. Добросовестно потрудившись, он разложил выстиранные предметы на берегу для просушки, а сам прилег рядом. Надо было обдумать положение.

Научное значение его находки трудно было переоценить. Если радиоактивные элементы находятся на поверхности Венеры в таком количестве и столь высокой концентрации, то это было крайне интересно в теоретическом отношении. Профессор много работал над проблемами космогонии и являлся автором научных трудов, посвященных вопросу происхождения солнечной системы.

После того как многие советские ученые пришли к выводу, что Земля никогда не была раскаленным телом, а возникла из холодной материи, причиной внутренней теплоты земного шара стали считать радиоактивные вещества. Собираясь в определенных местах земной коры и накопляя там огромные количества теплоты в результате радиоактивного распада, эти элементы и создавали очаги высоких температур, где плавились горные породы, расширялись в объеме и изливались наружу через кратеры вулканов. Эта гипотеза вполне удовлетворительно объясняла все явления вулканизма. Однако оставалось непонятным, откуда на нашей планете появились атомы радиоактивных веществ, и притом в поверхностных слоях земной коры. Ученым было известно, что атомы тяжелых элементов — так называемых актинидов, к которым относятся радий, торий, уран, плутоний и другие элементы, — могли образоваться лишь в условиях исключительно высоких температур и давлений, существующих в природе только в глубине раскаленных звезд, подобных нашему Солнцу или еще более горячих.

На Земле, которая никогда не была звездой, они образоваться не могли. Следовательно, они попали на Землю откуда-то извне. Возникла мысль об исключительно мощных ядерных реакциях, происходивших в недрах нашего Солнца сравнительно недавно, в то время, когда Земля уже существовала и вращалась вокруг него в виде самостоятельной планеты. В представлении ученых рисовались такие грандиозные взрывы в недрах Солнца, что они были в состоянии извергнуть струи вещества, созданного в глубинах светила, на расстояние более 150 миллионов километров и достигнуть языками пламени земной поверхности. Только таким путем ядра тяжелых элементов, рожденных Солнцем, могли попасть на Землю. Увлекательная теория была вполне логичной, но оставалась не подтвержденной прямыми доказательствами. Теперь случай давал в руки профессора чрезвычайно убедительные факты.

Если гипотеза о рождении радия в недрах Солнца и появлении его на Земле в результате чудовищных взрывов на Солнце правильна, то Венера, расположенная ближе к очагу ядерной реакции, должна была принять на свою поверхность гораздо больше актинидов, чем Земля. Поэтому атомы радия и других элементов этой группы должны встречаться на ней значительно чаше, чем на Земле, и находиться в весьма высокой концентрации.

Ущелье Горячих Скал и было одним из таких пунктов на Венере, которого некогда коснулись раскаленные струи солнечных извержений.

Но справедливость требует отметить, что все эти научные соображения пришли в голову профессору уже потом, а в данный момент ничто его так не волновало, как мысль о грозящей ему опасности. За последние двадцать лет медицина сделала чудеса в защите человеческого организма от радиации. И все-таки здесь, на Венере, где нет специалистов и самому придется лечиться от последствий этой несчастной прогулки, все это казалось настоящей катастрофой.

Свежий ветер охладил тело ученого, усталость прошла, и астроном почувствовал аппетит. Он с удовольствием разжевал не один, а целых два питательных шарика и запил их водой из фляги.

Когда человек сыт и мускулы его хорошо отдохнули, взгляд на жизнь становится оптимистичнее. Раздумывая о случае с радиацией в ущелье, профессор начал убеждать самого себя, что опасность не так велика, как это представилось в первые мгновения. Время пребывания в радиоактивной зоне измерялось десятком минут, а наиболее уязвимые части тела, голова, дыхательные органы, были надежно защищены маской, которую он не поднимал ни разу. Шелковая ткань одежды и белья и резиновые подошвы обуви тоже до известной степени защищали тело. Кроме того, оставалось неизвестным, являются ли Горячие Скалы непосредственными носителями радиоактивных веществ в опасной концентрации. Быть может, актиниды находятся не снаружи, а где-нибудь очень глубоко, и лишь внутренний жар, распространяясь по горным породам, поднял температуру внешних слоев? Могло быть и так.

"Ведь не вчера же, — размышлял ученый, — заброшены сюда атомы радиоактивных веществ? Это произошло много тысячелетий назад. С тех пор лик Венеры изменился, прежняя поверхность покрыта потоками лавы, актиниды скрылись в глубине. Значит, температура камней еще далеко не означает опасной радиации… Кроме того, я произвел тщательную дезинфекцию одежды и выкупался в море… Ну, и медикаменты соответствующие в аптеке найдутся".

Такими рассуждениями профессор окончательно убедил себя, что все его страхи напрасны, опасность ничтожна, а научное значение открытия огромно. К нему постепенно вернулось хорошее настроение. Он даже пристыдил себя за проявленное малодушие. Вот тогда-то и пришли ему в голову сугубо научные мысли о происхождении радиоактивных веществ на Земле.

Лежа на теплом камне, профессор мало-помалу пришел в себя. Беспокойство постепенно прошло. Он даже невольно размечтался, представляя, какой фурор произведет в ученом мире его новый труд, блестяще подтверждающий теорию солнечного происхождения актинидов, сторонником которой он являлся с давних пор. Убаюканный этими приятными грезами, он наслаждался теплом. Морской прибой шумел совсем как на Земле.

Отдохнув, ученый посмотрел на часы. Одежда уже давно высохла. Настала пора возвращаться. Профессор снова облачился в обычный земной костюм и принял вид типичного интеллигента, хотя брюки потеряли складку, а пиджак помялся.

Волны венерианского моря лениво набегали на берег. Теперь в полосе прибоя лежали целые гирлянды водорослей. За время прогулки море выбросило на берег много растений и среди них изрядное количество мелких обитателей морских пучин. Профессор никогда таких не видел и не поленился набрать в сумку образчики здешней флоры и фауны с намерением передать их Виктору Петровичу.

Погода продолжала оставаться на редкость хорошей. Тучи плавали где-то в вышине, и ни одна капля дождя не упала на ученого за все время прогулки.

Питательные таблетки настолько восстановили силы, что обратный путь профессор совершил, не испытывая ни малейшей усталости. Вернувшись домой, он немедленно достал медицинский справочник, проштудировал некоторые страницы и сделал себе инъекцию препарата, предохраняющего человеческий организм от последствий радиации.

Еще в дороге он решил, что никому не скажет о случившемся и оставит за собой монополию изучения Горячих Скал для будущего труда.

ГЛАВА XVIII,

в которой продолжается знакомство с животным миром Венеры

Так как Владимиру было трудно ходить, его сначала хотели уложить тут же около костра, а потом передумали и устроили в кабине вездехода. Там можно было снять маску и дышать свободно, что было лучше для раненого.

Впрочем, ранения оказались не очень серьезными: несколько ссадин на голове уже заживали, а ушиб на правой ноге выше лодыжки хотя и мешал ходить, но никакой опасности не представлял.

К счастью, горячей воды на Венере было сколько угодно. За несколько минут больного привели в порядок, наложили свежие бинты, переменили белье и ввели в вену раствор, восстанавливающий силы и успокаивающий нервную систему.

Лечебные средства из походной аптечки сделали свое дело. Не прошло и часа, как Владимир уже спал крепким сном, и на его лице можно было прочитать наслаждение покоем.

Как только была оказана должная помощь раненому, Виктор Петрович, неутомимый, когда дело касалось науки, вооружился фотоаппаратом и снова отправился на поле битвы с пауками, чтобы зафиксировать на пленке чудовищных насекомых.

Наташа чувствовала себя совсем хорошо, только устала. Ей хотелось одного: посидеть и не двигаться с места. Два дня, проведенные в скитаниях, все-таки не прошли даром. У нее были воспаленные глаза, лицо осунулось и приняло страдальческое выражение.

Спать было еще рано, поэтому она тихо разговаривала с Красницким, сидя у костра и помешивая палками тлеющие угли. Это было совсем как на Земле.

За время жизни на Венере астронавты настолько привыкли к легким и необременительным кислородным маскам, что почти их не замечали. К костру подсел акаде­мик, вернувшийся с поля сражения.

— В каком состоянии стратоплан? — спросил он Наташу.

— Не знаю, Виктор Петрович. Как будто разбита одна плоскость и помята кабина. Я нашла его среди деревьев. Они погнулись под тяжестью машины.

— Выходит, что он упал, как на пружины? Надо будет посмотреть. Без стратоплана мы как без рук. Хорошо еще, что вы успели передать радиограмму.

За это время произошло столько невероятных событий, что академик забыл расспросить подробно, как посылали сигналы на Землю.

— Вы не ошибаетесь, что слышали сигналы с Земли? — спросил он.

— Совершенно уверена.

— Гм…

— Слабые, но сигналы были.

Наташа рассказала, что они успели сделать, пока стра­топлан находился за пределами атмосферы.

— Это хорошо, — сказал Виктор Петрович, — хотя нельзя быть совершенно уверенным, что сигналы приняты. Тем более необходимо исправить стратоплан. Связь для нас — самое главное. Ну, а как же вы попали сюда? И откуда взялись чудовища?

— Очень просто. Пока продолжалась гроза, мы все соображали, как бы добраться до ракеты. Володе было плохо, и он не мог двигаться из-за ноги. А когда гроза прекратилась, я пошла разыскивать стратоплан. Мы надеялись воспользоваться рацией, чтобы связаться с вами.

— Ну и как?

— Я приблизительно знала, куда упал стратоплан. Он не мог находиться далеко от того места, где мы были. Взобралась на дерево и увидела, что совсем близко из зарослей торчит крыло. Я туда. Рация оказалась испорченной. Я взяла что надо: оружие, питательные таблетки, воду. И назад. Ничего опасного не заметила. Наутро Володя сказал, что может идти, и мы двинулись в путь. Мы хорошо помнили, с какой стороны при полете оставался горный хребет. Туда и направились. Только не знали, как лучше идти. Двигаться кратчайшей дорогой…

— Напрямик?

— Да. Или вдоль ручья. Решили, что у воды удобнее. Но было нелегко. Владимир шел с трудом и очень медленно. Когда нашли ручей, то решили вдоль него добраться до берега моря. Вот и все.

— А пауки?

— Ax, это потом. Я сказала, что на пути ничего страшного мы не встретили. Стали думать, что вообще на Венере нет живых существ. Только однажды заметили что-то черное, похожее на змею. Мелькнуло в кустах. Мы подумали, что это просто показалось. Сначала мы держали оружие наготове, а потом перестали. Все шло хорошо до вечера. Володя прилег отдохнуть, а я стала мыть руки. Тут мне, знаете, показалось, будто сзади кто-то смотрит на меня тяжелым взглядом. Я обернулась и увидела пауков. Вероятно, они были и раньше, только сидели так неподвижно, что мы не заметили. Я в первое мгновение просто оцепенела от неожиданности. Испугалась ужасно. Думала, что сердце разорвется! Едва могла окликнуть Владимира. А потом мы стали стрелять. Тут подоспел Иван Платонович.

— Почему же пули не попадали? Плохо целились?

— Не знаю. Испуг скоро прошел, и я овладела собой.

— Вероятно, рука дрожала, — заметил академик. — От страха. Это понятно при таком потрясении… Иван Платонович появился вовремя. Страшно подумать, что могло бы случиться!

— У меня и сейчас мороз пробегает по коже: оказаться в лапах такого чудовища!

— Такие испытания не для женских нервов.

— Виктор Петрович! — вспыхнула Наташа. — Будьте справедливы! Мы прожили вместе уже несколько меся­цев. Скажите, в чем именно обнаружилась моя женская слабость? Разве я уступала в чем-нибудь другим?

— Нет, я действительно не могу упрекнуть вас ни в какой слабости. Вы у нас просто молодец!

— Ну, так знайте — настанет время, и вы еще скажете: "Хорошо, что с нами Наташа". Запомните!

С этими словами она стала подниматься по лесенке в кабину вездехода.

— Она славная, — глядя ей вслед, произнес Красницкий.

Этот замкнутый и одинокий человек не умел, быть может, красноречиво высказывать свои чувства, но переживал очень глубоко. И за время экспедиции он всем сердцем привязался к Наташе, к Владимиру, даже к Шаповалову. К Наташе он относился как к родной дочери.

— Не могу себе простить, — сказал Яхонтов, — что взял ее в полет!

Красницкий промолчал.

— Сами знаете, — продолжал академик, — как мало у нас шансов вернуться назад. А это — молодая жизнь… Он не договорил.

Наутро отряд отправился в обратный путь. Следы вездехода были хорошо видны на сравнительно мягкой почве, особенно там, где оставалась влага. Иван Платонович повел машину довольно быстро. Владимир лежал на подвесной койке, и толчки от неровностей пути не очень беспокоили больного.

Спустя несколько часов путешественники достигли большой реки. Прежде чем начать переправу через этот широкий поток с быстрым течением, решили сделать привал и пообедать. Особой необходимости спешить теперь не было, а двигатель, работавший на высокой скорости, сильно раскалился. Остановка была полезна и для машины.

Пассажиры вышли из кабины. Красницкий и Наташа нашли сухой кустарник и развели огонь. Все уселись в кружок.

— Виктор Петрович, — заметил Одинцов, когда пламя разгорелось и воду поставили на огонь. — Рыбки, знаете, не хватает. Как вы полагаете, рыба тут водится?

— Здесь на рыбную ловлю пока рассчитывать не приходится, — улыбнулся академик. — Вряд ли жизнь на Венере успела развиться до стадии, когда появляются рыбы. С этой точки зрения, мы приехали сюда рановато. На двести миллионов лет позже — тогда бы в самый раз. А вот моллюски и раки тут водятся. Но за их съедобность ручаться не могу.

— Ну, раз так, — сказала Наташа, — приготовим обед из земных продуктов.

Она высыпала сухие овощи в начавшую закипать воду. Обедать собирались в кабине вездехода. Яхонтов и Красницкий в ожидании обеда отправились побродить по берегу, Наташа осталась с мужем.

— Обратите внимание, Иван Платонович, — показал рукой академик, — мы везде видим только изверженные породы. Нам повезло. Удалось попасть в эпоху образования первичной оболочки планеты. Она еще не покрыта ни осадочными породами, ни продуктами разрушения гор. Таким образом, можно изучать мир в его первичном состоянии.

— Но растительность… — деликатно возразил Красницкий. — Значит, существуют и почвы?

— Верно. Но в незначительной степени. Кстати, вы не успели до отъезда сделать анализы здешних минералов?

— Базальты и кислые лавы. Есть образцы обсидиана.

— А руды?

— Окислов мало. Встречаются карбиды и колчеданы. Кислород атмосферы, очевидно, недавнего происхождения. За счет растительности.

Разговаривая так, ученые незаметно удалились от вездехода. На некотором расстоянии они заметили большую расселину в скалах. Она зияла, как черный провал на поблескивающей поверхности базальта.

— Интересно, что там внутри, — сказал Красницкий.

— Ну что ж, посмотрим. Обед еще не скоро. Мы вооружены. Фонарь со мной. Вот и ручей оттуда вытекает…

Они быстро направились к расселине.

Высокая, узкая щель между колоннами черного камня образовала длинный извилистый коридор, лишенный всякого доступа дневного света. Он вел куда-то далеко, в глубь скал. Под ногами журчал скудный ручеек, вытекавший из расселины и впадавший в реку.

— Вероятно, в глубине есть пещера, иначе откуда же взяться ручью? Может быть, даже озеро, — продолжал академик. — Попробуем проникнуть туда, насколько возможно. Ручей послужит нитью Ариадны.

Академик нес фонарь. Красницкий шел позади, держа наготове пистолет. Узкий коридор кое-где заставлял исследователей не без труда протискиваться сквозь щель, порой даже с ущербом для одежды. Скоро коридор заметно расширился и позволил идти рядом.

Виктор Петрович осторожно освещал путь. Никаких следов под ногами не было видно, хотя тонкий слой пыли всюду покрывал камень и мог сохранить любые отпечатки. Верх коридора разглядеть было трудно. Он скрывался за неровностями. Пучок света терялся, не достигая вершины свода. Внизу продолжал журчать ручей.

Пройдя так минут пять или десять, ученые достигли поворота. Там их ожидало совершенно необычайное зрелище: стены широко расходились по сторонам, образуя огромную пещеру, настолько огромную, что свет электрического фонаря не достигал противоположной стороны. Академик оказался прав: скалистая площадка, на которую они вышли, действительно представляла собой берег подземного озера. Здесь и брал свое начало ручей.

Красницкий присел и осторожно опустил руку в воду.

— Горячо, — сказал он. — Градусов сорок!

— Нормально. А в воде что?

— Надо посветить. Позвольте мне фонарь. Красницкий направил книзу сильный луч света. Вода здесь была на редкость чистой и прозрачной. Каменный выступ, на котором стояли люди, круто уходил вниз. Глубину измерить было нечем, но на глаз до камней, видных сквозь толщу воды, можно было считать не менее 2 или 3 метров. Однако не глубина подземного озера и не прозрачность его воды поразили астронавтов. В лучах света перед ними открылась удивительная картина. Оказалось, что в этом природном аквариуме существует богатая и разнообразная жизнь. Глыбы камня на дне, поросшие пурпуровым мхом, служили приютом для великого множества живых существ. Там шевелились какие-то странные создания, напоминающие земных пресноводных гидр, но более крупные по размерам. Их длинные щупальца тянулись к людям, посмевшим нарушить покой и тишину таинственного озера. На дне копошились большие раки, с первого взгляда похожие на камни. Видно было, как они шевелили усами и клешнями. Потревоженные светом, они старались поскорее уползти в темноту. Близ берега вода кишела тучами каких-то мелких живых организмов; другие целыми беловатыми облаками плавали в глубине. По воде бегали быстроногие пауки.

— Виктор Петрович!.. — шептал изумленный Красницкий.

Академик ничего не говорил. Он был целиком поглощен созерцанием этого удивительного мира.

Двустворчатые моллюски, вроде речной перловицы, только в несколько раз больше ее по размерам; раки, несущие на спине спиральные домики; крупные белые слизняки — все это шевелилось и двигалось на дне, стараясь укрыться от пугающего их явления. Свет еще никогда не проникал в глубь озера.

Ученые находились в самом конце водоема, притом в мелкой его части. Дальше дно, видимо, понижалось. Размеры озера определить было трудно, но оно, вероятно, было очень глубоким и протяженным. Туда, в дальнюю его часть, в пучину, и стремились скрыться потревоженные обитатели.

— Для натуралиста это сущая находка! — восхищался Красницкий, стоя на коленях в том самом положении, какое принял, когда пытался разглядеть дно. — Надо бы остаться здесь на несколько дней.

— Озеро стоит того, — согласился академик, — но нам некогда задерживаться. Придем сюда еще, и не один раз. А пока надо возвращаться. Наши, вероятно, беспокоятся.

Взволнованные открытием, ученые стали пробираться к выходу.

Как и предполагал Красницкий, Виктор Петрович после обеда еще раз отправился в пещеру. Результатом этой экспедиции явились многочисленные трофеи.

— Огромная удача, друзья! — рассказывал вернувшийся из похода академик. — Это же трилобиты! Притом живые. Они довольно сильно отличаются от своих ископаемых земных собратьев и живут в горячих и пресных водах, но все-таки самые настоящие трилобиты. А гидры! Превосходные пресноводные гидры, только очень крупные. Теперь я вижу, что обитатели наших прудов просто результат вырождения древних форм. Мне удалось поймать замечательные экземпляры. Нашел несколько раковин, очень похожих на аммониты… Мы наткнулись, Иван Платонович, на настоящий заповедник. Палеонтологический заповедник!

Никто никогда не видел академика в таком восторженном состоянии. Впрочем, его восторги были понятны: это была действительно грандиозная научная находка.

После обеда астронавты решили хорошо отдохнуть и выспаться. Наутро они продолжали путь.

Без больших затруднений вездеход переправился через реку. Теперь астронавты торопились. На исследование подземного озера и отдых ушло немало времени. Стоянка на берегу затянулась. Дальше решили двигаться без оста­новок. Машина проходила среди местности, где, безусловно, развивался не только растительный, но и животный мир Венеры. Среди этих горячих моховых болот можно было найти простейшие формы обоих царств жизни, и ака­демик жадно смотрел по сторонам.

Двигались с возможной быстротой, стараясь наверстать потерянное время. Мощный вездеход тяжело переваливался с одной каменной глыбы на другую, с камня на камень. Виктор Петрович не отрывал глаз от окружающих пейзажей.

Наташа догадалась. Она тихо сказала Красницкому:

— Иван Платонович…

— В чем дело?

— Хорошо бы остановиться на часок. Видимо, Виктору Петровичу хочется порыться в этих мхах. Но он стесняется задерживать машину.

— Ладно, — сказал Красницкий, — небольшая остановка нам не повредит. Что-то мотор очень греется.

Таким образом, была сделана еще одна остановка. Академик обрадовался:

— Это мне на руку!

Он торопливо облачился в защитную одежду, так как рассчитывал, что придется погружаться, а в горячую воду без этой предохранительной оболочки опускаться было неприятно и, может быть, небезопасно. Затем он выпрыгнул из машины с легкостью, которую трудно было предполагать в уже немолодом человеке, и направился в соседнее болото. Вода сразу же достигла уровня груди, но он усиленно работал руками и уходил все дальше и дальше, сам похожий на огромное водоплавающее насекомое в своей маске кислородного прибора с полупрозрачным козырьком от солнца на лбу.

Академик внимательно рассматривал стебли растений, раздвигал их, стараясь увидеть, что происходит на дне, и время от времени что-то захватывал сачком. У него на боку была сумка для сбора добычи.

Остальные путешественники не пожелали лезть в воду и только наблюдали сверху за действиями ученого.

— Куда он зашел так далеко? — беспокоилась Наташа.

— Здесь безопасно, — заметил Красницкий. — Крупных животных не видно, да они и не могут жить в этом болоте. А от всякой мелочи Виктор Петрович защищен.

— Все-таки не надо упускать его из виду… Да вот смотрите! Не нравится мне это.

— Что?

— Позади Виктора Петровича что-то движется. Действительно, верхушки красных растений в 15 метрах от места, где находился академик, слегка колебались, как будто среди них двигалось что-то живое. Красницкий заволновался:

— Скорее сигнал тревоги! Надо бежать на выручку!

Наташа включила сирену. В атмосферу Венеры понеслись пронзительные, еще никогда не раздававшиеся здесь звуки.

Стоя на подножке вездехода, Красницкий махал свободной рукой, стараясь обратить внимание ученого на подозрительное явление. Услышав сирену и заметив тревожные жесты Красницкого, академик поднял голову и посмотрел в сторону вездехода. Затем он порывисто бросился назад и вступил с кем-то в ожесточенную борьбу.

Мох вокруг ученого шевелился, летели брызги, а фигура академика то скрывалась среди водорослей, то снова возникала над ними.

Красницкий уже бежал к нему на помощь с пистолетом в руках.

Наташа осталась на месте и с тревогой смотрела, что будет дальше. Однако исход сражения был решен еще до прибытия Кпасницкого.

Виктор Петрович присел, скрылся на мгновение под водой, а затем выпрямился, держа обеими руками какое-то длинное существо, которое извивалось, стремясь вырваться.

Когда уставший, но довольный академик вернулся к вездеходу, Наташа увидела, что он несет в руках отвратительное животное, достигавшее 1,5 метра в длину при толщине с человеческую руку. Змеевидное тело было покрыто скользкой кожей темно-коричневого цвета. Голова, снабженная маленькими глазками, была защищена несколькими роговыми щитками. По обе стороны головы виднелось много гибких и подвижных щупалец, достигавших 10 сантиметров в длину. На каждой половине тела виднелось по бокам нечто похожее на плавники, какими снабжены земные рыбы — налимы и сомы. Раздвоенный, лопатовидный хвост напоминал шейку рака. Видно было, что это существо приспособлено для быстрого передвижения в воде.

— Удача за удачей! — сказал Виктор Петрович, пока Наташа с отвращением рассматривала животное.

— Что это за создание, Виктор Петрович? — спросил Красницкий.

— Фермоидеа! Я отнес бы его к типу червеобразных. Притом к редкому на Земле третьему классу. По-моему, перед нами огромная форонида. У нас подобные существа обитают в морях и бывают только микроскопических размеров, а здесь это сильный и ловкий хищник. К счастью, неопасный для человека.

— Но очень страшный! — заметила Наташа. — Как вы не побоялись вступить с ним в борьбу? У меня бы не хватило духа.

Виктор Петрович улыбнулся:

— Тут не нужно много храбрости. Ведь приблизительно я знаю и предвижу, с кем могу встретиться в тех или иных условиях. В природе нет ничего случайного.

В самом деле, среди густой и низкой растительности горячего болота не могли скрываться крупные плотоядные животные. Если бы и можно было встретить здесь каких-нибудь гигантов, то только тех, которые питаются растениями или мелкими существами. Другое дело, если бы тут водились рыбы. Тогда становилась возможной встреча с чудовищными ящерами, хотя приближение их можно было бы заметить издали. Конечно, среди водорослей могли скрываться и небольшие по размерам враги: ядовитые насекомые или пресмыкающиеся, наконец вредные микроорганизмы, но резиновая одежда была достаточно надежной от них зашитой.

— Значит, такие существа населяли некогда и Землю? — спросил Красницкий.

— Разумеется, не совсем такие, но, может быть, похожие, — ответил академик. — Вы сами видите, что от них ничего не могло сохраниться до наших дней.

— А роговые чешуйки? — вмешалась Наташа.

— Чешуйки не роговые, а только из более плотной кожи. Вся их мягкая оболочка быстро превращается в прах. Тем более в горячей воде.

— У вас, я вижу, полная сумка всяких сокровищ! — сказала Наташа.

— Много всего… Нашел нечто вроде крупных медуз и мелких ракообразных. В пробах воды мы, наверно, обнаружим самых разнообразных простейших. Теперь очевидно, что на Венере существует весьма богатая жизнь. А мы далеко еще не знаем всего, что следует знать человеку. Представления об эволюции, несомненно, будут расширены.

Ученый был взволнован до глубины души. Когда все несколько успокоились, Красницкий деловито спросил:

— Можно ехать дальше?

— Поехали!

Красницкий включил мотор.

ГЛАВА XIX,

в которой происходят необыкновенные приключения в глубине горячего океана

Возвращение спасательного отряда вызвало большую радость. Расчувствовался даже сдержанный обычно про­фессор Шаповалов. По его инициативе приготовили роскошный ужин и откупорили две бутылки красного вина из неприкосновенных запасов. Вернувшиеся рассказывали за столом о своих приключениях, особенно о пауках, о подземном озере и о сражении Виктора Петровича с болотным чудовищем. Оказалось, что, пока происходили розыски пропавших товарищей, оставшиеся на базе тоже не потеряли даром времени.

— Разрешите вам сообщить, Виктор Петрович, как начальнику экспедиции, — заявил астроном, когда ужин уже подходил к концу и все было рассказано, — что мне удалось установить время обращения Венеры вокруг своей оси.

— Интересно. И какой же результат?

— Планета совершает полный оборот примерно за семьсот пятьдесят часов. Сутки Венеры больше земного месяца. Шестнадцать суток длится день и столько же — ночь. Теперь солнце клонится к закату. Через семьдесят часов наступит ночь. Кстати, мы находимся не так далеко от полюса, в зоне, соответствующей нашим северным широтам, — вроде Ленинграда, так сказать. Хорошо, что сели не на экваторе.

— Почему? — спросила Наташа.

— А как же! Если здесь жара, то каково там?

— Конечно… — согласился академик. — А вы уверены в точности расчетов, Михаил Андреевич?

— Совершенно уверен. Я использовал для вычислений маятник. Он был укреплен на раме, которая имела свободное вращение вокруг вертикальной оси. Таким образом я и определил скорость движения точки, где мы находимся. С помощью фотоэлементов удалось измерить и скорость движения Солнца по небосклону. Нет, Виктор Петрович, все подсчеты совпали. Широту местности определил приблизительно. Не знаю точно здешнего времени.

— Значит, пора готовиться к жизни и работе в темноте?

— Как будто.

— Надо посоветоваться, что делать. Шестнадцать суток мрака! Это не шутка.

Было решено, что Николай Александрович и Иван Платонович займутся розысками потерпевшего аварию стратоплана. Красницкий уверял, что он берется привести машину обратно по прежнему следу даже в темноте, при свете фар.

С этой стороны как будто никаких трудностей не предвиделось. Что касается Виктора Петровича, Наташи и Владимира, который совсем поправился и чувствовал себя отлично, то, согласно плану, продуманному еще на Земле, они должны были выйти в открытое море на подводной лодке и заняться исследованиями водных глубин. Там дневной свет не нужен — все равно в пучинах господствует вечный мрак.

Шаповалову пришлось оставаться на космическом корабле. По плану он должен был заниматься астрофизическими исследованиями.

Наутро, пока еще было светло, началась подготовка.

Подводная лодка, несмотря на небольшие размеры, годилась для плавания в любых условиях. Запасы энергии атомных батарей обеспечивали непрерывную работу двигателей в течение тридцати пяти суток. Кислорода в резервуарах было достаточно для шести человек, чтобы прожить, не поднимаясь на поверхность, в случае надобности, в течение месяца. Находясь в передней кабине, путешественники могли с полным удобством наблюдать за жизнью подводного царства через большие круглые окна, пользуясь мощными прожекторами. В центральной части подводной лодки была устроена камера, из которой астронавты могли, по желанию, выходить наружу и совершать прогулки по морскому дну, одетые в особо прочные скафандры на стальном каркасе. Будучи на поверхности, судно развивало скорость до 60 километров в час, под водой — 35.

Перед выходом в море все астронавты собрались на берегу. Одинцов первым взошел на борт и спустился в кабину управления. Наташа заняла место на верхней палубе. За нею поднялся и академик. Шаповалов помог освободить канаты. Владимир включил двигатели, и подводное судно двинулось к выходу из бухты.

Как и в тот раз, когда стратоплан уходил в свой первый полет, остальные астронавты долго стояли на берегу, провожая взглядами маленькую группу, которая вышла в море. Люди сжились, привыкли друг к другу, и даже кратковременное расставание огорчало.

Погода благоприятствовала плаванию. Высоко в небе клубились облака и нередко сверкали молнии, но ни дождя, ни сильного ветра не было. В бухте маленький кораблик плыл совершенно спокойно. Однако в открытом море началась качка.

Сидя в рубке за штурвалом, Одинцов все свое внимание сосредоточил на море и не отрывал глаз от его поверхности, чтобы своевременно заметить рифы или подводные скалы. Собственно говоря, лодку должен был вести Красницкий, но потом решили, что ему, мастеру на все руки, лучше отправиться за стратопланом.

Владимир следил за приборами, и ему некогда было смотреть по сторонам. А Виктор Петрович и Наташа ничем заняты не были и имели полную возможность любоваться с палубы корабля пейзажами Венеры. Со стороны моря они были особенно величественны.

Свежий морской ветер был приятен и на Венере. В такие минуты особенно раздражала необходимость дышать через маску.

За две недели пребывания на другой планете жители Земли успели приспособиться к своеобразному климату Венеры, тем более что жара умерялась здесь постоянными ветрами. На открытой палубе, в море, было даже прохладно. Странной казалась при такой температуре только вода, совсем горячая.

Лодка быстро удалялась от берега, оставляя за кормой полосу желтоватой пены. В обе стороны расходились пурпурные водяные валы. Если бы не краски окружающего ландшафта, то можно было думать, что путешествие совершается в земных тропических морях, где-нибудь на широте Гавайских островов. Однако это был не земной океан, а еще безыменное море чужого мира.

По мере отдаления от берега горный хребет открывался во всем своем величии. Вблизи его высота скрадывалась, потому что нижнюю часть закрывали более близкие предметы, казавшиеся огромными в силу законов перспективы. Чем дальше лодка уходила в море, тем грандиознее становились горы, зубчатая цепь которых замыкала гори­зонт. Вершины, скрытые облаками, казались как бы срезанными. Теперь вдали стало видно много действующих вулканов. Силуэты скалистых хребтов Венеры, изломанные, фантастические и острые, заметно отличались от мягких, округленных контуров земных гор. Пейзажи по-своему были красивы, но в душе земного жителя вызывали совсем иные чувства, чем милые картины родной природы.

Путешественники долго молчали. Где-то внутри себя они переживали эти яркие, но гнетущие впечатления. Особенно восприимчивой оказалась Наташа. Она тихо сказала:

— Знаете, Виктор Петрович… Глядя на эти горы, на дымы вулканов, на зловещую природу, невольно представляешь себе жуткие образы Мильтона. Именно такие ландшафты должны быть в его аду. Вот-вот появится над здешними багровыми водами древний дух зла. Помните? "Сатана же подъемлет над бездною исполинский стан свой"… Или что-то в этом роде.

— Гм… — отозвался на эту тираду Виктор Петро­вич. — Не забудьте, что сей гордый дух является символом свободного человеческого разума. Нам не страшен ни один из духов, созданных человеческой фантазией. Но картина действительно мрачная… Между прочим, колорит зависит и от времени суток… Приближается ночь. Под вечер, в бурный пасмурный день, и ласковые пейзажи Земли приобретают зловещий вид. Не стоит поддаваться настроениям. Нужно просто воспринимать красоту, разлитую в природе везде и всюду, даже в этом далеком мире. Смотрите, ветер крепчает. Скоро разразится шторм.

Волнение на море все увеличивалось. Лодку начало бросать из стороны в сторону. Приходилось крепко держаться за поручни, чтобы устоять на ногах. К счастью, Наташа много лет прожила в приморских городах юга. Она привыкла к штормам и легко переносила качку. Виктор Петрович долгие годы провел в путешествиях и плавал по водам всех земных океанов.

Они еще долго оставались наверху. Пейзажи Венеры были полны своеобразной красоты. Буря обостряла эстетическое восприятие мира. Есть острое наслаждение в борьбе со стихиями. Вспоминались стихи великого поэта…

Ветер все возрастал и скоро приобрел силу урагана. Горячие волны стали перекатываться через верхнюю палубу маленького судна. Тучи спустились ниже, и в сумерках ярче заблистали молнии. Путешественников догоняла гроза. Наступило время погружаться.

Выбрав удобный момент, ученый распахнул люк и спустился вместе с Наташей вниз, успев запереть дверцу, прежде чем набегающий вал окатил палубу.

— Не пора ли идти на погружение? — встретил их Владимир. — Очень сильно качает.

— Можно, — ответил Яхонтов. — Какая здесь глубина?

Ответить было нетрудно. На шкале эхолота двигалась стрелка, автоматически обозначающая расстояние от морского дна, совершенно так же, как альтиметр на самолетах указывает высоту. Сейчас указатель колебался между 1900 и 2200 метрами.

— Неровное дно, — заметил академик. — Вероятно, под водой тянутся горные цепи. Их вершины и образуют архипелаг, который вы видели во время полета. Мы находимся недалеко от края большой впадины. Видите? Глубина непрерывно увеличивается. Попробуем спуститься хотя бы до 2000 метров.

— Есть опуститься на 2000 метров! — ответил Одинцов и повернул рычаги.

Послышался мерный шум воды, заполняющей балластные цистерны.

Академик и Наташа удобно расположились в креслах и с интересом наблюдали картины, открывавшиеся за круглыми окнами с толстыми пластинами прозрачного кварца. Прожектора пока не включали.

Лодка погружалась быстро. Кроме балласта, ее влекла на дно и могучая сила атомного двигателя. Рули глубины заставляли судно идти вниз, как это делает ныряющий дельфин.

Воды моря казались багровыми только сверху, то есть в отраженном свете. Вообще морская вода Венеры была прозрачна и при большой толщине слоя имела интенсивную синюю окраску. Желтый свет неба, проходя сквозь синие слои воды, окрашивал ее в изумрудный тон. Передняя кабина подводного корабля и была залита этим фантастическим зеленым светом. Теперь окраска предметов резко изменилась: красное стало черным, белое — зеле­ным. Постепенно все цвета свелись к двум: черному и зеленому.

С каждой минутой мрак становился гуще. За стеклами окон раскрывалась еще ни одним человеком не виденная, таинственная жизнь горячего моря. Мелькали какие-то неясные силуэты, причудливые живые существа. То гибкие и длинные, то похожие на бесформенные куски студенистой массы, они бесшумно скользили мимо, но так быстро, что нельзя было ничего рассмотреть.

— Надо остановиться, — сказал Виктор Петрович. — Лучше погружаться на дно без движения вперед. На ходу ничего не видно.

Одинцов выключил двигатель. Некоторое время лодка еще продолжала идти по инерции, потом движение прекратилось, и она стала тихо опускаться на дно. Стрелка глубомера показывала 600 метров, но эхолот говорил, что до дна еще 1700 метров.

Внимание исследователей прежде всего привлекли большие полупрозрачные шары, достигавшие около полуметра в поперечнике. С них свешивались длинные и тонкие щупальца. Таких шаров было множество.

— Медузы? — тихо спросила Наташа. Виктор Петрович кивнул головой:

— Совсем такие, как на Земле. По существу, эти организмы состоят из одной воды.

— А что за странное создание там, впереди?

— Надо посмотреть поближе…

Существо, привлекшее внимание Наташи, выглядело довольно странно. В своей верхней части оно представляло полупрозрачный, напоминающий тело медузы огромный колокол, достигавший на глаз до 5 метров в поперечнике и около 3 метров в высоту. Внизу, откуда-то из центра, свисал длинный ствол, напоминавший ножку гриба. Сверху ствол был гладкий, а пониже во все стороны отходили поперечные отростки, вроде корней дерева. На этих ответвлениях, в свою очередь, висело много шаров, похожих на большие тыквы и снабженных гибкими щупальцами, тоже усеянными шарами, но величиной с куриное яйцо и с тонкими щупальцами. Самое странное заключалось в том, что чудовища светились в зеленом мраке воды голубоватым сиянием. Сплошная сверкающая линия проходила вдоль нижнего края колокола, а также вокруг неподвижных глаз. Цепи огненных точек тянулись вдоль щу­палец. Назначением этих извивающихся нитей было собирание пищи. Щупальца непрестанно шевелились, подгоняли воду ко рту страшилища, и плавающие в ней микроскопические существа попадали в прожорливую пасть.

— Что это может быть? — спросила пораженная Наташа. — Какая удивительная фантазия природы!

Прежде чем ответить, академик поспешно произвел несколько фотографических снимков камерой, приспособленной для подводных съемок и вмонтированной в стенку лодки на шаровом шарнире. Объектив аппарата был снаружи, а видоискатель помещался внутри рубки.

— По своему внешнему виду, — наконец ответил он, — это создание похоже на известные натуралистам сифонофоры. Встречаются они и в земных морях, в тропиках. Но по размерам и сложности формы это что-то неслыханное. Теперь определенно можно утверждать, что животный мир горячих океанов был более разнообразен, чем в наши дни на Земле. Как видите, при температуре 40 или 50 градусов тепла природа создает много весьма оригинальных представителей фауны. Заметьте, все они студенисты, как медузы. Понятно, что на Земле от них не сохранилось никаких следов.

— Смотрите, смотрите! — воскликнула Наташа. — Сколько тут разных чудес!

В самом деле, причудливые и очень разнообразные по внешнему виду светящиеся чудовища, внимание которых привлекла подводная лодка, стекались со всех сторон и провожали корабль, спускающийся в пучину.

— Я думаю, — высказывал свои соображения акаде­мик, — что мы непременно встретим здесь разнообразных головоногих. Вроде наших спрутов. Они тоже не могли оставить следов в геологических отложениях, хотя в изобилии населяли древние океаны Земли. Их мягкие, студенистые тела разлагались целиком. Но спруты и кальмары ведут преимущественно донный образ жизни, значит, мы их встретим лишь в самом конце погружения.

— А это что? Спрут?.. — сыпала вопросами Наташа. Ответил ей Владимир, до сих пор молча управлявший погружением лодки:

— В зоологии я мало понимаю. Но если то, что мы видим, не спрут, то я отказываюсь верить своим глазам.

Слабые лучи дневного света еще проникали в пучину. На фоне освещенных слоев воды выделялся черный силуэт существа, действительно напоминавшего спрута. Несмотря на все свое мужество, доказать которое Наташе удавалось много раз, она не могла удержаться от возгласа испуга и даже прижалась к Виктору Петровичу, точно ища у него защиты.

Животное представляло странное сочетание моллюска и ракообразного. Черное тело яйцевидной формы, вроде туловища тех пауков, о встрече с которыми Наташа не могла вспоминать без дрожи, имело в поперечнике не менее 4 метров. Круглые и немигающие глаза помещались на концах длинных и толстых стеблей, как у раков. Их окружало светящееся кольцо ярко-красного цвета, придающее особенно жуткое выражение этим созданиям. Между глазами помещался острый клюв, свисающий над широкой пастью. В данный момент она была раскрыта. Рот обрамляло множестве тонких светящихся усиков. По обоим бокам чудовища шевелилось по восьми щупалец, достигающих нескольких метров длины каждое. Животное протягивало их вперед, как бы намереваясь схватить лодку в свои объятия. Самое страшное заключалось в том, что щупальца заканчивались не плоскими присосками, как у земного осьминога, а крепкими клешнями. Шестнадцать таких клешней являлись мощным средством нападения. При этом голова, все тело и даже гибкие щупальца с клешнями были покрыты роговыми чешуйками, образующими прочный панцирь.

Наташа смотрела на чудовище широко раскрытыми от изумления глазами. Даже Владимир, которого трудно было чем-нибудь удивить, прошептал:

— Черт знает что такое!

— Виктор Петрович, — изменившимся голосом произнесла Наташа, — не может эта гадина напасть на лодку?

— Как-нибудь переживем и это… — спокойно ответил ученый. — А ну-ка, Владимир, посветите мне левым про­жектором… Такой экземпляр необходимо запечатлеть на пленке.

И он прильнул к видоискателю фотокамеры. Яркий луч света прорезал мрак морских пучин. От неожиданности спрут, если так можно назвать это морское чудовище, замер неподвижно. Этим и воспользовался академик, чтобы сделать несколько снимков, прежде чем животное метнулось в сторону и исчезло из поля зрения.

— Замечательный экземпляр! — восторгался Виктор Петрович. — Я думаю, что экспозиция в фото будет достаточна. Пленка высокочувствительная… Да, вы что-то говорили насчет опасности? Встретиться с таким гадом один на один я бы не хотел. В будущих экскурсиях по дну моря нужно будет хорошо вооружаться… Обратите внимание: рыб здесь нет! Так, собственно говоря, и должно быть. Мы с вами опускаемся в эру древнейших обитателей моря: кишечнополостных, низших раков, головоногих мол­люсков. На самом дне мы, вероятно, увидим и гигантских ракообразных, давно вымерших на Земле, двустворчатых моллюсков и иглокожих. Я должен сказать, что очень до­волен. Чрезвычайно интересное путешествие! Не правда ли? Но это еще не все, что нам нужно.

— Не все? — спросил Владимир почтительно. А Наташа догадалась, о чем идет речь:

— Не хватает простейших?

— Ну конечно. Я отправился на Венеру, чтобы найти виды, занимающие промежуточное место между неживой и живой природой. А пока мы встречаем жизнь в довольно развитых формах. Это меня меньше интересует.

— Лично меня тоже больше устраивают простейшие, а не этакие чудища, как мы только что видели, — сказал Владимир. — С инфузориями как-то спокойнее.

Наташа не могла не рассмеяться. Было странно, что в этой невероятной обстановке, в миллионах километров от Земли, люди шутили, говорили обыденные вещи. Но человек привыкает к самым странным положениям.

— Извините, Виктор Петрович, — спросила она, — а разве не в болотах надо искать простейшие организмы?

— Ваше замечание не лишено логики, — ответил ученый. — Есть много оснований полагать, что жизнь на Земле и других планетах возникла под влиянием фотосинтеза. Местом ее зарождения являлись хорошо освещенные участки поверхности. Именно в таких местах, под влиянием ультрафиолетовых солнечных лучей, свободно проникавших сквозь толщу атмосферы, еще не имевшей кислорода, и начался, может быть, синтез паров воды и углекислого газа с образованием углеводородов. Большую роль в этих процессах могли стать и электрические разряды при бесчисленных грозах.

— Природа сама создала творческую лабораторию, — произнес Владимир.

— Совершенно верно. В этих лабораториях и возникали сложные по химическому составу амиды и амины, а затем белковые соединения в коллоидальном состоянии. На первых порах эти коллоиды, по-видимому, носились в водах горячих океанов, а затем при соприкосновении и смешении с различными по составу высокомолекулярными соединениями из них возникали коацерваты, то есть капельки вещества, концентрирующиеся в определенных точках пространства. При каких-то благоприятных условиях отдельные коацерватные капли получали способность поглощать некоторые вещества из различных растворов под действием законов химического сродства. Вследствие этого капельки начинали расти, увеличиваться. Одни скорее, другие медленнее. Тем самым они приобретали известную индивидуальность. Постепенно они усложнялись, протекающие в них процессы становились все разнообразнее — и вот в какой-то момент появилась первая живая клетка…

Так как в поле зрения пока не появлялось ничего нового, академик в ожидании еще невиданных подводных чудес рассказывал историю возникновения жизни на Земле. В дальнейшем, по его словам, вступали в силу законы естественного отбора. Капельки определенного состава оказывались более устойчивыми, чем другие, и постепенно формировались в однородные группы, обладающие общими свойствами. Так возникла жизнь. Если верить этой гипотезе, то искать переходные формы надлежит именно в мелких водоемах и болотах, где сильнее проявляется действие ультрафиолетовых лучей.

Наташе было приятно, что она высказала дельную мысль. Но академик объяснил дальше, что существуют и другие взгляды на зарождение жизни. Некоторые, например, считают, что главная роль в возникновении жизни принадлежала не фотосинтезу, а другим процессам. В период образования твердой оболочки Земли, а следовательно, и других планет бесчисленные вулканические процессы должны были привести к прямому соприкосновению раскаленных карбидов железа, извергаемых из недр, с горячими водяными парами атмосферы. Так могло быть в период, когда вода находилась еще в газообразном состоянии. В результате происходило образование углеводородов, например метана, который и сейчас можно наблюдать в атмосферах больших планет, вроде Юпитера или Сатурна. Эти новорожденные углеводороды вступали в новые соединения, образуя спирты, альдегиды, кетоны. Но из недр планеты извергались на поверхность не только карбиды, но и нитриды, несущие в себе азот. Реагируя с парами воды, этот азот создавал аммиак, и теперь еще выделяющийся при вулканических процессах на Земле и занимающий большое место в атмосферах планет-гигантов. В результате этих процессов возникли белковые тела, а дальше эволюция шла теми же путями, что и по первой гипотезе…

— Что это там, Володя? — склонилась к мужу Наташа.

— Где?

— Там, левее? Осьминог?

— Нет, это водоросли.

Ученый продолжал импровизированную лекцию. Современные взгляды на образование Земли путем сгущения огромных масс холодной космической пыли не противоречат этой теории, потому что для химических реакций между раскаленными карбидами и водяными парами вовсе не обязательно представлять нашу планету как огненный шар, покрывающийся корой после остывания. Достаточно и тех вулканических процессов, которые имели место в отдельных участках холодного в массе вещества. В дальнейшем, при выпадении воды в жидком виде и образовании горячих океанов, там возникали белковые коллоиды из подготовленного заранее материала. Далее создавались коацерваты, вступал в силу естественный отбор, и появлялась жизнь. Вначале не было границы между растительной и животной жизнью в узком смысле этого слова. Первичные живые существа, более простые, чем бактерии, не были еще ни животными, ни растениями. Лишь позднее, на следующих ступенях эволюции, произошло деление на два основных направления жизни: растения, то есть живые существа, которые, используя действие фотосинтеза, применяют в качестве пищи элементы неживой природы, и животные, питающиеся только органическими веществами, то есть растениями или другими животными…

Владимир и Наташа сами знали немало в этой области, но с интересом слушали ученого, потому что это был очень ясный синтез последних научных гипотез.

— Наука и должна решить, — закончил академик, — является ли фотосинтез основным условием возникновения жизни из неодушевленной материи. Если мы найдем первичные формы живых существ только в мелководных бассейнах, то решающая роль принадлежит фотосинтезу. Если окажется, что и в глубинах морей, куда не проникает дневной свет и где ультрафиолетовые лучи не оказывают никакого влияния, тоже имеются переходные формы, характерные для первых этапов процесса образования жизни, то верна вторая гипотеза. Лично я надеюсь найти простейших, даже субпростейших, именно в морских пу­чинах. Искать их следует на самом дне. Теперь понимаете, почему мы опускаемся туда? Извините за это длительное объяснение, но мне бы хотелось, чтобы и вы творчески участвовали в наших работах…

— Кстати, — заметил Владимир, — до дна осталось немного: приборы показывают 2050 метров ниже уровня моря и 183 метра до дна.

— Да, дружок, — положил ему руку на плечо акаде­мик, — пора от теории переходить к практике… Включите нижние прожекторы! Посмотрим, что мы тут найдем.

Два широких снопа света вырвались из мощных фонарей и прорезали тьму пучины. Здесь не было ни одного солнечного луча. В глубине моря царил вечный непроницаемый мрак, но вода поражала своей чистотой и прозрачностью. Оставаясь в темноте, путешественники могли отлично видеть далеко вперед.

Дно состояло из крупных угловатых скал. Перед глазами исследователей возник горный хребет с прихотливым лабиринтом ущелий. Несмотря на отсутствие света, поверхность скал была покрыта причудливой растительностью. Тут были не только заросли морских трав — по склонам гор и в долинах простирались целые подводные леса. Лишь более высокие горы, как это бывает и на суше, поднимались голыми, скалистыми зубцами.

— Нелегко здесь выбрать место для посадки, — заметил Владимир.

— Это совершенно необходимо! — сказал акаде­мик. — Непременно надо побывать в этих лесах. Где-нибудь в расселине и возможно найти как раз то, что я ищу.

— А нам вы разрешите пойти с вами? — спросила Наташа.

— В вашей храбрости не сомневаюсь, — ответил ученый, — но, пожалуй, лучше остаться. Наблюдайте из окон рубки.

Владимир медленно вел судно, постепенно опускаясь на дно. Испуганные обитатели подводного царства, попав в лучи света, на мгновение цепенели от ужаса, а затем бросались во все стороны, стремясь скрыться от непонятного и страшного явления.

Исследователи не могли оторваться от окон. Не довольствуясь одним наблюдением. Виктор Петрович включил киносъемочную установку. Тишину нарушало лишь мерное гудение аппарата, потому что люди умолкли, всецело захваченные волшебным зрелищем.

На дне кишела жизнь. Студенистые, лишенные твердых скелетов медузы и сифонофоры, тела которых были пропитаны водой, прекрасно приспособились к условиям страшных давлений морских глубин. Тут обитали и другие существа, которых природа наделила твердым панцирем. В освещенной зоне появились странные создания. Это были шары разного размера, вплоть до нескольких метров в поперечнике, покрытые длинными и острыми иглами, торчащими во все стороны. Наряду с ними шары имели длинные и гибкие конечности — по шесть, восемь и даже десять пар. Одни из них были приспособлены для плавания, другие, вооруженные крепкими клешнями, — для хватания. Ослепленные прожекторами, причудливые создания сталкивались друг с другом, переплетались между собой и, соединяясь в бесформенные, копошащиеся груды, исчезали куда-то в темноту. Медленно проплывали чудовища, похожие на гигантских сороконожек. Передняя часть их тела состояла из головы с круглым шлемом, между щитками которого находились несоразмерно огромные, выпуклые глаза. Вокруг рта, снабженного мощными челюстями, помещались длинные щупальца. Грудь их тоже была покрыта твердыми пластинками, позволяющими, однако, телу свертываться и превращаться в бронированный шар. Под защиту крепкого панциря можно было убрать и длинное брюшко, состоящее из большого числа сегментов, несущих по две папы ножек. Таких существ тут было много. Они возникали из мрака, сталкивались с подводной лодкой, их головы с шевелящимися челюстями вплотную прижимались к стеклу окон, а многочисленные клешни скребли по стальной обшивке судна.

Наташа с замиранием сердца смотрела из окна, пока Владимир, не отрывая глаз от подводных скал, выбирал место для посадки. Что касается академика, то с его стороны доносились только отдельные слова. Наташа прислушалась.

— Гм… Иглокожие… Гигантские офиуры. Наряду с придонными формами здесь широко представлены и подвижные. А это что такое?.. Ну конечно, трилобиты, но значительно крупнее, чем мы привыкли видеть… Шары с иглами я не рискнул бы отнести к морским ежам. Скорее это радиолярии…

— Но как они могут выдержать такое давление, Виктор Петрович? — удивлялась Наташа.

— Вероятно, этому способствует шаровидная форма… Но что случилось? Где причина паники?

Как по сигналу тревоги, все обитатели морского дна вдруг кинулись в разные стороны. И тогда в опустевшем пространстве, залитом светом, появилось действительно настоящее чудовище. Это было нечто вроде исполинского краба. На шести парах ног, состоящих из отдельных члеников, каждый не менее метра в длину и толщиной в ногу взрослого человека, вдобавок покрытых панцирной защитой, помещалось яйцевидное тело. Верхний щит животного образовывал настоящий свод около 3 метров шириной и не менее метра в высоту, считая до острия гребня, которым этот щит заканчивался. Наружная поверхность была снабжена короткими и толстыми иглами. Они делали владельца подобного панциря совершенно неуязвимым. Под защитой надежной брони находилась и небольшая голова со сложно устроенными мощными челюстями. Видно было, что чудовище могло легко справляться с твердыми покровами других обитателей пучины. Наташе показалось, будто выпуклые глаза животного полны дикой злобы. Передняя пара ног кончалась сильными клешнями.

Пораженные исследователи имели возможность определить, что длина клешни около метра. Можно было не сомневаться, что такая клешня легко перекусит человеческое тело. Даже привыкшие ко всяким неожиданностям, астронавты невольно замолчали, охваченные ужасом.

— Знаете, Виктор Петрович, — не спуская глаз с чудовища, сказал Владимир, — чем ближе к месту, где вы собираетесь искать простейших, тем страшнее эти чудовища. Ведь это настоящий ужас! Неужели у вас не пропала охота гулять по лесам, где водятся такие экземпляры?

Академик как будто вовсе утратил чувство страха. Его целиком захватили научные проблемы, и некогда было подумать о таких вещах, как сохранение жизни. Ученый находился во власти еще не испытанных переживаний.

— Подумайте, — отвечал он, — каждый ученый должен мне завидовать. Где вы это увидите? Какой великолепный представитель предков наших ракообразных!.. Да, выглядит он, я бы сказал, неприветливо! Перед нами подлинный властелин подводного царства… Прошу вас, дайте свет поярче! Нам не простят, если фильм будет плохо снят…

Владимир включил еще одну пару прожекторов. Теперь яркий свет позволял рассмотреть страшилище во всех подробностях. Животное, поблескивая свирепыми глазами, протянуло вперед клешни и в бессильной ярости пыталось сломать форштевень подводного корабля. Но клешни скользили по металлу, не будучи в состоянии справиться с невиданным противником. Тогда чудовище, впервые встретившее более могучее создание, чем оно само, испугалось и метнулось в темноту.

Медленно проплыв над гребнем подводных гор, лодка достигла места, где морское дно представляло собой нечто вроде небольшой долины с отлогими склонами. Здесь и произвели посадку. Указатель глубины остановился на цифре "2343" и замер.

Виктор Петрович сказал:

— Ну, надо собираться.

— Не лучше ли отложить до другого раза? — робко предложила Наташа. — Можно взять с собой побольше народу; Ивана Платоновича и Николая Александровича. Как можно выходить из лодки, когда там разгуливают такие чудовища?

Она не могла понять, как академик решался идти в одиночку на такой подвиг. Наташа так и сказала ему.

— Подвиг? — удивился он. — Какой же это подвиг? Обычная моя работа. Я не затем прилетел, чтобы любоваться природой Венеры. Слишком много надо сделать…

Он стал торопливо надевать защитный костюм. Влади­мир и Наташа переглянулись и, очевидно, поняли друг друга. Пилот сказал жене, что она останется в лодке, а он пойдет вместе с ученым, и тоже стал надевать на себя неудобный костюм.

— А вы куда? — спросил академик. — Как можно оставлять свой пост?

— Но и вас одного мы не можем отпустить.

— Да, Виктор Петрович, — сказала Наташа, — вдвоем все-таки будет лучше. С лодкой ничего не случится…

— А если…

— Ну, мало ли что… — Наташа не хотела и думать о неприятных вещах.

— Все-таки напрасно вы идете. Владимир Иванович, — счел долгом повторить академик, хотя в душе прекрасно понимал, что это самое разумное решение.

Наташа с тревогой смотрела то на одного, то на другого.

Исследователи надели скафандры, вооружились пистолетами, захватили с собой электрические фонари и острые ножи. Проверив действие кислородных приборов, акаде­мик и Одинцов вошли в выходную камеру и закрыли за собой дверь, ведущую внутрь судна. Одинцов повернул рычаг, и вода, сжатая на глубине огромным давлением, со страшной силой хлынула в камеру. Если бы струя ударила незащищенного человека, он был бы убит на месте, но астронавтов предохраняли особые волнорезы, которые ослабляли напор. Камера наполнилась в течение нескольких секунд. Тогда Одинцов повернул другой рычаг, и тяжелый люк плавно отошел в сторону.

… Скафандры не очень стесняли людей. Приходилось только помогать руками во время движения. В случае необходимости быстрого перемещения можно было лечь на бок и включить небольшой мотор, укрепленный на спине рядом с кислородным аппаратом. Таким образом можно было передвигаться со скоростью до 30 километров в час. Портативные коротковолновые радиотелефоны позволяли разговаривать друг с другом. На близком расстоянии поглощение радиоволн в воде было не слишком велико.

Академик и его спутник осторожно направились туда, где находился подводный лес, внимательно смотря по сто­ронам. Однако ничего опасного заметно не было.

Ровная каменистая площадка, на которую опустилась лодка, скоро кончилась, и под ногами стали громоздиться круглые камни, покрытые мхом. Здесь исследователи увидели множество мелких обитателей подводного царства, двустворчатых моллюсков и водоросли. Опытный глаз ученого узнавал в непривычных для земного жителя формах существа, в основе своей аналогичные тем, которые жили на Земле. При всем различии природных условий, большей близости к Солнцу, меньшей силе тяжести, другой продолжительности дня и ночи путь эволюции на Венере совершался по тем же законам развития. Формы возникали различные, но направление и существо движения были одинаковые.

Виктор Петрович воочию увидел здесь живые организмы, оставившие след и в истории Земли.

— Смотрите, — долетал до Владимира казавшийся глуховатым голос академика, — если бы я не знал, что мы на Венере, то можно подумать, будто машина времени перенесла нас в далекое прошлое Земли. Мы словно бродим по дну земного моря древнейших геологических пери­одов. Еще до Кембрия. Ведь это же несомненно цистоидеи! А вот здесь трилобиты и наутилиды.

— Какие огромные раковины! — заметил Владимир. Верхняя створка крупных раковин у большинства поднималась, придавая моллюску вид широко раскрытой пасти, где шевелились многочисленные щупальца.

— Они очень похожи на наших брахиоподов. Их легко спутать с двустворчатыми, но у тех створки расположены по бокам, а у этих одна спинная, другая брюшная. Спинная поднимается… А это что? Вон там… Неужели это аммониты? Значит, они существовали еще в докембрийское время… — С этими словами ученый показал рукой на большую спиральную раковину, медленно ползущую по дну. — Да, типичный аммонит!

Ученого интересовало другое. Ему нужно было вдоволь порыться в подводном лесу. Когда Виктор Петрович стал осматривать заросли, Владимир понял, что акаде­мик разыскивает там следы простейших.

— Во что бы то ни стало нужно взять образцы здешних водорослей, а также пробы грунта, — сказал он. — Быть может, в этой слизистой массе и кроется разгадка жизни. Скопление первичных коллоидов…

Что-то двигалось за растениями, но академик не обращал никакого внимания на подозрительные явления, всецело захваченный работой. Владимир держал оружие наготове. Ученый, тоже с пистолетом в руках, превратился в исследователя морских джунглей.

— Виктор Петрович!..

— Сейчас, сейчас!

— Виктор Петрович, быть может, пойдем назад? Одинцов удивлялся невозмутимости академика. Наконец они двинулись обратно, туда, где сквозь массу воды виднелось сияние прожекторов. Но яркий свет привлек не только их внимание. Когда исследователи подошли поближе, они с ужасом увидели, что лодка окружена огромными ракообразными существами, вроде того, которого они рассматривали из рубки.

Десятки этих чудовищ двигались около лодки, хватали ее клешнями. И Владимир подумал, что должна переживать Наташа! Прямой опасности для стального судна еще не было. Однако один вид этих злобных глаз приводил в трепет.

Но если подводный корабль мог с полным презрением отнестись к этому нападению, то положение двух исследователей вне его было очень опасным. Они спрятались за камнями, чтобы не привлекать к себе внимания чудовищ. Владимиру не терпелось.

— Надо прорваться к лодке, — предложил он. — Не можем же мы сидеть здесь целую вечность!

— Вы правы, — согласился академик. — Но что же делать?

— Придется вступить в бой.

Электрические пистолеты стреляли бесшумно. На том расстоянии, на котором исследователи находились от лодки, стрелять было трудно, но Владимир оказался хорошим снайпером. Каждая пуля находила себе цель. Академик тоже бесстрашно выпускал пулю за пулей, поднявшись на камень. Среди чудовищ произошло замешательство. Владимиру даже показалось, что не тронутые пулями ракообразные принялись пожирать пораженных.

Наташа, очевидно, поняла, в чем дело, потому что прожекторы погасли на мгновение и снова зажглись. Потом маневр повторился несколько раз. Быть может, это возникновение и исчезновение света и напугало чудовищ, но они начали расползаться. Вскоре около лодки осталось только с десяток мертвых и умирающих гадов. Ноги некоторых продолжали судорожно шевелиться.

С большой осторожностью академик и Одинцов пробрались к выходной камере. По дороге они могли видеть, какие разрушения производят электрические пули. У одних чудовищ были вдребезги разнесены панцири, у других оторваны конечности, один лежал с оторванной головой.

Открытая чернеющая дверь камеры показалась исследователям в эти минуты необыкновенно уютной.

Наташа была очень довольна, что все кончилось благополучно. Когда они остались вдвоем, Владимир стал рассказывать о своих приключениях:

— Понимаешь, я все-таки не трус. Но ведь с этими чудовищами шутки плохие… Надо прятаться за камни, а он упорно идет вперед и стреляет будто по куропаткам…

— Настоящий ученый! — с восхищением сказала Наташа. — Когда он занят наукой, все остальное для него не существует. Неужели ты не заметил? Он так захвачен своими идеями, что мысль о возможности смерти даже не приходит ему в голову.

— Может быть, — пожал плечами Владимир. Борьба с подводными чудовищами кое-чему научила и академика. Теперь он избегал покидать лодку и производил наблюдение из корабля или выходил на морское дно только поблизости и на незначительное время. Исследования морских глубин продолжались несколько дней. Затем Виктор Петрович решил, что пора возвращаться на базу.

ГЛАВА XX,

в которой говорится о первой ночи на Венере и трудностях, возникших перед экспедицией

Прошло двое земных суток.

Шаповалов вышел на берег, чтобы пройтись перед сном, так как и на Венере он очень заботился о своем здоровье.

Михаил Андреевич успел соскучиться в одиночестве. Трое плавали где-то в пучинах моря, двое искали самолет, а на его долю выпали ежедневные наблюдения за атмосферой и приведение в порядок записей. Время от времени он ловил позывные товарищей и был в курсе их работы.

Кроме скуки, астроном в последнее время стал испытывать легкое недомогание. Голова сделалась тяжелая, временами побаливала, все тело ломило в суставах. Иногда давало знать сердце.

"Неужели это последствия радиации? — в ужасе думал профессор. — Нет, скорее неблагоприятный климат Венеры… Старость приходит".

Такого рода мысли занимали его и теперь. Вокруг лежал легкий сумрак. Долгий день приходил к концу. Про­фессор уже собрался уходить, когда заметил вдали, за гребнем береговых скал, яркие световые пятна. Они были отчетливо видны за лиловатой дымкой вечера.

"Смотрите, смотрите! — сказал сам себе ученый. — Возвращаются наши механики".

Действительно, в той стороне колебались два световых луча и меняли место. Они могли принадлежать только вездеходу.

"Включить свет!" — подал себе команду астроном.

Мощный передний прожектор ракеты, направленный в небо, тотчас же вспыхнул огромным столбом света и уперся в далекие облака. Разумеется, теперь было не до сна. Прошло еще полчаса, и ярко освещенный изнутри вездеход показался на гребне, поискал фарами дорогу и осторожно спустился вниз.

Сандомирский и Красницкий выполнили свою задачу. Устали они оба ужасно, но потерпевший аварию стратоплан с разбитым фюзеляжем и оторванным крылом, укрепленный стальными тросами на крыше вездехода, был благополучно доставлен на базу.

— Не думали, что доберемся до дому… — рассказывал Сандомирский. — Но стратоплан доставили.

— Большие поломки! — покачал головой Шаповалов.

— Постараемся все-таки привести его в порядок, — сказал Красницкий.

Шаповалов угостил вернувшихся сытным обедом. Потом все пошли спать. Участники спасательной экспедиции валились с ног от усталости.

Календарные дни на Венере текли быстро. Не успели путешественники по-настоящему осмотреться на новом месте, как незаметно пролетели две недели и наступили сумерки.

Желто-красный свет полудня постепенно сменился багровым сиянием вечера. Удивительны были последние часы перед закатом невидимого солнца. Оно не проникало сквозь толщу облаков, но его косые лучи, по мере того как путь через атмосферу Венеры становился длиннее, приобретали все больше пурпура. Оранжевый небосклон стал ярко-алым, постепенно перешел в малиновый, наконец загорелся волшебным лиловым светом, который в этом мире заменял розовеющую вечернюю зарю. С той стороны, откуда надвигалась ночь, вдруг пришла глубокая и темная синева. Ветер затих. Море, огромное и взволнованное, стало спокойным, едва подернутым мелкой рябью. Отражая пламенеющие краски заката, оно тоже запылало, как расплавленный металл, потом заблистало самоцветами, сделалось багряным и постепенно покрылось синевой. Прекрасны были розовые блики на воде, нежные, как перламутр, и сиреневое кружево пены на коричневых Скалах.

Лучше и благороднее становится человек, созерцая природу. Все мелкое и будничное уходит на задний план и, наоборот, раскрывается все хорошее, часто глубоко скрытое. В тот день, в последние часы венерианских сумерек, выяснилось, что Иван Платонович Красницкий не только ученый химик, но и талантливый художник.

Все считали его суховатым, даже несколько ограниченным человеком. Со стороны казалось, будто ученый вовсе лишен эмоций. Он знал очень много, за каждой его фразой скрывалась глубокая мысль и отличное знание предмета, но он был сдержан, молчалив, редко смеялся, относился к тем людям, которые больше делают, чем говорят. Легко представить изумление Шаповалова и Сандомирского, когда они увидели, что Иван Платонович появился в салоне с большим этюдником, уже бывавшим в работе, и складным мольбертом в руках. Застенчиво улыбаясь, Красницкий сказал:

— Не хочется спать, пойду на берег…

— Рисовать? Заниматься живописью? — удивился Шаповалов.

— Так… несколько этюдов…

— Это же превосходно! — пришел в восторг экспансивный профессор. — Что же вы скрывали свои таланты? Значит, мы привезем домой не только фотографии, но и картины Венеры, воспринятые глазами художника!

— Что вы, — сконфузился Красницкий, — это совсем пустяки. Сейчас изумительные краски…

С этими словами Красницкий поспешил на берег. Видно было, как он устраивается среди скал.

Даже деловитый Сандомирский и профессор, которому нездоровилось, тоже поддались очарованию этого необыкновенного заката. Они долго сидели на камнях и наблюдали, как догорает долгий, многосуточный день и постепенно надвигается ночь.

Когда по земным часам наступило утро, ракету окружал полный мрак. Было странно и жутко. В самую темную осеннюю ночь на Земле сквозь облака все-таки проникают едва заметные лучи света. Когда глаз немного освоится с темнотой, можно различать неясные очертания окружающих предметов. Здесь мрак был абсолютным. Ни одной звезды на небесах, ни единого огонька вокруг. В мире воцарилась полная невиданная тьма.

Как всегда, в семь часов утра обитатели ракеты собрались в столовой. Сандомирский и Красницкий рассказывали, дополняя друг друга, как они нашли стратоплан, используя последние часы сумерек, как с огромным трудом подняли его на вездеход.

Было решено немедленно заняться ремонтом машины. Все равно при наступившей темноте всякая работа вдали от ракеты стала невозможной.

Берег превратился в ремонтно-механическую мастерскую. Мощные прожекторы заливали ярким светом дружно работающих людей. На космическом корабле имелось все необходимое для устранения даже серьезных аварий и поломок. На берег своим ходом вышел маленький подвижной кран. Туда же были доставлены электросварочный аппарат, механические ножницы и разные другие механизмы и рабочие инструменты, хранившиеся в кладовых ракеты. Машины работали от атомных аккумуляторных батарей.

Астронавты принялись за дело под руководством Красницкого. Старые навыки бывшего судового механика были здесь весьма полезны. Однако на практике все оказалось не так легко, как думали вначале. Пришлось снимать обшивку с разбитого крыла, заменять погнутые лонжероны, приваривать новые листы из легкого металла. Немало пришлось потрудиться и над ремонтом сильно помятой при падении кабины. Если бы не деревья, принявшие на себя удар, когда рухнул стратоплан, то вообще вряд ли его можно было восстановить.

За работой совсем незаметно прошло двенадцать земных суток. К тринадцатому дню самолет стоял на старом месте в полной исправности. Кое-что на нем было сделано собственными средствами, но он вполне отвечал своему назначению.

Усталые, но довольные результатом работы, астронавты вернулись в ракету и собирались отдохнуть, когда Сандомирский посмотрел в окно и вдруг закричал:

— Свет на море!

Это вызвало всеобщее ликование. Друзья возвращались. Все соскучились по Наташе.

— Возвращается Виктор Петрович! — сказал сияющий Сандомирский. — Надо включить верхний прожектор.

Снова к небу поднялся столб света. Троекратное включение и выключение прожектора на лодке означало что-то вроде салюта. Не прошло и часа, как участники подводной экспедиции появились в салоне.

Разговорам не было конца. Наташа передавала подробности о приключениях, которые они испытали с Владимиром, описывала морских чудовищ, встреченных на пути, а Виктор Петрович показывал моментальные фотографии, сделанные им во время плавания. Особенный интерес вызвал, конечно, рассказ о битве с гигантскими ракообразными. И все-таки люди стали привыкать к своей чудесной и ни на что не похожей жизни и не ужасались. Много дней астронавты не видели друг друга и теперь, снова собравшись вместе, особенно остро почувствовали, какую крепкую и сплоченную семью составляет их маленький коллектив, заброшенный на далекую планету. Остаток дня посвятили отдыху. Устроили киносеанс. Взятые с собой фильмы дали возможность перенестись на несколько часов на родную Землю.

Невольно и с невыразимой силой потянуло туда, где над головой синеет купол неба, сияет солнце, заливая ослепительным светом зеленеющие леса и сады, золотые нивы, голубоватые горы и лазурное море. Да, это был действительно "лучший из миров"! Какое счастье для человека, что ему суждено было родиться на Земле!

Долго не умолкали разговоры в этот памятный вечер.

Наутро все, как обычно, собрались в салоне за завтра­ком. Неярко светили электрические лампы — астронавты экономили теперь энергию. За окнами чернела ночь. Окружающий ракету беспросветный мрак невольно действовал на психику. Не зря для работы в полярных областях Земли подбирают особенно здоровых людей с крепкими нервами, потому что не каждый способен сохранять хорошее и бодрое настроение во время долгих ночей, когда месяцами не видно солнца. А теперь контраст между показанными на экране яркоцветными картинами далекой, родной планеты и окружающей путешественников мрачной природой Венеры был особенно заметен. Хотелось яркого света, чистой и свежей атмосферы…

Астронавты собрались за столом молчаливые, сумрачные, озабоченные. Каждый ушел в себя, поддавшись невеселым мыслям, и разговоры долго не вязались.

Даже вкусные пирожки с мясными консервами, которые состряпала дежурившая в этот день Наташа, не смогли поднять настроение. Долго никто не произносил ни слова, видимо не желая первым высказывать вслух беспокоящие каждого невеселые думы. Не хотелось называть вещи своими именами, слишком безрадостным казалось положение. Сгущенная атмосфера несколько напоминала предгрозовое состояние, когда возрастающее напряжение в природе вот-вот должно разрешиться блеском молний, раскатами грома или внезапным порывом ветра.

Первым не выдержал астроном.

— Ну что, друзья, — бросил он, ни к кому не обращаясь, — повидали Землю напоследок?.. Хорошо, хоть на экране…

Никто не ответил на эту реплику. Владимир неприязненно посмотрел на профессора, хотел что-то сказать, но безнадежно махнул рукой и отвернулся. Сандомирский и Красницкий молча переглянулись. Наташа как-то неожиданно резко пододвинула, почти бросила в сторону Шаповалова тарелочку с омлетом.

Михаил Андреевич поджал губы и процедил:

— Благодарю!

Потом принялся за еду с деланно безразличным выражением лица.

Начальник экспедиции молча наблюдал эту сцену. Он хорошо понимал переживания астронавтов. Все они отдавали себе ясный отчет о положении небольшой кучки людей, заброшенных на далекую планету почти без всякой надежды на возврат. Трудно было рассчитывать на хорошее и бодрое расположение духа при таких условиях. Однако и безрадостным мыслям нельзя было позволить окончательно завладеть умами людей. Виктор Петрович решил поставить все волнующие астронавтов вопросы.

— Итак, друзья, — сказал он, выждав немного, — мы, конечно, понимаем друг друга без слов. Все ясно? Давайте думать, как жить дальше?

Некоторое время продолжалось молчание. Каждый про себя обдумывал положение, стремясь найти выход.

Начал Сандомирский.

— К чему напрасные слова, — произнес он. — Пути к возврату у нас отрезаны. Для взлета с Венеры по направлению к Земле, когда Солнце уже не будет нашим помощником, требуется не менее 5000 тонн горючего, дающего скорость истечения газов 4,5 километра в секунду, и столько же окислителя. Правда, фтором мы обеспечены, но бороводородов осталось только 2285 тонн. Как бы ни старались мы облегчить корабль, но с таким количеством нельзя и надеяться преодолеть притяжение Венеры. Каждый из вас наизусть знает эти цифры.

— Мы все теперь сидим буквально, как мухи на клейкой бумаге, — криво усмехнувшись, вставил Шапова­лов. — Единственное, что нам остается, это жужжать в ожидании конца.

— Издавая при этом весьма противные звуки! — не удержался Владимир.

— Что вы хотите сказать? — вспылил профессор. — В конце концов мы не дети, а взрослые люди. Надо же говорить серьезно! Положение безвыходное. Спасти нас может только помощь с Земли, но мы не имеем связи. Сколько ни жужжать, все равно бесполезно! Никто не услышит. И с этим давно пора примириться. Обидно пропадать ни за грош, но факты, как говорят, — упрямая вещь…

— Что значит "пропадать"! — возмутился Красницкий. — Если мы и не сумеем вернуться, то можно приспособиться к жизни на Венере: ограничить потребности, ввести рационы, растянуть запасы. Будем жить здесь, работать, пока хватит сил…

— Иван Платонович, вы же не ребенок! — раздраженно возразил астроном. — Жить в здешней атмосфере без кислородных приборов человек не может, а запасы кислорода у нас ограничены. Питаться продуктами, имеющимися на Венере, мы тоже не в состоянии. Пока это не удавалось и вряд ли выйдет. Имеющихся ресурсов хватит на шестьсот или семьсот дней. А дальше неизбежная и мучительная смерть от голода или удушья, как кому больше нравится. Вот наша реальная перспектива.

Закончив, Михаил Андреевич отвернулся и стал демонстративно глядеть в окно, как бы умывая руки и не вмешиваясь в дальнейшие разговоры.

— А разве нельзя добывать кислород из атмосферы Венеры или ее вод? — заметил Владимир. — Пищу найти можно. Мы даже не пробовали здешних животных. Вероятно, они все-таки съедобны. Бывали же примеры, когда люди на Земле питались одним морским планктоном. Если нам суждено оставаться, то вода и пища будут, а кислород мы сумеем получить искусственным путем.

— Воодушевляющие перспективы! — ядовито заметил Шаповалов, не поворачиваясь к столу. — Каша из планктона! Какая прелесть!.. Пора прекратить и наивные рассуждения о кислороде. Запас энергии в наших аккумуляторах небеспределен. Если расходовать электричество для разложения воды, хватит его ненадолго. Мы ускорим конец, а не отсрочим его. Прекратите детский лепет, Влади­мир Иванович, будьте взрослым человеком!

— Ветер! — коротко бросил Иван Платонович, имея в виду постоянный источник энергии на Венере. — Построить ветрянку не так уж трудно, а моторы постоянного тока у нас есть. Каждый из них может работать как ге­нератор.

— Правильно! — подхватил Сандомирский. — И далеко не безнадежны попытки наладить связь с Землей. Не вышло один раз, попробуем другой… третий…

— Все это верно, — вмешался Виктор Петрович, — но не здесь заключается главное. Что-то мы все начали думать — как бы прожить, а ведь требуется совсем другое. Не забывайте, мы обязаны выполнить задачу по изучению Венеры и непременно доставить материалы на Землю. В этом главное! Дело не в нас самих, а в судьбе и пользе экспедиции. Давайте лучше думать, как вернуться.

Снова установилось молчание, потому что задача казалась неразрешимой.

— Синтез! — неопределенно заметил Красницкий.

— Синтез чего? — резко бросил Шаповалов. — Единственное, чем богата Венера, это вода. На ней далеко не улетишь.

— Атомарный водород… — несмело начал Влади­мир. — Скорость газовой струи исключительная — до 18 километров в секунду…

— Ребячество! — сердито оборвал его Шаповалов. — Судите сами. Разумеется, теоретически возможно пропускать обычный водород через пламя вольтовой дуги, но ведь для этого нужно построить новые двигатели совершенно другой системы. Сделать это своими силами мы не имеем возможности!

— Предложение неплохое по его целеустремленности, — чуть-чуть улыбнулся академик Яхонтов, — но действительно непродуманное. Не здесь лежит наш путь! Не здесь!

— Любая попытка получать синтетическое горючее в наших условиях практически непригодна! — заявил Ша­повалов. — В лабораторных условиях мы, быть может, и приготовим несколько кубических сантиметров полноценного горючего, но для производства его тысячами тонн потребуется завод. Разве это не ясно? Нечего тратить время на бесполезные затеи!

Снова наступила минута тяжелого раздумья, потому что никто не мог предложить ничего другого, практически осуществимого.

— Ну что же, — упрямо сказал Владимир, — будем думать, будем искать, бороться до последних сил. Я просто не могу допустить, что мы — советские люди, ученые, инженеры, располагающие могучей техникой и знаниями, не сумеем найти выход. Мы обязаны его найти и непременно найдем… Правда, Наташа?

И он посмотрел на жену, как бы рассчитывая на поддержку.

— Вы не сказали ни слова о природном горючем, на пример о нефти или ей подобных жидких углеводородах, — вместо ответа произнесла Наташа, обращаясь к Яхонтову.

— Надежды мало, Наталья Васильевна, — возразил академик. — Мы убедились, что жизнь на Венере находится на первых стадиях развития, а нефть является результатом переработки органических остатков, требующей многих миллионов лет.

— Вот с этим разрешите не согласиться! — Наташа даже вскочила и раскраснелась, как это бывало в минуты величайшего возбуждения. — Не забывайте Менделеева!

Эти слова напоминали давнишние споры между учеными. Великий русский химик считал, что нефть возникла не путем разложения остатков доисторических животных или растений без доступа воздуха, а гораздо проще — как результат химического взаимодействия раскаленных карбидов железа и других металлов с парами воды и углеводородами первичной атмосферы Земли, то есть неорганическим путем. Вопрос этот всегда являлся больным местом для Наташи Артемьевой. Еще в стенах института она была известна как самый горячий приверженец теории Менделеева. Теперь же этот вопрос приобретал не только теоретический, но и острый практический интерес. Поэтому она спорила и горячо доказывала свою правоту. По мнению Наташи, только химические реакции с веществами неорганического происхождения могли образовать колоссальные запасы нефти, имеющиеся на Земле, а раз так, то нефть или ей подобные вещества должны быть и на Венере. Их можно найти! Их необходимо найти!

Академик с интересом слушал темпераментную речь Наташи, но Сандомирский одной фразой охладил весь пыл молодой женщины.

— Все это, быть может, и правильно, — произнес Николай Александрович, — но нефть и ее производные дают скорость истечения газов не выше 2,5 километра в секунду. На таком горючем улететь с Венеры невозможно!

Совершенно обескураженная Наташа остановилась на полуслове, с минуту смотрела на Сандомирского, потом безнадежно махнула рукой и села.

— Силаны, — произнес Красницкий, — а фтор у нас есть.

Споры внезапно прекратились, и наступило общее молчание. Одно лишь слово, произнесенное химиком, направило мысли по другому руслу и родило новые надежды. Речь шла о соединениях кремния с водородом, иначе называемых гидридами кремния или силанами. По своему химическому составу они напоминают углеводороды. Некоторые из таких соединений — например, трисилан, тетрасилан и другие высокомолекулярные гидриды — при обычной температуре являются жидкостями и чрезвычайно бурно реагируют с хлором, фтором и другими галоидами. При соединении силанов со фтором выделяется огромное количество тепла.

— А ведь это замечательная идея! — согласился Виктор Петрович. — Природные силаны вполне возможно найти и на Венере.

Наташа бросила на Красницкого взгляд, полный уважения. Шаповалов иронически улыбнулся, но на этот раз промолчал.

Надежда, вдруг мелькнувшая перед астронавтами, основывалась на одном весьма логичном предположении. Кремний представляет собой элемент, в природе весьма распространенный. По существу, он является основой всего неорганического мира, так как большая часть горных пород, образующих литосферу, или твердую каменную оболочку планет земной группы, их кору, состоит из кремния в сочетании с кислородом и другими элементами. Широко известные кварц, песок, кремень — все это минералы, состоящие из кремния как химической их основы.

С другой стороны, установлено, что водород входил в первичную атмосферу всех планет без исключения и до сих пор содержится в атмосфере Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна, то есть планет-гигантов. Поэтому не было ничего неразумного в допущении, что при формировании Венеры, развивавшейся в иных температурных условиях, вследствие ее большей близости к Солнцу, могли образоваться природные соединения кремния и водорода, так как и тот и другой элемент находились здесь в избытке.

— Ну что ж! — продолжал академик. — Значит, надо искать. Но найдем ли мы их, вот в чем вопрос?

— Найдем, Виктор Петрович! — уверенно сказала Наташа. — Силаны, силены, бораны или какие-нибудь другие вещества, способные гореть, должны быть на Венере.

— Вам и книги в руки! — улыбнулся академик. — Не зря же мы взяли с собой геолога-разведчика.

Наташа оживилась. Ей все время казалось, что пользы для экспедиции от ее пребывания в числе участников полета недостаточно. Хотелось стать действительно полезной. Разговор у костра в тот вечер, после сражения с пауками, не выходил из ее памяти. Теперь открывалась возможность применить свои знания и энергию.

Несмотря на серьезность положения, молодая женщина сияла от удовольствия.

— Итак, — продолжал Виктор Петрович, подводя итоги беседы, — теперь все высказались и можно принимать решение. Положение наше трудное, но далеко не такое безнадежное, как думают некоторые. Первоочередная задача ясна — найти горючее. Будем искать силаны. Здесь реальная возможность. Поручим это дело Наталье Васильевне и Владимиру Ивановичу. В их руки передадим всю технику: вездеход, самолет, подводную лодку. Если надо, все включимся в это дело. Здесь главное — непреклонная воля, настойчивость и труд. Непрестанный труд. Одновременно подумаем и о другом. Энергия нам нужна при всех обстоятельствах. Значит, поручим Ивану Платоновичу и Николаю Александровичу использовать подручные средства и соорудить ветрянку. Сделать это можно и нужно. Будем продолжать попытки наладить связь с Землей. Но мы не имеем права забывать и про главные цели экспедиции. Собственно научную работу нельзя прекращать ни на один день. И мне и Михаилу Андреевичу нельзя опускать руки, а надо продолжать планомерно выполнять программу наших исследований. Согласны?

Он остановился, пытливо оглядывая окружающих поверх очков.

— Все это очень хорошо, Виктор Петрович, — сквозь зубы процедил Шаповалов, — но весьма проблематично. Попросту говоря, не получится ли у нас мартышкин труд? А если мы ничего не найдем, ничего не построим? Не пустая ли это затея?

— Извольте! — сдержанно произнес академик, хотя за стеклами его очков заблестели искорки раздражения. — Извольте! Допустим, что действительно ничего не выйдет и мы не сумеем найти средства для возврата. Пускай будет так. Значит ли это, что мы должны опустить руки и равнодушно ждать конца? По-моему, нет. Пока есть силы, мы обязаны трудиться, собирать материалы, вести записи. Нам нужны дневники научных работ, куда следует заносить все наши наблюдения, могущие принести пользу людям. А если уж наступит наш час, мы примем смерть мужественно, как и подобает советским людям, ученым. Последний из нас примет меры, чтобы сохранить наши труды для тех, кто неизбежно придет нам на смену.

— Обнадеживающие перспективы, — усмехнулся Ша­повалов, — нечего сказать!

— Что делать! Мы обязаны смотреть правде в глаза и, если надо, как солдаты, погибнуть на своем посту! — произнес Сандомирский.

— Каждый должен исполнить свой долг, — негромко добавил Красницкий.

— А я уверена, что мы найдем выход! — задорно бросила Наташа.

— Перед нами незабываемый пример Седова! — сказал Владимир, с гневом глядя на астронома. — До последнего часа жизни своей он работал во имя родины. Да мало ли других примеров.

Шаповалов ничего не возразил, но презрительная улыбка так и застыла на его лице.

Беседа закончилась. Путешественники приступили к очередной работе. Надо было использовать ночной период для приведения в порядок записей и наблюдений, классификации коллекций. День на космическом корабле шел за днем, совершенно как на Земле. В салоне, в каютах, в лабораториях — всюду горел свет, везде шла работа. Ракета слегка покачивалась на волнах, и огни отражались в воде трепетными золотыми полосами…

Пришельцев на Венеру со всех сторон окружала беспросветная ночь, но иногда угрюмая природа поражала астронавтов феерическим зрелищем полярных сияний.

Впервые это случилось на другой день после памятного разговора о положении экспедиции.

После обеда Наташа и Владимир, надев маски, направились на берег, чтобы проверить, достаточно ли хорошо закреплен стратоплан. Все было тихо вокруг, но астронавты неоднократно убеждались, какая это обманчивая тишина. Ветер на этой планете возникал в одно мгновение с необыкновенной силой и все сметал на своем пути.

Едва они вышли на берег, освещая путь электрическими фонариками, как заметили, что вокруг стало светло и на камни упали длинные тени. Впервые на этой планете люди увидели свои тени. Обычный дневной свет окружал здесь предметы с одинаковой силой со всех сторон, и падающих теней на Венере не было.

Молодые люди остановились в изумлении. Горизонт полыхал голубоватым заревом. Через мгновение вспыхнул весь небосклон. Им даже стало не по себе от этого обилия света. Сияние все больше и больше разливалось по небу. То затухая, то снова разгораясь, оно переливалось всеми цветами радуги. Несколько секунд преобладал голубой свет, необыкновенно нежный и холодный; потом вспыхнули над морем яркие зеленые лучи, стремительно пронеслись по небу, и все загорелось изумрудами; затем появилось густое синее пламя, а на смену ему — фиолетовое, уже полыхающее за облаками…

Они стояли как завороженные и не знали, в какую сторону смотреть. Остальные астронавты тоже не могли не заметить удивительного явления и поспешно выбежали на берег. Цвет неба менялся каждое мгновение. Голубые, фиолетовые, зеленые и ярко-алые лучи кружились по небесному своду в фантастическом танце, потухали, вновь вспыхивали и рассыпались драгоценными самоцветами.

Все, что происходило вверху, отражалось и в море, как в исполинском зеркале. Горизонт пропал. Небесная сфера, казалось, стала круглой, состоящей из разноцветных огней и окружила людей со всех сторон.

Астронавты не могли оторвать глаз от волшебного зрелища. Полярное сияние, достигающее на Венере такой силы и яркости ввиду близости Солнца, длилось не менее часа. Потом все погасло так же внезапно и неожиданно, как и возникло. Снова наступила непроницаемая тьма. Потрясенные зрители еще долго не расходились, надеясь, что чудесное видение повторится.