вернёмся в библиотеку?

Журнал «Изобретатель и рационализатор» №10 1988 г. сс. 24-27; №11 1988 сс.36-37



Г. НАЗАРОВ


И ВСЁ ЖЕ, КТО ИЗОБРЁЛ СНАРЯД ДЛЯ «КАТЮШИ»?

В «ЗАОЧНОМ ПОЕДИНКЕ С ВЕРНЕРОМ ФОН БРАУНОМ» (ИР, 6-7, 87) ПОСТАВЛЕН ВОПРОС: КТО АВТОР ЗНАМЕНИТОЙ «КАТЮШИ»? И ЕЩЕ: ПОЧЕМУ ВОТ УЖЕ СКОРО ПОЛВЕКА ГРАНДИОЗНАЯ, ТРАГИЧЕСКАЯ ПРАВДА О РАЗРАБОТЧИКАХ «КАТЮШИ», ПО СУЩЕСТВУ, СКРЫТА! КТО ЕЕ СКРЫЛ? НАДЕЕМСЯ. ЧТО ИНЖЕНЕР И ИСТОРИК ТЕХНИКИ Г. А. НАЗАРОВ ПРИБЛИЗИЛСЯ К ОТВЕТАМ НА ЭТИ ВОПРОСЫ.


Иван Платонович Граве (1874-1960).
Отправная позиция автора статьи «Заочный поединок с Вернером фон Брауном» (ИР, 6—7, 87): ранее засекреченная, потом намеренно запутанная правда о разработке и разработчиках «катюши» теперь, наконец, сказана; но сказана так, — с такими опять отдельными умолчаниями, отступлениями от, казалось бы, уже известного, твердо установленного и так разбросанно по разным изданиям, что головы у читателей все равно остаются замороченными. В частности: «До недавнего времени исследователи... склонялись к тому, что впервые в России, а может быть, и в мире шашки из бездымного пороха предложил и изготовил профессор Михайловской артиллерийской академии полковник И. П. Граве. В 1924 году он получил на такой ракетный заряд советский патент № 122 по заявочному свидетельству № 746 от 14 июля 1916 года... Сейчас, видимо, мнение изменилось. Во всяком случае, в «Науке и жизни» № 6 за 1986 год И. П. Граве не упомянут».

Действительно, как же это — не упомянули изобретателя, получившего, можно сказать, главный патент на будущую «катюшу», на решение, без которого «катюши» просто не было бы?

Поэтому считаю нужным продолжить начатый полезный разговор. Посмотрим, о чем свидетельствуют документы.

1916 год
1 октября 1916 года в докладе на 1-м Всероссийском съезде по вопросам изобретений было сообщено, что в списке «некоторых из одобренных изобретений и усовершенствований» под номером 43 значится «Особый пироксилиновый заряд», с которым «организованы широкие параллельные опыты».

Автор этого изобретения Иван Платонович Граве родился в 1874 году в Казани. Из дворян. Окончил Кадетский симбирский корпус, Михайловское артиллерийское училище, Михайловскую артиллерийскую академию. Его диссертация «Опыт теоретического исследования закона развития давлений при горении пороха в неизменяемом пространстве» получила блестящий отзыв за рубежом (во Франции). С 1904 года преподавал в Арт-академии. В 1912 году — полковник гвардейской легкой артиллерии. Эксперт Отдела изобретений Центрального военно-промышленного комитета. Вот один из многих документов, показывающих отношение ученых к полковнику И. П. Граве:

№ 104, Господину Ивану Платоновичу

Москва, 10 февраля 1917 г. Граве

Милостивый Государь

В ближайшем очередном заседании Организационного Комитета по вопросам изобретений состоится обсуждение основных положений организации Центрального Органа по делам изобретений в России.

Постановления этого заседания Организационного Комитета по изложенному вопросу должны будут, по предложению Комитета, носить характер окончательных для внесения на 2-й Всероссийский съезд по вопросам изобретений. Поэтому присутствие на этом заседании возможно большего числа членов Организационного Комитета, а в частности Ваше, представляется чрезвычайно желательным для успеха общей работы Комитета и его практических результатов.

Надеюсь, что Вы не откажетесь прибыть на это заседание, имеющее состояться в субботу 18-го февраля, в 7 часов вечера, в помещении Московского Военно-Промышленного Комитета (Тверской бульвар, д. № 26).

Прошу принять уверение в совершённом уважении и преданности

Председатель Организационного Комитета Заслуженный профессор

Н. Жуковский.

Что же это за несколько таинственный. «особый пироксилиновый заряд», изобретенный специалистом столь высокого класса?

В 1884 году французский инженер Поль Вьель изобрел новый порох — бездымный, не дающий остатка при сгорание и, что самое главное, в несколько раз более сильный, чем прежний, дымный, селитросероугольный. Основой пороха Вьеля был пироксилин.

Бездымный порох сразу применили в нарезном оружии, боевые же ракеты были вскоре прочно забыты, на вооружении армий остались лишь осветительные.

Не будем здесь разбирать, почему так получилось, чтобы не углубляться в узкоспециальные рассуждения. Важно, что так получилось и что первая мировая война, быстро принявшая позиционный характер, вновь потребовала достаточно мощного и в то же время чрезвычайно подвижного огнестрельного оружия — ракетного (я думаю, его правильнее было бы назвать реактивным). Но для этого реактивной артиллерии надо было придать качества, которые позволили бы ей успешно конкурировать со ствольной. В 1915 году И. П. Граве предлагает Артиллерийскому комитету Главного артиллерийского управления создать боевую ракету с новым форсовым составом на основе бездымного пороха и станки в виде желобов на катках с подъемным механизмом. Эти станки можно было легко переносить в окопах и устанавливать на скат бруствера. Артком отклонил предложение, но не по научно-техническим причинам, а «по соображениям маловероятной возможности использования его в первой империалистической войне, так как тогда считали, что война скоро закончится и предложение не успеют разработать до конца войны» (из дневника Граве).

Поддержало изобретателя правление Шлиссельбургских пороховых заводов «Русского общества для выделки и продажи пороха». Еще в 1914 году И. П. Граве представил правлению свои исходные соображения о процентном составе новой пороховой массы. Ее предварительные испытания прошли неважно (смесь рассыпалась, компактной массы из нее не получалось), «однако правление все же дало И. П. Граве возможность лично поработать на заводе летом 1916 года, предоставив в его распоряжение заводскую лабораторию и двух рабочих. В производившихся опытах в первую очередь обращали внимание на получение компактной и легко прессуемой массы путем горячего вальцевания смеси из пироксилинов двух сортов и стабилизирующих веществ. Компактную массу получали в виде лент и даже полотна, которые затем разрезали на куски... Полученные куски различной величины загружались в подогретый пресс, снабженный составной матрицей. Оставив в прессе одну входную горловину, Граве получил пороховую массу в виде прута диаметром 70 мм, который затем разрезался вручную на цилиндрические куски. Цилиндры подвергались непродолжительной сушке и в течение двух-трех суток, затвердевали настолько, что допускали обточку на токарном станке и высверливание в цилиндрах центрального продольного канала. С одного конца высверленный канал заделывался тонким кружком из той же массы с помощью жидкого растворителя» (из воспоминаний профессора М. Е. Серебрякова, «Известия Артиллерийской академии», т. 91, 1955/с. 25—29).

Для испытаний зарядов-цилиндров были изготовлены стальные корпуса — камеры сгорания со сменными днищами. Число и размеры сопловых отверстий в днищах были разные, чтобы исследовать, как это влияет на давление в камере сгорания.

Как удалось сделать пороховые заряды прочными, нерассыпающимися? Был ли применен летучий растворитель (спирт, эфир), который требовалось удалять из сырой пороховой массы "длительной сушкой, или нашли нелетучий, с которым сушка требовалась минимальная?

Об этом пишет И. П. Граве — прямо в заявке от 14 июля 1916 года, той самой, о которой было доложено на 1-м Всероссийском съезде по вопросам изобретений:

«В качестве движущего состава может быть обычный форсовый состав, или, что было бы много лучше, бездымный порох, приготовленный с примесью твердого растворителя. О пригодности и преимуществах бездымного пороха в качестве ракетного состава мною может быть доложено лично, если в этом встретится надобность...»

В специальной литературе за период 1910— 1930 гг. очень мало публикаций о порохах, взрывчатых веществах, снарядах. Это не удивительно — область секретная... Но кое-что нашлось. В частности, о нелетучих примесях для желатинирования (застудневания) бездымного пороха: «В патентах уже имеется почти сотня таких веществ, и, кажется, не исключена возможность, что некоторые из множества технически мало известных препаратов окажутся действительно пригодными», — писал в книге «Бездымный порох» немецкий специалист Г. Брунсвиг спустя 10 лет после заявки Граве, тоже засекреченной, так что, естественно, Брунсвиг о ней не знал. И далее: «Желатинированный порох с большим содержанием растворителя, частично улетучивающегося с течением времени, не дает никакой гарантии в неизменяемости баллистических свойств. С улетучиванием растворителя повышается скорость горения пороха, и при сильном повышении давления является опасность для оружия и боевых припасов. Это относится в равной мере к обоим порохам; все-таки удалось приготовить нитроглицериновый порох без употребления летучего растворителя, тогда как для пироксилинового пороха (его и предлагал использовать И. П. Граве. — Г. Н.) такая возможность не представляется». Здесь же — примечание переводчика (на русском языке книга опубликована в 1933 году): «В настоящее время возможно и пироксилиновый порох готовить на летучем растворителе». Это ошибка, скорее описка то ли автора, то ли переводчика, на нее обратил внимание Граве и поправил на полях своего экземпляра книги: «Известна еще до войны возможность готовить пироксилиновый порох на нелетучем растворителе».

Также и академик Я. Б. Зельдович, недавно скончавшийся, в книге «Теория нестационарного горения пороха» (М., «Наука», 1975) пишет: «В реактивной технике желатинированный порох был предложен в 1915 году И. П. Граве».

Закончить испытания в 1916 году Граве не удалось. Опыты были отложены до будущего лета. Все пороховые цилиндры вместе с изготовленными для них корпусами снарядов были переданы в военную лабораторию Главного артиллерийского полигона.

ПАТЕНТ

Однако в 1917 году полковник Граве прежде всего решает — с кем быть. Он дворянин, достаточно состоятелен, чтобы обеспечить себе безбедную жизнь за границей. Но он остается в России. Его выбирают заместителем начальника Академии по учебной части, он хлопочет об организации баллистической лаборатории (которую впоследствии и возглавляет), становится членом и консультантом Комиссии особых артиллерийских опытов — КОСАРТОПа *.

* Весной 1918 года немцы обстреляли Париж через линию фронта с расстояния 120 километров. Сначала сообщения об этом показались нашим специалистам выдумкой: максимальная дальность артиллерийской стрельбы в то время не превышала 40 километров. Но бывший начальник Главного артиллерийского полигона В. М. Трофимов провел расчеты и показал, что можно получить еще большую дальность — до 140 километров. И в декабре 1918 года Военно-законодательный совет Республики постановил: организовать КОСАРТОП, под председательством В. М. Трофимова. Работали в Комиссии академики В. Н. Ипатьев, П. П. Лазарев, А. Н. Крылов, Н. П. Молчанов, профессора Н. Е. Жуковский, С. А. Чаплыгин, В. П. Ветчинкин. Из артиллеристов, кроме И. П. Граве, — Н. Ф. Дроздов, Г. А. Забудский, Р. А. Дурлахов.

В КОСАРТОПе в 1919—1926 годах развернулись и работы по созданию реактивной артиллерии. В эту работу Граве вовлек своих учеников, выпускников академии, оставшихся в ней преподавать: О. Г. Филиппова, С. А. Серикова и М. Е. Серебрякова. Их тема — пороха. А о своей собственной заявке, от 14 июля 1916 года, он пишет начальнику Артакадемии (точной даты письма установить не удалось):

«Относительно предпринятых мною шагов в отношении доведения до сведения заинтересованных кругов о моем предложении, сообщаю, что еще в 1921 г. я, как только возник ОВИ (отдел военных изобретений. — Г. Н.), обратился туда со своим предложением, причем мне известно, что у ОВИ по этому вопросу была переписка сотрудника ОВИ т. Изенбека приступить к разработке этого предложения, на что я тогда же согласился.

Дело, однако, не пошло, и в связи с этим мною была подана жалоба, дошедшая до Особого отдела, в который осенью 1924 года меня вызывали для дачи личных показаний (фамилия следователя, приезжавшего из Москвы, т. Горбачев).

После этого, зная, что и Реввоенсовету и Особому отделу хорошо известно о моем предложении, я никаких шагов делать не мог, а также не мог сам лично разрабатывать за непредставлением мне затребованных материалов. Позднее, в 1925 г., когда до меня через И. В. Стефановича (коллега Граве по Артакадемии. — Г. Н.) дошли слухи о том, что мое предложение кем-то разрабатывается при официальной поддержке, я заявил письменный протест бывшему председателю ОВИ В. А. Петрову, а также и нач. артиллерии Ю. М. Шейдеману (последнему через его помощника Шафрова).

Далее, когда в 1926—27 гг. после выхода положения о патентах дело дошло до присуждения мне патента, я, зная порядок прохождения всех заявок через Реввоенсовет, не имел никаких оснований считать, что мое предложение неизвестно последнему, и считал какие-либо обращения излишними по этому поводу, так как в записке, сопровождавшей мою первоначальную заявку, значение моего предложения было в достаточной мере разъяснено».

То есть Граве знал, что на его предложение наконец-то обратили внимание и кто-то что-то по нему разрабатывает. «Всех нас обходят, — записывает он в дневнике. — Вначале я думал, что партийцы боятся у нас заразиться, опасаются нашего «вредного влияние», как об этом как-то случайно проболтался один из комиссаров, Коля Степанов. Но, конечно, это не объяснение. Вопрос более сложный. Тут и остатки начального исходного спецеедства, тут и глубокое недоверие, тут и классовая вражда, особенно к старым военным, тут и результат длительной агитации против «золотопогонников». Может быть, тут и расплата за чужие грехи... Профессоров вышвыривали сначала по одиночке, а затем (1930—31 гг.) и пачками, даже не останавливаясь перед оголением ряда кафедр».

В 1924 году порядок выдачи патентов был изменен.

«Постановление ЦИК и СНК СССР о патентах на изобретения ввести в действие с 15 сентября 1924 г. и с того же срока отменить все законоположения о правах на изобретения, изданные законодательными органами союзных республик. Патенты (привилегии) на изобретения, выданные не советскими органами, не имеют никакой силы. Лицам, утратившим право на патент, выданный досоветской властью, а равно лицам, сделавшим заявки в соответствующие учреждения до установления на данной территории советской власти, предоставляется право ходатайствовать о выдаче патента, в соответствии с постановлением ЦИК и СНК о патентах на изобретения. Новизна соответствующих изобретений обсуждается Комитетом по делам изобретений применительно к моменту первоначальной заявки при условии, если последняя сделана после 1-го января 1910 года» (Вестник Комитета по делам изобретений, № 1, ноябрь, 1924 г.).

Заявка Граве была в конце концов рассмотрена в соответствии с этим постановлением. И вот результат: «На основании ст. 4 Вводного постановления к закону о патентах, по рассмотрении описания и всех относящихся к делу документов, IV Секция Комитета... признала возможность выдать патент на БОЕВУЮ ИЛИ СВЕТЯЩУЮ РАКЕТУ лишь в следующей редакции предмета патента:

1. Боевая или светящая ракета, отличающаяся применением взамен форсового состава прессованного цилиндра из желатинированной нитроклетчатки.

2. Охарактеризованная в п. 1 ракета, отличающаяся тем, что к желатинированной нитроклетчатке примешаны стабилизирующие вещества.

3. Форма выполнения указанной в пп. 1 и 2 ракеты, отличающаяся тем, что заменяющий форсовый состав цилиндр снабжен одним или несколькими продольными глухими каналами».

Дата выдачи патента — 5 ноября 1926 года (а не 1924 год, как считалось), регистрационный номер 144/14, номер патента 122 с.

Это был первый патент в области реактивного вооружения, выданный советской властью. Всего же я нашел девять патентов И. П. Граве, семь из которых имели отношение к военной технике, в том числе 4 — к реактивному оружию и порохам.

Получив патент, Граве целиком посвятил себя теории реактивных снарядов. Публикует ряд работ. Одна из них, «Современные вопросы в области внутренней баллистики», на мой взгляд, особенно заслуживает внимания. «Изучение этого вопроса, — пишет он, — имеет не только чисто физический интерес, но является насущно необходимым, например, для разрешения чисто практических задач о рациональном конструировании... Без выяснения этого вопроса конструирование может идти лишь чисто эмпирическим путем грубого нащупывания наивыгоднейших комбинаций отдельных элементов конструкции на многочисленных простых образцах и при полном отсутствии какого-либо критерия для предварительной оценки их... Последний вопрос входит как частный случай в более крупную область, которую я называю баллистикой незакрытого пространства. Эта область охватывает не только явления вблизи дула орудия, но и все явления, происходящие как в реактивных снарядах, так и в орудиях с отдельной камерой сгорания...»

Пишут, и в том числе автор статьи в ИРе И. Чутко, что после нескольких неудачных объяснений с властями Граве утратил интерес к конструированию реактивных снарядов, сам ушел от них «в науку». Однако процитированная работа, опубликованная в апреле 1929 года, и дневник Ивана Платоновича говорят о том, что только теоретическими проблемами он занялся потому, что был отстранен от практических разработок по своему изобретению.

Сейчас основоположником разработки в СССР ракетных снарядов на бездымном порохе называют инженера Н. И. Тихомирова, начальника созданной в 1921 году лаборатории, впоследствии получившей название Газодинамической.

Фамилию Н. И. Тихомирова, насколько я сумел установить, первым из специалистов упоминает 20 сентября 1928 года адъюнкт Артиллерийской академии Д. А. Вентцель — в докладной записке начальнику баллистической лаборатории И. П. Граве: «Доношу, что 17-го сего сентября при производстве опытов по заданию инж. Тихомирова произошел взрыв. Причем был поврежден потолок в темной комнате».

В 1931 году И. П. Граве арестовали. Обвинения (тяжелые: вредительство) в ходе следствия не подтвердились, ученый был освобожден. 4 октября 1932 года в «Красной Звезде» появляется его большая, на целую газетную полосу, статья «Реактивный принцип в военной технике», а в ней примечательные слова: «Изобретательская мысль последних лет дала новые более мощные составы взамен существовавшего в течение многих веков дымного форсового состава, один из которых был предложен автором настоящего очерка в 1916 году. Если проекты весьма многих изобретателей не получили никакого движения, то это не должно смущать нас, а должно побудить лишь к внимательному, подробному ознакомлению с уже проделанной работой... к выработке новых образцов, достойных нашей великой эпохи и могущих явиться серьезным вкладом в дело обороны нашего Союза», и что «применение новых, более мощных составов при надлежащей разработке их позволяет практически при том же весе и объеме иметь больший запас энергии и получать большую дальность». Здесь же предлагались различные варианты «ракетных станков» для запуска реактивных снарядов: с направляющим желобом, с трубой, снабженной изнутри винтовыми нарезами, и т. д.


Преподаватель Михайловской артиллерийской академии И. П. Граве, 1909 г.

Эту статью можно назвать первой, в которой дан обзор всего достигнутого в области реактивной артиллерии как у нас в стране, так и за рубежом. Но нет в ней ни слова ни о ГДЛ, ни о Тихомирове и Артемьеве, хотя все работы над ракетами были в то время «открытыми». Об этом свидетельствуют публикации тех лет. «Закрыли» работы лишь в 1941 году, когда появились результаты, реальные конструкции.

Как видим, И. П. Граве не потерял интереса к реактивному оружию. А вот то, что он, автор патента, не был привлечен к этой теме, значительно отодвинуло реализацию столь нужного стране изобретения. И в дальнейшем это обстоятельство — отсутствие среди конструкторов первоначального автора изобретения — дало повод для безответственных заявлений, что якобы разработанные в лаборатории Н. И. Тихомирова реактивные заряды не имеют ничего общего с предложением Граве.

Видимо, на замедлении работ в 20-е годы в немалой степени сказались преждевременная смерть В. М. Трофимова (в 1926 г. он покончил жизнь самоубийством), аресты ряда сотрудников КОСАРТОПа и его ликвидация.

В июле 1938 года Граве вновь был арестован. В этом же месяце после успешных войсковых испытаний реактивные снаряды — считаю возможным сказать: конструкции Граве — были приняты на вооружение авиации, а в 1939-м были применены в боях на Халхин-Голе.


Снаряд-ракета и пусковое устройство. Из описания к заявке 14 июля 1916 г.

Снаряды конструкции Граве... Думаю, что я не ошибся. Принципиальная схема снаряда — его, она полностью соответствует оружию, созданному перед Великой Отечественной войной. Это и размер внутреннего диаметра снаряда: шашка, изготовленная Граве в 1916 году, имела диаметр 70 мм, а у снаряда М-8 «катюши» внутренний диаметр 72 мм; шашки — точно такой же формы, с внутренними продольными каналами, с той лишь разницей, что в патенте Граве канал глухой, а здесь — сквозной. Говорят, порох в снарядах «катюши» был другой, но это не совсем так. Во-первых, он был бездымный, а предложил бездымный — Граве, еще в 1916 году. А во-вторых, тип пороха, предложенный Граве (пироксилиновый), применялся в снарядах «катюши» наряду с нитроглицериновым. Растворитель в снарядах «катюши» был другой, количественный состав компонентов пороха другой? Да, но почти не бывает так, чтобы изобретение за годы, за десятилетия «доводки» не претерпело каких-либо изменений. С 1916 года до 1941-го изменился и порох: тротил-пироксилиновый (с которым экспериментировал Тихомиров в 1928 году) в реактивных снарядах не утвердился, накануне войны его заменили нитроглицериновым (тоже бездымным), более мощным и более удобным в эксплуатации. Изготовление шашек из тротил-пироксилиновой массы оказалось чересчур трудоемким, массовое производство снарядов наладить не удалось, и на вооружение снаряды с этим порохом приняты не были. Но в основе того ракетного снаряда, который все-таки «пошел», был заряд, предложенный Граве. Об этом говорит и заключение управления ГАУ от 14 февраля 1951 года: «Хотя состав порохов, практически используемых в современных образцах реактивного вооружения, и способы изготовления из них реактивных зарядов значительно отличаются от предложенных в заявке Граве, но сам принцип применения коллоидных порохов в ракетах, предложенный Граве, остается в основе существующих пороховых ракет».

В 1942 году из Самарканда, куда была эвакуирована Артакадемия, И. П. Граве пишет командующему гвардейскими минометными частями В. В. Аборенкову: «Проф. М. Е. Серебряков, который передаст Вам это письмо, имеет между прочим собрать в РНИИ некоторые опытные материалы, необходимые для намечаемой у нас работы по разработке методики проектирования реактивных снарядов. Так как тему выдвинул я, то я также присоединяю свой голос, прося Вас оказать содействие по сбору нужных данных для возможно полного освещения вопроса...

Наверно, до Вас уже дошло мое предложение относительно М-8 и М-13. Надеюсь, что у Вас не будут выставлять против него каких-либо непреодолимых затруднений. Я полностью убежден в осуществимости и полезности предлагаемых изменений. В случае надобности могу прибыть лично...

Надеюсь, что теперь, в 1942 г., не повторится того, что случилось в 1915 г., когда я начинал работать в этой области и когда старый Артком на мое предложение (с чертежами) применить реактивные средства в позиционной войне ответил постановлением (см. дела Арткома за 1915 год), что хотя предложение интересно и не вызывает возражений, но так как оно требует разработки, а война скоро (?!) кончится, то использовать его не удастся. Жизнь показала неосновательность этого постановления и о нем теперь приходится вспоминать, как о фактическом анекдоте.

Пользуясь случаем, сообщаю, что недавно я написал статью относительно добавочной скорости при стрельбе реактивными снарядами, которую Вы скоро получите из академии».

В том же году за капитальный труд «Баллистика полузамкнутого пространства», целиком — о реактивном оружии, И. П. Граве получил Сталинскую премию 1-й степени (единолично, без соавторов). Насколько заслуженной была эта награда, можно судить по свидетельству академика Я. Б. Зельдовича: «Это была большая драма идей и драма людей... В предвоенное время борьба была очень острой и непростой. Большое наше счастье, что у нас нашлись люди, которые бескомпромиссно до конца защищали преимущество реактивной артиллерии. И первым среди них был Граве... Вспоминая всю тяжесть военной обстановки и напряжение сил в 1941—1942 гг., можно поставить в один ряд по значению разработку реактивного вооружения в 40-х годах и послевоенную космическую программу». И еще одно свидетельство — профессора М. Е. Серебрякова в статье «Об отечественном приоритете в области артиллерии»: «Наша страна является родиной реактивной артиллерии, и только косность и продажность царских чиновников явились причиной того, что это изобретение пришло на вооружение армии много лет спустя после своего рождения. В настоящее время в практике всех армий в основном применяется ракетный заряд, аналогичный указанному в патенте, выданном И. П. Граве» («Известия Артакадемии», том 91, 1955 г.).

ИСТИНА

После революции и в 20-х годах реактивная артиллерия — техника уже тогда достаточно сложная — создавалась у нас в основном в Ленинграде, в Артиллерийской академии. Разрабатывали эту технику высококвалифицированные специалисты, и успешно. Их труды публиковались в «Бюллетене научно-технического комитета Артиллерийского управления РККА», в изданиях Артиллерийской академии и отчетах КОСАРТОПа: работы В. М. Трофимова, И. П. Граве, Г. В. Оппокова, О. Г. Филиппова, М. Е. Серебрякова, А. В. Сапожникова и другие. Еще в своем первом докладе, опубликованном в журнале Комиссии по увеличению дальности от 9 и 16 июля 1918 года (эта комиссия была предшественницей КОСАРТОПа), Трофимов указывал на целесообразность исследования «Специального запрессованного в дне снаряда ракетного состава». А в журнале Арткома № 83 от 3 сентября 1918 г. приведено мнение Трофимова, что при малых скоростях наивыгоднейшая форма мин — полушарная, с оттянутым назад конусом, «такая форма дает более устойчивое движение мины, рассматриваемой как ракета».

Ленинград, Артиллерийская академия с ее сильным профессорско-преподавательским составом, научной и опытной базами — многочисленными лабораториями и полигоном, был тогда центром притяжения всех работавших над реактивным принципом. Бесспорно, это заставило и Тихомирова перебазировать свою лабораторию из Москвы в Ленинград. Я бы взял слово «лаборатория» в кавычки, потому что существовала она, видимо, больше на бумаге: сотрудник в ней был один — Тихомиров. В Ленинград она переехала в 1925 году, а за четыре ее предыдущих года, московских, из ее стен (располагалась она в квартире Тихомирова на Новослободской улице, в доме № 11) не вышло ни одной работы, ни теоретической, ни практической. Что легко объяснимо: одному Тихомирову, притом специалисту не по ракетам, а по шерсти и сахару, реализовать свое изобретение «Новый тип самодвижущих мин для воды и воздуха» было явно не под силу.

Эту мину Тихомиров предложил в 1912 году морскому министерству России. Сейчас пишут, что министерство ее одобрило, тем не менее работа почему-то остановилась. Затем, в феврале 1916 года, проект попал в Центральный военно-промышленный комитет, к председателю Отдела изобретений этого комитета профессору Н. Е. Жуковскому, тоже, считается, был одобрен, однако и на этот раз Тихомиров «по некоторым личным соображениям уклонился» от дальнейшей его разработки.

Не странно ли? В печати, в том числе в ИРе, то и дело читаем, как бюрократы и «профессора» мешают изобретателям, рвущимся внедрять свои идеи, а тут — что прикажете думать?

Ситуацию отчасти проясняет разговор, приведенный в книге А. М. Киселева «Дело огромной важности» (ДОСААФ, 1983 г.). По просьбе морского министра Тихомирова принял артиллерийский генерал Беклемишев.

Беклемишев. И все же, на мой взгляд, в вашем проекте еще полно «белых пятен». Или вы иного мнения?

Тихомиров. Почему же, полностью согласен с вами. Более того, сознаю, что мой проект находится пока еще в начальной стадии разработки.

Беклемишев. Но труд ваш необходимо глубоко изучить, прежде чем принять по нему окончательное решение.

Мнение Жуковского, причем, заметьте,— через четыре года, тоже нельзя назвать положительным, оно скорее неопределенное: «Изобретение состоит в приведении в движение водяных и воздушных торпед с помощью последовательного воспламенения патронов с медленно горящим порохом, причем пороховые газы захватывают с собой воду или воздух, как в инжекторах. Изобретатель испытал свою торпеду в воде и получил, по его словам, скорость движения 100 м/с. Расчет показывает, что подобное действие таких торпед вполне возможно, так как в патронах имеется огромный запас энергии» (там же, в книге А. М. Киселева). И вот результат — запись в журнале Комитета по техническим делам от 23 марта 1916 г.: «...по ходатайству действительного статского советника Н. И. Тихомирова о выдаче ему привилегии на тип самодвижущихся мин для воды и воздуха. По рассмотрении описания и чертежа, 1-й отдел Комитета постановил: в выдаче привилегии отказать на основании ст. 75 Устава о промышленности, так как проситель лишь указал на приборы, которые входят в состав его самодвижущихся воздушных и водяных мин, но ни в описании, ни на чертеже не объяснил их устройства и схемы электрической цепи для последовательного взрывания патронов, а также устройства газового регулятора, способа приведения в действие часового механизма и т. д.— вследствие чего предложение просителя невозможно привести в исполнение, не прибегая к предположениям и догадкам» (Центр. Гос. архив Советской Армии, ф. 34272, оп. 1, д. 4, л. 134).

А вот решение Военно-промышленного комитета России: «Комиссия не имеет возможности высказать определенное заключение по поводу приемлемости мины для военно-морского дела... Минный отдел не считает возможным взять на себя ответственность наблюдать за такими опытами частного лица на частной квартире».

Так при чем же здесь «некоторые личные соображения» изобретателя?

В мае 1919 года Тихомиров обращается к В. И. Ленину — через управляющего делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевича, просит дать «возможность осуществить на практике мое изобретение на укрепление и процветание Республики».

Такую возможность ему дают. Проект рассматривают в штабе РККА, затем в отделе военных изобретений ВСНХ. В переписке участвуют С. С. Каменев, М. Н. Тухачевский, И. С. Уншлихт, К. Е. Ворошилов и многие другие. В архивном «Деле Тихомирова» записано: «...выдать на осуществление изобретения в порядке аванса 50 миллионов рублей» (5 октября 1921 года). Потом новые поступления. На 20 апреля 1922 года Тихомиров получил 443 миллиона рублей.

И еще документы. Первый: «Справка. В Дом коммуны рабочих и служащих им. Крупской. Ввиду того обстоятельства, что работы инженера Н. И. Тихомирова не продвигаются вперед и технического отчета от инженера Н. И. Тихомирова не поступило, Комитет по делам изобретений ВСНХ не настаивает больше на защите жилого помещения, занимаемого работами вышеназванного инженера полностью, и выданная бумага от 6 декабря за № 0670 аннулируется» (14 января 1924 года, подписали председатель Президиума ОВИ Петров и секретарь Пролыгин).


Второй документ: «Ввиду ограниченности средств, отпускаемых Военным ведомством даже для осуществления неотложных и вполне разработанных мероприятий, отпуск средств на разработку проекта мины инженера Тихомирова впредь до представления в Артком вполне разработанного проекта, считаю преждевременным» (12 июня 1924 года, подписал начальник Артиллерийского управления РККА Седлецкий).

И третий, итоговый: «Дальнейшую переписку считать нецелесообразной. Дело закрыть и сдать в архив» (1925 г., «Дело Тихомирова»).

Помощником Тихомирова называют В. А. Артемьева. Из анкеты, заполненной Артемьевым: родился в Петербурге в 1885 году; окончил Алексеевское военное училище; участник русско-японской войны; в 1908— 1911 гг. служил подпоручиком в Брест-Литовской крепостной артиллерии; в 1911 — 1915 гг. наблюдающий за производством на заводе осветительных минометных снарядов; после революции — инженер для поручений при техническом руководителе артиллерийских складов (до 22 сентября 1924 года); затем осужден, отбывал наказание в Соловецких лагерях (до 24 сентября 1927 года). За что был осужден, я установить не смог.

После неудачи с миной Тихомиров уехал в Ленинград, там встретился с вернувшимся из заключения Артемьевым. Живут они вместе в одной квартире. В Ленинграде Тихомиров хочет приобщиться к работам КОСАРТОПа, ознакомиться с ними, но ему, как частному лицу, в этом отказывают (имеется его письмо к командующему Ленинградским военным округом А. И. Корку). Тогда он обращается за помощью в Центральную научно-техническую лабораторию, в «Отдел порохов и баллистики», который с 1914 года возглавлял О. Г. Филиппов. В этой лаборатории с Филипповым сотрудничали С. А. Сериков и М. Е. Серебряков. Филиппов проводил сравнительные испытания различных бездымных порохов, подбирал их составы, менял процентное соотношение компонентов, как «пороходел» легко варьировал составляющими.

Из порохов, над которыми работал небольшой коллектив Филиппова, Тихомирову приглянулся тротил-пироксилиновый, почему — непонятно. Для ракет он не годился: с трудом загорался, плохо горел, его энергия была недостаточна. Тихомиров и Артемьев этого, по-видимому, не знали. Загадочно, что даже десятилетия спустя, в 1950 году,

Сотрудники Артиллерийской академии РККА. Слева направо: И. Ф. Дроздов, И. П. Граве, А. В. Сапожников, Я. С. Ушаков, начальник академии М. М. Исаев, О. Г. Филиппов.

В. А. Артемьев писал: «Полное отсутствие каких-либо теоретических данных по горению бездымных порохов в полузамкнутом объеме не позволяло нам быстро развернуть работу, а без изучения внутренней баллистики не было никакого смысла приступать к изготовлению ракетных снарядов». Как это назвать — простодушием? Ведь неверно, что было «полное отсутствие»! Кто мешал, что мешало Тихомирову с Артемьевым изучить и внутреннюю баллистику и труды сотрудников Артакадемии, КОСАРТОПа? Какое там «полное отсутствие», если еще в 1919 году И. П. Граве представил КОСАРТОПу два доклада: «К вопросу о наивыгоднейшей форме пороха» и «О характеристиках прогрессивных форм порохов», в 1920-м — «О горении пороха на открытом воздухе» (все доклады — о бездымном порохе); О. Г. Филиппов тогда же — три доклада, М. Е. Серебряков — четыре, в частности «Вычисление физических констант порохового газа». В 1926 году в издании Главного артиллерийского управления вышла уже монография Г. В. Оппокова «Теория реактивного движения»...

7 июня 1929 года Тихомиров как все еще частное лицо, и я это подчеркиваю, подает в Комитет по делам изобретений заявление: «Прошу выдать мне патент на «Способ изготовления прессованного бездымного пороха на твердых растворителях» согласно прилагаемому описанию» и на следующий день заполняет форму авторской подписки при заявке на изобретение: «Я, Николай Иванович Тихомиров, настоящим даю подписку в том, что заявленное к патентованию в Комитет по делам изобретений при ВСНХ СССР изобретение под названием «Способ изготовления прессованного бездымного пороха на твердых растворителях» ни от кого мною не заимствовано, и являюсь действительным единственным автором его»...

Спустя четыре дня, 11 июня 1929 г., на его имя было выдано заявочное свидетельство № 48961/2349. (Получил его В. А. Артемьев, по доверенности.) То есть Тихомиров претендует не на реактивный снаряд, и не на состав пороха, и не на форму порохового заряда, а всего лишь на способ изготовления.

8 октябре 1929 года документы с описанием технологического процесса изготовления шашек-зарядов поступили на экспертизу в IV секцию Отдела военных изобретений, т. е.
Преподаватель академии С. А. Сериков. М. Е. Серебряков, 1965 г.

Доверенные хранители ведомственной истории ракетной техники: Ю. В. Бирюков (слева) и В. М. Комаров. Не цензоры, боже упаси, всего лишь «консультанты»!... Но если им рукопись не нравилась, света она, как правило, не видела. «Не пропустим, — говаривал Ю. В. Бирюков. — А основание, чтобы не пропустить, не волнуйтесь, найдем».
туда же, где рассматривалось заявление Граве и где был выдан первый патент на боевой реактивный снаряд.

Заключение эксперта А. А. Солонина в проекте постановления от 12 октября 1929 года: «IV Секция Комитета, принимая во внимание, что применение тротила, как твердого растворителя, уже давно известно (журнал Арткома № 2958 от 22.12.22 г.), а присадки небольшого количества примесей (себацинового эфира и мононитроанизола) не имеют существенного значения, полагает в выдаче патента отказать».

Затем кто-то (подпись неразборчива, но четко просматриваются инициалы — «И. Г.») это заключение перечеркивает и сбоку, на полях пишет: «Отзыв чересчур краток. О деталях нет никаких указаний».

Проект постановления был изменен, хотя и не сразу. Через три с половиной месяца в журнале Комитета по делам изобретений появляется такая запись: «Заседание IV Секции. 29 января 1930 г. ...По рассмотрении описания и всех относящихся к делу документов, IV Секция Комитета постановила выдать... патент на СПОСОБ ПОЛУЧЕНИЯ ПРЕССОВАННОГО БЕЗДЫМНОГО ПОРОХА в следующей редакции предмета патента: ...способ отличается применением холодного прессования шашек при давлении около 350 атмосфер и затем окончательного прессования в нагревательных матрицах при 115° в течение 5—15 минут при давлении 600 атмосфер». Подпись в журнале — тем же почерком, что и на полях заключения эксперта, только вместо «И. Г.» стоит «И. Граве»! Вот кто оценил содержание заявки и сформулировал предмет изобретения!

Патент № 384 от 20 июня 1930 года был выдан уже после смерти Тихомирова (он умер 28 апреля 1930 г.) «Народному комиссариату военно-морских сил РККА». В скобках указано: «действительный изобретатель Н. И. Тихомиров». Все свои права на изобретение Тихомиров передал наркомату сам, безвозмездно, по договорам. Сделал он это, возможно, для того, чтобы оправдать деньги, которые после 1925 года стал вновь получать от военного ведомства. По архивным данным: 8 марта 1926 г.— 16 750 рублей, 15 ноября 1926 г. — 11 300 рублей, апрель 1927 г. — 4 695 рублей...

Итак, 7 июня 1929 г. Н. И. Тихомиров претендовал на патент еще как частное лицо, не как начальник государственного учреждения, Газодинамической лаборатории. Когда же он ее организовал, когда возглавил, когда и какой она была? Вопрос тоже любопытный, так как, напомню, официально считается, что она «создана в воен. ведомстве по инициативе Н. И. Тихомирова в 1921 в Москве для разработки ракетных снарядов на бездымном порохе» (БСЭ, т. 6, с. 21). Обратимся опять к документам архива. Документ первый: «Начальнику ВНИК при РВС СССР. Рапорт». Подписан ВРИД начальника ГДЛ Петровским (видимо, Петропавловским.— Г. Н.) и производителем опытов Лангемаком. Исполнено на бланке «Газодинамическая лаборатория Военно-научного исследовательского комитета при РВС СССР» 23 сентября 1929 года.

Второй документ: список сотрудников ГДЛ, подписан уполномоченным Техштаба начальника вооружений Н. Ильиным примерно в августе— сентябре 1930 года. Из списка видно, что в лаборатории работают 3 человека: Онучин, Гажала и Артемьев А. А. — однофамилец В. А. Артемьева.

Третий документ: письмо на бланке «Газодинамическая лаборатория Технического штаба начальника вооружений РККА», 4 ноября 1930 года. Адресовано Н. Ильину: «Газодинамическая лаборатория утвержденного штата сотрудников не имеет и зарплата выплачивается или по ставкам Союза металлистов... или по личному соглашению». Подписал исполняющий обязанности начальника лаборатории Артемьев А. А.

Из письма Тухачевского в Главное военно-морское управление, 1932 год: «ГДЛ совершенно не имеет своей производственной базы».

Еще один любопытный документ от 25 января 1933 года. Направлен М. Н. Тухачевскому, подписал документ зам. начальника ГДЛ П. Д. Припечко: «ГДЛ продолжает пребывать «первобытно», без непосредственной производственно-технической базы и обеспечивающих условий по научно-экспериментальному освоению важнейших оборонных объектов, вопреки директив ЦК партии от 26 октября 1930 г. о практических путях изобретательства».

И еще один — докладная записка члена коллегии НК РКИ СССР Н. В. Куйбышева К. Е. Ворошилову, 4 июня 1933 года. Сказано, что ГДЛ организована в 1929 году, находилась в ведении УВИ (Управление военных изобретений), «числясь до сего времени нештатной организацией». И что «УВИ не интересовалось работами лаборатории».

Как же, действительно (см. ИР, 6, 87, с. 36), увязать эти документы с нынешними утверждениями, что еще в начале 20-х годов лаборатория имела целых 17 станков, химическое и пиротехническое оборудование, а во второй половине десятилетия — помещения в центре Ленинграда, на Васильевском острове, на полигоне за городом и т. д.? Нипочем не увяжешь... Да, Тихомиров получал авансом деньги, на первый взгляд — много денег. Больше 400 миллионов получил к апрелю 1922 года. Зачем же ему было при таких капиталах торговать на рынке самодельными игрушками и собственными вещичками?

А очень просто. Потому что реальная цена тогда была всем этим авансам — буквально грош: не прошло и года существования лаборатории, как только за электроэнергию Тихомиров заплатил 75 миллионов рублей.

Головы заморочены, верно, то есть правда об истории советской реактивной артиллерии по-прежнему искажается. Причем одни авторы, главным образом литераторы, искажают ее не умышленно, а просто потому, что чересчур доверяют «ученым» публикациям, но другие — сознательно, целенаправленно.

Такое, полагаю, сознательное запутывание читателей — упомянутая статья доктора технических наук В. Лихачева и кандидата тех же наук А. Баженова в «Науке и жизни» № 6 за 1986 год. Вот, например, во первых же строках: «Работы крупного русского инженера-химика Н. И. Тихомирова по применению в ракетах бездымного пороха послужили началом возрождения реактивной артиллерии... Создание «мины нового типа» Тихомиров начал еще до революции». Какие работы послужили? Что конкретно Тихомиров создал или пусть начал создавать в этой области еще до революции? Было его достаточно туманное предложение, в котором специалисты ничего не смогли толком понять, а Тихомиров ничего не смог толком объяснить. Поэтому и патент ему на мину не выдали ни в царское время, ни в советское, поэтому, видимо, у него и возникли «некоторые личные соображения», не давшие ему продолжить работу. И после революции его мина не стала понятнее, не разрабатывалась, с ней не имеет ничего общего снаряд «катюши». Зато, как мы видели, он имеет кое-что существенно общее со снарядом И. П. Граве, предложенным в 1916 году.

«Тихомиров,— пишут далее доктор и кандидат наук,— впервые ввел качественно новую энергетическую основу. С этого времени развитие советской реактивной артиллерии пошло собственным путем». Какую основу? Бездымный порох? Но он изобретен во Франции, в прошлом веке, а «ввел» его в ракетостроение опять же И. П. Граве, что и удостоверяет советский патент № 122с от 5 ноября 1926 года, пока не отмененный, никем не оспоренный. Патент Тихомирова — лишь на способ получения прессованного бездымного пороха, причем лишь одной из его разновидностей, к тому же разновидности, оказавшейся ни для чего не пригодной.

И последний вопрос: кто и зачем умышленно морочил и морочит публике головы?

Зачем — понятно. Сперва, будто бы в интересах народа, революции, выдвигали «нужных» людей, отсекали «ненужных»: по классовому, социальному признаку, по национальному, по «вредительскому»... Разделяли и властвовали. Потом, утвердившись, сочинили исторические труды, на них тоже сделали научные карьеры, и если сейчас признать, что труды эти — обман, — как быть дальше? Отказаться от зажитого? Кто же на это пойдет добровольно?

Мало кто пойдет. А чтобы не заставили, чтобы головы не разморочились, была организована защита — под лозунгом борьбы с разнобоем в публикациях, с «ошибками» в истории важнейшей отрасли. Форму борьбы тоже придумали. Несколько штатных сотрудников этой отрасли, этого ведомства — Ю. Бирюков, В. Комаров, А. Еременко, еще трое-четверо — получили задание: консультировать авторов и Главлит. Никакой цензуры, боже упаси! — всего лишь консультирование... Но без «консультантского» одобрения ни одна рукопись в свет не выпускалась.

И дело пошло. Одни рукописи «консультанты» сразу лишали своего благословения, в другие врубались: недрогнувшей рукой вычеркивали куски, вписывали свои, достижения конкретных людей заменяли «мудростью партии и правительства»... А взбрыкнет автор — пожалуйста, вольному воля. Но тогда работа его света не видела.

Сейчас, конечно, никто их больше не спрашивает, что полезно, а что вредно знать советскому народу, но этого недостаточно. Расплата должна быть произведена по конечному результату: не как месть, а как справедливость и как предупреждение возможным будущим охотникам до научно-охранной деятельности. Да и сами бывшие «консультанты» никуда не делись, пребывают сплоченно (пусть без былых особых полномочий), под прежними своими рваными знаменами ведомственных историков. Стало быть, к рецидивам готовы, ждут приказа.

Нельзя допустить, чтобы дождались.