До последнего времени некоторые критики утверждали, будто американские, английские, японские фантасты видят свое назначение в выполнении социальных заказов империализма, ставят перед собой задачу разложить душу читателя, напугать его до полусмерти, демобилизовать перед силами социального зла “и вообще лить воду на мельницу”. При этом, как правило, ссылаются на то обстоятельство, что действие фантастического произведения происходит в будущем, а будущее это столь неприглядно, что жить не хочется. “Для чего страдать, для чего бороться, — восклицает, по мнению указанных критиков, читатель, — если в будущем вся наша планета погибнет в пламени ядерной войны или, в лучшем случае, правительство запретит книги, узаконит убийства из-за угла и ввяжется в бессмысленную свару с марсианами?” Если этот гипотетический читатель хоть в какой-то мере сходен с читателем реальным, то писатели-фантасты действительно оказываются в двусмысленном положении. Главное, нельзя не признать, что соображения указанных критиков не лишены некоторых оснований. Когда речь идет о псевдолитературе, которую мы с самого начала условились исключить из рассмотрения, эти соображения протеста вызвать не могут. Действительно, литературная серость и скудомыслие опасны уже сами по себе, а когда вдобавок в ход идет безграмотный антисоветский бред, детальное описание патологических гнусностей, порнография, опасность возрастает стократно. Но, как это часто случается, упомянутые критики норовят выплеснуть вместе с очень грязной водой и ребенка, ведь нельзя же отказываться от англо-американской фантастики только потому что некоторые известные писатели оглушены антикоммунистической пропагандой.

Между тем, как правило, настоящие писатели-фантасты за рубежом являются нашими союзниками в идеологической борьбе. Кингсли Эмис, большой знаток западной фантастики, заметил в своей превосходной книге “Новые карты ада”, что фантастическая литература несет на себе яркий отпечаток радикализма И это еще, пожалуй, мягко сказано. Объективно — а зачастую и по убеждениям — многие зарубежные фантасты воюют против тех, против кого воюем мы. И отлично воюют! Как остро высмеял американскую военщину автор “Пана Сатируса”, какую едкую сатиру на современную Америку представляет собой повесть “Странствия Джона”, и недаром же американские фашисты в разгар предвыборной борьбы, когда Голдуотер рвался к власти, сожгли дом Рэя Брэдбери! Западная фантастика в лучших своих книгах неустанно борется за изменение действительности, она снова и снова атакует то, что называется западным образом жизни, самые скверные и опасные его проявления, начиная с военных и политических институтов и кончая индивидуализмом, эгоизмом, пошлостью, одним словом — мещанством. Перенесение действия в будущее, которое так смущает осторожных критиков, является для фантастики лишь приемом, позволяющим автору выделить объект атаки в чистом и созревшем виде, своего рода увеличительным стеклом для рассматривания едва еще наметившихся, но могущих иметь грозные последствия тенденций. Современное фантастическое произведение — это зеркало настоящего, а не загляд в будущее. Что же до способности этого зеркала правильно отражать действительность, то тот же Кингсли Эмис рекомендовал марсианским разведгруппам, высадившимся на нашей планете, не приниматься за составление отчетного доклада, не познакомившись предварительно с хорошими фантастическими произведениями.

Каждый, кто знаком с зарубежной фантастикой, согласится, что для писателей-фантастов перенос действия в будущее является лишь удобным приемом для выполнения задач, никак не связанных с попытками прорицания или предвидения. Исключение составляет разве что англичанин Артур Кларк, который сознательно поставил перед собой задачу добросовестно, ни на йоту не отклоняясь от духа и буквы современных научных знаний, нарисовать правдоподобные картины ближайшего будущего человечества. Но Рэй Брэдбери переносит действие своей повести в будущее, чтобы выразить ужас и ненависть, которые внушает ему антигуманизм современной американской цивилизации. Айзек Азимов (если озорная прихоть не толкает его на создание романов о космических ковбоях) исследует этим приемом социально-психологические аспекты развития науки. Кобо Абэ демонстрирует растущий разрыв между ушедшей далеко вперед организованной научной мыслью и косной, от века неподвижной мещанской психологией. А вот для Роберта Шекли, как это можно видеть хотя бы из публикуемой подборки его рассказов, перенос действия в будущее — прием для создания гротеска, сатиры, жуткой в своей убедительности карикатуры на ненавистные ему стороны жизни.

Шекли был замечен читателями и прессой после опубликования первых же рас­сказов. Как писала о нем “Нью-Йорк геральд трибюн”, “за последние годы никому еще не удавалось так стремительно вырваться е первые ряды литературы”. Этим возвышением он обязан своему яркому и живому воображению, способностью создавать острые сюжеты, умением передать читателю свой гнев и свою боль. А главное, пожалуй, было в том, что самые неправдоподобные ситуации, в которые Шекли ставил своих героев, всегда — и порой совершенно неожиданно — ассоциировались у читателя с реальными, привычными до незаметности явлениями окружающего мира. Очень, очень знакомые вещи просвечивают сквозь подержанные ракеты, доставляющие переселенцев на необжитые планетоиды; сквозь законы, легализующие свободную охоту на людей; сквозь тир с живыми мишенями и проститутку с искусственно внушенной любовью; сквозь крошечную колонию на забытой планете, где представление о цивилизации связано с тюрьмой, полицией, преступностью. И, перевернув последнюю страницу, читатель с новой, болезненной отчетливостью видит то, что уже примелькалось, притупилось, забылось. Безработного, путешествующего по стране в стареньком “фордике”. Гангстеров, торгующих наркотиками и смертью. И практических людей, деловых людей, крайне озабоченных тем, чтобы обеспечить молодежи заморские прогулки с автоматом наперевес… Почти каждый рассказ Шекли — это воззвание к читателям, к соотечественникам: “Думай! Оглянись во гневе!”

Одна из последних его книг, повесть “Странствия Джона”, представляет собой настоящую сатирическую энциклопедию американской жизни. Гротеск в ней обнажен, вещи называются своими именами, наследие Анатоля Франса и Акутагавы освоено полностью. Простак Джон, покинувший родной островок на южных морях, отправляется путешествовать по Соединенным Штатам Америки. Обыкновенное дело: чело­век ищет истину. И вот — столкновение с тупым и кровожадным чином из комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Встреча с полицейским, бывшим бандитом, который расстреливает прохожих за нарушение правил уличного движения. Беседы с профессорами, воображающими, будто они стоят вне всякой политики. С вездесущими и глупыми агентами всевозможных американских разведок. С военными, поставившими свою страну и весь мир на край атомной катастрофы… Одного только не увидел простак Джон (и Роберт Шекли) ни в своей стране, ни во всем мире: силы, которая способна противостоять всем этим чудовищам, рожденным дремотой общественного разума, и вывести человечество в светлое завтра. Почему?

В прошлом году сотрудница японского журнала научной фантастики Оби навестила в Бостонском университете Айзека Азимова. В ходе беседы она задала Азимову вопрос: “Что вы думаете о советской фантастике?”

— Я читал всего несколько произведений, — ответил Азимов, — и не в переводах. Интересно то, что советская фантастика, в отличие от других фантастических литератур мира, не испытывает влияния американской фантастики. Она описывает общество, совершенно отличное от нашего. Я родился в России, и мне кажется, я мог бы полюбить русскую фантастику. Но для человека, привыкшего смотреть на вещи с американской точки зрения, оптимистическое видение современного общества неприемлемо. Я использую фантастику для критики общества. Так же поступают в общем и все другие американские фантасты. Мы считаем, что поразительные достижения современной науки могут привести к уничтожению человечества. А вот советская фантастика оптимистична. Она полагает, будто прогресс науки рано или поздно приведет человечество к огромному расцвету. Мы думали так лет пятьдесят назад. Я тоже раньше был таким же оптимистом. Но сейчас я познал ужас перед тем, что создает наука…

(Заметим тут же, что Азимов совершенно правильно определил оптимизм как отличительную черту советской фантастики. Но он ошибся в другом. Советская фантастика никогда не полагала, будто прогресс науки сам собой приведет человечество к процветанию. Советская фантастика всегда утверждала, что все дело в том, в чьих руках наука находится.)

Затем Азимов добавил:

— Меня не покидает сложное ощущение, что, живи я в Советском Союзе, я бы тоже писал такие произведения. Это ощущение неотступно преследует меня всякий раз, когда я читаю советское фантастическое произведение…

Возможно, эта тоска по оптимизму, испытываемая ученым и писателем Азимовым, свойственна и Шекли. А возможно, что и нет. Ясно одно: “Для человека, привыкшего смотреть на вещи с американской точки зрения, оптимистическое видение современного общества невозможно”.

А.Стругацкий, Б.Стругацкий