— А теперь мы просим к микрофону легенду космической индустрии, доктора наук, заслуженного изобретателя СССР, заведующего отделом... — Пока крепенький румяный Родион зачитывал по бумажке все регалии Дружинина, — ... лауреата... ордена Трудового Красного Знамени... — обладатель регалий волновался, зачем-то снимая вязаные перчатки. — ...Николая Дружинина!! — выкрикнул, наконец, Родион и в толпе недружно захлопали.
Холод микрофона неприятно обжёг ладонь. Дружинин поспешно взялся за него другой рукой, подумав, что толку в этом нет никакого — микрофон всё-таки был на стойке. "И что за мода — отчество у людей не называть?.. я, чёрт, как Пугачиха какая-нибудь. Сейчас включат фанеру и я завоплю: "А ты такой холодный, как айсберг в о-к-е-а-н-е!..""
— Вы микрофон рукой не хватайте... — тихо сказал ему кто-то на ухо и Дружинин вздрогнул.
Перед возвышением...
(сценой, братец, сценой! — подсказал ему внутренний голос, — это как на утреннике в детском саду, когда ты, ещё мелкий, смотрел на почетного сварщика, приглашенного на Новый год. Сейчас ты должен сказать: "Здравствуйте, дети! Знаете, кто изображен на этом портрете?"
А они хором протянут писклявым разнобоем: "Дедушка Ле-е-енин!")
... трепетали синие флаги с белым медведем, смутно напоминая Дружинину какие-то спортивные стяги, обычно хлопавшие на стадионе, где "телеметристы" соревновались с "физиками"... однажды бородатый Курчатов, хлопнув шапкой по колену, в нетерпении взревел: "Да шайбу же, мать вашу!" — и Витька Богорад, словно послушав начальство, вкатил обидную — между ног! — шайбу молодому кандидату наук вратарю Иосику Фельдману...
Новенькие российские триколоры на холоде смотрелись довольно миролюбиво, дружески вспыхивая красной полосой. Мелкая водяная пыль сеялась с мрачных небес, норовя перейти в робкую снежную крупу. "Какого чёрта я сюда припёрся, старый дурак?"
— Прошу вас, — сказал Родион и старый дурак профессор Николай Дружинин оказался один на один с толпой, одетой в одинаковые синие футболки поверх курток и пальто.
— Кхм... — сказал Дружинин и испугался, насколько громко прокатился над площадью его кашель. Он вдруг вспомнил, как получал орден. Тогда микрофон был ласковым и тихим. В Георгиевском зале всё было "на ять"... а потом они пили водку в каком-то соседнем пышном зале и Леонид Ильич, неохотно сказав обычные благоглупости, выпил рюмку и удалился. Он ещё не привык быть генсеком...
— Вот тут предыдущий оратор сказал, — цитирую: "Мы были первыми в космосе!" Хочу сообщить вам, что — это — не — так! Да, не так! — мстительно сказал Дружинин.
Внезапно он пожалел, что не надел пиджак со всеми орденами. Эх, распахнуть бы сейчас пальто, сверкнуть наградами, залихватски заломить шапку на затылок и оглушить всех трехпалым свистом в Бога, в душу и военно-космическую мать, как свистелось на бесконечных пыльных полигонах...
Над толпой застыла недоумённая тишина.
— "Мы" не были первыми в космосе. Точнее — вы не были. Первыми были МЫ, а не вы. Вы, наши детки и внуки, туда даже и не стремитесь. Вы только в интернете ёрничать умеете, и под власть подстраиваться, а мы...
Дружинин не сразу понял, что микрофон уже отключили. Заорала какая-то музыка, сзади его грубо дёрнули за рукав и он, описав замысловатую траекторию, с обескураживающей быстротой был протащен к боковому входу на сцену и выпихнут толчком в спину. "Удар состоялся!" — мимолетно вспомнилось ему.
Закутанный в шарф Фельдман испуганно подхватил друга, стараясь поскорее уйти в сторону. Миновав цепь равнодушных ментов, друзья остановились отдышаться в затоптанном скверике за сценой. Рядом краснорожий мрачный мужик надувал шарики из последнего баллона гелия. Топтавшиеся солистки танцевального ансамбля, поблескивая кокошниками, разбирали шары и приплясывали на холоде. До их выступления было еще не менее получаса. Дружинину вспомнился Королёв, как-то забывший на Байконуре обо всём и выскочивший из бункера. Он точно также, обхватив себя руками, хлопал по плечам, пока кто-то не принёс ему пальто...
— Не стой, старый, не стой! Пошли поскорее, — сказал, задохнувшись, Фельдман. — А то ещё выйдут и по соплям настучат. Невзирая на.
Он нервно снимал и снова натягивал перчатки. Обожженная в 1960-м кожа ладоней не терпела холода. Это ещё Фельдману повезло... тогда шестеро ребят вообще насмерть сгорели...
— Нас не остановить! Никакими! Провокациями! — орали динамики и толпа что-то неразборчиво гудела в ответ. — Единая! Россия! Единая! Россия!
— Да пошли же, старый ты таракан! — умоляюще просипел Фельдман. — Связался я с тобой на свою голову, Колька, ей-богу! Далась тебе эта молодёжь!
Дома у Фельдмана, — хорошо, что он жил совсем неподалёку, — они выпили водки. Фельдман показал последние фото правнуков Томаса Стаффорда, с которым они с некоторых пор изредка переписывались по email. Вспомнили "Союз-Аполлон"... как Гриша Непряхин сцепился с лысым Житковым на заседании телеметристов, и какие потом страшные планы мести вынашивал, пока не помирился с ним на дне рождения Дружинина...
Фельдман назвал Дружинина "блаженненьким идиотом" и "маразматиком", а Дружинин сказал, что, мол, "зато я получил удовольствие, высказав этим соплякам, что я думаю". "Мало тебе было в шестьдесят четвёртом!" — проворчал Фельдман... но в целом он уже успокоился.
Приехавший сын увёз Дружинина домой.
Ночью Николаю Васильевичу снилось, как беседуют покойные лётчики-космонавты Юрий Гагарин и Георгий Береговой. Против обыкновения, Береговой был весел и рассказывал о том, за что он получил первую звезду Героя Советского Союза в далёком уже 1944 году... а Юра, почему-то одетый в штатское, уважительно расспрашивал Георгия Тимофеевича о войне.
28.09.2010