Работая на Байконуре, я выявил одну забавную закономерность: содержание документов самой высокой степени секретности немедленно становилось известно каждому пастуху, который пас овец вокруг полигона. Например, информация о точке падения первых ступеней ракеты проходила под грифом "сверхсекретно". Так вот казахи каким-то образом выясняли координаты этой точки и тут же пригоняли туда стада овец, да еще и юрты ставили...

На место падения отправлялись офицеры, которые должны были убедиться, что там нет ни одной живой души, потому что ступени ракеты ненароком могли кого-нибудь убить. Приезжают, а казахи уже там! В конце концов офицерам приходилось им приплачивать только за то, чтобы они убрались восвояси. Для пастухов это был неплохой заработок!..

Меня послали на Байконур на испытания новой ракеты. Байконур оказался полупустыней — ни одного деревца. Жара стояла неимоверная, а укрыться негде. Жил я в железном вагоне, который за целый день накалялся на солнце так, что возникало ощущение, будто попал в духовку. И в этой духовке надо было спать! Я забирался на вторую полку, а на первой работяги играли в "буру" на деньги. Засыпать приходилось в страшной духоте и под трехэтажный мат игравших.

Кроме вагончика, можно было жить в землянке. Но там тоже свои "радости". Возвращаешься среди ночи, зажигаешь свет, снимаешь ботинок и начинаешь бить клопов, которые тучами ползали по комнате, да ядовитых фаланг, бегавших по полу. Вот такое было начало карьеры...

— Чем же вы так проштрафились, Георгий Михайлович?

— Во время войны, когда мне было 12 лет, я жил в оккупированном немцами Чернигове. Мне, мальчишке, выдали стандартную справку, что с немцами я не сотрудничал, но пятно на биографии осталось навсегда...

Я интересовался ракетами с детства и еще в девятом классе стал искать институт, где готовят ракетостроителей. Я хотел строить ракеты, чтобы мой сын или мой внук смогли потом полететь на них в космос. Но прогресс внес коррективы в мои планы, и я сам получил такую возможность.

Еще будучи студентом, я участвовал в создании ракеты "Семерка", на которой потом сам же и летал. А после окончания получил должность инженера и уже рассчитывал полет этой ракеты. Потом я был в группе инженеров, которые готовили к запуску первый спутник Земли...

Когда я работал в КБ, со мной случился казус. Я долго не мог найти для себя подходящую стрижку. У меня были очень непослушные волосы, они росли жесткими пучками и распадались на пробор, как у приказчиков из фильмов по Горькому. Мне это очень не нравилось, и я отрастил длинные волосы. Потом подстригся "под бокс", пробовал "польку", но как-то все эти стрижки мне не пошли. И вот однажды я случайно подстригся "под ежик". Это было еще в студенчестве. И мне понравилось! С тех пор я так и стригусь вне зависимости от моды.

Но когда я приехал работать в Подлипки, мне кто-то посоветовал сделать укладку крупными волнами. Я пришел в самую лучшую парикмахерскую на улице Горького в мужской зал и говорю: "Уложите мне волосы крупными волнами". Мастер отвечает: "Пожалуйста, только такую укладку в мужском зале не делают, пройдите в женский". Меня посадили в кресло, но что делали на голове, я не видел. А когда все было закончено, я посмотрел на себя в зеркало и замер от ужаса: я был похож на каракулевого барашка! Оказалось, что вместо укладки крупными волнами мне сделали шестимесячную завивку...

Я вернулся к себе в общежитие и полночи пытался отмыть волосы. Утром я был уже более или менее похож на мужчину и пошел на работу. Но едва я появился, наши расчетчицы из КБ попадали со смеху. "Ой, — говорят, -смотрите, Жора-то завивку сделал!" Выяснилось, что спереди, где себя видел, я перманент отмыл, а сзади не догадался. Весь красный, я выскочил в туалет и теперь уже принялся отмывать затылок.

— Когда спутник запустили, ваша группа прославилась на весь мир...

— Если бы так! Вся слава досталась не нам, а ученым, которые писали статьи о запуске. Нам, конечно, было обидно. Мы запускали спутник, но при этом оставались "секретными", а ученые, которые не прикладывали к этому рук, пожинали плоды успеха.

Незадолго до запуска спутника один известный французский винодел поспорил на вагон шампанского с другим виноделом, что люди никогда не смогут увидеть обратную сторону Луны. А мы рассчитали полет аппарата таким образом, чтобы он облетел Луну и, засняв ее со всех сторон, вернулся на Землю. Так что этот винодел проспорил — Луну мы увидели. Потом он прислал в Москву целый вагон шампанского для людей, которые запустили спутник. Высокое начальство получило по ящику прекрасного шампанского, рангом пониже — по бутылке, рядовым служащим достались уже только пустая бутылка и пробка. Нам же даже этого не хватило. В качестве поощрения за труд простым инженерам тогда дали лишь премию — 20 рублей. У нас еще гуляла шутка: "Чем отличается спутник от премии? — Спутник сгорает в верхних слоях атмосферы, а премия — в нижних". Но зато в конце концов я получил медаль "За трудовое отличие". Была еще медаль "За трудовую доблесть", но на доблесть я, видимо, не потянул, а отличиться — отличился... Эта медаль у меня хранится до сих пор, правда, уже заржавела — очень уж металл оказался некачественным.

— Запуском спутника руководил Королев?

— Да. Под его руководством мы первыми запустили спутник, первыми сфотографировали обратную сторону Луны, первыми запустили в космос человека, первыми сделали корабль, на котором Алексей Леонов вышел в открытое пространство — опять же первым. Когда Королева не стало, мы стали резко отставать.

После запуска спутника Королев пришел в Кремль к Хрущеву, и тот ему признался: "Мы не верили, что нам удастся запустить спутник раньше американцев". Но после поздравлений Хрущев сказал Королеву совершенно невероятную вещь: мол, теперь неплохо бы запустить в космос еще что-нибудь по случаю 7 ноября. Кто-то из окружения Хрущева даже предложил, чтобы в День Октябрьской революции в космосе прозвучал "Интернационал". Но Королев-то понимал, что запустить спутник через месяц просто невозможно. Запуск спутника — это межсоюзный проект. Разве мог он один за короткий срок договориться со всеми предприятиями на территории Советского Союза? Тогда Хрущев обернулся к одному из своих помощников и говорит: "Будешь сидеть на телефоне и требовать что надо. Все должны тебе подчиняться и помогать..."Королев рассказывал, что этот месяц был самым счастливым в его жизни — его распоряжения исполнялись мгновенно. Все работали четко и слаженно, никакой бумажной волокиты. И действительно, через месяц в космос полетел второй спутник!..

Королев был удивительным человеком. Он создал планер с ракетным двигателем и возглавил ГИРД — группу изучения ракетного движения (сами они расшифровывали эту аббревиатуру как "группа инженеров, работающих даром"), потом, уже незадолго до войны, работал в реактивном НИИ. На него тут же написали донос, в котором говорилось, что Королев, занимаясь никому не нужными ракетами, на самом деле просто отнимает у родины деньги, необходимые для оборонных проектов. Королева признали "врагом народа" и отправили на Колыму. Его мать сделала очень много, чтобы сына освободили. Благодаря ей дело Королева пересмотрели. Сергея Павловича должны были освободить зимой. Но пока его этапировали в Магадан, последний паром на Большую землю уже ушел, и Королева вернули обратно в лагерь. А для Сергея Павловича это было равносильно смерти: у него в лагере был враг — урка, который его чуть не зарезал. Но жизнь порой совершенно непредсказуема: тот последний паром с заключенными, на который не успел Королев, затонул. Охрана не открыла трюм, и все пошли ко дну.

— Говорят, что Королев был суеверным.

— Например, рассказывают, что на космодроме перед стартом трубил трубач. Не могу поручиться, что это на сто процентов правда, потому что скорее всего перед стартом должен не трубач играть, а сирена завывать, чтобы все люди ушли. Еще я слышал, что Королев, когда ему предстояло сделать что-то важное, всегда клал в карман плаща две монеты по копейке — наудачу. А когда он пошел на операцию, после которой не выжил, этих двух копеек в его кармане не оказалось...

У космонавтов некоторые суеверия появлялись от необходимости. Например, костюм приходилось надевать задолго до старта, и снять его, чтобы справить малую нужду, уже не было никакой возможности. После старта должно было пройти часов восемь, прежде чем мог представиться такой случай. Поэтому, не доезжая немного до ракеты, мы останавливались, выходили, писали на колесо автобуса и ехали на старт. Потом почему-то решили, что это такая примета — пописать наудачу перед полетом, а на самом деле это просто была физиологическая необходимость. После нас и конструкторы на колесо автобуса мочиться стали.

— А как вы попали в отряд космонавтов?

— Однажды Королев нас собрал и объявил: "Ребята, мы начинаем делать трехместные корабли (те, на которых летали Гагарин, Титов, Попович и Терешкова, были одноместными). Третьим должен быть бортовой инженер, а значит, кто-то из вас. Всем придется пройти комиссию". В результате из более чем двухсот человек комиссию прошли только 13.

Но я подавал заявление не Королеву, а в отдел кадров, потому что когда Сергей Павлович делал объявление, я ушел с работы, чтобы успеть на утренний сеанс в кинотеатр. Вот так благодаря пристрастию к кино я чуть было не прозевал шанс полететь в космос...

Шел 1964 год. Я и мои коллеги были молодыми инженерами, и даже если бы кто-то не прошел отбор для полета в космос, то жизнь для нас на этом не кончалась. Просто вернулись бы в КБ и продолжили работать.

В течение месяца мы жили в госпитале, который больше походил на тюрьму. Нам предстояло пройти около восьмидесяти испытаний, подчас не просто тяжелых, а жестоких. Так, например, чтобы провести дополнительные исследования, в мочеиспускательный канал вводили катетер. Эта процедура невероятно болезненная. После нее у мужиков еще пару недель подштанники были в крови. У нас забрали одежду и выдали больничные пижамы. Кроме того, отняли бритвы, чтобы никто не смог вскрыть себе вены, и ремни, чтобы не вешались.

Пройдя испытания, мы оказались в группе подготовки, где гражданские (так называли нас, инженеров) и военные (это летчики) были перемешаны. Однажды на тренировке в лесу около Звездного городка к нам подошли несколько летчиков и недвусмысленно дали понять, что мы очень опрометчиво поступили, решив стать космонавтами. Оказывается, не наше это дело — в космос летать, наше дело — ракеты собирать, а не занимать их места на кораблях. Но это были еще цветочки. Потом против нас, гражданских, они развернули "химическую" и "бактериологическую" войну.

Началось с того, что вдруг у одного нашего парня в анализе мочи обнаружился белок, а это повод для списания космонавта.

У нас был знакомый врач, мы с ним договорились, что вместо нашего товарища, у которого нашли белок, анализ сдаст другой, абсолютно здоровый парень. И что вы думаете? В новом анализе опять оказался белок! А это означало, что кто-то подменяет результаты анализов. Так вскрылась эта химическая война...

— Ваши недоброжелатели были на выдумку хитры...

— Это точно! Против меня они действовали уже другими методами, применив, так сказать, бактериологическое оружие.

Однажды меня под руки выволокли с занятий и заперли в палате для инфекционных больных. Я не понимал, что происходит, и тогда мне объявили, что у меня нашли редкий смертельный микроб, якобы завезенный из Экваториальной Африки. Меня и моих близких надо было срочно изолировать. Нас привезли для обследования в институт, который занимался тропическими вирусами, взяли кучу анализов... И ни одного микроба не обнаружили! А когда нашего доктора из Центра подготовки космонавтов попросили показать его находку, он сказал, что давно уничтожил анализ. Дескать, не мог держать смертельный тропический микроб в Центре.

Юрий Гагарин, который к тому времени уже слетал в космос, как мог, поддерживал нас, гражданских.

Гагарин и Комаров были в отряде в числе немногих, кто встретил нас замечательно. Оба всегда старались помочь в том, в чем они, военные, были сильнее нас. Именно Комаров поддержал меня, когда я сломал ногу, хотя, казалось бы, для него я был соперником. Именно он настоял на том, чтобы меня взяли на подготовку даже на костылях. Мои коллеги тогда остались совершенно безучастны, а он помог.

— Как случилось, что вы сломали ногу? Ведь фактически это означало, что на мечте полететь в космос можно поставить крест -претендентов со здоровыми ногами было предостаточно.

— Дело в том, что, прежде чем подать заявление в космонавты, я решил себя испытать. Делал это по-разному, подчас очень глупо. Например, ходил на большой высоте по тонкой железяке, в то время как внизу лежала гора металлолома. Если бы сорвался, разбился бы насмерть.

Но были, конечно, и правильные испытания — я занялся подводным плаванием, горными лыжами, совершал полеты на планерах, самолетах, прыгал с парашютом...

Я сделал уже тридцать прыжков с парашютом, причем на большой высоте, с раскрытием до 40 секунд. И надо же такому случиться — сломал ногу! Тогда как раз составляли экипажи, в которые, конечно, попали ребята со здоровыми ногами, а я со своей сломанной оказался где-то в конце. Я клял свою судьбу, это было очень трудно пережить. Из-за травмы девять лет готовился к чужим полетам: был дублером, оказывался в третьем экипаже или в группе поддержки.

Но в конце концов это несчастье — мой перелом — стало для меня хотя и очень тяжелой, но наукой. Я хорошо изучил корабль, станцию, научные эксперименты и отлично подготовился к большому полету.

— Какие тренировки запомнились?

— Одной из самых запоминающихся была тренировка по приводнению — при нештатной ситуации корабль мог сесть в океан.

Я был включен в дублирующий состав советско-индийского экипажа, и мы тренировались втроем: Березовой, индус и я. Дело было в Крыму. Корабль со спускаемым аппаратом, в котором находились мы, одетые в скафандры, выходил в море, и затем аппарат бросали в воду. Мы должны были быстро снять скафандры, надеть специальные герметичные костюмы, выбраться наружу и вызвать вертолет. Но аппарат, из которого нам предстояло выбраться, был размером с "Запорожец". Три взрослых мужика должны сильно постараться, чтобы в такой тесноте переодеться — поменять довольно громоздкие скафандры на герметичные костюмы! Выход был один: двое садились, третий ложился к ним на колени, его раздевали, а потом все повторялось со следующим. Занятие это очень утомительное, особенно если учесть, что внутри невообразимо душно и жарко.

Вдруг мы с Березовым видим: индус позеленел, а вокруг губ у него появляется белый треугольник. Верный признак того, что через минуту его вырвет. Жара, духота, а тут еще такое — это уже слишком. Чтобы предотвратить худшее, мы стали лихорадочно давать бедняге советы. Но ничего не помогало. Тогда я вспомнил, что иногда, если начинать глубоко дышать, приступ проходит, и говорю ребятам: "Давайте петь песни!" Сначала мы пели русские песни, потом затянули: "Я — звезда Вселенной, бродяга я" — популярную песню, которую исполнял в фильме "Бродяга" Радж Капур. Мы орали песни что есть мочи, до тех пор пока наш индус не стал розоветь...

Еще нас тренировали на случай, если придет в неисправность система терморегуляции. Нужно было испытать, выдержит человек перегрев в корабле или нет. На тренировке на тебя надевали меховой скафандр, ушанку, меховые рукавицы, унты, потом сажали в сауну и начинали поднимать температуру. Норма — если за 75 минут температура тела поднималась не выше чем на два градуса. А поскольку ты весь в мехах, то термометр вставляли в рот. Казалось бы, что страшного: температура поднимется с 36, 6 до 38, 6. Но при этом сердце испытывает колоссальную нагрузку. Я просидел 75 минут, но температура как была 36, 6, так и осталась — у меня оказалась очень мощная система терморегуляции. Благодаря своей выносливости я оказался в дурацком положении: фактически испытание я прошел, но должен был сидеть до тех пор, пока температура не поднимется. Поэтому пришлось пойти на хитрость. Не выпуская градусника, я начал вдыхать горячий воздух, пока температура не поднялась до нужной отметки. Тогда наконец мне разрешили выйти из сауны...

— Вы летали в космос трижды...

— Да. Во втором полете мы с Юрой Романенко поставили мировой рекорд по длительности пребывания в космосе: летали 96 суток 20 часов и семь секунд.

— Во время такого долгого полета, чтобы поддерживать силы, приходилось питаться чем-то особенным?

— В основном ели консервированные обезвоженные продукты из туб, соки — виноградный, черносмородиновый, яблочный. Но что интересно: на земле мы с удовольствием пьем охлажденные соки, а в длительном полете пить их почему-то было неприятно. Поэтому мы их специально нагревали в печке. Теплые, даже горячие соки казались гораздо вкуснее. Когда к нам с посещениями прилетали экспедиции, они поначалу смотрели на нас как на сумасшедших. Но через несколько дней и сами следовали нашему примеру.

Однажды на станции нашли заначку — фляжку коньяка. Видимо, тот, кто хотел лететь, припрятал его заранее. Во фляжке было полтора литра, мы выпили половину. За сто дней. Если разделить это количество на двоих, то получалось по 7, 5 грамма в день.

— А как отмеряли?

— На совесть. Каждый делал по маленькому глоточку. Фляжка сделана из тонкой нержавейки, поэтому, пока коньяка было много, ее достаточно было слегка сжать — и коньяк сам шел в горло. Но когда половина была уже выпита, внутри образовалась смесь воздуха и коньяка — фактически пена. И сколько мы ни давили на фляжку, ничего не получалось — пена амортизировала. Мы даже пробовали извлечь коньяк из фляжки с помощью сифона для сбора мочи. Но выходила только пена. Так мы эту фляжку и бросили. Но ребята, которые летали после нас, все-таки нашли способ, как допить коньяк. Один брал фляжку в зубы и поднимался к потолку, а другой потом сильно ударял его по голове. В результате от удара первый летел вниз, а коньяк по инерции — вверх. Потом они над нами подшучивали, говоря, что помимо высшего образования в космосе надо еще иметь хотя бы среднее соображение.

Наши ребята проявляли чудеса изобретательности, стараясь пронести на станцию спиртное. Однажды сделали фляжку по форме бортового журнала. Обложка была от настоящего бортжурнала, даже срезы бумажные, а внутрь залили коньяк. Положили эту обманку вместе с другими документами в мешок, который потом проходил обработку ультрафиолетовыми лучами. Он благополучно миновал офицеров безопасности, и ребята уже праздновали победу. Но тут один военный, отвечавший за безопасность, подошел к нашему коллеге-космонавту, который должен был лететь, и что-то ему сказал. Что именно шепнул тот офицер, мы узнали только после завершения полета. Оказывается, он посоветовал в следующий раз наполнять бортжурнал по самую пробку, потому что иначе содержимое булькает...

— Вы летали более трех месяцев. Вашим близким устраивали сеансы связи с вами?

— Во время первых полетов переговоры с космонавтом вел только специально подготовленный оператор. Но в длительных полетах на связь уже разрешили выходить и родным. Их привозили в ЦУП, и в воскресенье устраивался телесеанс. Они нас видели и слышали. Мы же их могли только слышать.

Кроме того, на сеансы связи приглашали самых разных интересных людей. Однажды на сеанс пригласили Элину Быстрицкую, а супруга Юрия Романенко потом пеняла мужу зато, что он из космоса чересчур нежно вел с ней беседу... В другой раз пригласили Аллу Пугачеву. Она спела для нас и поинтересовалась, понравилась песня или нет. А система связи в космосе рассчитана только на передачу голоса, не музыки. Поэтому песня прозвучала в очень урезанном виде, да к тому же на линии были помехи. На вопрос Пугачевой я ответил, что песня нам очень понравилась, только вот ни слов, ни мотива мы не разобрали...

— Вы единственный из космонавтов летали в космос, будучи уже дважды дедом...

— Я женился вскоре после окончания института. Первый сын Алексей родился в 1958 году, а Михаил — в 1962-м (они оба окончили Московский институт гражданской авиации и сейчас занимаются авиационными грузоперевозками). Когда в 1985 году я в третий раз полетел в космос, у Алексея уже были дети.

В первый полет я взял часы, которые потом хотел подарить сыновьям. Когда после возвращения на Землю они пришли ко мне в профилакторий, я был буквально переполнен впечатлениями и готов был рассказывать о полете без остановки. Но сыновья посидели около моей кровати, послушали меня минут десять, а потом говорят: "Пап, там бильярд стоит. Ты не против, если мы пойдем поиграем?.." В тот момент мне захотелось взять кий и отходить их как следует...

Беседовала Юлия УШАКОВА