Исключительная значимость того, что произошло в этот апрельский день 44 года назад, была ясна уже тогда. Но с течением времени есть потребность снова и снова обращаться к событию, которое стало этапным для всего человечества. Чтобы лучше знать, как оно готовилось, и глубже понимать, благодаря чему осуществилось. Именно поэтому особенно ценны для нас свидетельства тех, кто участвовал в реализации, казалось бы, самой фантастической человеческой мечты.

Сегодня — слово дважды Герою Советского Союза, летчику-космонавту СССР, члену ЦК КПРФ и фракции коммунистов в Госдуме Виталию Ивановичу СЕВАСТЬЯНОВУ.

— 12 апреля 1961 года вошло в историю не только нашей страны, но и всего мира как день первого взлета человека в космос. И этим человеком стал гражданин Союза Советских Социалистических Республик Юрий Алексеевич Гагарин. Скажите, о чем думается вам в канун даты, отмечаемой теперь как День космонавтики?

— Прежде всего нельзя не думать вот о чем. Как же это мы могли стать первыми, в конкуренции с мощнейшей мировой державой — Соединенными Штатами Америки? И сразу делаешь вывод: только благодаря могучему промышленному и научному потенциалу нашей страны. Да, мы как цивилизация созрели для того, чтобы выйти в новое пространство — бесконечное и бескрайнее, которое называется космос. Выйти своей познавательной и производственной деятельностью. Человек многие столетия и тысячелетия делал свои открытия на поверхности Земли, но вот наступил момент, когда он открыл дверь в таинственное космическое пространство. И тот факт, что этим посланцем человечества оказался советский человек, свидетельствует в первую очередь о мощности, которой достигла тогда наша страна, о том, что по индустриальному, научному, техническому развитию она вышла в ряд самых передовых стран мира.

— А ведь нынче не устают изгаляться, называя Советский Союз колоссом на глиняных ногах!

— Ну есть такие. Но тут, по-моему, не стоит тратить время, чтобы переубеждать их, а мы-то знаем, что это совсем не так.

— Сам факт говорит о другом, правда?

— Абсолютно!

— Каким, если кратко, был научно-технический подступ к гагаринскому взлету?

— Была создана в КБ Королева мощная межконтинентальная баллистическая ракета Р-7 — "семерка". На базе ее сделан и запущен 4 октября 1957 года первый искусственный спутник Земли. Затем второй спутник — уже полетела собака Лайка. Третий спутник, тяжелый, управляемый. А вот следующим объектом, который начал проектироваться в отделе королевского КБ, возглавлявшемся Михаилом Клавдиевичем Тихонравовым, уже стал ОД-2 — пилотируемый корабль для полета человека в космос.

— Так быстро...

— Да! И ведь много, много совсем нового — кардинально новых задач и проблем.

— А вы когда и как подключились к этой работе?

— Получилось так, что я пришел в КБ Сергея Павловича Королева 20 августа 1958 года — делать свою дипломную работу как выпускник МАИ. Я проектировал "мини-шаттл" — двухместный пилотируемый космический корабль с возвращением на Землю.

— Ничего себе тема для студента! И сколько лет вам тогда было?

— Двадцать три. Королев был председателем Госкомиссии, а Тихонравов — руководителем спецчасти моего диплома. И вот 19 февраля 1959-го я эту работу защитил и сразу же вошел в группу Константина Петровича Феоктистова, которая занималась ОД-2, уже получившего название "Восток".

Здесь меня захватила проблема гарантированной посадки космонавта в расчетной точке. Просчитав восемьсот траекторий спуска, выпустил отчет, в котором предлагалось установить на корабле резервную систему ориентации, которая называлась АСО — аварийная солнечная ориентация. И, представьте себе, после обсуждения у Королева моя система была принята!

— Чем больше всего был озабочен Королев, готовясь к первому запуску человека в космос?

— Безопасностью. Гарантией успешного возвращения. Потому и к предложенной мною резервной системе отнесся с такой заинтересованностью.

Доктрина у него в преддверии запуска человека была такая. Делаем пять беспилотных кораблей-спутников, копии пилотируемых, и запускаем. Когда три таких корабля успешно слетают, будем готовы к полету человека.

— Это было выдержано?

— Пунктуально. Причем система моя сразу вступила в своего рода соревнование с другой, разработанной под руководством академика Бориса Викторовича Раушенбаха.

Первый запуск беспилотного корабля состоялся 15 мая 1960 года, но спуск на раушенбаховской системе оказался неудачным. Второй корабль — август 1960-го, на борту две собачки — Белка и Стрелка. Королев принимает решение спускаться на "солнечной системе". Благополучно спустились, с точностью до 8 километров на парашюте совершили посадку. И академик Газенко показывал по телевизору собачек, которые совершили полет в космос и вернулись, в отличие от погибшей Лайки, живыми.

Сентябрь. Летят собачки Пчелка и Мушка. Спускались на раушенбаховской системе. Погибли собачки... Три пуска — и только один удачный. Остались из запланированных пусков два.

Декабрь. Полет с собакой Цыганом. Успешно! Спустились на "солнышке". И, наконец, в марте 1961-го летит Звездочка.

— Собака Звездочка?

— Да, у нее белое пятнышко было на лбу, поэтому кличка такая. Ее Гагарин провожал в полет. Слетал корабль блестяще — и опять-таки на "солнышке" спустился.

Все! Определились! Теперь АСО — это уже не аварийная система, а штатная: автономная солнечная ориентация. Из пяти пусков — три успешных. Дорога к полету человека в космос открыта.

— А почему все-таки мы оказались первыми готовы к этому? В чем отставали от нас американцы?

— Во многом! Я сперва открою доктрину, которая была заложена при проектировании уже самого первого нашего корабля "Восток". Королев говорил: космонавт должен быть испытателем, то есть испытывать космическую технику и обеспечивать ее прогресс, но одновременно он должен быть исследователем. А это значило — выполнять научные программы исследований и программы прикладных работ в интересах различных отраслей народного хозяйства. По исследованию поверхности Земли, Мирового океана, вплоть до исследования природных ресурсов Земли. И для этого космонавт должен быть рассвобожден от управления кораблем!

— Рассвобожден?

— Да. Корабль должен летать автономно, быть автоматически управляемым. Это и было реализовано при создании "Востока". Все системы автоматические, все они дублированы, а некоторые даже троированы, и было функциональное дублирование, когда функции одной системы в случае необходимости передавались другой.

Мы могли пойти на это, потому что мощная ракета-носитель давала нам выведенный полезный груз почти до шести, а вскоре и до семи тонн. Американцы же, которые шли в это время, конкурируя с нами, имели слабенький носитель. Не то топливо, по сравнению с нашим, не те жидкостные двигатели, которые создал академик Глушко, не та конструкция. Поэтому на их первом корабле "Меркурий" человек был включен в управление. Корабль без человека летать не мог!

— Серьезное отставание. И это при том, что полетели-то они гораздо позже.

— У них вес корабля был всего 1, 7 тонны... А мы благодаря значительно большему полезному грузу могли сделать автомат, беспилотно летающий, и провести все те предварительные испытания. Они — не могли! И у них возникали отказы в технике (это все естественно: техника новая) при испытаниях в пилотируемых полетах!

Да, они полетели гораздо позже нас и потом долго еще бились над этим. В то время как мы провели беспилотные испытания и спокойно пошли дальше по нашей программе.

— Вы говорите о технике. Но ведь одновременно шла и подготовка космонавтов?

— Конечно.

— Гагарина вы знали еще до его полета?

— Очень хорошо знал. Получилось так, что я почти полгода читал лекции первому отряду космонавтов. Запомнил дату: 13 марта 1960 года. В этот день Тихонравова и меня вызвал к себе Королев. Говорит: "Собрался первый отряд космонавтов сегодня. В Москве, уже с женами приехали. Завтра первое занятие у них. Прошу тебя, Михаил Клавдиевич, прочитать им вступительную лекцию, а потом Виталий пускай читает".

— И как курс назван был?

— Сперва я читал курс "Механика космического полета". Это смесь небесной механики и внешней баллистики: маневрирование на орбите, перелет с одной орбиты на другую, спуск, вход в плотные слои атмосферы, возвращение... А потом читал конструкцию "Востока". Три раза в неделю, по четыре часа.

— Где это происходило?

— В Москве, в районе метро "Аэропорт". Там домик до сих пор сохранился, где проходили те занятия.

— А сколько слушателей у вас было?

— Двадцать человек. Весь первый отряд. И в августе они сдавали экзамены. Возглавлял Госкомиссию Королев, а сдали они все успешно, чему я был очень рад.

В сентябре из двадцати претендентов на первый полет было отобрано шесть. Они так потом и летали один за другим — Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Быковский, и еще был Гриша Нелюбов. Валентины Терешковой пока еще не было, женщины позже придут. А я уже во второй набор отряда проходил комиссию...

Так вот, хорошо помню, как Королев пригласил к себе в кабинет этих первых шестерых космонавтов. Были при встрече Михаил Клавдиевич Тихонравов, Феоктистов и я.

— Как преподаватель?

— Наверное. Королев сказал нам: "Вы пока не задавайте вопросов — сначала я". И вот он ходит по кабинету, заглядывает в планчик, который предварительно для себя набросал, и обращается: "Юрий Алексеевич..."

— К Гагарину первому?

— Представьте себе.

— Случайно?

— Похоже, он выбрал его по остренькому такому взгляду, по глазам — голубым, приятным, нежным, но с очень большим любопытством глядящим... Задает, задает вопросы, уже по второму, а потом и по третьему кругу пошел. И все, как я замечаю, опять Гагарин оказывается первым. Я понял: он Королева притянул.

А у Сергея Павловича справка была на каждого. Биографические данные, медицинские показатели, кто как сдал экзамены и как на тренировках себя проявил. Прощаясь, сказал: "До встречи. Теперь уже скоро". А подытожил с нами потом так: "Ну хорошо, отобрали хороших ребят. Кто полетит первым, решим на Госкомиссии, а в документацию запишите сейчас параметры Титова и Гагарина, чтобы заказать скафандры и все прочее. Из них кто-то полетит первым".

Поэтому, когда задают вопрос, кто выбрал Гагарина, я отвечаю: выбрал Королев. И выбор-то какой хороший был, даже чисто по-человечески! Юра не только достойно справился с задачей, которая ему выпала в первом, самом первом космическом полете, но и очень достойно прожил все те семь лет, которые судьба отпустила ему после.

— Полетел как представитель советского народа и всего человечества Юрий Гагарин, но сколько людей готовило и обеспечивало тот исторический полет!

— Это верно. Расскажу вам про один запомнившийся момент. Мне поручили делать полетное задание на полет Гагарина — как шутили тогда у нас в КБ, документ для прокурора. Где были расписаны все действия космонавта и сноски на возможные аварийные ситуации.

— Серьезный документ!

— Ну вот, а затем Королев вызывает меня и говорит: "Ты подготовил полетное задание. С завтрашнего дня будешь ездить по всем инстанциям за подписями. Я предварительно договариваюсь, а ты с фельдъегерем, с оружием (гриф СС — "совершенно секретно") будешь их объезжать".

Надо было получить восемь подписей на первой странице документа — кроме самого Королева, должны подписать президент Академии наук СССР и шесть министров, а еще восемнадцать подписей на последней странице. Согласующих. И вот, побывав уже в Академии наук, в Главном штабе Военно-Воздушных Сил и других местах, приезжаю к морякам — в Главный штаб ВМФ.

Начальник штаба адмирал Касатонов внимательно читает полетное задание, а дата полета пока там не указана — до специального решения Госкомиссии. У других это никаких возражений не вызывало, а Касатонов вдруг говорит: "Дата нам обязательно нужна, Виталий Иванович. Мы ведь должны выставить корабли по трассе полета — от Камчатки до экватора. Если возникнет аварийная ситуация при выведении на активном участке, последняя точка падения — на экваторе. У нас давно уже обучена эскадра для спасения космонавта в случае его приводнения, но нам нужен месяц на переход и расстановку судов. Поэтому вы сообщите нам, когда это будет".

— Какая интересная деталь! И как все предусмотрено было...

— Я к тому и рассказываю. А было это уже примерно 3 марта. Пришлось нам, поскольку решения Госкомиссии еще не состоялось, сообщить им приблизительную дату — 7 апреля. Немедленно ушла шифровка морякам, а через три дня получаем шифровку от них: "Корабли вышли".

— Такая предусмотрительность и подготовленность просто восхищают.

— А как же! Аварийная ситуация может быть — посадка в океан. ВВС тоже ведь сколько вертолетов и самолетов поднимали по трассе на случай аварии, и это с ними тоже предварительно согласовывалось. Но они-то могут поднять в тот же день, а морякам нужно время на переход...

— И чем вы были заняты во время полета?

— Когда на полетном задании была получена последняя подпись — председателя Комитета оборонной техники Руднева (он же и председатель Госкомиссии), Королев улетел на космодром. А я остался в московской группе оперативного управления полетом и по расписанию должен был отвечать за аварийные ситуации. Вместе с другими специалистами.

ЦУПа, знаменитого теперь Центра управления полетами, тогда еще не было. Управление шло из зала на четвертом этаже в старом здании Генштаба. Мы собрались накануне, провели все тренировки. И задержались настолько, что решили уже не разъезжаться.

— В чем конкретно состояли ваши функции, когда полет начался?

— По всей территории Советского Союза было пятнадцать наблюдательных измерительных пунктов. Они принимали телеметрическую информацию с борта корабля и ракеты, расшифровывали ее и передавали нам, а также на космодром. Таким образом мы контролировали состояние борта.

— Все делалось автоматически?

— Автоматически. Машинное обеспечение было на всех пунктах. А мы эту информацию получали, чтобы принимать решения дальше, дальше и дальше.

Прошел полет. По телеметрии зафиксировали срабатывание парашютной системы, спуск на парашюте, и уже наблюдатели с вертолета сообщили: посадка!

— Ликование в ваших рядах?

— Конечно! И сразу — огромный груз с души. Принесли уже проект сообщения ТАСС: "Завизируйте". Завизировал.

Ночь-то мы почти не спали, на креслах кое-как, и с утра в напряженке незаметно все прошло, а тут дана команда: работа завершена — можно идти отдыхать. Правда, оговорка: тем, кто улетает в Куйбышев на заседание Госкомиссии, быть во столько-то на аэродроме. Я оказался в их числе. Но решил домой сходить, чтобы прихватить кое-какие вещи.

И вот иду по бульвару от Генштаба. Утро. Тишина. Люди тянутся на работу. Кто-то жжет старую листву на бульваре. Никаких признаков того, что произошло и о чем я уже знаю. Иду, а при этом все думаю: ну когда, когда они скажут?! Я же визировал!

Только ступил на улицу Горького, так совпало, — вдруг все репродукторы на фонарных столбах голосом Левитана: "Человек в космическом пространстве!" И дальше — сообщение ТАСС.

Что тут началось! Что творилось! Троллейбусы останавливаются, народ вываливает на улицу — и бегом вниз, на Красную площадь. Я тоже с ними увлекся туда. Но потом спохватываюсь: мне ведь надо собраться и успеть на аэродром.

— В тот же день улетели в Куйбышев?

— Да. И там на заседании Госкомиссии слушал доклад Гагарина, который уже был доставлен с места посадки под Саратовом. Как четко сделал Юра тот доклад! Помню, Королев не удержался и спрашивает его: "Юрий Алексеевич, ну а как Земля-то выглядит?" А Юра, весь вдохновленный такой, говорит: "Голубая! Круглая. Ма-а-а-ленькая. Беречь ее надо". И в глазах даже печаль какая-то промелькнула.

Когда я первый раз потом был в космосе, вспоминал его слова. И тоже такое чувство — защемило как-то при взгляде на Землю.

Да, вот и вышел человек в неизведанное космическое пространство. Много лет спустя американский астронавт Нил Армстронг напишет в Книге памяти, которая есть в музее Юрия Гагарина в Звездном городке: "Он всех нас позвал в космос". Всех — значит, все человечество! Один виток, но какой... Первый, ответственнейший! В этом — неоценимая заслуга Юрия Гагарина.

— И тех, кто готовил его полет. А скажите, Виталий Иванович, было у вас чувство гордости за родную страну, которая первой в мире осуществила столь великое дело?

— Было! Именно это чувство сразу возникло у меня тогда. И первая ассоциация — с Днем Победы. Мне было десять лет, но я его прекрасно помню. Как в тот светлый день мая 1945-го народ весь ликовал, именно такое ликование народа, от души, было и 12 апреля 1961-го. И я невольно подумал: за жизнь свою, еще короткую, стал свидетелем двух таких великих триумфальных событий, которые прославят нашу Родину навсегда.

Беседу вел Виктор КОЖЕМЯКО.