Герман Титов первым столкнулся с неприятными ощущениями от невесомости - его мутило. Говорить или нет об этом? Герман решил, что ничего скрывать нельзя, так как после него пойдут в космос другие. В своей знаменитой книге "Королев" Ярослав Голованов так рассказывает о первых часах Германа Титова на Земле:
"На волжской даче, прежде чем уложили его на медицинские пробы, он радостно осушил бутылку пива, но сделал это так откровенно и весело, что ни у кого из врачей рука не поднялась осудить его за нарушение послеполетного водно-солевого режима. До заседания Госкомиссии он усадил с собой Николаева, Поповича, Нелюбова и Быковского и сказал:
- Плохо дело, ребята. Очень хреново себя чувствовал. Что делать будем? Вас подводить не хочу, но и правду скрывать нехорошо... Все дружно решили: надо говорить правду! На Госкомиссии рассказ Титова многих огорчил. И в первую очередь - Королева. Сергей Павлович сидел хмурый. Задавали много вопросов. Молодой красавец Гай Ильич Северин - будущий Главный конструктор скафандра и систем жизнеобеспечения, а тогда начальник лаборатории ЛИИ, где делали кресла для "Востока", слегка "артистически" грассируя, задал вопрос деликатный: "Не сложно ли было мочиться?" Герман не смутился, понимал, что и это на будущее надо знать, ответил серьезно:
- Во время тренировок на Земле было сложно, а в невесомости легче. Знаете ли, он как-то сам всплывал вверх...
- Минуточку, минуточку! - закричал Пилюгин. - То есть это как "сам вверх"? Прошу пояснить... Маленький зальчик грохнул так, что зазвенели стекла".
Этот эпизод из давней уже истории космонавтики помнят все, кто к ней причастен. И каждый раз он вызывает улыбку. Мы вновь посмеялись с Гаем Ильичом, будто и сорока лет не прошло с той поры...
А за окном кабинета Генерального конструктора, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий Гая Ильича Северина 2001 год. Ему уже 75 лет, но он по-прежнему подтянут, спортивен и красив. То, что дается Богом, остается на всю жизнь, если не растрачиваешь этот дар напрасно.
ТОЛЬКО ФАКТЫ.
НПП "Звезда" объединяет научно-исследовательские и испытательные подразделения с уникальной экспериментальной базой, куда входят:
- комплекс термобарокамер, позволяющий проводить испытания техники с участием человека, тренировки летчиков и космонавтов;
- центрифугу для физиологических исследований и отработки средств защиты от линейных перегрузок;
- комплекс аэродинамических труб для испытаний средств защиты летчика, систем дозаправки самолетов топливом в полете, систем пожаротушения двигателей летательных аппаратов.
Все установки оснащены современными средствами регистрации и машинной обработки экспериментальных данных.
- Обозначьте, пожалуйста, границы того, чем вы занимались.
- Мы работаем на пилотируемых летательных аппаратах. Они год от года становятся все сложнее и сложнее. Истребитель это, "бомбер", штурмовик, военный самолет или гражданский, космический корабль - в них работают люди. У каждого из них свои особенности: психологические, физические, умственные. Если приходит фатальная ситуация, то нам необходимо спасти летчика. Причем не просто "спасти", чтобы его жена и дети получили домой инвалида, а вернуть летчика в строй. Перед нами была поставлена задача: спасти пилота в любой ситуации, на любом режиме полета аппарата. Спасти без травм и вернуть в строй! До 97 процентов летчиков при катапультировании мы возвращаем в строй, а американцы и европейцы только до 60 процентов. То есть разрыв огромный. У них на скорости 600 - 700 километров в час уже есть травмы головы, рук, ног, а мы до скорости 1400 км в час обходимся без травм. Таким образом, для военной авиации мы занимаемся созданием защитного снаряжения и кислородного обеспечения, а также системой аварийного покидания самолета. Попутно мы создавали системы дозаправки в воздухе, а также занимались защитой баков от взрывов. В общем, немало "смежных" проблем - ведь надо и приземляться, и приводняться, причем делать это и на южных морях, и в Заполярье, позаботиться об аварийном запасе и так далее и тому подобное. Причем мы делаем это сегодня не только для военных самолетов, но и для гражданских. Плюс к этому обеспечение космических полетов...
ТОЛЬКО ФАКТЫ.
В 50-е годы "Звезда" включилась в программы космических исследований, проводимых в СССР. Были созданы системы жизнеобеспечения и спасения подопытных животных (собак), использовавшиеся при вертикальных пусках ракет на большие высоты.
В 1957 году была создана гермокапсула с системой жизнеобеспечения для орбитального полета собаки Лайки, а затем гермокапсулы и катапультные установки для обеспечения орбитальных полетов и приземления других подопытных животных.
С 1959 года предприятие приступило к созданию индивидуальных средств спасения и жизнеобеспечения космонавтов.
- В Летно-испытательном институте карьера складывалась хорошо?
- Я сразу же вошел в группу, которая исследовала модели... Однажды даже докладывал Лавочкину, почему его самолеты заваливаются в пикирование. После каждого полета модели это было отчетливо видно... В это время в ЛИИ образовалась школа летчиков-испытателей. Я сразу туда.
Но мне в ответ: надо хотя бы аэроклуб закончить. В четыре часа утра я садился на мотоцикл, ехал в аэроклуб, час летал, к девяти возвращался на работу. В восемь заканчивали работу, шел в аспирантуру. В полночь попадал домой, а в четыре все начиналось сначала... Получил свидетельство в аэроклубе и пришел снова в школу. А мне в ответ: потерпи, сейчас мы набираем военных летчиков, имеющих боевой опыт. Из них потом многие Героями стали... Ну а меня вновь "отфутболили" на следующий год. В конце концов мне предложили начать учиться в этой школе, но к тому времени мне уже 28 лет было. Поздно! Да и кандидатскую я уже защитил, интересной работой занимался. Для себя решил: лучше уж я буду приличным инженером, чем плохим летчиком-испытателем.
- А космос шел параллельно?
- По сути дела, это одно направление. Космосом я начал заниматься еще будучи в ЛИИ. В 1958 году приехал ко мне Костя Феоктистов. Я был начальником лаборатории. Только начинался проект "Восток", и он объяснил мне, что нужно сделать систему спасения для космонавтов. Причем речь шла о катапультировании с высот порядка 60 - 80 километров. Надо было спасать на восходящей траектории - до сброса первой ступени, а также при возвращении на Землю. И мы предложили сделать капсулу. Я, помню, ездил тогда к НИИ-1, где работали Келдыш и Раушенбах, и они помогли подобрать газовые двигатели для стабилизации. Тогда мягкой посадки еще не было, а потому приземлять корабль было проблематично: мог быть удар сильный, могло заклинить люки, спасательная команда могла задержаться. И вместе с Феоктистовым мы приняли решение катапультироваться. А затем уже для следующих кораблей по инициативе Сергея Павловича Королева сделали систему мягкой посадки.
- У вас огромный опыт, но что помнится особенно ярко?
- Конечно, подготовка и проводы Гагарина. Это остается на всю жизнь... И гибель Комарова тоже. Страшное дело... Мы долго не понимали, что именно произошло. Но потом разобрались. Недосмотрели кое-что по парашютной системе... Так что за опыт пришлось платить очень высокую цену... И еще, конечно, помнится выход в открытый космос Леонова.
- Если можно, то по порядку...
- Со дня появления идеи до реализации прошло всего девять месяцев... Я знал, что американцы готовят выход в открытый космос. Мы рассматривали разные варианты. Естественно. мы хотели их опередить хотя бы на месяц-другой. В мае я встретился с Королевым, показал, как можно существующий корабль использовать для этого эксперимента. И он сказал свое знаменитое: "Давай!" И через девять месяцев мы вышли в открытый космос. Но создать новый скафандр, которого до этого не существовало, сделать шлюзовую камеру и спрятать ее под обтекатель - все это было ох как непросто! Я участвовал во всех пилотируемых программах, но именно эта была самой трудной - ей сопутствовало огромное количество неудач. Дело дошло до того, что председатель Комитета госбезопасности накануне старта приехал на полигон, чтобы разобраться, кто именно вредит делу!
- Почти как в 37-м?
- В КГБ создалось впечатление, будто американцы стараются сделать все, чтобы мы не оказались первыми. А неудачи действительно были самыми "дикими". К примеру, самолетные испытания обрубки шлюза. Он должен был отделяться на орбите, а если отказ, то отстреливаться. И тогда оставался шпангоут. Но как в этом случае поведет корабль при спуске? Это и следовало проверить... Сбрасываем макет с самолета, и все врезается в землю. Сергей Павлович Королев, Николай Иванович Крылов и я все это наблюдаем...
- Парашют не вышел?
- Схема не сработала... А потом решили идти в космос с манекеном. Рассчитывали сделать так: выходим на орбиту, открываем шлюзовую камеру, высовываем манекен, проверяем наддув скафандра, а затем камеру отстреливаем. В общем, проигрываем будущий полет Леонова. Прошел запуск, и вдруг корабль исчезает. Нет корабля!
- Молчание в космосе?
- Да, корабль исчез! Каманин заявляет, что американцы его, наверное, с Алеутских островов расстреляли. Они тогда там делали свою противоспутниковую систему... А на самом деле случилось невероятное. Перед уходом корабля из зоны радиовидимости наземных измерительных пунктов должны были пройти две команды на запуск командно-временного устройства: одна - основная, а другая - дублирующая. Разница по времени - около секунды. Затем уже все должно было идти по заранее проигранной программе. Мы только выдвинули шлюз, открыли люк, и в это время два оператора с двух НИПов выдали свои команды. Одновременно! Обе команды "сложились" и включили командно-подрывное устройство, которое надежно сработало, - корабль взорвался! По телеметрии мы получили, что шлюз вышел, скафандр начал наполняться, но конечного результата мы так и не получили.
- Повторить эксперимент уже не успевали?
- Такой возможности уже не было. Вот и надо было решать: разрешить ли эксперимент с человеком? Во-первых, что со шпангоутом, как поведет корабль при спуске? Ответа нет. И во-вторых, "генеральная репетиция" не состоялась - корабль взорвали. Какое решение принимать? Дать ли разрешение Леонову выходить в открытый космос? А американцы объявили: через три месяца у них будет выход... Королев ходит серый... Я еще раз проанализировал все, что мы получили, и сказал: "Я готов идти с Леоновым в космос!" И на заседании госкомиссии отстоял свою точку зрения.
- И все неприятности позади?
- Если бы так!.. Мы уже заправили корабль, подготовили скафандр, шлюз, все наше оборудование. Ночью начали устанавливать шлюз и... уронили его с шестиметровой высоты на бетон... Снова все проверили уже на запасном шлюзе - а корабль и ракета, повторяю, заправлены! - но тут выясняется, что из 32 надувных балок две текут... А это заводская сборка, то есть по инструкции мы обязаны их отвезти в Москву, устранить течи и вновь вернуть на полигон. Я вызываю лучших своих спецов и говорю им, что до шести утра шлюз должен быть в порядке. Они в ответ: невозможно! Говорю, что я им мешать не буду, но если задача будет выполнена, то я им заплачу столько, сколько они пожелают... Взяли они уцелевшие балки с разбитого шлюза, заменили дефектные. В пять утра звонят мне: "Балки заменили, но есть новые осложнения - нужно, чтобы вы приехали". Приезжаю, а там министр из КГБ. По-моему, фамилия у него была Шелепин. Он смотрит подозрительно, требует объяснений... Я ему впрямую, что мы не диверсанты и что его вмешательство не требуется. Он как-то сразу сник, начал оправдываться, что заехал сюда случайно - проездом из Алма-Аты в Москву. Я попросил его уйти, так как его присутствие нервирует людей. Он посмотрел, что мы сделали, и быстро уехал...
- Я представляю, какой разговор был бы у вас с ним, если бы что-то случилось!
- Дамоклов меч всегда висел над нами... Леонов с Беляевым полетели, у нас все сработало нормально. А затем "неприятности" продолжились: отказала автоматическая система посадки, они начали по "Взору" ориентировать корабль, включили систему с опозданием и сели где-то в районе Перми. Шесть или даже девять часов мы - Сергей Павлович, Келдыш и я - сидели и ждали. Все было неясно. Честно говоря, считали, что экипаж погиб. А когда пришло сообщение, что они сели в тайге, живы и здоровы, Сергей Павлович заплакал. Я видел, как по пожелтевшему лицу потекли слезы.
- Первые седые волосы у вас тогда появились?
- Нет. Седые волосы появились и наступило предынфарктное состояние, когда в последнем полете по госиспытаниям катапультного кресла погиб испытатель Данилович.
- Это было позже полета Леонова?
- Да. Три года спустя. Причем погиб он по вине военных. Но, как и бывает в подобных случаях, они попытались переложить ответственность на других, в частности на меня. Испытания шли под Феодосией. Приземлиться он должен был на сушу, но из-за ошибки штурмана он сел в залив. Я летел на вертолете и видел, как он приводнился. Катер не мог подойти быстро из-за мелководья. Валентин Данилович запутался в стропах и захлебнулся. Пока подошла шлюпка, пока везли в Феодосию, он и погиб. В первом заключении было зафиксировано, что он погиб от асфиксии. Но позже военные выдвинули такую версию: в процессе катапультирования у него сломало позвоночник, и поэтому он не мог активно действовать в воде и из-за этого утонул. Дело в том, что во время вскрытия была обнаружена травма позвоночника. И члены комиссии посчитали, что она появилась при катапультировании. В общем, меня сделали виновником трагедии... Вы представляете мое состояние?! Но я был убежден, что наше кресло сработало нормально и причина беды в другом. Начальник Института авиационной и космической медицины помог найти в архивах все медицинские документы Даниловича, и на снимках было отчетливо видно, что позвоночник у него был поврежден много лет назад, а не во время нашего испытания. Мы вновь повторили цикл испытаний, Олег Хомутов пошел на тот же режим и подтвердил, что к креслу нет никаких претензий.
ТОЛЬКО ФАКТЫ.
Одним из основных направлений деятельности НПП "Звезда" является разработка, изготовление и испытания средств аварийного покидания для экипажей самолетов. Новые идеи нашли воплощение в семействе кресел типа К-36. Этот тип кресел применяется на всех типах самолетов. Оно выпускается серийно в 15 модификациях и установлено на самолетах Су-17-ЗМ, Су-24, Су-25, Су-27, Су-37, МиГ-29, МиГ-31, МиГ-АТ, Ту-160, Як-36 и других.
Конструктивные особенности кресла позволили впервые в авиации реализовать на самолетах Як-36 и Як-38 автоматизацию процесса катапультирования на режимах взлета и посадки.
На базе К-36 был создан и сертифицирован комплекс средств спасения для многоразового космического корабля "Буран", включающий кресло К-36РБ и спасательный скафандр "Стриж".
- Гордитесь?
- Конечно, ведь это дело всей жизни! Сейчас мы делаем новые кресла, которые намного лучше, однако стандартное кресло до сих пор лучшее в мире. Тридцать лет назад оно было принято на вооружение, эксплуатируется 12 тысяч кресел, из них тысячи четыре за рубежом.
- И есть спасенные летчики, конечно?
- По моим оценкам, 700 - 800 летчиков. Причем мы не только спасли им жизни, но и вернули в строй. Из 100 спасенных летчиков 97 продолжали летать. Так что в авиации наше кресло самое безопасное.
- Ситуации были самые неожиданные?
- Катапультировались на "махах" около трех и на скорости у Земли 1400 километров в час - это нагрузка десять тонн на квадратный метр. И после этого возвращались к полетам! Это кресло работало и в Бурже, и в Англии, и вновь в Бурже...
- Вы имеете в виду аварийные полеты?
- Да, и это все происходило на глазах у многих тысяч зрителей. Самолеты взрывались, а их пилоты, казалось бы, чудом оставались живыми. А это чудо - система спасения, которая сделана у нас. Конечно, кресло совершенно уникальное, и сделано оно так, как никто в мире не делает.
- Как вы продержались последние десять лет? У вас ведь свой институт, КБ и опытный завод, а это хозяйство очень сложное, и именно по нему пришелся "реформаторский удар", разве не так?
- В Советском Союзе было 32 серийных завода, которые делали нашу продукцию. Это сотни тысяч бронешлемов, бронежилетов, другое снаряжение, противоперегрузочные костюмы, кресла и так далее. Здесь мы работали только на космос - скафандры, амортизационные кресла, вакуумные костюмы, системы ассенизации. А все авиационное снаряжение мы передавали на серийные заводы. И, конечно, когда развалился Советский Союз, и поскольку нас рассекретили... В 1994 году мы акционировались... Довольно быстро я понял, что коль страна ничего не заказывает и мы не нужны, то нужно проявить себя в мире и показать, что мы умеем. Но как это сделать? Я решил воспользоваться своим званием "профессор МАИ". В этот институт приезжали американцы весьма кучными компаниями. Они обходили 50 - 60 кафедр, а затем при прощании говорили о том, что какие-то кафедры хорошо бы организовали бы лекции в Америке. У меня возник такой план: нужно обязательно "засветиться" в Штатах, так как нас никто не знает. Одно время нам казалось, что дела у них идут лучше, но вскоре мы убедились, что на самом деле они отстали от нас лет на тридцать... Но это нужно было им показать и доказать.
Вскоре появился один молодой профессор из Америки и предложил мне выступить с лекциями. Отобрал я еще трех человек, и поехали в США. Дрожим, конечно, а будут ли желающие? Появилось 57 человек... Были представители и из Китая, и из Японии, из многих институтов, которые занимались аналогичной тематикой. Мы прочитали им цикл лекций. И там я "подпустил сенсацию". У них случилась катастрофа с "Челленджером", погибли люди, а мы закончили испытания аварийной системы спасения для "Энергии - Бурана". Я им и заявил, что если бы наша система стояла на "шаттле", то все люди были бы спасены. А построена вся система у нас на базе стандартного военного кресла, о котором я рассказывал...
- И кто же первым среагировал на вас?
- Пентагон. Возвращаюсь я в кабинет после лекции, а у меня на столе уже лежит записка с приглашением посетить Пентагон... Я приехал туда и рассказал, почему мы получаем высокие характеристики у наших аварийных систем.
- И почему же?
- Мы делаем комплекс, а они заказывают у разных фирм отдельные компоненты. Мы изучаем прочность человека, его и моральные, и физические данные. Мы проводим комплексные испытания, и за все мы несем ответственность. Я прочитал цикл лекций в Пентагоне и уехал. Они год молчали. Потом интересуются: "Можно купить?" Отвечаю: пожалуйста! "А можно новые средства разработать? - спрашивают. Отвечаю: пожалуйста... Через год они вдруг сообщают мне, что ошеломлены нашими характеристиками, но и верить им нет оснований и не верить тоже, а потому они просят продемонстрировать им наши системы. "Пожалуйста! - отвечаю. - Только за демонстрацию надо заплатить деньги". Они соглашаются и просят показать работу наших систем на больших скоростях. Подписали контракт, они заплатили за кресло, за летающую лабораторию, за подготовку и проведение серии экспериментов. Они поставили свое измерительное оборудование, установили огромное количество датчиков. Мы сделали десять катапультирований. Все прошло без сучка и задоринки. Они записали информацию и уехали. Опять прошел год. Наконец встречаемся. Единственное, что говорит: "Фантастика! Все ваши данные полностью подтвердились!" Я спрашиваю, когда будут покупать лицензию и оборудование... А они разводят руками: как мы можем доложить начальству, что у вас такое оборудование, а в Америке его нет?! Тут я им предложил, что это сделаю я сам. Вновь выступил в Пентагоне... Я говорил корректно, деликатно, но генерал-полковник все быстро сообразил и спрашивает: "Неужели в Америке мы такое сделать не можем?" Слышит в ответ, что нет, и тогда он говорит, что следует просить профессора Северина, чтобы он это сделал для нас... Что греха таить, минувшие годы мы выжили благодаря тем деньгам, которые шли из Америки.
- Вы приспосабливали кресла к их самолетам?
- Конечно. И вес снижали, и пороха ставили их, и электронику тоже. Они платили деньги, а мы адаптировали кресла под их требования. У нас были хорошие заделы. За два года мы сделали новые кресла для ВВС...
- Наших или американских?
- Наших... А кресла потом адаптировали и для американского персонала.
- Так что вы обслуживаете два министерства обороны - наше и США?
- Все рады, потому что платят американцы, а мы делаем кресла и для России и для Америки... Во всех контрактах этот пункт был обязателен: Россия дает "добро" на организацию второго производства в США.
- А вас не обвиняли в том, что вы "продаете Родину"?
- Откуда вам это известно? На самом деле я этого сделать просто не могу, так как пострадаю в первую очередь сам же! Да и четыре тысячи наших кресел находятся в эксплуатации в Сирии, Ираке, Индии, да и американцы много кресел купили, когда рушили наши самолеты. Они приезжали и закупали эти кресла за гроши. После демонстрационных испытаний любой американский инженер может сделать аналогичное кресло под свою электронику и пиротехнику.
- Но тем не менее вы держите лидерство?
- Пока я не останавливаюсь, иду вперед. У меня уникальные аэродинамические трубы, пиротехнические стенды и уникальные кадры. Они должны работать. А если мне заказывает правительство одно кресло в год, а раньше тысячу, то как можно так жить?!
- А в космосе что происходит?
- Продолжаем работать с НАСА. Мы делаем очередное улучшение скафандра для работы в открытом космосе.
- Идут разговоры, что вы не можете "поделить" скафандры - они везут на орбиту свои, а вы отправляете свои.
- Мы договорились таким образом: на Международной космической станции должно быть два типа скафандров - российские и американские, две системы шлюзования, которые позволяют выходить в открытый космос и астронавтам, и космонавтам. Но пока наш скафандр имеет ряд преимуществ, однако у него есть и недостатки.
- Начнем с достоинств?
- Наш скафандр - единственный в мире - орбитального базирования. Что это значит? Мы вывозим на станцию скафандр, и он находится там в течение двух - четырех лет. Каждый прилетающий космонавт или астронавт может подогнать его под свой рост, заменить сменные элементы, при необходимости поменять насос или агрегат, привести скафандр в рабочее состояние и через полчаса выйти в открытый космос. Чтобы американцам выйти из станции, еще на Земле должны подготовить скафандр, зарядить его и отправить вместе с астронавтом на орбиту. Он может сделать три-четыре выхода, а затем вернуть скафандр на Землю. Другой человек воспользоваться этим скафандром не может. Его наземная бригада должна перестроить, приспособить для другого человека. То есть это "скафандр наземного базирования". Наш скафандр оперативный, он и легче, и лучше резервирован.
- А отрицательные качества?
- Американцы считают, что есть опасность отрыва астронавта от станции в процессе работы. Да, человек закрепляется при помощи фала, страхуется, но тем не менее опасность "отрыва" остается. И такие критические ситуации возникали как у них, так и у нас. И американцы снабдили скафандр двигательной установкой. Это "самоспасатель". То есть если астронавт отрывается, то включается программный автомат, скафандр стабилизируется, идет поиск станции, а затем двигатель включается. В наш скафандр закомпоновать свою установку они не смогли. А потом предложили нам самим ее сделать для своего скафандра. "Платите деньги, мы сделаем", - согласились мы. У нас ведь был опыт создания таких установок. В общем, мы выполнили и этот заказ, в конце 2001 года отправим такую установку на орбиту, ну а дальше посмотрим, как сложится ее судьба уже в реальном полете. Так что наши скафандры находятся как в нашем Центре подготовки космонавтов, так и в Хьюстоне. Там в гидробассейне американцы тренируются в наших "внеземных одеждах". На орбитальной станции экипаж может воспользоваться любым скафандром.
ТОЛЬКО ФАКТЫ. В рамках национальной программы исследования Луны на "Звезде" были созданы первые скафандры полужесткого типа, которые позже были адаптированы для работы в составе долговременных орбитальных станций "Салют" и "Мир".
В 1990 году на орбитальной станции "Мир" космонавтами А. Серебровым и А. Викторенко была успешно испытана установка 21КС для перемещения и маневрирования в открытом космосе.
- Как вы относитесь к МКС? Многие конструкторы и ученые жалеют, что не стало "Мира", а потому работу на МКС считают "второстепенной", мол, американцы там хозяева?
- Это сложный политический вопрос. Но я прагматик, а потому считаю, что в конце концов было принято правильное решение работать вместе с американцами. Впрочем, у нас не оставалось иного выбора, так как любой путь вел в тупик. В общем, сохранить "Мир" было возможно, но, к сожалению, большой научной программы для станции не было. Свой опыт длительных экспедиций мы продали за 400 миллионов долларов, это очень дешево. Мы передали кучу информации американцам, фактически даром мы учили их длительным полетам. Но иного не дано: страна оказалась в тяжелой ситуации, а следовательно, и наша космонавтика.
- Значит, иного выхода не было?
- Я считаю, что американцы наши стратегические партнеры. А следовательно, выстраивать нужно отношения с ними так, чтобы не допускать конфронтации. Думаю, в XXI веке мы будем работать с вместе и в космосе, и на Земле.
Полностью беседа с академиком Г.И. Севериным будет опубликована в журнале "Наука и жизнь", № 10 за 2001 год.