«Комсомольская правда» 17.05.1967 г, с.4

Журналист: Юрий Алексеевич, во многих письмах находим мы одну и ту же горячую просьбу: хочу стать космонавтом! Зачислите меня в отряд! Вот, например, группа московских студентов Евгений Юдин, Анатолий Черников, Григорий Потапов, Алексей Митрофанов, Вячеслав Титов пишут в ЦК ВЛКСМ:

«В ответ трагическую гибель летчика- космонавта Комарова готовы в любую минуту выполнить задание нашей партии и Советского правительства. И если понадобится, просим иметь нас в виду».

«...Хочу встать вместо трагически погибшего летчика-космонавта СССР, дважды Героя Советского Союза Владимира Михайловича Комарова и продолжить дело, за которое он не пощадил самого дорогого — своей жизни. Я преклоняюсь перед его мужеством, и в этом полете хотел бы быть вместе с ним. несмотря на то, что он так трагически закончился», — пишет москвич шофер Дмитрий Аносов.

Под этими строками из письма можно поставить сотни и тысячи подписей юношей и девушек из Ленинграда, Калуги, Горького. Владивостока...

Ю. Гагарин: А мы в отряде получили такое письмо от Валентины Мараховец из Донецкой области:

«Дорогие космонавты! Мое имя Валя. Мне 14 лет. Я хожу в седьмой класс. Учусь хорошо. 30 марта этого года меня приняли в члены ВЛКСМ. Я уже давно хочу стать космонавтом. Понимаете, вот если бы я сейчас была космонавтом, я обязательно бы полетела в космос, обязательно!

Напишите, как нужно тренироваться, чтобы стать космонавтом, ведь я же все равно обязательно стану космонавтом!

Комсомолка Валя».

Журналист: Здесь много наивного...

Ю. Гагарин: Согласен. Но еще больше здесь искренности и веры в продолжение подвига Володи, веры, что его труд, его жизнь отданы во имя счастья людей, во имя коммунизма на земле.

Журналист: Чувство, о котором вы говорите, всегда было присуще подлинному советскому характеру. Я здесь специально пролистал подшивки нашей «Комсомолки» разных лет.. В 1934 году погиб экипаж нашего стратостата. поднявшегося на высоту 22 тысяч метров: П. Федосеенко, А. Васенко, И. Усыскин, и сотни тысяч юношей и девушек записались той зимой в Осоавиахим. В декабре 1938 года трагически погиб Валерий Чкалов, и в летные училища пошли тысячи ребят — будущих командиров эскадрилий Великой Отечественной войны. Погиб В. Комаров, и как эстафета мужественного оптимизма звучит сегодня письмо:

«Владимир Михайлович погиб, но, я уверен, на его место придут сотни, тысячи молодых людей, чтобы продолжать завоевание космоса". В числе этих буду и я. Колесник Владимир Сергеевич, член ВЛКСМ с 1963 года».

Ю. Гагарин: Да, это эстафета духа нашей молодежи. Иначе и быть не может. Такими воспитывали и воспитывают наших юношей и девушек партия, комсомол. Но мне хотелось бы ответить Владимиру Колеснику и многим его единомышленникам. Ответить не общими словами: «Дерзайте! Учитесь на отлично!» Разговор у нас серьезный, начистоту.

Осоавиахим тридцатых годов, популярности которого, может, к сожалению, позавидовать наш нынешний ДОСААФ, был замечательной, подлинно массовой школой прежде всего военных знаний и сыграл именно благодаря своей массовости важную роль в подготовке советской молодежи к битвам Великой Отечественной войны. Бурно развивающейся авиации предвоенных лет требовались сотни, тысячи обученных пилотов. Профессию космонавта на нынешнем этапе освоения космоса никак нельзя назвать массовой: за шесть лет в нашей стране в космосе побывали 11 человек. Я никак не хочу подчеркивать исключительность моей профессия. Это исключительность временная. Во времена Уточкина профессия летчика тоже была исключительной, редкой профессией; а теперь ее такой уже не назовешь. То же самое будет и с космонавтикой. По мере ее развития число людей, которые будут принимать непосредственное участие в космических полетах, будет резко возрастать. Думаю, уже на нашем с вами веку станут известны имена сотен космонавтов. И все-таки до момента освоения Луны, строительства на Луне и ближайших планетах, которое невозможно без регулярной транспланетной связи, эта профессия массовой не станет.

И еще мне бы хотелось уточнить самое понятие «космонавт»...

Журналист: Это, мне думается, не профессиональное понятие...

Ю. Гагарин: Полярник - это профессия?

Журналист: Пожалуй, нет. Скорее это слово просто определяет условия труда людей разных профессий...

Ю. Гагарин: Так и в космонавтике. Существо понятия «космонавт» то же, что и понятия «полярник». Вот летчик-космонавт - это профессия, которой надо учиться, которая предъявляет определенные требования к здоровью и физическим данным человека. Немыслимо освоение космоса без летчиков-космонавтов. Это - главная космическая профессия. Но обратимся опять к авиации. Вначале летали только летчики, летчиком называли всякого летавшего над землей. Появились многоместные самолеты - и родились штурманы, радисты, бортинженеры. Наконец, появились пассажиры. То же будет и в космонавтике. Уже первый советский многоместный космический корабль «Восход», пилотируемый летчиком- космонавтом Владимиром Комаровым, имел в составе своего экипажа космонавта-ученого и космонавта-врача, будут со временем космонавты-инженеры, космонавты-физики, космонавты-строители, сварщики, астрономы...

Журналист: А журналисты?

Ю. Гагарин: Журналисты - обязательно. Без журналистов никак нельзя. Хотя я с ужасом думаю о том времени, когда даже в космосе нельзя будет спрягаться от журналистов (смеется). Космос - лишь место приложения труда и таланта людей самых разных земных специальностей. Будет среди них, наверное, опаснейшая из опасных - испытатель космических кораблей...

Журналист: Юрий Алексеевич, в письме одной школьницы есть такие слова: «Многие мои товарищи и одноклассники говорят, что после гибели В. Комарова никто из космонавтов не полетит в космос»... Многие говорят о задержке космических исследований в связи с гибелью корабля «Союз»...

Ю. Гагарин: Полеты в космос остановить нельзя. Это не занятие одного какого-то человека или даже группы людей. Это исторический процесс, к которому закономерно подошло человечество в своем развитии. И космонавты полетят. И новые космонавты, и те, которые уже летали. И я, и мои товарищи отдаем себе отчет, что гибель Володи - трагическая случайность. Что же касается разговоров о задержках, то здесь не надо быть, пророком, чтобы понять: полет нового корабля типа «Союз» будет возможен лишь при полном выяснении причин гибели первого корабля, их устранении и последующих испытаниях. Разумеется, для этого нужно время.

Журналист: Часто приходится слышать: рано или поздно это должно было случиться. Такой смиренный фатализм мне не по душе, но если говорить откровенно, то предполагать, что столь грандиозное, сложнейшее и опаснейшее предприятие, как полеты в космос обойдется без жертв, согласитесь, тоже было бы наивно...

Ю. Гагарин: Вы правы. Ничего не дается людям даром. Ни одна победа над природой не была бескровной. Мы начали узнавать околоземной мир. А разве земные наши открытия не оплачены жизнями замечательнейших людей, героев разных стран, отважных сынов человечества? Норвежец Амундсен и англичанин Скотт, американец Де-Лонг и француз Лаперуз, наш ледовый герой Георгий Седов и неутомимый путешественник Алексей Федченко - как длинен этот драматический список открывателей нашей планеты. Люди погибли, но новые корабли уходили со стапелей, новые самолеты выруливали на взлетную полосу, новые отряды уходили в леса и пустыни. Но разве это судьба только путешественников? Разве не отдавали во имя знаний своих жизней физики? Разве не жертвовали собой ради других врачи? А летчики-испытатели?

Журналист: Помню, однажды Герман Титов сказал мне, что когда он увидел, как тщательно готовят ракету к старту, то подумал: если бы так готовили каждый самолет, профессия летчика была бы, наверное, самой безопасной.

Ю. Гагарин: Надежность ракеты-носителя и космического корабля, конечно, несравненно выше любого другого транспортного средства. Но ведь и конструкция их несравненно сложнее. Понятия разгерметизации кабины, например, у шоферов вообще не существует, а для летчиков это уже крупная неприятность, для летчиков-космонавтов она может привести к мгновенной гибели. И как бы ни возрастала надежность, само усложнение - вполне закономерное - конструкции, вытекающее из усложнения задач, стоящих перед космическим экипажем, чревато возможными отказами и неисправностями. Одни неисправности могут быть устранены активными действиями самого космонавта; другие, даже не устраненные, могут лишь помешать выполнению того или иного пункта программы его работ; третьи, самые опасные, могут угрожать его жизни. Именно такие неполадки: ненормальности в работе парашютной системы - послужили причиной гибели капитана «Союза».

Журналист: Юрий Алексеевич, должно быть, отчасти и по нашей журналистской вине скупая информация о полете Владимира Михайловича послужила причиной различных слухов, отражение которых мы находим и в письмах. Нас спрашивают, правда ли, что В М. Комаров терял сознание во время орбитального полета, что отказывала радиосвязь, что он замерз, что во время спуска на борту «Союза» возник пожар и т. п. Очень досадно слышать все эти небылицы Находясь на пункте связи космодрома, я часто слышал доклады Владимира Михайловича с орбиты, вплоть до последнего его доклада, когда он сообщил» что тормозная двигательная установка отработала, назвал точное время ее работы, сказал что произошло отделение приборного отсека, что все этапы торможения прошли нормально и чувствует он себя хорошо.

Ю. Гагарин: Комаров замечательно работал все время своего испытательного полета. Ни разу он не докладывал ни о каких неполадках в системах жизнеобеспечения космического корабля. Это было видно и по телеметрическим показаниям аппаратуры. Все время полета радиосвязь была устойчивой, слышимость прекрасной.

Помните, какой спокойный, вроде бы даже вас успокаивающий голос был у Володи. Он работал, ел, спал (в это время он, естественно, не говорил с Землей) по программе.

После доклада, о котором вы говорите, связь с кораблем действительно прервалась. Корабль вошел в плотные слои атмосферы, и его наружные антенны сгорели. Так и должно было произойти. Так было и во время моего полета на «Востоке», так было во время приземления всех других советских космических кораблей. Но в то время «Союз» был уже в зонах видимости наземных радиолокационных станций, которые словно передавали его с рук на руки, вернее, с луча на луч. Доложенные ими параметры спуска еще раз подтвердили, что этап активного торможения с помощью тормозной двигательной установки и последующее пассивное торможение в плотных слоях атмосферы проходят абсолютно нормально, не вызывают и тени тревоги, полностью совпадают с расчетом. Отклонение от заданной точки приземления могло изменяться лишь в пределах буквально нескольких километров уже ввиду чисто местных условий: непредвиденных изменений в направлении и скорости ветра на разных высотах.

На финише все было отлично до того момента, когда должна была сработать парашютная система.

Журналист: В других письмах, не менее горьких, есть иные домыслы, теперь уже о том, что Комаров, быть может, спасся. Трудно осуждать людей за такие предположения. Ведь ими руководит искреннее страстное желание предполагать лучшее...

Ю. Гагарин. Как бы хотелось и всем нам поверить, что Володя Комаров жив... Увидеть его улыбку... Но надо смотреть правде в глаза.

Журналист: Юрий Алексеевич, и последний вопрос: о чем вы думали, о чем говорили с вашими друзьями в эти дни после похорон Владимира Михайловича?

Ю. Гагарин: Разве все расскажешь? О многом. Думали о том, что ваши, может быть, чересчур бодрые репортажи о нашей работе способствовали тому, что космические полеты воспринимались некоторыми как заведомо счастливый и легкий путь к славе. И все, в том числе и мы сами, умом понимали, что случиться может всякое, а сердцем не верили. И никак не думали, что беда так близка. Комаров сделал важное дело: испытал новый корабль, но и другое очень важное дело сделал он: заставил всех нас быть еще собраннее, еще придирчивее к технике, еще внимательнее ко всем этапам проверок и испытаний, еще бдительнее при встрече с неизвестным. Он показал нам, как крута дорога в космос. Его полет и его гибель учат нас мужеству. Он жил и умер как коммунист. Мы горды тем, что он был нашим другом, каждый из нас пронесет память о нем через всю свою жизнь.

Мы думали о времени новых стартов. О новых полетах на новых кораблях. Мы научим летать «Союз». В этом вижу я наш долг, долг друзей, перед памятью Володи. Это отличный, умный корабль. Он будет летать. Мы сядем в кабины новых кораблей и выйдем на новые орбиты. Весь жар сердец, весь холод ума отдадим мы делу. Володя погиб во имя жизни. И завещал нам любить ее еще крепче. Мы будем жить и работать. Мы сделаем все, что прикажут нам Родина, партия, советский наш народ. Нет ничего, что бы не отдали мы для чести его и славы.

...Вот о чем говорили в эти дни космонавты...