ОТ АВТОРА

Уже совсем близко подошло то время, когда межпланетные полеты из «дерзкой» мечты превратятся в действительность. Наука и техника семимильными шагами приближаются к осуществлению этой грандиозной задачи. Теперь уже нельзя сомневаться, что на глазах ныне растущего поколения первый космический корабль оторвется от Земли.

И, как это всегда бывает, за первым последуют другие, во все возрастающем количестве. И то, что сейчас кажется таким опасным, героическим, превратится в повседневную «текущую» работу науки.

Вспомним полюс. Было время, когда достижение этой географической точки казалось далекой мечтой. Несколько веков люди стремились к ней. С огромным трудом, ценой жизни многих отважных исследователей полюс был открыт. Началось его «освоение». Папанинская экспедиция в течение года была в центре внимания всего мира. А сейчас работники Арктического института отправляются на полюс, как в обычную, ничем не примечательную командировку.

То же самое произойдет и с межпланетными полетами.

Посещение других планет кажется сейчас таким сказочным потому, что оно еще не осуществлено. Но пройдет сравнительно немного времени — и человек, побывавший, скажем, на спутнике Юпитера, не привлечет особого внимания.

Мысль стремится вперед. Если бы это было не так, остановился бы прогресс.

Как только достигнута очередная цель, человек устремляется дальше, к следующей цели, и то, что недавно казалось заманчивым и необычайным, превращается в обыденное.

И это очень хорошо!

Запуск советских искусственных спутников Земли показал, что космические полеты — дело ближайшего будущего. Поэтому так велик сейчас интерес ко всему, что связано со звездоплаванием, будь то научный трактат или фантастический роман.

Автор далек от мысли, что его повесть даст действительную картину близких уже космических путешествий. Такую картину никто дать не может.

Жизнь всегда отлична от вымысла.

День двадцатого июня 19.. года выдался на редкость хорошим. Небо было безоблачно, и легкий ветерок шевелил разноцветные флаги на чугунной ограде ракетодрома. Поле, тщательно политое ночью уборочными машинами, влажно блестело безукоризненной чистотой. Здание «межпланетного вокзала», также украшенное флагами и убранное внутри и снаружи зеленью, имело праздничный вид, соответствующий торжественному дню.

С раннего утра улицы начали наполняться бесчисленными автомашинами. Еще больше их останавливалось за чертой города, плотным кольцом окружая ракетодром. Автобусы, один за другим, непрерывно подвозили все новые и новые толпы москвичей, желавших присутствовать при старте «СССР-КС 3».

Сегодня, в шестой раз, советский звездолет должен был улететь с Земли на очередную разведку космоса. Его целью была Венера — «Сестра Земли» — ближайшая наша соседка, куда еще ни разу не ступала нога человека. Рейс звездолета «СССР-КС 2», который проник под облачный покров Венеры, только слегка приоткрыл завесу ее тайн. Предстояло опуститься на поверхность планеты и узнать, наконец, что таится под красивой внешностью утренней звезды.

Но задача «СССР-КС 3» этим не ограничивалась. Звездолет, под управлением Белопольского, самого знаменитого, после Камова, звездоплавателя Земли, намеревался опуститься на поверхность одного из астероидов — «Арсены», названный так в честь астрофизика Пайчадзе, первым заметившего эту маленькую планету.

Грандиозная экспедиция советской Академии наук вызывала огромный интерес не только среди ученых, но и у широкой публики.

К десяти часам, насколько хватал глаз, все окрестности были заполнены гудящей толпой. По шоссе, ведущему из Москвы, было трудно проехать из-за плотных масс любопытных, желавших увидеть участников полета. По нему оставалась узкая дорожка, едва достаточная для легковой машины. Автомобили замедляли ход и буквально «продирались» через эту живую стену. Звездоплавателей встречали громом приветствий. Их легко узнавали по портретам или специального покроя кожаному комбинезону.

К одиннадцати часам поток машин стал реже, но никто не уходил с шоссе. Ждали Камова. Все члены экипажа «СССР-КС 3» уже проехали, а он все не появлялся. Москвичи хотели видеть знаменитого конструктора, первого на Земле звездоплавателя, ставшего при жизни легендарным героем.

В вестибюле «вокзала» собрались все приглашенные на старт. Члены правительства, сотрудники Космического института, ученые, родные и друзья окружали тех, кто сегодня покидал Землю и отправлялся в далекий, полный неведомых опасностей путь.

Белопольский и его заместитель — Борис Николаевич Мельников — стояли у стеклянной двери, ведущей на поле. Возле них были: Ольга Мельникова, Серафима Петровна Камова и сестра Белопольского, совершенно седая старушка — его единственная родственница. Тут же, на одном из диванов, сидел Арсен Георгиевич Пайчадзе, с женой и дочерью.

Мельников и Ольга внешне были спокойны. Только бледность и синева под глазами свидетельствовали о бессонной ночи и тяжелом прощании, которое они, не любящие проявлять свои чувства на людях, пережили дома.

Белопольский и Пайчадзе были такими же, как всегда. Нина Арчиловна даже смеялась чему-то. Проводы в космический рейс были для нее привычными. Сегодня она провожала мужа в пятый раз.

Члены экспедиции, подражая своим руководителям, старались быть такими же спокойными, но не всем это удавалось.

— Пора бы! — тихо сказал Мельников, обращаясь к Белопольскому. — Многим тяжело это ожидание.

Стрелки часов на стене вестибюля показывали четверть двенадцатого.

— Когда же он, наконец, приедет? — спросил Константин Евгеньевич.

— На шоссе творится что-то невероятное, — заметил кто-то из стоявших поблизости. — Машину Сергея Александровича могли задержать.

Как раз в эту минуту отдаленный гул, все время слышный в открытые окна, резко усилился, перейдя в оглушительный шум, быстро приближавшийся к вокзалу. Очевидно тот, кого ждали, был уже недалеко.

В вестибюле произошло поспешное движение. Все расступились, освобождая широкий проход от двери к месту, где стоял Белопольский. Корреспонденты, подняв свои аппараты над головой, пробирались поближе ко входу.

Директор института космических исследований, Герой Социалистического Труда — Сергей Александрович Камов — показался на пороге двери в сопровождении президента Академии наук СССР.

На мгновение остановившись и жестом руки ответив на дружные аплодисменты собравшихся, он быстрыми шагами пересек вестибюль и подошел к Белопольскому.

— Долгие проводы — лишние слезы! — громко, чтобы все слышали, сказал Камов. — На корабль, Константин Евгеньевич!

— Мы только вас и ждали, — как всегда, сухо ответил Белопольский.

Пайчадзе первый, поцеловав жену и дочь, подошел к нему. Нина Арчиловна, ведя дочь за руку, направилась к лестнице, ведущей на крышу вокзала.

Примеру семьи прославленного звездоплавателя последовали и все остальные. Вестибюль опустел. В нем остались только участники полета и члены правительственной комиссии.

— Прощальные речи не приняты на наших стартах — сказал Камов. — Скажу коротко: счастливый путь!

Он трижды поцеловался с Белопольским и пожал руки всем остальным, не исключая Пайчадзе. (Старые друзья простились утром, еще в городе.)

Ольга не ушла наверх. Она стояла возле Мельникова, крепко сжимая его руку. Внешнее спокойствие не покидало ее даже теперь, в минуту последнего прощания. Характер Камова, умевшего владеть собой при любых обстоятельствах, сказывался в его дочери.

— Оля! — позвал Камов.

Она молча поцеловала мужа и подошла к отцу.

Всем существом Мельников рвался к ней. Ему хотелось еще раз прижать ее к себе, но он знал, что этого нельзя делать. На него смотрели его товарищи по полету. Он не имел права показывать им пример малодушия.

— Поехали! — весело сказал Пайчадзе. — Кто со мной в первой машине?

Взяв под руку биолога Коржевского, который казался взволнованнее всех остальных, он вышел на поле, где, в ожидании, стояли две автомашины. До центра ракетодрома было несколько километров.

— Вы поедете с нами на площадку? — спросил Белопольский у Камова.

— Нет, — Сергей Александрович показал глазами на Ольгу. — Мы посмотрим на ваш отлет с крыши.

Он еще раз пожал руку Белопольскому и, кивнув головой Мельникову, ушел наверх. За ним ушли все, кто еще оставался в вестибюле.

Участники экспедиции один за другим выходили на поле. Мельников сел в машину последним.

Только когда она тронулась и помчалась по гладкой бетонированной поверхности ракетодрома, его нервы пришли в порядок. Уже давно ставшее привычным, спокойствие снова вернулось к нему. Ольга и все, что было с ней связано, осталось позади. Впереди был знакомый старт, полет, просторы Вселенной, близкий его сердцу космический рейс.

Он посмотрел на своих спутников.

Те, кто улетали с Земли не в первый раз — начальник научной части экспедиции академик Баландин, пожилой, полный, с розовым лицом и длинными поседевшими волосами, и инженер радиотехник Топорков, худощавый человек с резкими крупными чертами немного цыганского лица, казались спокойными. Остальные вызывали в Мельникове сочувствие, — так сильно они волновались. Но он хорошо знал, что ничем, кроме личного примера, не может помочь им.

Геолог Василий Романов, механик атомных двигателей Александр Князев и кинооператор Геннадий Второв старались держаться поближе к Мельникову, инстинктивно ища поддержки в его спокойствии, казавшемся им удивительным и непонятным. Встречая взгляд их глаз, тревожных и лихорадочно блестевших, Мельников ободряюще улыбался.

Они смотрели на него — заместителя начальника экспедиции — как на старшего и опытного товарища; а давно ли он сам, начинающий звездоплаватель, с мучительным волнением ожидал первого в своей жизни старта, ища поддержки своему мужеству у Камова и Пайчадзе! Прошло всего восемь лет, и вот он должен служить примером другим в начале их «космического пути», передавать дальше полученную от старших эстафету опыта.

За восемь лет Мельников сильно изменился. На борт звездолета «СССР-КС 2» он ступил в возрасте двадцати семи лет, но по внешнему виду ему тогда можно было дать двадцать. Теперь это был тридцатипятилетний мужчина, выглядевший старше своих лет.

Исчезли юношеская округлость щек, веселый блеск глаз. По краям губ, сжатых в твердую прямую линию, появились первые признаки будущих глубоких морщин, на висках серебрилась седина. С левой стороны лба виднелся длинный шрам — память о трагическом случае на Луне, когда метеорит пробил бак вездехода и вызвал взрыв. Он и Пайчадзе чудом спаслись тогда. На левой руке не хватало одного пальца — результат падения в лунную трещину, на его счастье оказавшуюся неглубокой. И в тот раз только случайность сохранила ему жизнь. И много других случаев, всегда смертельно опасных, хранила его память. Природа не любит раскрывать свои тайны.

Машина остановилась в центре ракетодрома. Вокзал и окружающие его здания казались отсюда совсем маленькими. Во все стороны расстилалось ровное желтовато-серое поле. Чугунная решетка, окружавшая ракетодром, четко проступала на самом горизонте непрерывной черной линией. Видное отсюда целиком, поле казалось грандиознее, чем от вокзала.

Оно было пустынно. Только один человек медленно ходил по краю стартовой площадки, где, подобно исполинскому киту, лежал «СССР-КС 3». Это был начальник ракетодрома — инженер Ларин. Как всегда, он последним провожал улетающих с Земли звездоплавателей в их долгий и нелегкий путь.

Мельников заметил неведомо откуда взявшуюся тучу и показал на нее Арсену Георгиевичу.

— Она нас не задержит, — пошутил Пайчадзе.

«Если будет дождь, Оля может промокнуть на крыше», — подумал Мельников.

Но эта мысль мелькнула как-то бледно и тотчас же исчезла. Он любил жену, но и она отодвинулась далеко, в покрытую туманной дымкой даль прошлого, осталась в другой жизни, отличной от той, которая ждала его, не имеющей с ней ничего общего. Находясь еще на Земле, он всем своим существом был уже в космическом пространстве.

«СССР-КС 3» лежал в неглубокой бетонной траншее. Корабль имел в длину около ста пятидесяти метров и метров двадцать пять в диаметре наиболее широкой части. По форме это была металлическая сигара с острым носом и массивной кормой, которая казалась хаотическим нагромождением различного размера труб и раструбов. Идеально гладкая поверхность звездолета не имела ни одного шва, и было непонятно, как скреплялись его части. Только посередине, почти от носа и до кормы, виднелись две параллельные узкие щели — пазы крыльев.

— До свидания, Семен Павлович! — сказал Мельников. — Не задерживайтесь здесь! Уезжайте сейчас же!

— Не беспокойтесь! Счастливого пути!

Мельников, снова последним, вошел в камеру.

— Арсен Георгиевич! — сказал Белопольский. — Возьмите на свое попечение тех, кто летит впервые. Борис Николаевич будет со мной на пульте.

— Хорошо, Константин Евгеньевич! Все, кроме Белопольского и Мельникова, прошли внутрь звездолета.

Обе двери выходной камеры были открыты. Закрыть их надо было с пульта управления, чтобы ввести в действие автоматику, не позволявшую дверям одновременно быть открытыми. На чужих планетах, с иным составом атмосферы, чем на Земле, такая предосторожность имела жизненное значение.

— Я пройду на пульт, — сказал Белопольский. — А вы останьтесь здесь и проверьте, как закрываются двери. Правда, Семен Павлович, конечно, уже проверял, но все-таки... Потом присоединяйтесь ко мне. Не задерживайтесь!

— Будет исполнено! — ответил Мельников.

Белопольский ушел.

Через минуту обе двери с мягким звоном закрылись. Мельников внимательно следил за ходом механизма. Убедившись, что все в порядке, он нажал кнопку. Внутренняя дверь открылась, наружная оставалась запертой. Значит, автоматика работает исправно. Он нажал другую кнопку. Теперь закрылась внутренняя, и через несколько секунд автоматически открылась наружная.

Все было как следует.

Мельников закрыл наружную дверь и, когда так же автоматически открылась другая, вошел в круглый, как труба, коридор. Он был освещен лампами, прикрытыми толстыми выпуклыми пластмассовыми пластинами.

В десяти шагах первый люк был закрыт. Значит, Белопольский, готовясь к старту, уже запер все двери и все люки на звездолете.

Мельников подошел к стене, осторожно ступая по мягкой обивке. Открыв дверцу лифта, он забрался в узкую кабину. Она освещалась маленькой лампочкой, дававшей достаточно света, чтобы различать кнопки на щитке. Мельников нажал одну из кнопок. Кабина двинулась вперед и помчалась по стальной трубе. Через несколько секунд вспыхнула на щитке зеленая лампочка, потом желтая. Кабина остановилась. Он почувствовал, как она вместе с ним повернулась, встав почти вертикально, и стала подниматься. Снова загорелась зеленая, затем желтая лампочка. Кабина приняла горизонтальное положение, прошла небольшое расстояние и остановилась. Он открыл дверцу и вышел.

Автоматический лифт звездолета работал точно, и Мельников оказался там, где хотел, — на командном пункте, расположенном почти в носовой части. Впереди была только обсерватория.

Белопольский сидел перед огромным пультом. На трех экранах, расположенных в его центре, были видны стены стартовой площадки. Два боковых были темными.

Мельников окинул взглядом длинные ряды лампочек. Они горели зеленым светом. Это означало, что все помещения корабля готовы к старту.

Он сел рядом с Белопольским.

Часы, вделанные в пульт, большие часы с секундной стрелкой, бегающей по всему циферблату, показывали без пяти минут двенадцать.

— Проверьте экипаж! — приказал Белопольский.

Сам он быстро нажимал различные кнопки, и разноцветные лампочки, вспыхивая и погасая, давали ему ответы на эти немые вопросы, обращенные к стенкам корабля, двигателям и приборам автоматики.

Мельников включил правый боковой экран, и на нем появился светлый прямоугольник. Потом он увидел внутренность одной из общих кают. В ней находились шесть человек. Они лежали в мягких кожаных «люльках», прикрепленных к стенам резиновыми амортизаторами. Пайчадзе стоял возле своей «люльки» и смотрел в экран.

— Готовы? — спросил Мельников.

— Готовы, — ответил Пайчадзе. Остальные четверо находились в другой, общей каюте, появившейся на экране, как только Мельников нажал нужную кнопку.

— Экипаж готов, — доложил Мельников.

— Поднимайте корабль!

Мельников повернул окрашенную в синий цвет ручку. Тотчас же он почувствовал, что нос звездолета начал приподниматься. Это было заметно по экранам и изменению направления силы тяжести.

Мощные моторы медленно выдвигали две «лапы», которые, упираясь в дно стартовой площадки, немного поднимали переднюю часть корабля для облегчения взлета, тогда как корма оставалась в прежнем положении.

Мельников подумал, — с каким волнением наблюдают за тем, что происходило на площадке, все собравшиеся проводить экспедицию. В бинокли, должно быть, хорошо видно, что нос корабля поднялся, а это означает, что через несколько минут звездолет оторвется от земли и в ужасающем грохоте своих двигателей, ослепляющем пламени дюз, со все увеличивающейся скоростью прочертит огненную траекторию и меньше чем через минуту скроется с глаз в голубой бесконечности.

— Приготовиться!

Во всех помещениях звездолета прозвучал звонок, предупреждающий о старте.

Белопольский уверенно и спокойно переставил стрелки на круглых циферблатах; одну — на цифру «2000», другую — на «20». Потом он повернул красную ручку и включил автопилот.

Оставалось нажать кнопку пуска — и звездолет отправится в путь с ускорением в двадцать метров и через две тысячи секунд, то есть через тридцать три минуты и двадцать секунд, полетит по инерции со скоростью сорок километров в секунду.

— Готов! — отрывисто сказал Белопольский.

— Готов! — ответил Мельников.

Стрелки часов показывали двенадцать и три минуты.

Белопольский нажал красную пусковую кнопку.

Чуть заметная дрожь корпуса корабля, через приборы управления, передалась рукам Мельникова.

Он хорошо знал, что чудовищный грохот сотрясает сейчас воздух на несколько километров вокруг. Огненный вихрь бушует в узком пространстве между кормой звездолета и стенками стартовой площадки, взлетая вверх клубами черного дыма. Плавится бетон, превращаясь в раскаленную добела жидкую массу. Шестнадцать могучих двигателей работают одновременно, преодолевая тяжесть сотен тонн исполинского корабля.

Секунда... вторая... и ощущение повышенной тяжести показало, что звездолет покинул площадку и начал свой ускоряющийся полет.

Все быстрей и быстрей...

Стрелка указателя скорости неуклонно скользила по циферблату: 20, 40, 60, 80, 100, 120...

«СССР-КС 3» поднимался все выше.

Корпус перестал дрожать. Часть двигателей прекратила работу. Оставшиеся включенными работали уже спокойно и равномерно. Для тех, кто был на Земле, грохот постепенно утихал, теряясь в воздушных просторах.

Двенадцать часов восемь минут...

С Земли их уже давно не видно. Звездолет поднялся в самые верхние, разреженные слои атмосферы.

Там, внизу, зрители покидают окрестности ракетодрома. Через три месяца они вновь соберутся здесь, чтобы встретить вернувшийся корабль. Ольга, наверное, еще не ушла с крыши вокзала и все еще смотрит вверх, туда, где исчез построенный ее отцом корабль, унесший мужа навстречу неведомой судьбе...

Увидит ли он ее? Вернется ли обратно?..

На экранах голубое небо постепенно темнело, становилось синим, потом фиолетовым. Появились отдельные звезды. Внизу правого экрана виднелся кусочек Земли — туманная масса с ясно видимой кривизной поверхности.

Все больше и больше сверкающих точек звезд. Фиолетовый цвет переходил в черный.

Распахнулись перед «СССР-КС 3» необъятные просторы Вселенной. Где-то там, среди бесчисленных ярких точек, находится Венера — «сестра Земли» — конечная цель далекого пути.

Все быстрее врезается в пустоту стальной корпус. Огненная полоса стремительно отлетает назад. Чуткие невидимые лучи радиопрожекторов несутся вперед, опережая корабль, охраняя безопасность его экипажа.

На ленте локационного прибора перо вычерчивает ровную линию.

Путь свободен!

— В конце восемнадцатого века астрономы Боде и Тициус сделали интересное открытие. Чисто эмпирическим путем они нашли числовой ряд, довольно точно выражающий действительные расстояния первых семи планет — Меркурия, Венеры, Земли, Марса, Юпитера, Сатурна и Урана — от Солнца, в радиусах земной орбиты или в так называемых астрономических единицах. Нептун и Плутон в то время были еще не известны. Взяв числа «0; 0,3; 0,6» и так далее, каждый раз увеличивая предыдущее в два раза, а затем прибавив к каждому из них по «0,4», они получили следующий ряд чисел.

Астроном, Леонид Николаевич Орлов, повернулся к доске и написал на ней крупным отчетливым почерком:

«0,4; 0,7; 1,0; 1,6; 2,8; 5,2; 10,0; 19,6».

Левой рукой он крепко держался за укрепленную в стене ременную петлю, но при каждом нажиме мела на доску его тело отклонялось в сторону и приходилось подтягиваться обратно. Писать в условиях невесомости было трудно, но за прошедшие десять дней Орлов приобрел некоторый опыт. По поручению Пайчадзе, он уже три раза читал членам экспедиции небольшие лекции. Сегодняшней темой была «Арсена», к которой приближался «СССР-КС 3».

— В этом ряду, — продолжал астроном, — обращает на себя внимание одно странное обстоятельство. Если первые четыре цифры соответствуют расстояниям Меркурия, Венеры, Земли и Марса, то Юпитер почему-то попадает не на пятое место, а на шестое, Сатурн — на седьмое, а Уран — на восьмое. Закономерность, которая не может быть случайной, нарушается. Пятая цифра ряда — 2,8 — выпадает. Планеты, находящейся на таком расстоянии, не существует. Получается как бы разрыв между Марсом и Юпитером. Как я уже говорил вам, в этом месте солнечной системы расположен пояс астероидов, крохотных планеток, размером от 770 километров в диаметре; астероид Церера — до одного километра. В настоящее время нам известно несколько тысяч астероидов. Большинство из них имеет резко выраженную неправильную форму. Естественно, возникло предположение, что в далеком прошлом между Марсом и Юпитером существовала еще одна планета, по неизвестной причине распавшаяся на части, и что астероиды — обломки этой планеты. Окончательное доказательство наука, может быть, получит после того, как мы с вами побываем на Арсене и обследуем ее. Мне остается рассказать вам о том, что представляет собой Арсена. Ее диаметр в наиболее широкой части равен сорока восьми километрам, и, по-видимому, этот астероид состоит из железа и гранита. По размерам Арсена равна астероиду Ганимед, открытому астрономом Бааде в 1924 году. Масса Арсены меньше массы Земли почти в тридцать два миллиона раз, и, следовательно, сила тяжести на ней составляет всего одну двести восемьдесят восьмую земной тяжести. Человек, весящий на Земле семьдесят килограммов, на Арсене будет весить приблизительно двести сорок пять граммов. При таком малом весе достаточно сделать легкое усилие, чтобы подняться на значительную высоту. Ходить по Арсене будет очень трудно.

— Нам помогут магнитные подошвы, — вставил инженер Зайцев.

— Но даже с ними придется быть осторожными. Мускульная сила человека чрезмерно велика для таких условий.

— Научимся быстро, — сказал Князев.

С оптимизмом юности он все считал очень простым и легко выполнимым.

В красном уголке звездолета собрались почти все участники экспедиции. Шарообразное помещение было лишено мебели. Кроме телевизионного экрана, непременной принадлежности всех кают на корабле, в нем ничего не было. Мягкие стены были обиты кожей голубого цвета.

Для проведения лекции в красный уголок принесли небольшую черную доску. Она «висела» на стене, ничем к ней не прикрепленная. Лектор и его слушатели находились возле этой доски, в разнообразных позах, прямо на воздухе. Звездоплаватели успели уже привыкнуть к отсутствию веса и чувствовали себя вполне уверенно, но некоторые все же держались за ременные петли.

Странно выглядела эта группа людей, непринужденно расположившаяся без всякой опоры в центре пустого шара. Электрический свет освещал их одновременно со всех сторон. Лица и фигуры казались плоскими; отсутствие на них теней уничтожало рельеф лица и одежды.

Космический корабль казался неподвижным. Ничто не указывало на умопомрачительную быстроту, с которой мчался «СССР-КС 3» в безвоздушном пространстве.

— Когда мы прибудем на Арсену? — спросил Андреев.

— Через пятьдесят часов. По земному календарю, второго июля, между одиннадцатью и двенадцатью часами.

— И пробудем на ней?..

— Приблизительно часов двадцать. Этого времени должно хватить на выполнение намеченного плана работ. Но может случиться, что мы найдем что-нибудь интересное. Тогда, возможно, задержимся.

— А Венера? — спросил Князев. — Не убежит от нас?

Орлов улыбнулся приятной, словно освещающей все лицо, улыбкой.

— Скорость Венеры по орбите, — сказал он, — на пять километров меньше, чем скорость «СССР-КС 3». Это во-первых. А во-вторых, траектория нашего полета зависит от нас самих. Ее можно изменить и встретиться с планетой в какой-нибудь другой, более выгодной точке. Мы будем на Венере десятого июля, при любых обстоятельствах.

Раздался негромкий звонок. Засветился экран, и на нем появилось лицо Игоря Топоркова — радиотехника корабля.

— Константин Васильевич здесь? — спросил он.

Зайцев подтянулся с помощью ремня ближе к экрану.

— Зайдите на радиостанцию, — сказал Топорков. — Вас вызывает Земля.

Зайцев слегка оттолкнулся от стены и подплыл в воздухе к двери. Нажав кнопку, он сдвинул в сторону круглую крышку люка и «вышел» в коридор. Чуть касаясь руками стен, он быстро плыл, как фантастическая воздушная рыба, к носу звездолета.

Радиостанция помещалась рядом с рубкой. Это была небольшая каюта, такая же круглая, как и все помещения корабля, но обитая не кожей, а бархатом. Приемник и передатчик занимали больше половины ее объема.

Собственно, радиостанция была невелика, она работала на полупроводниках, но много места занимали мощные усилители, для передачи и приема радиограмм на расстояние миллионов километров. Связь с Землей осуществлялась на сверхультракоротких волнах, которые по пути от корабля к Земле и наоборот проходили через промежуточно-усилительные станции, находящиеся на искусственных спутниках Земли. Такие станции были необходимы, так как слой Хевисайда настолько ослаблял сигналы, что без усиления они никогда не дошли бы по назначению, несмотря на жестко направленные антенны.

Космическая радиосвязь впервые была применена во время полета на Луну экспедиции Белопольского — Пайчадзе и теперь проходила окончательные испытания. Все станции — земная, корабельная и находящиеся на спутниках — были сконструированы при непосредственном участии Топоркова, и он сам проводил испытания в обоих рейсах. Члены экспедиции ежедневно имели возможность поговорить со своими близкими.

До сих пор связь не прерывалась и, по расчетам Топоркова, не должна была прерваться до самой Венеры. Будет ли она действовать с поверхности планеты, через ее атмосферу, сказать, конечно, было нельзя. Венера находилась ближе к Солнцу, чем Земля, и интенсивность солнечных радиации в верхних слоях ее атмосферы должна быть во много раз более сильной. Смогут ли радиоволны пробить безусловно существующий на Венере ионизированный слой, как они это смогли сделать с земным, покажет будущее.

Когда Зайцев, убедившись предварительно, что над дверью горит зеленая лампочка, «вошел» в каюту, у аппарата находились Топорков и Мельников. Борис Николаевич только что поговорил с Ольгой.

Топорков протянул Зайцеву микрофон.

— Ваши жена и сын ждут вас.

— Константин Зайцев у телефона, — сказал инженер, рассмешив этой фразой обоих своих товарищей, и спокойно положил микрофон в специальное гнездо.

Ответ мог прийти только через семь минут. За десять суток звездолет пролетел свыше тридцати пяти миллионов километров, и сейчас его отделяло от Земли расстояние в шестьдесят миллионов. Земля не стояла на месте, а удалялась в противоположную сторону. «СССР-КС 3», используя притяжение Солнца, летел к Венере по направлению, обратному движению Земли по орбите, навстречу ее «сестре».

— Звук очень ослабел, — озабоченно сказал Топорков.

Зайцев и Мельников посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Каждый день они слышали эту стереотипную фразу.

Игорь Дмитриевич болезненно переживал ослабление звука, неизбежное с увеличением расстояния, и ему всегда казалось, что станция работает хуже, чем было на самом деле. Он часами возился с ней и всегда был недоволен ее работой.

— Придется поставить дополнительные генераторы.

— Пока в этом нет нужды, — возразил Мельников. — Радиосвязь работает бесперебойно и достаточно хорошо. Подождем.

Он знал, что если дать Топоркову волю, то задолго до прилета на Венеру станция останется без всяких резервов мощности, а их следовало сохранить.

— Хотя бы один!

— Нет! — Мельников постарался придать своему голосу как можно больше строгости. — Я запрещаю вам это делать. Что вы выдумываете, Игорь Дмитриевич? — добавил он более мягко. — Я только что говорил с Землей и прекрасно все слышал.

Семь минут, наконец, прошли, и Зайцев, надев наушники, выслушал все, что хотели ему сказать жена и сын. Проговорив ответ, он вместе с Мельниковым вышел из каюты. Время было ограничено, и членам экспедиции разрешалось обмениваться со своими родными только одной фразой. Место у микрофона уже занял профессор Баландин.

Радиосвязь доставляла звездоплавателям много радости. Сознание оторванности от Земли меньше угнетало людей, имевших возможность услышать голос близкого человека. Все, что происходило на Земле и на звездолете, сразу становилось известным. Краткий перечень событий в СССР и других странах передавался с Земли автоматической передачей, не задерживающей разговора. «Космическая газета» ежедневно вывешивалась Топорковым в красном уголке.

— Борис Николаевич! — сказал Зайцев, когда за ними закрылась дверь станции. — Разрешите мне и Князеву выйти из корабля и осмотреть дюзы.

— Зачем это?

— На всякий случай. Ведь предстоит торможение при подходе к Арсене.

— И вы еще смеетесь над Игорем Дмитриевичем! — улыбнулся Мельников. — А сами... Ничего с дюзами не случилось. Осмотр произведете, когда корабль будет стоять на Арсене.

— Слушаюсь! — хмуро ответил Зайцев. В кабине лифта, переносящего его в другой коридор, Мельников думал об этом разговоре. Какие люди! Каждый из них готов работать без отдыха, чтобы все было в порядке и «СССР-КС 3» совершил свой рейс на Венеру и обратно «без сучка и задоринки». С такими помощниками было одно наслаждение работать, но их приходилось все время удерживать от излишней траты сил, не оправдываемой необходимостью.

Выйдя из лифта, Мельников направился к рубке управления. Ярко освещенные коридоры были пустынны и безмолвны. Тишина, царящая на звездолете, никогда не нарушалась. Двенадцать человек не могли заполнить исполинский корпус корабля, и невольно казалось, что в нем никого нет. В первые дни это было неприятно, но постепенно люди привыкли.

Звездолетом управлял автопилот. Войдя в рубку, Мельников внимательно прочитал записи всех приборов. Лента локатора показала, что за несколько минут до его прихода на расстоянии трех тысяч километров пролетел небольшой метеорит, исчезнувший задолго до того, как звездолет достиг этой точки. Направление полета не изменялось.

Привычно нажимая нужные кнопки, Мельников проверил состояние всех частей корабля. Разноцветные лампочки давали успокоительные ответы. Все было в порядке. Он заметил, что в каюте номер восемь открылась дверь — соответствующая ей лампочка загорелась красным светом, и подождал, чтобы она закрылась. Но прошла минута, а красный свет не сменялся зеленым. Тогда он включил экран и соединил его с восьмым номером. Появилась внутренность каюты.

Геолог Василий Романов находился в ней. Услышав звонок вызова, он повернул голову.

— Почему не закрыли дверь? — спросил Мельников.

— Виноват, товарищ начальник!

— Делаю вам замечание. В космическом рейсе рассеянность недопустима.

Геолог метнулся к двери с такой стремительностью, что, вероятно, больно ударился о раму. Мельников улыбнулся и выключил экран.

Хотя «СССР-КС 3» почти не угрожала опасность со стороны метеоритов, на нем свято соблюдался закон космических рейсов — все двери и люки всегда должны быть герметически закрыты.

Из рубки Мельников направился на обсерваторию.

Она занимала всю носовую часть звездолета. В противоположность другим помещениям, не имевшим никаких внешних отверстий, здесь были широкие окна-иллюминаторы. Они закрывались снаружи пластмассовыми щитами. Многочисленные астрономические инструменты, вычислительные машины новейшей конструкции, тут же помещавшаяся фотохимическая лаборатория, — все это оставляло мало свободного места.

Пайчадзе и Второв возились у спектроскопа, Орлов приник глазом к окуляру рефрактора; Белопольского не было.

— Где Константин Евгеньевич? — спросил Мельников.

— Сейчас придет, — ответил Пайчадзе, не оборачиваясь.

Здесь царила атмосфера напряженного труда. Не желая мешать астрономам, Мельников подошел к окну и, нажав кнопку, отодвинул в сторону закрывавшую его плиту.

Знакомая, много раз виденная картина звездного мира раскинулась за бортом. Неподвижными точками горели вечные огни Вселенной. Туманная вуаль Млечного Пути неясно проступала на «самом горизонте».

Прямо перед собой Мельников увидел висящий в пространстве косматый, с огненными выступами протуберанцев, ослепительно сверкающий шар Солнца. Звездолет летел повернувшись к нему правым бортом.

Из всех зрелищ, которыми богато одаряла звездоплавателей Вселенная, зрелище висящего в пустоте Солнца было самым поразительным. Человек привык видеть его диск у себя над головой или перед собой, на горизонте. Но с борта корабля картина была совсем иной. Солнце казалось светившим снизу. Хотя на звездолете не было четкого ощущения, где «низ» и где «верх», невозможно было отделаться от впечатления, что корабль находится выше Солнца. Почему это так происходило, было непонятно, но все члены экипажа поддавались этому странному обману зрения.

Мельников посмотрел назад, стараясь увидеть Землю, и вскоре нашел ее. Крупная голубая звезда сияла спокойным светом. Рядом с ней желтым огоньком виднелась Луна. Очень красива была эта звездная пара, казавшаяся отсюда самой крупной и яркой из всех видимых звезд.

Там, на этой затерявшейся в просторах Вселенной, трудно находимой точке, было все, что составляло смысл жизни экипажа «СССР-КС 3». И там же была Ольга...

2 июля 19.. года «СССР-КС 3» приблизился к месту, где должна была состояться встреча с астероидом. Накануне Пайчадзе удалось найти Арсену и произвести наблюдения за ее движением. Электронносчетные машины в несколько минут произвели сложнейший расчет траектории маленькой планетки и подтвердили, что встреча произойдет сегодня, около двенадцати часов по московскому времени. Без этих машин подобный расчет потребовал бы нескольких месяцев напряженной работы доброго десятка вычислителей.

С самого «утра» Белопольский и Мельников находились на пульте управления, готовясь к ответственному маневру. Посадку космического корабля на астероид еще ни разу никто не производил.

В десять часов весь экипаж находился на своих местах. Зайцев, Топорков и Князев, под руководством профессора Баландина, готовились в нужный момент сбросить на Арсену электромагнитные якоря. Пайчадзе, Орлов и Второв были на обсерватории, следя за планетой и сообщая на пульт о ее местонахождении. Остальные собрались в резервной рубке и могли в экраны наблюдать за «приземлением».

«СССР-КС 3» находился в ста пятидесяти шести тысячах километрах от намеченной точки встречи, когда были включены двигатели для торможения, с отрицательным ускорением в пять метров. Через один час и сорок минут быстрота полета снизится до десяти километров в секунду и будет немного меньше, чем скорость Арсены. Когда планета догонит звездолет, он увеличит скорость и, в свою очередь догоняя планету, опустится на нее.

Таков был план спуска на астероид, составленный еще на Земле. Теперь предстояло осуществить его на практике.

Неслышно для экипажа работали могучие двигатели корабля, гася медленно и постепенно его космическую скорость. Только стрелки приборов, да еще появившаяся тяжесть указывали, что торможение происходит. В помещениях, где находились люди, не слышно было ни одного слова. Все молчали, охваченные волнением. Это был не страх, экипаж верил в знания и опыт командира корабля, а другое, более сильное чувство — благородное волнение исследователей. Нога человека еще никогда не ступала ни на один из астероидов, таящих в себе тайну «пятой планеты» и ее гибели. Посещение людьми Арсены могло приподнять завесу этой тайны.

В молчаливом ожидании медленно текли минуты. Звездолет, неуклонно замедляя скорость, приближался к цели.

А с другой стороны, к той же невидимой точке с равномерной, веками неизменной скоростью летела исполинская глыба железа и камня, когда-то давно бывшая частью такой же планеты, как Земля или Марс. И, кто знает, может быть, была на этой планете и жизнь, были растения, животные, а возможно, и разумные существа, уничтоженные ужасающей космической катастрофой, причины которой могли навсегда остаться неизвестными.

Перед глазами Белопольского и Мельникова на экране пульта была темная бездна с бесчисленными точками немигающих звезд. Где-то между ними, ярко освещенная Солнцем, находилась Арсена, которую еще нельзя было увидеть невооруженным глазом. Через каждые три минуты из обсерватории сообщали расстояние до планеты. Все шло пока нормально. Звездолет и астероид сближались «по плану».

Но вот Белопольский протянул руку и указал на крохотную блестящую звездочку, появившуюся на экране. Наблюдая за ней в течение нескольких минут, Мельников убедился, что она заметно увеличивает свой блеск. Это была Арсена. Постепенно она сдвигалась к краю экрана, и, чтобы следить за ней, пришлось включить боковой. Но вскоре планета исчезла и с него.

Звездолет летел теперь впереди. Белопольский поворотом газовых рулей постепенно изменил направление полета, и «СССР-КС 3» лег на орбиту планеты. Двигатели замолкли, и корабль летел по инерции со скоростью десяти километров в секунду. Солнце очутилось прямо по носу, и пришлось выключить центральный экран.

Арсена догоняла корабль и через три минуты должна была оказаться в непосредственной близости. Наступал решительный момент.

Мельников длительным звонком предупредил экипаж.

Как только на экране показался неровный, ломаный край астероида, включили на малую мощность один из двигателей. Звездолет полетел чуть быстрее, заметно приближаясь к поверхности Арсены.

Подход к планете был осуществлен блестяще, со свойственной Белопольскому математической точностью. Теперь нужно было так же точно совершить спуск.

Все ближе и ближе — и вот уже весь экран заполнила громада астероида. Мельников разглядел ровную площадку на одной из скал, достаточно большую, чтобы на ней мог поместиться корабль. Очевидно, и Белопольский увидел ее. Он быстро нажимал кнопки управления двигателями и поворачивал ручки газовых рулей.

Каждую секунду могло произойти столкновение с многочисленными вершинами острых пиков...

До боли сжав зубы, Белопольский впился взглядом в экран.

Профессор Баландин всматривался через оптическую систему в медленно плывущую внизу панораму скал, пропастей и узких бездонных трещин. Он не видел ни одного места, на которое мог бы опуститься корабль длиной в сто пятьдесят метров, а вместе с тем по движению корабля чувствовал, что командир нашел такое место. Высота полета неуклонно уменьшалась.

В нескольких шагах, готовые сбросить якоря и дать в них ток, застыли у своих аппаратов Топорков, Зайцев и Князев.

Могло показаться странным, что звездолет, находясь так близко от «земли», не падает на нее. Но «СССР-КС 3» летел с огромной скоростью, и, пока ни одна из его частей не коснулась планеты, его движение оставалось независимым от нее. Тяготение между Арсеной и кораблем было слабо и не мешало маневрированию.

В ту самую секунду, когда Баландин заметил, наконец, ровную площадку среди утесов, раздался резкий, отрывистый звонок сигнала.

Три кнопки были нажаты одновременно, и сжатый воздух с силой выбросил из корабля три якоря, которые, разматывая за собой толстые тросы, помчались вниз. (Членам экипажа невольно казалось, что Арсена находится «внизу», но ее, на равных основаниях, можно было считать и «наверху».)

По команде Баландина был включен ток, и мгновенно возникшая сила электромагнитов плотно прижала якоря к грунту. «СССР-КС 3» медленно опустился под действием собственной тяжести и неподвижно замер на площадке, образованной на одной из скал капризом природы. Экипаж стал готовиться к выходу. Группа состояла из шести человек: Мельникова, Баландина, Романова, Второва с неизменным киноаппаратом, Топоркова с радиоприборами для геологической разведки и Коржевского. Остальные пока остались на корабле.

Планета представляла собой хаос скал, и воспользоваться вездеходом не было никакой возможности. Под черным небом, усеянным звездами, всюду, куда бы ни обращался взгляд, были острые изломанные выступы, чернели глубокие ущелья, зияли пропасти, отвесно вздымались изрезанные трещинами склоны серо-стальных утесов. Освещенные Солнцем места казались белыми; в тени был густой мрак. Никаких полутеней, как и следовало в этом мире, лишенном даже намека на атмосферу. Контрасты белого и черного цвета резали глаз четкой определенностью границ. Суровой красотой веяло от этой картины мертвого покоя.

— В сравнении с Арсеной даже Луна могла бы показаться веселой, — заметил Баландин.

Участники экспедиции одевались с помощью товарищей в «пустолазные» костюмы. Они были сделаны из плотного гибкого материала, покрытого металлическими пластинками, и представляли собой одно целое, исключая шлема, который надевался отдельно, как у водолазов. В очень толстых подошвах были вделаны сильные электромагниты, соединенные проводами, идущими внутри костюма, с аккумуляторной батареей из полупроводниковых элементов. Батарея вместе с баллонами сжатого кислорода и приемно-передающей радиостанцией помещалась в наспинном ранце. На груди был расположен маленький щиток управления, а на шлемах — небольшой прожектор.

Под эти костюмы звездоплаватели надели «астронавтокожу». Так называли упругое трико, надевавшееся прямо на тело, и закрывавшее голову, оставляя свободным только лицо. Трико было сделано из особой, сильно сжимающейся, не проницаемой для воздуха ткани, которая равномерно давила на всю кожу тела, заменяя этим обычное атмосферное давление, необходимое для человека. В случае повреждения пустолазного костюма «астронавтокожа» предохраняла тело от разрыва внутренним давлением.¹

¹ Внутреннее давление человеческого тела равно атмосферному давлению на Земле — одному килограмму на квадратный сантиметр поверхности тела.

Пустолазный костюм был очень тяжел, и на Земле в нем было бы трудно передвигаться, но здесь он почти ничего не весил. Сила тяжести на Арсене была ничтожна.

Внутри шлема были вделаны микрофон и миниатюрный динамик, — «пустолазы» могли говорить с кораблем и друг с другом на очень большом расстоянии.

Белопольский лично проверил костюм каждого и разрешил выход. Один за другим, все шестеро прошли в выходную камеру. Закрылась внутренняя дверь, и насосы быстро удалили воздух. Каждый доложил Мельникову, что подача кислорода в шлем идет нормально. Тогда он нажал кнопку.

В четырех метрах под ними была девственная почва, на которую никогда не ступала ничья нога.

— Борис Николаевич! — обратился к Мельникову Баландин. — Вам принадлежит право первым вступить на планету. Вы самый старый звездоплаватель среди нас.

Мельников подошел к краю двери. Василий Романов ожидал, что будет установлена лестница, но, к его удивлению, заместитель начальника экспедиции просто сделал шаг в пустое пространство. Его огромная, в костюме, фигура стала медленно опускаться вниз. Прошло не менее четырнадцати секунд, пока это странное «падение» окончилось.

Молодой геолог вспомнил лекцию Орлова об Арсене и понял, в чем дело. Притяжение планеты было так мало, что Мельников падал с ускорением всего 36 миллиметров в секунду.

Вторым прыгнул Второв. Он торопился заснять на пленку выход из корабля его экипажа. Затем на Арсену спустились и все остальные.

Стоять тут было очень трудно. При малейшем движении люди теряли чувство равновесия и качались в пустоте, словно здесь бушевал сильнейший вихрь. Они поспешили включить ток в подошвы. Железистая почва планеты хорошо притягивалась электромагнитами, и люди обрели устойчивость. Чтобы сделать шаг, приходилось даже напрягать мускулы ног. Опасность взлететь высоко вверх при неосторожном движении больше не угрожала.

Согласно ранее разработанному плану, разбились на две партии. Профессор Баландин, Романов и Топорков занялись установкой аппаратов для радиогеоразведки. В их задачу входило определение состава внутренних пород планеты. Мельников, Коржевский и Второв должны были произвести рекогносцировку местности.

Едва они отошли от корабля, как прямо перед ними, в трех шагах, беззвучно ударился о скалу метеорит. Вспышка огня отметила место его падения. Все трое невольно остановились. Одна и та же мысль мелькнула у всех, — а что, если бы метеорит попал в кого-нибудь?

Радиопрожекторы звездолета были выключены. При неподвижном положении корабля они были совершенно бесполезны. Избежать встречи с метеоритом, даже зная, что он приближается к Арсене, было невозможно.

— Пошли дальше! — сказал Мельников. На краю площадки, круто обрываясь вниз, чернела глубокая пропасть. Противоположный край находился в ста метрах. Обойти ее было негде. Пропасть тянулась, сколько хватал глаз, теряясь вдали в нагромождениях скал.

— Придется идти в другую сторону, — сказал Коржевский.

— Выключить магниты! — приказал Мельников. — Прыгать, как будто ширина один метр. На той стороне сразу включить магниты обратно. Я прыгаю первым.

— Одну секунду! — сказал Второв. — Ваш прыжок надо заснять.

Мельников повернул ручку на щитке, выключая ток, и, присев, прыгнул вперед. Его тело взвилось над пропастью и перелетело через нее с непостижимой легкостью.

Затаив дыхание Коржевский и Второв видели, как на той стороне Мельников ударился о скалу и медленно скользнул по ней на ровное место. Они ясно слышали его прерывистое дыхание.

— Сильно ударились? — спросил Второв.

— Да, очень сильно, — ответил Мельников. — Даже в голове звенит. Прыжок был слишком резким. Прыгайте совсем слабо. По-земному — на один шаг.

— Осторожнее! — раздался в их шлемах голос Белопольского. — Борис Николаевич, — прибавил он, — может быть, вам лучше вернуться на звездолет?

— Нет, — ответил Мельников. — Я не пострадал. Впредь буду осторожнее. Ну, что же вы? — обратился он к своим спутникам, видя, что они не двигаются с места.

— Страшновато! — сказал Коржевский. Было психологически трудно решиться

на подобный прыжок. Дно гигантской пропасти находилось неведомо где. Казалось немыслимым, что, сделав легкое усилие, можно перепрыгнуть стометровое расстояние. Сознание, привыкшее к земным масштабам, отказывалось верить тому, что только что видели глаза.

— Смелее! — услышал Коржевский голос Пайчадзе.

Биологу стало стыдно. Товарищи видят из корабля его страх. Он отступил на шаг и прыгнул, сколько хватало сил.

— Что вы делаете? — услышал он крик Второва.

Но было уже поздно. Коржевский, как камень, выпущенный из пращи, летел через бездну.

На размышление не было времени. Мельников сделал первое, что пришло ему в голову, — подпрыгнул и поймал товарища на лету.

Коржевский почти ничего не весил, но и Мельников весил не больше. Удар получился сильный. Оба отлетели назад и, упав, покатились по «земле».

— Я же вам сказал! — воскликнул Мельников, поднимаясь на ноги. — Прыгайте на один шаг, а вы... — он вспомнил свой собственный прыжок и закончил уже другим тоном: — Надо слушать, что говорят.

— Извините! — робко сказал Коржевский. — Я постараюсь не повторять такого промаха. Вы сильно ударились из-за меня?

— Прыгайте, Второв! — крикнул Мельников.

От пережитого волнения он забыл, что кричать ни к чему. Радиоустановки в их шлемах и так работали достаточно громко.

Прыжок инженера оказался гораздо удачнее, чем у его товарищей. Он мягко опустился рядом с Мельниковым.

— Молодец! — раздался голос Пайчадзе.

— У меня сердце замерло, когда вы прыгнули, — сказал Второв. — Хорошо, что Борис Николаевич догадался перехватить вас. Вы могли разбить стекла шлема.

— Я тоже подвергнулся этой опасности, — миролюбиво сказал Мельников. — Пошли дальше!

Но идти, собственно, было некуда. Со всех сторон вздымались почти отвесные скалы. Мельников смерил взглядом их высоту.

— Метров шестьдесят, — сказал он. — На Луне я быстро научился соразмерять силы с расстоянием. Тут требуется известное воображение. Надо представить себе, что высота меньше во столько раз, во сколько меньше сила тяжести. Шестьдесят метров на Арсене — это то же самое, что четверть метра на Земле. На всякий случай возьмём чуть больше.

Он присел и подпрыгнул.

Эффект получился совершенно непредвиденный. Мельников взлетел вдвое выше, чем следовало. На мгновение он повис на стометровой высоте и медленно стал падать на вершину утеса. Он видел внизу широкую панораму скал Арсены, ограниченную до странности близким горизонтом, а прямо под собой — крохотные фигурки своих спутников. Казалось, совсем рядом с ними ослепительно блестела под лучами Солнца «крыша» звездолета.

Скорость падения постепенно возрастала. Мельников с тревогой думал — попадет ли он на вершину утеса?

На Земле он давно бы разбился. Он падал уже секунд десять, но все еще находился на большой высоте. В шлеме раздавались взволнованные голоса товарищей, следивших за его «полетом».

— По-моему, он опустится на самый край вершины, — услышал Мельников голос Баландина.

— Я тоже так думаю, — ответил ему Белопольский. — Насколько можно судить по экрану, Борису Николаевичу придется падать метров пятьдесят — шестьдесят. Это займет около минуты.

— А он не разобьется? — спросил Второв.

— Нет. Скорость в конце падения будет не больше двух метров в секунду.

— А если он промахнется и не попадет на вершину?

— И тогда не страшно, — ответил сам Мельников. — Но я уже на месте.

Действительно, как раз в этот момент он опустился на самый край утеса и поспешил включить ток в подошвы, чтобы закрепиться.

Здесь была сравнительно большая ровная площадка. За ней тянулся пологий склон, а дальше снова виднелась широкая пропасть.

— Арсена мало пригодна для прогулок, — сказал Мельников, поделившись с товарищами своими наблюдениями.

Коржевский и Второв присоединились к нему. Они учли опыт Мельникова и «перепрыгнули» всего на несколько метров.

— Сплошная фантастика! — заметил Коржевский.

Вторую пропасть преодолели уже легко и уверенно. Мускулы приспособились к необычным условиям.

Дикий характер местности не изменялся. Как и в начале пути, всюду были только утесы, пропасти и трещины. Идти можно было в редких случаях. Все время приходилось прыгать — вперед, вверх или вниз. Через час такого пути они настолько привыкли, что перелетали через препятствия без всякой подготовки, все трое одновременно.

Иногда, дойдя до относительно ровного места, кто-нибудь прыгал вверх, употребляя всю силу ног. Поднявшись на чудовищную высоту, откуда открывался широкий кругозор, разведчик сообщал товарищам, что он видит. Обратное падение происходило так медленно, что он успевал зарисовать план местности. Это помогало выбирать дорогу. Конечно, во время таких подъемов Второв снимал киноаппаратом, а его товарищи — фотоаппаратами вид Арсены «с птичьего полета».

«СССР-КС 3» давно скрылся из виду. Они были одни среди хаотической путаницы скал. Как и следовало ожидать, нигде не попадалось ни малейших следов растительности. Всюду голый камень, преимущественно серого цвета.

Иногда заходили под нависшую скалу, и тогда можно было наблюдать интересную картину. Человек, как только его закрывала тень, мгновенно пропадал из глаз, словно растворялся во мраке. Причиной этого феномена являлось отсутствие атмосферы, которая на Земле рассеивает лучи солнца, препятствуя полному мраку даже в самой густой тени. Вспыхивал прожектор на шлеме, и казалось, что в черной пустоте плавает неведомо откуда взявшийся белый шар.

На открытых местах было почти жарко, но в тени тело мгновенно охватывал жестокий мороз и приходилось поспешно включать электрическое «отопление».

Часто попадались глубокие пещеры. Одна из них тянулась так далеко внутрь горы, что они повернули обратно, не дойдя до ее конца.

Разведчики не пропускали ни одной трещины без того, чтобы тщательно не осмотреть ее. Один из звездоплавателей обвязывался бечевкой, которая была так тонка, что на Земле не выдержала бы тяжести даже грудного ребенка, и товарищи опускали его вниз. Во время одного из таких спусков Второе обнаружил какой-то красноватый камень. Отколов порядочный кусок, он поднялся наверх.

Коржевский внимательно осмотрел находку.

— Это никелистое железо, — сказал он. — Его цвет показывает, что в нем много кислорода. Вы сделали чрезвычайно ценную находку. Она прольет свет на происхождение Арсены.

Добычу уложили в мешок. В нем было уже много образцов, и на Земле он весил бы, вероятно, четверть тонны. Но звездоплаватели уже забыли о существовании в природе тяжести.

Увлеченные своими исследованиями, они шли все дальше и не заметили, как Солнце все ниже опускалось к горам. Внезапно хлынувшая тьма застала их врасплох.

— Этого надо было ожидать, — сказал Мельников. — Арсена довольно быстро вращается вокруг оси. Но ночь долго не продлится.

Местность, мало пригодная для передвижения днем, ночью была совершенно непроходима.

— Надо вызвать радиостанцию корабля, — посоветовал Коржевский.

— Я вас слушаю, — ответил голос Пайчадзе.

— Темнота поймала нас в ловушку. — Мельников улыбнулся, представив себе, с каким выражением лица слушает его всегда склонный к насмешке Арсен Георгиевич. — Долго продлится эта ночь?

— Старожилы говорили, что часа два. Мы почти на полюсе. Арсена вращается «лежа». День — шесть часов, ночь — два. Вам не холодно?

— Нет. Отопление костюма хорошо работает. Даже жарко.

— Ну, так спите спокойно. Хищных зверей здесь нет.

— Закусим! — предложил Второв.

Трое товарищей нажали кнопки на своих щитках. Тотчас же они почувствовали, как ко рту подвинулась гибкая трубка, идущая от термоса с горячим шоколадом. Утолив голод, они приготовились терпеливо ждать «утра».

К микрофону подошел Белопольский, и Мельников подробно рассказал ему обо всем, что видели разведчики. Когда он упомянул про найденное Второвым железо, в голосе Константина Евгеньевича послышалось волнение.

— Кислород? — сказал он. — Если это так, то отпадают последние сомнения. Железо окислилось на воздухе. Воздуха не может быть на астероиде таких маленьких размеров. Арсена — обломок планеты.

— Я тоже так думаю.

Ночь показалась им длинной. Никто не садился на «землю», так как, не имея почти никакого веса, они отлично чувствовали себя на ногах.

Трое людей молча стояли на вершине скалы. При свете звезд они смутно различали неясные тени друг друга. Глубокая тишина окружала их.

Мельников почувствовал, что стоявший рядом Коржевский тронул его за плечо. В призрачном мраке он различил протянутую руку биолога. Обернувшись, увидел на черном бархате неба, усеянном бесчисленными звездами, яркую голубую точку. Рядом виднелась другая — желтая.

Земля!

За десятки миллионов километров родная планета посылала им, одиноко стоявшим на голой скале, среди пустоты и мрака, молчаливый привет.

И вдруг под металлическим шлемом в ушах Мельникова зазвучали стихи. Это было так неожиданно, что в первую секунду он не поверил своему слуху.

«Никогда не забуду (он был или не был, Этот вечер). Пожаром зари, Сожжено и расколото бледное небо, И на желтой заре — фонари!» —

декламировал Второв. Вероятно, он совсем не думал, что его кто-то может слышать, и говорил для себя. Это было похоже на бред.

«Я сидел у окна в переполненном зале, Где-то пели смычки о любви...»

Трудно было придумать что-нибудь другое, что так не соответствовало бы окружающей их обстановке. Стихи Блока звучали дико и нелепо.

«Ты рванулась движеньем испуганной птицы, Ты прошла, словно сон мой легка... И вздохнули духи, задремали ресницы, Зашептались тревожно шелка».

Коржевский вдруг нервно засмеялся и тотчас же смолк. Его смех прозвучал еще более странно, чем стихи Второва. Мельников, не видя, почувствовал, как молодой инженер вздрогнул.

— Доканчивайте! — тихо сказал Мельников.

«Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала И, бросая, кричала: «Лови!..»

А вокруг расстилалась безграничная пустота. Голубой точкой, не имеющей даже диаметра, сверкала бесконечно далекая Земля. Жизнь, чуждая, непонятная, промелькнула, как сказочное видение.

«Как он еще молод!» — подумал Мельников.

— Вы ничего другого не смогли придумать? — послышался голос Топоркова. — Если вам нужно искусство, я могу включить для вас магнитофон.

И неожиданно среди ночного безмолвия астероида зазвучали нежные, пленительные звуки увертюры из «Лебединого озера».

— Откуда это у вас? — спросил Мельников после нескольких минут ошеломленного молчания. — Нашли время и место для концерта!

— Разве плохо? — сказал Пайчадзе.

Было слышно, как на радиостанции звездолета несколько человек рассмеялись. Очевидно, там собрались все участники экспедиции. Тревога за друзей, находившихся неизвестно где, заставила их всех прийти к радиоаппарату — единственному связующему звену.

Мельников, Коржевский и Второв почувствовали теплую признательность. Товарищи здесь, с ними. В полной темноте, на голой скале Арсены они не одиноки.

Музыка Чайковского смолкла.

— Дать еще что-нибудь? — спросил Топорков.

— Хватит! — ответил Мельников. — Утро уже близко. Спасибо!

Прошло не больше пятнадцати минут, и слева от них, на невидимом горизонте неожиданно вспыхнула ярко-белая ломаная линия. Точно кто-то огромный исполинским пером вычертил на чудовищной величины ленте неизвестно что означающую кривую.

Поднималось Солнце. Еще невидимое, оно освещало вершины гор и неровную цепь утесов.

Потом как-то сразу Солнце поднялось, и очередной «день» Арсены вступил в свои права. Причудливый и мрачный пейзаж показался им веселым после зловещего мрака «ночи».

Коржевский посмотрел на Второва.

— Что это вам вздумалось, Геннадий Андреевич? — спросил он, но в тоне вопроса не чувствовалось насмешки. Голос биолога звучал ласково.

Сквозь «стекло» шлема было видно, как Второв сильно покраснел.

— Право, не знаю, — ответил он с явным смущением. — Это получилось как-то помимо меня, нечаянно. Глупо, конечно, — прибавил он.

— Нет, почему глупо? Немного странно — это правда, но не глупо.

Коржевский провел рукой по плечу Второва. Лицо биолога, очень похожее на лицо Чернышевского (только без очков), было непривычно мягко.

Мельников с удивлением смотрел на него.

Подобно Белопольскому, Коржевский редко улыбался и всегда выглядел суровым и каким-то «неприступным». Он почти не вступал в разговоры, а когда обращались к нему, отвечал коротко и сухо. Даже в кают-компании во время обеда или ужина он казался погруженным в свои мысли. Беседы о Земле, возникавшие постоянно между членами экипажа, как будто совсем его не затрагивали, и он ничем не выказывал интереса к ним. Многие, да и сам Мельников, думали, что польский ученый нисколько не скучает по Земле, не думает о ней. И вот сегодняшняя ночь показала, что они ошибались. Если бы биолог не скучал по Земле, на него не произвело бы впечатления так неожиданно пришедшее в голову Второва стихотворение.

«Чтобы узнать человека, нужно время, — подумал Мельников. — Когда-то я был совсем другого мнения о Белопольском».

Он чувствовал, что и Коржевский и Второе стали ему как-то ближе, понятнее после этого, в сущности незначительного, эпизода.

Как только лучи солнца коснулись разведчиков, они выключили искусственное тепло, в котором не было больше нужды, и пошли дальше.

Опять начались бесконечные прыжки, спуски в трещины и внимательный осмотр всего, что попадалось на дороге.

Часа через полтора подошли к краю отвесного обрыва. Внизу, на глубине около пятисот метров, расстилалась круглая долина, более обширная, чем встречавшиеся до сих пор. С этой страшной высоты она казалась ровной и гладкой.

— Тут, пожалуй, уже не прыгнешь, — сказал Второв.

— Почему? — возразил Мельников. — Прыгнуть вполне возможно. Это все разно что два метра на Земле. Скорость в конце прыжка не превысит шести метров в секунду. Но дело в том, как вернуться обратно. Обратите внимание: котловина окружена со всех сторон отвесными стенами. Не правда ли, она похожа на гигантский искусственный колодец?

— Правда, похожа, — согласился Коржевский. — Любопытный каприз природы. Но если можно спрыгнуть с высоты «двух метров», как вы сказали, то совершить такой же прыжок вверх никто из нас не сможет.

— Неужели нам придется уйти, не обследовав эту странную котловину? — Второе наклонился и пристально вгляделся в дно пропасти. Отсутствие воздуха создавало идеальные условия видимости. — Вон там, мне кажется, какие-то непонятные выступы. Странная форма.

Мельников вгляделся. Обладая острым зрением, он ясно увидел что-то, очень напоминающее развалины.

— Как жаль, что мы не можем пользоваться биноклями, — сказал он. — Там действительно что-то новое.

— Бечевки не хватит, — сказал Коржевский.

Уходя в разведку, они взяли с собой четыре мотка крепкого шпагата, метров по восемьдесят в каждом.

— Дайте-ка мне руку, — попросил Второв. Он совсем свесился над краем бездны.

Мельников легко удерживал его почти невесомое тело.

Глубоко внизу Второв увидел то, что искал. Стена была не совсем гладкой; он разглядел неширокий каменный карниз.

— Как раз то, что надо, — сказал он, поднимаясь. — На Земле я шутя брал с разбегу полтора метра. Правда, в этом костюме я значительно тяжелее, но думаю, что на метр подпрыгнул бы. Значит, здесь на двести пятьдесят метров с лишним. Этого достаточно.

— Очень рискованно, — сказал Мельников.

— Почему, Борис Николаевич? Допустим, что я не смогу выбраться обратно. Тогда вы оба вернетесь на корабль и принесете длинную веревку. Если не задерживаться в пути, на это потребуется не больше двух часов.

— Что вы хотите делать? — услышали они вопрос Белопольского.

Мельников рассказал, особо подчеркивая странную форму камней, похожую на развалины.

— Какая, вы говорите, глубина?

— Не более пятисот метров.

— Хорошо! — решил Белопольский. — Попробуйте!

Мешок с камнями привязали к концу первого мотка. Если шпагат выдержит его тяжесть, то человека выдержит и подавно, даже такого, как Второв, — вместе с «пустолазным» костюмом он весил не больше семисот граммов.

Мешок пошел вниз. Когда первый моток кончился, к нему привязали конец второго. На половине четвертого мотка мешок лег на карниз.

— Примерно триста метров, — сказал Мельников. — Во всяком случае, если веревка и разорвется, вы не рискуете разбиться.

— Все будет хорошо, Борис Николаевич.

Мешок подняли и вместо него привязали Второва. Киноаппарат он оставил, взяв фотокамеру.

Хотя Мельников и знал, что на Арсене не очень опасно падение с высоты полукилометра, он с тревогой наблюдал, как Коржевский осторожно опускал Второва вниз. Падение не угрожало переломом костей, но могли разбиться стекла шлема — и тогда мгновенная смерть. Правда, это было не стекло, но все же... Кроме того, пропасть была так глубока, что никакие рассуждения о разнице между Арсеной и Землей не могли избавить от легкого головокружения при взгляде на подножие скалы, исчезавшее где-то далеко-далеко внизу.

Металлическая голова Второва становилась все меньше и меньше...

Почувствовав под собой выступ карниза, инженер включил ток и, твердо став на ноги, отвязал веревку. Посмотрев наверх, он не увидел своих товарищей. Трехсотметровая стена уходила, казалось, к самым звездам. Солнце сияло прямо над головой, окруженное огненным кольцом протуберанцев. Сквозь костюм чувствовались его горячие лучи.

Второву показалось, что кругом какая-то особенная тишина, не такая, как наверху. Им внезапно овладело томящее чувство одиночества. Прислонившись к стене, он несколько мгновений стоял неподвижно, стараясь совладать со своими нервами. Мрачный, черно-белый пейзаж показался ему враждебным.

«Почему они молчат?» — подумал он о Мельникове и Коржевском.

И вдруг услышал далекие голоса. Он ясно различил голос профессора Баландина и ответивший ему голос Белопольского. Потом он услышал, как Пайчадзе окликнул Мельникова и спросил его, как идет дело.

— Опускаем Второва вниз.

Так вот почему они не подают голоса, — думают, что он еще не достиг карниза.

Второв посмотрел на веревку. Она все еще опускалась и ложилась кольцами у его ног. Коржевский не замечал, что груз стал меньше.

— Что-то невероятное! — сказал Второв, и эти громко произнесенные слова сразу стряхнули с него непонятное оцепенение.

— Что вы сказали, Геннадий Андреевич? — спросил, очевидно не расслышавший, Мельников.

— Я говорю, что вы опускаете пустую веревку. Неужели Станислав Казимирович не замечает, что я уже на карнизе?

— Далеко до дна?

— Метров сто восемьдесят. Прыгаю!

Ощущение одиночества бесследно исчезло. Природа Арсены уже не казалась враждебной. Голоса товарищей вернули спокойствие и решимость.

Карниз был не так узок, как казалось сверху. От стены до его края было метра два. Второв подошел к обрыву и, не задумываясь, шагнул в пустоту.

Падение продолжалось более полутора минут. Мимо него все быстрее плыла вверх уже не гладкая, а изрезанная трещинами стена пропасти. Иногда приходилось отталкиваться ногой от выступов, преграждавших дорогу.

Он хорошо видел дно. Оно было до странности гладким, словно залитое асфальтом. Это было похоже на огромную городскую площадь. Только вместо домов кругом поднимались отвесные стены. Посередине возвышалась груда камней, которая отсюда еще больше походила на развалины гигантского здания.

Коснувшись дна, Второв включил магниты и легко удержался на ногах. Сообщив товарищам о благополучном приземлении, он пошел к центру, до которого было метров шестьсот.

С момента выхода из корабля прошло около семи часов, но Второв не чувствовал усталости. За это время он ничего не ел, если не считать нескольких глотков шоколада, но и голода он не ощущал. Расход энергии на Арсене был ничтожно мал. Воздуха должно было хватить еще на четыре часа. Правда, нужно выбраться отсюда и вернуться на звездолет, но все же не к чему было особенно торопиться. Второв решил тщательно осмотреть странную котловину.

Электромагнитные подошвы, как бы прилипающие к почве, делали шаг обычным земным шагом. Второву понадобилось несколько минут быстрой ходьбы, чтобы добраться до загадочных развалин. Часто попадались длинные извилистые трещины. Он легко перепрыгивал через них, даже не выключая тока. Поверхность дна была поразительно ровной. Если это был не асфальт, то что-то чрезвычайно на него похожее.

Это место так резко отличалось от всего, что они видели на Арсене, что Второв все больше и больше изумлялся. Ему невольно начало казаться, что это не «игра природы», а искусственная площадь, с развалинами здания, когда-то возвышавшегося на ее середине, опустившаяся вниз при гибели планеты.

Он все больше и больше ускорял шаг.

Казавшиеся издали небольшими, «развалины» быстро увеличивались в размерах. Это было нагромождение огромных камней.

Второву внезапно бросились в глаза ровные границы и прямые углы занятой камнями площади. Ему показалось, что это квадрат, каждая сторона которого имела не меньше ста метров в длину.

Он остановился, охваченный сильнейшим волнением. Неужели перед ним действительно развалины сооружения неведомых обитателей погибшей планеты, обломком которой является Арсена?

В расположении каменных обломков он уже ясно видел какой-то определенный, но пока неуловимый порядок. Ближайший к нему камень, составлявший угол квадрата, был значительно выше остальных. Это не могло быть делом случая.

— Наконец-то! — прошептал он.

Но, как ни тихо было произнесено это слово, его услышали.

— Повторите! — сказал Мельников. — Я вас не слышу! Что случилось?

Второв перевел дыхание и ответил как мог спокойнее:

— Ничего. Со мной ничего не случилось. Но вот передо мной...

— Что перед вами?

Второв не ответил. С непреодолимой силой его внимание сосредоточилось на камне, бывшем прямо перед ним. Чтобы лучше охватить взглядом пятиметровую глыбу, он отошел немного назад.

Сомнений нет! Перед ним выточенный из гранита гигантский пирамидальный куб. Четыре сходящиеся треугольника боковой грани ясно видны. Время сильно изменило первоначальную форму, когда-то острые края обсыпались, искрошились, многих кусков не хватает, но все же никаких сомнений быть не может. Эта геометрически правильная фигура не могла быть создана природой, это дело рук разумных существ!

Второв подробно рассказал обо всем, что видит. Он был уверен, что весь экипаж звездолета слушает его, но не раздалось ни одного возгласа удивления. Очевидно, сенсационная новость взволновала всех также, как его самого.

Когда он кончил говорить, наступило продолжительное молчание.

— Возвращайтесь на корабль, — сказал, наконец, Белопольский. — Запоминайте дорогу. К этому месту пойдем большой партией.

— Выходите наверх! — прибавил Мельников.

Но, прежде чем выполнить распоряжение, Второв несколько раз сфотографировал куб. Он знал, что его нетерпеливо ждут наверху, но не мог удержаться, чтобы не пройти к видневшемуся в сорока — пятидесяти метрах другому огромному камню, имевшему метров шесть в поперечнике.

Подойдя к нему, он вскрикнул от удивления.

Перед ним, прекрасно сохранившийся, стоял гранитный икоситетраэдр. Каменный «бриллиант», на котором видны следы тщательной обработки. Второв без труда узнал изящное сочетание граней, которое так часто придают драгоценным камням земные ювелиры.

Титаническая работа! Труд исполинов!

Какой же крепостью должны были обладать эти гранитные фигуры, если даже космическая катастрофа, разрушившая огромную планету, не в силах была уничтожить их?

А вон там, вдали, стоит пирамидальный октаэдр!.. Еще дальше — ромбический додекаэдр!

Второв с трудом заставил себя отвернуться от волшебного зрелища. Товарищи ждут его. Труд неизвестных строителей должны осмотреть ученые.

Идя обратно к подножию стены, он все время оглядывался назад. Но стоило отойти на триста — четыреста шагов — и каменные «бриллианты» исчезли, слились с остальной массой камней, превратились опять во что-то, похожее на развалины — и только. Будто и не было их никогда...

Подойдя к стене, он смерил глазами расстояние до карниза и, выключив электромагниты, разбежался и прыгнул.

Опыт последних часов сказался. Второв рассчитал точно. Его ноги спустились на самый край карниза; и, ухватившись за веревку, он сильно наклонился вперед и мягко упал.

Очевидно, Коржевский не выпускал шпагата из рук и почувствовал рывок.

— Поднимать? — спросил он.

— Поднимайте, — ответил Второв.

Он не стал обвязываться. Сила руки была совершенно достаточна, чтобы не сорваться во время подъема. Через несколько минут он был уже рядом с товарищами.

— Поразительное, невероятное открытие! — сказал он.

— На корабль! — коротко распорядился Мельников.

Обратный путь занял всего один час. Они хорошо запомнили дорогу и уверенно перебирались со скалы на скалу. Топорков поставил перед микрофоном передатчика метроном, и его стук, становившийся все громче и отчетливее, указывал, что направление взято правильно.

На звездолете их с нетерпением ждали. Все работы были прекращены. Неожиданное и столь важное сообщение Второва взволновало ученых, и они не могли больше ни о чем думать.

Следы разумной деятельности, которые тщетно разыскивались на Луне и Марсе, найдены на крохотном астероиде. Было от чего прийти в нервное возбуждение!..

Приближавшаяся ночь заставила задержаться на корабле. Решили идти к таинственной котловине через пять часов. Это время было использовано для отдыха. Экипаж давно не смыкал глаз, и утомление давало себя чувствовать. Выслушав подробный рассказ Второва, все разошлись по каютам.

Мельников взял на себя дежурство. К развалинам должен был идти Белопольский, а ему предстояло остаться на звездолете. Ни на минуту не оставлять корабль без командира — было законом в космических рейсах.

Через два часа солнце скрылось за высокой скалой, и сразу наступила полная темнота. Арсена исчезла из глаз, и казалось, что звездолет снова летит в пространстве. Только отсутствие звезд внизу, под кораблем, доказывало, что он стоит на поверхности астероида.

Арсена представляла собой обломок очень неправильной формы. Продолжительность «дня» и «ночи» в разных ее местах была различна. Там, где опустился «СССР-КС 3», день продолжался шесть часов, а ночь — только два. Астероид летел по орбите полюсом вперед, вращаясь, по выражению Пайчадзе, «лежа». Когда он, огибая Солнце, окажется по другую от него сторону, место, где стоял сейчас звездолет, погрузится в долгую непрерывную ночь. Но это могло случиться только через три месяца, а экспедиция не собиралась задерживаться на Арсене так долго.

Как только снова появилось Солнце, звездолет ожил. Восемь человек из его экипажа собирались идти под водительством Второва и Коржевского для осмотра найденных развалин. На звездолете, кроме Мельникова, оставались Топорков и занятые у двигателей Зайцев и Князев. Брали с собой длинные веревки, кирки, заступы, двойной запас кислорода, взрывные патроны и радиоаппаратуру для новой разведки недр.

После плотного завтрака экспедиция вышла из корабля и, преодолев первую пропасть, исчезла среди скал. Четверо оставшихся проводили товарищей взглядом и, пожелав им по радио счастливого пути, занялись своими делами. Мельников ушел на пульт, Топорков остался дежурить на радиостанции, а оба механика снова отправились на корму корабля — продолжать работу, прерванную сообщением Второва.

Около часу Мельников спокойно занимался записями в своем дневнике. После полета на Марс он сохранил привычку ежедневно заносить на его страницы свои мысли и наблюдения. За двенадцать суток полета от Земли до Арсены пришлось изменить этому правилу — не хватало времени. Теперь он решил наверстать упущенное, хотя чувствовал усталость и охотнее всего лег бы спать. Но он хорошо знал, что не заснет, пока товарищи не вернутся на корабль.

Дневник перенес его на Землю. Последние страницы были испещрены именем Ольги, и образ жены с мучительной ясностью возник перед ним. Еще долгие три месяца они не увидятся...

Усилием воли подавив возникшее чувство тоски, Мельников принялся за описание своего похода по астероиду. Но, едва он дошел до спуска Второва в круглую котловину, как звонок вызова прервал работу. Вызывал Топорков.

— Посмотрите, что творится снаружи, — сказал он.

Мельников поспешно повернулся к экрану.

Сначала он не заметил никаких перемен. Панорама Арсены была такой же, как всегда. Но потом он обратил внимание на странные огоньки, которые вспыхивали на площадке, где стоял звездолет, на утесах, на склонах гор — всюду. Точно невидимые каменщики ударяли невидимыми молотами, высекая искры из каменных пород.

Секунду Мельников недоуменно смотрел на эту картину. В следующее мгновение острым ножом его мозг пронзила жуткая догадка.

«Метеориты!.. Арсена встретилась с метеоритным потоком!.. Товарищи на открытом месте, незащищенные... Успеют ли найти прикрытие?..»

Совсем рядом с кораблем со страшной силой ударился о скалу крупный камень. Блеснуло яркое пламя. В ту же секунду Мельников ясно услышал, как о борт звездолета ударились еще два, один за другим.

Не теряя самообладания, он нажал кнопки и закрыл щитами все окна обсерватории. По контрольным приборам он видел, что ни одно из них еще не пострадало. Корпус корабля также остался цел.

Включив боковой экран, он соединил его с радиорубкой, чтобы узнать, нет ли известий от Белопольского. Но Топоркова в рубке не было.

Открылась дверь, и на пороге появился инженер. При одном взгляде на его лицо, на котором застыла гримаса боли, Мельников понял, что произошла катастрофа. Сердце замерло.

— Кто? — едва смог он выговорить.

— Леонид Орлов, — ответил Топорков, и его губы дрогнули.

Мельников закрыл глаза рукой. Как живой встал перед ним погибший товарищ.

«Я лечу только потому, что предстоит посещение астероида», — вспомнил он слова, как-то сказанные Орловым. Он говорил их со своей приятной улыбкой, словно освещающей его красивое лицо, не подозревая, что говорит пророчески.

— А остальные?

— Успели укрыться в пещере. Леонид Николаевич погиб у самого входа. Метеорит ударил прямо в лицо.

Какие тяжелые минуты пережили участники похода, на глазах которых погиб их спутник!,.

«Прямо в лицо!» — подумал Мельников.

На мгновение он ясно увидел глаза Орлова — два чистейших аквамарина, вставленные в оправу длинных черных ресниц, и вздрогнул всем телом.

— Где Зайцев и Князев?

— Я сказал им, чтобы они не выходили наружу.

Мельников провел рукой по лбу.

— Было бы легче погибнуть самому, чем переживать это, — сказал он. — Идите на радиостанцию, Игорь Дмитриевич. Я сейчас приду. Этот «дождь» скоро кончится.

Топорков вышел.

В солнечной системе бесчисленное множество метеоритных тел. Очень часто они летят густыми роями, так называемыми потоками. Наряду с кометами, метеориты «засоряют» межпланетное пространство. В полете при огромной скорости у звездолета мало шансов встретиться с ними. Иначе обстоит дело с астероидами. В сравнении с межпланетными кораблями их размеры чудовищно огромны. У них нет атмосферы, которая защищает большие планеты от небесной бомбардировки. Метеорный поток, встретив на своем пути астероид, обрушивает на него каменный ливень, каждая «капля» которого имеет космическую скорость, во много раз большую, чем скорость пули или снаряда. Энергия стремительного полета при столкновении превращается в тепловую. Происходит взрыв. Поверхности малых планет покрыты мельчайшей пылью от разбившихся метеоритов. Никакой защитный костюм не спасет человека в безвоздушном пространстве, если подобный «разрывной снаряд» попадет в него. Это верная смерть.

Прямое попадание в такую маленькую цель, как человек, может произойти исключительно редко, но все же «метеоритная опасность» является одной из самых реальных для звездоплавателей. Звездолеты были достаточно надежно защищены от нее радиопрожекторами — сверхчувствительными локаторными установками, соединенными с автопилотами, но, как уже говорилось, в условиях стоянки на астероиде эти «глаза» корабля были бесполезны. Дальность их действия была велика, — до пяти тысяч километров, но даже это, казалось бы огромное, расстояние было ничтожно мало для метеорита, летящего с космической скоростью. Раньше чем экипаж звездолета сумел бы принять меры для защиты, замеченный метеорит уже прошел бы это расстояние. Исследователи космического пространства смело идут навстречу риску.

Все это было известно Мельникову, но боль утраты не становилась меньше от рассуждений. Ему было мучительно жаль Орлова. И кроме того, он хорошо знал, какое потрясающее впечатление произведет на Земле известие о гибели одного из участников экспедиции. Скрыть трагический случай до возвращения звездолета было невозможно...

Метеоритный поток проходил через орбиту Арсены полтора часа. Потом он как-то сразу прекратился. За все это время только пять раз о корпус корабля ударились небольшие камни, не пробившие, однако, его оболочки.

Когда стало ясно, что Арсена разошлась в пространстве с метеоритами и опасность миновала, Мельников прошел в радиорубку.

Зайцев и Князев были уже там. Глаза механика были заплаканы, и он всеми силами старался скрыть это. Самый молодой член экипажа, он стыдился слез.

— Андреев и Второв несут его сюда, — сообщил Топорков.

— А остальные?

— Пошли дальше.

Топорков сказал это тоном недоумения, но Мельников понял Белопольского.

— Как они переносят тело через пропасти? — спросил Зайцев.

— Для Второва не составит труда перепрыгнуть вместе с ним.

— Неужели, мы оставим его здесь? — прошептал Князев.

Мельников нахмурился и ничего не ответил. Эта мысль и ему приходила в голову. Другого выхода как будто не было.

Из громкоговорителя слышались редкие голоса. Чувствовалось, что в группе Белопольского люди обменивались только самыми необходимыми словами.

На экране был виден скалистый хребет по ту сторону пропасти, находившейся рядом со звездолетом. Мельников и его товарищи не спускали с него глаз. На нем должны были появиться двое живых членов экипажа, несущие третьего — мертвого.

Всего три часа тому назад они провожали Леонида Орлова, как всегда полного энергии, жизнерадостного, с серьезным взглядом красивых глаз на худощавом лице. Могли ли они думать, что через час этот полный сил человек превратится в труп!..

Может быть, никогда раньше они не сознавали так ясно грозную силу природы, в тайны которой они хотели проникнуть.

— Вот они, — сказал Зайцев.

Две крохотные фигурки показались на гребне утеса. Можно было легко отличить высокую фигуру Второва от более низкого Андреева. Тело Орлова было на руках инженера.

Он первый со своей ношей спрыгнул вниз. Андреев последовал за ним. В том же порядке они преодолели и пропасть.

Мельников, Зайцев и Князев пошли к выходной камере. Топорков остался. Он не имел права покинуть радиостанцию.

Через несколько минут они услышали, как закрылась наружная дверь и раздалось характерное шипение насоса, наполнявшего воздухом камеру. Вспыхнула зеленая лампочка, и внутренняя дверь открылась.

Стараясь не смотреть на обезображенное лицо Орлова, Зайцев и Князев помогли пришедшим снять костюмы.

— Отнесем его в красный уголок! — предложил Мельников.

— Дверь уголка очень высоко, — сказал Андреев. — Будет трудно опустить его вниз.

— Тогда на обсерваторию.

Мельников вынул платок и закрыл им шлем. С Орлова сняли наспинный ранец и кислородные баллоны. Потом, не снимая костюма, его отнесли в помещение обсерватории и положили на стол, поставленный несколько часов тому назад самим астрономом, который собирался за время стоянки на Арсене привести в порядок собранные в пути материалы.

— Принесите знамя, — сказал Мельников. — Оно в каюте Белопольского.

Второв вышел и вскоре вернулся с алым полотнищем.

— Я встану первым в почетный караул, — объявил Мельников. — Смените меня через тридцать минут.

Товарищи поняли, что он хочет остаться один с погибшим, и вышли.

Шли часы один за другим с томительной медленностью. Наступила третья ночь, затем солнце взошло опять. Огромный корабль словно вымер. Люди сменяли друг друга в почетном карауле и расходились, не обмолвившись ни единым словом. На радиостанции редко-редко раздавались отрывистые фразы, доносившиеся сюда из круглой котловины. Словно невидимая траурная вуаль легла на Арсену, придавив всех своей тяжестью.

Через девять часов после ухода пять человек вернулись на звездолет. Их встречали и помогали раздеться молча. Если бы вернулись все шесть, их засыпали бы вопросами.

— Где он? — вполголоса спросил Пайчадзе, как только с него был снят шлем.

— На обсерватории, — так же тихо ответил Мельников.

У пришедших были мрачные, осунувшиеся лица.

Сняв костюмы, все сразу направились к обсерватории. За ними туда же собрались и бывшие на корабле.

Одиннадцать человек долго стояли у тела товарища, молча прощаясь с ним. Белопольский отогнул край знамени и, наклонившись, пристально вгляделся в то, что совсем недавно было лицом его ученика.

— Это был талантливый ученый, — сказал он, словно самому себе. — Я возлагал на него большие надежды. Семья звездоплавателей понесла тяжелую утрату. Он отдал жизнь за науку. — Белопольский выпрямился. — Леонида Николаевича Орлова мы вынуждены оставить на Арсене. Он будет лежать здесь, пока следующая экспедиция не доставит его тело на Землю. Похороны назначаю через два часа. Бориса Николаевича и Константина Васильевича прошу подыскать место.

— Пойдемте, Борис Николаевич! — сказал Зайцев.

Место для могилы нашли под сенью нависшей скалы. Сюда никогда не проникнут лучи Солнца, и замерзшее тело в полной сохранности будет ждать часа, когда его вынут и, запаяв в свинцовый гроб, перевезут на родину.

— Здесь будет на вечные времена установлен памятник, — сказал Мельников, указывая на скалу. Беззвучно метнулась огненная вспышка взрыва. У подножия скалы образовалась яма. Из кладовой запасных частей Зайцев принес двухметровую стальную плиту, на которой острием автогенного пламени написал имя погибшего и дату.

Могила была готова.

В назначенный час состоялись похороны. Вместо гроба тело находилось в «пустолазном» костюме. Разбитый шлем заменили новым.

В печальной церемонии участвовали все, кроме Мельникова, Зайцева, Баландина и Андреева. Даже теперь закон космических рейсов не был нарушен, часть экипажа осталась на корабле.

Когда стальная плита закрыла могилу, раздался салют — тремя залпами.

Их не было слышно. Только вспышки огня из дул пистолетов. В безвоздушном пространстве нет звуков.

На следующее «утро» Белопольский, Баландин, Романов и Второв снова отправились в котловину. Они взяли с собой на этот раз электролебедку, аккумуляторные батареи для нее и два отбойных молотка с баллонами сжатого воздуха. Этот груз был тяжел даже на Арсене.

— Вы не справитесь вчетвером, — сказал Мельников. — Возьмите еще кого-нибудь.

— Справимся, — ответил Белопольский. — Будем переправлять груз через пропасти и поднимать на скалы с помощью веревки. В конце концов все это весит здесь не более тридцати килограммов. Физическая сила Второва нас выручит.

— Но почему вы не хотите взять больше людей?

— Потому что вчерашний опыт показал — нельзя ходить большой партией. Это опасно.

Четыре человека ушли и вернулись только через десять часов. У троих был донельзя утомленный вид.

— Подготовьте звездолет к старту, — сказал Мельникову Белопольский и, ничего больше не прибавив, ушел в свою каюту.

— Я так измучился, словно на Земле ворочал пятипудовые мешки, — сказал Романов.

— Но что вы делали? — спросили его.

— Ломали и растаскивали камни.

— Значит, гранитные фигуры уничтожены?

— Нет, их мы не трогали.

Что касается Второва, то у него был такой же вид, как всегда. Железный организм этого спортсмена не поддавался усталости.

Прошли еще одни «сутки».

Зайцев и Князев закончили ревизию двигателей, и ничто больше не задерживало звездолет на Арсене.

Корабль пробыл на астероиде тридцать шесть часов. Этого времени хватило на все работы, намеченные раньше, и на непредвиденную, ставшую самой главной. Теперь, оставляя здесь одного из членов экипажа, «СССР-КС 3» был готов продолжать путь.

В час ночи, по московскому времени, 4 июля с одним работающим двигателем звездолет легко оторвался от Арсены.

С чувством глубокой скорби следили звездоплаватели за удаляющимся астероидом. Скоро он превратился в звездочку, быстро теряющую блеск. Потом исчез совсем. Но они долго не отрывали глаз от экрана, на котором только что видели маленькую планету, унесшую на себе тело товарища, вырванного смертью из их дружного коллектива.

Они знали, что на долгом пути завоевания человеком космического пространства неизбежно будут жертвы. Природа не сдается без жестокого боя. История открытий заполнена именами погибших героев. Так было на Земле, так будет и в межпланетных просторах. Они это знали. Но сердце не всегда бывает покорно рассудку...

Два дня на корабле было траурное молчание. Члены экипажа отсиживались по своим каютам, сходясь только во время завтрака, обеда или ужина, но и тогда они почти не говорили друг с другом.

Но как бы ни была сильна печаль, жизнь властно предъявляет к живым свои требования.

Космический полет продолжался. Нужно было жить и работать. От Арсены до Венеры звездолету было всего шесть суток пути, а программа научных работ, намеченная на это время, еще не была выполнена. Астрономы первыми взялись за дело, показывая пример остальным.

8 июля Белопольский попросил всех собраться на радиостанции, чтобы выслушать доклад о результатах посещения Арсены. Время было выбрано так, чтобы на Земле могли принять волну звездолета, и ученые, собравшиеся в космическом институте, как бы присутствовали на этом собрании.

Доклад сделал профессор Баландин. Энциклопедически образованный человек, он в одном лице соединял три научные специальности — был выдающимся океанографом, зоологом и крупным теоретиком звездоплавания.

Хотя материал его выступления был настолько обширен, что его с избытком хватило бы на целую научную монографию, профессор сумел уложиться в двадцать минут. Предельная сухость и четкая формулировка фактов, с ясными, словно остро отточенными выводами — таков был стиль доклада.

Профессор начал с характеристики Арсены. Он сообщил результаты геологической разведки недр астероида, который оказался состоящим на три четверти из самородного железа.

— Такой же состав имеют метеориты, падающие на Землю. Это доказывает, что астероиды и метеориты имеют общее происхождение. Являются ли они обломками «пятой планеты» или нет, сказать с уверенностью еще нельзя. Присутствие в железе кислорода говорит в пользу планетной гипотезы.

Сообщив о размерах, массе, скорости вращения вокруг оси в составе внутренних пород, Баландин перешел к находке развалин.

— Предположение, что обнаружены остатки здания, когда-то стоявшего на поверхности погибшей планеты, не подтвердилось. Этого следовало ожидать. Ничто, сделанное искусственно, не могло уцелеть при космической катастрофе. Под камнями мы обнаружили такую же асфальтовую поверхность, как и во всей котловине. Геометрические фигуры не укреплены в почве, а просто поставлены на нее. Возникают три вопроса — кто поставил фигуры, зачем и почему они разрушены? Достоверно можно ответить только на третий вопрос. Сооружение разрушено крупным метеоритом. Следы его взрыва при падении ясно видны. По первым двум вопросам мы можем только предполагать. Любопытную мысль высказал Константин Евгеньевич. Предоставляю слово ему.

Белопольский передвинулся ближе к микрофону.

— Гипотеза спорна, — начал он. — Но пока не видно другого объяснения. Гранитные фигуры высечены человеком или существом, подобным ему. Они находятся на астероиде, где не может быть живых существ. Вывод — они поставлены такими же звездоплавателями, как мы с вами.

В радиорубке послышались возгласы удивления. Неожиданный вывод Белопольского поразил всех, хотя сам по себе он был строго логичен.

— Нельзя даже приблизительно сказать когда, — продолжал Константин Евгеньевич, — но нашу солнечную систему безусловно посетил космический корабль. Откуда он прилетел? Этот вопрос прояснится только тогда, когда отдаленные потомки этих звездоплавателей еще раз прилетят к нам. Или мы прилетим к ним.

Мельникову показалось, что Белопольский оговорился.

— Вы же сами подчеркнули, что неизвестно, откуда прилетел корабль, — сказал он.

— Не перебивайте! — недовольно поморщился академик. — На этот вопрос я отвечу. Итак, что же увидели неизвестные звездоплаватели у Солнца? Из планет только Земля, Венера и Марс имели органическую жизнь. Только на Земле они могли увидеть людей, которые тогда стояли на низкой ступени развития. Но для них было несомненно, что человек высоко поднимется по эволюционной лестнице. Поставив себя на их место, я подумал о том, что они должны были сделать. Надо было дать знать будущим ученым Земли, что на нее прилетал корабль из другого мира. Но какой памятник уцелеет тысячи лет? На Земле, Марсе и Венере это невозможно. Климатические изменения, дожди, ветры уничтожат и развеют любое сооружение за столь долгий срок.

— Не вполне убедительно! — заметил Баландин. — Можно поставить памятник почти что на вечные времена.

— Именно «почти что». Но они этого не сделали. По крайней мере на Земле такой памятник не найден. Мне кажется, они должны были поступить иначе. На Арсене нет атмосферы, нет климатических явлений. Астероид близко подходит к орбитам и Земли и Венеры. Когда люди «вырастут» и станут совершать межпланетные полеты, то обязательно посетят астероид и найдут на нем оставленный памятник. Именно так они должны были рассуждать. И памятник действительно был найден нами. Конечно, они могли оставить более ясные сведения о себе. Мы ничего не нашли, но это не значит, что ничего нет. За короткий срок мы не могли разобрать развалины и добраться до того, что завалено взрывом. Это сделает следующая экспедиция. Такова моя гипотеза. Возникает вопрос — неужели этим разумным, притом высоко разумным, существам были неизвестны квадратная, гексагональная и ромбическая системы? Неужели они знали только кубическую? Мы видели октаэдры, додекаэдры, тетраэдры и кубы. Ни одной пирамиды, ни одной призмы, ни одной брахидомы! Случайно ли это? Я думаю, что не случайно. В этом есть какой-то смысл. Загадка гранитных фигур должна быть нами разгадана. И тогда мы узнаем, откуда прилетал корабль. Это ответ Борису Николаевичу на его вопрос, — прибавил Белопольский.

Собрание закончилось около трех часов дня. Члены экспедиции разошлись по своим каютам.

На следующий день Топорков принял длинную радиограмму, сообщавшую о реакции на гипотезу Белопольского земных ученых. Большинство было согласно с его выводом.

На среднем расстоянии в сто восемь миллионов километров от Солнца, на сорок два миллиона километров ближе, чем Земля, величественно плывет по своей орбите вторая планета солнечной системы, названная нашими далекими предками Венерой — богиней весны и любви древней мифологии.

Почти равная Земле по размерам и массе, ее ближайшая соседка в пространстве, планета по праву носит свое поэтическое имя. Нет на небе Земли более красивого зрелища, чем Венера, блистающая на слегка порозовевшем утреннем небосклоне. На вечернем небе, как привыкло видеть ее большинство жителей городов, планета менее красива.

Любопытно отметить, что в некоторых арабских странах Венеру называли совершенно противоположным именем — Люцифер, что соответствует слову «Сатана». Какие причины побудили назвать так белоснежную красавицу, трудно понять.

Для астрономов Венера представляла, пожалуй, еще большую загадку, чем Марс.

Поверхность планеты недоступна наблюдениям с Земли: ее скрывают никогда не расходящиеся облака. Одни считали, что космические путешественники, опустившись на Венеру, не увидят ни морей, ни лесов, а только каменную пустыню, покрытую вулканическим пеплом, другие — сплошное топкое болото. Последователи замечательного поборника идеи повсеместности жизни во Вселенной — Гавриила Адриановича Тихова — утверждали обратное, — жизнь на Венере есть, но, конечно, не такая, как на Земле. Исследователи не увидят там зеленых лесов; растительность на сестре Земли должна быть оранжевая и красная, по причине жаркого климата. Ведь и на Земле в тропиках много красных растений, и не только в тропиках. В горячих источниках Камчатки, где температура достигает +80°, живут багровые и пунцовые водоросли, и берега этих источников покрыты оранжевыми и желтыми мхами.

Жизнь приспосабливается к любым условиям. В сверхтропическом климате Венеры и в сверхсуровом климате Марса она одинаково возможна.

Методами радиоастрономии было установлено, что температура поверхности планеты близка к ста градусам, но это следовало проверить. Предстояло еще точно установить продолжительность суток, наклон оси и многое другое.

Объем предстоящих работ был велик, а звездолет, по плану, не должен был задерживаться на Венере больше сорока восьми суток (разумеется, земных).

Все это было изложено Белопольским на собрании экипажа корабля.

«СССР-КС 3» подлетал к цели. До орбиты Венеры оставалось около трех с половиной миллионов километров, то есть немного больше суток пути.

Звездолет уже не летел прямо. Газовые рули были повернуты, и он описывал в пространстве гигантскую кривую, чтобы оказаться позади планеты и лететь в одном с ней направлении. Двигатели работали на минимальной мощности, но этого было достаточно для возникновения слабой силы тяжести. Свободно плавать в воздухе было уже невозможно, — левый борт словно притягивал к себе все предметы внутри корабля.

Белопольский и Мельников, сменяя друг друга, непрерывно дежурили на пульте. Автоматические приборы управления вели корабль по заданной трассе, но все же было необходимо проверять полет и вычислять местонахождение на каждый час.

Остальные члены экипажа приступили к установке временных полов в каютах и коридорах. Ведь на Венере звездоплавателей ждали обычные условия тяжести, и следовало так оборудовать помещения, чтобы с возможно большими удобствами прожить все полтора месяца стоянки на сестре Земли.

Прошло уже девятнадцать суток с того памятного всем утра, когда «СССР-КС 3» оторвался от ракетодрома и начал свой трудный и опасный рейс. За этот сравнительно короткий срок членам экспедиции пришлось многое пережить и испытать. Тридцать шесть часов, проведенных на Арсене, и в особенности трагическая гибель Орлова наложили на каждого глубокий и неизгладимый след. Люди изменились. Больше всего это было заметно у тех, кто впервые участвовал в межпланетном полете. Некоторые, например Романов, Князев или Второв, при старте с Земли еще не отдавали себе ясного отчета в том, что их ожидает. Космический рейс, посещение астероида, исследование Венеры — все это было в их глазах покрыто романтической дымкой. Теперь они увидели оборотную сторону, поняли суровую действительность, — победы над природой не приходят сами, они завоевываются в упорной и смертельно опасной борьбе. Кое-кому первые дни полета доставили много тяжелых минут. Сознание безграничности пустого пространства, в центре которого, казалось, неподвижно висел крохотный звездолет, отсутствие видимой опоры, спутавшиеся понятия, где верх, а где низ, само ощущение невесомости — все это сильно подействовало на психику, и добрая половина экипажа переболела «космической болезнью».

С начала второй половины пути все изменилось. Экипаж корабля превратился в единый, проникнутый одними мыслями и общими целями, сплоченный коллектив исследователей, каждый член которого до конца осознал и понял, что требует и чем угрожает ему выбранная профессия. И хотя после гибели Орлова перед каждым реально встала угроза смерти, ни один из них не пожалел о принятом решении.

9 июля ровно в двадцать два часа тридцать минут траектория полета «СССР-КС 3» точно совпала с орбитой Венеры. С этой минуты звездолет «пустился в погоню» за планетой, которая находилась впереди него на сто тысяч километров и «убегала» со скоростью 34,99 километра в секунду. Через пять часов и тридцать три минуты корабль догонит сестру Земли.

В круглые окна обсерватории и на экранах Венера была видна как исполинский полумесяц, почти в одиннадцать раз больший, чем Луна на небе Земли. Освещенная Солнцем половина планеты ослепительно блестела белоснежной пеленой облаков. Ночная половина отчетливо проступала на фоне звезд, закрывая их своей массой и светясь слабым сиянием, похожим на свечение верхних слоев земной атмосферы. Полоса сумерок, ясно видимая, делала терминатор неразличимым. В этой полосе временами появлялись какие-то яркие вспышки и светлые линии.

— Мы наблюдаем полярное сияние в атмосфере Венеры, — сказал Белопольский. — Благодаря близости к Солнцу это явление на ней должно быть гораздо более мощно, чем на Земле.

— С поверхности планеты полярное сияние, вероятно, изумительное зрелище, — заметил Мельников.

Эти фразы были единственными словами, произнесенными за все часы «погони» между командирами корабля. Оба сосредоточенно наблюдали за показаниями приборов. Расстояние между планетой и звездолетом неуклонно сокращалось, а спуск на Венеру, как и на Землю, был очень трудным маневром. Требовалось максимальное внимание и точность каждого движения.

Быстро увеличиваясь в размерах, планета, казалось, сама надвигалась на корабль. Вскоре все звезды исчезли из поля зрения, заслоненные ее огромным телом. Впереди и по сторонам был виден только облачный океан, нестерпимо белый со стороны, обращенной к Солнцу, и постепенно темневший, переходя в черный, — с другой.

В четыре часа утра 10 июля по московскому времени «СССР-КС 3» поравнялся с планетой и, замедлив скорость, как бы «включился» в ее движение. Он находился в этот момент в самых верхних, разреженных слоях атмосферы, и с этой высоты начал замедляющий спуск.

Двигатели работали на полную мощность, удерживая корабль от стремительного падения. Облачный океан приближался...

Предстояло впервые опуститься на самую поверхность четвертого небесного тела, посещенного людьми, ступить ногой на «землю» Венеры. К этому нельзя было отнестись равнодушно. Человек еще не приобрел привычки летать с планеты на планету, и для него посещение Венеры было еще огромным событием. Когда-нибудь придет время и космические рейсы станут обычной,«повседневной» работой науки. Тогда люди будут без особого волнения выходить из кораблей на почву других миров. Но до этого времени было еще очень далеко.

— Крылья! — отрывисто приказал Бело-польский, когда облачная масса закрыла экран белой мглой.

Мельников нажал нужные кнопки. Через несколько секунд загорелись синие лампочки, — крылья вышли из своих гнезд. Превратившись в реактивный самолет, «СССР-КС 3» опускался все ниже, прорезывая толщу облаков. Внизу, где-то у ее границы, уже появились неясные вспышки молний.

Корабль летел теперь в воздушной среде, и управление им приняло иной характер. Четыре двигателя, расположенные у основания крыльев, несли его вперед. Маневрирование осуществлялось обычными элеронами и хвостовым рулем. От командира корабля требовались уже навыки управления реактивным самолетом. Белопольский поставил ноги на педали и взялся за штурвал.

Могло показаться странным, что академик так уверенно берется за трудную работу пилота, да еще на таком гигантском корабле, но в этом не было ничего необычайного. Все члены экипажа «СССР-КС 3», за исключением профессора Баландина, Андреева и Второва, прошли длительный курс обучения в летной школе, практику вождения больших самолетов и имели дипломы пилотов реактивной авиации.

Ровно через восемь минут после начала спуска «СССР-КС 3» вынырнул из облачной массы в блестящую почти непрерывными молниями сплошную стену страшного ливня.

Экран сразу потемнел. Водяные потоки уничтожили всякую видимость, и казалось, что звездолет погрузился в океан. Но стрелка альтиграфа показывала, что до поверхности Венеры еще полтора километра.

Внезапно, словно кто-то губкой провел по экрану, потоки воды исчезли. Перед глазами экипажа раскинулась панорама безграничного океана.

Мельников наклонился вперед, с глубоким волнением всматриваясь в знакомую картину, которая так часто возникала в его памяти...

Свинцовые волны с длинными белыми гребнями пены, с нависшими над ними темными клочковатыми тучами, черные стены ливней, испещренные зигзагами молний, все тот же тусклый полусвет...

Ничто не изменилось за эти восемь лет. В жизни планеты века короче, чем секунды в человеческой жизни. Природе некуда торопиться, — перед нею вечность.

Мельников взглянул на Константина Евгеньевича. Командир корабля сидел спокойно, откинувшись на спинку кресла, внимательно, но без тревоги вглядываясь в экран. Ему нечего было опасаться. Венера уже не была загадочной незнакомкой. Он вел корабль к заранее намеченному месту, которое нужно было только найти.

Уже три часа летел «СССР-КС 3» над океаном, а ни малейшего признака берега не появлялось. Может быть, материк, открытый первой экспедицией, находился сейчас на ночной половине планеты? Это было возможно; а есть ли на Венере какой-нибудь другой материк, никто не мог знать. Время обращения вокруг оси — сутки планеты — было неизвестно. Могло случиться, что ночь над оранжевыми лесами континента продлится еще недели. В этом случае придется искать другое место для стоянки, но существовало ли такое место?..

Мельников и Белопольский поменялись ролями. Теперь Борис Николаевич вел корабль, а Белопольский отдыхал, в любую секунду готовый помочь. Сколько времени придется провести в воздухе, они не знали. Опуститься на волны среди океана, даже не видя берега, было бессмысленно. Во что бы то ни стало надо найти твердую «землю».

Звездолет все время летел прямо, держа направление на запад, опережая Солнце. За плотной массой облаков оно было невидимо, но чувствительные фотометры, установленные снаружи корпуса, сообщали на пульт, что сила дневного света не убывает — и, значит, корабль еще не достиг полосы сумерок.

В рубку вошли Пайчадзе и Баландин. Руководящий состав экспедиции обменялся мнениями.

— Если материк не покажется, мы можем пролететь не очень далеко в сумеречную полосу, — сказал Белопольский.

— Поворачивать и лететь назад бесполезно, — согласился с ним Баландин,. —

Если там и есть земля, нам от нее мало толку. «Восточные» части планеты движутся в ночь.

— Может быть, лучше повернуть на север или на юг? — предложил Мельников.

— Это мы всегда успеем сделать, — ответил Белопольский. — Мы находимся сейчас на той же широте, где пролетали в прошлый раз. Задача — найти устье реки. Если это окажется невозможным, тогда придется менять направление.

— В крайнем случае, — сказал Пайчадзе, — продержимся в воздухе, пока материк не выйдет из ночи.

— Вы забываете, что атмосферные двигатели не могут работать слишком долго.

— Так что же делать?

— Опускаться на океан нельзя, — подытожил Баландин. — Насколько можно судить, ветер очень силен. Под нами буря.

— А если учесть непрерывные ливни, то положение корабля на волнах будет совсем скверным, — добавил Мельников.

Миновало еще два часа, но никаких изменений не произошло. Под кораблем по-прежнему был безграничный океан. Часто приходилось пролетать через грозовые фронты, и тогда непроницаемая тьма закрывала экраны. Только приборы сообщали, что впереди нет берега.

Доктор Андреев предложил подкрепить силы завтраком. За все время пути в его обязанности входило кормить членов экспедиции. Это было не трудно и не отнимало много времени. В кладовых звездолета все продукты питания были заранее рассортированы и упакованы в специальные пакеты. Достаточно было взять очередной пакет (они были пронумерованы) и, если требовалось, подогреть его содержимое в термостате. Десять минут — и завтрак, обед или ужин были готовы. Мытье посуды не обременяло звездоплавателей по той простой причине, что никакой посуды не было — в условиях невесомости ею все равно нельзя было пользоваться. Металлические или пластмассовые сосуды, коробки и банки вместе с остатками пищи уничтожались в электропечи, а пепел выбрасывался наружу.

И сегодня, когда наступил час завтрака, Андреев быстро все приготовил, но в этот раз его труды пропали даром. Только Топорков, Зайцев и Коржевский воспользовались его приглашением. Остальных волнение лишило аппетита. Уступая настойчивым требованиям врача, Белопольский и Мельников выпили по чашке шоколада и снова заняли свои места за пультом.

Одни и те же мысли беспокоили всех участников экспедиции. Если на стороне Венеры, обращенной сейчас к Солнцу, нет «земли», могло создаться очень неприятное положение. По всем данным астрономии, сутки Венеры были весьма продолжительны и во всяком случае не короче двух — трех недель. Сколько пройдет времени, пока вращение планеты вынесет материк «в день» Может быть, ночь на континенте наступила совсем недавно.

Как ни мощны были «атмосферные» двигатели звездолета, они не могли работать без отдыха более чем сорок часов. Если за это время корабль не приземлится, то останется только одно — покинуть атмосферу Венеры и, вылетев снова в межпланетное пространство, превратиться на время в спутника планеты. Такая перспектива никому не улыбалась, так как отнимала драгоценное время, предназначенное на исследовательские работы, объем которых был чрезвычайно велик, не говоря уже о том, что повторные спуски в атмосферу таили в себе большую опасность.

Для экипажа корабля время шло с томительным однообразием. «СССР-КС 3» летел над волнующимся океаном на высоте одного километра, час за часом. Сверху было все то же мрачное небо, низвергающееся на воду частыми ливнями. Иногда встречались большие области, затянутые сплошным туманом, и тогда казалось, что корабль опять летит в облаках. Несколько раз ослепительная молния соединяла небо и океан в непосредственной близости от корабля, и сквозь стальные стенки корпуса слышался страшный треск электрического разряда.

Стихийные силы, которым близость планеты к Солнцу давала во много раз большую мощь, чем на Земле, невольно наводили на мысль — что будет с людьми, когда корабль опустится и они выйдут из него? Не станут ли люди Земли игрушкой в руках враждебной им природы Венеры? Сожженные молнией, смытые потоками ливней, отравленные ядовитой атмосферой, не будут ли они уничтожены сразу, как только лишатся защиты своего звездолета? Быть может, еще десятки неизвестных опасностей заготовлено Венерой, чтобы расправиться с незваными пришельцами, посланными ее «сестрой»...

Об этом думали все члены экипажа «СССР-КС 3», наблюдая в экраны за разгулом стихий за бортом звездолета.

— Никогда не предполагал, что природа Венеры так негостеприимна, хотя и видел все это в кинокартине, — сказал Романов, дежуривший вместе с Топорковым на радиостанции. — Сможем ли мы вообще выйти из корабля?

Игорь Дмитриевич посмотрел на него и усмехнулся.

— Надо выйти — и выйдем! — сказал он. — А если бы вы знали, что вас ждет, отказались бы участвовать в рейсе?

— Я не боюсь, — обиженно ответил молодой геолог.

— А я так уверен, что боитесь. И я тоже боюсь. Знаете, что любит говорить Борис Николаевич? «Дело не в том, чтобы не бояться, а в умении преодолевать страх».

— Ну, Борис Николаевич...

— А он что, — перебил Топорков, — из другого теста сделан? Такой же человек, как вы и я. Не думайте об опасности, и она не будет страшна. Здесь, как на войне. Люди боятся, но идут.

— Я, право же, не боюсь, Игорь Дмитриевич... — начал Романов, но как раз в этот момент исполинская молния ударила, казалось, в самый корпус корабля. Оглушительный треск вырвался из динамика. Звездолет ощутимо вздрогнул.

Романов невольно отшатнулся от экрана,

— Извольте! — сказал Топорков. — Попробуйте уверить меня, что это вас не пугает. О, нет! Космические полеты страшны!.,

— Но когда дойдет до дела...

— А это другой вопрос. Мы знаем, на что пошли. Если бы в вас сомневались, вы не попали бы в число членов экипажа.

В начале восьмого часа полета над океаном фотометры отметили постепенное ослабление освещенности. Звездолет достиг полосы сумерок. Позади него Солнце склонялось к восточному горизонту. Благодаря медленности вращения планеты вокруг оси «СССР-КС 3» легко обгонял Солнце.

Берег континента по-прежнему не показывался. Белопольский решил еще один час лететь к западу. Если суша не откроется, звездолет вылетит из сумеречной полосы обратно и будет искать «землю» на севере или юге.

Постепенно становилось все темнее.

Приборы пульта давали возможность вести корабль «слепым полетом», но проникать в область полной ночи было все равно бесполезно. Совершить посадку на материк в темноте было совершенно невозможно. Венера не имела оборудованных ракетодромов.

В самый последний момент, когда Мельников, управлявший кораблем, готовился переложить рули и повернуть назад, радиоволны локатора нащупали твердую «землю» и, отразившись от нее, заставили стрелку прибора дрогнуть. Прямая линия на ленте, в течение восьми часов свидетельствовавшая, что впереди нет ничего, кроме воды, резко прыгнула вверх и зазмеилась ломаными скачками, отмечая неровности далекой «земли».

Было еще достаточно светло. Материк должен был показаться через несколько минут, если, конечно, это был материк, а не какой-нибудь остров. Но и остров мог оказаться пригодным для посадки.

— Кажется, мы выиграли в последний момент, — сказал Белопольский.

— Посмотрим! — сдержанно отозвался Мельников. — Судя по прибору, «земля» прямо по носу корабля.

Звездолет влетел в очередной грозовой фронт, и всякая видимость исчезла. Создалась опасность пролететь мимо «земли», и Мельников замедлил скорость. Это было не совсем безопасно, — сила водяного потока могла сбросить корабль с высоты, но приходилось сознательно рисковать. Может быть, полоса грозы не широка?..

И действительно, через три минуты звездолет миновал грозу. Перед глазами экипажа открылась оранжево-красная полоса.

Если это был остров, то, по-видимому, очень большой и вполне пригодный для посадки и длительной стоянки. Он находился сейчас на самой границе дня и ночи, и на нем вскоре должен был наступить день, долгий день Венеры.

Мельников повернул к югу и, ведя корабль на высоте ста метров, внимательно вглядывался в рельеф берега, ища подходящее место. . То же делали и все остальные.

Профессор Баландин первый заметил узкий залив, глубоко врезывающийся в сушу, окруженный обрывистыми берегами, заросшими огромными деревьями, и сообщил о нем командиру. В этом заливе, защищенном от ветра, вода была спокойна.

Подлетев ближе, увидели, что залив имел метров двести в ширину и не меньше чем на километр вдавался в глубь берега. Гавань была очень хорошей.

Мельников посмотрел на командира корабля.

— Опускайтесь! — сказал Белопольский. — Неизвестно, где и когда мы найдем другую «землю».

Описав широкий полукруг, звездолет пошел на посадку. Смолкли двигатели, и, спланировав на крыльях, «СССР-КС 3», взметая пенные буруны своим острым носом, врезался в воду и заскользил по ней на плоских реданах своего днища, как гигантский глиссер. Крылья исчезли в пазах корпуса, и стопятидесятиметровая «сигара» неподвижно застыла на поверхности залива в ста метрах от берега.

Несколько секунд экипаж оставался на своих местах. Людям казалось, что наступила какая-то особенная, торжественная тишина.

Звездолет чуть заметно покачивался.

Потом, как по команде, все устремились к рубке.

Белопольский и Мельников, под дружные аплодисменты, обнялись.

— Дорогие друзья! — сказал Константин Евгеньевич. — Первая половина нашего пути, самая трудная половина, закончилась. Мы достигли цели: «СССР-КС 3» находится на Венере. Благодарю вас всех! Но в эту радостную для нас минуту вспомним тех, кто способствовал ей на Земле, тех, кто построил наш замечательный корабль. Честь им и слава! Вспомним с благодарностью нашего учителя и друга — Сергея Александровича Камова. Его нет здесь, но мыслями он всегда с нами. Мы на Венере! Но не все, кто улетел с Земли, достигли ее. В одержанной победе есть заслуга и Леонида Николаевича Орлова. Почтим же память нашего погибшего товарища минутным молчанием.

Звездоплаватели могли смело сказать, — им повезло! Венера неожиданно предоставила кораблю прекрасную естественную гавань.

На реке пришлось бы бороться с течением, грозящим вынести звездолет в океан, — здесь вода была неподвижна: высокие обрывистые берега надежно защищали корабль от ветров и волн. Со стороны океана залив был прегражден длинной скалистой грядой. С какой бы стороны ни подул ветер, вода залива должна оставаться спокойной.

Если бы показалось Солнце, это место могло стать даже красивым. Легкий прозрачный туман поднимался от темно-синей поверхности воды, напоминая раннее летнее утро на Земле. Коричневая линия берегового обрыва была увенчана сплошной стеной растений и громадных деревьев причудливой формы, окрашенных во все оттенки оранжевого, красного и желтого цветов. Стволы деревьев, странного для глаза — розового цвета, были переплетены густой сетью лиан (так казалось издали).

Но вместо голубого неба над заливом и лесом нависала мрачная пелена густых туч. Вместо яркого солнечного света — тусклый полусвет, скрадывающий очертания и придававший пейзажу какой-то призрачный вид.

Залив находился в полосе утра, но и днем вид не должен был измениться. Будет немного светлее — и только. Многокилометровый слой облаков, скупо пропускавший лучи дневного светила, создавал на Венере даже в полдень освещение земного вечера.

Ученые уже знали, что на сестре Земли постоянно дуют ветры, достигающие иногда силы урагана. По косым струям недавно прошедшего ливня они видели, что и сейчас очень сильный ветер. Но лес, поднимавшийся на высоту ста и больше метров, был странно неподвижен. Ни малейшего движения не замечалось на вершинах деревьев. Словно каменные стояли оранжево-красные великаны, поражая взор исполинскими размерами, застывшие в бурном воздухе своей планеты в непонятном спокойствии. Такими же неподвижными казались и заросли желтых растений, густой массой облепившие нижние части розовых стволов.

Если бы не движение воды и тумана, картина выглядела бы мертвой, нарисованной на фоне свинцового неба безумным художником, перепутавшим все краски, которыми следует изображать растительность. Нигде не было зеленого цвета, столь привычного для людей Земли.

Чем дольше всматривались звездоплаватели через иллюминаторы обсерватории в окружающий пейзаж, тем более странным он казался. Было трудно убедить себя, что это действительно лес — царство растений. Слишком неподвижными, безжизненными выглядели все эти кусты и деревья. В бинокль были отчетливо видны беспорядочно, одна за другой растущие ветви, похожие на изогнутые трубки, покрытые не листьями, а какими-то разноцветными наростами продолговатой формы. От подножия до вершины стволы деревьев были почти одинаковой толщины, около метра в диаметре, что было еще более странным при такой значительной высоте. Желтые кусты казались сплошной массой, и даже сильные стекла биноклей не могли разделить их на отдельные ветви. Всюду виднелись причудливо переплетающиеся «лианы» с руку толщиной, пурпурного цвета, с черными поперечными кольцами, что делало их похожими на коралловых аспидов, обвивших своими гибкими телами розовые стволы, красные и оранжевые ветви.

— Что об этом думаете? — спросил Пайчадзе, отрываясь от бинокля и обращаясь к Коржевскому.

— Царство актиний, — ответил биолог. Трудно было придумать более удачное сравнение. Деревья Венеры действительно были очень похожи на исполинские кораллы, на сцифоидных кишечнополостных животных, живущих в теплых водах экваториальных океанов Земли.

— А желтые кусты напоминают губки, — заметил Мельников.

Профессор Баландин улыбнулся.

— По-вашему, получается, — сказал он, — что на Венере нет растений и мы попали в царство животное.

— Возможно, что это так и есть, — серьезно сказал Белопольский. — А если вспомнить, что, по данным спектрального анализа, растения Венеры поглощают кислород и выделяют углекислоту, что свойственно животному миру, то даже не удивительно.

— Когда же мы выйдем из корабля? — нетерпеливо спросил Коржевский.

— Как только Степан Аркадьевич закончит анализ.

Доктор Андреев, старший врач звездолета (вторым был Коржевский), был зачислен в состав экспедиции на Венеру не только врачом, но и химиком. Как только «СССР-КС 3» опустился на воду, были взяты пробы воздуха, и теперь Степан Аркадьевич производил его количественный и качественный анализ.

Коржевскому, и не только ему, пришлось запастись терпением. Андреев не любил поспешности в серьезных делах, и все знали, что он доложит результаты анализа только после двух, а то и трехкратных проверок своей работы.

Часы звездолета показывали половину первого. Это было время ежедневной связи с Землей. Последняя радиограмма была отправлена при подходе к орбите Венеры, ровно сутки тому назад. Члены экспедиции хорошо понимали, с каким нетерпением на Земле ожидают сегодняшнего разговора. Ведь там знали, что «СССР-КС 3» уже опустился на сестру Земли и, конечно, беспокоились, как прошел спуск. Было вполне вероятно, что на радиостанции собрались сейчас родственники экипажа, ученые и все работники Космического института во главе с Камовым.

Первая радиовесть с поверхности Венеры была большим событием, и неудивительно, что все члены экипажа корабля (кроме Андреева, не пожелавшего прервать свою работу) попросили разрешения присутствовать при этом событии. Топорков попытался протестовать, но вмешательство Белопольского заставило его подчиниться общему желанию.

Но все не могли поместиться на небольшом свободном пространстве радиорубки, ставшим еще более тесным из-за пола, перерезавшего пополам шарообразное помещение. Зайцеву, Князеву, Романову и Второву пришлось остаться в коридоре, устроившись у открытой двери.

Радиограмма, в форме рапорта директору Космического института и президенту Академии наук СССР, была составлена и подписана всеми членами экспедиции.

Игорь Топорков включил микрофон. На этот раз никто не запрещал ему ввести в действие все резервы мощности, что он, конечно, и сделал. Передача через атмосферу Венеры была во много раз труднее, чем из пространства. К тому же, не зная точно местоположения корабля относительно Солнца, нельзя было поручиться, что антенна звездолета правильно ориентирована, Пайчадзе и Белопольский сделали все возможное, чтобы указать Топоркову направление на Землю, но непроницаемая толща облаков позволила определить это направление только приблизительно.

Ровно без пяти минут час по московскому времени Топорков громко и отчетливо сказал в микрофон:

— Говорит звездолет!.. Говорит звездолет «СССР-КС 3»! Отвечайте! Отвечайте!.. Перехожу на прием!

Радиоволны, зажатые в узкие границы жестко направленной антенны, подхватили его голос и понесли к далекой Земле через девяносто миллионов километров межпланетного пространства. Спустя пять минут они должны были достигнуть «небесной станции» — искусственного спутника Земли и, пройдя через усилители, помчаться дальше, к Москве. После детектирования радиоволна отдаст модулированный на ней голос, и он зазвучит из динамика, находящегося на Земле, так же, как прозвучал только что на Венере.

А когда, пройдя тот же путь в обратном направлении, здесь, на станции звездолета, раздастся голос с Земли, первый в истории разговор между двумя планетами станет свершившимся фактом. Гений Александра Попова и Константина Циолковского одержит новую, блистательную победу.

И чувствуя приближение торжества этой победы разума, десять звездоплавателей приготовились ждать десять минут, которые должны были показаться им очень длинными. И вдруг...

Не прошло и пяти секунд, как из репродуктора раздался человеческий голос... голос Топоркова:

— Говорит звездолет! Говорит звездолет «СССР-КС 3»! Отвечайте! Отвечайте! Перехожу на прием!

Еще никто не успел осознать, что случилось, как снова прозвучал тот же голос, но уже заметно тише:

— Говорит звездолет! Говорит звездолет «СССР-КС 3»!..

И еще несколько раз все тише и тише.

Потом все смолкло.

Внезапно побледнев, инженер инстинктивно протянул руки к верньерам настройки, но тут же, поняв бесполезность своей попытки, безнадежно махнул рукой и умоляюще посмотрел на Белопольского, словно начальник экспедиции мог ему чем-нибудь помочь.

В радиорубке наступило тягостное молчание. Все было ясно — Земля не услышит голос с Венеры. Радиосвязь прервана. В поединке человеческой техники с силами природы победу на этот раз одержала природа. И хотя эта победа была только временной, люди осознали ее с тяжестью в сердце.

Приходилось подчиниться судьбе. На Земле ничего не узнают о звездолете, пока не закончатся работы на Венере и он не вылетит в обратный путь. Друзья и близкие членов экипажа были обречены на мучительную неизвестность.

— Вы использовали всю мощность? — прервал молчание Белопольский.

Его голос звучал так же сухо и спокойно, как всегда. Казалось, что Константина Евгеньевича беспокоит только техническая сторона вопроса.

— Всю, целиком, — с тяжелым вздохом ответил Игорь Дмитриевич.

Белопольский нахмурился, но ничего больше не сказал. Все молчали. Гнетущую тишину нарушил Пайчадзе.

— Не унывайте, друзья! — сказал он. — На Земле поймут. Это беда предвиденная.

Перерыв радиосвязи действительно не должен был оказаться чересчур неожиданным для тех, кто на Земле ждал сообщения с космического корабля. Подобная возможность была, как и сказал Пайчадзе, предвидена еще до старта звездолета. Практика радиосвязи с Луной и искусственными спутниками Земли давно показала, что радиоволны иногда отказывались проходить через ионизированный слой, создаваемый в атмосфере солнечной радиацией. В часы активизации деятельности Солнца связь с «небесными станциями» прерывалась. Слой Хевисайда, находящийся на высоте 90 — 130 километров над поверхностью Земли, создавал труднопроходимый барьер, и только ультракороткие волны могли пробивать его и уноситься в межпланетное пространство, и то при помощи направленных антенн, создающих мощный электромагнитный поток в желаемом направлении. Считалось вероятным, что на Венере, находящейся значительно ближе к Солнцу, чем Земля, солнечные радиации во много раз активнее и должны создать в ее атмосфере мощный ионизированный слой, который мог стать непреодолимым даже для сверхъультракоротких волн, несмотря на всю силу генераторов «СССР-КС 3». Кое-кто, в частности Топорков, верили в успех, но правы оказались скептики. Наткнувшись на невидимый экран, которым Солнце окружило сестру Земли, радиоволна, покинувшая антенну звездолета, отразилась обратно на Венеру, которая снова отбросила ее вверх. Так, постепенно замирая, волна несколько раз возвращалась, пока не истощилась вся энергия.

Каждый раз, касаясь антенны корабля, радиоэхо «честно» возвращало ей недоставленную радиограмму.

— Я только одного не понимаю, — сказал Топорков, оставшись вдвоем с Белопольским: — Как мы могли так отчетливо услышать «эхо»? Звуки должны были слиться друг с другом. Одно «эхо» смешаться со следующим. Ведь окружность Венеры равна всего тридцати семи тысячам километров. Для радиоволн это одна десятая секунды.

— Я подумал об этом сразу, — ответил Белопольский. — Очевидно, прохождение радиоволн в атмосфере Венеры происходит очень медленно. Это новая загадка, которую надо разгадать. Пусть это послужит нам утешением за неудачу связи с Землей.

— А нельзя?..

— Нет, — резко ответил Белопольский. — Об этом мы не смеем думать. Звездолет сейчас нельзя поднимать в воздух. Будем ежедневно посылать на Землю радиограммы. Может быть, хоть одна из них использует случайную благоприятную обстановку и вырвется из плена.

— Вы думаете, что там будут все время дежурить у приемника?

Белопольский посмотрел на Топоркова и, пожав плечами, не отвечая на вопрос, вышел из рубки.

— Он прав, — сказал инженер самому себе. — Я задал глупый вопрос.

Действительно, перерыв связи для тех, кто находился на Земле, был гораздо мучительнее, чем для звездоплавателей. Они знали, что с Землей ничего не случилось, а молчание корабля могло означать катастрофу. Если до сих пор на радиостанции дежурили только в условленные часы, то теперь это дежурство должно стать непрерывным. Иначе не могло быть.

Участники полета на Венеру обладали сильной волей, и уныние недолго царило на корабле.

Как только Андреев закончил и доложил Белопольскому результаты анализа, все внимание перешло на предстоявший выход из корабля первой партии. Из осторожности в нее было зачислено только четыре человека. Выходили Белопольский, Баландин, Коржевский и, конечно, Второв с киноаппаратом.

Анализ воздуха дал малоутешительный вывод. Процент содержания углекислого газа и формальдегида был настолько велик, что не могло быть и речи о свободном дыхании. Находиться вне звездолета можно было только в противогазе.

Измерение температуры наружного воздуха в полете дало различные результаты; от сорока до девяноста двух градусов выше нуля. У поверхности залива термометр Цельсия показывал +53°. Вероятно, температура повысится днем, но пока можно было обойтись без охлаждающего костюма.

Группе Белопольского предстояло обследовать берега, выяснить возможность воспользоваться вездеходом, а также ознакомиться со странными растениями Венеры.

Противогазы, специально сконструированные для пребывания человека в атмосфере Венеры, по смешанному фильтрующе-изолирующему способу, давали возможность дышать в основном воздухом Венеры, очищенном от углекислого газа и формальдегида (с помощью фильтра из соли кислого сернокислого натрия) и обогащенном кислородом из баллона, находящегося на спине исследователя. Благодаря такому способу расход кислорода был сравнительно невелик.

Головной шлем представлял собой прозрачный кварцевый шар, герметически соединяющийся с воротником комбинезона. Внутри шлема были вделаны микрофон, динамик и крохотная автоматическая аппаратура для подачи воздуха и удаления продуктов дыхания.

Миниатюрная радиостанция помещалась на поясе, штыревая антенна — на спине, рядом с кислородным баллоном. Она намеренно была сделана довольно длинной и оканчивалась выше головы. На подошвах ботинок были металлические пластины, от которых шли пришитые к костюму гибкие провода, оканчивающиеся у основания антенны. Промежуток между антенной и заземляющим проводом, равный одному миллиметру, являлся, таким образом, грозовым разрядником, и костюм отчасти защищал человека от удара молнии.

Члены экспедиции еще на Земле прошли специальную тренировку на длительность пребывания и работы при высокой температуре и не боялись ожидавшей их за бортом звездолета тропической жары. На корабле были охлаждающие костюмы, но, как уже говорилось, решили пока обойтись без них.

Не были забыты ультразвуковые кинжалы, которыми можно было легко и быстро перерезать «лианы» и другие препятствия из органического вещества, могущие встретиться на пути, мотки крепкой веревки и палки, типа альпенштоков, которые одновременно служили и электровибраторами, — стоило только присоединить их проводом к батарее радиостанции. Такой вибратор мог глубоко войти даже в очень твердую гранитную скалу.

Как и на «пустолазном» костюме, наверху шлема был укреплен небольшой прожектор, на случай, если встретится какая-нибудь темная пещера. Неожиданное наступление ночи не угрожало, как на Арсене; залив только вступал в область дня и вечер мог наступить не раньше как через полторы земные недели.

Снаряженные таким образом четверо звездоплавателей вошли в выходную камеру, и внутренняя дверь закрылась за ними. Оставалось нажать кнопку — откроется наружная дверь, и они окажутся в атмосфере Венеры. Из предосторожности автоматическое управление дверями выходной камеры было заменено ручным.

— Костюмы в порядке? — спросил Бело-польский. — Подача воздуха?

— Нормально, — по очереди ответили все.

— На пульте! Как герметичность двери?

— Зеленый, — ответил голос Мельникова. (Подразумевалась контрольная лампочка.)

— Лестница?

— Здесь.

— Открываю!

Раздвинулась и исчезла в пазах двустворчатая дверь. Даже сквозь плотную ткань комбинезона они почувствовали, как тело охватил влажный и горячий воздух. Легкая дымка тумана заполнила камеру. Внизу, совсем близко, колыхалась вода залива, в темной глубине которой смутно угадывались очертания каких-то не то растений, не то скалистых выступов. Сквозь шлем со всех сторон слышались то отдаленные, то близкие — оглушительные раскаты грома. Временами яркий блеск молнии заставлял закрывать глаза. В ста метрах виднелся желанный берег — высокий обрыв с венчающей его панорамой оранжево-красного «леса».

— На Арсене мы в один прыжок были бы на берегу, — сказал Второв.

Никто не ответил на это шутливое замечание. Сдерживая волнение, звездоплаватели молча смотрели на открывшийся перед ними, не заслоненный больше стеклами окон пейзаж Венеры.

Белопольский попросил Мельникова подать катер.

Внизу, под выходной камерой, раздвинулись двери одного из многочисленных ангаров, и оттуда показалась висящая на «стрелах» электромоторная лодка. Сверху она была закрыта прозрачным пластмассовым кожухом, сейчас раздвинутым.

Второв установил лестницу, и все четверо один за другим спустились на борт судна, которое свободно могло вместить человек восемь. С центрального пульта были пущены в ход барабаны тросов, доставивших лодку вместе с людьми на поверхность залива.

Баландин немедленно опустил в воду руку в тонкой перчатке. Он не почувствовал ни тепла, ни холода, — значит, температура воды равнялась температуре человеческого тела. Термометр подтвердил это, показав +37,2°. Профессор наполнил водой заранее подготовленные бутылки и тщательно закрыл их стеклянными пробками.

Коржевский взял на себя роль механика. Отцепив тросы, он включил мотор, и лодка медленно отошла от корабля.

Второв приник глазом к окуляру киноаппарата, снимая исторический момент — началась первая экспедиция на Венере.

В двадцати метрах от берега лодка остановилась. Измерили глубину; дно оказалось в пятнадцати метрах. Обрыв отвесно спускался вниз. Нигде не видно было удобного места, чтобы высадиться на берег. Высоко над головой виднелись края желтых «кустов», которые и отсюда казались сплошной губчатой массой. Над ними в самое небо поднимались стволы «деревьев»; казалось, что тучи касаются их неподвижных вершин.

Ослепительно блеснула молния, ударившая где-то близко, в противоположный берег, и оглушительный удар грома прокатился над «лесом». Они едва успели сдвинуть обе половины кожуха и закрыть лодку, как хлынул чудовищный ливень. Грозовой фронт, один из тех, сквозь которые недавно пролетал звездолет, налетел на залив, мгновенно погрузив его в полную темноту.

Все исчезло из глаз — корабль, берег, небо. Они не видели ни воды, ни лодки, ни друг друга и только чувствовали, как сотрясается их судно под тяжестью сплошных водяных потоков, обрушившихся на него. Если пластмассовый кожух не выдержит напора воды, лодка будет мгновенно потоплена.

Почти одновременно вспыхнули прожекторы на шлемах Белопольского и Баландина. Осветилась клокочущая белая пена вокруг лодки, неразличимо сливающиеся друг с другом струи ливня и низвергающийся с высоты берега, совсем рядом, бурный водопад.

— Отведите лодку немного дальше от берега, — сказал Белопольский.

В его голосе не слышно было ни малейшего волнения. Казалось, что опасное положение, в которое они попали, его нисколько не тревожит.

Коржевский выполнил приказание, и лодка отошла на почтительное расстояние от водопада.

— Как бы нас не вынесло в океан, — заметил Второв.

— Здесь нет ветра, — ответил Баландин.

— А выдержит ли кожух?

— Он рассчитан на такой случай. Если он цел до сих пор, то таким и останется. Опасность нам не угрожает.

— Почему нас не вызывает корабль? — спросил Баландин. — Это очень странно. Борис Николаевич! — громко позвал он.

Никакого ответа не последовало.

— Может быть, на станции никого нет... — нерешительно сказал Коржевский.

— Это совершенно невозможно. Товарищ Мельников! — еще раз позвал профессор.

Снова молчание.

— Они нас не слышат!.

— Не могут не слышать.

Продолжительный, потрясающей силы раскат грома прервал разговор. Словно раскалывалось на части само небо Венеры. Засверкали десятки молний, осветив залив мерцающим светом. Близкой громадой выступил из мрака сквозь стену ливня исполинский корпус звездолета, на котором огненной сеткой дрожали вспышки разрядов, точно на корабль обрушились потоки не водяного, а электрического дождя.

Гроза, казалось, еще усилилась.

Лодка судорожно задрожала, и они почувствовали, как она начала погружаться в воду. Бешено клокочущая пена все выше поднималась по борту, захлестывая нижнюю часть кожуха.

Внезапно на конце металлического форштевня загорелось голубое пламя, сжалось в маленький светящийся мячик шаровой молнии и лопнуло с оглушающим треском, рассыпав в темноте каскад голубых искр.

В наступившей на несколько секунд тишине неожиданно раздался голос Второва.

— Я знаю! — сказал он.

Никто не отозвался. Подавленные грозной мощью стихии, люди молча ждали; лодка продолжала медленно опускаться, точно какая-то непреодолимая сила затягивала ее в пучину.

И вдруг, точно на экране кино один кадр сменился другим, гроза промчалась мимо. Раздался прощальный затихающий гром, и темный занавес ливня, быстро удаляясь, исчез за «лесом» противоположного берега. Все приняло прежний вид, и даже низвергающийся с обрыва водопад как-то сразу прекратился.

Словно обрадовавшись, что с нее сняли давящую тяжесть, лодка резко подпрыгнула и закачалась на поверхности залива.

— Посмотрите, что творится с компасом! — воскликнул Баландин.

Стрелка судорожно дергалась по циферблату во все стороны.

— Магнитная буря, — сказал Белопольский.

И, точно согласившись с его заключением, стрелка компаса качнулась несколько раз и успокоилась, повернувшись в прежнюю сторону, — туда, где находился неизвестный магнитный полюс Венеры.

— Я знаю, — вторично сказал Второв. — Причину радиоэха надо искать в электрических свойствах грозовых фронтов.

— Совершенно правильно, — раздался в их шлемах голос Топоркова. — Во время грозы приборы показали исключительную силу ионизации воздуха.

— Все в порядке? — спросил Мельников.

— Если бы гроза не прекратилась так скоро, то не было бы в порядке, — ответил Баландин. — Мы шли ко дну.

— Лодка непотопляема, — сухо поправил его Белопольский.

Было очевидно, что радиосвязь прервалась по вине грозы. Радиоволны не проходили через ионизированный воздух и насыщенные электричеством струи ливня.

— На Венере, — сказал Топорков, — грозы постоянны. Мы будем иметь частую возможность изучать это странное явление и разгадаем загадку эха.

Не было никакой гарантии, что затишье продлится долго. В любую минуту мог налететь новый грозовой фронт. Но никто и не подумал вернуться на корабль. Лодка снова двинулась вперед, на поиски места, где можно высадиться на берег. Но, сколько они ни смотрели, нигде не было никакой возможности причалить. Обрыв всюду был неприступен.

Коржевский, управлявший лодкой и менее других занятый рассматриванием берегов, вдруг весь подался вперед и резко повернул руль.

— Что случилось? — спросил Белопольский.

Биолог молча указал на какой-то предмет, плававший на воде.

Второв опустил руку за борт и вытащил из воды длинную плоскую дощечку.

Это была... линейка с нанесенными на ней метками делений.

Если бы в лодке появился неизвестный зверь, выскочивший из воды, они, вероятно, меньше бы удивились. Живое существо, — это было понятно, даже на Венере, где не предполагали найти высокоорганизованную жизнь. Но мертвый кусочек дерева, которому чья-то рука придала форму хорошо известного измерительного инструмента, это бесспорное доказательство разума было совершенно необъяснимо.

— Что же это такое? — нарушил продолжительное молчание профессор Баландин.

— Может быть, на Венере побывал другой звездолет? — высказал предположение Коржевский.

Подобная мысль возникла у всех, как только убедились, что перед ними действительно линейка, а не просто кусок дерева.

Белопольский взял линейку из рук Второва и внимательно осмотрел ее.

— Это сделано не на Земле, — сказал он. — Деления не соответствуют никаким земным мерам. Единица измерения, примененная при изготовлении этого инструмента, неизвестна у нас. Если линейку потеряли звездоплаватели, то они прилетели не с Земли.

Его спутники молча переглянулись.

«Не с Земли!..»

Неужели на планете побывали обитатели другого мира? Может быть, их корабль и сейчас находится на Венере? Линейка найдена в заливе, куда ее не могли занести волны океана.

Все одновременно повернулись к берегу, словно ожидая, что из оранжево-красных зарослей появится вдруг неведомое существо, пришелец с другой планеты.

Но все было по-прежнему, никто не появлялся и никакого движения нельзя было заметить на высоком обрыве.

Очевидно, на звездолете слышали непонятный им разговор. Мельников спросил, что случилось.

Ему подробно рассказали все.

О дальнейшем обследовании залива никто больше не думал. Лодка повернула обратно. Всем не терпелось как следует осмотреть поразительную находку, точно определить, из чего она сделана. Линейка казалась деревянной, но в этом следовало убедиться.

Процедура входа на корабль была томительно длинной.

Когда наружные двери закрылись, заработал воздушный фильтр. Это продолжалось десять минут. Потом надо было снять комбинезоны, обувь и шлемы, сложить их в специально предназначенный для этого ящик с герметически закрывающейся крышкой и снова фильтровать воздух в течение пяти минут. И только после всех этих предосторожностей стало возможным открыть двери и войти внутрь звездолета.

Весь экипаж собрался в лаборатории. Белопольский положил линейку на стол...

Долгое время единственными не земными объектами, которые могли быть подвергнуты непосредственному научному изучению, являлись метеориты. С начала эпохи межпланетных перелетов в руки ученых начали поступать образцы пород, собранных на Луне, представители фауны и флоры Марса. Не случайное падение метеорита, а планомерная, сознательная работа человека давала материалы для изучения жизни во Вселенной.

Но еще никогда человек не держал в своих руках предмета, искусственно сделанного на другой планете.

Можно было допустить, что в результате невероятного стечения обстоятельств кусок дерева был отщеплен и принял форму линейки — плоского удлиненного прямоугольника, но никакая случайность не могла нанести по краю этого прямоугольника ровные, отстоящие друг от друга на одинаковом расстоянии, метки делений. Это могло сделать только разумное существо, знакомое хотя бы с начатками математической науки.

— Как странно, — сказал Князев, — что мы натолкнулись на новую тайну сразу, как только опустились на Венеру!

Это действительно было странно. Словно кто-то намеренно подкинул линейку, предупреждая, что планета имеет своих хозяев, что она обитаема.

— Я все-таки убежден, что на Венере нет разумных существ, — сказал Белопольский.

— Откуда же взялась эта линейка?

Константин Евгеньевич пожал плечами.

— Этого я не знаю, так же, как и вы.

— До чего досадно! — сказал Топорков. — Если бы работала связь!..

Ему никто не ответил, но все подумали о том же. Таинственная находка произвела бы сенсацию на Земле. Но связь была прервана.

Баландину и Андрееву поручили исследовать находку.

— Постарайтесь определить, сколько времени линейка пробыла в воде, — попросил их Белопольский.

Звездоплаватели решили продолжить прерванную вылазку. Вместо Баландина в группу был зачислен Топорков.

Учитывая высоту обрыва, который был явно неприступен на всем своем протяжении, Белопольский и Мельников приняли решение подвести звездолет к самому берегу. Это не трудно было сделать, — глубина у берегов была вполне достаточной, а силы двигателей двух электромоторных лодок должно было хватить на то, чтобы отбуксировать даже такой громадный корабль.

Романов и Князев вышли через две разные камеры и сели в лодки. Один направился к носу корабля, другой — к корме. Зацепив тросами за специально предназначенные для этой цели массивные кольца, они по команде с пульта одновременно пустили моторы на полную мощность.

Исполинский «кит» медленно тронулся с места и величественно поплыл в сторону ближайшего берега. Когда корабль получил достаточную инерцию, тросы были отцеплены и обе лодки поспешно удалились на почтительное расстояние.

Корабль подходил к берегу очень медленно, но его масса была настолько велика, что удар о береговой обрыв получился значительной силы. Две волны прошли но заливу, и было видно, как на противоположном берегу прокатился пенный бурун прибоя.

Механики звездолета — Зайцев и Князев — быстро собрали легкий мостик с перилами и, воспользовавшись случаем, прошли вместе со всей группой в выходную камеру, чтобы установить его. Как и всем остальным, им очень хотелось хоть ненадолго ступить на «землю» Венеры.

Когда все надели комбинезоны и шлемы, Белопольский задал традиционный вопрос об исправности подачи воздуха. Получив положительные ответы, он нажал кнопку, и наружная дверь открылась.

«Кусты» и «деревья» были теперь так близко, что сразу бросились в глаза незамеченные раньше подробности. Пока механики с помощью Второва возились с мостом, Белопольский, Коржевский и Топорков внимательно осматривали местность.

Первоначальное предположение, что «лес» Венеры трудно проходим, полностью подтвердилось. Самые дикие уголки тропических лесов Земли показались бы просторной аллеей в сравнении с перепутанным хаосом «кустов», «лиан» и «деревьев», между которыми по земле стлались сплошным ковром лентообразные кроваво-красные растения с острыми шипами в метр длиной. Всюду, пробиваясь через этот красный ковер, поднимались какие-то странные, мясистые трубки, увенчанные разноцветной бахромой.

Прямо напротив дверей выходной камеры находился большой «куст». Сразу стало ясно, что это желтое «растение» не имеет ничего общего с растительным миром Земли. Определение, данное Мельниковым, лучше всего подходило к его внешнему виду. Это была гигантская «губка», с таким же, как у земных губок, комкообразным телом, пронизанным бесчисленными мелкими отверстиями, между которыми во все стороны торчали тонкие острые иглы.

Стволы «деревьев» не имели никакой коры. Гладкие, нежно-розовые, они казались почти прозрачными. Как на картине, написанной акварелью, розовый цвет стволов незаметно переходил в красный и оранжевый цвет ветвей. Пунцовые, с черными поперечными кольцами, гибкие «лианы» были пористы с множеством мелких отверстий.

Коржевский вдруг схватил и сжал руку Белопольского.

— Смотрите! — сказал он, указывая на ствол ближайшего дерева.

Пунцовая «лиана», плотно обвивавшая нижние ветви великана, чуть заметно шевелилась. Было такое впечатление, что длинное гибкое тело «кораллового аспида» равномерно сжимается и раздувается дыханием.

— Ветер, — тихо сказал Белопольский.

Биолог отрицательно покачал головой.

— Тут нет ветра, — прошептал он.

С напряженным вниманием звездоплаватели всматривались в окружающий пейзаж.

— Жизнь! Всюду жизнь! — взволнованно сказал Коржевский.

Теперь все ясно видели, что «лес» полон движения. «Дышали» бесчисленные «лианы», равномерно покачивалась разноцветная бахрома трубок, плавно колыхалась, и временами отдельные волоски медленно вытягивались, словно щупальца, отыскивающие добычу. Где-то внутри розовых стволов пробегали вверх темные точки, как в воде цепочка пузырьков воздуха. Красные ленты, стелющиеся по земле, тоже шевелились. Иногда, точно электрический ток проходил по ним, судорожно вздрагивали растущие на них шипы и сама лента изгибалась, словно корчилась от боли, и замирала в новом положении.

— Тут ступить некуда, — заметил Второв.

Почвы, из которой росли все эти причудливые «растения», совершенно не было видно. До самого края обрыва расстилался живой ковер.

— Не понимаю! — сказал вдруг Коржевский. — Это морские животные, которые должны жить в воде. Посмотрите на эти мясистые трубки с венцом щупалец, — это в точности земные актинии. Я убежден, что у них есть ротовое отверстие. Но какую пищу они могут получить из воздуха? А эти иглы? Типично морские образования. А коралловые деревья? Мы точно очутились на внезапно обмелевшем дне моря. А губки? Откуда они могли взяться на суше? Может быть, ливни? — спросил он самого себя. — Нет, нет! Этого не достаточно. Совсем недавно все это место было покрыто океаном.

— Почему же оно вдруг обмелело? — спросил Топорков.

Белопольский хмурил брови, напряженно думая. Слова Коржевского вызвали какую-то, сразу ускользнувшую мысль, и он старался припомнить, что именно пришло ему в голову, когда биолог говорил о внезапно обнажившемся дне. Вопрос Топоркова послужил толчком его памяти.

— Вспомнил! — внезапно сказал он. — Это безусловно так! Отлив! — пояснил он удивленно посмотревшим на него товарищам. — Солнце находится сейчас на восточном горизонте. Оно вызвало отлив. Ночью этот берег был покрыт волной прилива.

— Похоже, что вы угадали, — сказал Коржевский. Такое предположение кое-что может объяснить. Ведь ночь на Венере длится долго.

— Значит, к вечеру здесь опять будет океан? — спросил Топорков. — Что мы тогда будем делать?

— Темнеет! — раздался предупреждающий возглас Князева.

Приближалась гроза.

Все поспешно отступили в глубь камеры, и Белопольский закрыл двери. Едва он успел это сделать, как дробный стук, сразу перешедший в ровный гул, показал, что на звездолет обрушились очередные потоки ливня. Сравнительно тонкие стенки выходной камеры позволяли отчетливо слышать раскаты грома, треск молний и шум берегового водопада, льющегося совсем рядом.

— Грозы не оставят нас в покое все время пребывания на Венере, — сказал Белопольский.

— Плохо нам будет, если гроза застанет на открытом месте.

Никто не отозвался на это, совершенно справедливое замечание Второва.

— Где вы находитесь? — раздался голос Мельникова.

— В выходной камере. Просвета не видно?

— Ничего не видно. Экраны черные.

Приходилось терпеливо ждать окончания грозы. Проделывать снова длительную процедуру входа на корабль не имело смысла. Гроза могла промчаться в любую минуту. Они хорошо знали, что грозовые фронты в большинстве случаев были не широки.

И действительно, через двадцать минут гроза прошла. Снова открыли двери.

— Что меня больше всего удивляет, — сказал Коржевский, — это отсутствие луж. После такого потопа нет никаких следов.

— Они могут быть под этим красным ковром, — предположил Топорков. — Возможно, что там сплошное болото.

Вид местности не изменился, но сразу бросилось в глаза, что бывшее раньше чуть заметным движение на берегу усилилось. Чаще дышали «лианы», быстрее шевелились волоски «актиний», заметнее изгибались красные ленты.

— Лишнее доказательство, что родной средой этих организмов является вода, — торжествовал биолог. — Вы не ошиблись, Константин Евгеньевич!