октябре 1960 г. разросшийся отдел 20 и цех 102 НИИ-88 были преобразованы в комплекс № 5. Начальником комплекса-главным конструктором был назначен И.И. Уткин, его заместителем — С.А. Джанумов. В составе комплекса были сформированы отдел 50 (датчико-преобразующая аппаратура, В.И. Дюков), отдел 51 (радиотелеметрия и автономные системы, О.Д. Комиссаров), отдел 52 (стендовые измерительные системы и автоматизация обработки результатов измерений, А.В. Милицын), отдел 53 (конструкторский, А.И. Лапшин), отдел 54 (технологический, Н.И. Карбовничий), лаборатория испытаний (А.И. Реттель) и опытное производство (С.А. Порошин). Таким образом, структура комплекса 5 обеспечивала системное решение задач измерений при испытаниях изделий разработки ОКБ-1 С.П. Королева, а в дальнейшем и других главных конструкторов отрасли.

Деятельность отдела 20 (начальник отдела И.И. Уткин) НИИ-88 не ограничивалась созданием датчико-преобразующей аппаратуры. С 1954 г. в лаборатории С. А. Джанумова были начаты разработки стендовых регистраторов МНР для измерения медленноменяющихся параметров и "Спрут" — быстроменяющихся, наземной машины обработки данных "Старт", а также бортовой и наземной аппаратуры автономных (спасаемых) магнитных регистраторов АРГ-2, АРГ-3, АРГ-4, МИР-В1, МИР-2, МИР-3 (в авиации такие устройства называют "черными ящиками"). Перечисленные устройства создавались, в первую очередь, для обеспечения стендовых и летных испытаний ракет Р-5, Р-7, 8К96 и космических аппаратов ("Восток", "Восход", "Союз") разработки ОКБ-1. Работы эти послужили основой создания радиотелеметрической системы типа БРС и ряда других средств разработки НПО измерительной техники.

Ю.А. Мозжорин был назначен директором НИИ-88 31 июля 1961 г.

В 1963 г. в комплексе 5 (ведущий отдел 51) были продолжены макетирование, испытания макетов, выпуск технической документации и отработка бортовой и наземной аппаратуры совмещенной аналого-цифровой системы БРС-4 , обеспечивающей измерения вибрационных и медленноменяющихся параметров по одному радиоканалу и передачу данных с борта объектов ракетно-космической техники.

Начиная с первого беспилотного космического аппарата "Союз" на всех последующих пилотируемых и беспилотных КА этой серии размещалась аппаратура МИР-3. В 1966-1967 гг. на изделиях главного конструктора М.К. Янгеля 8К64У и 8К99 были проведены летно-конструкторские испытания системы БРС-4 разработки отдела 51 (начальник отдела О.Д. Комиссаров, технический руководитель испытаний начальник лаборатории, зам. начальника отдела О. А. Сулимов). Естественно, что создание такой системы было бы невозможно без содействия директора института Ю.А. Мозжорина.

В 1966 г., заручившись поддержкой М.К. Янгеля, И.И. Уткин выступил с предложением о выделении пятого комплекса НИИ-88 в самостоятельный научно-исследовательский институт. Заседание коллегии, на котором рассматривался данный вопрос, проводил сам министр С.А. Афанасьев. На совещании, помимо Ю.А. Мозжорина, присутствовали И.И. Уткин и О.Д. Комиссаров. Решающее слово, конечно, принадлежало директору института. В своем выступлении он сказал примерно следующее:

— Если эти инициативные ребята хотят работать самостоятельно, надо им такую возможность предоставить.

Выделение пятого комплекса из состава НИИ-88 не сопровождалось имущественными спорами или дебатами по тематике.

22 июля 1966 г. приказом министра общего машиностроения № 325 на базе комплекса № 5 НИИ-88 был создан Научно-исследовательский институт измерительной техники с подчинением его 5-му главному управлению МОМ (А.П. Зубов). Главным конструктором НИИИТа был назначен его основатель — И.И. Уткин с возложением на него исполнения обязанностей директора. В рамках института были образованы три научных отделения. Позже его директором был назначен О.Н. Шишкин переводом с должности второго секретаря ГК КПСС (а полный сил И.И. Уткин по достижении 60 лет был отправлен на пенсию, но Ю.А. Мозжорин к этому мероприятию уже не имел никакого отношения).

Согласно постановлению СМ СССР № 671-231 от 15.08.69 г. (приказ МОМ № 256 от 28.08.69 г.) НИИИТ был определен головным в отрасли по обеспечению испытаний ракет-носителей с оснащением полигонов Минобороны системами телеизмерений на базе системы БРС-4 и ее модификаций. Фактически с 1969 г. НИИИТ (НПОИТ) стал головной организацией в СССР в области ракетной радиотелеметрии.

Так Ю.А. Мозжорин дал "путевку" в самостоятельную жизнь нашему институту, измерительные средства которого (монопольно) обеспечили испытания всех (более 15) без исключения боевых ракетных комплексов стратегического назначения, а также космических ракет-носителей "Зенит" и "Энергия".

Известны случаи, когда директора институтов по разным причинам (в том числе и чисто личного характера) всячески сопротивлялись выделению из их состава самостоятельных предприятий. За примерами ходить далеко не требуется: выделение в 1956 г. ОКБ-1 (С.П. Королев) и опытного завода № 88 (Р.А. Турков) из состава НИИ-88 (директор А.С. Спиридонов) проходило весьма драматично (яростно "делились" тематика, производственные площади и даже орден Ленина) и было осуществлено исключительно благодаря энергичной поддержке Д.Ф. Устинова. Включение в 1959 г. ЦНИИ-58 в состав ОКБ-1 сопровождалось фактической ликвидацией этого института, а после подписания приказа по Государственному комитету оборонной техники В.Г. Грабин не переступил ни разу порог своего бывшего кабинета. Выделение в 1963 г. из НИИ-885 (в настоящее время — Российский НИИ космического приборостроения, директор Л.И. Гусев) предприятия НИИ авиационного приборостроения (Н.А. Пилюгин) и создание НИИ приборостроения (М.С. Рязанский) сопровождались привлечением к решению этого вопроса ЦК КПСС и ликвидацией самостоятельности СКБ-567 (А.В. Белоусов) с включением коллектива этой организации в состав НИИ-885 и увольнением руководителей СКБ-567. К этому моменту СКБ-567 имело безусловные заслуги в основании направления телеметрии дальнего космоса и создании радиотелеметрических систем типа РТС (в мемуарах Б.Е. Чертока "Ракеты и люди" эта история освещена необъективно). Столь же драматичными событиями сопровождались освобождение от должности В.П. Мишина и увольнение Б. А. Дорофеева (главного конструктора Н1) в процессе реорганизации в 1974 г. Центрального КБ экспериментального машиностроения в НПО "Энергия" в связи с назначением В.П. Глушко его директором и генеральным конструктором.

Как головная организация МОМ ЦНИИмаш давал экспертные заключения по результатам многих аварийных испытаний изделий РКТ. Естественно, что выводы формулировались на основании зарегистрированных радиотелеметрических данных. Безусловно, что авторитет таких заключений и их объективность во многом определялись характером директора института.

Как известно, причиной аварии при пуске РН Н1 № 7Л (23.11.72) явился взрыв двигателя № 4 первой ступени. Менее известными являются следующие факты. На этой машине были впервые установлены одновременно бортовые радиотелеметрические системы всех трех известных предприятий-разработчиков РТС: НПОИТ (БРС, АРГ), НИИП (РТС-9), ОКБ Московского энергетического института ("Орбита", на предыдущих носителях Н1 эта система не использовалась). Размещенные на изделии бортовые радиотелеметрические системы не были синхронизированы (кварцевые генераторы-синхронизаторы этих систем "бежали" относительно друг друга), что затрудняло проведение взаимной привязки фиксируемых параметров (ее можно было осуществить только по характерному поведению параметров). Распространение гидравлического удара можно было обнаружить преимущественно с помощью средств "вибрационной" телеметрии (БРС, АРГ) НПОИТ, так как системы РТС-9 (НИИП) и "Орбита" (ОКБ МЭИ) предназначались для обеспечения регистрации медленноменяющихся параметров. И совсем малоизвестным является тот факт, что по версии разработчиков двигателя (главный конструктор Н.Д. Кузнецов) причиной его взрыва из политических соображений были названы отрыв мембраны датчика пульсаций давления ЛХ-407 и ее попадание в двигатель. Политический расчет состоял в том, что снятие с работы руководителей НПОИТ и НИИ физических измерений — менее болезненно, чем прекращение испытаний изделия по причине недостаточной отработки двигателей. ЛХ-407 был разработан НИИФИ (г. Пенза), входившем в то время в состав НПОИТ. В подвале НПО, а затем в специализированной организации под руководством главного инженера (в дальнейшем генерального директора-главного конструктора НПОИТ) О.А. Сулимова были проведены сотни испытаний датчика с имитацией гидравлического удара в магистрали. Ни при одном из этих испытаний мембрана датчика не отрывалась (трубопроводы рвались, конечно, в клочья), и, таким образом, версия с ненадежностью датчика давления не подтверждалась. Исследований по выяснению причины аварии во время пуска РН Н1 (11А52) № 7Л было так много, что, по свидетельству известного телеметриста ОКБ-1 К.П. Семагина, была выпущена "Справка о справках" на эту тему. Тем не менее, в официальных документах МОМ причина аварии была списана все же на отрыв и попадание мембраны датчика в двигатель. Заключение ЦНИИмаша эту версию не поддерживало.

В работе на полигоне Тюра-Там многочисленных аварийных комиссий по выяснению причин аварий при пусках различных изделий Минобщемаша Ю.А. Мозжорин, как правило, принимал личное участие, вникая в субъективные объяснения сторон и находя при этом объективные причины аварии. Ведь при работе аварийной комиссии первый довод (за редким исключением) главного конструктора агрегата или системы РН, на которые с помощью телеметрии были получены "компрометирующие" материалы, состоял в "переводе стрелки" на телеметристов: агрегат (система управления) работал(а) нормально, это опять недостоверно регистрируют информацию телеметрические средства. Конечно, такой "классический" подход после каждой аварии стимулировал инициативу разработчиков бортовой аппаратуры НПОИТ ("Сириус", "Кварц", СКУТ, "Скиф". АРС и др.) в создании аппаратных методов, которые позволяли бы оперативно "отмыться" и объективно продемонстрировать, что телеметрия "показывает то, что показывает" и при проведении работ на технических и стартовых позициях полигона, и в ходе послеполетного анализа телеметрической информации в случае аварийного пуска.

Необходимо особо отметить роль Ю.А. Мозжорина как руководителя различных аварийных комиссий. Он с большим доверием относился к результатам радиотелеметрических и внешнетраекторных измерений, полученным с помощью средств, разработанных НПОИТ и его украинским филиалом. Юрий Александрович очень внимательно изучал все материалы, собранные при аварийных пусках. И, надо отдать ему должное, причины аварии, несмотря на сложности выяснения истинной картины события, почти всегда определялись однозначно.

Ю.А. Мозжорину как директору ЦНИИмаша требовалось выбирать или поддерживать наиболее оптимальные и эффективные направления работ в области РКТ, предлагаемые главными конструкторами отрасли. При этом он умел убедить в правильности и объективности своих доводов заинтересованных оппонентов (главных конструкторов), сохраняя с ними нормальные деловые отношения.

В памяти всех специалистов НПОИТ Ю.А. Мозжорин навсегда сохранится как прекрасный и доступный руководитель, добрый и отзывчивый человек, всегда готовый прийти на помощь в трудную минуту жизни.

ценивая пройденный путь и основные вехи в истории создания комплексов стратегического назначения, необходимо отметить высокозначимую роль Ю.А. Мозжорина в выработке научно-обоснованной долгосрочной линии развития отечественных стратегических вооружений.

Разработка аргументированных предложений по перспективе развития стратегических вооружений — многогранная проблема. С одной стороны, необходимо объективно знать боевые возможности и концепции применения наступательных и оборонительных вооружений вероятных противников. Для этого требуется постоянное проведение военно-экономического анализа и проектной оценки возможностей и тенденций развития их вооружений. С другой стороны, исторически сложилось так, что создание и развитие отечественных комплексов стратегического назначения всегда проходило в борьбе мнений, взглядов и доктрин, в которой участвовали крупные коллективы, авторитетные руководители КБ и НИИ оборонных отраслей промышленности, учреждений Минобороны, руководители отраслей и государства. В основе этой борьбы лежали, как правило, объективно существовавшие трудности и неопределенности в оценках перспективности того или иного пути, а порой, субъективные, корпоративные мотивы и интересы.

В выборе верного вектора в развитии отечественных стратегических вооружений в таких сложных условиях проявился талант Ю. А. Мозжорина как руководителя и организатора комплексных исследований, проводимых в головном институте отрасли — ЦНИИ машиностроения, расположенном в г. Калининграде, ныне Королеве Московской области.

В первой половине 60-х годов под руководством Ю.А. Мозжорина впервые в отечественной практике была научно обоснована стратегия "сдерживания", которая по настоящее время сохраняет свою актуальность. Суть данной стратегии в следующем.

По инициативе института при его головной роли совместно с институтами Минобороны, НИИ и КБ отрасли были организованы комплексные работы по определению основных направлений развития отечественных стратегических ракетных вооружений (темы "Комплекс". "Горизонт", "Веха"). В основу системного подхода к таким исследованиям положены анализ размещения промышленных и военных объектов ведущих зарубежных государств и в первую очередь США, критерии поражения этих объектов, изучение различных стратегий боевого применения группировок отечественных ракетных комплексов стратегического назначения ("упреждающего", "ответно-встречного" и "ответного" ударов), их структуры и численного состава, боевой эффективности, тактико-технических характеристик.

Целенаправленное совершенствование системного подхода и соответствующего аппарата математического и проектного моделирования обеспечивало институту возможность успешно отстаивать свои взгляды по всем принципиальным вопросам развития ракетной техники стратегического назначения, вносить предложения по улучшению ее технических характеристик, повышению боевой эффективности, проводить экспертизу всего многообразия конструкторских решений и предлагаемых новшеств, оценивать их влияние на боевую эффективность и устойчивость системы вооружения в целом, учитывать стоимость создаваемых комплексов, возможные сроки их реализации промышленностью. На этой основе рассматривались предложения проектных организаций и формировались заключения института. Такой подход позволял объективно, с единых позиций, оценивать проектные материалы и предложения главных конструкторов, ограждал институт от упреков в необъективности или предвзятости. Выполненные в первой половине 60-х годов под руководством Ю. А. Мозжорина исследования убедительно продемонстрировали, что в основу системного подхода к определению направлений развития комплексов РВСН и ВМФ должна быть положена стратегия применения отечественных ракетно-ядерных сил в "гарантированном ответном" ударе. Это означало, что отечественные стратегические ядерные силы должны обладать такими характеристиками и создаваться с таким расчетом, чтобы не только выдержать упреждающее массированное нападение со стороны США в неблагоприятных для нас условиях развития конфликта, но и сохранить возможность оставшимися силами нанести нападающей стороне гарантированный ответный удар возмездия, приводящий к "не приемлемым" для противостоящей стороны потерям. Такая концепция получила название стратегии "сдерживания", поскольку агрессор при любых вариантах применения своих ядерных сил не может избежать эффективного ответного удара, что удерживает противника от развязывания ядерной войны.

Взаимное сдерживание — необходимое условие стабильности мирового сообщества в современных условиях. Это утверждение можно проиллюстрировать с помощью известного понятия зоны стабильности. На рис.1 по осям координат откладываются величины, характеризующие потенциалы сторон (допустим, количество ядерных боезарядов); кривая А ограничивает сверху область (1) соотношения потенциалов сторон, при котором сторона А способна нанести стороне В не приемлемый для нее ущерб в ходе ответных действий, кривая В ограничивает снизу аналогичную область (2), отвечающую стороне В. Области 3 и 4 соответствуют ситуации, когда ни одна из противостоящих сторон не способна обеспечить сдерживание другой. И только в области 5 — пересечении областей 1 и 2 — обе стороны обладают способностью сдерживания. Эту область и называют зоной стабильности.

Совершенствование ракетного оружия каждой из сторон оказывает влияние на потенциалы сдерживания и размеры зоны стабильности. Так, например, совершенствование ракетного оружия стороны в направлении повышения эффективности контрсилового удара за счет увеличения точности стрельбы (рис. 2) приводит к снижению потенциала сдерживания стороны А и уменьшению зоны стабильности 5 (площадь под кривой А и зона 5 стали меньше, чем на рис.1). Рост живучести ракетных стартов стороны А (за счет, например, увеличения инженерной защищенности шахтных пусковых установок, создания комплексов мобильного базирования) обуславливает усиление потенциала сдерживания стороны А, расширяет зону стабильности (см. на рис.2 пунктирная кривая А), тем самым повышая военно-стратегическую безопасность стороны А.

Профессионально ориентируясь в проблемах обеспечения безопасности государства и стабильности в мире, Ю.А. Мозжорин умел направить теоретические исследования в практическую плоскость, когда абстрактные построения реализуются в конкретных рекомендациях и ложатся в основу позиции ученого-государственника.

Концепция "сдерживания" была положена в основу исследований направлений развития перспективной отечественной системы ракетно-ядерных вооружений, выбора ее рациональной структуры, обоснования количественного и качественного состава комплексов наземного и морского базирования, выработки требований к характеристикам данных комплексов и, прежде всего, к их стойкости и живучести при действии поражающих факторов наземных и высотных ядерных взрывов. Основные результаты исследований, проведенных в 60-е годы, во многом предопределили рациональную стратегию применения ракетных вооружений, направления их развития и требования к характеристикам отечественных комплексов вплоть до настоящего времени. К этому периоду относится обоснование необходимости иметь в составе Ракетных войск стратегического назначения межконтинентальные баллистические ракеты "тяжелого" и "легкого" типов, причем исходя из условий боевого применения и недостатков, присущих стратегическим ракетам на криогенном топливе, дальнейшие перспективы совершенствования жидкостных ракет институт связывал с освоением жидких ракетных топлив из высококипящих компонентов.

В стратегическом противостоянии сверхдержав согласно концепции использования ракетно-ядерного оружия США по-прежнему делали ставку на массированное применение наземных комплексов в "первом" (разоружающем) ударе. Комплексам морского и авиационного базирования отводилась роль оружия "ответного" удара. В качестве наиболее действенного и универсального средства, в наибольшей мере отвечающего требованиям "первого" и "ответного" ударов, руководство США видело развертывание комплексов с ракетами наземного и морского базирования, оснащенными разделяющимися головными частями с индивидуальным наведением боеголовок на цели. В дополнение к мероприятиям, направленным на улучшение свойств оружия "первого" разоружающего удара (повышение точности стрельбы ракет наземного базирования, установка на ракетах РГЧ ИН), США посчитали необходимым принять меры по созданию ряда новых систем оборонительного назначения:

• системы противоракетной обороны территории США, построенной по территориально-объектовому принципу и рассчитанной на защиту позиционных районов РК с МБР, административно-политических центров и военно-промышленных объектов США;

• системы противолодочной обороны морских границ США с вынесением передового рубежа такой системы в акваторию Северного моря;

• систем предупреждения о ракетном нападении и боевого управления стратегическими вооружениями в условиях ядерной войны.

В целях реализации этих устремлений были развернуты работы по созданию модернизированной МБР "Минитмен-3М" с РГЧ ИН (3 боеголовки) и баллистических ракет подводных лодок нового поколения "Посейдон С-3" с РГЧ ИН (10-14 боеголовок), а также по установке на значительной части существующих ракет "Поларис А-3" РГЧ "кассетного" типа с тремя боеголовками на каждой. Кроме этого, были начаты работы по повышению защищенности пусковых установок ракет "Минитмен-3" (до 21 кг/см²), совершенствованию системы боевого управления и связи, созданию основы для развертывания плотной территориально-объектовой системы ПРО "Сентинел" и системы ПЛО.

Подобные действия США создавали реальную угрозу безопасности нашей страны и предопределили необходимость принятия решений, направленных на парирование усилий американской стороны по совершенствованию стратегических наступательных и оборонительных вооружений, сохранение созданного потенциала "ответного" удара отечественной группировки наземных ракетных комплексов. С целью поиска и обоснования таких решений институтом при научном руководстве Ю. А. Мозжорина были проведены исследования и математическое моделирование различных вариантов двухсторонних обменов ракетно-ядерными ударами между СССР и США с применением существующих и перспективных ракет, оснащенных РГЧ.

Проведенные исследования показали, что сохранение на "достаточном" уровне потенциала "ответного" удара развернутой группировки комплексов РВСН может быть обеспечено за счет качественного (в десятки раз) повышения уровня защищенности шахтных пусковых установок, прежде всего ранее построенных; ускоренной разработки и развертывания в них МБР нового поколения "тяжелого" и "легкого" типов с многоэлементными РГЧ ИН, с комплексами средств преодоления рубежей перспективной системы ПРО США, с автономными инерциальными системами управления на основе бортовых цифровых вычислительных машин; увеличения стойкости ракет против комплексного и многократного воздействия поражающих факторов ядерного взрыва (ударной волны, грунто-пылевых образований, светового излучения, проникающей радиации); прекращения дальнейшего строительства малозащищенных ШПУ с ракетами УР-100; введения в состав РВСН подвижных (грунтовых и железнодорожных) ракетных комплексов как эффективного дополнения к основной группировке комплексов стационарного базирования и защищенно-перебазируемых ракетных комплексов; совершенствования системы предупреждения о ракетном нападении и системы боевого управления стратегическими вооружениями, обеспечивающих доведение команд управления в ходе ответных действий. Рекомендованное институтом ускоренное создание ракет с РГЧ в сочетании с комплексом средств преодоления ПРО США явилось эффективной мерой, обесценивающей усилия США в развертывании работ по построению национальной системы ПРО. В результате США были вынуждены согласиться с ограничением системы противоракетной обороны и заключением с СССР в 1972 году соответствующего договора.

Учитывая принципиальную важность обеспечения высокой защищенности шахтных пусковых установок от воздействия на них поражающих факторов ядерных взрывов и существование в тот период в отрасли и в военно-политическом руководстве страны диаметрально противоположных взглядов на возможность и целесообразность практического выполнения указанной задачи, институт был вынужден организовать и провести комплекс теоретических, проектных и экспериментальных работ по обоснованию рационального облика высокозащищенных ШПУ, их основных элементов и систем применительно к рекомендованным типам ракет.

В ходе проведенных исследований институту удалось выработать и научно обосновать комплекс взаимосвязанных прогрессивных технических решений, обеспечивающих разрешение этой сложной проблемы, и в результате значительно сократить сроки модернизации пусковых установок и уменьшить их стоимость. Наряду с этим в процессе работ были созданы расчетно-экспериментальные методики оценки и подтверждения стойкости ШПУ против воздействия различных поражающих факторов ядерных взрывов, а также сформулированы необходимые для проектирования исходные данные и рекомендации. В частности, специалистами института было выявлено и доказано вопреки мнению ряда проектно-строительных организаций Министерства обороны, что одним из резервов повышения расчетной несущей способности шахтных стволов при кратковременных взрывных нагрузках является учет деформации бетона, "работающего" в предложенной институтом конструкции шахтного ствола как бы в металлической обойме в условиях, приближающихся ко всестороннему сжатию, а также упрочнения бетона в процессе его старения. Замена ранее принятого критерия несущей способности шахтного ствола — непревышения уровня нагрузок на ствол, отвечающего "кубиковой" прочности бетона на 28-й день его укладки, на новый критерий — непревышения того уровня предельно допустимых деформаций ствола, при котором еще не нарушается его герметичность и нормальное функционирование в процессе подготовки ракеты к пуску, позволила значительно поднять расчетную стойкость шахтного ствола. Проведенные позднее крупномасштабные испытания шахтных пусковых установок на механическое воздействие полностью подтвердили справедливость выводов института.

Применительно к высокозащищенным ШПУ вновь создаваемых комплексов с ракетами, оснащаемыми РГЧ ИН, институтом было рекомендовано:

• отказаться от оголовка пусковой установки (в котором традиционно размещались на амортизационных платформах наземное оборудование и аппаратура), что существенно уменьшало нагрузки на шахтный ствол при ядерных взрывах;

• возвести внутри существующей шахты новый ствол из высокопрочного бетона или металлический стакан;

• применить "минометную" схему старта ракеты из транспортно-пускового контейнера при использовании ее маршевых двигателей с программированным выходом на режим или порохового аккумулятора давления;

• разместить на боковой поверхности ТПК или на нижнем его торце необходимое для обеспечения пуска ракеты наземное оборудование и аппаратуру;

• использовать для защиты ТПК с ракетой вертикальную маятниковую подвеску с резинокордным или гидропневматическим упругим элементом в сочетании с гидравлическими демпферами колебаний;

• применить поворотную защитную крышу ШПУ, открываемую с помощью порохового аккумулятора давления.

В ЦНИИ машиностроения совместно с КБ "Южное" и КБ транспортного машиностроения был выполнен эскизный проект стартового комплекса ракеты тяжелого типа, рекомендованный к дальнейшей разработке. Специалистами КБ "Южное" и ЦНИИмаша был успешно отработан "минометный" старт ракеты с применением порохового аккумулятора давления.

Следует отметить, что в США прогрессивная "минометная" схема старта была реализована только 15 лет спустя при создании ракеты МХ. В КБ "Южное" при участии ЦНИИмаша в сжатые сроки был создан самый совершенный в мире комплекс Р-36М (с ракетой тяжелого типа), уровень характеристик которого не превзойден до настоящего времени. Предложения института, касающиеся высокозащищенных пусковых установок, нашли воплощение также и при создании ракетного комплекса МР УР-100, пришедшего на смену УР-100.

Разработанные институтом принципы обеспечения защищенности и индустриализации строительства шахтных пусковых установок были в полной мере использованы при создании унифицированных командных пунктов полков. На замену командных пунктов котлованного типа из прямоугольных конструкций был предложен и реализован КП с размещением всего амортизируемого оборудования, аппаратуры и личного состава дежурной смены в вертикальном цилиндрическом контейнере, собираемом в заводских условиях и размещаемом в высокопрочном шахтном сооружении на единой амортизационной подвеске. Большой личный вклад в решение упомянутых проблем внес директор института Ю. А. Мозжорин.

Начало всестороннего качественного развития системы отечественных морских ракетно-ядерных сил относится ко второй половине 60-х годов. На всех стадиях совершенствования морской группировки институт в целом и лично Ю.А. Мозжорин занимали самую активную позицию в обосновании направлений ее модернизации и в определении облика перспективных комплексов с БРПЛ. В этом плане наиболее значимую роль институт во главе с директором сыграл в выборе облика комплекса Д-19 с БРПЛ нового типа РСМ-52 на твердом топливе и выработке технических требований к такому РК.

Согласно первоначальному техническому заданию ВМФ на создание РК предусматривалось, что конструкция ракеты РСМ-52 должна позволять устанавливать три взаимозаменяемые головные части: моноблочную (однозарядную), трех и десятиблочную (РГЧ ИН) с боеголовками среднего и малого класса мощности, соответственно. Как показали предварительные проектные проработки такой ракеты, несмотря на использование "нетрадиционной" конструктивно-компоновочной схемы ракетной части, ориентацию на внедрение высокоэффективных твердых топлив, перспективных конструкционных и теплозащитных материалов, выполнить предъявляемые ВМФ требования максимальной дальности стрельбы при заданных жестких ограничениях габаритных характеристик комплекса было невозможно. В связи с этим, исходя из необходимости скорейшего развертывания в ВМФ группировки с многоракетными подводными лодками, вооруженными БРПЛ с РГЧ ИН, ЦНИИмаш, КБ машиностроения и 28 НИИ ВМФ совместно обосновали целесообразность построения ракеты с полезной нагрузкой одного типа — многоэлементной РГЧ с высокоскоростными малогабаритными боеголовками и наведением их на индивидуальные цели по так называемой "свободной" схеме разведения — и предложили компоновку такой ракеты. Это открывало перспективы придания каждой подводной лодке-ракетоносцу возможностей поражения 200 целей, что существенно увеличивало вклад ракетно-ядерных сил ВМФ в обеспечение стратегии "сдерживания". Данное предложение было реализовано при создании и развертывании комплекса Д-19.

Одновременно институт выступил с предложением реализовать при функционировании РК Д-19 "сухой" способ старта ракеты из шахты подводной лодки, использовав для этого разрушаемую с помощью детонирующих удлиненных зарядов мембрану и пороховой аккумулятор давления. Указанные технические решения позволили:

• исключить основной демаскирующий признак этапа подготовки ракеты к пуску — шум работы высокопроизводительных насосов заполнения водой кольцевого зазора между ракетой и стенкой пусковой шахты, характерный для "мокрого" способа старта;

• сохранить защитные свойства амортизационной системы пусковой установки ракеты при взрывах атакующих лодку боеприпасов противника на этапе заполнения водой кольцевого зазора;

• гарантировать безопасность подводной лодки при аварийном выходе двигателя первой ступени на режим, существенно уменьшить силовое воздействие стартующей ракеты на корпус подводной лодки (особенно при залповом старте), поскольку запуск двигателя осуществлялся вне пределов пусковой шахты.

Значительный вклад Ю. А. Мозжорина в создание комплекса Д-19 с первой отечественной твердотопливной БРПЛ РСМ-52 (межконтинентальной дальности), оснащенной многоэлементной РГЧ ИН с высокоскоростными малогабаритными боевыми блоками, был по достоинству оценен присуждением ему Государственной премии СССР в области науки и техники.

К числу наиболее важных работ, направленных на повышение боевой готовности и эффективности группировок РВСН и ВМФ, Ю.А. Мозжорин относил исследования системы боевого управления и связи, которые были развернуты в институте в начале 60-х годов и проводились совместно с рядом организаций промышленности и Министерства обороны. При этом в соответствии с концепцией "сдерживания" основные усилия были сосредоточены на обосновании принципов построения всей системы боевого управления в целом, выработке тактико-технических требований к ее отдельным элементам в обеспечение управления группировками ракетных комплексов в условиях гарантированного ответного удара. В результате данных исследований нашли воплощение предложения института о внедрении при работе каналов связи новых информационных технологий и диапазонов радиоволн с повышенной устойчивостью их распространения в условиях ядерных взрывов, комплексов сложных сигналов и методов их цифровой обработки с высокими вероятностно-временными характеристиками доведения информации до потребителя в чрезвычайных условиях. Это позволило обосновать основные концептуальные положения, касающиеся принципов построения системы боевого управления ракетными группировками РВСН и ВМФ и направлений ее развития.

Талант Ю.А. Мозжорина как ученого-системщика и организатора масштабных комплексных работ проявился в изыскании эффективных мер противодействия "стратегической оборонной инициативе" США. Программа СОИ (1983 г.) предусматривала создание в США широкомасштабной системы ПРО с элементами космического базирования, которая гарантировала бы уничтожение стартовавших ракет Советского Союза на начальном (активном) участке полета, их головных частей и боеголовок на участке разведения боеголовок на индивидуальные точки прицеливания и формирования их прикрытия комплексами средств противоракетной защиты, боеголовок на конечных (доатмосферном и атмосферном) участках полета и в районе цели. Основу космического эшелона системы ПРО США должны были составить различные виды оружия: высокоэнергетические лазеры, пучковое оружие, противоракеты (включая многозарядные) с обычными или ядерными боеголовками, электромагнитные пушки. Особое внимание уделялось созданию пучкового оружия, рентгеновских лазеров, инициируемых ядерным взрывом, микроволнового и кинетического оружия. Упомянутая система так называемых оборонных мероприятий была рассчитана, прежде всего, на превентивное применение новейших стратегических наступательных вооружений США: ракет МХ, "Трайдент-2", "Першинг-2". Этому также способствовала возможность пуска названных ракет по пологим (настильным) траекториям, что качественно сокращало подлетное время, с тем чтобы оставшуюся (меньшую) часть наших стратегических сил ответного удара перехватить на уровне космического и наземного эшелонов ПРО.

Вынашивание США подобных планов создавало реальную угрозу отечественным стратегическим ядерным силам, нарушало установившееся военно-стратегическое равновесие и уменьшало безопасность нашей страны — по существу, знаменовало собой новый виток гонки вооружений. Парирование потенциальной угрозы со стороны США и сохранение стратегической стабильности становились для СССР важнейшими общегосударственными задачами. В связи с этим высшим руководством страны была утверждена программа "Противодействие". Головным ее исполнителем был назначен ЦНИИмаш (научный руководитель работ — Ю. А. Мозжорин). Целевой задачей данной программы была разработка эффективных экономичных мер противодействия СОИ, носящих асимметричный характер и отвечающих концепциям "разумной достаточности" и "равной безопасности". Стратегические ядерные силы страны должны были обрести качественно новые свойства путем внедрения при создании образцов вооружений и военной техники новейших достижений науки, перспективных технологий и материалов при минимальных затратах на сохранение стратегического равновесия.

Программа "Противодействие" включала в себя комплекс взаимосвязанных фундаментальных проектно-поисковых, экспериментальных, демонстрационных и опытно-конструкторских работ по модернизации существующих и созданию новых образцов вооружений и военной техники для стратегических ядерных сил, разработке автоматизированных СБУ и СПРН. При выполнении указанной программы была задействована широкая кооперация научно-исследовательских и проектных организаций страны.

В результате выполнения (при научном руководстве Ю. А. Мозжорина) программы "Противодействие" был обоснован и подготовлен к возможной реализации широкий круг мер и способов противодействия как наземным, так и космическим эшелонам перспективной системы ПРО США. Часть этих мер нашла применение при разработке ракетных комплексов нового поколения. Ю.А. Мозжорин с присущей ему убежденностью и последовательностью постоянно в течение 30-летнего периода руководства институтом успешно отстаивал на всех уровнях, вплоть до высшего руководства страны, свои позиции по вопросам военной доктрины и направлениям развития ракетно-ядерных сил в складывающихся военно-политических условиях.

начала я (Юрина сестра) расскажу о наших родителях, которые нас вырастили и воспитали. Бабушек и дедушек я не помню. Они умерли задолго до моего рождения. О детстве и юности родителей я расскажу по их воспоминаниям.

Мама родилась в 1889 году в Москве в рабочей семье. Мамин отец был сапожником, а мать работала на фабрике. Когда нашей маме было не более 4 лет, ее мать при родах заболела родильной горячкой. В то время эту болезнь не лечили, но бабушка выжила и навсегда осталась в скрюченном состоянии в той позе, в которой лежала на боку в больничной кровати — стала полным инвалидом.

На руках деда, который сильно злоупотреблял спиртными напитками, остались двое маленьких беспомощных детей и инвалид жена. Тогда их всех к себе забрала бабушка Прасковья, мать деда, которая сама работала приходящей прислугой у богатых господ. Семья жила в большой нужде. Чем могли, помогали соседи и знакомые. Один из них выучил нашу маму грамоте по слогам — "бра", "вра", "гра" и т.д. Благодаря такому обучению, как вспоминала мама, она быстро научилась читать прямо словами, а не по слогам. Уже в возрасте 5 лет мама читала прачкам газеты, пока они гладили белье. Оттуда она всегда возвращалась домой с гостинцами или монеткой.

Когда мама достигла определенного возраста, ее отдали в приходское училище, где она прошла полный курс обучения и получила свидетельство, по которому имела право преподавать в начальных классах церковно-приходской школы. Училась мама очень хорошо несмотря на то, что ей зачастую приходилось помогать своей матери в ее надомной работе, чтобы заработать немного денег. Особенно удавались маме сочинения и рисование. Учителя убеждали бабушку отпустить ее учиться в Строгановское художественное училище от школы за казенный счет. Но бабушка не дала на это согласие: мамина помощь нужна была семье. В 14 лет мама уже работала кассиршей в магазине "У Чичкина". Она всегда с большой любовью и уважением вспоминала своих учителей, их доброту, чуткость и отзывчивость.

К тому времени, когда на свет появились мы, это была уже очень начитанная женщина, хорошо знавшая всех русских и большинство зарубежных классиков. Она обладала очень хорошей памятью, за что впоследствии я прозвала ее "ходячей энциклопедией". Мама часто выражала сожаление о том, что родилась не при советской власти, а то бы достигла значительно большего, чем звание "домашней хозяйки". Маленьким нам она придумывала бесконечные сказки, которые были намного занимательнее, чем большинство детских книжек, которых у нас также было много. Мы жили в подмосковной деревне Орехово. К маме всегда тянулись люди поделиться своими радостями или горестями, а то и просто посоветоваться. Она всегда для них находила нужное слово или совет.

Наш папа родился в 1891 году в упомянутой деревне Орехово в крестьянской семье. В этой деревне, которая впоследствии отошла к району города Москвы, он прожил всю свою жизнь. Папа окончил реальное училище и в 17 лет поступил на службу в управление Московско-Курской железной дороги, где и проработал всю свою жизнь. В его послужном списке значились должности от конторщика до главного бухгалтера службы электрификации. В начале своей карьеры папа хорошо зарабатывал: уже к 1914году он смог построить большой дом, который значительно выделялся на фоне построек деревни Орехово. Во время бума "раскулачивания" дом чуть не отобрали в пользу колхоза. Семью спасло только то, что папа являлся служащим управления Московско-Курской железной дороги.

К тому времени как я начала себя помнить, у нас в доме уже имелась довольно большая библиотека русских и зарубежных классиков, а также серия познавательных книг: энциклопедии — общая, литературная и др. Все это пробуждало в нас любознательность, а также любовь к чтению, чему способствовали и наши родители: по развитости мы довольно существенно отличались от деревенских ребят, наших сверстников.

Наш папа пользовался большим уважением среди жителей деревни, а также среди своих сослуживцев. Всегда выдержанный, мягкий, деликатный, он в экстремальных ситуациях мог проявлять большую твердость духа. Мой брат, будучи уже крупным руководителем, сетовал, что ему не хватает твердости характера папы. Своих политических взглядов отец никогда не высказывал, но иногда у него прорывалось возмущение, например, при чтении газет с "признаниями врагов народа" в 1937 году, поскольку папа считал их признания вынужденными. В памяти у меня сохранился еще случай, когда я, вся в слезах по поводу смерти Сталина, спросила у отца, жалко ли ему Сталина. Я получила такой ответ: "Что его жалеть — это восточный деспот, тиран".

К тому моменту, когда я появилась на свет (1927 г.), моему брату было уже около 7 лет. Поэтому если я и помню какие-то важные для меня эпизоды из жизни брата, то они относятся уже ко времени, когда Юре было больше 10 лет. В это время он был очень послушным и ответственным мальчиком. Я вспоминаю, как по просьбе мамы, да и чтобы самому иметь возможность поиграть с ребятами, Юра носил меня на спине (на закорках), пока у меня болела ножка. Он приносил меня к ребятам, усаживал в сторонке, а сам играл в различные игры — лапту, чижика, футбол и др. Когда игры переносились в другое место, Юра тем же способом переносил и меня. Из отчета брата в письме маме в больницу, где она лежала, я узнала, что на него одного оставляли дом и меня, совсем маленькую, поскольку папа, по-видимому, не мог оставить работу. В этом письме Юра пишет: "Мы с папой рано встаем, пьем чай, потом папа уходит на работу, а я мою посуду, бужу Лару, одеваю ее, пою чаем, а потом застилаю кровати, убираюсь дома".

Значительно позднее, когда я сама начала учиться, для меня брат был уже непререкаемым авторитетом, и я очень гордилась им. Юра никогда не сидел без дела. Если у него не было уроков, то он обязательно что-нибудь мастерил. Уже в 7 классе он собрал коротковолновый громкоговорящий радиоприемник. Это была большая редкость для того времени, а также и места, где мы жили. Внешне приемник представлял собой простой ящик, снаружи обитый алюминиевой фольгой. На ящике возвышались лампы и несколько перевернутых вверх дном алюминиевых бритвенных стаканчиков, которыми экранировались катушки индуктивности. На фасаде ящика были установлены рукоятки управления диапазоном волн и звуком и выключатель. Все остальное пряталось внутри ящика.

Папа не мог позволить себе в то время сделать такую дорогостоящую покупку, как радиоприемник, но выписывал для Юры журнал "Радио" и снабжал деньгами на покупку деталей, которые в домашних условиях нельзя было изготовить. Многие детали брат делал сам, такие как катушки индуктивности, некоторые трансформаторы и др. Для намотки катушек он смастерил специальные приспособления. Позднее такой же приемник он собрал нашим родственникам.

Я вспоминаю, как летом во время каникул приходили за Юрой школьные товарищи, а он не мог оторваться от своих радиотехнических занятий и, высунув кончик языка, который в то время очень ему помогал, продолжал свою работу. Ребята все равно оставались у нас в саду. Они либо играли в крокет, либо беседовали с нашей мамой о школе, о доме, о своих делах. Маму очень интересовали ребячьи рассказы. В одну из таких бесед она узнала от ребят, что их нового учителя звали Лазарь Исаакович, а не "Лас Алексакович", как уверял ее Юра.

Брат всегда блестяще учился. По всем предметам у Юры были только отличные отметки, он глубоко вникал в суть каждого из предметов, который изучал. Особенно его интересовали естественные науки: математика, физика и др. Мама рассказывала, как учителя говорили ей, когда она посещала родительские собрания: "Мал золотник, да дорог".

Надо сказать, что брат был самым маленьким из учеников его класса, вплоть до десятого. Тем не менее, Юра пользовался большим авторитетом среди своих товарищей. Его постоянно избирали то старостой, то председателем совета отряда или комсоргом, а то и сразу на несколько "выборных должностей". Стоит отметить, что эта тенденция сохранялась и в институте, и в военной академии.

Брат пользовался уважением не только в своем классе, но и у ребят школы. Я припоминаю рассказ соучеников Юрия и его самого. Однажды ученики школы из деревни Шепилово, "шепиловские", по какой-то причине устроили засаду по дороге из школы ореховским ребятам для того, чтобы всех их бить. Из школы домой были две дороги: одна короткая, лесом, другая длинная, окружным путем. В основном школьники всегда ходили лесом. Но в тот момент "ореховские" не захотели идти "стенка на стенку" и изменили свой маршрут. Они также уговаривали моего брата не ходить лесом, но Юра, не чувствуя за собой никакой вины, не послушал их. Шепиловские ребята его схватили, а потом кто-то из них сказал: "Что вы делаете? Это же Юрка Мозжорин, не трогайте его!". Юру отпустили, и он благополучно пришел домой.

Вспоминаю слова учителя физики Анатолия Дмитриевича, когда я перешла в школу, где ранее учился мой брат. При знакомстве с учениками моего класса Анатолий Дмитриевич, услышав мою фамилию, поинтересовался: не сестра ли я Юры Мозжорина? И после моего утвердительного ответа, обратился к ученикам со словами: "Знаете, ребята! Был у меня ученик Юра Мозжорин. Тысячи учеников прошли через мои руки, а этот, как звездочка, остается в моей памяти — умный, дисциплинированный, трудолюбивый...", — а потом выразил надежду, что и я буду такой же.

С каждым годом папе все труднее становилось содержать семью. В последние годы перед войной мы едва сводили концы с концами. В 1938 году Юра, блестяще окончив школу, поступил в Московский авиационный институт, а впоследствии был переведен во вновь созданный Московский авиационно-технологический институт. Поскольку из деревни Орехово было очень сложно добираться до института, брату предоставили в Москве общежитие. Как и всегда, Юра прекрасно учился: в зачетной книжке были только одни "отлично". Понимая наше трудное материальное положение, он старался облегчить бремя папы по содержанию семьи, сокращая свои личные расходы, и, как мог, старался жить на стипендию. Когда ввели плату за учебу, брат устроился работать чертежником на сокращенный рабочий день в вечернее время.

Юра окончил три курса института, когда разразилась Великая Отечественная война. Была объявлена всеобщая мобилизация. Все мужчины и юноши из деревни Орехово, достигшие 18 лет, отправились на фронт. Дома остались одни женщины, дети и старики. В первый же месяц войны почтальоны едва справлялись с доставкой "похоронок". Почти в каждом доме было горе. Создалось такое впечатление, что люди, попавшие на фронт, неминуемо обречены на смерть. В конце июня 1941 года все студенты мужского пола из группы, в которой учился мой брат, записались добровольцами на фронт.

В нашем доме юноши и девушки из группы брата устроили прощальный вечер. Я помню, как много хорошего рассказывали девушки маме про моего брата, в том числе и такой эпизод. Преподаватель разбирал со студентами способ решения одной математической задачи. И тут встает Юра и говорит, что эту задачу можно решить другим, более простым, способом. Когда брат объяснил суть своего решения, преподаватель воскликнул: "Мозжорин, да Вы — Архимед!".

В начале июля Юра с вещами покинул дом и отправился в неизвестность. Папа нас утешал и говорил, что добровольцев сразу на фронт не отправят, поскольку сначала должны обучить, а это займет довольно большое время. Можно представить наше отчаяние, когда в первых числах августа мы получили от Юры письмо, в котором он сообщал, что уже участвовал в первой атаке. С бутылками с горючей смесью ("коктейль Молотова") шел на немецкие танки. Многие студенты погибли. На его руках скончался знакомый по институту дипломник, сталинский стипендиат Орлов, который перед смертью просил передать матери, что погиб бесславной смертью. Письмо это не сохранилось, но я его хорошо запомнила.

Жизнь наша после письма превратилась в сплошной ад. Надежды увидеть Юру живым не было никакой. Мне каждую ночь снились кошмары о том, что я на поле боя вижу распластанное тело моего брата. Мама совсем помешалась. Утром, ровно через две недели после получения этого письма, мама страшным стуком в дверь разбудила меня. Когда я открыла дверь, она вручила мне письмо, написанное незнакомым почерком: "Тов. Мозжорина, Ваш сын Юрий..." — строчки запрыгали у меня перед глазами. Я бросилась к соседке, которая и прочла мне целиком все первое предложение: "Тов. Мозжорина, Ваш сын Юрий тяжело ранен, не беспокойтесь, будет жив". Я выхватила из ее рук письмо и бросилась к маме, которая с рыданиями каталась по полу. "Мама! Жив! Жив!" — прокричала я. Из дальнейших строк письма мы узнали, что оно было написано врачом из нашей школы Тимохиным, с которым Юру судьба свела в полевом госпитале.

Какое-то время спустя мы узнали подробности Юриного ранения. Группа бойцов, обслуживавших миномет, располагалась на холме. До начала боевых действий Юра в соответствии с требованиями устава пехоты выкопал себе защитное углубление в земле. Товарищи над ним подсмеивались, поскольку сами были уверены в неминуемой гибели всех в случае обнаружения местонахождения их орудия противником. В ходе боевых действий, когда враги засекли огневую точку ребят и стали бить прицельным огнем по их холму, в живых из всей группы остался только Юра, который укрылся в своем окопчике. На спине осколком были сбиты два отростка позвонков, но, к счастью, не был задет спинной мозг. Другой осколок попал в шею, но остановился, не дойдя двух миллиметров до мозжечка. Так дисциплинированность и организованность брата спасли ему жизнь.

е бывает ответственных должностей легких, но среди них есть еще и многотрудные. К таким относятся должности, исполнявшиеся Ю.А. Мозжориным. Ему в жизни "везло" на непосредственных начальников, которые зная о его выдающихся деловых качествах, использовали их в решении сложных задач, не считая необходимым сказать исполнителю хотя бы доброе слово. Но и в этих условиях Юрий Александрович трудился на благо Родины, не требуя похвал.

В Главном управлении ракетных войск Мозжорин служил под началом А.Г. Мрыкина, в НИИ-4 Министерства обороны его начальниками были А.И. Соколов и Г.А. Тюлин, а в ЦНИИ машиностроения — сам министр С.А. Афанасьев. Все они, как известно, были "не сахар". Их методы общения с подчиненными строились исходя из личного понимания государственных задач, хотя способ их решения и оставался в компетенции исполнителя. Известно, что А.Г. Мрыкин в совершенстве владел умением делать своим подчиненным разносы: недаром единицей их измерения стал "втык в один мрык". "Делай, как я сказал", — Юрий Александрович трансформировал для своих подчиненных в девиз "делай, как я".

По должностному положению Юрию Александровичу было необходимо составлять и представлять в верха справки-доклады, разрабатывать и согласовывать проекты постановлений о создании новых образцов ракетно-космической техники, писать заключения на предлагаемые проекты (в том числе и конкурсные), заключения о причинах аварий, рекомендации на доработку и устранение неисправностей. Да мало ли чего от него еще требовали! Ох уж эти конкурсные проекты! Сколько нужно было приложить усилий, чтобы объективно выбрать самый достойный из них (по критерию "эффективность — стоимость").

Ожесточенные баталии проходили в процессе выработки заключения. Иначе и быть не могло. Для "объективности", как правило, решением Военно-промышленной комиссии в межведомственную комиссию включались членами (и даже заместителями председателя) представители всех конкурирующих организаций — преимущественно самые "зубастые" спорщики — с задачей отстоять свои проекты. Заключение рождалось в длительных и изнурительных спорах. Ни один проект, представленный на конкурс, как правило, не закрывался, и все они шли на реализацию. Госбюджетные организации расходовали средства по своему усмотрению и полагали, что, коли силы на проектирование уже затрачены (макетный или даже опытный образцы созданы), грех прекращать разработку. Так появлялись дублирующие друг друга системы и комплексы, лучше или хуже решающие одни и те же задачи. Крайним в этой ситуации оказывался Мозжорин. Куда смотрел головной институт головной отрасли? Почему растет номенклатура изделий и систем? Где унификация и стандартизация? А все потому, что заказчик оплачивал только поставки уже принятой продукции: разработки, испытания и даже опытную эксплуатацию производили сами предприятия из средств госбюджета. Своевременно остановить самоуправство ни заказчик, ни головной институт были не в состоянии.

Мне как начальнику 50 НИИ МО приходилось в обеспечение приоритетов привлекать на помощь методики военно-технического обоснования необходимости создания изделия и расчеты эффективности его боевого применения. Для большей доказательности наш институт должен был углубляться и в суть технических показателей. Заключительным аккордом в одобрении проектов или планов становились совместные научно-технические советы министерств общего машиностроения и обороны. Первыми докладывали авторы, затем Юрий Александрович от головного института отрасли. В последнюю очередь слово получали представители науки от Министерства обороны.

После одного из совместных НТС, на котором рассматривались очень сложные вопросы обеспечения многоразовости средств выведения объектов в космос и, в частности, многоразового применения двигателей первой ступени с тягой в 740 тс, Сергей Александрович Афанасьев попросил меня зайти к нему в кабинет. На НТС я в качестве обоснования приводил данные о технической и экономической стороне дела, возможностях производства, стендовой базы и т.п. Показал, что без достижения многоразовости потребности программы не могут быть выполнены. Министр спросил меня:

— Скажи, почему с таким детальным обоснованием выступил ты, а не Мозжорин?

-Да потому, что Вы Мозжорину рот заткнули, и то, что я сказал, он сказать не мог. Я отстаиваю интересы дела, а не ведомства — потому так и выступаю.

— Постой, постой, — возмутился министр, — кто Мозжорину рот затыкает?

— Вы лично и Ваша система, — ответил я. — Зачем Вы сделали Юрия Александровича членом коллегии? Внешне это выглядит почетно, но обязывает члена коллегии выполнять ее решения. В связи с естественными сложностями, возникающими при решении проблемы многоразового применения сверхмощных двигателей на коллегии было принято решение о расширении возможностей производства этих двигателей в одноразовом варианте. Однако и подключение Омского завода не спасает положение, а лишь временно отодвигает кризисное состояние. Мною было показано, что без многоразовости стоимость доставки полезных грузов в космос не может быть снижена и количество двигателей, требуемых по программе, не обеспечивается. Если бы Юрий Александрович не был членом коллегии, то он бы выступил с обоснованием необходимости решать проблему многоразовости. Рано или поздно, но все равно мы к ней придем.

С Юрием Александровичем у нас было полное взаимопонимание. Во многом этому способствовало и то, что глубокие знания военного дела и ракетно-космической техники позволяли Мозжорину обоснованно оценивать системы и комплексы с позиций обеспечения безопасности государства, подъема и развития его мощи. При этом Юрий Александрович был более опытным и битым, чем я, и учил меня не лезть напролом, быть более дипломатичным. Мозжорин умел так сформулировать проект решения, что часто не вызывал чувства протеста даже у оппонентов. Многим известно, что почти все сообщения ТАСС об успехах (крайне редко о неудачах) советского ракетостроения и космонавтики писались и редактировались им. По совету Юрия Александровича была решена и проблема создания военного института по космонавтике. Он говорил, что хотя необходимость создания такого института не вызывает сомнения, тем не менее, нужно еще учитывать позиции отдельных руководителей и, в первую очередь, начальника НИИ-4 А.И.Соколова.

— За идею создания нового института он тебе как своему заместителю по космосу голову снимет, — говорил он мне. — Кроме этого, новый институт, на первых порах малочисленный, получит низкую категорию и потеряет все льготы и преимущества, которыми обладает НИИ-4. Следовательно, необходимо идти на создание нового института через филиал имеющегося. И только после увеличения его численности, уже властью министра, создавать самостоятельный институт.

Вот еще один пример нашего взаимодействия с Мозжориным — из истории создания универсального многоразового комплекса "Энергия"-"Буран". Государственная комиссия возложила на наши институты и на нас как ее членов выдачу заключений по отдельным этапам создания этого сложнейшего комплекса. В связи с тем что от меня требовалось в заключении дать оценку достаточности предлагаемых мер наземной отработки комплекса в обеспечение безаварийного его запуска, возникла необходимость включить особый этап в подготовку ракеты-носителя "Энергия" к пуску — огневые технологические испытания отдельных ее блоков и всего пакета в целом. Естественно, эти предложения и требования особой радости у разработчиков не вызывали.

Чтобы разобраться в реальной возможности реализации таких, в общем-то революционных, предложений, была назначена комиссия под председательством академика К.В. Фролова. На обсуждениях между двумя заместителями председателя — Б.И. Губановым и мною — развернулись ожесточенные баталии по вопросам необходимости и возможности. Этап ОТИ отдельных блоков был согласован, но как только дело дошло до всей связки, подключился со всем своим авторитетом генеральный конструктор В.П. Глушко. Убедительно, как ему казалось, Валентин Петрович обосновал невозможность прожига всего пакета: в этом случае "заневоленная" система получит недопустимый перегрев донной части. Положение спас В.П. Бармин, решивший проблему с помощью подачи воды в лоток для охлаждения донной части ракеты.

В это ответственное для нас время мы с Мозжориным жили в одном номере гостиницы на космодроме Байконур в так называемом "нулевом" квартале. Возвращаясь с технической позиции на отдых, мы ночами искали дополнительные возможности обеспечения успешного первого же пуска комплекса. Мы полагали, что для этого, прежде всего, нужно обосновать необходимость проведения всех возможных предварительных испытаний РН "Энергия" на стендах на Земле и в лете. У меня до сих пор сохранились написанные лично Юрием Александровичем в виде таблицы черновые разработки всех требуемых мероприятий, с детальным перечислением того, что должно испытываться на стендах, а что в ходе летных испытаний (я храню и наброски собственных предложений в обеспечение безопасности по трассе полета комплекса, в том числе и над иностранными территориями). Эти черновики мы использовали для изготовления плакатов, по которым докладывали на заседаниях госкомиссии. Указанный подлинный документ — лишнее свидетельство того, что Юрий Александрович сам разрабатывал все ответственные документы.

Мы оба были убеждены в необходимости личной работы над документами определенного уровня. Подчиненным нужно поручать только подготовку фактических данных, в частности, статистических материалов и технических характеристик изделий, сведенных в таблицы. Сам же обобщающий текстовой материал должен разрабатываться лично. Никто, особенно при обычном дефиците времени и недостатке информации, известной только самому докладчику, не может удовлетворить всем его замыслам. Да и на инструктаж и пояснения уйдет больше времени, чем потребуется на подготовку доклада самому автору.

Преждевременно, в расцвете творческих сил, ушел из жизни один из основоположников практической космонавтики. Очень грамотный, деликатный, добрый человек, внесший значительный вклад в развитие ракетно-космической техники. При личном участии и неустанных заботах Мозжорина руководимый им головной институт отрасли — ЦНИИмаш — стал признанным авторитетом среди организаций отрасли. Согласитесь, что это далеко не просто, когда мы все — "сами с усами".

В этих кратких воспоминаниях, посвященных доброй памяти моего друга Юрия Александровича Мозжорина, я остановился лишь на некоторых эпизодах событий космического направления, в которых он участвовал. Еще более значим вклад Мозжорина в создание стратегического вооружения. Мозжоринские принципиальность, научная добросовестность, щепетильность в отстаивании интересов государства не всем были по нутру. Такой научный орган страны, как Академия наук, так и остался для Юрия Александровича недоступным. На выборах в академию ее члены неоднократно и бессовестно бросали "черные" шары, голосуя по кандидатуре Мозжорина, из-за боязни, что среди их часто дутых авторитетов может появиться авторитет настоящий. От Мозжорина пытались избавиться и в армии: утром увольняли — вечером восстанавливали. Его ценили Д.Ф. Устинов и М.В. Келдыш. и они часто спасали положение. С подачи недоброжелателей (известных и влиятельных) министр обороны А. А. Гречко все же уволил Мозжорина из армии, но пришедший ему на смену Устинов тут же восстановил его, отменив приказ об отставке.

30 лет возглавлял ЦНИИмаш почетный гражданин города Королева, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, действительный член Академии (теперь Российской) космонавтики им. К.Э. Циолковского, ее вице-президент по направлению космического машиностроения Юрий Александрович Мозжорин. Под его руководством созданы и оснащены передовой техникой лабораторные корпуса и стенды. Особо следует отметить заслуги Мозжорина в создании ЦУПа — Центра управления полетами пилотируемых кораблей и станций научного и хозяйственного назначения. С честью были обеспечены работы по программам полета кораблей "Союз"-" Аполлон" (ЭПАС), универсального комплекса "Энергия"— "Буран", орбитальной станции "Мир". С уходом на пенсию Юрий Александрович не оставил ЦНИИмаша, не отошел от решения сложных научных проблем, таких как сохранение среды обитания на Земле, освобождение ее от радиоактивных отходов с помощью их транспортировки за пределы Солнечной системы. Мозжорин работал над проблемой засоренности приземного слоя атмосферы техногенными частицами. Особую боль и обеспокоенность Мозжорина вызывали решения по прекращению работ над успешно прошедшей летные испытания многоразовой системой "Энергия"-"Буран". Вот выдержки из заключения Академии космонавтики по этой проблеме, разработанного при личном участии Юрия Александровича:

— На первый взгляд, самым простым и, казалось бы, благоразумным со всех точек зрения решением была бы приостановка работ над этой системой на 8-10 лет в надежде, что к тому времени экономика страны окрепнет и появится возможность финансирования такой дорогостоящей программы. Однако нельзя тешить себя надеждой на благоприятный исход дела при подобном простом решении. За этот промежуток времени комплекс созданных наземных объектов и сама многоразовая космическая система "Энергия"-"Буран", в том числе универсальный сверхтяжелый носитель "Энергия", по существу, погибнут физически и морально. Распадется вся научно-производственная кооперация, прекратится производство, а большие и важные для страны ценности в данном случае будут безвозвратно утеряны.

Наоборот, с принятием трудного решения о продолжении завершения разработки системы "Энергия"-"Буран" Российская Федерация сохранит тот высокий научно-технический потенциал, который вывел ее в разряд передовых, и поступательное развитие отечественной космонавтики. Этим в недалеком будущем России будет обеспечено достойное место и конкурентоспособность в сообществе развитых промышленных государств. Можно ограничиться в первое время минимальными ассигнованиями, но достаточными, чтобы данное перспективное направление космонавтики могло успешно развиваться...

Можно быть уверенными в том, что будь жив Юрий Александрович, он вместе с нами так же горячо и беззаветно боролся бы за сохранение орбитального комплекса "Мир" — одной из главных составляющих космонавтики XXI века.

Ю.А. Мозжорин отдавал все свои силы и знания космонавтике — отрасли знаний, от которой зависит будущность человечества, локомотива возрождения былого могущества и величия России.

Отмечая в 2000 году 80-летие со дня рождения Юрия Александровича, выразим ему, хоть и посмертно, нашу всеобщую признательность и благодарность!

аким представляется человек окружающим его людям? На работе, в семье, в кругу друзей. Кто-то бывает очень разным, кто-то более похож сам на себя во мнении окружающих его людей. Каким был мой отец? Мне трудно судить. Я знала его только как папу и любящего дедушку. Я практически не общалась с коллегами отца по работе, чтобы составить себе мнение о том, каков он в глазах подчиненных и сослуживцев. Может в этом моя вина: я и не пыталась узнать об отце и его работе больше. Жила своей жизнью, своими интересами. А дома отец особенно про работу и не рассказывал, по крайней мере, детям. Поэтому я могу рассказать только о том, каким был он в семье. Это только часть его жизни, причем, если судить по времени, не самая большая ее часть. Большую часть своей жизни папа провел на работе.

У моего отца четверо детей и семеро внуков (три внучки и четыре внука). Он очень любил детей. Я родилась, когда ему было 39 лет, и, по всей видимости, мои первые воспоминания о папе относятся к тому времени, когда его возраст уже приближался к пятидесяти годам. Я не помню отца молодым, но у меня осталось ощущение того, что он был самым активным, самым жизнерадостным человеком в нашей семье. И оставался таким до самых последних дней своей жизни. Папа был молод душой.

У отца было множество увлечений. Он любил музыку, хотя и не обладал хорошим музыкальным слухом, кстати, не только музыкальным, так как после ранения на фронте плохо слышал одним ухом. Это не мешало отцу с увлечением возиться с магнитофоном, переписывая себе все понравившееся, причем несколько бессистемно. Как правило, это были эстрадные мелодии, популярные в то время, когда пробуждался очередной пик отцовского интереса к музыке. Но могли быть и старые песни времен молодости отца или какие-то классические произведения. Главное, чтобы они ему нравились. Это должны были быть ритмичные, танцевальные мелодии. Неважно, кто поет или играет (отслеживать серьезно все музыкальные направления у него не было ни времени, ни, может быть, желания тоже).

Как правило, очередной "музыкальный период" начинался с приобретением новой техники: магнитофона, музыкального центра и т.п. И очень любил отец включать звук на полную мощность. Так, чтобы все начинало вибрировать от низких частот. Помню, в раннем детстве это был Робертино Лоретти. Я подходила к магнитофону и ощущала музыку не только ушами, но и всем телом. Кстати, с тех пор я тоже люблю громкую музыку. Мама всегда умоляла отца сделать ее потише, что он охотно выполнял, правда, после того только, как услышит эти просьбы. А услышать их было нелегко в таком шуме.

А еще одним из увлечений была фотография. И киносъемка. И слайды. В доме много фотоаппаратов. Есть аппарат (с двумя объективами) для получения стереоскопических слайдов, кино— и видеокамеры, причем покупка стереоскопического фотоаппарата относится к началу 60-х годов. В семейном архиве хранятся цветные слайды того времени. Увлечение отца черно-белой фотографией закончилось в то время, когда я была лет трех от роду, так что моих детских фотографий немного. Но зато очень много слайдов с моим участием, а также кинолент. Это увлечение папа пронес через всю жизнь. И, пожалуй, оно более серьезно, чем увлечение музыкой. В доме отца, в специальной тумбочке, большой и объемной, в полном порядке лежат все его фото-, кино— и видеоархивы. Здесь все систематизировано и подписано. Периоды увлечения фотографией и киносъемкой также совпадают с приобретением новой техники.

Мы, дети, все пережили периоды увлечения фотографией, но никто не сохранил его так надолго, как отец. Все потихоньку охладели к фотографии и киносъемке, и только он на каждом празднике вынимал свою видеокамеру и снимал всех подряд. Особенно детей. Дети непосредственны, и поэтому съемка их беспроигрышна. Отца всегда интересовало все новое. В первую очередь в технике. Телевизор, магнитофон, автомобиль, компьютер. Все интересно. Не помню, было ли такое, чего бы папа ни чинил у нас в доме. Начиная от стиральной машины и кончая телевизором. Правда, с телевизором было сложнее, но отец всегда смело брался за дело. Раскладывал на столе схему, разбирал телевизор, и если поломка ограничивалась только плохими контактами или сгоревшей лампой, то ремонтировал сам. Для более сложного ремонта не было нужных запасных частей, и приходилось вызывать мастера.

Через год после папиной смерти остановились часы. Настенные большие часы с маятником. Сколько себя помню, столько помню и эти часы. Когда был жив отец, он их разбирал раз в несколько лет, промывал все детали керосином, и часы переставали отставать. И так во всем. Вдруг оказалось, что многое в доме ломается, выходит из строя и нужно что-то делать. А раньше все как-то само собой чинилось папиными руками.

Компьютер отец приобрел, когда ему было уже за семьдесят "с хвостиком". Да и "хвостик" был достаточно приличный: лет пять или больше. Нелегко осваивать компьютер в таком возрасте. Но ничего невозможного в этом нет. Статьи и свои воспоминания папа старательно набирал в текстовом редакторе Word.

В детстве я совершенно не воспринимала отца как очень умного, многогранного человека. Все само собой разумелось. И только став гораздо старше, стала отмечать, что он, действительно, неординарный человек. Смотрит фильм по телевизору. Фильм немецкий, не полностью дублирован. Слышит немецкие слова и переводит. Я уже немецкий забыла, хотя учила его в школе и в институте. А папа помнит со времен войны (после войны он около года пробыл в Германии). Нужно перевести инструкцию ко вновь купленной технике — нет проблем. Берет словарь и переводит (что с немецкого, что с английского). Когда я училась в школе, то не просила отца объяснять непонятное. Он рассказывал не так, как учительница, и это не укладывалось в моей голове. Все не так. Я сердилась, объяснения заканчивались. А вот уже в институте помню обращалась к отцу за помощью. Первый раз — курсовая по теормеху на первом курсе. И курсовая по электротехнике на пятом. И каждый раз удивлялась — как папа все помнит и знает?

А в раннем детстве я его очень любила. Было у нас (в возрасте двух-трех лет) такое развлечение — прыгать с буфета. Главное — оттеснить конкурентов или, хотя бы, организовать очередь (в чем заключалась, несомненно, некая справедливость). Прыгаешь, а папа держит тебя за руки и не дает сильно ушибиться при падении. Помню, как в раннем детстве, тогда, когда еще рано просыпаешься по выходным (с возрастом это проходит), мы с сестрой утром прибегали к отцу, и он читал нам книжки. Запомнился "Веселый мудрец" — книга Леонида Соловьева о Ходже Насреддине. С каким удовольствием папа ее читал! И сам даже хрюкал от смеха. Мне казалось, такая веселая книжка. А когда у меня подросли дети, и я стала читать ее им — реакция нулевая. Сын просто прямо спросил: "Что, тут разве смеяться нужно?" Книжка, в общем-то, не детская. И смешно нам было, наверное, больше всего потому, что папа сам смеялся и делал это с таким смаком: невозможно было не поддаться его настроению.

Потом, когда я стала постарше, как-то мы меньше общались. В подростковом возрасте дети становятся упрямыми и вредными. А вот лет до десяти и на лыжах отец с нами ходил, и на зарядку мы с ним бегали по утрам с обязательным купанием в пруду в теплое время года. Ездили на море в Крым. Отец, кстати, неплохо плавал и детей всех научил. Сколько себя помню, всегда умела плавать. А потом пошли внуки. Самые младшие — самые любимые. И всегда им в доме родителей рады. Внукам. Нужно куда-то уехать — "привози к нам". Летом детей отвозили на дачу к родителям. Напоят, накормят, присмотрят. И так до самых последних лет. А ведь маме с папой было уже за семьдесят. Бабушке — до ста недалеко. А все равно, они — в помощь детям, а не наоборот.

Отец всегда был занят на работе. Поздно приходил, рано уходил. Домашним хозяйством в основном занималась бабушка Валентина Аркадьевна (мать мамы). Она жила с нами с моих четырех лет. Мама работала, но тоже, конечно, в домашних делах участвовала. Отец, казалось, ничего не умеет. А вот после того как мама перенесла инсульт и не могла уже выполнять многое по дому, папа взял на себя часть домашних дел. К тому времени из детей с родителями жить осталась одна моя сестра. Целый день она на работе, дома ее нет. И вот в магазин ходить, помогать готовить, если бабушка себя плохо чувствует, стал отец. На даче весь огород и переработку урожая (если таковой был) он взял в свои руки. Наверное, это немного странно: удивляет в отце не то, что он мог починить стиральную машину или телевизор, а то, что он мог заниматься ежедневной домашней рутиной, и с тем же энтузиазмом.

Отец прожил много лет в большой семье. Мама у нас очень спокойная и выдержанная женщина. Но есть еще теща, дети, их мужья и жены, дети детей. И я не помню, чтобы он с кем-нибудь ссорился или ругал кого-нибудь. Теперь понимаешь: отец был хорошим дипломатом и в семейной жизни. Вообще он был очень деликатным человеком. В отдельные годы летом на даче жили все его дети с внуками. У всех был свой угол, а отец спал в проходной комнате на диване, где до ночи смотрели телевизор. А ведь папа продолжал работать, и ему на следующий день надо было рано вставать. Но я не помню, чтобы отец хоть раз высказал неудовольствие по этому поводу.

Если папе нужна была помощь, он всегда обращался с вежливой просьбой (к нам, своим детям). Но просил редко. А заставлять что-нибудь делать не имел привычки. Любишь заниматься огородом — копайся в саду, сколько хочешь. Не любишь — ничего не делай. Сам же отец очень любил дачу. Особенно в последние годы. И занимался садом и огородом тоже с энтузиазмом. Удивительно, как хватало сил и желания все это делать.

Помню как-то раз в году 92-93-м, то есть когда отцу было уже за семьдесят, выдался такой день. С утра ездил в Москву на Королевские чтения, которые были организованы в помещении МГУ. Чтобы успеть туда к 9.00, отец должен был выйти с дачи (а дело было летом) в 7 часов утра. Вернулся он на дачу около восьми вечера. Тогда папа ездил в основном на общественном транспорте, служебной машиной уже редко пользовался. Я приехала на дачу с работы в это же время. И он после ужина начал волноваться по поводу черной смородины, которую собрали два дня назад и до сих пор не переработали. "Нужно сделать из смородины сок!" — решительно заявил он. А по мне после рабочего дня и четырех часов езды в день в метро и на электричках — "гори эта смородина синим пламенем": "Папа, я не могу, нет сил, и ничто не заставит меня заниматься сейчас ягодой". "Да я и не заставляю тебя, я сам", — и за вечер пять килограммов смородины перегнал в сок и закатал в банки. А я пошла спать, терзаясь угрызениями совести и собственным бессильем.

И только последнее лето на даче, 97-го года, отец стал уставать. Хотя и тогда еще ездил до магазина и в Болшево на рынок с дачи на велосипеде.

В одежде отец был непритязателен. Мало следил за своим внешним видом. Наглаживал только парадный генеральский мундир перед особо торжественными праздниками. Это делал сам, никому не доверял.

К себе относился с иронией. Мог и посмеяться над собой. Как-то на даче поехал в магазин на велосипеде. Приезжает и рассказывает, смеясь: "Упал я с велосипеда: попал в колею. Упал, а продавец в палатке ругается: куда, мол, тебя, дед, понесло; на велосипед взгромоздился, еще рассыплешься! Зато яйца продал мне без очереди".

Отец любил читать детективы. И смотреть их по телевизору. Очень любил сериал про Коломбо. А сам чем-то был похож на него. Умного человека, который знал свое дело и мог не обращать внимание на мнение о себе окружающих его людей, каким бы оно ни было. Только уверенный в себе человек может не бояться показаться незначительным или даже просто смешным.

Воспитывали нас, детей, в семье достаточно строго. Генеральские дети: как бы не избаловать. Когда я училась в школе, моим подругам родители покупали модные джинсы, японские зонтики (тогда страшно дорогие и дефицитные), водили к знакомым парикмахерам, а я все еще слышала: "Школьница должна одеваться скромнее". В принципе, для нас никогда ничего не жалели. Но не считалось необходимым поддерживать престиж семьи супермодной одеждой, дорогими вещами, "нужными" знакомствами. Все дети получили высшее техническое образование, и это их собственные заслуги. Никого никуда не "устраивали". Сами выбирали вуз, сами готовились.

И еще. Папа был очень надежный. Несмотря на свою вечную занятость на работе, всегда в критических ситуациях быстро реагировал и бросался решать домашние проблемы. Особенно, если кто-то заболевал. Дети, родители, внуки. Первый начинал беспокоиться, вызывать врача. Помню, в 4 года я заболела дифтерией. В больницу меня отвозил отец. Все бросил, примчался с работы, повез куда-то на консультацию к врачу, потом в больницу. Когда умирал дедушка, отец ночами дежурил в больнице. Его мать, моя бабушка, последние годы своей жизни жила с нами. Это был уже старый больной человек, с развитым склерозом. Она плохо спала по ночам и не давала спать отцу. Помню, последний месяц ее жизни он почти не спал по ночам, так как жил в одной комнате с бабушкой, и она его постоянно будила. Мама к тому времени была уже на пенсии. Она ухаживала за ней днем, отцу доставалась ночь.

Моя дочь в возрасте 8 месяцев заболела инвагинацией (форма заворота кишок, проявляющаяся в раннем детском возрасте). Мы с дочерью жили тогда с родителями. Мой муж был в армии. И вот вместе с отцом мы принимали решение о вызове скорой, согласии на госпитализацию, вместе ждали диагноза в приемной и ехали обратно домой поздно вечером.

А сколько случаев было на даче. Внук Андрей попал в больницу с аппендицитом. Внук Юра расшиб себе ногу, и отец возил его в больницу в город Королев зашивать рану.

В 1997 году отец сам лежал в больнице летом. Выйдя из нее, еще не совсем окрепший после операции, он начинает беспокоиться о здоровье своей тещи — Валентины Аркадьевны. У нее появилась на лице быстро увеличивающаяся родинка (как показали результаты анализов, это было начало рака кожи). Отец организовал бабушке врачебную консультацию и хирургическое удаление родинки в течение недели. Бабушка жива до сих пор. В октябре 1999 года мы отметили ее столетие.

До последних своих дней отец был настолько активным и решительным, что мы всегда жили, чувствуя постоянно его за спиной. Всегда поможет, не бросит. Нужно отдать должное и маминым родственникам. Это образ жизни и маминых родителей, и семьи отца. Ведь недаром в деревне Орехово у дедушки Саши собирались по выходным, летом, многочисленные родственники. Множество фотографий на крыльце ореховского дома. А потом — фотографии на крыльце дачи. Это уже внуки. Кстати, дом в Орехове был построен в 1914 году папиным отцом. После революции половину дома он отдал своему брату Николаю. А когда в начале 70-х годов деревню сносили, отец взял дачный участок и собрал себе там дом из бревен, из которых был сложен родительский дом. Бревна до сих пор в хорошем состоянии.

Некоторые сведения о родственниках Юрия Александровича

Отец — Александр Алексеевич Мозжорин. Родился в 1891 году.

Мать — Агриппина Пименовна Мозжорина. Родилась в 1889 году.

Сестра — Лариса Александровна Манукова. Родилась в 1927 году.

Брат — Сергей Васильевич Семенеев. Родился в 1910 году (сын Агриппины Пименовны от первого брака).

Жена — Елизавета Алексеевна Мозжорина (Масловская). Родилась в 1922 году в городе Пензе. Отец умер от чахотки, когда ей было 8 месяцев. Воспитывалась матерью и бабушкой по материнской линии Раисой Львовной. Окончила в 1940 году школу с отличием и поступила в Ленинградский университет на матмех. Пережила Ленинградскую блокаду. Вывезена из города по "дороге жизни" в 1942 году. Кончала Саратовский университет. По распределению попала работать к С.П. Королеву, где и познакомилась с отцом в 1947 году. Поженились они в 1950 году. Родители мои прожили долгую счастливую жизнь вместе. Я не помню ссор и взаимных обид. Моя мама в молодости очень хорошо играла в шахматы (2-е место по Саратовской области), отлично стреляла. Участвовала в соревнованиях по стрельбе и шахматам, устраиваемых на предприятии, где работала. Кстати, отца в шахматы обыграла несколько раз в начале их знакомства, после чего он в шахматы с ней не играл. Проигрывать не любил. Да и кто любит?

Дети:

Ольга (1947 г.р.) — дочь от первого брака, Александр (1952 г.р.), Мария (1956 г.р.), Татьяна (1959 г.р.).

Внуки:

Андрей, Петр (дети Ольги), Екатерина. Анна (дети Александра), Юрий (сын Марии), Елена, Алексей (дети Татьяны).

*Брусиловский А.Д. От Р-1 до Н-1. Беседы с профессором Борисом Рабиновичем: воспоминания и размышления. Королев, М.О.: ЦНИИмаш, 1999. 208 с.

Г.А Тюлин и Ю.А. Мозжорин

— далекие 1945 — 1946 годы в поверженной Германии (в Тюрингии) были созданы институты "Нордхаузен" (во главе с генералом Львом Михайловичем Гайдуковым) и "Берлин" для изучения и утилизации трофейной немецкой ракетной техники. В их стенах встретились выпускник мехмата МГУ, боевой офицер подполковник Георгий Александрович Тюлин и выпускник Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского инженер-капитан Юрий Александрович Мозжорин (оба в будущем последовательно будут возглавлять один и тот же головной институт Минобщемаша НИИ-88: первый в течение двух лет, второй — почти тридцати, а Тюлин на долгие годы станет еще и первым заместителем министра). Борис Исаакович, Вам пришлось довольно тесно с ними общаться. Какие штрихи Вы внесли бы в портреты этих ярких личностей в отечественной ракетно-космической отрасли?

О Георгии Александровиче и Юрии Александровиче уже много написано людьми, знавшими их лучше меня, однако мои встречи с ними позволяют мне поделиться некоторыми личными воспоминаниями, касавшимися в основном чисто человеческих черт обоих. Характеры их были совершенно различными. Если Тюлин имел ярко выраженный командный характер, то Мозжорин, выражаясь военным языком, — скорее характер начальника штаба. Первый иногда был очень резок, второй — всегда сдержан и ровен. Однако было в них и много общих черт. Оба были энциклопедически образованными специалистами, разбиравшимися во всех основных проблемах РКТ: аэромеханике, баллистике, динамике и управлении, в вопросах конструкции, ЖРД, наземного оборудования, командно-измерительного комплекса и т.д. и т.п. Теперь таких специалистов уже нет. Все, даже лучшие профессионалы, знают, как правило, только свою область (нечто подобное произошло, например, и в механике: среди современного поколения ученых-механиков мало таких механиков-энциклопедистов, как А.Ю. Ишлинский, А.И. Лурье, Л.И. Седов).

Георгий Александрович и Юрий Александрович очень быстро схватывали суть вопроса в любой из областей РКТ и могли вести разговор на профессиональном уровне и с главными конструкторами, и с учеными, и с военными. Наблюдая многократно их обоих, так сказать, в деле, как при беседах на профессиональные темы, так и во время различных высоких совещаний, ученых советов, заседаний госкомиссий, я заметил, что Юрия Александровича больше интересовал конечный результат проведенного исследования, а Георгия Александровича — также и сам процесс. Нисколько не умаляя блестящие знания и способности Юрия Александровича, должен сказать, что, как мне кажется, интерес к самостоятельным исследованиям в областях, связанных с прикладной математикой и механикой, у Георгия Александровича был выше (сказывался фундамент, полученный на мехмате и в аспирантуре МГУ). Я укрепился в этом мнении, многократно встречаясь с Георгием Александровичем после его возвращения из Минобщемаша в свою alma mater в качестве профессора. На меня большое впечатление произвели его исследования по динамике раскрытия парашюта, которыми Тюлин одно время занимался.

Однако вернусь к тем качествам, которые, как мне кажется, были общими у Георгия Александровича и Юрия Александровича. Я бы еще выделил особо любознательность — неподдельный интерес к новым вещам и способность увлекаться новыми направлениями исследований и всячески их поддерживать. Особо ценным я считаю то, что оба они всегда гордились успехами своих подчиненных и всячески подчеркивали и пропагандировали эти достижения, не забывая упомянуть авторов.

Несмотря на различие характеров, а иногда и манеры поведения в экстремальных ситуациях (а таковых было более чем достаточно, так как и у Тюлина, и у Мозжорина довольно часто возникали проблемы с министром, главными конструкторами, военными), оба они обладали железной волей и непреклонностью в проведении технической линии, которую считали правильной. Как правило, они добивались при этом успеха, но один Бог знает, скольких лет жизни это им стоило.

Хотел бы подчеркнуть, что Георгий Александрович и Юрий Александрович выступали в принципиальных вопросах общегосударственного характера единым фронтом, опираясь на очень солидный фундамент, включавший комплексные исследования, проводившиеся в НИИ-88. Последнее обстоятельство особо раздражало оппонентов Тюлина и Мозжорина, которые часто могли противопоставить научно обоснованным заключениям и рекомендациям только эмоции и лозунги. Одним из примеров таких стратегических решений является отечественная система ракетного вооружения, обеспечившая на многие годы паритет ядерных сил с тогдашним потенциальным противником.

У Георгия Александровича и Юрия Александровича было много привлекательных чисто человеческих черт: полное отсутствие снобизма, верность слову, чувство юмора. Последним особенно отличался Юрий Александрович. Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров.

Очередное ЧП. Сгорела на старте ракета, уничтожив заодно и стартовое сооружение. Причина очевидна — неправильно спроектированный пламеотражательный конус на стартовом столе. Соответствующий том проекта побывал в свое время на экспертизе в НИИ-88, и в заключении, подписанном Мозжориным, черным по белому было написано, что расчет выполнен безграмотно и конструкция неработоспособна. Юрий Александрович, держа в руках соответствующую бумагу во время "разбора полетов", говорит:

— Вот наше заключение. Как видите, бумага уже желтая, как папирус, из-за ее древности. Мы кричали "караул", но шепотом!

Еще эпизод. Идет какое-то совещание в узком кругу в кабинете Мозжорина. Докладывает (по вопросам, касающимся телеметрии) Надежда Павловна Щербакова, ответственный исполнитель каких-то важных и срочных работ. По тем или иным объективным причинам она не может уложиться в срок и по этому поводу пребывает в состоянии, близком к истерике. Юрий Александрович, внимательно выслушав нервный монолог Щербаковой, говорит успокоительно:

— Надежда Павловна, не переживайте так, все образуется. Вот посмотрите, главный конструктор (следует имя, отчество и фамилия) не выполняет решения ЦК партии и Советского правительства и... водку пьет.

Или такой монолог, связанный с предложением, которое Юрий Александрович сделал "флагманскому баллистику" НИИ-4 МО Павлу Ефимовичу Эльясбергу, о переходе после демобилизации на работу в НИИ-88. Процесс реализации этого предложения по вине Юрия Александровича сильно затянулся, и Павел Ефимович воспользовался приглашением тогдашнего президента Академии наук СССР М.В. Келдыша и перешел в Институт космических исследований АН СССР. Юрий Александрович был всем этим сильно расстроен и поделился со мной своими печалями в такой форме:

— Понимаешь, Борис, Павлик на меня, наверное, обиделся за то, что я ему долго не звонил. Но он не понимает, какое было время! Ведь троны шатались — неизвестно было, кто в какое кресло сядет.

А время было такое: только что был освобожден от своих обязанностей "по состоянию здоровья" "отец и благодетель" космической отрасли Никита Сергеевич Хрущев...

Продолжать в таком духе можно долго.

Хотел бы добавить только, что Георгий Александрович и Юрий Александрович никогда не отказывали мне в тех (достаточно редких) случаях, когда я обращался к ним с личными просьбами. Впрочем, это уже из серии: "Он очень хороший человек — он так хорошо ко мне относился."

Г.С. Нариманов

— С Георгием Степановичем (видным советским ученым, лауреатом Ленинской премии, в послужном списке которого должности начальника отдела и заместителя начальника НИИ-4 по научной работе — кстати, наверное, небезынтересно, что последнюю по очереди занимали, сменяя друг друга, Тюлин, Мозжорин, Нариманов, — а также, заместителя председателя НТС Минобщемаша, заместителя директора Института космических исследований и позднее Института машиноведения) Вас связывали многие годы дружбы, начавшейся с 1946 года. Какими личными воспоминаниями Вы могли бы дополнить его портрет?

— Мне вспоминается такой занятный эпизод. Одним из последних экзаменов, который должен был сдавать в МГУ Георгий Степанович (а он учился тогда заочно на мехмате МГУ уже после окончания ВВИА), был экзамен по истории механики. Принимать его должен был профессор мехмата (и одновременно профессор ВВИА) Н.Д. Моисеев, довольно широко известный как один из авторов "Технической теории устойчивости", весьма популярной среди разработчиков систем управления РКТ.

Николай Дмитриевич ходил на костылях из-за какой-то хронической болезни позвоночника, что не мешало ему иметь воинское звание инженер-полковника. В этом последнем качестве и в силу некоторых особенностей своего характера, отчасти объяснимых болезнью, Моисеев имел, мягко говоря, прохладные отношения с командованием академии. Свою неприязнь к последнему он автоматически переносил на всех военных вообще. И вот однажды, когда он беседовал на кафедре с одной из сотрудниц (или аспиранток — точно не помню) — Ириной Александровной Тюлиной, сестрой Г. А. Тюлина (впоследствии довольно известным авторитетом в области истории механики), перед ним возник молодой старший техник-лейтенант с академическим значком (это был Георгий Степанович).

Встретив неожиданного посетителя с явной неприязнью и выяснив, зачем тот пожаловал, Моисеев сказал буквально следующее: "Ирина, подождите меня, пожалуйста, несколько минут. Я быстро поставлю этому молодому человеку двойку, после чего мы продолжим разговор." Затем Николай Дмитриевич пригласил Нариманова проследовать за ним в соседнюю аудиторию, чтобы обосновать обещанную оценку. Ирина была немного удивлена, когда беседа инженер-полковника от механики и старшего техника-лейтенанта, как потом выяснилось, также не чуждого этой науке, сильно затянулась. Но еще больше Тюлина удивилась, когда узнала, что Георгий Степанович получил "отлично" и вдобавок весьма лестный отзыв от Моисеева (последний был "строг, но справедлив").

А вот другой эпизод, отделенный от первого несколькими десятилетиями. Мы, выпускники инженерного факультета ВВИА 1948 г., присутствуем на банкете по поводу какой-то годовщины нашего выпуска. Наш бывший начальник курса (нечто вроде "дядьки") инженер-подполковник (в то время уже отставной) Иван Степанович Берлинских, немного выпив, движется вдоль столов, образующих букву П, произнося разные прочувственные слова, обращенные к тому или иному из сидящих за столом бывших его подопечных, как правило, полковников. И вот доходит очередь до Георгия Степановича, который уже генерал, лауреат Ленинской премии, обладатель двух ромбиков — академического и университетского — и многих орденов. Георгий Степанович обычно ходил в штатском (в то время он, кажется, был уже заместителем директора ИКИ АН СССР), но по случаю, так сказать, военного мероприятия был в форме. Когда он попал в поле зрения отставного начальника, тот остановился и произнес длинный монолог, в ходе которого чуть не прослезился. Говорил Берлинских примерно следующее: "Жора, вот ты теперь генерал и лауреат и пр., а ведь это я тебя человеком сделал. Ведь сколько раз ты пропускал лекции, опаздывал на занятия по строевой подготовке и вообще сачковал. А я тебе все прощал, потому что чувствовал..." — и дальше — в том же роде. Георгий Степанович вежливо улыбался, остальные, наблюдавшие эту сцену, от души веселились. Как давно все это было...

Решение тонких задач динамики, возникших уже на первом этапе создания отечественных ракетных конструкций, потребовало долгих лет работы и усилий целых коллективов. Однако сама постановка задач динамики ракет как деформируемых тел с учетом, в первую очередь, подвижности жидких компонентов топлива в баках и первые строгие решения этих задач, определившие направление всех последующих исследований, принадлежат Георгию Степановичу Нариманову. Он внес фундаментальный вклад в решение как линейных, так и нелинейных задач динамики ракет и космических аппаратов с жидкостными ракетными двигателями, включая и объекты, стабилизированные вращением, и наметил пути учета в соответствующих математических моделях и такого фактора, как упругость элементов конструкции.

Георгий Степанович, в частности, был первым, кто высказал предположение о том, что причиной незатухающих колебаний конструкции на частоте порядка 1 Гц, наблюдавшихся при каждом пуске первых отечественных ракет Р-1 в середине активного участка полета (примерно на 1/3 его продолжительности), является подвижность жидкости, частично заполняющей баки. Мысль эта возникла у Нариманова не сразу, а после того, как были исчерпаны другие возможности объяснить несовпадение результатов математического моделирования с картиной того, что происходило в полете, систематически наблюдаемой на телеметрических записях.

Георгий Степанович был очень яркой личностью. Мне трудно объективно говорить об этом замечательном во всех отношениях человеке, потому что он был в течение многих лет одним из моих ближайших друзей. Лучше будет, если я просто приведу несколько фрагментов из адреса, который был преподнесен Нариманову к 60-летию бывшими "братьями по оружию" Георгия Степановича и неизменными поклонниками его многочисленных талантов.

"Некоторые из нас знают Вас не один десяток лет, другие — в течение более короткого времени, но все хорошо знакомы с Вашими замечательными исследованиями в области динамики жидкостных ракет и космических аппаратов.

Ваши основополагающие работы, изящные по форме и глубокие по содержанию, заложили прочный фундамент в здание научно обоснованного проектирования сложных объектов ракетно-космической техники, которое все больше разрасталось вширь и ввысь. Число Ваших учеников и последователей, участвовавших в монтаже этого здания, уже давно не поддается учету, но мы льстим себя надеждой, что принадлежим к их числу и в свое время также вложили в это здание несколько кирпичиков. С большим волнением вспоминаем тот канувший в Лету период великих свершений, посте которого упомянутое здание начало все больше уподобляться Вавилонской башне. Судьба ее широко известна и довольно печальна: "...И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык,
и вот что начали они делать, и не отстанут они
от того, что задумали сделать. Сойдем же
и смешаем там язык их так, чтобы один
не понимал речи другого. И рассеял их Господь
оттуда по всей земле; и они перестали строить город... "
(Библия. Бытие 11.1-8)

Однако обратимся к более близким нам материям, благо Ваши прекрасные человеческие качества дают для этого обширный материал. Мы имеем в виду широту Ваших интересов, перекрывающих диапазон от космических исследований до камерной музыки и от тонких вопросов математического анализа до секретов женской красоты. Последняя тема могла бы быть предметом особого рассмотрения во всем многообразии ее широких фундаментальных и прикладных аспектов, но подходящий для этого момент еще не настал. Нельзя не сказать и о присущих Вам верности и обязательности, которые проявляются в отношении не только к друзьям, но и к мало знакомым людям...".

— Что Вы можете сказать о том, как пересекались жизненные пути героев очерка с Сергеем Павловичем Королевым?

— Непосредственные служебные отношения с С.П. Королевым были, насколько мне известно, в основном у Г. А. Тюлина и Ю. А. Мозжорина. Они далеко не были безоблачными, но всегда строились на взаимном уважении. В особенно сложном положении находился в этом смысле Ю. А. Мозжорин как директор НИИ-88 — головного института отрасли, ответственного, наряду с НИИ-4, за государственную политику в области РКТ, и в то же время — непосредственного участника, аналогично ЦАГИ в Минавиапроме, всех сколько-нибудь серьезных проектов (не только Сергея Павловича, но и других главных конструкторов).

На этой почве иногда возникали драматичные коллизии. Так, в остром техническом соревновании между межконтинентальной баллистической ракетой на высококипящих компонентах топлива Р-16 с автономной системой управления (разработки КБ М.К. Янгеля) и аналогичной ракетой на низкокипящих компонентах с комбинированной системой управления Р-9 (разработки С.П. Королева) и Тюлин, и Мозжорин безоговорочно поддержали изделие Янгеля. Замечу, что принятие, не без влияния их твердой позиции и позиции военных, на вооружение ракеты Р-16 было, бесспорно, правильным решением. С другой стороны, и Тюлин, и Мозжорин в тесном союзе с президентом АН СССР М.В. Келдышем всегда активно поддерживали предложения Королева, связанные с космической программой. Это касалось и беспилотных автоматических космических аппаратов для исследования Луны, Венеры и Марса, и пилотируемых космических аппаратов.

Особенно драматичная ситуация возникла вокруг отечественной программы пилотируемых полетов к Луне на базе ракеты-носителя Н1 Эта гигантская ракета, как и сами пилотируемые аппараты Л1 и Л3, разрабатывались КБ С.П. Королева. В период, когда с отработкой носителя Н1 возникли серьезные проблемы, с альтернативным проектом высадки человека на Луну выступил В.Н. Челомей. Основой соответствующего ракетно-космического комплекса должна была служить совершенно новая РН УР-700 разработки его КБ. Проект был хорошо технически обоснован и со свойственным Челомею искусством очень эффектно подан. Однако после длительной экспертизы, проведенной рядом организаций, включая НИИ-88, Г.А. Тюлин и Ю.А. Мозжорин. как и некоторые другие ответственные руководители отечественной космической программы, высказались против УР-700 и решительно поддержали в этом вопросе С.П. Королева с его Н1. Здесь не место говорить о технической стороне дела; кое-что об этом упоминал Ю.А. Мозжорин в интервью, на которое Вы уже ссылались.

Мы говорили с Вами о людях, которых Вы справедливо объединили термином, вынесенным в заголовок. Сейчас их, увы, уже нет в живых, но в каждом из ракетных комплексов, стоящих уже много лет на боевом дежурстве, и в каждом из отечественных беспилотных и пилотируемых аппаратов, которые бороздят просторы космоса, есть немалая часть и труда Георгия Александровича, Юрия Александровича и Георгия Степановича. Жизнь и деятельность этих незаурядных людей еще ждут своего историографа, но пусть те отдельные штрихи к их портретам, которые я, быть может, сумел добавить, послужат моей скромной данью их светлой памяти.

Я хочу вспомнить фрагменты некоторых связанных с судьбой Юрия Александровича событий, далеких и недавних, участником которых посчастливилось быть и мне.

Госкомиссия Ю.А. Мозжорина

Как-то осенью 1962 года, когда я торопился на работу, на территории предприятия мне приветливо помахал рукой из своего директорского черного ЗИМа Юрий Александрович и пригласил в машину:

— Поехали ко мне на несколько минут.

Через каких-нибудь 250 метров мы уже выходили из машины и поднимались к нему в кабинет.

— У меня к тебе просьба. Дело в том, что меня назначили председателем государственной комиссии по космическим объектам "Электрон", а тебя я хотел бы взять ее секретарем. Нужны проворные и толковые, с широким кругозором, люди. А я смотрю, ты и пишешь неплохо, — так, к моему удивлению, обратился ко мне Мозжорин.

Посмотрев на него, я понял, что вопрос решен. Да и для меня работа с конкретным изделием, да еще на таком высоком уровне, была весьма заманчива, и я тут же согласился. Должность секретаря госкомиссии достаточно ответственна и требует оперативности как в восприятии информации и умении ее проанализировать, так и в докладах руководству. Через два дня мы отправились к Сергею Павловичу Королеву — это была моя первая встреча с ним. Юрий Александрович меня представил, и я был окончательно утвержден в должности. Ежемесячно мы ездили к СП с докладом о состоянии работ, но очень скоро Королев сказал Мозжорину:

— А зачем тебе ездить? Для этого есть зам, пусть он оправдывает свои функции секретаря, а у тебя более крупные задачи. И с тех пор я ездил к СП один, чем очень гордился и горжусь до сих пор.

Моими помощниками стали пришедшие в НИИ-88 в 1962 году молодые инженеры Виктор Суриков и Валерий Алавердов, работавшие вместе со мной в одном отделе. В жестокие морозы в январе 1964 года мы вместе оказались на космодроме Байконур. Несколько дней мы провели в МИКе (монтажно-испытательном корпусе), следили за всеми операциями и обо всем докладывали Мозжорину.

Как-то в полночь один из рабочих уронил небольшой гаечный ключ на панель солнечной батареи, не нанеся ей видимых повреждений. Что делать? Сообщать Мозжорину? Но ведь для рабочего эта ситуация может не пройти даром. Все же решили, что да, мы обязаны это сделать. Минут двадцать еще провозились, а затем позвонили Юрию Александровичу. К нашему удивлению, в ответ прозвучало:

— А я уже знаю. Молодцы, что наблюдаете.

В морозное утро 30 января ракета стоит на старте и ее заправляют. Неожиданно перед запуском прибегает офицер и докладывает, что, как он понимает, ракета недозаправлена горючим. Дается отбой. В Москве шумит СП, последними словами разносит команду, которая работает на старте, и председателя комиссии Мозжорина. Тем не менее, Юрий Александрович принимает решение — быстро провести дозаправку. Спустя несколько часов дается старт. Не буду описывать, насколько это было прекрасное зрелище. Довольный Мозжорин докладывает в Москву С.П. Королеву, С. А. Звереву — председателю Госкомитета оборонной техники — и в другие правительственные инстанции о выполнении поставленной задачи. Это был очередной космический триумф нашей Родины, и в те времена все причастные к нему испытывали особую гордость.

Обратно в Москву летели самолетом Ил-14 в радостном приподнятом настроении и всю дорогу играли в преферанс. Смех и шутки жизнерадостного Юрия Александровича, заводилы в любых компаниях, то и дело вызывали ответные взрывы хохота.

Планирование работ в ракетно-космической отрасли

Первую крупную работу в области планирования и прогнозирования космической деятельности следует отнести ко времени образования МОМ (1965 г.) во главе с крупным государственным деятелем министром С.А. Афанасьевым. До этого мы имели одну-две темы, связанные с определением перспектив развития ракетно-космической техники и сравнительным анализом советской и зарубежной космонавтики. Стоит отметить, что реализация рассматриваемых перспективных проектов, инициированных в 60-е годы, пришлась на 70-е и даже 80-е. Был создан научно-технический и методический задел, который оказался весьма кстати при разработке первых отечественных планов и программ развития РКТ. В институте работы по этому направлению неизменно возглавлял Юрий Александрович Мозжорин. До середины 60-х годов планирование отдельных крупных работ по созданию МБР, ИСЗ и т.п. регламентировалось соответствующими постановлениями партийно-правительственных органов. Жизнь потребовала в дополнение к подобным постановлениям комплексно разрабатывать единые программные документы.

История создания первого такого документа относится к весне 1964 года, когда Г.А. Тюлин дал указание Ю. А. Мозжорину, используя опыт планирования в Министерстве обороны, представить проект долгосрочной программы работ в отрасли на 1965-1975 гг. До этого мне как ответственному исполнителю темы довелось вместе с А.Д. Ковалем, В.В. Алавердовым, Е.С. Глубоковым и другими коллегами выпустить получивший высокую оценку отчет №113 (с высоким грифом секретности), в котором выполнен подробный анализ советской и зарубежной техники и даны рекомендации для программного планирования. Среди них было и предложение об организационно-структурных преобразованиях, суть которых сводилась к предоставлению нашему институту, к тому времени получившему признание как головного в отрасли, определенной независимости: им должна руководить непосредственно Военно-промышленная комиссия. Именно ВПК, по существу, возглавляла в правительстве все работы по различным видам вооружений и военной техники. Этот отчет подписывался, как помню, 28 декабря 1963 года, в день рождения Юрия Александровича (о чем мы тогда еще не знали). Настроение у него было в тот день замечательное. Директор внимательно просмотрел отчет, зажмурил глаза:

— Ребята, то, что вы предлагаете — большое и нужное дело. Так что: пан или пропал? — и подписал этот исторический отчет, который затем внимательно изучался руководителями разного уровня и, по-видимому, до сих пор хранится в архивах нашего института и ведомств.

Пару месяцев спустя был разработан проект "Основных направлений развития космической техники на период 1966-1980 гг."

Весной 1964 года в институт приехал Г.А. Тюлин. Ознакомившись с материалами разработок первого варианта этого документа, своим строгим командным, не терпящим возражений, голосом Георгий Александрович сказал:

— Все это так, но мне хотелось бы знать, какая центральная задача стоит перед нашим государством в ближайшее время? Кто знает?

Поскольку никто из присутствующих этого не знал, вызвали по требованию Тюлина секретаря парткома В.П. Дегтярева, который совершенно спокойным голосом сказал: "Правильно отметить 50-летие Октября". Тюлин, хитро посмотрев на нас, заметил:

— А что вы планируете для выполнения этой задачи? — и, не дождавшись ответа, обратился к Мозжорину. — Все правильно расписано, но сделано по-инженерному, а от тебя требуют программу — а это и политический документ, так что расставь необходимые приоритеты и согласуй с главными конструкторами.

В гостях у главных конструкторов

После этого визита началась фундаментальная деятельность по доработке и согласованию государственной программы освоения и использования космического пространства на 10-летний период (1966-1975 гг.) и "Основных направлений развития космической техники (прогнозов) на 15 лет", вплоть до 1980 года. Юрий Александрович поочередно объезжает организации главных конструкторов: С.П. Королева, В.Н. Челомея. М.К. Янгеля и других, — пропадает в организациях и у руководства Минобороны и АН СССР, проводит работу по согласованию основных концепций и направлений будущей космической деятельности. В это же время набирает силу Красноярское КБ. От М.Ф. Решетнева к нам приезжают гонцы и просят рассмотреть, какую тематику они могли бы взять для самостоятельной работы в отрасли на перспективу. Фактически, именно Мозжориным были сформированы предполагаемые основные направления дальнейшей тематической деятельности этой прекрасной организации: разработка спутников связи, навигации, геодезии.

Весной 1964 года в институте были разработаны предложения по использованию дополнительных ступеней к боевым ракетам для вывода в космос ИСЗ, в частности, был предложен проект 65С3. Эта ракета разработки Янгеля передавалась в Красноярск. Юрий Александрович как председатель комиссии и мы, подготовившие заключение (В.М. Суриков, А.Д. Коваль, я и другие), оказались в Днепропетровске. То была моя первая поездка в этот город и славную организацию. Запомнилась встреча Мозжорина с М.К. Янгелем, В.С. Будником, В.М. Ковтуненко. Ю.А. Сметаниным, В.Ф. Уткиным, носившая доброжелательный, деловой характер. Понравились разработки по унификации ракеты-носителя и спутников для выполнения различных задач Академии наук. В этой поездке был также президент АН СССР М.В. Келдыш вместе с ближайшими помощниками и некоторыми вице-президентами.

Юрий Александрович зачитал заключение комиссии, которое с обычными в практике замечаниями было одобрено. Неожиданно К. А. Керимов — генерал от заказчика — задает вопрос Мозжорину:

— Генерал Мозжорин! Я не понял, что ты тут наговорил?

Тогда директор еще раз прочитал заключение, но уже совсем по-другому, медленно, с расстановками, выделяя голосом ключевые моменты. И все вопросы отпали. Так умел Юрий Александрович выбрать правильный тон на заседании, прочитать то же заключение или скороговоркой, или, когда нужно, с особой интонацией, полностью, до последнего абзаца, со всеми запятыми и точками.

Запомнилась поездка, организованная Юрием Александровичем, к выдающемуся деятелю нашей РКТ В.Н. Челомею, с которым не очень складывались отношения вследствие нелестных отзывов о работах его КБ при проведении независимой экспертизы нашим институтом. Тем не менее, нам был оказан достаточно конструктивный прием. Владимир Николаевич обнародовал свою новую разработку, приуроченную к 50-летию Октября. Это был проект долговременной орбитальной станции "Алмаз", создаваемой в интересах МО с целью ведения наблюдения из космоса, сбора информации, оказания помощи в управлении орбитальной группировкой и передаче сообщений для высшего военного командования.

В историю эта станция вошла в серии ДОС "Салют" вместе с одноименными станциями разработки В.П. Мишина, В.П. Глушко и Ю.П. Семенова, успешно функционировавшими до середины 80-х годов — до появления многомодульной орбитальной станции "Мир", воистину нашего космического долгожителя. Той весной 1964 года было предложено отнести создание станции "Алмаз" разработки В.Н. Челомея с транспортным кораблем снабжения к числу особо приоритетных работ в разрабатываемой космической программе на предстоящее десятилетие. Нам был показан макет станции и возвращаемого аппарата. Всем было ясно, что это новая перспективная и важная разработка.

Интересной была и встреча с представителями фирмы Д.И. Козлова, в прошлом филиала знаменитого ОКБ-1 Королева, а ныне самостоятельной организации. Они сразу выбрали свое направление: проектирование космических аппаратов фотонаблюдения и РН на базе начальной разработки ОКБ-1 — знаменитой "семерки", давшей жизнь пилотируемым кораблям серии "Восток", "Восход" и "Союз".

Последний урок С.П. Королева

В первой половине декабря 1965 года состоялось рассмотрение 5-летнего плана работ в ВПК у его председателя (зампреда Совмина) Л .В. Смирнова. Правда, мой визит туда ограничился лишь доставкой плакатов, ожиданием в приемной и обратной поездкой на машине в Калининград (как это обычно бывало для многих ответственных исполнителей разного рода работ). Мне запомнилось, что машины Королева и Мозжорина стояли рядом, недалеко от Спасской башни, и когда мы подошли, их водители мирно беседовали между собой. Чувствовалось, что они давно знают друг друга. Появился СП в широкополой шляпе, весь залепленный снегом, продолжая жестикулировать, обратился к Мозжорину:

— Я тебя жду для уточнения наших программ и планов.

Следующая встреча с СП состоялась почти в канун нового 1966 года. Она оказалась исключительно интересной, исторической: Сергей Павлович вскоре лег в больницу, а в январе его уже не стало. Конечно, я запомнил эту поездку до мельчайших подробностей и тут же по горячим следам написал небольшой рассказ "Последний урок", который под псевдонимом В. Денисов был опубликован, к сожалению, из-за режимных ограничений намного позднее в журнале "Авиация и космонавтика" (№ 12,1991). Кратко расскажу об этой встрече и том уроке, который преподал всем нам С.П. Королев.

Утром у меня по селектору раздался звонок Юрия Александровича:

— Сегодня едем к СП. Быстро собирай плакаты, бери, кого считаешь нужным, и поехали.

Через полчаса, миновав "мышеловку" — ворота и фотоэлемент со стороны Ярославского шоссе, — мы въехали на фирму СП, поднялись к нему в корпус на второй этаж и разделись в приемной. Королев проводил совещание со своими конструкторами и помощниками. Из кабинета доносились отдельные крики — видимо, обсуждение было бурным. Минут через десять выскочил сам хозяин, без пиджака, в сером свитере, весь перепачканный мелом:

— Юра, вы подождите меня, а пока идите к Василию Павловичу.

Мы отправились в кабинет В.П. Мишина (расположенный напротив), который был у себя: только что он получил от СП три долгожданных дня отпуска для доработки рукописи своей книги (Апазов Р.Ф., Лавров С.С, Мишин В.П. Баллистика управления ракетами дальнего действия. М.: Наука, 1966). Мы расположились у него, развесили плакаты. Василий Павлович, всегда весьма скептически относившийся к нашей деятельности, связанной с программным планированием, полагая, что она, по его выражению, идет по формуле "Три П — пол, палец, потолок", с интересом ждал, когда придет Королев и станет рассматривать плакаты. Наконец, тот появился, и Юрий Александрович стал четко излагать основные моменты проектов пятилетнего плана и долгосрочной программы. Постепенно лицо у СП стало меняться, и он начал возмущаться. Увидев, что работам Челомея дан большой ход в плане станции "Алмаз" и некоторых других комплексов, пробурчал:

— Опять военные, эта хунта, которая всю жизнь мне мешает. И ты мешал, Мозжорин, несмотря на то, что ты мне нравишься. Закоренелые чиновники, вы не понимаете, что деньги на военный космос отрывают от нас, от наших мирных планов, от того, что я задумал с Келдышем и другими, от решения практических задач космонавтики.

Мы с интересом слушали такую бурную реплику СП, и один из нас сказал:

— Сергей Павлович, но деньги нужны и Министерству обороны, Малиновскому.

СП взорвался еще больше. Остановил взгляд на самом молодом из нас: им оказался Алавердов, которому не было и тридцати:

— Разве вы не мечтаете, молодой человек, о полете на Луну, на Марс?

Естественно, мы все дружно закивали головами.

— А что же вы делаете? У вас отсутствуют стратегическая перспектива, стратегический расчет. Хорошо, хоть поставили лунную экспедицию в соответствии с постановлением. Правда, у нас очень напряженно с комплексом Н1— Л3. А где же остальные проекты? Где облет Марса человеком? Я просил поставить эту работу на 1978 год. Я понимаю, что при моей жизни не будет высадки человека на Марс, но облететь его мы можем и обязаны. Для этого мы развернем работы на орбите по созданию долговременных орбитальных станций с постепенным увеличением времени пребывания на них экипажей и когда завершим эксперимент с одно— и двухгодовым пребыванием человека в космосе, можно будет считать, что по обеспечению длительности экспедиции мы готовы лететь к Марсу. Ну, а вопросы невесомости? Они решались еще во времена Циолковского с помощью специальных гидрованн. Надо мыслить более масштабно, более содержательно. Космонавтика должна увлекать за собой, быть не только мечтой, но и реальностью. Вот в этом основа моего плана, — закончил свой монолог Сергей Павлович.

Но когда Мишин выскочил с язвительной репликой, пытаясь нас добить окончательно, Королев моментально встал на нашу защиту:

— Василий Павлович, то, что делают эти молодые люди под руководством Мозжорина и делают на научной основе, — большое и важное государственное дело. А со своими "Три П" ты успокойся, и чтоб я от тебя впредь никогда ничего подобного не слышал.

Затем он поздравил нас с Новым Годом, всем пожал руки и особенно тепло — Юрию Александровичу:

— Ведь у тебя сегодня '"полукругляк"? Сердечно поздравляю, надеюсь еще побывать на твоем 50-летии! Время летит быстро. С Новым годом! Привет супруге.

Мы собрали плакаты, быстро вышли, не сразу осознав, что же произошло. Усевшись в машину, поняли, что нас побили. Тут-то и проявилась еще одна черта Мозжорина: он мгновенно чувствовал изменение настроения. Юрий Александрович громко воскликнул:

— Ну, Король! Каков? Он и есть — король. Вот вам урок. СП нужно всегда слушать, анализировать его идеи, но, к сожалению, не всегда делать то, что он говорит, чтобы не оказаться в однобокой ситуации. Как так? Очень просто. Пример — его негативное отношение к военному космосу, к работам Челомея. Но Сергей Павлович прекрасно решает задачи, сформулированные им еще в 30-е годы. Знаете, был план Циолковского. Возьмите труды СП, в частности, переписку с Перельманом. Так вот, и у Королева была своя программа — от первого спутника, полета и выхода человека в космос до создания орбитальной станции и полетов к Луне, Венере, Марсу. И все это давно было задумано молодым Королевым. В этом плане он весь — гениальный прогнозист, системщик, творец и реализатор своих идей.

А как СП всех обхитрил с "семеркой"? Помните, шла разработка проекта носителя атомной бомбы? У нас была очень тяжелая головная часть под нее. А Королев только радовался, что у него будет такая полезная нагрузка — более четырех тонн: технологически, уступая американцам, тогда мы не могли сделать ее меньше. Для нее мы создали тяжелую ракету. И мы сделали свою и атомную, и водородную бомбы, и запустили первыми ИСЗ, открыв дорогу и к военному космосу. СП посчитал, что, модернизировав носитель, добавив дополнительные ступени, обеспечивающие достижение второй космической скорости и выведение полезной нагрузки в 4-6 т на околоземную орбиту, удастся расширить географию космических полетов от околоземных до экспедиций к Луне с посадкой на нее и к планетам Марс, Венера и другим. Так СП закладывал основы всей будущей своей космической программы, которая опередила американскую. Вот таков Королев! — и добавил:

— А мне сегодня, действительно, сорок пять. Интересно, черт возьми!

И каждый из нас подумал:

— Всего 45 — такой молодой генерал, доктор, лауреат. Герой, директор крупнейшего института, умница и принципиальный человек, для которого существуют авторитеты в плане уважения личности, но наивысший — дело.

Многоразовые космические системы

Большая и сложная работа была связана с многоразовыми космическими транспортными системами. Еще в конце 60-х нам было поручено посмотреть, действительно ли эти системы дают такой большой экономический эффект, как утверждали некоторые в Америке. Правда, аналитики из известной "Rend Corporation" заявляли обратное и говорили, что подобные системы еще недостаточно проработаны и нужны поисковые научно-исследовательские работы. Но зато их оппоненты из фирмы "Nord Mathematics" были уверены, что с помощью МКТС стоимость выведения на орбиту 1 кг полезной нагрузки снизится чуть ли не до десятков долларов по сравнению с сотнями, а то и тысячами, потребными при запусках с помощью обычных одноразовых носителей.

Для анализа проблемы по поручению ВПК СМ СССР была создана первая представительная комиссия из специалистов ЦНИИмаша, ЦАГИ, НИИТП, 50 НИИ в Болшево, 30 НИИ ВВС МО и некоторых других организаций. Особый акцент делался на формулирование задач целевого использования МКТС и оценку их экономической эффективности.

Работа проходила в ожесточенных дискуссиях и столкновениях взглядов. Резким противником подобных систем выступал 50 НИИ. В то время как будущий президент США Ричард Никсон провозгласил создание многоразовых систем второй национальной космической программой после высадки человека на Луну, начальник 50-го института, крупный специалист, с большой поспешностью заявил, что "это лишь избирательная кампания президента, а после нее все работы по МКТС в Америке будут свернуты". Жизнь, однако, расставила все по своим местам.

Представители авиационного крыла выступали за широкое использование МКТС, но малого класса. У них разрабатывалась аэрокосмическая система "Спираль", для которой требовался легкий самолет, способный садиться на небольшие аэродромы, совершать многочисленные маневры и решать целый ряд тактических и прикладных задач. В работах, выполняемых нашим отделом, мы решили провести параметрические исследования, рассмотрев варианты грузопотоков, выводимых в космос, от 500 тонн/год, характерных для того времени, до 50 000 тонн/год. Мы особо не задумывались о виде полезных нагрузок, условно полагая, что создается мощная орбитальная станция в космосе, о которой мечтал Циолковский, и на нее нужно доставлять материалы как с Земли, так и с Луны.

Результаты расчетов показали, что МКТС как средства выведения не являются экономически оправданными, так как приходится "тащить" крыло — весомый балласт в полезной нагрузке — и даже при значительном числе полетов большой эффект не достигается. Возможен он только при обслуживании орбитальных пилотируемых станций или крупногабаритных автоматических аппаратов с длительным сроком активного существования, с дорогостоящей аппаратурой при необходимости создания на орбите каких-то ангаров и складских помещений так, чтобы с помощью космонавтов или неких кибернетических (робототехнических) устройств проводить необходимые операции на орбите.

Многоразовые системы представляют интерес при доставке ценного оборудования и приборов (вместе с результатами исследований) для повторного использования. Скажем, в космосе остался большой телескоп (диаметром 1,5-2 м), и это уникальное сооружение надо возвратить на Землю, осмотреть, доработать, может быть дошлифовать стекла и снова отправить на орбиту для повторного использования. В некоторых случаях МКТС при таких программах ее эксплуатации может дать небольшой экономический эффект (до 15-20%).

После выполненных дополнительно поисковых проработок была создана новая межведомственная комиссия, возглавляемая директорами ЦНИИмаша (Ю.А. Мозжорин) и ЦАГИ (Г.П. Свищев). Со стороны ЦНИИмаша были созданы две рабочие группы:

• анализа задач и оценки целевой эффективности (под моим началом);

• оценки проектных решений, компоновки, отработки двигателей и других систем (В.М. Суриков).

Представителями шести институтов был подписан отчет, с которым мы поехали сначала к нашему министру С.А. Афанасьеву и его первому заму Г.А. Тюлину, а затем к Д.Ф. Устинову. Впоследствии я бывал несколько раз в ЦК КПСС в кабинете Устинова, но то было мое первое его посещение. Мы показали результаты проведенных расчетов. Доклад Мозжорина был принят с определенными поправками, мы рекомендовали строить орбитальный самолет массой 18 т, так чтобы его можно было выводить с помощью РН "Протон" и ориентироваться на 4-5 т полезной нагрузки с экипажем. Мы полагали, что это позволит решать разнообразные практические задачи сегодня и в ближайшем будущем.

Дмитрий Федорович, внимательно ознакомившись с отчетом, обращаясь к Юрию Александровичу, произнес:

— Стало быть, у вас получается пологая кривая (в координатах: суммарные экономические затраты на программу в зависимости от массы полезной нагрузки и, следовательно, размерности орбитального самолета, ее выводящей) с небольшим минимумом.

После этого Устинов поинтересовался погрешностью наших оценок в части экономики. Мозжорин, базируясь на исследованиях отделения нашего института, которое затем выросло в самостоятельный институт "Агат", и данных института экономики МАП, спокойно ответил: "В среднем до 15%".

Тогда Дмитрий Федорович провел две равноудаленные от нашего графика кривые (в математике называемые эквидистантными) со смещением вверх и вниз на эти 15%:

— Таково поле разброса? Что же вы так робко ставите вопрос о выборе размерности выводимой полезной нагрузки? Мы делаем машину на перспективу — лет на 30 вперед. Надо поступать, как Королев, когда он выбирал полезную нагрузку для своей знаменитой "семерки". Так что, по-видимому, следует остановиться на высокой размерности, порядка 30-40 т.

Скорее всего, Устинов знал (может быть, из закрытых источников), что американцы готовятся создавать свой "Спейс шаттл" именно с такими характеристиками. Знал — не знал, теперь никто этого не установит, но то, что он на той встрече фактически предопределил появление корабля "Буран" — это непреложный факт.

— Надо еще смотреть: американцы снова говорят о космической ПРО, и мы должны дать им адекватный ответ. Кроме того, интенсификация работ в околоземном космосе будет инициировать появление крупных орбитальных станций, мы будем выводить в космос большие телескопы, проводить всевозможные операции сборки и т.п. на орбите. Подумайте и над этим, — закончил разговор Дмитрий Федорович.

Выбор размерности ОК типа "Буран" (масса самолета 75-90 т) соответствовал дальней перспективе, и, увы, как показал дальнейший опыт, для него так и не нашлось подходящей целевой задачи. А в США, хотя программа "Спейс шаттл" и продолжается, экономически она также не выгодна. И если бы американцы пошли в те времена по пути создания ОК меньшей размерности или приняли технические решения, подобные выбранным нами в РН "Энергия" (позволяющим автономно без ОК "Буран" выводить всю полезную нагрузку носителем, в отличие от "Спейс шаттл", когда обязательно работает вся система и нет возможности самостоятельно доставить ПН массой 80-90 тонн на орбиту), то, наверное, эффективность эксплуатации таких многоразовых средств выведения была бы более высокой. Сейчас у американцев число запусков "шаттлов" приблизилось к сотне, и, тем не менее, каждый из них сопряжен с экономическим, хоть и небольшим, проигрышем.

В нашей стране ценой огромных усилий была создана МКТС "Энергия"-"Буран". Однако интенсивные поиски полезных нагрузок для этого большого "переразмеренного" комплекса так и не увенчались успехом. И после удачного пуска РН "Энергия" и всей системы "Энергия"-"Буран" в беспилотном варианте с блестящим возвращением и автоматической посадкой орбитального корабля указанные работы были прекращены. Юрий Александрович писал заключение по этому поводу, но уже не как директор института, а как член Академии космонавтики им. К.Э. Циолковского и один из ее руководителей. Академией было предложено провести дальнейшую отработку данной системы, чтобы приобрести опыт создания и эксплуатации орбитальных пилотируемых космических средств крылатого типа как основы для решения задач космической программы будущего XXI века. Но финансовых средств на эти цели от правительства не поступило, и работы были прекращены.

Пресс-группа Ю.А. Мозжорина

Очень важным направлением деятельности Ю.А. Мозжорина была его почти тридцатипятилетняя работа на посту председателя пресс-группы госкомиссий. Этим он начал занимался практически с самого начала 1957 года, а может быть, и раньше. Впервые с Юрием Александровичем в таком качестве я соприкоснулся в августе 1962 года, когда проводились запуски кораблей "Восток-3" и "Восток-4", пилотируемых А.Г. Николаевым и П.Р. Поповичем. Накануне директор позвонил мне и предупредил, чтобы на следующий день я был тщательно выбрит и должным образом одет, поскольку утром мы поедем в руководящие органы МО. Так я оказался вместе с ним в подъезде центрального здания Министерства обороны на Фрунзенской улице (ныне Знаменке).

Пройдя несколько постов, мы очутились в одном из отсеков просторного помещения, из которого в то время осуществлялось управление полетом космических аппаратов и кораблей. Этот блок состоял из двух комнат: служебной, в которой на площади около 40 м² размещались специалисты по основным бортовым системам корабля "Восток", и второй, значительно более просторной , — зала технического руководства, управления полетом и связи с кораблями и наземными пунктами приема и обработки информации. В центре комнаты стоял большой стол с несколькими пультами, за которыми также работали специалисты. Сбоку было еще одно помещение, в котором размещалась пресс-группа, где мне и было суждено тогда работать. Ее руководящий состав выглядел следующим образом:

• генерал Юрий Александрович Мозжорин — руководитель;

• полковник Алексей Алексеевич Максимов (позднее преподаватель Академии Генштаба) — его заместитель, умный, сдержанный и очень работоспособный специалист, дававший всегда правильные, хорошо сформулированные предложения;

• полковник Александр Александрович Максимов (тоже заместитель Мозжорина), всю жизнь отдавший работам на космодромах и в космических частях (в будущем генерал-полковник, начальник ГУКОС МО).

Членами группы были:

■ Борис Андреевич Адамович из фирмы С.П. Королева;

■ Аркадий Викторович Ганкевич, в то время работавший в ГКОТ (у начальника отдела А.И. Якунина, которому подчинялись промышленные организации отрасли космического профиля);

■ Дмитрий Юрьевич Гольдовский, начальник сектора информации в нашем институте, организовавший издание спецбюллетеня "Ракетно-космическая техника", необычайно популярного далеко за пределами отрасли, и бессменно руководивший им в течение многих лет.

Мы занимались подготовкой сообщений ТАСС, организацией работы прессы. Стоит отметить, что в зал пресс-группы были допущены лишь три корреспондента: два из "Красной Звезды" и один из "Известий" (благодаря пробивной силе главного редактора Алексея Аджубея — родственника Н.С. Хрущева).

Вдохновителем и организатором работы всей группы был Юрий Александрович, что наглядно подтверждала и документация. Взять, например, ту же книгу сообщений ТАСС — простую амбарную книгу, зеленоватого цвета, с линеечками, на грубой бумаге. Рукой Мозжорина в ней было написано историческое сообщение ТАСС "О первом полете человека в космос". Не берусь судить, кто писал четыре года до этого такое сообщение о запуске первого ИСЗ, но думаю, что и в той работе Юрий Александрович принимал активнейшее участие.

Пресс-группа занималась подготовкой и выпуском через каждые 2-3 часа полета рабочих сообщений, а также контактировала с представителями прессы. Для этого приходилось выходить на улицу, получать свежую почту и изучать отклики на происходящий полет, каждый из которых в ту пору был крупной победой нашей страны в космосе.

На следующий день после моего прихода в группу со мной произошел казус. Где-то провозившись минут двадцать и запаздывая с расчетом окончания одного и начала другого витка, мы выдали разрешение органам печати на передачу сообщения о том, что, пролетая над территорией великого Китая, космонавт послал такое-то приветствие. Через пять минут в комнату вбежал разъяренный полковник с красными погонами, очевидно, представитель спецслужб, стал шуметь и выяснять, кто здесь главный. Спокойно подошел Юрий Александрович. Полковник перенес свой гнев на него:

— Вы что же делаете? Всех запутали! Космонавты передали приветствие, уже пролетая над мысом Горн. Кто "привязывал" витки?

Я попал "на ковер", но Мозжорин грудью встал на мою защиту, сказав, что этот товарищ работает первый день, и больше подобного не повторится. Уходя, полковник все-таки добавил:

— Товарищ генерал, я полагаюсь на Вашу ответственность. Но зачем Вы таких молодых и необученных допускаете к столь ответственной работе?

Естественно, я получил назидательное внушение. Больше подобных недоразумений со мной не было, но я всегда помню, как в тот момент Юрий Александрович меня спас.

Помню, как выручил он и полковника Алексея Алексеевича Максимова. В душной комнате пресс-группы мы работали, сняв кители и пиджаки, а Максимов еще и без галстука с расстегнутой верхней пуговицей рубашки. Неожиданно в комнате появился генерал, тоже с красными погонами, и отдал команду: "Встать!" Все встали.

— Кто здесь главный?

— Я, генерал Мозжорин.

— У Вас этот человек (указывая на Максимова) — офицер или кто? Почему он нарушает строевой устав?

Сохранив выдержку, Алексей Алексеевич лишь несколько раз повторил: "Виноват". Пришлось Мозжорину выручать:

— Очень жарко. Мы думали, что будем одни.

— Как, думали? Сюда могут зайти и руководители высшие, и маршалы, и вообще, кто угодно (по всей видимости, он проверял порядок в помещениях перед приходом высшего руководства — В.С.) — Вы что, не знаете, что творится в зале?

А в зале действительно наблюдалась интересная картина. В периодах между сеансами связи (зал был оборудован необходимыми средствами, и работали ведущие специалисты по управлению полетом, о них я еще расскажу) там объявлялся высший генералитет, начиная с генерал-майоров и кончая генерал-полковниками, а то и маршалами, появлявшимися перед самыми сеансами и иногда задерживавшимися на время их проведения. Приходили и члены ЦК, и члены правительства, с интересом наблюдавшие за организацией работы и ходом самого полета.

Характерно, что в критические моменты (а они всегда бывали при полетах и Поповича с Николаевым, и Терешковой, и последующих космонавтов) по громкой связи С.П. Королев раздавал назидания и команды лицам, руководившим управлением полетом. Звучало примерно так:

— Я — первый..., я — двадцатый.

Первым был председатель госкомиссии, вторым — главный конструктор, технический руководитель. На весь Советский Союз разносился голос СП:

— Почему безобразно работает связь? Кто там? Это — Спица, которая последняя в колеснице?

Этой "спицей" являлся генерал-майор Спица Иван Иванович, обстоятельный, деликатный и интеллигентный специалист, руководивший далеко не простым участком работы в МО — обеспечением связи между многочисленными командно-измерительными пунктами и центрами приема и передачи информации.

— А где тот Карась, который дремлет под корягой? — раздавалось дальше.

А генерал-полковник А.Г. Карась тогда был начальником Центрального управления космических средств МО и практически руководил всеми работами, которые проводились на космодромах и других объектах Минобороны. Но как только полет успешно заканчивался, речь и тон Королева сразу же менялись:

— Благодарю всех за отличное обеспечение полета. Особую благодарность выражаю генералам Карасю и Спице.

Это была концовка, венчавшая дело.

В дальнейшем свыше 10 лет я участвовал в работе пресс-группы (вплоть до 1973 года). Мне под руководством Ю.А. Мозжорина довелось освещать полеты кораблей "Восток", "Восход" и "Союз", а также автоматических аппаратов серии "Луна", "Венера" и "Марс". Я и А.Д. Коваль исполняли обязанности зам.председателей пресс-группы госкомиссии и был свидетелем того, с какой любовью относились к Мозжорину и представители прессы, и руководители, отвечавшие за органы пропаганды. К последним относились: генеральный директор ТАСС Л .М. Замятин; старейший работник, замминистра еще во времена войны, генеральный директор телевидения С.Г. Лапин, главный редактор "Правды" М.В. Зимянин и некоторые другие. Вместе с Мозжориным мы ездили на встречи "большой шестерки" (к перечисленным мной надо добавить еще и руководителей агентства печати "Новости", газеты "Известия" и Радиокомитета). В отделе агитации и пропаганды ЦК КПСС Юрий Александрович докладывал о том, каким будет тот или иной полет, на чем надо делать акцент при освещении этого события в печати, как работать с журналистами и оперативно передавать ту или иную информацию.

Так уж распорядилась судьба, что с 1968 года все эти оперативные работы были переданы в возглавляемый мною отдел комплексного анализа и программного планирования РКТ. 1 июля вышло подготовленное нами постановление СМ СССР № 240, которым были определены задачи и основные направления освещения в стране полетов КА и пилотируемых кораблей, стратегия и организационные формы проведения работ. Была создана специальная лаборатория в нашем отделе, которая занималась пропагандой достижений космонавтики и освещением космических полетов. Первыми руководителями этой лаборатории были О.А. Чембровский, В.Н. Топчиев и А.А. Еременко. Перед этим Д.Ф. Устинов попросил Ю.А. Мозжорина изучить зарубежный опыт и сформировать специальное подразделение, которое готовило бы планы освещения полетов и не допускало искажений и неправильной технической информации в публикациях. Речь шла о научно-консультативной службе и технической цензуре.

Для работы с журналистами нами оперативно был создан консультативный отдел в помещении ТАСС и в специальной студии на телевидении в Останкино. Очень удачно и плодотворно у нас сложились рабочие контакты с радиожурналистами, прежде всего, с Ю. А. Летуновым, создателем радиостанции "Маяк"; с известным политическим обозревателем, большим любителем космической техники, ученым и замечательным специалистом в области международных отношений Ю.В. Фокиным; с начальником отдела ТАСС по науке и научным обозревателем Л.П. Маркеловой; с журналистами и писателями А.П. Романовым, Я.К. Головановым, М.Ф. Ребровым, Т.В. Машкевичем и многими другими. Юрий Александрович Мозжорин выступал и как классный специалист по многим вопросам, и как хороший организатор, и как защитник интересов коллектива, который он возглавлял.

Находчивость и профессионализм

В институте всегда возникали большие трудности с подготовкой иллюстративных материалов. То что еще накануне полета имело гриф секретности (а это касалось, в частности, конструкций пилотируемых кораблей, автоматических аппаратов, лунных станций и прочего), после полета срочно нуждалось в рассекречивании и оперативной передаче в органы информации. Интересный случай произошел при освещении полета нашей станции "Луноход". Комиссия режимного отдела НПО им. С. А. Лавочкина не дала согласие на рассекречивание аппарата, так что никаких фотографий для передачи в печать от них не было. Когда я поставил в известность об этом Юрия Александровича, тот схватился за голову: оставались считанные минуты, поскольку Д.Ф. Устинов и Л.В. Смирнов уже заканчивали знакомство с материалами сообщения, и сейчас они потребуют иллюстративный материал, чтобы дать окончательное "добро" на публикацию.

Так и произошло. На вопрос: "Где фотографии?", — Мозжорин ответил: "Дмитрий Федорович, еще не успели подвезти, но я предлагаю следующее", — и с этими словами он схватил со стены картину "Лунохода", проходящего над трещиной, и предложил поместить такой рисунок. У Юрия Александровича, конечно, долго выпытывали, почему он своевременно не получил необходимые фотографии, но его находчивость спасла ситуацию. И если сейчас поднять газеты тех лет, то рядом с сообщением ТАСС о полете станции "Луноход-1" можно обнаружить как раз ту картинку, которую так неожиданно раздобыл Мозжорин.

А вот зарисовка уже из другой области, где разносторонние знания Юрия Александровича также спасли нас в трудной ситуации. Выпускался хорошо оформленный, со многими иллюстрациями, документ, предназначенный для Устинова, Афанасьева и других руководителей. 9 мая 1985 года — в день 40-летия Победы — он должен был ранним утром до 9 часов лежать на столе у Дмитрия Федоровича. Документ обязан был обрести ясность, простоту и красивое оформление. В этот день в 5 утра в фотолаборатории института озабоченно следили за работами Сергей Дмитриевич Гришин, мой начальник отделения, и я, не уходившие с предыдущего вечера.

А ситуация накалялась. Казалось бы, все хорошо: снимки и картинки художники даже "подфонили", но рамки на каждой странице оказались скошенными в одну сторону. Скос, примерно около сантиметра, явно бросался в глаза, и как выйти из положения, мы не представляли. Может быть, обрезать листы? Будет не по стандарту и некрасиво. В шесть утра, никого не предупредив, подъехал Юрий Александрович, в светлой парадной генеральской форме со звездой Героя, небритый (видимо, собирался привести себя в порядок уже в своем кабинете). Он быстро оценил ситуацию и спросил,.. есть ли у нас йод. Его, конечно, не оказалось. Мы тут же отправились в медпункт, благо он расположен совсем рядом. Захватили пару флаконов, вату и стали ждать, что будет дальше. А Юрий Александрович, вооружившись тампоном с йодом, стал аккуратно водить им по краям листа, снимая изображение рамки. Он был отличным фотографом, и, видимо, эта технология ему была прекрасно знакома. Очень скоро процесс был благополучно завершен, и иллюстративные материалы были доставлены по назначению, правда, не до, а после парада. Мы с благодарностью и восхищением смотрели на нашего директора — умницу и умельца.

"Всему свое время"

Как-то я набрался наглости и спросил у него:

— Юрий Александрович, вот Вы стали научным консультантом директора. А не жалеете, что не руководите отделением или отделом? Ведь Вы могли бы быть, к примеру, заместителем директора по космическому направлению.

Мозжорин посмотрел совершенно спокойно на меня и произнес:

— Всему свое время. Мне — 75. В эти годы уже пишут воспоминания. Хотя, конечно, видя, сколько сейчас развернуто новых интересных комплексных тем, по-хорошему завидую вам. Как хорошо сейчас работают В.В. Вахниченко, В.И. Лукьященко, А.И. Рембеза, ты сам, да и многие другие руководители. Был бы я лет на двадцать помоложе, с каким энтузиазмом я занялся бы сегодняшними проблемами ...

Мне осталось только позавидовать умению Юрия Александровича так правильно и рационально выстроить всю свою жизнь, включая деятельность и в последние годы, столь эффективную для отрасли, для института и Академии космонавтики им К.Э. Циолковского.

Кончина Юрия Александровича стала полной неожиданностью. Еще 6 мая 1998 года он собирался присутствовать на встречах ветеранов Великой Отечественной войны в институте и в дорогом его сердцу НИИ-4 МО, желанным участником которых он всегда являлся. Были живы люди, со многими из которых его связывало не одно десятилетие совместной деятельности. На той встрече Юрию Александровичу так и не довелось побывать. Тогда за несколько дней до нее он мне признался:

— Очень хочу встретиться с друзьями, но меня вызывают в больницу: нужно что-то подчистить (а какая-то операция у него была год назад — В.С.). Как ты думаешь, ложиться или нет? Но надо ...

Как человек дисциплинированный, Юрий Александрович вынужден был отказаться от той встречи с ветеранами. А 15 мая его сердце перестало биться...