«Наука в СССР» 1990 №2

На пресс-конференции в ЦУПе всех моих коллег интересовал один вопрос: что же случилось с "Фобосом-2"? Однозначного ответа Ваши партнеры по промышленности так и не дали, а лишь назвали несколько возможных причин. Какова Ваша интерпретация событий?

— Единственную, окончательную причину назвать действительно трудно, особенно нам. Мы не располагаем данными о состоянии аппарата на тот момент, когда с ним что-то случилось. Поэтому восстановить хотя бы отчасти картину можно, лишь прибегнув к ретроспективному анализу, т.е. вспомнив, что вызывало наибольшее беспокойство во время работы станции. В первую очередь, ее вычислительный комплекс, управлявший всеми системами. По сути дела, он представляет собой три вычислительные машины, которые любое решение принимают коллегиально, по большинству "голосов", прежде чем дать соответствующую команду. Если выпадают два "голоса", то одна машина не может принять решение. И никакой альтернативы нет.

К числу наиболее интересных задач, которые
планировалось осуществить в ходе проекта "Фобос",
была телевизионная съемка марсианского спутника
с близкого расстояния (вплоть до 50 км). К сожалению,
из-за потери аппаратов ее удалось решить лишь частично.
А результаты при полном выполнении программы
могли бы быть впечатляющими. Основанием для такого
прогноза является качество снимков, которые ученые
все-таки успели получить с расстояний от 800 до 320 км
от спутника. Некоторые из них (в режиме сокращения
расстояния до Фобоса) иллюстрируют эту статью.

На пресс-конференции наши партнеры из НПО им. С.А. Лавочкина сообщили: первая из трех машин отказывала во время полета аппарата 17 раз, вторая — 5 раз, и один раз даже не работали вместе. Не исключено, что именно это произошло снова. Отказали две машины одновременно, и в нужный момент не последовало команды по управлению станцией, скажем, во время ее очередного разворота. Тогда ситуация необратима, станция продолжит неконтролируемое движение, если только с Земли не последует повторная команда и одна из машин не заработает опять. Кроме того, на борту были установлены два комплекта передатчиков, и в каждом из них работали передатчики по 50 и 5 Вт. Один из мощных передатчиков не функционировал, поэтому научная информация поступала только через второй комплект. Сразу после потери связи с аппаратом возникли подозрения, что вышел из строя и второй 50-ваттный передатчик, но они не подтвердились: на Земле через час был принят сигнал от "Фобоса-2". Хотя этот сложный сигнал не удается пока полностью расшифровать, разработчики бортовой машины нашли в нем свидетельство работоспособности всех трех машин.

Если же не касаться конкретных систем аппарата, а оценивать ситуацию в целом, то вывод напрашивается такой: аппарат не был достаточно защищен на случай прохождения несанкционированных команд или вообще отсутствия каких бы то ни было команд. На любой станции должна предусматриваться защита всех жизненно важных узлов. Допустим, аппарат потерял ориентацию на Солнце. Ему необходимо вовремя найти выход из положения и "поймать" Солнце до того, как разрядятся солнечные батареи.

Некоторые системы станции нужно дублировать, чтобы без вмешательства с Земли принимать решения. Аппарат должен быть живуч, иметь надежную энергетику, не пропускать неправильные команды с Земли. Это, казалось бы, непреложные законы конструирования.

— С непреложными законами знакомы не только конструкторы, но и, как я вижу, такие "дилетанты" в конструировании, как ученые. Почему бы не вспомнить о законах раньше, до взлета аппаратов с Земли, именно ученым? Ведь они — заказчики, и не меньше, если не больше, должны быть заинтересованы в успешном осуществлении проекта. Или у науки нет способов контроля?

— По опыту работы над предыдущими проектами мы, как правило, находили оптимальный вариант взаимодействия с промышленностью. Сошлюсь на "Вегу". Аппараты, полетевшие к комете Галлея, были созданы на базе аппаратов серии "Венера", и их основные системы хорошо отработаны, а все новые подробно обсуждались на заседаниях Международного научно-технического совета с привлечением всех участников нашей многочисленной интернациональной кооперации. Конечно, никто из ученых не вдавался в детали устройства каждой системы. Но мы, например, вместе обсуждали вопрос о создании надежного узла наведения телевизионной камеры на ядро кометы и видели: если будем использовать только один вариант наведения, есть угроза потерять комету из поля зрения. А в научной программе мы планировали получить снимки кометного ядра и спектры его теплового излучения. Поэтому обсуждали второй, третий способы наведения, и в результате предусмотрели, помимо основного, еще один, пусть более грубый, но надежный.

Таким образом, о возможных концептуальных ошибках во время подготовки "Веги" на совещаниях шел подробный и гласный разговор. Все знали обо всех элементах риска.

При работе над "Фобосом" сложилась иная ситуация. Концепция создания аппарата нового типа, предложенная конструкторами, широко не обсуждалась. Наши партнеры по промышленности сразу заявили: давайте разделимся. Вы отвечаете за научную аппаратуру (и мы действительно за нее отвечаем), а наше дело — отвечать за аппарат (и действительно, это их дело). Промышленность сочла широкие обсуждения нецелесообразными. У нас не было оснований им не верить. К тому же поджимали сроки.

Разработчики не ставили перед нами вопросов даже о каких-то неприятных моментах, с которыми мы могли столкнуться во время эксплуатации аппаратов. Выискивать огрехи, не имея полной информации, — занятие трудное и неблагодарное. В конце концов мы в самом деле в конструировании непрофессионалы. Да и что это за взаимоотношения, когда одна сторона выискивает недоработки у другой? У нас есть общая цель — осуществить проект, и каждый из партнеров для ее успешной реализации решает свою задачу, но в ходе решения необходимо информировать весь коллектив. Если смежники докладывают, что появилась такая-то вероятность невыполнения всей программы или отдельных экспериментов, то можно вместе искать приемлемое решение, идти на тот или иной вариант с открытыми глазами.

Приведу пример. Измерения электромагнитных полей в космосе — задача очень сложная. Нужны специальные батареи с особо чистым металлическим покрытием — только тогда можно добиться 100%-ного эффекта. Но с выводом таких батарей в космос многократно возрастает стоимость проекта. И американцы в этом случае рассуждают следующим образом: да, без таких батарей не удастся получить результатов сверхвысокого класса, но достаточно хорошими данными, которые на сегодняшний день представляют определенную ценность, мы будем располагать. Они идут сознательно на удешевление проекта, а значит, на более "скромные" данные. Что же касается вопроса надежности космической техники, то конечно, не бывает аппаратов, способных со 100%-ной вероятностью найти выход из любой неожиданной ситуации. Если промышленность гарантирует надежность работы всех систем на 95% (на самом деле требуют трех девяток), то на небольшой риск в 5% можно пойти. Каждый следующий процент дается таким трудом и связан с такими расходами, которые просто нецелесообразны. Но ведь неполадки неполадкам рознь. Когда степень их серьезности столь высока, что под угрозой осуществление всего проекта, то это, согласитесь, уже недопустимо (даже в масштабах нескольких процентов). Чтобы таких неполадок не было, нужны, повторяю, гласные обсуждения и коллективные решения. Гласности при подготовке проекта "Фобос" явно не хватало.

— Мне показалось, проект во всех отношениях не был образцом гласности, причем не только в ходе подготовки, но и в ходе его проведения, да и сейчас, уже при подведении печальных итогов. В реализации проекта на всех этапах участвовали зарубежные партнеры, со многими из которых вы сотрудничаете не первый год. Они знали о неполадках на борту "Фобоса-2", в частности об отказах некоторых частей вычислительного комплекса?

— Нет, наша промышленность сочла нецелесообразным их об этом проинформировать.

— Но какой смысл было что-то скрывать? Такая позиция только подрывала доверие и к ученым, и к промышленности.

— Смысла не было абсолютно никакого. Гласность могла бы только способствовать выработке коллегиального правильного решения. И в узком коллективе, без привлечения зарубежных коллег, мы обсуждали сложившуюся обстановку. Нам пришлось изменить режим работы аппарата, чтобы по возможности избегать сложных ситуаций и снизить нагрузку на системы, в работе которых случались сбои. У зарубежных партнеров переход на такой щадящий режим вызвал естественное недоумение, но им так ничего и не сказали.

— Вероятно, они строили свои версии происходящего, и в кулуарах вы, наверное, беседовали? Ведь надо было своим коллегам хоть что-то объяснить.

— В частных разговорах мы, конечно, обсуждали некоторые вопросы, но поскольку они не были вынесены на официальный

«Является ли «Фобос» аппаратом нового поколения? Я бы выразил сомнение».

уровень, то нашим коллегам оставалось только принимать во внимание уже принятые поправки и соглашаться с уже принятыми решениями.

— Если Ваши партнеры по промышленности не хотели открытых гласных обсуждений, то почему ученые сами не вынесли их на официальный уровень, не проинформировали о сбоях в работе аппарата? Не хотели брать на себя ответственность?

— Чтобы проводить дискуссии за круглым столом, надо быть уверенным в своей полной компетентности по всем спорным вопросам, надо знать, что мы располагаем всей необходимой информацией. У нас же возникало такое чувство, будто мы исчерпывающей информации вовремя не имели. И обсуждать какие-то проблемы в такой ситуации несерьезно. Ученые могли назвать совсем не те причины неполадок, которые были на самом деле, и, таким образом, скомпрометировать партнеров. Есть какая-то этика взаимоотношений. Тем более, что работаем мы с промышленностью давно и в целом успешно. При подготовке и проведении национальных проектов подобных проблем вообще не возникало, нам почти всегда удавалось договориться. А вот в международных программах... Возможно, наши партнеры по промышленности стараются сохранить "честь мундира".

— Но подобное поведение свидетельствует об извращенном представлении о "чести мундира".

— Конечно. И тем не менее не мы должны были сообщать о сбоях в работе аппарата, а промышленность. В этом отношении упрек Р.З.Сагдеева в недостатке гласности абсолютно справедлив. Повторяю, даже нам не всегда выдают нужную информацию, а уж о зарубежных коллегах нет и речи.

— Но Вы же имеете право спросить.

— Безусловно. Однако, если нас уверяют, что частные неполадки не повлияют на жизнедеятельность основных систем аппарата и на реализацию научной программы в целом, мы склонны доверять. Без доверия нельзя работать.

— А как же было все-таки в данном случае? Вы-то видели, о каких неполадках идет речь.

— Мы знали: две бортовые машины из трех неустойчиво работают. Но обе они отказали и не приняли решения только один раз. Вероятность того, что это произойдет второй раз, очень мала. Однако она была, ее стоило опасаться. Мы и пошли из-за этого на "щадящий" режим работы станции. Кардинально уже ничего нельзя было исправить. И когда начались сбои, нам уже никто никаких гарантий, безусловно, не давал. Все понимали: летим на "честном слове".

Мне трудно судить, когда наши партнеры впервые заметили неполадки и насколько быстро сообщили нам об этом, но к моменту подлета к Марсу мы о них уже знали и шли на дальнейшее выполнение программы с открытыми глазами.

Повторю: только мы, но не наши зарубежные коллеги. Это, на мой взгляд, и есть нарушение этики. Но решение — сказать или не сказать — принимали руководители промышленности, хотя ученые всегда считали: надо сказать. По-видимому, наши партнеры понадеялись на авось. А может быть, у них были какие-то свои соображения и трудности... Лучше спросить у них.

Кстати, когда тот же директор НИЦ им. Г.Н. Бабакина Р.С. Кремнев, разделявший позицию ученых, сказал на пресс-конференции в ЦУПе об отказе одного из передатчиков, у него потом были неприятности. По-моему, он радовался, что сказал только о передатчике, а не о чем-то еще. Если уж говорить о передатчике, то о его неисправности нам сообщили американские коллеги, принимавшие участие в навигационных работах с аппаратом. По сигналу от "Фобоса-2" они определяли его местонахождение. Американцы и заметили, что передатчик функционирует не на полную мощность.

И все-таки отношение к гласности постепенно меняется. О "Фобосе-1" молчали несколько дней. Когда потеряли "Фобос-2", Главкосмос буквально в тот же день сообщил об этом по каналам ТАСС.

За рубежом это норма. Аналогичная ситуация была, например, с аппаратом Европейского космического агентства "Джотто". Информация о том, что он пропал, последовала моментально. Тут же пришли на помощь американцы, у которых была возможность увеличить мощность сразу нескольких антенн в разных точках земного шара. На "Джотто" послали мощный сигнал и развернули аппарат в нужном направлении.

Международное сообщество всегда готово помочь. Трудно сказать, была ли такая необходимость в случае с "Фобосом" — ведь у нас есть своя сеть наземных станций. Но американские коллеги нам сказали сразу: если нужна помощь, пожалуйста.

— Вернемся к вопросу о причинах потери аппарата. Если их круг не удастся сузить до одной-двух, то очень трудно будет ставить вопрос об ответственности конкретных лиц. Не сложится ли в данном случае типичная для застойных лет ситуация, когда не с кого спросить за провал?

— Думаю, Вы не правы. Действительно, нельзя предъявить юридический иск, если не будет документа, где черным по белому напишут: такая-то система в такой-то момент отказала. Но я нисколько не сомневаюсь: персональную ответственность создатели аппарата несут. Так же, как за научную аппаратуру, выполнение научной программы отвечает научный руководитель, Генеральный конструктор несет ответственность за аппарат в целом.

О возможных ошибках во время подготовки проекта «Вега» шел подробный и гласный разговор ученых и проектировщиков. При работе над «Фобосом» сложилась иная ситуация.

— И все-таки нельзя сравнить моральный ущерб, который наносится в таких ситуациях научному руководителю, в данном случае Р.З. Сагдееву и в его лице всей науке, с ущербом, нанесенным промышленности, в частности Генеральному конструктору В.М. Ковтуненко. Хотя бы потому, что широкая общественность о ваших партнерах по промышленности почти ничего не знает.

— Вы правы, и это очень плохо, как в периоды неудач, так и успехов. Сейчас положение меняется, правда медленно. А сложилась такая нелепая ситуация еще на заре космической эры, когда академик А.А. Благонравов считался отцом нашей космонавтики и представительствовал на форумах разных рангов, а С.П. Королева никто не знал. За каждой неудачей и каждым успехом стоит имя конкретных конструкторов.

Но, думаю, в любой неудаче отчасти повинен и научный руководитель проекта. Он дает техническое задание на аппарат и утверждает его. На пресс-конференции мой коллега профессор В.И. Мороз упрекнул промышленность в том, что у "Фобосов" объем передачи информации составляет всего 4 килобита (кб), а у американских "Вояджеров" — 100. Но ведь мы подписали эти 4 кб, значит, они нас устраивали.

— А вы могли подписать что-то другое? Был выбор?

— Нет, не могли. Это правда. И сказать мы тогда не могли: смотрите, всего 4 кб. А сейчас гласность позволила нам говорить даже в присутствии прессы. Однако, повторяю, мы знали, на что шли, что подписывали. Думаю, упрекать промышленность в создании аппарата с такими параметрами неправильно. Сейчас можно анализировать недостатки только с позиций будущего — как избежал их при подготовке очередных проектов. Если мы и дальше будем следовать принципам гласности, пользоваться правами заказчика, то возрастет и ответственность научного руководителя.

Пока нам приходится давать согласие на то, что промышленность может сделать в данный момент. Надо сесть с партнерами за круглый стол и вместе подумать, какие улучшения следует внести в конструкцию аппаратов серии "Фобос".

— Выходит, когда заказчик — наука — подписывала 4 кб, у нее просто не было возможности влиять на ситуацию из-за монополии производителя?

— Вы выступаете сейчас в роли нашего адвоката, мне бы этого не хотелось, несмотря на то, что отчасти Вы правы. Многое зависит от нас самих. Приведу пример. На аппаратах, с помощью которых будет осуществляться проект "Интербол", промышленность предлагала нам установить старые малоинформативные системы телеметрии. Нас это не устроило. Мы обратились в ОКБ Московского энергетического института: они согласились сделать нам другую систему с большой памятью. Только после этого промышленность, наши традиционные партнеры проявили готовность поставить современную телеметрическую систему такую же, какая была установлена на аппаратах "Фобос". Сработали законы конкуренции.

— Так конкуренты все-таки есть?

— Есть, но в разработке отдельных элементов. Когда речь идет о создании космических аппаратов для планетных исследований, НИЦ им. Г.Н. Бабакина обладает полной монополией.

— Можно ли исправить это ненормальное положение?

— Да, но только одним способом: деньги, выделяемые Советом Министров на конкретный проект, надо отдавать Академии наук, которая заказывает промышленности те или иные аппараты. Тогда мы сможем ставить свои условия, искать конкурирующие фирмы.

Правда, я не столь большой оптимист, чтобы считать: как только деньги окажутся в нашем распоряжении, мы сразу получим качественно иную технику.

Надо тысячу раз подумать, стоит ли отдавать средства другим КБ, не имеющим опыта таких разработок. Тем более, и сроки, как правило, поджимают. Но я уверен: стоит начать и ввести такую практику, как у нас будет достойная конкуренция. Ведь сейчас объявлено о значительном сокращении военных заказов, и выполнявшие эти заказы КБ предпочтут, конечно, делать то, что им ближе. До сих пор Министерство общего машиностроения спускало директивы, кому, когда и какие аппараты производить.

— Но межпланетные станции — это же не колбаса.

— И тем не менее, предприятиям спускали план. Отчасти такое планирование было удобно и нам. Когда нужно было получить какой-то хороший прибор, мы шли в вышестоящие инстанции и по нашему настоянию следовала очередная директива. Фактически все, что делают разные КБ космического и научного приборостроения, оговаривалось планами. Но гораздо эффективнее предприятия смогут работать в том случае, если сами будут включать в план интересную им работу. Тогда возникнет и конкуренция.

— В конечном счете все зависит от того, попадут ли в ваши руки деньги?

— Мне так кажется. Объясню, почему. Если деньги останутся в Министерстве общего машиностроения, в ведении которого находятся все эти КБ, то министерство опять будет следовать такой логике: этому КБ надо не так много — у них есть опыт, испытательные стенды, квалифицированные сотрудники. Поручим им, а не новому предприятию — ему, вероятно, понадобится больше средств. При таком подходе никакой конкуренции не предвидится. Да министерство и не заинтересовано особо ни в какой конкуренции, поскольку его основная задача — выполнить госзаказ, а не осуществить проект. В то время как мы, непосредственный заказчик, заинтересованы именно в реализации проекта. На Западе за участие в любой космической программе идет борьба между фирмами.

— Мы уже говорили о том, что для нас пока типична обратная ситуация. Давайте вернемся к вопросу о качестве продукции наших монополистов. Сошлюсь опять на выступление Вашего

Только если перестройка пойдет по пути регулирования экономических отношений, можно будет добиться успеха, в том числе и в создании новой космической техники.

коллеги, доктора физико-математических наук, заведующего отделом ИКИ АН СССР В.И. Мороза на пресс-конференции. Он сравнил "Фобосы" с "Вояджерами", и сравнение было не в пользу первых. Они отличаются в худшую сторону не только низкой информативностью, но и низкой живучестью. Американские станции запущены в 1977 г. и до сих пор летят (в прошлом году достигли Нептуна). На основании этих и, думаю, не только этих данных профессор В.И. Мороз сделал вывод о том, что ни о каком аппарате нового поколения применительно к "Фобосу" говорить не приходится. А ведь именно такая характеристика прозвучала из уст конструкторов. Каково Ваше мнение?

— По сравнению с существовавшими ранее "Фобосы" действительно можно назвать новый аппаратами, располагающими более широкими возможностями. Но надо разделять две вещи. Можно ли их называть аппаратами ближайшего будущего для советских межпланетных программ? Вероятно, да. Хотя, безусловно, некоторые системы нуждаются в сильной доработке.

Если же вопрос поставить несколько по-иному — является ли "Фобос" аппаратом нового поколения? — то я бы выразил сомнение. Что значит "новое поколение"? По-моему, машинами нового поколения можно считать те, что на порядок лучше старых. О "Фобосах" такого не скажешь. По ряду параметров — темпу передачи телеметрических данных, легкости в управлении, живучести, способности "переваривать" большой объем гибких программ — они оставляют желать лучшего.

На пресс-конференции В.И. Мороз в своих оценках был категоричен, и я спросил его на обратном пути из ЦУПа: "А что, видите какой-то другой базовый аппарат для наших будущих программ?" В.И. Мороз ответил отрицательно и согласился, что первый этап марсианской программы в 1994 г. будет осуществляться с помощью аппаратов серии "Фобос".

— Выходит, ситуация тупиковая? Невозможно создать аппарат действительно нового поколения?

— Возможно, конечно. Хотя правы те, кто говорит об очень плохой элементной базе. Почему-то, когда речь идет об элементной базе вычислительной техники, никого не удивляет наше отставание от ведущих стран Запада на 15-20 лет. А когда речь идет о космической технике, все удивляются.

— По-моему, психологически это объяснимо. Вычислительная техника у нас была традиционно отстающей, а космическая считалась "традиционно передовой". Только сейчас мы начали говорить о том, что аппаратов класса "Вояджер" мы не имеем.

— Да, аппаратов такого класса у нас нет. С этим надо смириться и разрабатывать свои межпланетные станции на появляющейся элементной базе.

— Но ведь летал же "Астрон" на старой элементной базе шесть лет, несмотря на то, что его ресурс был рассчитан на год.

— "Астрон" создан на базе аппаратов серии "Венера", отработанных и надежных. У него устаревшие телеметрическая система, вычислительный комплекс. По сравнению с "Астроном". "Фобосы" — безусловно, шаг вперед. Но шаг не столь значительный, чтобы конкурировать по ряду параметров с зарубежными образцами космической техники.

— Эффективен ли такой путь продвижения — маленькими шажками?

— Вопрос сложный. А Вы ратуете за путь "большого скачка"? На нашей элементной базе такого скачка не сделать. Я считаю, в подобной ситуации надо искать собственную "экологическую нишу" — делать то интересное, что мы можем на имеющихся у нас аппаратах. Эту точку зрения поддерживал академик Р.З. Сагдеев, ратуя за международное разделение труда в космических исследованиях. Надо развивать свои интересные технологии. Они у нас есть.

— Если я Вас правильно понял, Вы сторонник развития отдельных технологий, направлений приборостроения, а к возможности осуществления коренных изменений, в частности, создания принципиально новой техники для беспилотных космических программ, относитесь скептически?

— Да, в нынешней сложной ситуации я настроен в этом отношении скептически. Только если перестройка действительно пойдет дальше по пути регулирования экономических отношений, можно будет добиться успеха, в том числе в космической технике и технологии. Но пока рычагов экономического регулирования нет, глобальные планы строить нецелесообразно.

— И первый шаг на этом пути — отдать деньги науке. Думаете, удастся добиться этого в ближайшем будущем?

— Мы встречаем понимание на разных уровнях. Так считают заместитель председателя ГКНТ, заместитель министра общего машиностроения. Правда, пока дальше деклараций дело не идет и как их реализовать — непонятно.

Средствами на космические проекты распоряжалось Министерство общего машиностроения. Оно согласно предоставить их нам, но весь парадокс, я бы даже сказал, трагедия, заключается в том, что у самого министерства сейчас нет денег на научные программы. А куда они делись, на что потрачены — никому не понятно.

— А разве финансовая деятельность министерства не контролируется?

— Нами — нет. Контроль осуществляет правительство.

Сейчас мы переживаем трудный период: в министерстве денег уже нет, у нас еще нет. Раньше они были не у нас, но были. Надеюсь, изменения все-таки произойдут. И первой "ласточкой" будет программа "Марс-94". Уже идут упорные разговоры о том, что выделяемые на нее деньги планируется передать если не Академии наук, то хотя бы ГКНТ. Это нас тоже устраивает. Посмотрим, чем дело кончится, но твердо знаю: средства должны быть в одних руках и под контролем научной общественности страны.

На начало программы "Марс-94" мы взяли в долг: деньги были выделены на другие проекты. Располагая весьма ограниченными ресурсами, мы строим свою работу на совершенно иных принципах, чем ранее. Через ГКНТ уже поступило порядка 40-50 предложений от разных организаций об участии в программе. А когда будет открыто полное финансирование всей программы и определен масштаб выделяемых средств, пойдет по-настоящему серьезная работа на конкурсной основе, в условиях гласности. Надеюсь, эти принципы будут вскоре распространены на все аспекты деятельности нашей страны в космосе.

Фото А. Кондратьева