Пурпурные лучи заходящего солнца, смешиваясь с потоками света «восходящего» спутника, заставляли реку, облака и искрящиеся неофановые переплетения стартового устройства играть всеми цветами радуги.

Нил ГРИШИН.

Рис. А. Сысоева.

Матрос на баке, неторопливо чистивший какую-то медяшку, внезапно прекратил работу. Сначала с недоумением, а потом с испугом он уставился себе под ноги — четкие контуры тени, повторявшей его движения на залитой солнцем палубе, вдруг размылись, раздвоились. Матрос ясно увидел, что отбрасывает... вторую тень. Резко, словно от удара, вздернув подбородок, он взглянул на небо и, на мгновение оцепенев, опрометью кинулся к капитанской каюте.

Капитан и его гость — случайно оказавшийся среди пассажиров знакомый журналист — вздрогнули от грохота неожиданно распахнувшейся двери.

— В чем дело? — недовольно обернулся капитан.

— Т...там... — Матрос прислонился спиной к косяку. — Там... — никак не удавалось ему кончить.

Обеспокоенный странным поведением матроса, капитан выскочил на палубу.

То, что он увидел в небе, потрясло его до глубины души...

Выбежавший вслед за капитаном журналист сначала тоже было удивленно поднял брови, но тут же восторженно зааплодировал.

Недоумевающее выражение лиц членов команды и пассажиров, собравшихся на палубе, вызвало у журналиста улыбку, и он поднял руку, привлекая к себе внимание.

— Спокойствие, друзья! Оснований для волнений нет! — Все обернулись к нему. — Если желаете, могу вам сообщить кое-какие подробности об этом...— И легким кивком головы он указал на то, что всех так взволновало. — Я журналист. Примерно четыре месяца тому назад, как только стало известно, что в районе Синей Долины начато строительство гигантского ракетодрома, меня немедленно командировали туда. Что это за ракетодром? Для чего он? В редакции, где я работаю, никто об этом ничего не знал. Вечером в Синюю Долину вылетел специальный самолет, и с этой машиной я отправился на строительство. Кроме меня, в кабине самолета находился еще один пассажир — высокий молодой человек. Мы еще не успели взлететь, как он уже углубился в какой-то технический журнал. Я оказался вынужден в одиночестве ломать голову над вопросами: что это за строительство? Какие ракеты должны стартовать с ракетодрома? Куда? На Марс? На Луну? Предположив, что мой необщительный попутчик имеет какое-то отношение к интересовавшему меня строительству, я обратился к нему.

Вежливо выслушав меня, он чуть улыбнулся:

— На Марс? Нет... Пока нет... Мы просто готовим запуск искусственного спутника... — Очевидно, прочитав на моем лице разочарование, он добавил с тою же улыбкой: — Я понимаю, что после запуска целой серии спутников в 1957 году этим трудно удивить, но наш спутник весьма необычный. Впрочем, вы в этом сможете убедиться сами.

Он оказался прав. В этом я начал убеждаться с первых же минут после посадки нашего самолета.

Повсюду, равняя площади, ползали бульдозеры, возводились насыпи железнодорожных путей; росли стены каких-то колоссальных строений. Бетонные заводы выплескивали тысячи кубометров раствора в контейнеры электропоездов, торопливо разбегавшихся в разные стороны.

В день моего прибытия электрики закончили монтаж генераторов для высокочастотной плавки грунта. Загнанные вибрационными машинами на многометровую глубину, металлические стержни были подсоединены к высокочастотной магистрали. В точно назначенное время атомные теплоэлектроцентрали бросили сотни тысяч киловатт энергии в высокочастотные установки. Между опущенными на глубину стержнями в мощнейших полях почти мгновенно расплавилась земля. Через сутки после снятия напряжения фундамент был готов к установке основных звеньев конструкции полувитков пусковой спирали, как мне сообщил один из электриков. К этому времени закончилось возведение монтажных цехов и начал работать химический завод для синтеза неофана. Дело в том, что на основном строительстве взамен тяжелых и дорогостоящих легированных сталей впервые в широких масштабах нашел применение созданный химиками новый синтетический материал — неофан. Он обладал удивительными качествами: во много раз превосходил по механическим свойствам лучшие из известных сплавов и был легче их почти в полтора раза.

Впервые попав в монтажный цех, я сразу же обратил внимание на странное сооружение. Внешне оно напоминало гигантскую чашу диаметром в несколько сот метров и высотой метров в сто пятьдесят. Люди, казавшиеся муравьями по сравнению с этой махиной, с помощью тельферов устанавливали внутри полусферы по радиусам тонкие блестящие стержни.

В тысячах километров над Землей происходила сборка гигантской чаши параболоида...

Сходясь в центре, эти стержни образовывали ложе для какого-то, по-видимому, сферического тела диаметром около 30 метров.

Инженер, руководивший сборкой, заметив интерес, с каким я рассматривал это сооружение, с гордостью сказал:

— Еще пара суток, и мы закончим контрольную сборку параболоида спутника. Ювелиры! — с ноткой восхищения закончил он, движением головы указывая на сборщиков.

«Параболоид спутника? — подумал я. — А для чего он нужен? И как они его втащат на орбиту?» Мне многое еще было неясно: строится ракетодром, а ракет нигде нет, да и сам спутник... Но я по-прежнему старался не докучать вопросами, надеясь сам разобраться во всем.

Несколько дней я провел на строительстве основного сооружения — стартового устройства.

Впервые в мировой практике здесь применили знаменитую «руку» — так назвали строители придуманный ими оригинальный подъемный кран. Это гигантское сооружение конструктивно как бы повторяло костные сочленения человеческой руки. Для управления механизмами на руку оператора надевалось специальное устройство из целого ряда шарнирно соединенных стержней из легкой пластмассы, которые посредством особых электрических устройств — сельсинов — управляли «мышцами» механической руки — тросами от гигантских сервомоторов. Повторяя все нюансы движений руки оператора, этот кран захватывал покрытыми специальным фрикционным материалом «пальцами» многотонные сварные пролеты и блоки и с умной, почти человеческой аккуратностью устанавливал их в нужное место.

Когда ажурная конструкция стартовой башни достигла высоты около пятидесяти метров, «рука» уступила место монтажным квадраторам — четырехвинтовым геликоптерам с двигателями и винтами, расположенными на концах крыльев. Обладая колоссальной грузоподъемностью, эти гигантские стрекозы, чем-то напоминавшие жюльверновского «Альбатроса», снижались сквозь раскрывающуюся крышу прямо в цеха, где цепляли специальными захватами уже собранные отдельные блоки и взлетали, унося в «когтях» очередной элемент конструкции. Поблескивающие в лучах солнца прозрачные неофановые фермы под «брюхом» квадраторов казались гигантскими драгоценными камнями. Деловито урча двигателями и сосредоточенно маневрируя, геликоптеры тщательно устанавливали на место свой груз, после чего сборщики со своих «летающих площадок» коричневыми струями смеси полиамидных смол намертво склеивали — да, именно склеивали — очередную секцию растущей не по дням, а по часам конструкции.

Пока заканчивалось строительство, я опять зашел в монтажный цех и увидел, что от огромной чаши почти ничего не осталось. Вместо нее портальные краны переносили в ту часть цеха, над которой была сделана открывающаяся крыша, огромные сигарообразные тела. «Ракеты! — подумал я. — Но почему же они разобрали чашу, которая должна была сделаться спутником?» На это мне ответил тот же инженер, с которым я уже однажды здесь разговаривал:

— Вместо того, чтобы «втаскивать» спутник на орбиту, мы предусмотрели такую конструкцию ракет, которая позволит после того, как они взлетят и выйдут на орбиту, разобрать их внешние оболочки и собрать из них параболоид, который вы уже видели во время контрольной сборки. Этот параболоид и будет являться рефлектором.

Внезапно инженер, взглянув на часы, поспешно ушел.

Рефлектором? Но для чего этот рефлектор? Пока я думал, у кого бы мне спросить об этом, неожиданно рядом раздался голос, показавшийся мне знакомым. Я обернулся, рядом со мной стоял тот самый молодой пассажир, с которым я летел сюда.

— Ну как, удалось вам разобраться, обычный это спутник или нет?

Обрадованный его появлением, я поделился своими наблюдениями, однако сознался, что так я не понял назначения спутника. Инженер весело улыбнулся:

— Ну, если вы знаете, что будущий спутник будет представлять собой рефлектор, об остальном уже нетрудно догадаться.

— Для чего же используется рефлектор?

— Чтобы отражать свет и тепло.

— Значит?..

— Совершенно верно, — кивнул он, видя, что я начал догадываться. — По орбите с перигелием около 15 тысяч километров будет перемещаться искусственный спутник Земли — рефлектор-параболоид. В его фокусе будет помещен шар диаметром около 30 метров из двух веществ, доведенных до плотности 8,0. Найденный нами способ замедления термоядерной реакции, основанный на идеях, высказанных еще в 1950 году Сахаровым и Таммом, позволяет осуществить процесс синтеза этих веществ и растянуть его приблизительно на 20 лет.

— То есть вы хотите сказать, что в течение двадцати лет этот необычный спутник будет изливать на землю потоки света и тепла из тридцатиметрового... «шарика»?

— Да, тридцатиметровый «шарик», как вы говорите, — это не так уж мало. Согласно известной формуле Эйнштейна об эквивалентности массы и энергии, 1 килограмм массы, будучи полностью преобразован в энергию, эквивалентен 25 миллиардам киловатт-часов. Следовательно, наш спутник, несмотря на то, что мы пока можем осуществить лишь двадцатипятипроцентные превращения, в процессе синтеза будет давать каждому квадратному километру земной поверхности за счет лучеиспускания количество энергии, эквивалентное 250 миллионам киловатт-часов.

Эта цифра потрясла меня: новый спутник будет давать четверть того, что дает Солнце!

Я уже видел Землю освобожденной от ледяных шапок-полюсов и получившей за счет этого дополнительные площади, больше чем в два раза превышающие территорию Европы; благодаря исчезновению арктических и антарктических холодильников стабилизируется погода; повсюду снимают по два — три урожая в год; чудесные пляжи на побережье Северного Ледовитого океана, банановые рощи в Якутии и виноградники в Гренландии. Значительное повышение температуры и общее смягчение климата порождают новые архитектурные решения, и, люди вместо современных толстостенных домов повсюду возводят легкие, изящные сооружения, пронизываемые сиянием двух солнц. Холода больше нет, и человечество вместо толстых, тяжелых тканей одевается в легкие, красивые одежды...

Однако множество вопросов еще оставались неясными: какова будет температура в точках пересечения двух экваторов? Какие последствия принесет поднятие уровня мирового океана вследствие таяния гигантских масс льда? Нельзя ли использовать второе солнце в качестве отражающего объекта для целей дальнего телевидения?

Спустившись по лесенке туда, где собирались ракеты, я обратился к инженеру, руководившему здесь работами:

— Неужели может существовать такой материал, который в состоянии выдержать те колоссальные температуры, которые будут иметь место при термоядерной реакции? Ведь параболоид обратится в пар?

Он улыбнулся.

— На внутренней поверхности параболоида нанесено специальное покрытие с коэффициентом отражения по всему спектру, равным единице, что исключает даже малейшее нагревание конструкции.

Так же уверенно инженер ответил и на остальные интересовавшие меня вопросы.

Наконец наступил день, когда у подножия уходящих ввысь ажурных опор пускового сооружения собрался весь штаб строительства во главе с автором проекта Беловым — так звали моего молодого попутчика, о котором я уже говорил. Пассажирский лифт в несколько секунд домчал всех нас до стартовой площадки на трехсотметровой высоте.

Все сооружение несколько напоминало лыжный трамплин, только было во много раз больше и не обрывалось в том месте, где лыжник начинал свой прыжок, а переходя в низшей своей точке как бы в ряд туннелей, опять устремлялось ввысь. Эти туннели — я уже знал — были не что иное, как гигантские соленоиды, автоматически включавшиеся самими ракетами. Добавочное ускорение, которое приобретут ракеты в этих соленоидах-туннелях, должно позволить им более плавно перейти к режиму полета за счет действия реактивных двигателей.

— Ну, что же, новоявленный Прометей, все в порядке, зажигайте свое солнце, — за шуткой попытался скрыть волнение кто-то из приехавшей комиссии.

Белов подошел к стартовому щиту, взглянул на часы, помедлил мгновение и четко бросил в микрофон:

— Внимание!.. Включаю пусковые автоматы! — И положил руку на рубильник.

...Одна за другой срывались ракеты с вершины стартовой площадки и, набирая скорость, все быстрее и быстрее заскользили по наклонным желобам, влетали в туннели соленоидов и в самом конце пути, опережая рев реактивных двигателей, огненными стрелами уносились вверх.

— Вот что я могу вам рассказать об одном из этапов работы, как видите, теперь уже завершенной, — закончил свой удивительный рассказ журналист, обводя глазами людей, столпившихся на палубе, залитой светом двух солнц.