«Наука и жизнь» 1980, №4, стр. 38-43
сканировал Игорь Степикин
Владимир ГУБАРЕВ.
ПРОЛОГ К СПУТНИКУ
Ракета-носитель с первым в мире искусственным спутником Земли на стартовой площадке. |
Девятнадцать лет назад, 12 апреля 1961 года, гражданин планеты Земля, коммунист Юрий Алексеевич Гагарин совершил первый в истории человечества полет в космос. В память об этом мы ежегодно 12 апреля отмечаем День космонавтики, вспоминаем в этот день и о событиях, предшествовавших началу космических полетов человека. Важнейшее из них — запуск первого в мире советского искусственного спутника Земли. Это был первый рукотворный аппарат, преодолевший силы земного тяготения и совершивший многосуточный орбитальный полет. Это была большая и принципиальная победа советских ученых, конструкторов, инженеров, рабочих, всех создателей ракетно-космической техники.
Королев шел чуть впереди, молчал.
— Традиция рождается, — заметил Пилюгин, — уже второй раз так провожаем ракету. Скоро хочешь не хочешь, а надо будет ночами разгуливать по степи...
Сергей Павлович не ответил. Даже не улыбнулся, а лишь кивнул, мол, наверное, так и будет. Свет прожекторов, высвечивающий лицо Королева, спрятал морщины, его усталые глаза, и из-за этого Главный конструктор казался моложе своих пятидесяти. Чувствовал Королев себя неважно, грипповал, но в эти месяцы он не имел права болеть. Много лет спустя Сергей Павлович признается: "Когда прошла команда "Подъем!", мне почудилось, что ракета качнулась. Такие секунды укорачивают жизнь конструктора на годы..."
За спиной Королева угадывались контуры носителя. Хотя и в монтажно-испытательном корпусе, в МИКе, ракета выглядела внушительно, но в ночной темноте она заслоняла небо, казалась гораздо больше. Королев иногда оборачивался, словно проверяя: здесь ли она еще?
Ракета и спутник. Пока они еще на Земле...
На последней проверке присутствовали члены Государственной комиссии. Спутник раскинул свои антенны, и по монтажно-испытательному корпусу разнеслось "Бип-бип-бип-бип". Спутник говорил в полной тишине, и эти звуки, чистые и непривычные, почему-то удивили всех. Потом антенны были сложены, спутник пристыковали к носителю и спрятали под обтекателем. Теперь он там, в конце громады, медленно плывущей к стартовой площадке.
Этой ночью им можно было бы в не приезжать к МИКу. Стартовая команда справилась бы сама и без них — конструкторов, ученых, членов госкомиссии. Да и что особенного в вывозе ракеты? Дело ясное. Но нет, не могли спать в эту ночь ни Королев, ни Пилюгин, ни Глушко, ни другие главные, никто. Идут по шпалам, провожают носитель со спутником к стартовой.
Королев шагает впереди. И теперь, когда минуло много лет с той ночи 3 октября, можно с уверенностью сказать: первые шаги на пути к космосу не могли быть без него.
Королев будет шагать по этим шпалам, провожая в космос Лайку и корабли-спутники, первые ракеты к Луне и "Восток", автоматические станции к Марсу и Венере и многоместные корабли.
Эти два с половиной километра по степи, что отделяют МИК от старта, он пройдет вместе со своими соратниками, друзьями, космонавтами. А когда Королева не станет, новые ракеты, корабли и орбитальные станции будут провожать новые главные конструкторы — сподвижники и ученики Сергея Павловича.
Мы уже не узнаем, о чем думал Королев в те минуты. Может быть, он размышлял о том, что будет за первым спутником, как станет развиваться космонавтика, о полетах человека. Многое, что произойдет в космосе в грядущие годы, в том числе и отделяющие 4 октября 1957 года от 12 апреля 61-го, Королев предвидел. Он не умел жить сегодняшним днем, не имел на это права. Потому что волею партия стал Главным конструктором ракетно-космической техники, и на нем лежала ответственность за будущее космонавтики.
Поезд на перегоне притормозил. Машинист знал: пассажирам выходить именно здесь, посредине степи. Дальше поезд пойдет пустой.
Молодые инженеры выскочили, не дожидаясь, пока вагон остановится совсем. Честно говоря, не терпелось увидеть место, где им суждено было работать.
Они были очень юные, эти инженеры. Они поступили в институты, когда еще на Западе шли тяжелые бои, но до Победы уже оставались месяцы. Им не суждено было ворваться первыми в Берлин и Вену, Кенигсберг и Будапешт. Они, безусловно, разделяли всеобщую опьяняющую радость Победы, а в душе таилось сожаление, что им не пришлось принимать участие в гигантской битве за Родину. Им казалось, что самое великое в истории страны уже позади...
Они не предполагали, что им выпала честь первыми шагнуть в космос.
Степь встретила их неприветливо, сильной пылевой бурей. Вытянутую руку еле видно. Они стояли возле своих чемоданов, обескураженные и растерянные. Куда идти?
Из темноты вынырнула подвода. Впереди сидел старик.
— Гей-гей! Сторонись! — крикнул он. Инженеры отпрянули в сторону. Возница обернулся к ним. У него было грубое, обветренное лицо. — Если в хутор, то тут недалече, — он ткнул пальцем в темноту.
Через полчаса инженеры добрались до конторы. В маленькой хатенке, приютившейся у деревенской церкви, их встретил начальник отдела кадров.
Инженеры представились.
— Утром разберемся, а сейчас отдыхайте. — Начальник отдела кадров вновь уткнулся в лежащие на столе бумаги.
Инженеры недоуменно переглянулись:
— Простите, а где же здесь можно отдыхать? — наконец спросил один из них. Кадровик устало поднял голову.
— Я сам здесь десятый день, а койки в глаза не видел. Пока ложитесь в соседней комнате, завтра что-нибудь придумаем...
Утром буря затихла.
Степана Царева направили в монтажные мастерские. Остальных пока оставили здесь. Степан долго не мог найти эти самые мастерские. Наконец он увидел какого-то человека в кожаной куртке.
— Вам в монтажные? — переспросил он. — Идемте. Я тоже туда. Часа за полтора доберемся.
В степь вела железнодорожная ветка. Они поднялись на насыпь и бодро зашагали на восток. Оба молчали.
— Скоро тупик будет, — наконец сказал попутчик Степана, — деревянный дом увидите. Это и есть мастерские. А мне сюда...
Он направился к вагончикам, которые стояли неподалеку.
С человеком в кожаной куртке — Сергеем Павловичем Королевым — Степану еще много раз приходилось встречаться. Почти каждый день появлялся он в монтажных мастерских, заходил, спрашивал:
— Как, ребята, дела? Что нужно сделать, чтобы лучше было?
Инженеры собирались вокруг него, рассказывали о своих трудностях, что-то предлагали. Здесь же в мастерских чуть в сторонке стоял чертежный стол. Он принадлежал конструкторам. Они сразу же исправляли недоделки, улучшали те или иные узлы.
В монтажных мастерских собирались ракеты.
Много лет спустя на космодроме шла подготовка к запуску одной из автоматических межпланетных станций. Старт был назначен на утро, а накануне вечером несколько человек собрались в гостинице. Мы пили чай, играли в шахматы, отдыхали после трудного дня. Потом ветераны вспоминали прошлое. В моем журналистском блокноте появились записи.
Инженер Л. Бродов: Я воевал. И поэтому могу смело сказать — здесь было продолжение фронта. Огромная нагрузка ложилась на человека. Дорог не было. Сотни машин месили грязь. В сапогах не всегда пройдешь. Занимался я в то время топливом.
На паровозах рядом с машинистами сидели... Сейчас вспоминаешь, и невольно улыбаешься. А тогда, поверьте, не до смеха было. Ночью, накануне пуска первой ракеты, подняли меня с постели и потребовали доставить немедленно на площадку две бочки керосина. Думаю, зачем керосин? Оказывается, для освещения...
Инженер В. Серов: Первый пуск, который я видел, был хороший. Я видел, как поднималась ракета. У стенда я стоял. Хотя, честно говоря, меня запуск особо не поразил. Что самое эффектное при старте ракеты? Конечно же, видеть, как двигатели работают. А я раньше на них насмотрелся, потому что был в то время заместителем начальника стенда огневых испытаний, где прожиг ракеты делается.
И сейчас стенд еще стоит как память о прошлом. По нынешним масштабам сооружение не столь большое, а нам тогда казалось огромным, 45 метров в высоту! А если учесть, что оно стояло иа краю оврага, то еще полтора десятка метров можно смело добавить.
У оврага было несколько землянок. В одной из них заседала Государственная комиссия. Государственная комиссия, осмотрев только что построенный стенд, решила: прожиг провести через два дня.
Закрепили мы ракету на стенде. Вроде прочно все сделано, но выдержит ли он? Прожиг начали в пять вечера. Запуск двигателя произвел на нас ошеломляющее впечатление. Струя огня рванулась в овраг, изогнулась вдоль бетонной полосы и ушла метров на четыреста. Примерно 60 секунд длился прожиг. Стенд выдержал, ракета была надежно закреплена. А слой бетона, по которому распространялось пламя, будто кто-то взрыхлил. До металлической сетки он выгорел.
В этот день мы почувствовали, что ракета родилась. Можно было ее и запускать.
Инженер Г. Стрепет: Вот уже почти четверть века ракетами занимаюсь. Сын в 1-й класс пошел, закончил школу. Потом два года на производстве отработал, поступил в вуз, закончил его. Теперь профессия у него современная — строитель, а я все ракеты пускаю. Видно, до тех пор буду, пока на пенсию не уйду.
Первый запуск, который я видел, конечно, помню отлично, словно вчера все происходило.
Ракета стояла на старте два дня. Долго мы готовили ее к пуску. Стартовая команда большая была: люди к пуску готовились и одновременно обучались.
Объявлена часовая готовность.
Последним от ракеты уходил один из специалистов. Я не помню его фамилии. Видел только, как он, прощаясь, обнял ракету в поцеловал ее. Потом быстро спустился вниз.
Сейчас на космодроме специальные укрытия, бункера и тому подобное, а в то время загнали две машины в аппарель — вот тебе и командный пункт и укрытие. Там и спрятались — мало ли что будет...
Пуск!
Я помню одно: все перепуталось. Рабочий обнимался с членом правительства, Главный конструктор с шоферами. Как мы не задушили друг друга от радости, до сих пор понять не могу.
А ракета летит. Пускали на рассвете, чтобы лучше было видно. Ракета пошла хорошо. Поисковая группа нашла контейнер в 270 километрах от стартовой площадки, той самой, где теперь стоит памятник...
Тридцать лет спустя к событиям осени 1947 года меня вернул разговор с академиком Николаем Алексеевичем Пилюгиным. Вначале мне показалось, что академик шутит.
— Действительно, старта ракеты ни разу не видел. Как-то не удавалось... Однажды взглянул в перископ, но там только дым и круговерть, ничего понять невозможно. И я снова к пультам управления и аппаратуре, тут вся картина ясна как на ладони.
— За все эти десятилетия так и ни разу не были на наблюдательном пункте? — не сдавался я. — Неужели так и не видели старта живьем?..
— Всегда в бункере. Да и Королев тоже... А на наблюдательной площадке обрывки информации, лишь отголосок пуска...
Три десятилетия рядом с ракетами. От первой баллистической до сегодняшних стартов кораблей, спутников, станций, пилотируемых и межпланетных, — на космодроме и в Центрах управления звучит фамилия "Пилюгин". Этот человек давно уже стал легендарным, его имя создателя космической и ракетной техники всегда произносят вместе с именами С. П. Королева, М. В. Келдыша, М. К. Янгеля, В. П. Глушко — с именами других ученых и конструкторов, которые вывели человечество во Вселенную. Если сложить время, проведенное дважды Героем Социалистического Труда Н. А. Пилюгиным сначала на испытательных полигонах, а потом на космодромах, то оно будет измеряться не месяцами, а годами, многими годами. И ни одного старта собственными глазами? Нет, не верилось...
— ...А по телевидению? — настаивал я.
— Вот на экране видел, — наконец соглашается Николай Алексеевич. — Куда же теперь без телевидения, — он улыбается доверчиво, открыто, и я тут наконец начинаю понимать: сколько бы ни писали о космических стартах, о сполохах огня, бьющих из ракетных сопел, нет, никогда не понять, насколько сложен, труден и прекрасен пуск ракеты, если не глядеть на него глазами конструктора.
Сохранилась фотография. В телогрейках, кирзовых сапогах стоят, обнявшись, несколько человек. Совсем еще молодой Королев улыбается. Слева от него Воскресенский, тот самый Леонид Александрович Воскресенский, который станет бессменным заместителем Королева по испытаниям. Справа от Королева на той фотографии Николай Алексеевич Пилюгин.
— Вспоминаю, что мы фотографировались 13 ноября, — говорит конструктор, — в этот день пустили две ракеты и обе удачно. По счету 13-я ракета ушла. Вот ведь какое совпадение... А начали меньше месяца назад: 18 октября 1947 года — первая баллистическая. Ох, как это давно было! Многое притупилось в памяти, но и 18 октября и 30-летие Октября хорошо помню. Накрыли в монтажных мастерских деревянный стол, отметили праздник. Трудно было тогда. Удачный пуск, а затем неудачный, и вновь удача. Нам было ясно, что нужна новая конструкция, и мы уже начали ее делать...
Молодые счастливые лица на фотографии... Через десять лет эти люди станут академиками и Героями Социалистического Труда, руководителями огромных коллективов. Они начнут новую эру в истории человечества — космическую. А тогда, осенью 47-го, их усталые лица светились, потому что им, молодым конструкторам и инженерам, казалось: самое трудное уже позади — ракета есть!
— Прошла война. Жестокая, страшная. Мы победили. А это возможно лишь в том случае, если есть кому побеждать и чем побеждать... Хотите чаю? — предлагает Николай Алексеевич. — Люблю чаевничать. — Привычка с тех времен осталась... — Пилюгин задумывается, наливает чай, ждет, когда стакан остынет. Я знаю, в такие минуты хочется помолчать, потому что возвращается прошлое... — Да, люди у нас были и промышленность хорошая. Но перевести ее полностью на мирные рельсы не удалось. Надо было думать о защите страны. Такие проблемы встали перед Центральным Комитетом партии. И они поочередно решались. Поочередно — это не значит медленно. Напротив, в середине 46-го года создается сразу несколько институтов по разработке баллистических ракет. Появились они, конечно, не на пустом месте. База еще до войны была: работы в этой области уже тогда начинались. Но теперь пришло иное время — для обороны страны потребовалась большая ракета, баллистическая.
— А вы знаете, чем я горжусь? — вдруг спросил Николай Алексеевич. — Своим авиационным прошлым. Многие из нас вышли из авиация. И Королев, и Янгель, и Воскресенский, и я. Так уж случилось, что после революции авиация притягивала к себе молодежь. Профессии летчика и авиаспециалиста стали очень популярными, модными, как теперь говорят. Ведь именно в авиации рождалось все новое и новейшее, она была своеобразным техническим университетом, в котором будущие ракетчики получили необходимую теоретическую и практическую подготовку.
— Но в таком случае следовало бы ожидать, что ракетная техника станет частью авиационной? Почему же так не случилось?
— Дороги действительно разошлись, — согласился Пилюгин, — хотя и не раз перекрещивались в прошлом, а в будущем, возможно, самолет и ракета вновь соединятся. Такие проекты существуют... Но логичные решения, — Николай Алексеевич вновь улыбается, — не всегда оказываются верными в конкретной обстановке. После войны начиналась реактивная авиация, и именно ей были отданы симпатии наших прославленных авиаконструкторов. Они создавали новые машины, видели их. Знали, что реактивные самолеты нужны Родине, а вот судьба ракетной техники еще в тумане. И если вы думаете, что в 46-м мы были абсолютно уверены в столь стремительных темпах развития нашей области, то ошибаетесь. Мы не знали, насколько долгий и сложный предстоит путь. Только догадывались об этом. На XXV съезде партии прозвучали слова: за 60 лет родина Октября прошла путь, равный столетиям. Как верно подмечено!.. Рука об руку работали в те годы наука, промышленность. Жили одними заботами, делили радости, ну и неудачи тоже поровну.
— Обычно, когда по поводу неудач говорят "делили поровну", то этим хотят подчеркнуть, мол, виноваты все...
— Вы неверно меня поняли, — нахмурился Николай Алексеевич, — категорически не согласен! Более того, не будь у нас персональной ответственности и способности в первую очередь искать ошибки у себя, мы не смогли бы всего за восемь лет пройти от первой баллистической до первой межконтинентальной. Нет, не смогли бы! А порядок был такой: одна ракета испытывается, следующая модификация — в чертежах, а третья — задумывается. Каждый из конструкторов оценивал свои возможности, не таил резервов на всякий случай, а старался на совесть. На "Совете главных конструкторов" каждый был сам по себе и в то же время лишь частью общего. "Совет главных" — это не просто заседание нескольких человек, которым поручено общее дело, а слияние мыслей, замыслов, идей.
— "Совет главных конструкторов"... По-разному рассказывается о его деятельности, многие считают, что такая форма работы практически не отличается, к примеру, от заседаний коллегии министерства или узкой конференции...
— Не могу согласиться с таким мнением, — говорит Пилюгин, — не берусь судить, нужен ли такой "Совет" сейчас, но в те годы, на мой взгляд, он сыграл важную роль. Влияние личности на развитие той или иной области науки и техники, конечно, огромно, но основа основ — коллектив. "Совет главных конструкторов" — это не только осколки разных организации, которые мы все представляли, но и прежде всего качественно новый коллектив, специфическая форма управления. "Совет" был необходим потому, что ракетная техника очень многогранна. Одна организация, один человек — даже такого масштаба, как Сергей Павлович Королев, — не могли объять ее. А чтобы идти вперед быстро, надо было шагать в ногу. Да, мы были не только главными конструкторами, но и друзьями и единомышленниками. И в нашем "Совете" царили откровенность, честность, прямота.
...Один из ветеранов-испытателей когда-то рассказывал мне о таком случае. При пуске случилась авария. Все ожидали, что на заседании "Совета" Пилюгин отнесет ее на счет производственников. Тем более что телеметрия была, как говорится, в его пользу. Однако испытатели, приглашенные на заседание, услышали иное.
— Все недостатки мои. Конструкция систем управления сырая, — вдруг сказал Пилюгин.
— Что же, у меня есть предложение, — Сергей Павлович Королев встал, — для расследования причин аварии председателем комиссии назначить виновника торжества — товарища Пилюгина. Все согласны?
На том и порешили...
— Так ли было на самом деле? — спрашиваю у Николая Алексеевича.
— Так, — подтверждает он. — Крепко тогда на меня насел Королев. Системы управления в то время были не очень надежные, вот мне и доставалось. Ну, а что касается моего признания на том заседании, то хочу рассказать о его продолжении. Года через четыре Королев говорит мне: "Ты, Николай, прав, когда недостатки берешь на себя. Можно ведь так сделать конструкцию, что дефект на стадии производства и появиться не сможет. Это главный принцип работы конструктора".
Свои собственные ошибки мы искали настойчиво, придирчиво, беспощадно. Иначе было нельзя — Королев создал атмосферу доверия, он безгранично верил людям, преданным делу. Группа специалистов, возглавляемая "виновником торжества", искала и находила выход. Раз сам виноват, значит, сам и разбирайся. Это стимулировало работу. Думаю, такой принцип позволил быстро достигать успеха. Именно сами разработчики в первую очередь способны быстро найти ошибку. Я думаю, что этот принцип чрезвычайно важен в любой области науки и техники — не только ракетной...
— На заседании Президиума Академии наук СССР, где обсуждалась работа Института истории естествознания и техники, вы заметили, что недостаточно проанализирована история запуска первого искусственного спутника Земли и "Востока". Тогда вы отметили: нельзя представлять дело так, словно выход в космос был неожиданным...
— А именно так и представляется многим — не было спутника, и вдруг он появился. Затем провели серию пусков кораблей-спутников с собачками, и, пожалуйста, можно человека отправлять на орбиту. К сожалению, мало известно о трудных годах, предшествовавших 4 октября 1957 года и 12 апреля 1961-го. А они заполнены сложными экспериментами, очень сложными, без которых невозможно решиться иа запуск человека. Да, мы были уверены, что полет Юрия Гагарина будет удачным, но поджилки тряслись. — Николай Алексеевич улыбается. — Ведь всего на один виток решились, один разок прокатили по космосу Гагарина... Подошли к "Востоку" с большими подготовительными работами. Еще в начале пятидесятых годов — пуски в стратосферу. Никто тогда не представлял, что такое космос. Высказывалось много опасений: человек не способен работать в невесомости.
После первого спутника много было радости, но много работы, проверки и испытания, вновь проверки и вновь испытания. Нас, управленцев, тогда изрядно упрекали: мол, тяжелые системы создаем. Мы отвечали: тяжелые, но надежные, и стояли крепко — иначе в космосе нельзя. Принцип таков: возникает неисправность, а система работает. Появляется новый дефект — по-прежнему работает. Сейчас мы настолько далеко ушли, что, так сказать, в трудную минуту система сама обходит неисправный узел или элемент и аварии не происходит. Надежность и еще раз надежность! Без нее космонавтика и ракетная техника немыслимы.
— Но это удорожает конструкцию...
— Конечно, — соглашается Пилюгин, — но даже при "троировании" не в три раза. Да, средства мы затрачиваем большие, однако эффект во много раз выше. В 57-м году нам трудно было представить, что будет происходить двадцать лет спустя. Но тогда создавались принципы работы в космосе, основы заложены именно в те годы.
26 мая 1954 года С. П. Королев писал в Центральный Комитет:
"По Вашему указанию представляю докладную записку тов. Тихонравова М. К. "Об искусственном спутнике Земли"...
Проводящаяся в настоящее время разработка нового изделия с конечной скоростью около 7000 м/сек позволяет говорить о возможности создания в ближайшие годы искусственного спутника Земли.
Путем некоторого уменьшения веса полезного груза можно будет достичь необходимой для спутника конечной скорости 8000 м/сек. Изделие — спутник может быть разработано на базе создающегося сейчас нового изделия, упомянутого выше, однако при серьезной переработке последнего.
Мне кажется, что в настоящее время была бы своевременной и целесообразной организация научно-исследовательского отдела для проведения первых поисковых работ по спутнику и более детальной проработки комплекса вопросов, связанных с этой проблемой.
Прошу Вашего решения".
1954 год. Космос? Спутники? Эти слова еще принадлежали фантастам. И хотя геофизические ракеты все выше и выше уходили от поверхности и на несколько минут вырывались в те самые высоты, через которые должны были пролегать дороги спутников, еще не многим верилось, что 4 октября 1957 года придет так скоро.
Однажды многие крупные ученые страны получили письмо из Президиума Академии наук СССР, в котором была просьба высказаться о том, как можно использовать космос. Ответы пришли разные:
"Фантастикой не увлекаюсь..."
"Думаю, что это произойдет через несколько десятилетий, и наши дети и внуки смогут сказать точнее..."
"Давайте научимся летать сначала в стратосфере..."
Но были и иные мнения.
"Можно провести уникальные эксперименты в разных областях астрономия, в частности, доставлять на Землю метеориты", — писал академик Фесеиков.
"Бесспорный интерес представит изучение всевозможных частиц и излучений. Аппаратуру следует разработать весьма оригинальную. Физики смогут ее сделать.,." — отвечал академик Вернов.
"Если в любой отрасли знания открываются возможности проникнуть в новую, девственную область исследования, то это надо обязательно сделать, так как история наука учит, что проникновение в новые области, как правило, и ведет к открытию тех важнейших явлений природы, которые наиболее значительно расширяют пути развития человеческой культуры", — сформулировал мнение большинства ученых академик Капица.
30 августа 1955 года в кабинете вице-президента Академии наук проходило "узкое" совещание.
— Через год-полтора у нас будет носитель, — сказал Сергей Павлович Королев. — Нельзя терять времени — нужна научная программа, необходимы институты, которые делали бы приборы и аппаратуру для пяти-шести спутников.
Королев говорил о грандиозном масштабе работ, который предстоит сделать, об огромном количестве проблем, без решения которых нельзя создавать новую аппаратуру.
День был солнечным, жарким. Вице-президент встал, распахнул дверь на балкон.
— Вы знаете, — вдруг рассмеялся он, — считается, что именно с этого балкона Наполеон прощался с Москвой.
— А нам отступать некуда, — Королев собирал бумаги, разложенные на столе.
Для многих из тех, кто 4 октября 1957 года был на Байконуре и видел, как уходил в небо первый искусственный спутник Земли, отсчет космической эры человечества начинается со звуков горна, прозвучавшего за несколько минут до старта.
Неожиданно — это не предусматривал график подготовки к пуску — на опустевшей стартовой площадке появился трубач. Он запрокинул голову, поднес к губам горн.
Одним эти звуки напомнили о Первой Конной, о минувшей войне, о прожитых годах.
Другим показалось, что горнист провозглашает будущее, о котором так долго они мечтали и во имя которого они не щадили себя.
Ни перед одним из запусков, на которые столь богаты минувшие годы, не появится на стартовой горнист. Он был здесь единственный раз, 4 октября 1957 года, соединив для людей, открывших космическую эпоху, прошлое с будущим.