«Наука и жизнь» 1986, №4, стр. 42-59
сканировал Игорь Степикин
ДЕНЬ ГАГАРИНА
Перед стартом — Главный конструктор напутствует Первого космонавта.
Юрий Гагарин (в первом ряду музыкантов второй справа) — трубач в самодеятельном оркестре ремесленного училища в подмосковном городе Люберцы.
Ю. А. Гагарин — курсант Саратовского авиационного училища во время самостоятельных учебных полетов.
В первые часы после приземления.
Радостные встречи на саратовской земле.
С радостью и гордостью встретила страна сообщение ТАСС о полете Юрия Гагарина.
После возвращения из космоса встреча с Г. С. Титовым, будущим "космонавтом-2". |
В этом году мир отмечает двадцатипятилетие первого полета человека в космос, выдающегося события, которое мы по праву называем началом космической эры в жизни человеческой цивилизации. С того времени масштабы пилотируемых космических полетов быстро расширялись, и сегодня в космосе уже побывало почти двести человек. Но в истории навсегда останется день 12 апреля, когда молодой летчик, коммунист Юрий Алексеевич Гагарин первым шагнул в просторы Вселенной, продемонстрировав свое мастерство и мужество, показав всему миру, каких высот достигла советская наука и техника.
В наши дни, с уже довольно далекой дистанции первого двадцатипятилетия, с особым интересом читаются воспоминания тех, кто лично был причастен к первому выходу человека в неизведанный космос.
В этой подборке публикуются воспоминания тех, кто участвовал в подготовке первого космонавта, кто отправлял его в космический полет и встречал после возвращения на Землю. В подборке использованы воспоминания, которые собрал и записал журналист, бывший военный летчик полковник Н. А. Варваров, а также материалы, ранее опубликованные в печати.
Доктор медицинских наук Н. Н. ГУРОВСКИЙ.
Мне поручили возглавить отдел отбора космонавтов и организовать эту работу. В процессе отбора в частях было просмотрено множество медицинских книжек, но только с частью летчиков были проведены предварительные медицинские обследования и индивидуальные беседы. Им предлагали фактически начать новый жизненный путь — полеты на новой технике, а конкретнее, на космических кораблях. Они должны были дать свое согласие тут же, в процессе беседы или сразу же после нее. Причем они не должны ни с кем советоваться и не откладывать принятие решения на следующий день. Это было оправданно, так как характеризовало психику человека, умение принимать самостоятельное решение, что для будущих космонавтов имело весьма существенное значение. Большинство летчиков давали согласие сразу. Для более углубленного медицинского обследования в Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь было направлено около 400 человек, из них только 20 человек успешно прошли весь путь, все этапы очень тщательного медицинского отбора. Чем объяснить такой большой отсев летчиков-истребителей, вроде бы молодых людей? Дело в том, что мы отбирали людей не просто здоровых, а тех, у которых резервные возможности перенесения различных нагрузок достаточно высоки.
К общим требованиям, которые предъявлялись к кандидатам, Королев добавил ряд своих личных, как он говорил, "технических параметров".
К ним он отнес любознательность, трудолюбие, выраженное стремление добровольно посвятить себя космонавтике. Он просил отправляющихся летом 1959 года в летные части авиационных врачей отбирать молодежь не старше 25-30 лет и не приглашать пока в число кандидатов людей рослых и крупных (рост до 170-175 сантиметров, вес до 70-72 килограммов).
Первый начальник Центра подготовки космонавтов, кандидат медицинских наук Е. А. КАРПОВ.
Некоторые думают, что Гагарин полетел первым потому, что блестяще, лучше всех прошел все испытания. Я должен сказать, что по медицинским показателям он не отличался от других космонавтов, а вот по сумме всех реакций на пробы, по умению анализировать и описывать явления, с какими ему приходилось сталкиваться, соприкасаться в процессе тренировок, он резко выделялся среди других.
Перед началом учебы 7 марта 1960 года Н. П. Каманин и я представили сформированную группу кандидатов в космонавты Главнокомандующему ВВС, Главному маршалу авиации К. А. Вершинину. Константин Андреевич побеседовал с каждым летчиком, предупредил, что программа подготовки, разработанная Академией наук, очень сложна, занятия будут трудными, требующими дисциплины. Летчики заверили Главного маршала авиации, что оправдают доверие.
Космонавтам предстояло изучить теорию космического полета, основы небесной механики, ракетной и космической техники, конструкцию и устройство космического корабля "Восток" и его различных систем — жизнеобеспечения, ориентации, управления и др. Изучить основы космической медицины, астрономии и геофизики. Много часов проработать в специальных тренажерах. Пройти через зной тепловых испытаний в термокамере, познать одиночество и абсолютное безмолвие сурдокамеры, испытать перепады давлений в барокамере, трясущую дрожь вибростендов и бешеную карусель центрифуги — "чертовой мельницы", как ее окрестили космонавты. Выполнить множество полетов на невесомость и прыжков с парашютом днем и ночью, в любых метеоусловиях, на пахоту, на ледяные площадки и морскую зыбь. Пройти специальные тренировки на выживаемость в условиях тайги и пустыни.
18 июня 1960 года космонавтов принял С. П. Королев, чтобы познакомить их с космическим кораблем "Восток".
В присущей ему манере Королев подавал гостям руку, при этом рукопожатие его было весьма ощутимым. Молодые офицеры представлялись поочередно. Всматриваясь в лицо каждого, Сергей Павлович вслух повторял его фамилию, имя и отчество и добавлял: "Очень рад. Будем знакомы. Королев". Он внимательно вглядывался в их лица, как бы изучал, хотел уяснить для себя: те ли это люди, которые ему нужны. По возрасту и должности старшим из них был тридцатипятилетний командир эскадрильи Павел Беляев. На два года моложе его — инженер-капитан Владимир Комаров. Его ровесник капитан Павел Попович имел наиболее солидную летную подготовку — он летал на истребителе МиГ-19 (другие товарищи — на истребителях МиГ-15 и МиГ-17). Старшим лейтенантам Валерию Быковскому, Юрию Гагарину и лейтенанту Алексею Леонову шел двадцать шестой год, старшему лейтенанту Герману Титову — двадцать пятый. В возрасте двадцати пяти — тридцати лет были и остальные кандидаты. Они горели желанием заняться новым, поистине небывалым делом.
Несколькими шутливыми фразами разрядив естественное напряжение своих гостей, Главный конструктор заговорил о космическом корабле и о том, как планируется осуществить первый в истории полет человека за пределы земной атмосферы.
— Все будет очень скромно: полетит только один человек и только на трехсоткилометровую орбиту, и только с первой космической скоростью, то есть всего лишь в восемь раз быстрее пули. Зато полетит кто-то из вас.
— А теперь пошли по цехам,— пригласил хозяин, и вся группа зашагала по коридорам, ведущим в высокие, просторные корпуса. На ходу ученый стал объяснять:
— Хочу, чтобы вы сразу усвоили истину. Вашу машину создавали не только мы.— Рассказчик кивнул на широкий пролет цеха, в котором хлопотали люди в белых халатах.— Здесь, так сказать, венчается дело. А начало оно берет во множестве других мест. У нас, собственно говоря, самое простое дело. Наши смежники работают, а мы только собираем.
Космонавты тут же познакомились со своими будущими педагогами и направились к самому кораблю. Он стоял на небольшом возвышении и отливал новизной металла.
По знаку Сергея Павловича под стеклянной крышей цеха бесшумно заскользил мощный кран — и через несколько минут в кабину космического корабля установили кресло пилота.
— Ну, кто первым поднимется в корабль? — спросил Королев.
Вперед выступил складный молодой человек с ослепительной улыбкой. "Старший лейтенант Гагарин! Разрешите?" Сергей Павлович одобрительно кивнул. Все с интересом наблюдали, как Гагарин быстро сел на расстеленный рядом брезент, снял ботинки и ловко поднялся по стремянке к входному люку корабля. Ухватившись за скобу и легко подтянувшись на руках, Гагарин по-гимнастически перебросил тело через люк и оказался в кресле пилота. По всему было видно — он спортсмен.
Вслед за ним к входному люку поднялся старший лейтенант Титов.
— Очень интересно, хотя и не все еще понятно,— заметил он.
30 августа 1960 года. Советское правительство утвердило "Положение о космонавтах СССР", узаконив новую профессию, дав ей права гражданства.
Обычно спрашивают: почему для первого полета был предложен именно Гагарин? Ведь в равной мере могли быть предложены и другие? (Готовы были еще пять человек!) Вопрос, безусловно, законный.
Для первого полета нужен был человек-пример, в личности которого открыто бы проявилось максимальное количество самых положительных качеств: беззаветный патриотизм и непреклонная вера в успех полета, отличное здоровье, гибкость ума и любознательность, смелость, решительность и неистощимый оптимизм, аккуратность, трудолюбие, выдержка, простота, скромность, включая личное обаяние, большую человеческую доброту и способность сохранять эти качества в любых условиях, особенно в послеполетной известности. Невооруженным глазом было видно, что Гагарин именно такой человек. Все мы были чрезвычайно рады, что не ошиблись в своем выборе.
Летчик-испытатель С. П. НЕФЕДОВ.
Издавна существуют испытатели летательных аппаратов. Они помогают специалистам авиационно-космической медицины проводить исследования, связанные с выполнением человеком функциональных обязанностей на борту летательного аппарата, изучением его выживаемости при попадании в экстремальные условия, вызванные, например, отказом техники. Как известно, возвращение космонавта на Землю — одна из наиболее сложных и ответственных операций. Основная трудность состоит в том, что выведенный на орбиту корабль "Восток" обладает огромной энергией, исчисляемой десятками тысяч миллионов килограммометров. Эту энергию необходимо полностью погасить в процессе снижения. Но для того, чтобы корабль сошел с орбиты, его нужно сначала затормозить, используя тягу ракетного двигателя. Но, допустим, что тормозной двигатель по каким-либо причинам не включился, отказал. Что тогда? Космонавт должен остаться в космосе навсегда? Нет! — отвечают специалисты. В случае отказа тормозной установки, корабль "Восток" все равно возвратится на Землю. Конструкция его и заданная высота полета позволяют осуществить спуск на Землю за счет естественного торможения в верхней атмосфере. Но для этого Гагарину придется пробыть в космосе не 108 минут, а около 10 суток. Поэтому запасы пищи, воды, регенерационных веществ, емкость источников электропитания рассчитаны на полет до десяти суток.
Теперь даже многомесячные полеты — самое обычное явление. А тогда на повестке дня остро стоял вопрос: может ли человек в искусственном климате в одиночестве, короче говоря, находясь как в настоящем полете (исключая только невесомость), выдержать длительный цикл жизни? Вот на этот вопрос мне и предстояло ответить.
Испытывали меня тоже с "запасом". Все сложности "полета" не расскажешь — длинная история. Упомяну только, что в первый же день повысили в корабле температуру до сорока градусов. Потел страшно, датчики, приклеенные к телу, давили, есть не хотелось. Потом температуру сменили — стало холодно. А еще тяжелее непредвиденные всякие ситуации. За десять суток "полета" я потерял двенадцать килограммов.
Потом я испытывал и скафандр космонавта. Многими сутками сидел, обживая его в корабле. В барокамере поднимался до высоты в пятьдесят километров. Сбрасывали меня в холодную воду. Раз десять нырял с высоты. Скафандр предохранял от ушибов, удерживал на плаву, не давал замерзнуть в ледяной воде. Испытав его, я дал заверение космонавтам: надежный костюм.
И еще сделал вывод: чувство космоса вместе с тем по-доброму влияет на человека, не обессиливает его, а, наоборот, умножает силы. Все это я рассказал Гагарину и Титову. Передал им бортовой журнал "Восток-0", где подробно записал свои мысли, переживания, самочувствие. Я находился на обследовании вместе с ними, в одной палате. Космонавты благодарили меня за испытания, рекомендации.
Е. А. КАРПОВ
Чем ближе подходили космонавты к заветной цели — полету в космос, тем настойчивее становились споры: а что же будет с человеком в невесомости? Высказывались различные суждения. Некоторые крупные ученые считали, что живой организм в этих условиях существовать не сможет. Однако специалисты, непосредственно изучавшие этот вопрос и располагавшие некоторым экспериментальным материалом, утверждали, что кратковременное пребывание в невесомости не будет опасным для человека. Неясным оставалось только, справится ли он с психофизиологической нагрузкой, сможет ли разумно действовать в космосе, поскольку наземные стенды, даже огромных размеров, позволяли человеку испытать невесомость лишь в течение очень короткого времени — всего нескольких секунд. Поэтому специалистов привлекла другая возможность: при полете самолетов по специально рассчитанной траектории (она имеет в этом случае вид вертикальной параболы) можно было получить более продолжительным состояние невесомости. Расчеты показали, что невесомость при этом длится до одной минуты. Срок тоже, конечно, небольшой, но он давал возможность хоть в какой-то мере получить представление об этом необычном состоянии.
Лектор Московского планетария К. А. ПОРЦЕВСКИЙ.
В мае 1960 года директор планетария Виктор Васильевич Базыкин предложил мне вести занятия с группой молодых специалистов. Ни об их профессии, ни об их именах не было сказано ни слова.
Задание не показалось мне новым, потому что до этого в Звездном зале планетария нами проводились подобные занятия со штурманами авиации и морского флота, полярниками, геодезистами. Звездное небо нужно многим, и планетарий представляет для его изучения идеальные условия. Здесь можно в любое время увидеть небо.
Группа была небольшая — 10-12 человек, но на вопросы они были столь щедры, что занятия всегда носили очень активный характер. Если что было непонятным или казалось спорным, каждый из присутствующих не стеснялся спросить дважды и трижды, чтобы убедиться в правильном понимании тех или иных сведений. И Гагарин, которого, повторяю, мы ничем не выделяли среди других, вел себя так же, как и его товарищи. Конечно, если бы мы знали заранее, кто есть кто, мы более внимательно присматривались бы к каждому из них и, возможно, сумели бы подметить какие-либо особенности каждого. Но перед нами такой задачи никто не ставил. А так как никаких экзаменов мы у наших слушателей не принимали — очевидно, это делалось в Центре подготовки космонавтов другими специалистами,— то у нас не было особенных оснований проводить индивидуальное различие между своими слушателями. В целом же мы были очень довольны своей внимательной и дотошной аудиторией.
Мастер парашютного спорта Н. К. НИКИТИН.
В марте 1960 года я был назначен к будущим космонавтам главным тренером парашютной подготовки. Задача была очень трудная. За месяц они должны стать не просто парашютистами, а инструкторами парашютной службы.
Инструктор — это по меньшей мере четыре-пять десятков прыжков, чисто сработанных, различных по сложности, в том числе затяжных и со спуском на воду. Месяца может не хватить, подумал я.
Первое занятие с ними я начал с вопроса: желаете ли прыгать с парашютом?
— Не очень,— честно признались они.
Первый руководитель подготовки космонавтов Н. П. КАМАНИН.
В этот период перед нами, руководителями Центра подготовки, встал вопрос: стоит ли продолжать работу со всеми двадцатью кандидатами, если полетит только один? Не лучше ли сразу выделить небольшую группу в пять-шесть человек и уже с ними детально отрабатывать первый орбитальный полет, а с остальными заниматься по другой программе, ориентируясь на более отдаленное будущее?
Эта проблема возникла столь остро еще и потому, что в нашем распоряжении находился только один тренажер, один макет космического корабля и один-единственный самолет, на котором можно было воспроизводить состояние невесомости. А сроки поджимали.
Обсудив этот вопрос с Сергеем Павловичем Королевым, мы решили создать, образно выражаясь, ударную группу, в которую вошли шесть человек и в их числе Ю. А. Гагарин, Г. С. Титов, А. Г. Николаев, П. Р. Попович; остальные космонавты стали заниматься во второй группе.
К началу 1961 г. космонавты первой группы уже достаточно хорошо знали космический корабль, изучили его бортовые системы, прошли курс теоретической подготовки, выполнили необходимый объем летной и парашютной подготовки. Все они были здоровы, жизнерадостны и практически готовы к выполнению задания Родины.
17 и 18 января 1961 года специальная комиссия, председателем которой я был назначен и в которую вошли крупные ученые, главные конструкторы систем космического корабля, представители министерств и ведомств, специалисты по космической медицине, приняла у космонавтов сначала теоретические, а затем и практические экзамены.
Каждому давалось для ответа по теоретическим вопросам по 30-40 минут. Затем шла вторая часть экзамена, уже чисто практическая. Экзаменуемый надевал скафандр, показывал, как умеет ловко и свободно двигаться в нем. Потом уже в обычной одежде садился в макет "Востока" и в течение полутора-двух часов "проигрывал" во всех деталях предстоящий полет.
На основании проведенных экзаменов комиссия пришла к выводу, что товарищи Ю. А. Гагарин, Г. С. Титов, А. Г. Николаев, П. Р. Попович, В. Ф. Быковский могут быть допущены к выполнению обязанностей космонавтов. После этого, на закрытом заседании, члены комиссии, тщательно все взвесив и обсудив, решали, кому лететь первым.
25 марта 1961 г. стартовал последний аналог корабля "Восток" с манекеном в кресле космонавта и с собакой Звездочкой на борту. На запуске этого беспилотного корабля-спутника присутствовали все космонавты.
Академик Б. В. РАУШЕНБАХ.
В марте-апреле 1961 года на космодроме шла деятельная подготовка к полету. Количество гостей было практически ничтожно. Это позволило избежать лишней напряженности, не было обстановки преждевременного праздника, не было ни лишних вопросов, ни лишних речей; была нормальная атмосфера ответственной работы. Подобная деловитая будничность была одной из главных особенностей тех памятных весенних дней.
Белые халаты, сложные наземные испытательные стенды и приборы, легко переставляемые веревочные ограждения, ограничивающие "зону работы", в которую запрещалось входить кому бы то ни было, кроме лиц, осуществляющих очередную плановую операцию,— все это напоминало скорее научную лабораторию, где ведется ответственный эксперимент, чем заводские работы по подготовке корабля к полету.
Почти идеальная производственная обстановка особенно подчеркивала более чем скромные условия быта. Тем, кто сейчас бывает на космодроме и живет там в удобных и хорошо обставленных гостиницах, не так легко представить себе жизнь в запыленных песчаными ветрами одноэтажных деревянных бараках. В трех отдельных "домиках", очень похожих на самые скромные из тех, что сегодня украшают пригородные садовые участки, жили некоторые главные конструкторы, в частности С. П. Королев и В. П. Глушко. Даже академик М. В. Келдыш занимал лишь скромный, ничем не примечательный, самый "провинциальный" номер в единственной небольшой каменной гостинице. Огромным преимуществом всех этих домиков и бараков было то, что любой живущий в них человек мог и днем и ночью в считанные минуты оказаться около ракеты или корабля.
С первых же дней подготовки к полету "Востока" в производственный ритм включились будущие космонавты. Они жили недалеко, километрах в двадцати, привозивший их автобус ежедневно преодолевал это не столь большое расстояние. Молодые, веселые, они вскоре стали общими любимцами и на жаргоне космодрома назывались просто "ребята".
Вечером накануне старта С. П. Королев попросил меня и К. П. Феоктистова, чтобы в спокойной обстановке мы еще раз "проиграли" с Ю. А. Гагариным весь полет. Мы просидели втроем чуть больше часа. Тот раздел, который я должен был обсудить с Гагариным, был небольшой. И вот, когда я свою часть разговора закончил, а Феоктистов был, как говорится, "в разгаре", мне абсолютно нечего было делать. Именно тогда, глядя на деловитого, спокойного Гагарина, я впервые с каким-то очень сильным удивлением и, может быть, с восторгом подумал: "Неужели, черт возьми, он на самом деле завтра полетит!" Я понимал, что он полетит, понимал, что практически невозможно повернуть назад всю эту огромную и приведенную в действие машину, что никто и не собирается этого делать, что сам Гагарин буквально рвется в полет,— но все же это ощущение удивления и восторга возникло тогда. А до этого мы так были заняты, так много было работы, что все эмоциональные ощущения были как-то неуместны, во всяком случае, я думаю, для тех, кто непосредственно работал по подготовке полета. Я думаю, что и сам Гагарин не пережил каких-либо сильных потрясений даже при подготовке полета. В течение всех этих дней и часов он был очень занят и сознавал ответственность своей работы, которая продолжалась для него более или менее непрерывно все это время.
Гагарин в те дни подкупал всех своей искренней доброжелательностью, какой-то распахнутостью души, неизменным чувством юмора, умением разрядить напряженную обстановку доброй шуткой. Уже тогда проявлялось в нем удивительное природное чувство такта, умение держать себя одинаково просто и с достоинством с самыми разными людьми — от рядового механика до главного конструктора.
Н. П. КАМАНИН.
6 апреля прилетел председатель Государственной комиссии Константин Николаевич Руднев. Основным событием дня было техническое совещание под руководством С. П. Королева. Началось совещание в 11.00. Присутствовали: председатель Госкомиссии, академик Мстислав Всеволодович Келдыш, главные конструкторы двигателей, систем связи, оборудования, управления. Каждый представлял собой большие коллективы ученых, конструкторов, инженеров, техников, рабочих.
Итог совещания: окончательно разработано задание космонавту на одновитковый полет. Подписать этот документ выпала честь С. П. Королеву, М. В. Келдышу и мне. Первое задание летчику-космонавту на первый полет в космос.
Вечером имел разговор с председателем Государственной комиссии. Он рекомендует сократить по возможности ночные работы. Пуск состоится 12 апреля.
8 апреля на заседании Государственной комиссии заслушали доклады о готовности средств поиска космонавта и корабля после приземления. После того как эти вопросы были решены, состоялось закрытое заседание. Решали вопрос: кто полетит? Мне были даны полномочия назвать кандидатом Гагарина Юрия Алексеевича, а запасным — Титова Германа Степановича. Комиссия единогласно согласилась с этим мнением и постановила провести еще одно официальное заседание — в торжественной обстановке утвердить решение о кандидате на полет и его дублере.
10 апреля вечером состоялось торжественное заседание Государственной комиссии по пуску корабля "Восток".
В небольшом зале второго этажа монтажного корпуса собралось все руководство: Государственная комиссия, испытатели, главные конструкторы, медики, другие ученые. Столы поставлены буквой "Т". В середине Константин Николаевич Руднев — председатель Государственной комиссии. Рядом Сергей Павлович Королев, Мстислав Всеволодович Келдыш. Вдоль длинного стола по одну сторону — Валентин Петрович Глушко, Николай Алексеевич Пилюгин, Алексей Михайлович Исаев, Константин Давыдович Бушуев. По другую сторону стола сидели Николай Петрович Каманин, Евгений Анатольевич Карпов, Василий Васильевич Парин, Владимир Иванович Яздовский, Олег Георгиевич Газенко, Николай Николаевич Гуровский, космонавты. Главный конструктор доложил: "...Ракета-носитель и космический корабль "Восток" прошли полный цикл испытаний на заводе-изготовителе и космодроме. Замечаний по работе отдельных систем как ракеты-носителя, так и корабля нет. Прошу Государственную комиссию разрешить вывоз ракеты-носителя с кораблем на стартовую площадку для продолжения подготовки и пуска 12 апреля 1961 года в 9 часов 07 минут московского времени".
11 апреля сели уточнить распорядок завтрашнего дня, начиная с подъема — с 5.30 мин. Все было расписано по минутам: физзарядка, туалет, завтрак, медицинский осмотр, надевание скафандра, проверка его, выезд на старт и даже проводы на старте.
Уточнили регламент. Я не удержался и задал Юрию вопрос:
— Между нами: когда ты узнал, что полетишь именно ты?
— Я все время считал мои шансы и Германа на полет равными, и только после того, как вы объявили нам о решении комиссии, я поверил в выпавшее на мою долю счастье совершить первый полет в космос.
И вот 12 апреля. Чуть брезжит рассвет. В 5.30 разбудили космонавтов. В 6.00 состоялось заседание комиссии. Оно было удивительно простым и коротким. Доклады сводились к нескольким фразам: "Замечаний нет, все готово". "Вопросов нет". "Можно производить пуск".
В 8.00 вместе с другими товарищами лифтом поднимаюсь к кораблю и проверяю шифр логического замка.
В 8.20 на старт прибыли члены Государственной комиссии. Договариваемся о порядке посадки Гагарина в корабль. Автобус с космонавтами должен прибыть на стартовую площадку в 8.50. От автобуса до лифта — 50 метров. Гагарина должны провожать председатель Государственной комиссии, С. П. Королев, другие члены Госкомиссии, в том числе и я.
Когда автобус прибыл, Юра и его товарищи начали обниматься, целоваться. Со всех сторон раздаются возгласы с пожеланием Юре счастливого пути.
Руководитель стартовой службы космодрома А. С. КИРИЛЛОВ.
Ночь шла на убыль. Сначала на востоке засерело, а потом небо подернулось золотом. Работать стало легче, тем более что на старте полным ходом шла заправка ракеты. Мерно гудели насосы заправщиков окислителя, перекачивающих из своих емкостей в баки ракеты десятки тонн жидкого кислорода. Им с другой стороны площадки басовито вторили насосы заправщиков горючего. Баки быстро, на глазах, обрастали толстым слоем рыхлого и непрочного инея. Из дренажных клапанов окислителя с шипением и свистом вырывались синеватые струи испарявшегося кислорода. Из других дренажей ветерок нет-нет да доносил до нас привычный запашок горючего.
Королев, поддерживая по телефону связь с лабораторией, где шла экипировка космонавтов, не выдержал и поехал. Он не мог не проверить лично столь ответственную операцию, как не мог не держать все нити подготовки к пуску в своих руках. Вскоре он вернулся обратно.
Ведущий инженер Ф. А. ВОСТОКОВ.
Пока ракету готовили к пуску, в помещении, именуемом "гардеробная", происходило снаряжение космонавтов.
Процедура снаряжения — сложное и трудоемкое дело. Начинается она с того, что врачи приклеивают к телу космонавта маленькие серебряные электроды, затем космонавт надевает на себя тонкое белое, шелковое белье. В нем сделаны специальные прорези, через которые выводятся провода от датчиков. Затем Гагарин с нашей помощью надел скафандр, который представляет собой герметичный костюм, состоящий из мягкой оболочки, включающий в себя систему вентиляции, а также теплозащитную одежду серо-голубого цвета, обеспечивающую равномерный съем тепла.
В специальных карманчиках этой одежды размещаются усилители для медицинских датчиков. Сверху теплозащитной одежды Гагарин надел яркий оранжевый чехол. Вся эта одежда индивидуального пошива, и Гагарин уже не раз ее примерял. Ярко-оранжевая окраска чехла должна помочь быстрее найти космонавта в любом месте его приземления.
Последняя манипуляция — надевание на ноги специальных ботинок, которые надежно пристегиваются к скафандру. Перчатки же на металлических герметизирующих манжетах космонавт наденет в кабине. А сейчас они у него болтаются на веревке, словно у школьника.
После проверки скафандра Юрий направился было к выходу, как вдруг к нему подбежал один из специалистов с маленькой баночкой золотистой краски и кисточкой. Он посмотрел на присутствующих и попросил разрешения написать на шлеме четыре буквы: СССР.
Никто раньше не обращал внимания на отсутствие такой надписи, но теперь сразу же поняли ее важность. Ведь не исключался вариант, при котором приземление космонавта могло бы произойти и вне пределов Советского Союза.
— А что, предложение дельное. Надо выполнять,— раздался громкий голос вошедшего Королева.
Из монтажно-испытательного корпуса Юрий вышел первым, а за ним Герман Титов. Все, кто в этот момент был поблизости, собрались, чтобы проводить их до специального автобуса. Юрий поднял в приветствии обе руки да так и шел некоторое время, не опуская их. Ему очень хотелось поблагодарить каждого за внимание, но времени уже не оставалось. Вместе с друзьями-космонавтами и специалистами Юрий и Герман в автобусе направились на стартовую площадку. Понимая, что там уже некогда будет прощаться, они тут же, по очереди, подошли к нему. Юра попрощался с каждым, а затем сказал: "Ну, братцы, один за всех, все за одного". И как бы справившись со своим волнением, уже более спокойно и уверенно добавил: "До встречи на Земле, родные мои!"
Ведущий конструктор корабля "Восток" О. Г. ИВАНОВСКИЙ.
Заправка и подготовка ракеты уже закончилась. Испытатели с высоты ферм обслуживания, опершись на перила, вглядывались вдаль на дорогу, ведущую к старту: ждали приезда космонавтов. Небольшая группа членов Государственной комиссии и руководителей пуска, около которых были кинооператоры и фоторепортеры, стояла в центре площадки.
— Едут, едут! — донеслось сверху. На старте воцарилась тишина, и все, прекратив разговоры, замерли в ожидании торжественного момента. Эскортируемый легковыми машинами, на старт въехал бело-голубой автобус. Совершив левый поворот, он плавно остановился. Через несколько мгновений резко, с хлопком, открылась передняя дверь, и, поддерживаемый вышедшим перед ним сопровождающим, вышел из автобуса Юрий Гагарин, а за ним и Герман Титов. Раздался гром аплодисментов. Метров в двадцати Юрия ждали члены Государственной комиссии.
В ярко-оранжевом скафандре и белом шарообразном шлеме он выглядел большеголовым и сутулым, словно медведь, вставший на задние лапы. Это сходство еще более усилилось, когда он, по-медвежьи покачиваясь, пошел к ожидавшей его Госкомиссии.
— Товарищ председатель Государственной комиссии,— начал свой доклад Юрий. Слова его были обычны, нисколько не торжественны. Голос был как всегда тверд. Только тщательно отделяемые одно от другого слова да отсутствие в голосе обычной для Гагарина мальчишеской звонкости выдавали его волнение.
Проводы были весьма короткими и строгими.
Летчик-космонавт СССР Г. С. ТИТОВ.
И вот наступил момент прощания. Неторопливым шагом подошел Гагарин к группе провожающих и, приложив руку к шлему, бодро отдал рапорт о готовности к полету. Председатель комиссии пожал ему руку, пожелал успешного полета и благополучного возвращения на родную Землю. Подошел к Юре и я. Мы крепко обнялись и, как у нас говорят, "чокнулись" гермошлемами. После этого я, с разрешения руководства, направился в тот же автобус, который привез нас на стартовую площадку, чтобы в нем, как того требуют правила, до последнего момента находиться в готовности и при необходимости заменить товарища. Из автобуса мне было видно все происходящее у подножия ракеты.
Какие чувства я испытывал, когда стартовал Гагарин? Что скрывать, к радости за друга в какой-то миг приметалось чувство досады на себя. Но оно быстро ушло на второй план. Грандиозность происходящего перечеркнула все мелочное, личное, подняла каждого, заставила мыслить шире, масштабнее. Когда Юрий доложил: "Самочувствие хорошее. К старту готов!" — я начал переодеваться. Все делалось быстро.
Во второй половине дня 12 апреля я встретился с Юрой уже на аэродроме в г. Куйбышеве, куда он прилетел для послеполетного медицинского обследования, отдыха и доклада Государственной комиссии о своем полете... Когда мы ехали с аэродрома, то увидели тысячи, десятки тысяч людей, буквально запрудивших улицы. Все стремились поближе рассмотреть Космонавта-1. Кортеж машин и улицы на пути засыпали цветами. И не было конца-края ликованию.
Утром следующего дня состоялось заседание Государственной комиссии. С необычайным интересом члены Государственной комиссии и все приглашенные выслушали подробный, обстоятельный двухчасовой доклад первого космонавта. Рассказал он о том, как готовился к полету, как развертывался и протекал выдающийся эксперимент. Ю. А. Гагарин подробно остановился на вопросах радиосвязи и особо заострил внимание на заключительной стадии полета и приземлении. После доклада начались вопросы. На многие из них Юрий Алексеевич ответил весьма убедительно. Но на вопрос Сергея Павловича Королева: Можно ли пускать следующего космонавта на сутки или нельзя? — Юрий сказал: — Не знаю. На виток, на два — можно запросто, а на сутки — не берусь ответить. Вопрос этот имел принципиальное для всех нас значение. Дело в том, что еще до полета Юрия долго шли дебаты: на один виток или на целые сутки пускать первого космонавта. Были сторонники того, что суточный вариант предпочтительнее. Это в самом деле во многих отношениях несколько проще, чем одновитковый, потому что посадка была бы не сразу вслед за стартом, и деятельность наземных служб не должна была бы идти в том стремительном темпе, который не исключает и каких-либо ошибок. Но большинство ученых высказалось за то, чтобы проявить осторожность: ведь никто не знал и не мог знать, что ожидает человека за стартом. Некоторые медики, например, считали, что, оказавшись в невесомости, потеряв опору и, так сказать, физиологическую связь с внешним миром, человек может лишиться рассудка.
И еще мне хочется рассказать о таком весьма примечательном факте. Незадолго до первого полета Сергей Павлович Королев в беседе с космонавтами попросил их взять по чистому листу бумаги и, представив себя на месте Главного конструктора, написать, кого бы каждый из нас предложил бы на первый космический полет и обосновал — почему?
"...Первый полет,— написал Гагарин,— это высокое доверие и поэтому на первый план, при равенстве других качеств, должно выйти моральное качество человека". Кроме того, Юрий считал, что до полета в космос следует помнить, каким будет первый космонавт после возвращения на Землю. Ведь он станет олицетворением Советской страны, на него будет смотреть весь мир.
"Поэтому,— писал он,— мне кажется, что первым должен быть такой человек, каким является Павел Иванович Беляев".
Сергей Павлович, ознакомившись с нашими ответами, сказал:
— Юрий Гагарин прав, но, к сожалению, медики имеют некоторые претензии к Павлу Ивановичу. (Дело в том, что за два года до этого Беляев получил тяжелую травму голеностопного сустава.)
Замечу, что почти все космонавты, в том числе и Беляев, написали, что послали бы в первый полет Ю. А. Гагарина.
О. Г. ИВАНОВСКИЙ.
Расчет "верхнего мостика", как официально называлась наша группа, которой надлежало провести заключительные операции по подготовке корабля, по-моему, не отметил момента, когда кончилось 11 апреля и началось 12-е. Забот наверху, на сорокаметровой высоте, "на семи ветрах", хватало.
Сам этот мостик окружает головную часть ракеты. Он состоит из двух половинок, каждая на своей ферме обслуживания. Когда фермы сведены, площадка обнимает ими ракету. При разводе же они отходят от ракеты и медленно опускаются к Земле. У самого люка, внизу, две ступеньки приставной площадочки. С нее легче забираться в кабину.
Днем раньше руководство поручило генералу Каманину, мне и привлеченному в качестве методиста заслуженному летчику-испытателю М. Л. Галлаю установить специальную колодочку в логический замок и проверить ее действие. Значение кода — цифры 1, 2, 5 знали мы да еще высокое начальство, которому мы передали официальный акт об этой операции. Космонавт же мог узнать эти цифры только на орбите, распечатав специальный конверт, который прикреплялся на пульте управления.
Зачем? А причина состояла в том, что на вопрос Сергея Павловича Королева: "Как будет чувствовать себя космонавт в полете" — медики, естественно, не могли дать исчерпывающий ответ. А поскольку на пульте космонавта было достаточно кнопок и тумблеров, касаться которых нужно со светлой головой, тогда и решили: космонавт может запитать пульт в полете, то есть подать напряжение на него только тогда, когда он наберет правильно трехзначное число на счетчике, который устанавливался на пульт. Не знаю, в каком содружестве медиков, психологов, инженеров, летчиков родилась идея логического замка, но суть ее проистекала из предположения, что психика космонавта — штука малонадежная. Вдруг его охватит паника, и он вздумает, например, пребывая в невменяемом состоянии, включить тормозную двигательную установку, нажав на пульте управления особую красную кнопку, закрытую со всеми предосторожностями специальной крышкой. Так вот, чтобы этого не произошло и космонавт не натворил бед, он перед активным вмешательством в управление кораблем, если оно вдруг потребуется, должен будет доказать, что пребывает в здравом уме и трезвом рассудке. Для доказательства этого ему надлежало в определенном порядке нажать три из девяти кнопок, это так называемый логический замок. А какие и в каком порядке, крупно написано на внутренней части запечатанного конверта, который прикреплялся внутри кабины на видном месте и который космонавт должен был вскрыть. И только в том случае, если засветятся кнопки, нажимаемые в установленном порядке, "логический замок" отпирался и давал возможность космонавту начать управление кораблем вручную.
Сейчас эти меры предосторожности вызывают ироническую улыбку. Но кто мог тогда, набравшись смелости и нахальства, заявить: все это глупости!
5 часов 35 минут. На сереющей в рассвете ленте бетонки появляется "газик". Он подкатывает к подножию ракеты. Шумит лифт, хлопает его дверца, и улыбающийся медик показывается на площадке. В руках у него коробки со съестными припасами. Укладка их занимает несколько минут. Это последняя операция перед посадкой космонавта. Теперь можно немного и отдохнуть.
С высоты люди кажутся маленькими. Пытаюсь разглядеть, где кто. Вот от небольшой группы отделилась приземистая фигура Сергея Павловича. Прикрыв глаза рукой, он смотрит вверх, машет. Спускаюсь. Королев внешне спокоен. Но у него очень уставшее лицо, уставшие глаза.
— Ну как дела, старик?
— Все в порядке, Сергей Павлович. Ждем.
— Знаю, что все в порядке. Я, пожалуй, поеду туда, к ребятам, посмотрю, как у них подготовка идет.
Сергей Павлович пошел к своей машине. Понял я, что он волнуется, сильно волнуется, что ему чем-то нужно занять паузу, а занять лучше всего делом.
Все ждут решающего момента.
Ждут радисты на командно-измерительных пунктах, еще и еще раз проверяя антенны, передатчики и приемники.
Ждут те, кому придется разговаривать с человеком в космосе, еще и еще раз проверяя аппаратуру в радиоцентрах.
Ждут летчики поисковых групп в районе приземления, еще и еще раз проверяя моторы самолетов и вертолетов.
Ждут баллистики, еще и еще раз проверяя сложнейшее хозяйство координационно-вычислительного центра.
Ждут в Москве и Ленинграде, в Крыму и на Кавказе, в Средней Азии, в Сибири, на Дальнем Востоке, на экспедиционных судах в Атлантическом океане. Сколько сердец стучит тревожно. Сколько труда вложено в осуществление мечты. А мечта — вот она! Здесь, рядом.
Снова поднимаемся на "козырек". Люк все еще прикрыт легкой предохранительной крышкой. Рабочие — Володя Мороз и Виктор Скопцов, облокотившись о перила, смотрят вниз, туда, откуда должен появиться автобус. Ждут.
Прошел час. Голубой автобус медленно подкатывает почти к самой ракете. Спускаюсь вниз. Из передней дверцы в ярко-оранжевом скафандре выходит Юрий Гагарин. Несколько шагов, рука чуть неуклюже поднесена к гермошлему:
— Товарищ председатель Государственной комиссии, летчик-космонавт старший лейтенант Гагарин к полету на первом в мире космическом корабле-спутнике "Восток" готов!
Константин Николаевич Руднев по-мужски крепко-крепко обнимает Гагарина. Затем его обняли и пожелали доброго полета Сергей Павлович Королев, Николай Петрович Каманин, другие провожавшие члены Государственной комиссии и близкие друзья и соратники по работе. Сергей Павлович глядит на Юрия добрыми лучистыми глазами. Они обнялись еще раз. Юрий отошел от провожающих.
Я поддерживаю его под руку. Поднимаемся к дверце лифта. Рядом с нами Федор Анатольевич Востоков. Здесь, на площадке, Юрий на минуту задерживается, поворачивается к провожающим, поднимает в приветствии руки. До свидания, Земля, до свидания, друзья!
И вот мы в кабине лифта. Две-три минуты подъема — и верхняя площадка. Прямо в лицо — яркий свет ламп: сюда уже успел проникнуть кинооператор Володя Суворов. Снимает, снимает все, хочет снять как можно больше. Ведь дубля не сделаешь: такое не повторяется!
Подходим к люку корабля. Юрий осматривается.
— Ну, как? — с улыбкой спрашивает он.
— Все в порядке, "первый сорт", как СП говорит,— отвечает Володя Мороз.
— Раз так, садимся.
Федор Анатольевич Востоков с одной стороны, я с другой помогаем Юрию подняться, закинуть ноги за обрез люка и лечь в кресло. Отхожу в сторону, чтоб не мешать Федору Анатольевичу колдовать с привязной системой и креслом. Это поистине уникальный агрегат. Кресло необычно по форме, устройству и даже назначению. В нем находятся аварийные запасы пищи, радио и сигнальные средства, надувная резиновая лодка, вентиляция, при помощи которой воздух проталкивается через скафандр, унося с собой тепло. При аварийной ситуации на старте специальные ракетные двигатели, установленные в кресле, выведут космонавта из опасной зоны и поднимут на высоту, достаточную для надежного срабатывания парашютной системы. Находясь в кресле, космонавт катапультируется при возвращении на Землю.
Закончив работу с размещением Гагарина в этом кресле, Федор Анатольевич прощается с ним, желая успешного полета.
Ну, а теперь самое последнее и самое трудное — прощаться и закрывать люк. Тяжелая крышка уже в руках у Володи и Виктора. Протискиваюсь в кабину. Что-то хочется еще сказать. Но что? Все сказано... Хотя, вот!
— Юра, а эти три цифры на замке,— я кивнул на конверт,— 1, 2, 5... понял? Юрий улыбается и подмигивает мне.
Тревожный, настойчивый сигнал телефонного зуммера. Взволнованный голос:
— Почему не докладываете? Как у вас дела?
— Сергей Павлович, тридцать секунд назад закончили установку крышки люка. Приступили к проверке герметичности.
— Правильно ли установлена крышка? Нет ли перекосов?
— Нет, Сергей Павлович. Все нормально.
— Вот в том-то и дело, что ненормально! Нет КП-3!
Я похолодел, КП-3 — это специальный электрический контакт прижима крышки, сигнализирующий о ее нормальном закрытии.
— Крышка установлена нормально.
— Что можете сделать для проверки контакта? Успеете снять и снова установить крышку?
— Успеем, Сергей Павлович. Только передайте Юрию Алексеевичу, что мы открываем люк.
— Все передадим. Спокойно делайте, не спешите.
Да, легко сказать — не спешите! Мы-то понимаем, что времени почти совсем нет. Ведь старт должен состояться в заданное время в 9 часов 07 минут. На это время была настроена ориентирующаяся по Солнцу система автоматической посадки корабля, после того как он сделает виток вокруг земного шара.
Гайки сняты. Снята крышка люка. Юрий через зеркальце, пришитое к рукаву скафандра, следит за нами. Несколько секунд — и чуть-чуть перемещен кронштейн с контактом. Подсознательно чувствую, что ни контакт, ни кронштейн не виноваты. Наверное, наши электроколдуны там, внизу, на пульте управления, что-то проморгали (так оно, кстати сказать, и было).
На часы не смотрим. Все равно быстрее делать то, что делаем, невозможно. Прощаться с Юрием еще раз уже некогда, успеваю только махнуть ему рукой и поймать в зеркальце хитрющий взгляд. Крышка опять поставлена на замки. Снова гайки: первая, пятнадцатая, седьмая, двадцать третья... Есть последняя!
В телефоне голос Сергея Павловича:
— КП-3 в порядке! Приступайте к проверке герметичности.
— Есть!
Окончена откачка. Глаза впились в стрелку вакуумметра. Не дрогнет ли? Не поползет ли по шкале? Положенные минуты истекли. Стрелка неподвижна.
— Есть герметичность! — произносим вслух все, а я — в трубку телефона. Опять голос Сергея Павловича:
— Хорошо. Вас понял. Заканчивайте ваши дела. Сейчас мы объявим тридцатиминутную готовность.
А. С. КИРИЛЛОВ.
Старт опустел. Королев, как маятник, в своем черном пальто и такого же цвета шляпе ходит взад-вперед около подземного командного пункта. Все ответственные операции позади. Ничего, что могло бы задержать пуск, уже нет. Тем более в графике заложены небольшие резервы времени. Теперь только ждать и ждать. Сейчас время тянется страшно медленно. "Готовность десять минут!"-доносится по громкой связи голос начальника службы операторов, осуществляющих пуск.
Вместе с Королевым и Воскресенским неторопливо обходим ракету, внимательно поглядывая на нее. На нас Государственной комиссией возложена ответственность за подготовку и пуск ракеты с кораблем "Восток". В дальнем углу стартовой площадки у металлической ограды мы останавливаемся, задерживаемся на несколько минут, а затем направляемся к двум машинам, ожидающим у границы бетонной площадки.
Королев тяжело опускается на заднее сиденье, захлопывает дверь. Водитель, знающий все тонкости графика, трогает с места. Машина Воскресенского следует за нами.
В этот момент раздается громкий вой стартовой сирены.
— Все в порядке,— говорю,— отъезд людей полностью закончен, расчеты, необходимые для пуска, сосредоточены в бункере.
Королев не отвечает. Он уже далеко. Он выключился из текучки стартового графика и думает о чем-то своем.
Машины останавливаются у входа в бункер — так мы называем подземный командный пункт, из которого осуществляется подготовка и пуск ракетно-космической системы.
На поверхности бункера несколько бетонных тумб с головками перископов и параболоидами антенн. Частокол бетонных надолбов, повышающих защищенность сооружения. Основные помещения бункера — под землей. Они укрыты слоем железобетона.
Мы последними спускаемся по крутой 57-ступенчатой лестнице вниз.
Справа от входа невысокий помост с двумя перископами. Мое место — у первого перископа. За дальним — Леонид Александрович Воскресенский. Пуск возложен на нас двоих, и он, так же как и я, должен наблюдать за ракетой. Воскресенский мог вмешаться в мои действия, если они будут ошибочными. Но за время нашей совместной работы ему этого делать ни разу не приходилось.
Сергей Павлович занял место неподалеку от нас у небольшого столика, покрытого зеленым сукном.
Мы знали, что в случае аварии с ракетой при запуске или в полете на приземном участке, по нашему с Воскресенским докладу, Королев даст операторам указание, и по радиокоманде сработает система аварийного спасения. Космонавт будет катапультирован из корабля и на парашюте спустится на Землю. Проверив эту "линию жизни", Королев взял микрофон радиопереговорного устройства.
— "Кедр", я — "Двадцатый"!-вызвал он Гагарина.— У нас все нормально. До начала наших операций — до минутной готовности еще пара минут. Как слышите меня? — спокойным, деловым тоном обратился он к космонавту.
— "Заря", я — "Кедр"! Слышу вас хорошо! Самочувствие хорошее, настроение бодрое, к старту готов!
Между тем секундная стрелка хронометра медленно завершала свой последний оборот. Я едва успел увидеть, обведя глазами пультовую, обращенный на меня взгляд Королева, его немигающие глаза и чуть-чуть побледневшее и словно окаменевшее лицо.
Крепко сжал рифление рукоятки перископа, сжал так, что от напряжения побелели пальцы, и, выждав, когда секундная стрелка на мгновение задержалась на нуле, подал команду:
— Ключ на старт!
— Есть ключ на старт! — быстро ответил оператор и ладонью руки вогнал блокировочный ключ в заданное гнездо.
— Протяжка один!
— Продувка! — следя то за движением стрелки хронометра, то за ракетой, подаю одну за другой команды и вижу, как на пульте вспыхивают все новые и новые сигналы. Ладони рук вспотели, но разжать их было нельзя, чувствую, что от нервного напряжения дрожат пальцы. По спине между лопаток потекла струйка пота.
— Есть ключ на дренаж! — сдублировал оператор мою очередную команду, повернув ключ вправо. В перископ было видно, что клубы конденсата у дренажных клапанов словно ножом обрезало.
"Три... Две..." — отсчитываю про себя в такт стрелке хронометра. Пора!
— За... ж... ганье! — вместо "зажигание" "выстреливаю" я последнюю команду, и под ракетой вместе с отвалом кабель-мачты вспыхнуло багровое пламя. Еще мгновение, и ракетные двигатели начали набирать тягу, выходя на предварительный, промежуточный, а затем и на основной режим тяги. Неуклонно нарастает тяга двигателей: вот она уже достигла величины веса ракеты, вот она уже стала немного больше веса ракеты. Мгновение, и стартовая система, почувствовав, что ракета набрала достаточно сил, чтобы устремиться ввысь, легко разнимает свои цепкие объятия. Движения ракеты не видно, но опорные стрелы, до тех пор поддерживавшие ее "под мышками", вдруг резко, в доли секунды раскинулись в стороны, освобождая ей дорогу в небо.
Лавина огня заполняет проем стартового сооружения. Красное пламя вперемешку с черным дымом, как живое, бьется между железобетонными "быками" старта, отдельными языками иногда прорывается вверх.
Транспаранты на пультах внезапно, как по команде, гаснут. Это оторвались от хвоста ракеты штепсельные разъемы, и технологическая связь борта ракеты с Землей прекратилась.
— Поехали! — доносится из динамика, и ракета, оторвавшись от Земли, устремилась ввысь.
Королев не замедлил с ответом: — Мы все желаем Вам доброго полета! До свидания, до скорой встречи! — А чуть погодя, отойдя от микрофона, Сергей Павлович, не сдержав своих эмоций, неожиданно громко сказал: — Молодец! Настоящий русский богатырь!
На несколько минут заходим в комнату Государственной комиссии. Очередной шквал аплодисментов, взаимные поздравления, объятия. Кто-то снял с руки красную повязку и на ней собирает автографы. Пример заразителен. В ход пошли другие повязки. Даже Сергей Павлович не выдержал — подошел ко мне, держа в руках шелковую красную повязку.
В соседней комнате, куда мы перешли, мерно стучали телетайпы, выстукивающие на лентах одну и ту же цифру 5... 5... 5.., означавшую, что двигатели ракеты работают, набирая первую космическую скорость.
И вдруг голос телеграфиста как бы посуровел, и с тревогой он произнес: три... три... три...— что означало аварийную ситуацию.
Вихрем влетел из соседней комнаты Королев. Все притихли. Что это? Отказ двигателей?
Сергей Павлович, стиснув в ниточку губы, почти вплотную придвинулся к телеграфисту... И вдруг через некоторое время в гнетущей тишине, как облегчение, спокойный голос телеграфиста: пять... пять... пять!
Как потом оказалось, это был сбой на линии наземной связи.
Только после разговора Королева с руководством командно-измерительного комплекса и получения им точного времени выключения двигателей и параметров орбиты он наконец успокоился. Теперь, когда стало окончательно ясно, что корабль "Восток" мчится по своей космической трассе, в помещении началось что-то невообразимое: мы срываемся со своих мест, сидеть нет сил, нет сил и выдерживать установленный порядок. Аплодисменты, взаимные объятия, поцелуи, поздравления и, конечно же, слезы. Слезы на глазах и у седовласых, и у юных.
Член-корреспондент АН СССР П. А. АГАДЖАНОВ.
По шестичасовой готовности специалисты заняли рабочие места на наземных и морских станциях слежения, включили, прогрели и подстроили аппаратуру, проверили связь.
Не скрою, с каким нетерпением мы ждали сообщения с космодрома о старте ракеты-носителя космического корабля "Восток", пилотируемого Юрием Алексеевичем Гагариным. Когда это радостное известие мы получили, я, скажу вам откровенно, не выдержал, выбежал из своей комнаты в коридор, расходившийся от нее в трех направлениях, и что есть мочи прокричал: "СТА-А-АРТ!!!" Меня услышали во всех аппаратных залах и помещениях Центра. Лишь после этой разрядки, несколько поостыв, я вернулся в свою комнату и уже спокойно продолжал работу.
Через несколько минут после старта в КВЦ стали поступать с пунктов результаты измерений фактической орбиты корабля, их на ЭВМ обрабатывали, сравнивали с расчетными и выдавали прогнозы дальнейшего движения. Результаты измерений были весьма близки к расчетным, что очень радовало всех, особенно баллистиков. Через 16 минут после старта один из ближайших помощников руководителя группы баллистиков профессора П. Е. Эльясберга, кандидат технических наук В. Д. Ястребов, принес прямо с ЭВМ свеженькую орбиту "Востока" профессору А. И. Соколову. Неулыбчивый и строгий, он на этот раз не смог сдержать радости. Телеметрия также показывала надежную работу "борта" и хорошее самочувствие космонавта, что неоднократно подтверждал он и сам по радио.
Вскоре по всем радиостанциям страны прозвучали позывные, предшествующие особо важным сообщениям, и миллионы людей услышали торжественный, приподнятый и радостный голос Юрия Левитана, вдохновенно прочитавшего первое сообщение о полете Ю. А. Гагарина. Тассовские телетайпы передали его во все концы планеты.
В 10.00 московского времени телефонная радиосвязь с "Востоком" прекратилась. От "Зари" "Кедр" перешел в ведение системы дальней коротковолновой связи "Весна". Ю. А. Гагарин сообщил данные о самочувствии телеграфным ключом. Изучение азбуки Морзе тоже входило в программу подготовки космонавтов.
Мы получали информацию исправно, а вот на линии "Весна" — космодром произошел единственный за весь полет пятиминутный сбой связи: сломался телетайп. Он начал вдруг выбивать злополучную тройку... Стоит ли говорить, что пережили за эти минуты специалисты на Байконуре!
Самый бурный взрыв радости охватил нас в 10.35. Корабль науки, расположившийся возле южной оконечности Африки, передал: с борта "Востока" приняты сигналы телеметрии — сработала тормозная двигательная установка в расчетное время, произошло отделение спускаемого аппарата, все идет по программе! Сообщение немедленно ретранслировали на космодром.
Летчик-космонавт СССР А. А. ЛЕОНОВ.
Перед полетом Юрия Гагарина первая группа космонавтов вылетела на космодром, а остальные разъехались на пункты командно-измерительного комплекса, находящиеся в различных районах территории Советского Союза. На мою долю выпал самый восточный пункт связи — в Петропавловске-Камчатском. На Байконуре было утро, а у нас уже день — необыкновенно солнечный, до рези в глазах. По линии связи нам сообщили о старте.
От космодрома до нас "Востоку" 20 минут лета. Долго, мучительно они тянулись. И вдруг я слышу Юрин голос:
— "Заря", я — "Кедр". Как меня слышите?
— Хорошо! — кричу я.
— Как моя дорожка?
— Все у тебя нормально, все хорошо.
— Большое спасибо. Привет Блондину!
Меня тогда ребята так звали. Юра узнал по голосу.
14 апреля я вернулся в Москву. Выхожу часов в восемь вечера из автобуса на площади Революции. Все расцвечено. Публика нарядная, веселая, с флажками.
— Что происходит? — спрашиваю у кого-то из прохожих.
— Ты что, с Луны свалился, не знаешь, что Юрий Гагарин слетал в космос? Сегодня вся Москва его встречала.
Для нас тогда полет Гагарина был продолжением тренировок, волнующим, но рабочим моментом.
Летчик-космонавт СССР Ю. А. ГАГАРИН.
Невесомость исчезла, нарастающие перегрузки прижали меня к креслу. Они все увеличивались и были значительнее, чем при взлете. Корабль начало вращать, и я сообщил об этом "Заре". Но вращение, обеспокоившее меня, быстро прекратилось, и дальнейший спуск протекал нормально. Было ясно, что все системы сработали отлично и корабль точно идет в заданный район приземления.
Десять тысяч метров... Девять тысяч... Восемь... Семь...
Сработала парашютная система. Внизу блеснула лента Волги. Я сразу узнал Саратов, дома которого, как кубики, громоздились вдали.
В 10 часов 55 минут "Восток", облетев земной шар, благополучно спустился в заданном районе на вспаханное под зябь поле колхоза "Ленинский путь", юго-западнее города Энгельса, неподалеку от деревни Смеловки. Случилось, как в хорошем романе: мое возвращение из космоса произошло в тех самых местах, где я впервые в жизни летал на самолете.
Ступив на твердую почву, я увидел женщину с девчонкой, стоявших возле пятнистого теленка и с любопытством наблюдавших за мной. Пошел к ним. Они направились навстречу. Но, чем ближе они подходили, шаги их становились медленнее. Я ведь все еще был в своем ярко-оранжевом скафандре, и его необычный вид немножечко их пугал. Ничего подобного они еще не видели.
— Свои, товарищи, свои! — ощущая холодок волнения, крикнул я, сняв гермошлем.
Это была жена лесника Анна Акимовна Тахтарова со своей шестилетней внучкой Ритой.
— Юрий Гагарин! Юрий Гагарин! — закричали подбежавшие с полевого стана механизаторы.
Это были первые люди, которых я встретил на Земле после полета,— простые советские люди, труженики колхозных полей. Мы обнялись и расцеловались, как родные.
Вскоре прибыла группа проезжавших на грузовиках по шоссе солдат с офицером. Они обнимали меня, жали руки.
И. К. РУДЕНКО, учетчик бригады колхоза имени Т. Г. Шевченко.
На полевом стане у нас работал радиоприемник, и вдруг раздаются сигналы о передаче важного сообщения. Диктор передает, что 12 апреля 1961 года в Советском Союзе впервые запущен корабль-спутник "Восток", на борту которого находится наш советский человек Юрий Алексеевич Гагарин. Мы, конечно, забыли тут все на свете. Сидим, слушаем раз, другой сообщение. Потом музыку дали, марш какой-то. Наш тракторист Яков Михайлович Лысенко вышел из домика, чтобы умыться. И вдруг, слышим, кричит:
— Хлопцы, лытыть. Щось такэ!
Мы выбежали на крыльцо, смотрим, куда Лысенко показывает,— опускается на парашюте что-то круглое. Тут машина подрулила, семеновоз. Мы говорим ему "поехали", а он наотрез отказался. Мы побежали.
Видим, идет человек в какой-то непонятной нам одежде. И мысли не было, что это он, Юрий Гагарин. А он увидел нас, тоже пошел навстречу. Подает мне руку, а я со страху не поздравляю, не приветствую, а отвечаю: "Иван Кузьмич". За мной бригадир Иван Козаченко, тоже руку подает, а слова сказать не может. Юрий Алексеевич такой радостный, улыбается, спрашивает, что мы тут делаем. А мы ему говорим: "Хлеб сеем". Тут подъехала машина-вездеход.
Майор А. Н. ГАССИЕВ.
С утра 12 апреля я был со своим подразделением на марше. Младший сержант Сопельцев доложил, что видит в небе большой парашют с каким-то черным предметом. Определив район его предполагаемого приземления, я тут же выслал на автомашине своего заместителя по политической части майора К. В. Копейкина с группой солдат. Поскольку предполагаемый район его приземления был недалеко от места, где мы находились, я на тягаче высокой проходимости незамедлительно направился туда, взяв с собой лейтенанта Калмыкова и сержантов Замараева и Ершова.
Подъехав к пригорку, мы увидели космонавта в окружении колхозников-трактористов. Он был в скафандре оранжевого цвета, в белом открытом гермошлеме с крупными буквами на нем "СССР". Заметив нас, он пошел к нам навстречу. Подойдя, четко, по-военному представился:
— Товарищ майор! Космонавт Советского Союза старший лейтенант Гагарин...
— Да вы уже майор! — прервал я Гагарина.
Но, видимо, Гагарин не понял этого замечания (во время полета ему министром обороны СССР было присвоено воинское звание "майор", а он об этом не знал).
Мы обнялись и поцеловались. При этом поцелуе у меня произошел небольшой конфуз. Я зацепился подбородком за замок гермошлема и поцарапался до крови. Видимо, конструкция гермошлема не для поцелуев, подумал я.
Гагарин сказал, что он, спускаясь на парашюте, заметил наш вездеход. Выслушав его просьбу, что ему надо немедленно с ближайшего телефона доложить в Москву, я предложил ему свою помощь и сказал, что мы находимся вблизи Энгельса и Саратова, и назвал примерное расстояние до них.
— Места мне эти знакомые,— улыбаясь, сказал Гагарин.— Здесь мне приходилось летать, когда я учился в Саратовском аэроклубе.
По прибытии на место Гагарину предоставили телефон, и он сразу же доложил. Потом я ему помог раздеться, снял скафандр, ларингофоны, отстегнул датчики. Он остался в голубом костюме и попросил нас свернуть все это оборудование, а также скафандр и часы. Я все свернул на его глазах. Потом я спросил, можно ли сфотографироваться.
— Не можно, а нужно!
К этому времени быстро собрались люди, и произошла непроизвольная восторженная первая встреча с космонавтом. Посыпались вопросы: кто он? Откуда родом? Где учился? Юрий Алексеевич выглядел бодро и деловито, держался непринужденно, отвечал на вопросы живо и интересно, рассказал о своем впечатлении от полета. Подоспели с фотоаппаратами лейтенант Буряк и рядовой Пикарский. Они сделали несколько фотоснимков.
В связи с тем, что на улице было прохладно, а головного убора Юрий Алексеевич не имел, я предложил ему нашу форменную фуражку. Он поблагодарил, взял фуражку и тут же заметил: "Я получил еще одно армейское крещение". Пробыл он здесь недолго, около 40 минут.
Забрав все имущество Гагарина, мы сели в кабину тягача и направились к месту приземления корабля "Восток". Следуя по шоссе, мы услышали стрекотание вертолета и подумали, что, вероятно, он ищет космонавта, и поэтому остановились. Гагарин сам взмахами рук начал сигналить вертолету, чтобы тот произвел посадку. Я тоже размахивал оранжевым скафандром. Вертолет приземлился, и генерал Бровко предложил Гагарину подняться на борт.
А. В. ЕВГРАФОВ.
От руководства поиском я по телефону получаю указания: "Гагарина не обнимать, не целовать, не кормить и не поить до прилета руководства".
Вертолет с Гагариным приземляется. Иду встречать. Открывается дверь, выбрасывается лесенка-стремянка, по ней спускается Ю. А. Гагарин и направляется в мою сторону. Я стою от вертолета в десяти метрах, в руках у меня телеграмма с поздравлением ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета и Совета Министров СССР. Уже бегут от самолетов люди, я в раздумье: как же мне не обнять его, что подумают мои подчиненные, они ведь не знают "указаний". Я все же обнял Гагарина, но не целовал. Мы шли медленно, и Юрий Алексеевич по дороге мне рассказывал, как он, снижаясь на парашюте, сразу узнал Волгу. Сначала он думал, что приземлится на правой стороне Волги, а затем забеспокоился, что придется приводняться. Но так как в приземных слоях атмосферы ветер был сильнее, его перенесло через Волгу и он приземлился на ее левом берегу.
Как только мы вошли в кабинет, меня тут же попросили к телефону. На этот раз звонили из Ялты. В телефонном аппарате слышится целый каскад женских голосов. Меня спрашивают, где Гагарин. Отвечаю: рядом со мной. Второй вопрос: если ли у нас другая связь? Отвечаю, что есть, но в другом месте. Мне говорят, чтобы я ждал у аппарата.
Во время моего разговора по телефону вижу, как Гагарин встает, берет графин с водой и наливает в стакан. Я прерываю разговор по телефону и предлагаю забрать стакан от Гагарина. Вода в графине мутная, с рыжими хлопьями, видимо, долго стояла.
В это время Гагарин произносит: "Ой, как пить хочется!" При моем взгляде на него я понял, что это действительно так. Немедленно посылаю за виноградным соком и свежими яблоками. Через несколько минут привезли несколько штук двухсотграммовых баночек виноградного сока и свежих яблок. Банки с соком открывались в моем присутствии. Юра выпил два стакана сока и говорит: "...а теперь бы покушать!"
Я продолжаю разговаривать по телефону, меня спрашивают из Ялты, сколько займет времени, чтобы перейти для разговора на другую линию связи. Я ответил, что примерно 15 минут (на самом же деле туда доехать требуется 7 минут, но мало ли что может случиться в дороге?!).
К этому времени прилетели представители руководства. Докладываю, что мне поручено доставить Гагарина на спецсвязь, для разговора с Первым секретарем ЦК КПСС, Председателем Совета Министров Н. С. Хрущевым.
Кинооператор М. М. РАФИКОВ.
Я сразу же быстро выскочил во двор, зная, что через эту дверь сейчас появится Гагарин. Было много народа, мне нужно было найти высокую точку, чтобы я мог увидеть его выход, его состояние, как приветствуют его люди. Оглянувшись, я обнаружил довольно солидную железную ограду с кирпичными столбами. Ясно было, что надо забраться на этот столб и встать наверху. Верхняя точка этого столба была заострена, и стоять на ней было невозможно. Мне помогли ребята, которых я попросил. Они создали мне все условия, почти как в павильоне. Таким образом, я смог снять Гагарина на общем плане. Были видны приветствия всей массы встречающих, они аплодировали и были в восторженном состоянии, кричали, улыбались. Сопровождавшие Гагарина шли буквально по коридору в людской массе. Снимая это человеческое море, я немного увлекся, а Гагарин и вся группа ушли вперед. Они быстро разместились в автомашинах и уехали на аэродром, к самолету. Я же, спрыгнув с своего столба, побежал к единственной зеленой "Победе", но в ней для меня не было места. Несмотря на то, что я пытался объяснить, что моя работа в данный момент важна, что это создается для истории, все было напрасно. Мои уговоры не имели успеха. И, призадумавшись, я нашел единственный выход. Я встал на бампер этой машины и обнял ее номерный знак. На мне висели кинокамера, кассеты, аккумуляторы. Так, нагруженный, я поехал. Сегодня я должен с благодарностью вспомнить водителя этой "Победы", который мог, набрав скорость, меня сбросить со своего бампера, но он был очень чуток. Он понимал, что на "хвосте" сидит еще один человек и его нужно довезти тоже. И он довез меня до самолета, на котором Юрий Алексеевич и сопровождающие его, в том числе и я, прилетели в Куйбышев. Здесь мне удалось снять, как встретились Герман Титов и Гагарин. Это была очень интересная встреча. Обстановка была сложная, народу много. Поначалу кто-то усомнился, из той ли я группы, хотя мы летели вместе. Пришлось объяснить ему, что я — это я. Мне просто повезло снять встречу этих двух людей, несколько часов назад расставшихся на старте. Мы сели в самолет. В полете мне тоже удалось снять Юрия Алексеевича. Эти кадры были использованы многократно в фильмах. Работа оправдалась. Вылетев в Куйбышев, во время полета я снял Гагарина в окружении поисковой группы. Там были доктор Волович, Агальцов, Борисенко, Бахрамов. На память мы сфотографировались: у Воловича был фотоаппарат. Мы прилетели в Куйбышев, а там уже нас встречали хроникеры со студии ЦСДФ. Я передал съемку Гагарина этой группе, а сам тут же вылетел в Москву. Важно было сразу обработать пленку, с нее, кстати, были напечатаны портреты Ю. А. Гагарина во всех газетах.
Командир воздушного корабля ИЛ-14 В. Г. БАРАНОВ.
Прилетели в Энгельс. Зарулили на стоянку. Наши пассажиры тут же, немедля, покинули самолет и уехали к местонахождению Юрия Алексеевича Гагарина. Мы в полной готовности. Ждем прибытия летчика-космонавта и сопровождающих его лиц.
Вскоре к самолету через образовавшийся живой коридор подъехали автомашины. Сопровождавшие космонавта еще теснее обступили наш самолет. Я выстроил экипаж и доложил, а затем все внимание на Гагарина. Он в костюме голубого цвета. Подошел к нам. Приветливо поздоровался. Гляжу, а к самолету столько набежало народу! Все кричат: "Ура Гагарину! Слава первому космонавту!" Все отлетающие быстро поднялись по трапу в салон самолета. Минут пять Юрий, стоя у открытой двери, поднятием рук сердечно приветствовал провожающих.
Саша Кашлев предложил Юрию Алексеевичу место в самолете на выбор. Салон оборудован у нас хорошо, есть диван. Спрашиваем его: "Может быть, полежите?" Улыбаясь, Гагарин отвечает: "Спасибо, я посижу".
Врач В. Г. ВОЛОВИЧ.
Я летел в одном самолете с Гагариным в Куйбышев. Все вокруг привычно: освещенный солнцем салон с рядами кресел, обтянутых серым репсом, и занавески из белого парашютного шелка на иллюминаторах. Вся эта до мелочей знакомая обстановка никак не вязалась с тем, что здесь же, в соседнем кресле, сидит человек, только что совершивший фантастический полет. Человек, за 108 минут облетевший Землю!
В салоне было тепло, и Гагарин, сняв голубой комбинезон, остался в рубашке. Там и тут из нее торчали белые хвостики проводов. Они шли от датчиков, прикрепленных к телу космонавта.
Я устроился в кресле рядом с Гагариным, раскрыл сумку и извлек из нее все необходимое для медицинского осмотра.
— Ну, что ж, работа есть работа. Будем обследоваться,— сказал он, подставляя руку.
Я наложил манжетку, накачал в нее воздух. Стрелка тонометра медленно поползла по циферблату.
— Ну, как давление?
— Отлично, 125 на 70. Как у младенца.
— То-то,— сказал Гагарин и весело подмигнул.
Подержав градусник под мышкой, он сначала сам внимательно посмотрел — 36,6! — и только после этого вернул его мне.
Наконец осмотр окончен. Все зашумели, заговорили хором. У каждого на языке вертелись тысячи вопросов.
— Давайте по очереди,— шутливо скомандовал Гагарин.
Но вдруг беседа прервалась. Гагарин, ответив на один из вопросов, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мне казалось, что в эти мгновения он мысленно вернулся в кабину "Востока", с которым расстался так недавно. В салоне воцарилось молчание, все думали, что он задремал. Но Гагарин открыл глаза: "Ну, что это вы все замолчали, это я так, задумался на минутку". И снова посыпались вопросы. "Юрий Алексеевич, напишите, пожалуйста, что-нибудь на память. Очень прошу",— смущенно улыбаясь, сказал борттехник, протягивая блокнот. Со всех сторон протянулись тетради, блокноты, записные книжки. "Ну тогда и мне положено, Юрий Алексеевич",— сказал я, подавая свой блокнот, Гагарин на мгновение задумался и быстро написал: "Передовой медицине. Ю. А. Гагарин. 12 апреля 1959 года". Только через несколько дней, заглянув в блокнот, я обратил внимание на дату. "1959 год". Спустя некоторое время я показал ему эту запись. Он страшно удивился и тут же исправил — 1959 на 1961.
Наш рейс завершался. Внизу показались первые высокие здания Куйбышева. В аэропорту множество народа.
Гагарина усадили в черную "Волгу", и кортеж машин помчался к месту, где находилась Госкомиссия. Перед самым выходом из самолета Гагарин передал мне бортовой журнал, а также сумку и кое-какие документы. Я со всеми этими документами вышел из самолета спустя некоторое время. Машины уже не было. Я растерянно посмотрел по сторонам, но в это время подошла "Волга", я сел в нее, и мы помчались по запруженным народом улицам Куйбышева.
Когда машина подъехала к зданию, где размещались члены Государственной комиссии, у входа в него меня задержал дежурный милиционер. Шофер, выскочив из машины, громко закричал: "Кого ты не пускаешь, он Гагарина встречал!" Милиционер тут же улыбнулся, распахнул двери, и машина въехала во двор. Вскоре я вошел в большой зал, который был наполнен людьми. Пока я с интересом рассматривал собравшихся, ко мне подошел невысокий мужчина, коренастый, похожий на борца или боксера, в коричневом костюме. Я понял, что это кто-то из руководящих товарищей, и сказал, что я встречал Юрия Алексеевича Гагарина, что он оставил мне некоторые документы и вещи, которые я должен ему передать. Этот человек вдруг дружелюбно улыбнулся и говорит: "Молодец! А вы врач, врач-парашютист, судя по вашему значку". Я говорю: "Парашютист". Он пожал мне руку и спросил, как себя чувствовал Гагарин. "Чувствовал отлично". "Ну, хорошо, молодец!" Незнакомец, отходя от меня, сказал: "Вот идет Быковский, отдайте ему". Я повернулся к Быковскому и спросил тихо: "Валера, кто это такой?".— "Как же ты не узнал, это Главный конструктор". Так я первый раз увидел Главного конструктора, которого знал, как и все, под именем ЭС-ПЕ.
Генерал армии А. Т. СТУЧЕНКО.
По прибытии Гагарина в Куйбышев я обратился к нему с предложением:
— А что, если послать сейчас самолет в Москву за женой Валентиной? Пусть-ка она побудет здесь. И домой полетите вместе.
— Я вам очень благодарен за такое внимание, но этого делать, наверное, нельзя,— сказал Гагарин.— Ведь Валентина сейчас кормит ребенка. Она разволнуется от встречи, у нее может пропасть молоко.
Генерал-лейтенант авиации К. Ф. ЦЕДРИК.
О создавшейся напряженной обстановке при встрече Юрия и посадке его в самолет на аэродроме Саратов-1 мне доложили по телефону. Для обеспечения посадки самолета Баранова я немедленно, учтя этот опыт, выехал на аэродром Куйбышева. Но он оказался для посадки непригодным, на нем собралось очень много людей. Даже через посадочную полосу бежали люди. Пришлось самолет Баранова направить на другой аэродром. Однако и там стихийно собралось много народу. Самолет пришлось зарулить на дальнюю стоянку и там встретить Гагарина.
По истечении некоторого времени после прибытия Юрия Алексеевича Гагарина возник вопрос о присвоении ему звания военного летчика первого класса (звание летчик-космонавт было установлено позже).
Этот вопрос был быстро решен генералом Агальцовым. По телефону был получен приказ министра обороны о присвоении Юрию Алексеевичу Гагарину звания военный летчик 1-го класса и воинского звания майор. Летный знак военного летчика 1-го класса я передал ему свой.
Юрий находился в спортивном костюме, и, естественно, возник вопрос о форме одежды. Я обратился к генералу Каманину с вопросом, где костюм Гагарина. Он ответил, что, очевидно, в самолете, на котором прилетели остальные космонавты. Ответ был довольно расплывчатый, и я понял, что вопрос о костюме не был решен заблаговременно. Я нашел этот самолет на аэродроме и в нем костюм Юрия, который совершенно по своему состоянию не был пригоден для представления рапорта правительству. Поэтому этот костюм я оставил в том же состоянии в грузовой кабине АН-12 и решил пошить новый. Вопрос этот был решен командующим ПриВО генералом Стученко, так как работники вещевого довольствия потребовали вещевой аттестат Гагарина (а может, срок носки не вышел?). Обмундирование было пошито в ателье военторга и выдано со склада. Таким образом, Юрий был полностью подготовлен для рапорта правительству в форме и звании майора.
Для обеспечения своевременного и безопасного отлета Юрия из Куйбышева в Москву были разработаны меры безопасности и ограждения его от чрезмерно любопытных и их эмоций. На аэродром Куйбышева прибыли из Москвы два самолета ИЛ-18. Основной самолет был поставлен на дальнюю рабочую стоянку. К нему не был подан пассажирский трап. С командиром экипажа я договорился, что Гагарин и сопровождающие его лица будут приняты на борт по самолетной стремянке. Второй самолет был поставлен на пассажирскую стоянку, к нему был подан пассажирский трап, выставлена охрана и заграждения. Это было сделано с целью отвлечения огромной массы любопытных от основного самолета. Это дало возможность свободно произвести посадку Юрия в самолет, который в точно назначенное время смог вылететь в Москву. Опасность заключалась в том, что неуправляемая толпа людей могла не допустить подход машин к самолету и задержать вылет. Показывать же космонавта широкой публике или организовывать его встречу с кем-либо не входило в круг поставленных мне задач, поэтому такой маневр с самолетами вполне себя оправдал.
Штурман воздушного корабля ИЛ-18 А. Г. ДУБОВИЦКИЙ.
На нашем самолете прилетел 14 апреля 1961 г. из Куйбышева в Москву первый космонавт Земли — Юрий Алексеевич Гагарин. А днем раньше наш экипаж в районе Москвы репетировал почетный, торжественный полет над городом в сопровождении эскорта истребителей. Тренировка прошла успешно, и мы перелетели в Куйбышев.
Утром 14 апреля Ю. А. Гагарин в сопровождении провожающих вышел из здания аэропорта и направился к нашему самолету. Члены экипажа во главе с Б. П. Бугаевым сердечно поздравили Юрия Алексеевича с блестящим выполнением задания Родины и пригласили его и сопровождающих в салон самолета.
Летим. По приглашению Бориса Павловича Бугаева Юрий Алексеевич сел на правое пилотское сиденье и как заправский пилот Гражданского Воздушного Флота стал управлять самолетом.
Мы приближались к Москве. Впереди предстояла большая работа по встрече с эскортом истребителей, которые должны пристроиться к нам в районе Кубинки. Эту задачу они выполнили блестяще, и мы вместе направились к аэропорту Внуково. Прошли его точно по графику. Впереди была Москва.
Совсем близко, словно их можно достать рукой, алели звезды Кремля, к которому текли человеческие реки. Всюду флаги, транспаранты, портреты первопроходца Вселенной.
Снова летим к аэропорту Внуково. Пролетев над ним, в установленное время подали истребителям команду на "отвал", а сами с напряженным вниманием, точно выполняем заход на посадку. А в это время истребители эскорта, находясь в зоне ожидания, занимали исходное положение для торжественного пролета над героем космоса, когда он ступит на ковровую дорожку.
К самолету, остановившемуся против трибуны, подкатили трап. Мы сообщили об этом истребителям. Открылась входная дверь. В салон ворвались звуки старого авиационного марша: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью".