ИСТОРИЯ ЦУПа: ТРУД, РАДОСТИ, МЫТАРСТВА

Илл. 1. Система наземных измерительных комплексов (станций слежения за космическими объектами). Перед запуском человека в космос на территории СССР была развернута система наземных измерительных комплексов (станций слежения за космическими объектами), которая закрывала практически всю территорию страны: 1 — Евпатория; 2 — Тбилиси; 3 — Джусалы; 4 — Колпашево; 5 — Улан-Удэ; 6 — Уссурийск. Антенный комплекс Центра дальней космической связи в Евпатории. Илл. 2. Георгий Александрович Тюлин (1914-1990). Георгий Александрович Тюлин, один из основателей советской космонавтики. Работал заместителем директора НИИ-4, директором НИИ-88, заместителем министра общего машиностроения. Возглавлял Государственную комиссию во время первых запусков человека в космос. Юрий Александрович Мозжорин (1920-1998), директор НИИ-88 (ЦНИИМаш), при котором в институте создавался Координационно-вычислительный центр, а позже — ЦУП В этом здании на четвертом этаже находится знаменитый зал отображения малого КВЦ. Зал отображения малого КВЦ с экранами и табло, на которые выдавались информация о параметрах полета, а также телевизионные изображения со старта и борта космического корабля. Альберт Васильевич Милицин (род. в 1928-м), создатель и первый начальник большого КВЦ (впоследствии ЦУП).

С начала космической эры на околоземную орбиту и в межпланетное пространство отправились тысячи аппаратов и пилотируемых кораблей. С борта каждого из них на Землю передается огромное количество разнообразной информации: о траектории полета, о состоянии и работе систем, о самочувствии космонавтов, научные данные. Все поступающие сведения требуется оперативно обрабатывать и при необходимости посылать в космос сигналы и команды. В России эта сложная задача возложена на Центр управления полетами (ЦУП), расположенный в подмосковном Королеве. О некоторых событиях, связанных с образованием и развитием ЦУПа, рассказывает непосредственный участник событий и один из создателей Центра.

В 1958 году, спустя несколько месяцев после запуска первого спутника Земли, меня, молодого инженера НИИ-88 из Подлипок Московской области, направили в командировку в НИИ-4, находившийся в нескольких километрах, возле станции Болшево. Многие заводы и научные учреждения тогда не имели не только названия, но даже адреса — на корреспонденции писали: "П/я №…". Все, связанное с обороной, и не только с ней, было строго засекречено и, кроме того разбросано по разным министерствам. Например, мой НИИ-88 находился в ведении Министерства оборонной промышленности, а НИИ-4 принадлежал Министерству обороны СССР. В некоторых случаях это имело смысл, но чаще создавало проблемы "на ровном месте", мешало решать, казалось бы, самые простые организационные вопросы. Так случилось и при создании структуры, призванной управлять космическими полетами.

ПЕРВЫЕ ШАГИ

Исторически сложилось, что ракетами в нашей стране начали заниматься артиллеристы, и в основу расчета параметров полета были положены законы баллистики. И когда в 1945 году для знакомства с достижениями немцев в ракетостроении в Германию, на базу в Пенемюнде, приехала сводная команда из артиллеристов (Г. А. Тюлин, К. А. Керимов и др.) и авиастроителей (С. П. Королев, В. П. Глушко и др.), "первую скрипку" в подготовке государственных решений по разработке отечественной ракетной техники поручили играть артиллеристам. Это в большой степени определило формирование "артиллерийской культуры" и в создании систем наземного обеспечения полетов. (Заметим, что даже знаменитое королевское ОКБ-1 разместилось на территории артиллерийского завода № 8.) Соответственно и научные разработки в области ракетной техники оказались под эгидой артиллеристов и были сосредоточены в существовавшей до 60-х годов XX века Академии артиллерийских наук СССР. Основное внимание уделялось наблюдению за летящей ракетой и расчетам ее баллистической траектории. Управление полетом за счет изменения высоты или курса не стояло в ряду первоочередных задач, а в таких областях техники, как телеметрия и системы управления, артиллеристы довольно долгое время "плавали". Первые советские ракеты типа Р-1, созданные под руководством С. П. Королева на базе немецких ФАУ-2, были оборудованы автономными системами, управлявшими полетом только на активном участке, дальше ракеты двигались по инерции. Однако межконтинентальные ракеты большой дальности потребовали создания качественно новых систем управления с учетом параметров ориентации, подготовки маневров и спуска с орбиты (обратите внимание, что появляются чисто авиационные термины). При подготовке запусков первых искусственных спутников Земли в 1956-1957 годах был создан командно-измерительный комплекс (КИК), в состав которого входил координационный центр в НИИ-4 и семь станций слежения, расположенных вдоль линии проекции орбиты космического аппарата на земную поверхность. КИК имел связь также с полигоном запуска (сейчас это космодром Байконур). Работами руководил полковник Ю. А. Мозжорин, разносторонне образованный и широко эрудированный человек. Однако, будучи специалистом с "артиллерийской культурой", он считал, что станции слежения должны в первую очередь наблюдать за ракетой и измерять параметры ее орбиты. И название станциям дали соответствующее: наземные измерительные пункты (НИП). Они были оснащены радарами, оптическими приборами и средствами связи. Чтобы более точно фиксировать положение спутника в пространстве, НИПы располагали так, чтобы аппарат одновременно находился в зоне видимости по крайней мере трех из них. Эти станции принимали, хотя и в ограниченном объеме, телеметрические данные с бортов спутников. С НИПов информация по телеграфу передавалась в НИИ-4, и здесь специалисты-баллистики рассчитывали параметры орбиты. Из вычислительной техники мы были тогда вооружены только арифмометрами и графоаналитическими планшетами, представлявшими собой некий аналог логарифмической линейки. С их помощью можно было быстро делать специальные вычисления параметров полета. В центральном зале КИКа находились также простейшие табло на электрических лампочках. После запуска первого искусственного спутника Земли 4 октября 1957 года центральный зал официально стал именоваться координационно-вычислительным центром (КВЦ) КИК. Позже КВЦ оснастили первыми ЭВМ "Стрела" и М-20. На них производили баллистические расчеты и после полетов обрабатывали телеметрическую информацию. Делать это в режиме реального времени не позволяли тогдашнее быстродействие машин и низкая пропускная способность линий связи. Полетами первого и второго спутников, по существу, не управляли. На третьем спутнике установили оптическую аппаратуру, позволявшую ориентироваться по звездам, автоматическую систему измерений траектории движения и многоканальную телеметрическую систему. Полетом этого аппарата уже можно было управлять, посылая сигналы с Земли. Когда стали реализовываться планы запуска межпланетных станций и пилотируемых кораблей, систему НИПов расширили, построив еще девять пунктов. Самым совершенным был НИП-16 в Евпатории, который впоследствии назвали Центром дальней космической связи. НИПы играли роль своеобразных ретрансляторов. На них поступали телеметрические данные о траектории движения и состоянии систем корабля, которые передавались в КВЦ. Там информацию обрабатывали и формировали команды и уставки*, необходимые для выполнения программы полета. Через НИПы их передавали на борт ракеты или космического аппарата. Система приема и обработки данных была несовершенной. Но несовершенством страдала и организация управления полетами. Руководил ими лично Главный конструктор Сергей Павлович Королев. Он и члены Государственной комиссии иногда в течение нескольких недель перед стартом находились на Байконуре, а после старта перелетали в Крым в НИП-16. Если космический полет был длительным, самолет из Евпатории брал курс на Москву, где в распоряжение Госкомиссии предоставлялось временное помещение в Генеральном штабе. Отсюда управление осуществлялось по телефонным линиям "кремлевской" связи и ВЧ-связи и даже по телеграфу. Было тесно, места всем не хватало, и большинство специалистов, объединенных в несколько групп, находились каждый в своем учреждении. Общались между собой по телефону. Процесс шел медленно, трудно и, главное, ненадежно. Нужно было, не откладывая, решать вопрос с центром управления кардинально.

---

*Уставка — информация, необходимая для проведения маневра космического аппарата (выдача в определенный момент двигателем заданного импульса) или для изменения параметров его систем (например, температуры либо давления внутри корабля).

ВСЕ ПОД ОДНУ КРЫШУ

В сложившемся ныне общественном мнении бывшие руководители Советского Союза предстают людьми весьма недалекими. Посмею с этим не согласиться. В частности, секретарь ЦК КПСС Д. Ф. Устинов, в чьем ведении находился оборонный комплекс страны, обладал прекрасным стратегическим мышлением. Именно ему принадлежала идея объединить все организации, занимающиеся управлением космическими полетами. Базовой площадкой был выбран тогдашний НИИ-88 Миноборонпрома, образованный в 1946 году в Подлипках (ныне город Королев) Московской области. В его стенах начинались работы по созданию ракетной техники. И по сей день здесь находится головная научно-исследовательская организация ракетно-космической техники. Она сменила название на тоже вполне "нейтральное" — ЦНИИМаш. В дальнейшем из состава института выделились конструкторские бюро М. К. Янгеля (1954) и С. П. Королева (1956), а в институте сосредоточились на теоретических и экспериментальных исследованиях в области аэродинамики, материаловедения, теплообмена, прочности и на проблемах управления космическими полетами. В 1958 году на должность директора института назначили Г. А. Тюлина. Будучи дальновидным человеком, он организовал вычислительный центр (ВЦ НИИ-88), оснащенный новейшей на тот момент техникой: электронно-вычислительными машинами М-50, М-20, "Урал". Из Болшева (КИК) в Подлипки (ВЦ НИИ-88) передавали по телефону телеметрическую информацию о состоянии систем объекта, данные о траектории. Их обрабатывали и анализировали, а затем по циркулярным связям, или, как теперь сказали бы, в режиме конференции (когда каждый участвующий в работе может подать реплику, которую услышат все остальные), полученную информацию комментировали специалисты НИИ-88 и ОКБ-1. Выглядело это примерно так. Кто-то из телеметристов, например, сообщал: "Дэ-три-два". Тут же во всех наушниках звучал результат расшифровки: "Давление в норме". Кроме специалистов за основными этапами полетов — стартами кораблей, их стыковками, сложными маневрами — наблюдали приезжавшие из Москвы руководители ЦК КПСС, министерств и ведомств. По инициативе Ю. А. Мозжорина, назначенного в 1961 году директором НИИ-88, для них в построенном для ВЦ четырехэтажном здании на последнем этаже в 1964 году создали специальный информационный центр, так называемый зал отображения. Там были оборудованы большие экраны и табло, на которых на фоне карт СССР и мира отслеживалось движение космических объектов. На центральный экран проецировалась орбита корабля, а сам он выглядел движущейся вдоль нее светлой точкой. На боковые экраны выводили цифровую информацию о параметрах орбиты и основных данных полета. Со временем на табло начали передавать телевизионное изображение со старта и из кабины корабля. Система отображения информации представляла собой специально разработанный и созданный в единственном экземпляре комплекс. Большой центральный экран изготовили из стеклянного листа толщиной 4 см и размером 2ґ4 м. При монтаже экран опускали на место башенным краном через разобранную крышу здания. Поверхность экрана сделали матовой, чтобы получать на нем изображение "на просвет". В заднем помещении расположили специальные проекционные установки, сконструированные в ЦКБ "Геофизика". Из соображений секретности никого из посторонних, в том числе журналистов, туда не пускали. Тексты для сообщений ТАСС писали инженеры, а утверждал их сам Ю. А. Мозжорин. Впоследствии его назначили цензором всех материалов по космической тематике, предназначенных для открытой печати. Мне по долгу службы приходилось постоянно находиться в зале за пультом управления системой отображения. Когда в 1966 году космический аппарат "Луна-9" впервые совершил мягкую посадку на поверхность нашего естественного спутника, Ю. А. Мозжорин поручил мне рассказать об этом событии известным журналистам — Николаю Железнову (ТАСС) и Владимиру Губареву ("Правда"). В зал их, разумеется, не пустили, и беседу с ними пришлось вести за проходной, в комнате для переговоров отдела кадров. Вскоре после этого некоторых журналистов разрешили пускать в зал отображения, и в центральной прессе (до телевидения было еще далеко) появились первые фотографии зала. Правда, это были постановочные кадры, а не снимки реальной работы.

НЕ БЫЛО БЫ СЧАСТЬЯ, ДА НЕСЧАСТЬЕ ПОМОГЛО

Мы работали, копили опыт, который все настойчивее требовал более тесного объединения всех команд, готовил почву для преобразования вычислительного центра в координационно-вычислительный центр, где будут размещаться службы главных конструкторов, группы управления, смежники, представители руководства страны и прессы. Необходимость создания КВЦ ощущалась уже весьма отчетливо, когда появился и повод в виде довольно драматичных событий. Однажды на Байконуре на старте произошла авария ракеты. Что в таких случаях делают на стартовой позиции? Разумеется, отключают связь. Ведь когда бушует море огня, когда никто не может дать ответа на вопрос "Что случилось?", вести телефонные переговоры с центром бессмысленно: они только вносят лишнюю нервозность. В это время Д. Ф. Устинов находился в зале отображения. Отсутствие связи с руководителями полета (а они находились, естественно, на Байконуре) делало его положение нелепым. В раздражении он стукнул кулаком по столу и сказал: "Будем строить центр здесь!" После ввода нового КВЦ за первым центром закрепилось название малого КВЦ. Результатом инициативы Д. Ф. Устинова стало Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 25 октября 1965 года об образовании Координационно-вычислительного центра (КВЦ). Начальником существовавшего пока только на бумаге КВЦ назначили известного специалиста, начальника отдела автоматизации обработки телеизмерений НИИ-88 кандидата технических наук А. В. Милицина.

МАНЕВРЫ ОТНЮДЬ НЕ КОСМИЧЕСКИЕ

"Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается". Последовавшие за тем события подтвердили эту присказку. Против идеи Д. Ф. Устинова выступили Министерство обороны и главные конструкторы. Военные с ревностью относились к залу отображения, болезненно переживали, когда о результатах полетов, в которых они, по их мнению, играли ведущие роли, руководство страны узнавало от представителей другого ведомства. Работники Минобороны бывало даже отказывались предоставлять нам свои каналы связи, давали минимум информации. Отношение же главных конструкторов к перспективе работать всем вместе, в одном помещении, выразил С. П. Королев: "Не хочу, чтобы начальство смотрело мне в затылок". Однако Д. Ф. Устинов понимал, что у Минобороны нет подготовленных помещений в Москве и взять на себя обслуживание всех полетов военные не смогут. (Впоследствии они создали в Голицыне свой Центр управления полетами, проходившими в рамках военных программ.) Устинов собрал наш коллектив, или, как принято сейчас говорить, команду, и поставил задачу за месяц подготовить проект решения Военно-промышленной комиссии при Совмине СССР по созданию КВЦ. Заканчивая совещание, он посоветовал не слишком церемониться, коли нам начнут чинить препоны. "Открывайте двери ногами", — сказал он. Позже мне не раз приходилось следовать этому наставлению. И тем не менее эта работа вместо месяца заняла год. Самым узким местом были линии связи. Поэтому поступали предложения организовать центр в Евпатории в районе НИП-16, "под антеннами". В нынешней ситуации ясно, что подобное решение, будь оно принято, могло бы стать роковым: Россия осталась бы не только без этой станции слежения, но и без центра управления полетами. В то время Министерство связи было бедным и слабым. В качестве линий связи использовались, как правило, устаревшие телефонные кабели. Мы предложили закупить японскую радиорелейную линию и смонтировать ее на основном направлении: Евпатория (НИП-16) — Симферополь (НИП-10) — Москва. Министр общего машиностроения, занимавшегося делами космической отрасли, С. А. Афанасьев обратился с этой просьбой к Председателю Совета Министров СССР А. Н. Косыгину. Тот решительно отказал: мол, нет денег на продовольствие, а тут какие-то телефоны. Главный энтузиаст идеи радиорелейной линии А. В. Милицин "начал осаду" верхних эшелонов власти. А. А. Назаров (помощник Д. Ф. Устинова), будучи опытным аппаратчиком, подсказал верный ход: необходимо добиться, чтобы письмо А. Н. Косыгину подписали несколько министров, и первым это должен сделать председатель КГБ. Мы послушались, и оказалось, новая линия связи между Крымом и Москвой нужна всем: КГБ в этом случае мог держать под контролем переговоры на главном курортном направлении (в Крыму отдыхало все руководство страны), Минсвязи получало дополнительные средства в виде оплаты междугородных разговоров, Минпромсвязи могло наработать полезный опыт эксплуатации новейшей техники. Нашлись свои резоны даже у министров обороны, внешней торговли и иностранных дел. Такого напора А. Н. Косыгин не выдержал и подписал решение о закупке оборудования. Кстати, эта линия работает до сих пор, но сейчас у нее международный статус.

МЫ НАЧИНАЛИ ПРАКТИЧЕСКИ С НУЛЯ

Сначала мы, следуя обычной практике, попытались найти подрядчика. Несмотря на густую завесу секретности, нам удалось выяснить, что объекты, подобные нашему КВЦ, проектируют для военных несколько организаций, в том числе институт под руководством В. С. Семенихина, ставшего впоследствии академиком. Имелся такой опыт и у ОКБ Ленинградского политехнического института, начальником которого был профессор Т. Н. Соколов. Однако оба под благовидными предлогами отказались. С позиций сегодняшнего дня, когда любое предприятие способно жить и развиваться, только имея хороший портфель заказов, их позиция выглядит, мягко выражаясь, недальновидной. Однако в те времена все объяснялось просто: директорам устанавливали план, который нужно было выполнять, зачастую не считаясь с ценой. Зачем же брать на себя дополнительные задачи? Тем более, что перспективы успеха сомнительны, а "головная боль" гарантирована: придется работать под пристальным вниманием "верхов", устранять бесчисленные, порой малообоснованные, замечания — проще и спокойнее создавать подземные бункеры для неприхотливых в этом отношении военных. Итак, мы оказались предоставлены самим себе и должны были своими силами создать проект КВЦ с перспективой расширения его функций. Основной задачей центра было обеспечить так называемый контур управления: прием телеметрической информации со станций слежения, включая плавучие измерительные комплексы, и передачу через них управляющих команд на космический объект; обработку потоков информации в режиме реального времени, а также ее автоматизированный анализ; отображение информации на рабочих местах операторов и на больших экранах в режиме реального времени; информирование руководителей государства и общественности о положении дел в космической отрасли и о важнейших событиях, связанных с освоением космоса. Мы распределили между собой задачи, и мне поручили заниматься комплексом средств отображения информации и системой единого времени. Участники группы готовили технические задания и искали исполнителей. Но если аппаратуру связи, вычислительную технику и энергетические системы наша промышленность производила, то аппаратуру отображения информации у нас никто не разрабатывал и не выпускал.

ПЛАНЕТАРИЙ, КИНОЗАЛ ИЛИ ОГРОМНЫЙ ТЕЛЕВИЗОР?

Мне пришлось работать над структурой главного и вспомогательных залов КВЦ, а также помещений для "групп поддержки" (в них входили специалисты по конкретным комплексам и системам, которые, получив задание от своего руководителя из главного зала, проводили детальный анализ возникшей на корабле ситуации и сообщали результаты вновь в главный зал). Нужно было определить состав аппаратуры распределения информации и отображения ее на рабочих местах операторов, придумать, как отображать информацию на больших экранах и табло, как организовать систему единого времени для синхронизации вычислительных процессов, какую и где приобретать оргтехнику. Перед нами стояли вопросы: сколько должно быть залов управления и какими они должны быть? Сколько операторов должно находиться в зале и какова должна быть численность групп поддержки? Какую информацию выводить на большие экраны и какую на индивидуальные экраны операторов? Принудительно выдавать данные или по запросу? Сколько информации должно быть на экранах, чтобы ее воспринимать с минимальной возможностью ошибиться? Кроме организационных и технических проблем мы вынуждены были решать архитектурно-планировочные задачи. Поначалу нами овладела довольно "экзотическая" идея построить зал управления по аналогии с планетарием. Группа управления разместилась бы под куполом, а на нем воспроизводились бы участки звездного неба, мимо которых в данный момент пролетал корабль. Работники группы управления чувствовали бы себя, как на борту космического корабля. Эту задумку обсуждали со специалистами фирмы "Карл Цейс-Иена", и реализация ее не вызывала непреодолимых трудностей. Но проект выглядел слишком театральным, и, кроме того, пришлось бы находиться в темноте, что мешало бы нормальной работе. Более перспективной казалась мысль о кинозале с большими экранами и рядами мест для операторов. Но надо было решить, будет ли экран работать на отражение (как в обычном кинотеатре) или на просвет, то есть с рир-проекцией. В первом случае требовалась темнота, во втором — достаточно большое заэкранное помещение. В качестве приоритета мы выбрали комфорт сотрудников и гостей и остановились на втором варианте. Это, кстати, выручило нас позже, когда в зале появились телевизионщики со своими осветительными приборами. Был еще один нюанс, который приходилось учитывать, а именно то, что в зале будут присутствовать представители высокого руководства (члены ЦК КПСС, министры и пр.), не участвующие непосредственно в процессе управления, но желающие с комфортом следить за перипетиями событий в космосе. Делать для них отдельное помещение было нецелесообразно, а размещать их вместе с операторами означало вносить в работу ненужную нервозность. К слову, в США в это время строили аналогичный центр для реализации программы "Аполлон", предусматривавшей высадку на Луну. У них в самом зале должны были решаться чисто технические задачи, а позади него, за стеклянной стеной, находилось небольшое помещение, куда планировали за деньги пускать публику. Чтобы "спасти овец и насытить волков", мы решили расположить обе части аудитории в разных уровнях: операторов — внизу, а гостей — на балконе.

Зал управления спроектирован так, что люди, находящиеся на балконе и на рабочих местах, не видят и не слышат друг друга (проекторы: a — на боковой экран; б — на центральный экран; в — на боковые экраны). Разработанный в Московском научно-исследовательском телевизионном институте проектор "Аристон" долго служил Центру управления верой и правдой. Сейчас в ЦУПе работают швейцарские телевизионные проекторы "Eidophor". В заэкранном помещении установлены десятки проекторов, причем у каждого на случай поломки имеется "дублер". Экран монитора для отображения оперативной информации (справа) и монитор с изображением документа, снимаемого телекамерой (слева). На центральный и боковые экраны, на верхнее табло главного зала выдается масса информации, необходимой операторам и интересной гостям. Американские гости входили в Центр управления через вестибюль, украшенный мозаичным панно с изображениями К. Э. Циолковского, С. П. Королева и Ю. А. Гагарина. Здание Центра управления полетами

МЫ НЕ ВИДИМ И НЕ СЛЫШИМ ИХ, А ОНИ НАС

Многое мы сами сделать не могли, в частности разработать проект здания Центра, и бок о бок с нами начали трудиться строители и архитекторы из проектного института Ипромашпром. Мы не только вместе работали, но и вместе ходили в походы, рыбачили, катались на горных лыжах. Общение в неформальной обстановке сближало, помогало лучше понимать друг друга. Нам удалось так скомпоновать рабочие места в зале, что сидевшим на балконе открывался для взора лишь экран, а работавших внизу видно не было (исключался "эффект затылка"), любой же из находившихся на нижнем уровне, даже оглянувшись, не увидел бы лиц гостей. Место руководителя полета по проекту находилось в самой задней части зала, и он мог контролировать всех своих подчиненных. Кроме того, выполнив специальные расчеты, мы смогли акустически "развязать" балкон и партер. Это дало удивительный эффект: хотя в зале не было звуконепроницаемых перегородок, "верхи" не слышали "низов" и наоборот, и даже достаточно громко произнесенные реплики не достигали ушей тех, кому они не предназначались. Наконец предложения по проекту главного зала были готовы, и их должен был утвердить директор НИИ-88 Ю. А Мозжорин. Но когда я принес ему бумаги, Юрий Александрович заявил: "Если получится плохо, то виноват окажется директор?" и отказался ставить свою подпись. Так в историю вошел документ общегосударственного значения, подписанный всего лишь начальником сектора, то есть мною, В. К. Самсоновым. Позже я понял, что это не было обычной перестраховкой: директор оставлял себе развязанными руки, чтобы при неудаче, в случае разборок на высоком уровне, иметь возможность защищать подчиненных. (Правда, в своих воспоминаниях Ю. А Мозжорин то ли намеренно, то ли по забывчивости утверждал, что подписал проект, но оставим это на совести автора мемуаров.)

ХОРОШИЙ ПРОЕКТОР — ЗАЛОГ КАЧЕСТВЕННОГО ИЗОБРАЖЕНИЯ

Как и при оснащении малого КВЦ, на новой площадке пришлось решать массу проблем, связанных с системой отображения информации. Объем зала требовал установки экрана размером 6х8 м. Конечно, нечего было и думать о том, чтобы сделать его из стекла. Решили использовать полупрозрачную гибкую пластиковую пленку. Мы опробовали более ста различных образцов: на слишком прозрачной пленке изображение не получалось контрастным, а на плотной — выглядело темным. За разработку и изготовление проекционных аппаратов для демонстрации слайдов вновь взялись ЦКБ "Геофизика" и ленинградский Государственный оптический институт имени С. И. Вавилова (ГОИ). Вместе с Изюмским приборостроительным заводом они поставили нам оборудование для отображения как статических картинок (географические карты, слайды), так и динамических, то есть периодически сменяющих друг друга объектов (различные символы, буквенно-цифровые данные и т. п.). Еще большие трудности пришлось преодолеть, чтобы обеспечить Центр проекторами телевизионного изображения на большой экран. Основной узел такого устройства несколько напоминает кинескоп, в котором внутренняя поверхность представляет собой зеркало, покрытое специальным маслом. Под действием электрического заряда это масло деформируется. При сканировании зеркала электронным лучом его поверхность становится "шершавой" и отдельные его участки по-разному отражают падающий свет сильной лампы. При попадании на экран отраженный свет создает на нем изображение, соответствующее телевизионному. В то время в Швейцарии и США уже производились подобные системы "Eidophor" и "Talaria", но нам рассчитывать на их приобретение за валюту не приходилось. Нам удалось разместить заказ на разработку аналога швейцарского проектора в Московском научно-исследовательском телевизионном институте, одну из руководящих должностей в котором занимала Л. Н. Шверник. Людмила Николаевна была очень талантливым инженером и, кстати, первой женщиной, окончившей до войны Академию им. Н. Е. Жуковского. Ей и ее сотрудникам удалось создать аппарат "Аристон", который по своим характеристикам нас вполне устраивал, поскольку давал достаточный световой поток, чтобы яркое и четкое изображение заполняло большой центральный экран. Впоследствии "Аристоны" выпускались Львовским телевизионным заводом.

СОРЕВНОВАНИЕ С МАШИНОЙ ВЫИГРАЛ HOMO SAPIENS

В заэкранном пространстве одновременно или в определенной последовательности должны были работать более десятка проекционных устройств. Перед теми, кому посчастливилось оказаться в этом месте и в это время, возникало поистине фантастическое зрелище, похожее на полярное сияние: лучи от проекторов вспыхивают, пляшут, переливаются цветами — ни с каким фейерверком не сравнится. Но всем этим хозяйством нужно четко управлять, чтобы проекторы работали согласованно по установленному сценарию. С просьбой создать систему автоматизированного управления мы обратились в Институт кибернетики АН УССР, и его директор, создатель первых ЭВМ академик В. М. Глушков согласился. Систему построили на базе выпускавшихся тогда универсальных машин широкого назначения "Днепр". Эти вычислительные машины относились к классу управляющих, и основными их элементами были электромеханические реле. Поэтому надежность машин оставляла желать лучшего, а для нас как раз этот параметр был главным. Мы подолгу спорили с академиком Глушковым. Виктор Михайлович отказывался принять наши требования о 100%-ной надежности, доказывая, что ее не может быть. С позиций инженера он был, безусловно, прав. Но и мы не могли допустить возможности сбоя системы. Она ведь управляла перемещением по экрану светового "зайчика", изображавшего космический корабль. Если пропадало управление по одной из координат, "зайчик" смещался, и, хотя корабль продолжал спокойно двигаться дальше, у всех присутствующих, особенно непосвященных в суть наших проблем, возникало полное ощущение, что корабль сошел с орбиты и падает. О том, чтобы допустить подобный "прокол" в присутствии высшего начальства, не могло быть и речи. Поэтому мы нашли оператора, который обладал великолепной реакцией. Он следил за движением "зайчика" и, уловив момент начала "падения" корабля, немедленно переходил на ручное управление. Подобное дублирование машины человеком очень пригодилось впоследствии во время проведения программы "Союз"-"Аполлон", когда изображения с наших экранов круглосуточно передавались в Америку в режиме реального времени и любым техническим сбоям придавалось политическое значение.

ПАРАДОКСЫ КАРАНДАШНОЙ ПРАВКИ

Кроме экрана нужно было устройство для вывода текстовой информации. В середине 1960-х годов мы еще не знали об электронных табло. Нам были известны громоздкие электромеханические табло, те, что устанавливали на стадионах, в зданиях вокзалов и аэропортов. Выпуск подобных устройств был налажен на венгерском предприятии "VBKM Willez". Приобретение аппаратуры у венгров устраивало нас, потому что эта страна входила в Совет экономической взаимопомощи и расчеты с ней осуществлялись не в свободно конвертируемой валюте, а в так называемых клиринговых рублях. Это были виртуальные деньги: ими оплачивались самые разнообразные товары и услуги, но ни один человек не мог похвастаться, что когда-либо в жизни держал в руках денежные знаки этой валюты. В связи с секретным характером нашей деятельности нам не разрешили выйти на представителей завода напрямую, и посредником выступал Внешторг. Мы хотели заказать табло, которое управлялось бы электроникой. Венгерская фирма в принципе готова была выполнить задание, но ее специалисты предупредили, что разработкой таких устройств они не занимались и это будет их первый опыт. Свои услуги венгры оценили в 120 тысяч рублей (разумеется, клиринговых). Мы были вынуждены принять их условия и с большим трудом добились, чтобы указанная сумма была заложена в проект Постановления ЦК КПСС и Совмина СССР. Однако за несколько дней до подписания Постановления мы получили неожиданный удар от венгерской стороны. В телеграмме венгры сообщали, что им пришлось скорректировать расчеты, и теперь требовали 300 тысяч рублей, то есть в 2,5 раза больше оговоренной суммы. Нужно было срочно отправляться в Госплан и вносить исправление в проект Постановления. Но поскольку, как сказано выше, мы с венграми напрямую не контактировали, то и об их резонах на увеличение сметы не знали и никаких расчетов и обоснований представить в Госплан не могли. Хотя я пользовался полным доверием тогдашнего первого заместителя министра общего машиностроения Г. А. Тюлина и директора ЦНИИМаша Ю. А. Мозжорина, официально я занимал должность всего лишь начальника сектора. Связаться с руководством мне не удалось и пришлось ехать в Госплан на свой страх и риск, позвонив, правда, по "кремлевке" и договорившись о встрече. Нашим куратором была Т. Ф. Пискарева, занимавшая достаточно высокую должность. Услышав просьбу об увеличении суммы со 120 до 300 тысяч инвалютных рублей, не подкрепленную никакими письмами и документами министерства, она ответила решительным отказом. Полностью сознавая авантюрность своей позиции, я пустил в ход все свое красноречие, чтобы убедить ее в "необходимости…, важности…" и т.п. Но Татьяна Федоровна стояла на своем, а когда узнала о моем служебном положении, то вообще вскипела: "Уходите и больше не появляйтесь в Госплане. Пусть ко мне лично приезжают либо Тюлин, либо Мозжорин!" Формально она была права. Но и я не мог покинуть Госплан без положительного результата: если моя просьба не будет учтена и неисправленный проект Постановления уйдет на подпись, то срыв сроков создания Центра становится более чем реальным. Целый час я гулял по коридорам Госплана, сидел на подоконниках и думал, как выйти из положения. Я знал, что муж Пискаревой работал помощником Д. Ф. Устинова и она, конечно, представляла себе особенности нашей работы. Поэтому решился на вторую попытку. На этот раз товарищ Пискарева более спокойно выслушала меня и сказала: "Ну ладно, я исправлю карандашом цифру "120" на "300", и посмотрим, что из этого получится". В полиграфии есть правило, по которому правка карандашом не учитывается. Но свершилось чудо: отредактированный карандашом документ через несколько дней подписали Л. И. Брежнев и А. Н. Косыгин.

КОМПЕТЕНТНОСТЬ ИЛИ ПАРТИЙНОСТЬ?

Нервотрепка, связанная со злосчастным табло, на этом не закончилась. Чтобы согласовать техническое задание, нужно было отправляться в командировку в Будапешт. Там следовало оговорить все нюансы проекта, ни словом при том не обмолвившись о его назначении. После изготовления аппаратуры нам предстояло монтировать ее в присутствии венгерских специалистов где-то на "нейтральной" территории, потом самим разбирать, перевозить в Центр и снова монтировать. Поездка, равно как и подготовка к ней, оставила массу неприятных воспоминаний. В то время я был руководителем достаточно высокого ранга (в моем подчинении находилось около 200 человек), но членом КПСС я не стал (диссидентом тоже, впрочем, не был). По неписаным законам меня даже в страну социалистического лагеря могли отправить лишь "под присмотром" идеологически надежного товарища. Им оказался весьма средних способностей инженер из моего отдела, обладавший тем неоспоримо привлекательным для отдела кадров качеством, что был членом парткома. В Будапеште он активности не проявлял, а в последний день, когда нужно было подписывать документы, вообще куда-то исчез. Возможно, занялся написанием отчета, после которого я на десятилетия стал "невыездным". Хотя на венгерскую аппаратуру были затрачены большие средства, она еще долго оставалась нашей головной болью. Все пришлось переделывать практически полностью, чтобы добиться необходимого уровня надежности.

У НАС МОНИТОРЫ ПОЯВИЛИСЬ ЗАДОЛГО ДО ПЕРСОНАЛЬНЫХ КОМПЬЮТЕРОВ

Параллельно с решением задач отображения коллективной информации приходилось думать о средствах и способах обеспечения необходимыми данными операторов на их рабочих местах. Мы предусматривали, что к операторам будет поступать информация двух типов: телевизионные образы бумажных документов и оперативная — в частности, телеметрическая — информация в буквенно-цифровом виде. Для воспроизведения документов применялись мониторы (тогда их называли индикаторами) с обычными телевизионными экранами на 625 строк и мониторы с экранами, расположенными вертикально, повышенного стандарта разложения на 1125 строк. На этих экранах можно было без особого труда прочесть газетный текст. Вывод оперативной буквенно-цифровой информации можно было организовать по-разному: "рисованием" знаков отрезками кривых (синусоид) на экране, применением электронно-лучевых трубок с масками типа характрона*, микрорастрами (в этом случае каждый знак на экране формировался отдельно) или электронными мини-табло. Нам предстояло выбрать самый удобный и перспективный способ. Мы решили рискнуть и направили все усилия на разработку телевизионного принципа микрорастрового отображения символов. Жизнь показала, что мы угадали верное направление, и сейчас практически все системы отображения используют телевизионный сигнал в качестве основного носителя информации. Мы создали также очень мощную систему управления мониторами. Телеметрическая информация о параметрах орбиты, состоянии систем корабля и космонавтов, поступающая из космоса, обрабатывалась на машинах БЭСМ-6, "Урал-11" и "Урал-14" и автоматически распределялась по 300 рабочим местам. При этом каждый оператор получал нужную информацию, а лишняя до него не доходила.

---

* Характрон, или знакопечатающий электронно-лучевой прибор — трубка, в которой на пути электронного пучка помещена непрозрачная маска с отверстиями в виде букв и цифр. В характроне имеются две отклоняющие системы: одна — перед маской — направляет пучок на изображение нужного знака, а другая — после маски — направляет вырезанную часть пучка в нужное место экрана.

МЫ БЫЛИ "ГЛАВНЫМ КОНСТРУКТОРОМ"

Таким образом, мы создавали КВЦ по большей части своими силами, разрабатывая технические задания, организуя научные исследования и подготовку документации, искали заводы-изготовители, "пробивали" поставки оборудования, вводили его в эксплуатацию, разрабатывали математическое обеспечение для вычислительной техники и т. д. и т. п. Мы не только не имели генерального подрядчика, не было у нас и полноценного проекта — были отдельные документы по различным системам, и мы работали, как говорится, "с колес". Оно и к лучшему: главные конструкторы и военные продолжали активно сопротивляться самой идее создания на базе ЦНИИМаш КВЦ с перспективой превращения его в Центр управления. При обсуждении мы наверняка получили бы массу замечаний, и проект был бы отправлен на доработку. А наши конкуренты тем временем добились бы строительства Центра управления где-нибудь в Евпатории. Этого мы никак не могли допустить. Случись по их желанию, сейчас бы мы за свой собственный Центр управления платили бы украинцам, как платим Казахстану за Байконур. Короче говоря, наша небольшая группа взяла на себя почти все функции, которые должен выполнять Главный конструктор КВЦ, хотя и не очень задумывались об этом. Когда в 1973 году к нам приехали американцы из НАСА, чтобы определить, насколько пригоден КВЦ для управления совместным полетом кораблей "Союз" и "Аполлон", они, пораженные главным залом управления, спросили меня, какая фирма проектировала и строила зал и создавала систему отображения. Ответ был, что все мы делали сами. "Значит, вы и есть Главный конструктор!" — последовал восторженный возглас. Услышать такой отзыв о работе было лестно, но несравнимо большую радость мы испытали в 1971 году, когда ввели в эксплуатацию уникальный комплекс управления и отображения, ставший "лицом" Центра.

ЗАВЕСА СЕКРЕТНОСТИ ПАЛА

КВЦ, естественно, относился к совершенно секретным учреждениям, поэтому наши научные и технические достижения оставались неизвестными даже тем, кого могли напрямую касаться. Но в 1972 году между СССР и США было заключено межправительственное соглашение о совместной космической программе. Она называлась "ЭПАС" (экспериментальный полет Аполлон-Союз) и предусматривала проведение в 1975 году совместного полета и стыковки на орбите пилотируемых кораблей — советского "Союза" и американского "Аполлона". Встал вопрос о включении нашего КВЦ в систему управления этим полетом. Для этого центр нужно рассекретить. Но Министерство обороны и КГБ были категорически против. Их руководство предлагало построить возле Института космических исследований АН СССР (в районе станции метро "Калужская") типовое стеклянное здание парикмахерской и в нем с помощью телефонной связи имитировать работу Центра дальней космической связи в Евпатории. В том же здании предлагалось расположить американскую группу управления. Все это выглядело абсолютным абсурдом: американцы бы тут же обнаружили "липу", отказались вместе работать и вся программа сорвалась бы. Д. Ф. Устинов лично обратился к Л. И. Брежневу, а тот надавил на председателя КГБ Ю. В. Андропова и министра обороны А. А. Гречко, сломив их сопротивление. Таким образом, с 1973 года КВЦ стал открытым объектом и по согласованию с американцами назывался отныне ЦУП-М (Москва), а центр в США — ЦУП-Х (Хьюстон). В октябре 1973 года в ЦУП-М прибыла первая американская делегация во главе с заместителем директора НАСА Д. Лоу. В группу входили также директор проекта ЭПАС Г. Ланни, руководитель полета П. Фрэнк и журналисты. У нас, работников ЦУПа, перспектива встречи с участниками делегации вызвала шок. В "святая святых" пустили даже не граждан дружественных "стран народной демократии", а самого "потенциального противника" — американцев, от которых, главным образом, мы все и скрывали! Не обошлось без курьезов. Когда колонна машин из Москвы двинулась по Ярославскому шоссе, американцы заволновались. Они считали, что ЦУП располагался в Звездном городке. По их разведданным, по фотографиям со спутников именно там шло большое строительство. Кстати, сотрудник КГБ, ответственный за секретность, был награжден орденом, а американский разведчик, по слухам, уволен из ЦРУ.

СОТРУДНИЧЕСТВО ОКАЗАЛОСЬ ПЛОДОТВОРНЫМ

Американские специалисты очень придирчиво осматривали нашу технику, просили снять с аппаратуры задние стенки, оценивали "начинку", задавали детальные вопросы. Особенно сильное впечатление произвел на них зал управления. "У вас и у нас центры управления практически идентичные" — такая оценка сняла вопросы о совместной работе обоих ЦУПов. По предложению американцев в экстремальных случаях они пользовались бы для управления "Аполлоном" данными советских станций слежения, а мы — данными их станций. Позже нас посетили директор НАСА Дж. Флетчер, астронавты Т. Стаффорд, Д. Слейтон и В. Брандт, другие специалисты. В итоге американцы выдвинули три дополнительных требования:

— обеспечить автономное электропитание на базе дизель-генераторов;

— разработать систему непосредственной выдачи команд из ЦУПа на борт кораблей;

— на время совместной работы предоставить американской группе управления отдельный корпус.

Мы все выполнили и в дальнейшем поминали американцев добрым словом: наше оборудование работало бесперебойно даже тогда, когда экскаваторы рвали подземные кабели Мосэнерго, а подъемные краны повреждали воздушные линии электропередач... Заранее было оговорено, что все телефонные переговоры и телевизионные материалы станут общей собственностью; круглосуточно в пресс-центр, организованный в гостинице "Националь", и в эфир шли репортажи из обоих ЦУПов (в Москве для этого был выделен 8-й канал Центрального телевидения). Все техническое обеспечение программы "ЭПАС", в том числе средства обеспечения старта, полета и посадки, в основном было подготовлено к сроку. И вот 15 июля 1975 года стартовал корабль "Союз-19", а вслед — "Аполлон", и 17 июля в космосе состоялась первая международная стыковка! Совместный полет продолжался до 21 июля, а 25 июля 1975 года успешно прошла посадка. Атмосфера в эти дни в ЦУПе была необычной, балкон в зале управления заполнили официальные лица. Американская сторона была представлена послом США в СССР У. Стесселем (кстати, на лекции, которую нам читали перед приездом гостей, было сказано, что посол приходился потомком русскому генералу А. М. Стесселю, командовавшему русской армией в Порт-Артуре), многие иностранцы были с женами. Для представителей ЦК КПСС, Совета министров и Главных конструкторов из тех, кому "не рекомендовалось" контактировать с иностранцами, мы оборудовали в старом зале отображения малого КВЦ все условия для работы, туда транслировалась вся информация, включая изображения с камер, установленных в большом зале управления, что создавало эффект присутствия. Но привычка перестраховываться сработала и на этот раз. Советское руководство опасалось, что во время спуска корабль отклонится и совершит посадку вдали от предполагаемой точки. Для съемки момента посадки использовалась передвижная телевизионная станция "Марс", которую в этом случае не удалось бы быстро перебазировать. Поэтому о телевизионном репортаже с места посадки советское руководство заранее не сообщило, чтобы не дать повода американцам позлословить. К счастью, все прошло по плану. Прямая передача состоялась и стала приятным сюрпризом для присутствующих. Как нам сообщили, в США видеозапись посадки транслировали ежечасно в течение всего дня.

ПАРИТЕТ ПО СТУЛЬЯМ

О перипетиях первого совместного космического полета написано много, и все же позволю себе остановиться на забавном эпизоде, оставшемся "за кадром". Как я упоминал, к ЦУПу сделали трехэтажную пристройку, где должны были с комфортом разместиться члены консультативной группы НАСА. В пристройке были устроены гостиничные номера, обставленные хорошей импортной мебелью. Мне поручили координировать работу американцев с советскими специалистами, обеспечивать их информацией и техническими средствами. Накануне приезда группы в Москву позвонил О. И. Бабков, руководитель советской консультативной группы в хьюстонском ЦУПе. Он сообщил о спартанских условиях, в которых оказались наши инженеры. Мол, спать приходится на стульях, трудно решать и некоторые бытовые проблемы. Из МИДа и КГБ тут же поступило указание соблюсти принцип паритета. Мы заперли гостиницу (как оказалось, навсегда: позже пристройку переделали под служебные кабинеты), поставили в рабочем помещении консульта тивной группы дополнительные стулья и кресла (отечественные). Американцы восприняли все как должное, между нами установились прекрасные рабочие и человеческие отношения, которые до конца совместной деятельности ничем не были омрачены.

ОНИ — В ЯПОНИЮ, МЫ — НА КАРТОШКУ

После завершения программы пришло время расставаться. Делясь своими дальнейшими планами, американцы сообщили о намерении возвращаться в США через страны Азии и Японию, чтобы иметь возможность посмотреть мир. Мы тоже сразу после окончания работы собирались на время оставить рабочие места, но ехать нам предстояло не за границу, а на колхозные поля. Дело в том, что на время активной подготовки к полету "Союза" и "Аполлона" инженеров ЦУПа не привлекали к работе по оказанию шефской помощи колхозам, стройкам, овощным базам. Но саму помощь никто не отменял, за нас ездили другие, накапливая наш долг. Срок оплаты долга настал в день отъезда американцев...

ЭПИЛОГ

Благодаря программе "Союз"-"Аполлон" наш Центр управления полетами стал открыт всему миру, мы смогли наглядно продемонстрировать высокий уровень отечественной техники. Теперь к нам то и дело обращались с просьбами поделиться достижениями, заимствовали многие наши технические решения. Мы безвозмездно давали заводам разрешения на выпуск соответствующих устройств, и командные пункты в Центре дальней космической связи в Евпатории, в Центре подготовки космонавтов им. Ю. А. Гагарина, в Институте медико-биологических проблем приобрели облик, во многом схожий с залом управления ЦУПа. За создание Центра управления полетами коллектив разработчиков в 1978 году был награжден Государственной премией СССР. Из ЦУПа управляли полетами орбитальных станций "Салют" и "Мир", аппаратами, летавшими к Венере, Марсу, комете Галлея. Когда начали осуществлять программу кораблей многоразового использования, А. В. Милицын настоял на строительстве нового центра управления, который был бы полностью взаимозаменяем с существующим. Люди и оборудование на новом ЦУПе сработали безупречно, обеспечив полет и посадку многоразового корабля "Буран" в автоматическом режиме. Позже программу свернули, но идея двух ЦУПов себя оправдала, и сейчас из нового центра ведется управление полетом Международной космической станции.

Кандидат технических наук В. САМСОНОВ (г. Королев).