Скачано с http://www.novayagazeta.ru/data/2010/022/19.html

«Новая газета» 2010 №22, 3 марта


Герой Советского Союза Александр Серебров: «Инопланетянина-мотоциклиста на орбиту запустил я...»

Космические приключения бортинженера милостью Божией, рассказанные нашему обозревателю Юрию Батурину





Вместо представления

Летчик-космонавт России, Герой России, генерал-лейтенант авиации В.В. Циблиев:

«Я у Сереброва был четвертым командиром. Он, уже опытный космонавт, многому меня научил. Я бы его назвал космическим Кулибиным. В полете он — ураган. Он жил космосом и станцией. Он буквально чувствовал ее. Услышит какой-то щелчок и говорит: «Через два дня придется заменять блок». И точно. Фактически он прогнозировал отказы техники. А как он проводил уроки из космоса! Даже я слушал, раскрыв рот, когда он ребятам рассказывал и показывал физические опыты. И я сам чувствовал себя студентом».

Работа как работа

— Саша, давай поговорим про работу космонавта.

— Знаешь, когда-то пришлось на станции маленький видеоролик делать — приветствие космическому конгрессу в России. Это сейчас из ЦУПа* (Центр управления полетами) на борт в массовом порядке тексты присылают, которые остается лишь начитать перед камерой, а тогда мы подошли к делу творчески. Требовалось как раз работу космонавта показать. И вот я — в невесомости! — фиксируюсь, цепляясь правой ногой, левой что-то пилю, прикрепив к ноге ножовку, левой рукой держу у глаза какую-то подзорную трубу, одновременно записывая в блокнот правой рукой, а кроме того, элегантными круговыми движениями своей «пятой точки» с прикрепленной к ней салфеткой делаю влажную уборку — протираю от пыли панели модуля. Шутка, конечно, но точно отражает особенность нашей работы: все разное, и часто приходится многое делать параллельно.

— По собственному опыту знаю, как нештатный инструмент иногда спасти может. Расскажи-ка читателю, как в темном спускаемом аппарате садились.

— Я человек запасливый. Вот и сейчас у меня с собой фонарик. В качестве доказательства Александр открывает пляжную сумку (наш разговор происходит на море при ярком палящем полуденном солнце) и достает оттуда маленький фонарик. Сегодня такой в любой лавке купить можно. А во времена, о которых повествует Серебров, это считалось заграничным изыском, весьма труднодоступным.

— Один такой фонарик мне до полета американский астронавт Джон Фабиан подарил, — продолжает Серебров. — Второй Саша Полещук на станции потерял, а я потом нашел, конечно же, на пылесборнике, в грузовом корабле, кажется, и заначил его среди самых важных вещей.
Перед спуском мы с Василием Циблиевым обнаружили, что в СА (спускаемый аппарат) лампа освещения не светит. Я проверил светильник в БО (бытовой отсек) — горит нормально. Значит, в СА дроссель «полетел».
Расстыковку мы проводили на дневной части витка. В СА правый иллюминатор у нас был полностью закрыт возвращаемым грузом, а с левого я снял шторку, чтобы посветлее было, коль уж лампа не горит. Однако теперь яркое солнце засвечивало Василию приборную доску.

— А до посадки вам еще нужно было сделать облет станции, верно?

— Да, у нас была задача сфотографировать и отснять на видео и фото стыковочный узел для предстоящей стыковки американского шаттла. Для этого я перешел из СА в БО. И тут новое дело: корабль почему-то не слушался Василия, и нас несло на солнечную батарею станции, в район стыковочных узлов.
Мы набирали скорость, сближаясь с «Миром». Виктор Афанасьев, командир сменившего нас экипажа, всех быстро в спускаемый аппарат загнал, когда увидел, что мы летим прямо на них, и правильно — сейчас как разнесет станцию, надо и им срочно на спуск! Да и я думаю: «Кранты!» У бытового отсека стенки тонкие, хрупкие, и при столкновении он обязательно треснет. Воздух выйдет минуты за две. Понял, что через виток меня вместе с БО отстрелят, а СА перейдет в баллистический спуск. Это все я просчитал мгновенно, да, собственно, и оставались какие-то секунды.
Но за метр до станции скорость погасла. Алюминиевая антенна сдемпфировала. Затем последовал удар по солнечной батарее и — страшный грохот! Неужели сорвали у станции батарею? На Земле убьют ведь! Посмотрел: батарея на месте. Стало легче. Станция от удара потеряла ориентацию. И так удачно получилось, что она повернулась к нам нужным стыковочным узлом. И я отснял все наилучшим образом. Огляделся: мы чуток порвали ЭВТИ (экранно-вакуумная теплоизоляция, с помощью которой поддерживается температурный режим внутри станции), других повреждений не заметил. Перешел обратно в спускаемый аппарат, мы доложили о случившемся на Землю.

— Так что же случилось?

— Дело было вот в чем. Есть такой тумблер «Управление СА», который должен стоять в положении «1». Василий видел, что «клювик» тумблера стоит правильно. Мы должны точно следовать бортинструкции. В ней имелось указание проверить РУО — ручку управления ориентацией, а про РУД — ручку управления движением, с помощью которой выполняются линейные перемещения корабля, — почему-то ничего не было сказано. Иначе мы, конечно, заметили бы неладное. Просто особенность данного конкретного тумблера: его надо было чуть дальше единички в сторону нуля продвинуть.
Тем временем Василий дожал-таки тумблер, и корабль снова стал послушным. Мы построили ориентацию на торможение (потом оказалось, хорошо построили: меньше 2 килограммов перекиси затратили на спуск). И тут наступила темнота — ночная часть витка.
Лампы в спускаемом аппарате не горят. Фонарик в НАЗе (носимый аварийный запас) есть, но чтобы до него добраться, нужно отстегнуться, снять перчатки, залезть руками под кресло, найти фонарик, зафиксировать кресло. Перед спуском этого категорически нельзя делать. Хорошо, у меня, запасливого, фонарики Полещука и Фабиана в кармане скафандра лежали. Так, с фонариками в зубах, и читали бортдокументацию по спуску.
Сколько мы просили конструкторов, чтобы поставили дополнительное освещение в СА. Но им, чтобы провод протянуть, столько согласований надо сделать, что легче сразу застрелиться. Поставили — но только в тренажер. И то хорошо: за месяцы тренировок в полумраке так зрение садится…
А фонарик я потом вернул Саше Полещуку с благодарностью.

— А теперь вспомним, как на выходе в открытый космос у тебя карабин отцепился. С этим устройством у меня личная история связана. Студентами мы ездили на заработки в Сибирь и в одно лето красили опоры линий электропередачи. Полагалось надевать тяжелый страховочный пояс и, работая на высоте, пристегиваться карабином на конце металлической цепи. И вот однажды, пытаясь покрасить металлический уголок снизу, я решил для удобства откинуться на этой цепи. Но потом подумал и предварительно подергал за цепь. А карабин возьми да и отцепись: плохо застегнут оказался. Сбросил я тогда всю эту амуницию вниз и потом полагался только на собственные руки.

— Ну не будь ты столь осторожен, конец тебе пришел бы быстрее, чем мне, но мой финал стал бы эффектнее.
Делали мы с Василием Циблиевым выход в открытый космос (для него первый, а у меня шестой), чтобы установить экспериментальную ферму «Рапана». Но прежде надо туда дойти. Я зацепился, как полагается, карабином за поручень, как в гидролаборатории оттренировали. И вот лечу я к ферме «Софора», рядом с которой надо было производить работы, вдруг вижу: мой карабин свободно плавает рядом с тем, что я держу в руках. Я понял, что отделился от станции и стал искусственным спутником Земли (или космическим мусором с радиопередатчиком — это уж как угодно).

— Ну не совсем искусственным. Все же в человеке имеется и нечто естественное.

— Например, интеллект. Он у меня точно не искусственный. И я рассчитал, как дотянуться до поручня.

— Командиру-то доложил?

— А Василий мне сам по связи говорит: «Слушай, тут поручень отогнут». Я ему: «Знаю уже». Крепление поручня действительно было выполнено бездарно. Болт не законтрен даже. А внутри, в модуле «Квант», гиродины крутятся (10 тысяч оборотов в минуту!) и вибрируют, конечно. Из-за вибрации болт и вылетел. Вот мой карабин и соскочил. Хорошо, отделение произошло без рывков, крюк просто сполз. Я взял карабин кончиками пальцев в скафандровых перчатках, и его длины вместе с моей рукой едва-едва хватило, чтобы я вновь зацепился за «Софору».

Много здоровья космонавту нужно, чтобы его тратить

Серебров закашлялся, как герой какого-то старого фильма, который прикрывал рукой рот и извиняющимся тоном произносил: «Проклятые рудники!» Космос и работа космонавта никому здоровье не укрепляют. Растратишь здоровье — и списывают.

— Последствия полетов?

— Однажды вышло так, что в станции у нас очень низкое давление оказалось — примерно 630-610 мм. А в грузовике, который через три дня должен отстыковаться, бак кислорода — 50 атмосфер. ЦУП велел его сбросить в станцию. А у нас самих кислорода полным-полно. Разве можно? Но получаем радиограмму: «Выполняйте. Сброс кислорода в станцию ничем опасным не грозит». Мы выполнили приказ, после чего не смогли выдержать полностью сеанса связи — голоса садились. Этот кислород мне потом так аукнулся! На Земле до полета мне вставили пластиковые сетки в пах, но я кашлял так сильно, что сетки эти порвал после крайнего полета. Еще раз оперировали — новую сетку ставили.
«Нештатку» эту сделала «Земля», и простить ей этого не могу. Много лет прошу показать мне телеметрию той ситуации, но не дают.

— И много у тебя таких болячек?

— Хватает. Четвертый полет. Летаем с начала июля. В октябре-ноябре стала вонять вода. Мы хотели поменять блок колонок очистки. Спросили «Землю». Нам не разрешили. Потом стала выть сирена: «Отказ НОК» (НОК — насос откачки конденсата). Фильтры забились пластмассовой крошкой. Я отвинтил выход из бортового кондиционера к магистрали НОК. Это такая гнутая трубка диаметром 10 миллиметров и длиной метра полтора. Такого «червяка» оттуда вытащил! Желтого, с черными пятнами. Потом оказалось, дрожжевая бактерия. Просто на борт поставили БКВ с выставки и даже не промыли. Я провел новую магистраль из оказавшейся под рукой пластмассовой трубки. Кончилось бы все же тем, что мы должны были перейти на потребление воды из запасов, а это — досрочный спуск! Но перед тем как «байпас» (англ. — «обходная магистраль») сделать, я предложил Василию: «Давай продуем магистраль. Только маску надень».
Качать было нечем, пришлось мне поработать своими легкими. Я как дунул! С другого конца такая «сопля» вылетела, будто слон высморкался. Накрыли ее полотенцем, еле собрали. А мне эта бактерия через рот в легкие и кишки попала. Уж какие только врачи меня потом не смотрели… Говорят: «Лечить нечем. Аналогов на Земле нет. А у тебя внутри — мутант».

— Так что — на «Мире» появлялись микроорганизмы космического происхождения?

— А как же! Однажды мы реанимировали СРВУ (система регенерации воды из урины, то есть из мочи). Открыли панели, а там все емкости в колышущихся «водорослях». Благо в наследство от французского космонавта Ж.-П. Эньере остались резиновые молоточки, принадлежность для эксперимента «Резонанас». И мы ими обстукивали систему, освобождались от «водорослей». Реанимировали СРВУ. Потом эта система сделала около 10 фильтраций автоматически, чего не было даже с самой новой, которую Александр Викторенко и я в моем третьем полете учили (и учились сами). Тогда почти каждую ночь нас будила сирена с сигналом «Отказ НОК».

Мотоциклист за бортом!

1 февраля 1990 года первые летно-конструкторские испытания автономного средства для перемещения и маневрирования космонавта (или средства передвижения космонавта — СПК) в открытом космосе были проведены космонавтами Александром Серебровым и 5 февраля Александром Викторенко. Вслед за этим произошло событие, в анналы истории космонавтики официально не занесенное. СПК в обиходе называли «космическим мотоциклом». Про второй «мотоцикл» сегодня предпочитают не вспоминать.

— Бывает, я слышал, в космосе не так проедешь, а штрафуют уже на Земле.

— Бывает. Когда к нам с Василием пришел грузовик, в нем была спускаемая капсула, и поэтому нужно было выбросить стыковочный узел. Я заранее размышлял, как бы ему придумать какой-нибудь парус, чтобы он затормозился побыстрее и разошелся со станцией — не дай Бог, стукнет. Ладно, думаю, выкинем что-нибудь еще. Нашел пустой ящик, закрывавшийся на ворсовки. Взял два бачка, как у нас называют, с твердыми отходами (нашим калом, проще говоря). Гляжу, издалека они на двигательные установки смахивают. Появилась идея соорудить нечто вроде космического мотоцикла. Из чего-то изобразил седло. На бачках написал номер своей машины: ММО 00-51. У меня был рабочий комбинезон, в котором я столько раз пропотел, что он соленым и твердым стал. Я использовал феномен «память формы» и придал комбинезону вид человека. На искусственную «голову» надел реальный шлемофон и марлевую повязку, на которой нарисовал глаза и улыбку. Снизу — старые мои беговые бортовые ботинки.
На выходе в открытый космос мы моего «мотоциклиста» выпустили с маленькой скоростью. Снял его на видео и позже, когда про выход в ЦУПе уже забыли, сбросил «картинку» на Землю. Там просто одурели. Но потом номер машины все же разглядели. «Мы тебя оштрафуем!..» — говорят. Я им: «Ребята, вы посмотрите, какой баллистический коэффициент у него. Да он же, как под парусом, через несколько витков сойдет». И все же оштрафовали на крупную сумму, из заработанного в полете вычли.

— Я знаю, ты гордишься методикой, придуманной в полете.

— Ну, это меня однажды неприятно разбудили, наверное, от этого. Надо сказать, я терпеть не могу резких звуков. Сплю, и вдруг сирена — 150 децибелл над ухом, как-никак! Я вылетаю к пульту, время — еще восьми нет. Краем глаза вижу — на ПАПСе (пульт аварийно-предупредительной сигнализации) горит желтый транспарант: «Авария СУД» (система управления движением). Гиродины пошли в торможение из-за переполнения памяти бортовой ЦВМ. А в этот день должен был пристыковаться (со второго раза!) в автоматическом режиме новый модуль «Квант-2». Отменить стыковку уже невозможно, программа пошла. В сеансе связи доложил об аварии и предлагаю: переключите нас на ИУC со БДУСов (измеритель угловой скорости и блок датчиков угловых скоростей). Ориентацию будем поддерживать вручную. Запустили машину в индикаторном режиме, то есть управлять вручную надо, а компьютер лишь отслеживает и подсказывает, но не руководит. Сашка Викторенко разок не в ту сторону ручку повернул, а я это по кватернионам заметил (перед этим была полезная тренировка). Викторенко управлял ориентацией станции средствами корабля и из корабля, а я находился у дисплеев в базовом блоке станции. Так и состыковались. Причем топлива затратили в четыре раза меньше, чем «в автомате» полагалось бы. Я горд, что экипаж в экстренной ситуации смог предложить методику, которую приняла «Земля».

Наверное, для большинства читателей остается пока неведомым, по каким-таким кватернионам Александр Серебров заметил, что ручка не туда пошла. А между прочим, пример поучительный.
В Дублине, на мосту Брум Бридж, висит памятная табличка о том, что, прогуливаясь именно здесь, 16 октября 1843 года английский математик лорд Гамильтон придумал математический аппарат, расширяющий операции трехмерной векторной алгебры для четырехмерных чисел, которые он назвал кватернионами. В средней школе все проходили комплексные или мнимые числа. Так вот, кватернион — это всего-навсего гиперкомплексное число, составленное из одной действительной единицы и трех мнимых.
Если только что прочитанный абзац вызывает у читателя отторжение либо иные негативные эмоции, так лишь только из-за снижения уровня школьного образования с 1843 года до наших дней (за исключением, правда, периода, когда учился Александр Серебров).
Тем не менее, прочитав этот трудный абзац, читатель наконец уверится, что космонавтов отбирают не только по здоровью. Бортинженер Серебров обнаружил ошибку, именно наблюдая бег «мнимых единиц» на дисплее приборной доски. Впрочем, он — физтех, как называют себя студенты Физтеха.

Прошедшее время

— Саша, студентом Физтеха ты по телевидению физические олимпиады вел. Я и сам тебя смотрел. Чувствовал в себе призвание педагога?

— Призвание я видел в космонавтике, а со школьниками мне просто нравилось работать. Я знал аудиторию, чувствовал ее, понимал, как с ребятами разговаривать. И вот, когда я был на пятом курсе, на Физтех приехала с телевидения Римма Райковская и говорит, мол, намечается телевизионный проект «Всесоюзные олимпиады для школьников», помогите.

— Сегодня даже странно такое слышать. Если чему с экрана и учат, то разве что делать контрольный выстрел и как правильнее бить ногой в голову.

— Другие времена — другие нравы. В результате ученых и инженеров стало куда меньше. Вот и в космонавтику не хотят идти: денег мало, а риска много.

— И ты тогда решил выйти на большой экран?

— А что? Экрана я не боялся. В десятом классе меня даже отобрали на кинопробы для фильма «Приключения Кроша». Но я им сказал, что с моей головой 62-го размера все актеры рядом будут сами выглядеть «крошами». Потом еще не раз меня приглашали сниматься в кино. Внешность у меня, надо сказать, была героическая, физиономия плакатная. Но я предпочел физику. Телеолимпиады, действительно, оказались интересными. Например, роль Парацельса в передаче «Загадки химических явлений» играл Леонид Каневский, через пять лет ставший знаменитым «майором Томиным», тем самым — из «Следствия ведут Знатоки». А сейчас ему вместо бесед о науке, которые никому, к несчастью, не нужны, приходится рассказывать о громких преступлениях советской эпохи в сериале «Следствие вели…» Да-а, прошедшее время.
Приведу в качестве примера такую задачу. Автомобилист проскакивает на красный свет. Его останавливает милиционер. Водитель оправдывается и говорит, что ехал, правда, очень быстро, но на зеленый свет. Вопрос: с какой скоростью должна ехать машина, чтобы шоферу красный свет показался зеленым? Николай Федорович Моисеев, в прошлом первый заместитель руководителя Роскосмоса, а теперь большой начальник в аппарате правительства, еще школьником стал эту скорость вычислять… и в результате поступил на Физтех, на аэромех.

— Как хорошо, что в правительстве работают люди, которые могут делать сложные расчеты.

— Только мало их очень. Да и какие сейчас расчеты? Как и куда финансовые потоки направлять? А тогда с физических олимпиад ко мне существенный финансовый поток поступал. Около 60 рублей в месяц, это больше стипендии.

— А твои знаменитые уроки из космоса? Ты решил свои навыки телеведущего применить на борту космической станции?

— Идея была американской учительницы Кристы МакОлифф. А я просто реализовал ее. Двадцать лет назад, 28 января 1990 года, я с Сашей Викторенко провел с борта несколько уроков для школьников в память Кристы, погибшей за четыре года до того с экипажем «Челленджера». У нас был выходной день. В ЦУП приехали школьники и учителя из Магадана, Красноярска, Нижнего Тагила, Петрозаводска. Уроки готовил прямо там, в космосе. Всего я более 30 уроков сделал. По возвращении выпустил несколько фильмов — «Невесомость», «География», «Экология»… Я столько благодарностей слышал от преподавателей. Весь тираж разошелся. И хоть недорого это стоит, никому у нас не надо — ни Минобразованию, ни Роскосмосу. Только японцы взяли. Да и то сказать: уроки из космоса не нужны, чтобы в ЕГЭ «галки» ставить — Земля круглая, квадратная, плоская? Сегодня для таких уроков есть все — и опыт, и аппаратура, и возможности в космосе. Но ничего не делается.

— Но ты продолжаешь руководить ВАКО «Союз» — молодежным Всесоюзным (теперь Всероссийским) аэрокосмическим обществом. Значит, все же надежда есть?

— Надежда всегда должна быть. Особенно, когда глядишь на самых юных. Вот у нас один девятилетний парнишка получил стипендию от ВАКО «Союз» за то, что придумал оригинальную систему телеметрии, которая ЦУП заинтересовала. Повезли как-то на зарубежную выставку модели наших детей, так из восьми шесть просто не выпустили за рубеж, потому что они патентоспособные. А Коля Тихонов из Тульской области уже попал в отряд космонавтов, стал космонавтом-испытателем, готовится к полету. Чем не результат?

— Но как-то грустно ты все это рассказываешь…

— Потому что трудно очень! ВАКО «Союз» было учреждено 1 ноября 1988 года Академией наук СССР, Главкосмосом, ЦК ВЛКСМ и некоторыми другими организациями. Через год было распоряжение правительства. А сейчас помощи ни от кого не допросишься. Последний раз, кажется, президент Ельцин помог, выделил 16 миллионов рублей. Мы тогда провели конгресс юных космонавтов и астронавтов всего мира, лучший из всех! Сейчас ВАКО «Союз» — единственная учебно-научная организация в нашей стране. И по-настоящему массовая. У нас занимаются около 50 тысяч школьников в более чем полсотни субъектах Российской Федерации. А труднее всего в Москве. Сложный город — плати за все. Средства никто не выделяет, дополнительное образование в планы не входит. В Москве рейдеры отобрали здание. Зато в Самаре много лет назад помогли: отдали для ВАКО общественный туалет. Практически — символ!

— Не хотелось бы заканчивать на такой «ароматной» ноте… Неужели у нас не найдется точки опоры?

— Физтех — наша с тобой точка опоры. Сейчас на кафедре профессора С.В. Клименко в Московском физико-техническом институте мы делаем виртуальные «Уроки из космоса». Новейшие информационные технологии, которые так нравятся молодым, надеюсь, привлекут в нашу отрасль людей с хорошими мозгами. Надеюсь!

* Речь космонавта насыщена множеством аббревиатур. Чтобы сохранить стилистику, в интервью они оставлены, но расшифрованы. Оказалось, убери эти буквенные сокращения, и сразу же теряется обаяние подлинности.

Справка «Новой»

Серебров Александр Александрович, летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, родился 15 февраля 1944 года, окончил Московский физико-технический институт, более известный как Физтех. Выполнил четыре космических полета (1982, 1983, 1989/1990, 1993/1994). Автор и создатель серии первых уроков из космоса для школьников и преподавателей. Почетный профессор МФТИ.

Юрий Батурин

03.03.2010