...Шел 1929 год. Мне исполнилось тогда около 24. Вместе с друзьями мы в то время увлекались самолетостроением, разрабатывали небольшие собственные конструкции...»

Далее С. П. Королев рассказывает А. П. Романову о предыстории этой встречи и заключает: «Собственно говоря, после взволновавшей нас встречи с Циолковским мы с друзьями и начали активные действия и даже кое-какие практические опыты», — имеются в виду работы по ракетной технике.

Прочитав написанное А. П. Романовым, Сергей Павлович, как признает сам Романов, «не дал своего согласия на публикование ее (беседы. — Я. Г.) в печати». Но подпись Королева на этом тексте есть.

Через несколько месяцев после смерти С. П. Королева А. П. Романов пытается опубликовать эту беседу, но это ему не удается, очевидно, по цензурным соображениям. Только через полтора года в связи с «круглой» датой — десятилетием со дня запуска первого искусственного спутника Земли — эта беседа была передана по каналам ТАСС и опубликована многими газетами. В этом, новом варианте она, как вы увидите, — обогатилась многими интересными подробностями:

«Одно из ярчайших воспоминаний в моей жизни — встреча с Константином Эдуардовичем Циолковским. Шел мне тогда двадцать четвертый год. Было это в 1929 году. Приехали мы в Калугу утром. В деревянном доме, где в ту пору жил ученый, мы и увиделись с ним. Встретил нас высокого роста старик в темном костюме. Во время беседы он прикладывал к уху рупор из жести, но просил говорить не громко. Запомнились удивительно ясные глаза. Лицо его было изрезано крупными морщинами. Говорил он энергично, напористо.

Беседа была не длинной, но содержательной, минут за тридцать он изложил нам существо своих взглядов. Не ручаюсь за точность сказанного, но запомнилась одна фраза. Когда я с присущей молодости горячностью заявил, что отныне моя цель — пробиться к звездам, Циолковский улыбнулся: «Это очень трудное дело, молодой человек, поверьте мне, старику. Оно потребует знаний, настойчивости, воли и многих лет, может, целой жизни. Начните с того, что перечитайте все мои работы, которые вам необходимо знать на первых порах, прочитайте с карандашом в руках. Всегда готов помочь вам».

Константин Эдуардович потряс тогда нас своей верой в возможность космоплавания. Я ушел от него с одной мыслью — строить ракеты и летать на них».

Вскользь брошенная Сергеем Павловичем фраза о встрече обросла, как видите, массой неумело придуманных подробностей. Это и называется мифотворчеством, — этот текст Королев не читал и не визировал.

Однако точна или не точна запись А. П. Романова, не столь уж важно, потому что задолго до беседы с журналистом С. П. Королев сам, своей рукой, написал об этой встрече в Калуге. В анкете, заполненной им в марте 1952 года, Сергей Павлович отмечает: «С 1929 года, после знакомства с К. Э. Циолковским, стал заниматься специальной техникой». В автобиографии, написанной через три месяца, опять находим чуть подправленное, но вполне определенное: «С 1929 года, после знакомства с К. Э. Циолковским и его работами, начал заниматься вопросами специальной техники». Наконец, в заявлении, отправленном Королевым в Главную военную прокуратуру СССР с просьбой о реабилитации 30 мая 1955 года, вновь читаем: «Еще в 1929 году я познакомился с К. Э. Циолковским, и с тех пор я посвятил свою жизнь этой новой области науки и техники, имеющей огромное значение для нашей родины» (т. е. ракетной технике. — Я. Г.).

Итак, один из двух участников встречи подтверждает, что она состоялась в Калуге, поскольку в 1929 году Циолковский из Калуги никуда не уезжал. Впрочем, почему мы говорим о двух участниках? А если их было больше? Ведь если верить А. П. Романову, Королев говорил: «Приехали мы в Калугу, встретил нас.., изложил нам.., потряс нас...». Трудно поверить, чтобы о себе Сергей Павлович говорил в стиле императорских указов: «Мы, Николай II...». Значит, был еще кто-то. Кто? В начале 70-х годов один свидетель отыскался. Им оказался Б. Г. Тетеркин — преподаватель Тульского политехнического института. В своем письме ко мне он сообщил, что встретился с Сергеем Павловичем во второй половине дня на одной из улиц Калуги в один из осенних дней 1929 года. Они вместе пришли к К. Э. Циолковскому и вместе ушли от него. Разговор, насколько помнит Тетеркин, в основном шел о планерах и возможности применения реактивных двигателей в авиации. Потом в ожидании поезда в Москву Королев зашел домой к Тетеркину: на улице было холодно. В сумерках Королев ушел.

Постепенно выяснилось, что и директору Государственного музея истории космонавтики в Калуге А. Т. Скрипнику С. П. Королев тоже рассказывал, как он приезжал к Циолковскому, но признавался, что плохо помнит эту встречу и ничего, кроме слуховой трубы и черного костюма на Константине Эдуардовиче, он не запомнил.

Прошло еще несколько лет, и вот оказывается, что не только Королев запомнил встречу с Циолковским, что объяснимо (студент приехал к знаменитому ученому), но и Циолковский запомнил Королева!

В 1982 году вышла книга Виктора Сытина «Человек из ночи». Сытин рассказывает в ней о своих встречах с Циолковским и Королевым в 30-х годах. Нет вроде бы оснований не доверять этим воспоминаниям, ведь Сытин — один из энтузиастов воздухоплавания, заместитель председателя Комитета по изучению стратосферы Осоавиахима, ставший потом писателем. Так вот, Виктор Александрович приводит такие слова, сказанные ему Константином Эдуардовичем в 1932 году: «Теперь приезжают те, кто практически работают над моими идеями. Были Тихонравов, Королев. Это из ГИРДа». Через два года, во время второй беседы Сытина с Циолковским, Константин Эдуардович просит его передать привет Тихонравову и Королеву. Вот насколько врезалась в память великого ученого встреча со студентом, — и через пять лет 77-летний Циолковский не может ее забыть!

Королев встречался с Циолковским. Но было это не в Калуге, а в Москве. И не в 1929-м, а в 1932 году, после торжественного вечера в честь 75-летия Константина Эдуардовича, когда председатель Осоавиахима Р. П. Эйдеман пригласил Циолковского в Центральный совет на Никольской улице. Был там и Королев. Что же касается поездки Сергея Павловича в Калугу, то даже беглое знакомство с приведенными свидетельствами настораживает: ведь сплошь и рядом концы с концами в этих рассказах не сходятся.

Начнем с того, что совершенно непонятно, когда такая встреча могла произойти. У Тетеркина сказано всего точнее: осень 1929 года, т.е. сентябрь- ноябрь. Но ведь известно, что именно в сентябре Сергей Павлович с невероятной энергией форсирует сборку своего планера «Коктебель», до позднего вечера ежедневно работает под навесом на Беговой улице. Известно, что именно в это время он усиленно тренируется под руководством Кошица на аэродроме, ждет не дождется, когда же доверят ему первый, несказанно желанный, самостоятельный полет. И совершает его накануне отъезда в Крым! Трудно поверить, что он мог все это бросить и уехать в Калугу.

В четверг, 24 сентября Королев приезжает в Феодосию. Далее — VI Всесоюзные планерные состязания. Они заканчиваются 23 октября. После их закрытия Королев плывет из Феодосии в Одессу, и только оттуда возвращается в Москву. Что он прежде всего делает? Получает «Пилотское свидетельство»; оно датировано 2 ноября. Теперь главное — дипломный проект в МВТУ, ведь в декабре он должен защищать диплом, времени совсем мало.

Получается, что Королеву просто некогда было ехать в Калугу. А главное, ему незачем было туда ехать! Ничто не указывает на то, что в 1929 году Королева увлекает ракетная техника; это увлечение придет позднее, в 1931 году. А «строить ракеты» сам Королев начнет лишь в РНИИ в 1934 году.

А сколько здесь еще несообразных деталей! Если «шел 1929 год», то почему Королев говорит, что ему тогда исполнилось «около 24»? Ему исполнилось не «около», а точно 22. У Романова Королев приехал в Калугу утром, у Тетеркина — во второй половине дня. Путаница не только со временем суток. Тетеркин пишет, что погода была плохая. Калужская метеостанция утверждает, что осенью 1929 года погода была на редкость теплая. Если под «мы» Королев подразумевал себя и Тетеркина, то почему «мы приехали»? Ведь Тетеркин жил в Калуге в родительском доме. А если Королев был с друзьями-москвичами, то почему (по Тетеркину) он отправился к Циолковскому без них? В записи А. П. Романова Циолковский говорил «энергично, напористо». Все известные нам звукозаписи говорят о том, что он разговаривал медленно, в плавной манере людей, страдающих глухотой. Даже такая мелочь, как черный костюм Циолковского, и та не подтверждается. В книге «Циолковский в воспоминаниях современников» никто не упоминает о черном костюме, всем запомнились простые рубашки, свободные блузы. Внук Циолковского, большой знаток быта семьи своего великого деда, писал мне, что «черного костюма Константин Эдуардович не имел, гостей принимал в сатиновой рубашке». Б. Г. Тетеркину запомнилось на Королеве черное кожаное пальто. Действительно, есть фотографии Сергея Павловича в таком пальто, но появилось оно не в 1929 году, а в 1932-м, когда Королев был уже начальником ГИРДа и пальто это ему «выдали». В этом пальто, кстати, и увезли его в тюрьму в 1938-м, а вернулся он в 1944-м уже без пальто...

И уж совсем не сходятся концы с концами в воспоминаниях В. А. Сытина. У Сытина Циолковский, вспоминая о визите к нему М. К. Тихонравова и С. П. Королева, уточняет: «Это — из ГИРДа». Но ГИРД — Группа изучения реактивного движения образовалась лишь в конце 1931-го — начале 1932 года, поэтому ни Тихонравов, ни Королев не могли, если они приезжали в 1929 году, быть «из ГИРДа». М. К. Тихонравов ездил в Калугу к К. Э. Циолковскому; это неоспоримый факт. Сытин утверждает, что его первый разговор с Циолковским происходил в 1932 году и даже уточняет: до юбилея Циолковского, т. е. до 17 сентября. Но в то время Циолковский никак не мог рассказать Сытину о визите Тихонравова! Судите сами. Вот что писал в своих воспоминаниях Михаил Клавдиевич Тихонравов: «Я очень благодарен И. Т. Клейменову за то, что он однажды пригласил меня поехать к К. Э. Циолковскому. Сам бы, может быть, и не поехал. Тогда мы все были молоды, работы было много, все были увлечены работой и Циолковского даже немножечко забыли. И. Т. Клейменов мне сказал: «Поедем к Циолковскому». И вот мы поехали в Калугу вдвоем... В Калуге остановились в Доме офицера, познакомились с Циолковским... У Циолковского мы пробыли целый день». И этот день точно известен: 17 февраля 1934 года. Таким образом, если Королев приезжал в Калугу в 1929 году, он был еще не из ГИРДа; если же речь идет о реальной поездке Тихонравова в 1934 году, он уже не из ГИРДа, так как в 1934 году ГИРД уже не существует. А главное, у Циолковского Тихонравов был не с Королевым, а с начальником РНИИ И. Т. Клейменовым, — и случилось это через полтора года после описанной Сытиным беседы, а потому вспоминать о встрече 1934 года в 1932 году Циолковский никак не мог.

Немало странностей и в беседе В. А. Сытина с С. П. Королевым. В ней появляется новый вариант темы этой беседы. Циолковский уже не «излагал существо своих взглядов» (А. П. Романов), не говорил «о планерах, реактивном аэроплане, применении реактивных двигателей в авиации» (Б. Г. Тетеркин), а «делился своими планами» и дарил свои книжки.

Как же присутствующий при этом Б. Г. Тетеркин, запомнивший черное пальто, мог не запомнить такой интересной детали: Циолковский дарит приезжему студенту свои книжки?! Как сам С. П. Королев мог о таком символическом и дорогом для него подарке забыть и не рассказать об этих книжках А. П. Романову?! Но все дело в том, что в библиотеке С. П. Королева никогда не было и нет книг, подаренных К. Э. Циолковским. Имея такую реликвию, Сергей Павлович просто не мог бы хоть кому-нибудь ее не показать или хотя бы не рассказать о ней! Однако ни близкие С. П. Королева, ни ближайшие товарищи по работе о таком подарке Циолковского никогда не слышали. Есть другие воспоминания. 23 мая 1964 года, чествуя своего заместителя К. Д. Бушуева в связи с его 50-летием, Сергей Павлович дарит ему «самое дорогое, что у меня есть», — прижизненное издание книги К. Э. Циолковского «Космические ракетные поезда», но, разумеется, дарственной надписи Константина Эдуардовича на ней нет. Если даже прижизненное издание книжек Циолковского Королев ценил так высоко, как же могли исчезнуть подобные книжки с дарственной надписью автора, столь им почитаемого?!

С. П. Королев беседовал не только с А. П. Романовым, но и со многими другими журналистами. Никому и никогда не говорил он о поездке в Калугу в 1929 году. Например, корреспондент газеты «Красная звезда» Н. А. Мельников беседовал с Королевым в марте 1965 года. На вопрос журналиста о том, как зародилась идея построить ракетоплан, Сергей Павлович ответил, что идея эта захватила его, «особенно после знакомства с трудами Циолковского и близкого знакомства с Цандером».

Все мои попытки отыскать в Калуге следы встречи С. П. Королева и К. Э. Циолковского ни к чему не привели, если не считать мемориала, эту встречу удостоверяющего. Столь же безрезультатны и поиски историков. Сотрудница Государственного музея истории космонавтики в Калуге А. Н. Иванова пишет:

«Я много занималась вопросом «встречи С. П. Королева с К. Э. Циолковским», очень хотелось найти какие-то доказательства, но никаких документальных следов эта «встреча» не оставила». Ей вторит внук .К. Э. Циолковского А. В. Костин, многие годы отдавший изучению жизни Константина Эдуардовича: «факт приезда Королева в 29 году к Константину Эдуардовичу вызывает сомнения».

Вторая жена Сергея Павловича, Нина Ивановна Королева, вспоминала: «Когда мы приехали в Калугу на закладку памятника К. Э. Циолковскому, мы, конечно, посетили и его домик. Не логично ли было бы именно в этот момент вспомнить, как он сюда

К. Э. Циолковский.

приезжал в молодости? Но нет. Да и рассматривал Сергей Павлович домик так, как рассматривают люди впервые увиденное...»

Почему ни в одном своем публичном выступлении Королев никогда не вспоминает поездку в Калугу к Циолковскому, не намекает на свое знакомство с ним ни в одной газетной статье, не пишет об этой встрече в своей книге по ракетной технике? Почему в сентябре 1955 года на юбилейной сессии МВТУ имени Н. Э. Баумана Королев вспоминает Циолковского, но опять-таки не говорит, что он, студент-бауманец, был у него дома, беседовал с ним? Почему, наконец, дважды выступая с развернутыми докладами на торжественных юбилейных вечерах в честь К. Э. Циолковского в 1947 и 1957 годах, Сергей Павлович ни слова не сказал о калужской встрече с Константином Эдуардовичем, хотя трудно было бы найти для этого более подходящий повод?

Однако надо остановиться. Ведь утверждая, что Сергей Павлович не ездил к Циолковскому в 1929 году, мы изобличаем не только недобросовестных журналистов и мемуаристов. Утверждая это, мы тем самым как бы изобличаем самого Королева. Даже если допустить, что текст беседы с А. П. Романовым Сергей Павлович подписал, не читая (во что поверить невозможно, зная Королева), или, что в этом тексте он проглядел упоминание о «встрече» (что также очень маловероятно), существуют ведь еще три документа, где он сам, своей рукой, пишет, что встреча была! Тогда получается, что Королев писал неправду?

Увы, получается именно так.

Нина Ивановна Королева, жена Сергея Павловича, рассказывает:

— Однажды, в первых числах января 1966 года, Сергей Павлович вдруг сказал: «Должен тебе признаться, что я плохо помню старика Циолковского...» Эти его слова я запомнила дословно. У меня на языке крутилось тогда сказать ему: «А чего же ты врал?!», но я смягчила свой вопрос:

— Сережа, а что же ты так много неправды говорил?

— Я фантазировал...

Калуга. 1957 год. В парке К. Э. Циолковского М. С. Рязанский, М. К. Тихонравов, С. П. Королев, Н. И. Королева, К. И. Трунов. Фото из архива Я. Голованова

Нина Ивановна объясняет причины, породившие эту «фантазию». По ее мнению, анкеты с упоминанием о «встрече» относятся ко времени, когда еще не реабилитированный Сергей Павлович подал заявление с просьбой принять его в партию.

Это объяснение разделяет и историк ракетной техники, большой знаток жизни и трудов С. П. Королева, доктор технических наук Г. С. Ветров. Он пишет: «При подготовке очередного варианта автобиографии в июне 1952 г. Королев, видимо, в связи с результатами голосования в райкоме, решил усилить ее содержание и написал: «С 1929 г. после знакомства с Циолковским и его работами...» Есть один существенный факт, подтверждающий стремление Королева вкладывать в эту фразу особый, возвышающий его смысл: такие же слова были написаны им в 1955 году в заявлении с просьбой о реабилитации.

Так авторитет Циолковского стал для Королева моральной и очень необходимой ему опорой. Поэтому неудивительно, что фраза о знакомстве с Циолковским и его работами прозвучала на партийном собрании в 1956 году при избрании Королева в состав парткома предприятия.

Подобное объяснение представляется во много раз более убедительным, чем все откровения А. П. Романова, Б. Г. Тетеркина, В. А. Сытина и др.

А впрочем, так ли уж важно, ездил Королев к Циолковскому в Калугу или не ездил, стоит ли посвящать выяснению подлинности этого факта столь подробный разбор? Всей жизнью своей доказал Королев верность делам и мечтам Циолковского, и не было на всей земле человека, который бы сделал больше для превращения в явь идей и грез Константина Эдуардовича. В этом высшая правда.

Да, конечно. Но тем не менее гипотетическая «калужская встреча» представляется все-таки достойной анализа. Во-первых, хочется знать правду; это нормальная человеческая потребность, которую все мы особенно остро стали ощущать в последнее время. Во-вторых, при любом решении вопроса — был или не был — мы получаем очень интересную информацию о самом Сергее Павловиче, новый сочный мазок на его портрете. В-третьих, борясь за правду, мы тем самым боремся против попыток упростить, перевести в плоскость привычных понятий объемную фигуру великого конструктора.

В биографиях великих людей очень часто можно встретить попытки «исправить» их образ, «выпрямить» характер, уйти от объяснений их странных, непонятных, а порой противоречащих общепринятому образу поступков. К сожалению, эти тенденции особенно проявились во времена безгласности, стремление к упрощенному канонизированию поощрялось. Канонизации был, в частности подвергнут тот же К. Э. Циолковский.

Попыткам приукрашивания, позолоты, втискивания в «правильные», доступные примитивному пониманию рамки подвергалась и жизнь Сергея Павловича Королева.

Автор этих строк был едва ли не первым из журналистов, кто после смерти Сергея Павловича приехал к его матери Марии Николаевне. Многие часы шли наши беседы на даче в Барвихе. Ее рассказы о детстве сына были бесценны, поскольку круг людей, которые могли бы об этом что-то рассказать, за давностью лет сузился невероятно. Помню, мы сидели на террасе, и, кутаясь в шаль, Мария Николаевна рассказывала о том, как приезжала из Киева в Нежин к сыну, как сидели они вечерами в саду и она рассказывала ему сказки об Иване-царевиче, о Коньке-Горбунке, о...

— О ковре-самолете, — подсказал я.

— Да, да, конечно, о ковре-самолете, — закивала Мария Николаевна, и, я допускаю, совершенно искренно закивала, потому что вспомнила эту сказку. Ведь, согласитесь, ничего невероятного в том, что маленький Сережа услышал от мамы сказку о ковре-самолете, нет.

Но шли годы, и ковер-самолет все чаще и чаще стал прилетать в редакции наших газет и журналов. Уже забыты были и царевич, и Горбунок; ковер-самолет — это было «то, что нужно», лучшей сказки для Главного конструктора космических кораблей невозможно было придумать! Из рядового эпизода детства ковер-самолет превращался в веху биографии, в символ жизни. А давайте представим себе, что Сергей Павлович стал бы не великим конструктором, а великим, скажем, полководцем, прославил нашу страну замечательными ратными подвигами. Сколь обрадовал бы тогда биографов Королева рассказ Марии Николаевны о порубленных им в детстве сабелькой пионах на бабушкиной клумбе!

Думается, то же и с «калужской встречей» С. П. Королева и К. Э. Циолковского. Действительно, как бы здорово было, если бы Сергей Павлович съездил тогда в Калугу! Да он бы непременно съездил, если бы догадался, как украсит в будущем этот факт его биографию, какую замечательную символику обретет история нашей космонавтики! Обязательно бы съездил! Но что делать?.. Еще знаменитый английский естествоиспытатель Томас Гексли с улыбкой сетовал: «Великая трагедия науки — уничтожение прекрасной гипотезы безобразным фактом». Впрочем, здесь, пожалуй, другой вариант: «прекрасной гипотезе» как раз не хватает фактов. Но гипотеза имеет право жить в их ожидании. Поэтому отвергать гипотезу не следует. Но именно как гипотезу, не превращая ее в факт, пусть даже очень красивый, в мемориал, пусть даже очень желанный.

Ярослав ГОЛОВАНОВ