ИЗ ИСТОРИИ СОВРЕМЕННОСТИ
КОРОЛЕВ БЕЗ РАКЕТ
Ярослав ГОЛОВАНОВ

По письмам Сергея Павловича к Нине Ивановне видно, что он внимательнее стал относиться к жене. Он начал задумываться над проблемами, которые она не раз обозначала перед ним, но которых замечать он не хотел, потому что все они казались ему второстепенными и несрочными. Королев всегда был человеком, который, стремясь к выбранной цели, несся к ней, сокрушая все на своем пути, и ни на секунду не спуская с нее глаз. И теперь он не остановился, движение его было столь же стремительным, но он начал оглядываться вокруг и замечать то, что он раньше не замечал, а точнее, что он не позволял себе замечать. Открылись вдруг простые истины: кроме полигонов, существует дом, кроме ракет — люди, кроме космоса — Земля.

«Ты во многом, очень многом права в своей оценке нашей безудержной работы, — пишет Сергей Павлович жене в конце 1962 года. — Дальше так нельзя, и даром такая работа ни для кого из нас не окончится. Все это крайне тяжело отражается и на личной жизни. Вернее, — ее нет! Я постараюсь изменить это положение, как уже очень многое мы с тобой меняли в нашей жизни. Я не обещаю, что это будет очень резко и быстро, и много, но это будет сделано. Что я хочу сделать?

— Хочу работать в основном¹ нормально, т. е. часов до 7-8 вечера (а то и меньше) и лишь изредка позже. Т. е. хочу иметь время для нас с тобой и сохранить силы.

— Не хочу работать в праздники.

— Будем 2-3 раза в год хоть неподолгу, но отдыхать.

— Первый отдых попробуем на 8-10 дней в этом январе.

— Хочу хорошенько заняться нашим домом, тебе в помощь, прежде всего.

— Попробую по всем линиям (не хочу писать подробнее).

Таковы мои планы по работе, чтобы наладить получше нашу жизнь, чего ты справедливо хочешь и чего хочу я.

— Хочу еще немного хотя бы (в основном дома) заняться научными трудами: много есть мыслей и не хотелось бы их потерять».

¹Подчеркнуто С. П. Королевым.

Тогда, в январе 1963 года, ему, как он обещал, удалось вырваться на несколько дней в подмосковный санаторий. Видно, совсем невмоготу было, если даже Тихонравов пометил в своем дневнике 11 января 1963 года: «СП говорит, что плохо себя чувствует». Ну, а дальше? 23 января он уже снова в ОКБ, в феврале — на космодроме: «В больших довольно дозах принимаю валидол». 25 февраля проводит большое совещание в Подлипках, готовит выставку приборов, пробивает академический журнал по космонавтике. 5, 6 и 7 марта серия совещаний по реконструкции всего ОКБ, — «надо пересаживаться», утверждает первые, прикидочные чертежи нового космического корабля «Союз». И опять космодром. Вот вам и «новая жизнь». Ровно через три месяца после своего «программного» письма он снова пишет Нине Ивановне с Байконура: «Ты знаешь, я по натуре большой оптимист всегда и во всем. И сейчас мне все еще верится, что как-то немного легче будет жить, будет больше времени, появится больше сил и все будет лучше».

Два неудачных пуска «Луны» и «Венеры» очень огорчают «большого оптимиста». Доклад Хрущеву. Объяснения. 17 апреля заболел. 20-го — уже в ОКБ, 22-го — в Тюра-Таме, 28-го — делает доклад у Келдыша в отделении прикладной математики, в начале мая — опять Тюра-Там. Он искренне хочет остановить этот бешеный бег времени, но не может. Снова пишет, уже в сентябре: «Как жаль, что мы так мало хорошего с тобой видим и берем в жизни. Это конечно я все и во всем виноват. В погоне за своими «достижениями» не вижу и не слышу света и голоса окружающей нас с тобой жизни...»

Это выдержки из нескольких писем 1964 года. А можно взять 62-й или 65-й, какая разница?..

Неужели он не понимал, что, увы, ничего у него не выйдет с этими новыми планами, что, если он начнет жить по-другому, это будет уже не он, а другой человек, что, если он остановится на бегу, он перестанет существовать, ибо масса его покоя, как у нейтрино, равняется нулю. Никогда бы ничего он и не сделал, живи он иначе, без этой святой «погони за достижениями». Да, он искренен, когда пишет, что хочет жить иначе, но не понимает, что это не зависит от его воли. Таким, как он, люди обычные часто задают вечный вопрос: «А что, тебе больше всех нужно?» А действительно, что, Королеву больше всех было нужно запустить спутник, отправить ракету на Луну, послать в космос Гагарина? Да! Именно так! Ему это нужно было больше всех! Потому что всякий истинно талантливый человек — пленник своего таланта. Талант, а не сам он распоряжается его жизнью, его трудом, его досугом, его домом, его праздниками, друзьями, даже сном. Человек не в состоянии освободиться от постоянного чувства предначертанности своей судьбы, обязанности перед своим даром, которое неразрывно срослось с его «я», которое, собственно, и составляет это «я». Можно (и нужно!) завидовать яркой судьбе этого великого первопроходца. Но ведь можно и пожалеть его! Получая недоступные нам радости, он лишался радостей доступных, а ведь и они тоже истинные радости.

У него не было друзей, ибо он всегда был больше предан идеям, нежели людям. Были единомышленники. В молодости — Сергей Люшин, Петр Флеров. В зрелые годы — Василий Мишин, Николай Пилюгин. А друзей не было. С сотнями людей я встречался и говорил, но ни один не мог мне сказать: «Я был близким другом Сергея Павловича...»

Может быть, это объяснение покажется надуманным, но друзей у Королева не было еще и потому, мне кажется, что люди, которые не интересовались его делом, не могли быть ему интересны, а дружба с людьми из его круга страшила его усложнениями деловых взаимоотношений: друзьям труднее приказывать. Он жертвовал дружбой ради дела.

Ну, а потом, настоящие друзья требуют времени. А времени у Королева и в молодости, и в зрелые годы всегда в обрез.

Не было и того круга людей, которые образуют некую общность «друзей дома», кто чаще других присутствует на разных семейных торжествах. Можно разве что назвать семью Германа Яковлевича Семенова, который работал на опытном заводе в Подлипках. Но Герман — это не друг, а родственник: он был женат на старшей сестре Нины — Александре Ивановне.

Когда уже после смерти Сергея Павловича в останкинский дом приезжали кинодокументалисты, они спрашивали Нину Ивановну:

— Ну, а в этой столовой собирались ученые, конструкторы — спорили? Келдыш здесь часто бывал?

— Нет, не собирались, не спорили, — грустно вздохнула Нина Ивановна. — И Келдыш здесь бывал очень редко...

Можно по пальцам перечесть гостей, которые заполнили этот дом за те шесть с небольшим лет, что прожил в нем Королев.

Келдыш был, кажется, однажды, когда Нину Ивановну выписали из больницы после удаления желчного пузыря. Приезжали министр здравоохранения Курашов и хирург Вишневский с женами. Вот тогда был и Келдыш, один, без жены.

Чаще других бывал в доме Гагарин. Иногда он приезжал с Титовым, Николаевым, Поповичем. Еще не летавшие космонавты в доме Королева не бывали. Первую ночь после смерти Сергея Павловича Гагарин ночевал на одном раскладном диване вместе с Германом Семеновым. Позднее приезжал Володя Комаров, помогал лакировать пианино. Почти всегда космонавты приходили без жен. Даже Валя Гагарина, к которой Сергей Павлович относился с подчеркнутым уважением, редко приезжала с Юрой.

В доме бывали, но тоже очень редко, Мишин, Тихонравов, Воскресенский, Черток, Бушуев, Охапкин. Несколько сотрудников ОКБ приезжали, когда Королев болел, привозили на подпись бумаги. Чаще других бывал Константин Иванович Трунов.

Иногда появлялись случайные гости. Павел Алексеевич Курочкин, генерал, впервые обнаруживший в Польше осколки Фау-2. Или Борис Евгеньевич Патон из Киева.

Всем запомнился последний день рождения Сергея Павловича в останкинском доме в январе 1965 года. Он сам вдруг стал звонить по телефону, приглашать. Сергея Николаевича Люшина звонок его очень удивил: они не виделись лет пятнадцать.

— Серега, ты знаешь, я пришел домой и узнал, что сегодня день моего рождения. Приезжай, пожалуйста...

— А как к тебе добираться?

— Сейчас позову Нину, она тебе расскажет, сам я не знаю...

Через пять лет Сергей Николаевич рассказывал мне об этом вечере: «Я вошел и несколько оторопел: почти все присутствующие были с Золотыми Звездами на груди. Но Королев, взяв меня под руку, ввел в столовую так, будто всех этих людей он собрал только ради того, чтобы познакомить их со мной...»

В тот вечер в доме было действительно много народа: стульев не хватало, принесли скамейки. Были и свои, подлипковцы. и космонавты. Мурысев, секретарь обкома из Куйбышева, и другой куйбышевец — Николай Дмитриевич Кузнецов — с женой, двигателист, глава могучей фирмы, с которой Королев связывал большие надежды на будущее.

Сергей Павлович был необыкновенно весел, улыбчив, приветлив со всеми, вспоминал разные истории, а где-то уже за полночь вдруг неожиданно предложил:

— А хотите, я вам расскажу, как я золотишко копал на Колыме?..

Вечер этот, может быть, потому и запомнился многим, что был он исключением из общих правил жизни Главного Конструктора.

Королев не умел отдыхать. Как танк, созданный для боя, неуклюж на пахоте, так и Королев на отдыхе чувствовал себя не в своей родной стихии. Приходилось читать, что Главный Конструктор работал без устали, без выходных, годами не бывая в отпуске. Это неверно. Работал много, часто без выходных, но в отпуске бывал регулярно, за редким исключением почти каждый год: я смотрел его курортные книжки, сохраненные Ниной Ивановной.

И все-таки Королев не умел отдыхать. Часто тяготился отдыхом. Однажды жили они с женой в Соснах под Москвой. Нина Ивановна поставила единственное условие: там не должно быть телефона. Приехали. Телефона нет.

— Нинуля, ты переодевайся, а мы с Леонидычем пройдемся,— сказал Сергей Павлович и, взяв под руку своего шофера Александра Леонидовича Репина, вышел в сад.

— Поезжай на работу и скажи, чтобы завтра же был телефонист и поставил телефон, — сказал он Репину, едва они сделали несколько шагов по дорожке. — Мне он не нужен. Это Москва требует...

Отдыхая на юге в каком-нибудь санатории, он поначалу исправно ходил на все процедуры, гулял с Ниной, вечерами смотрели кино, даже на танцплощадке они появлялись (Сергей Павлович танцевал редко, больше ревновал Нину, когда с ней танцевали другие), но при всем при этом в подсознании он работал. Уже через несколько дней начинались телефонные звонки в Москву, из Москвы. Часто случалось, что рядом отдыхали опять же «свои» — Козлов, Бушуев, Ключарев, Ивановский. Не говорить с ними о делах он не мог. Но если даже и не говорил... Чрезвычайно характерную деталь приводит в своих воспоминаниях Олег Генрихович Ивановский. Вместе с Королевым летом 1963 года он оказался на Кавказе. На пляже Олег игриво сказал Главному: «Сергей Павлович, а между прочим, сегодня в парке лекция: «Достижения СССР в освоении космического пространства». Читает не кто-нибудь, а кандидат наук, член общества по распространению политических и научных знаний из Москвы...» Королев мгновенно встрепенулся:

— Непременно надо сходить!

И он пошел и слушал очень внимательно...

Что мог нового сказать ЕМУ столичный лектор? Но лектор этот (знал ли он, кому рассказывает?!) вернул Сергея Павловича в желанный мир его трудов и грез.

В редкие праздные воскресные дни Нине Ивановне иногда удавалось вытащить его на природу.

— Помню, однажды небольшой компанией мы уехали на машине за город, — вспоминает она, — очень долго выбирали местечко, где бы нам остановиться: то место некрасивое, то народу много. Наконец Сережа нашел полянку.

— Тут,— говорит. — Замечательное место!

И улегся где-то в тенечке, на раскладушке, а мы сели, начали в карты играть. Потом чувствуем, что-то под нами мокреет. Огляделись, а мы сидим на болоте. Сережа этого не заметил, очевидно, думал о другом...

Когда я просил Сергея Павловича рассказать мне о себе, он начинал объяснять, как он занят: и улетать надо, и вообще... В следующий раз как-нибудь... Забыв о том, что он вырос в Одессе, я однажды предложил:

— Поедемте за грибами. Будем собирать грибы и вспоминать вашу жизнь...

— За грибами? Собирать грибы? — переспросил он с какой-то ироничной задумчивостью и разговор этот не продолжал. Я понял, что дело не только в том, что он, как каждый южанин, ничего в грибах не понимает и не может любить грибную охоту, но и в том, что у него есть свои, на первый взгляд простые вопросы, даже для него неразрешимые.

Когда в воскресенье Сергей Павлович не уезжал на работу и оставался дома, он был очень не похож на Королева, всем известного. Он долго спал, неохотно вставал, медленно завтракал, снова ложился. Набирал в постель целую кипу газет и журналов, но быстро засыпал. При этом не любил оставаться дома один, должен был знать, что Нина — в доме.

— Однажды я собралась в гости к сестре, — рассказывала Нина Ивановна. — Дело было в воскресенье. Сережа говорит:

— Я пойду отдохну: устал что-то, а ты поезжай...

Я уехала. Приезжаю, мне говорят: «Сережа звонил». Позвонила ему. Он говорит:

— Ну что же ты уехала, бросила меня...

— Хочешь, я вернусь?

— Нет, не надо. Я спать буду... Через двадцать минут звонок:

— Это я. А что вы там делаете?

Я не выдержала и вернулась. Он спал...

Но чаще всего он не знал никакого различия между праздниками и буднями. Праздники даже раздражали его. Первомай 1953 года помешал ему продолжить испытания ракеты Р-5. То же часто было и на Байконуре. Астрономически выверенный старт неудачной (как вскоре выяснилось) «Луны-4» требовал заправки ракеты в новогоднюю ночь — 31 декабря 1962 года. Королев искренне не понимал и раздражался, когда ему говорили, что обидно работать в новогоднюю ночь. Какая разница?! Присутствия Главного вовсе не требовалось, но Сергей Павлович встретил Новый год на стартовой площадке. Наверное, здесь ему было интереснее, чем за праздничным столом с генералами...

Для «украшательства образа» о Королеве писали, что он любил работать в саду, возиться с цветами. Это уже стало стереотипом: и в книгах, и в фильмах положительный герой обязательно что-то сажает, окучивает, опершись на лопату, с мудрой улыбкой смотрит на младую поросль. Так вот, Королев любил цветы, особенно сирень. Но в саду работать не любил и с цветами возился мало. Однажды больно укололся о розовый куст, надулся, как ребенок, обиделся на цветы и ушел.

Кроме творческой биографии К. Э. Циолковского, Королев мечтал написать книгу воспоминаний. Он говорил Нине Ивановне, что хочет рассказать о людях, благодаря которым он попал в тюрьму и на каторгу.

— Надо, надо написать! — говорил он. — Надо, чтобы люди знали!

Но и этого он тоже не мог себе позволить.

Входя в избранный круг научно-технической элиты страны, был ли Королев богат? Не был. Он получал много денег, но богатым человеком Королев не был. До осенней денежной реформы 1961 года все его доходы, включая и «академические», составляли 15 тысяч рублей в месяц. Позднее соответственно — 1500 рублей. В доме Королева — в этом может убедиться любой посетитель мемориального музея — есть хорошие вещи, но назвать дом богатым нельзя. И телевизор был, и магнитофон, но обычные, магазинные, хотя, конечно, он мог себе позволить японскую или немецкую дорогую технику. Из Ленинграда Сергей Павлович однажды привез картину: какой-то мокрый пейзаж. Почему он ему понравился, неизвестно. Купил. Дома жене рассказывает:

— Представляешь! Пока они там опознавали эту картину, я ее купил. Вполне возможно, что сам Клодт...

Нина Ивановна узнала, что за картину заплатил он 300 дореформенных рублей, и успокоила его:

— Нет, Сереженька, это не Клодт...

В день рождения сослуживцы подарили его портрет, сделанный из кусочков дерева. Портрет Сергею Павловичу понравился. Он разыскал автора — художницу Ингу Сергеевну Сущинину — и заказал ей такой же портрет Нины. Заплатил по современным ценам что-то около двухсот рублей и радостно поставил портрет в своем домашнем кабинете.

Он никогда не «вкладывал деньги» в произведения искусства. Понравился пейзаж — купил, понравился портрет — заказал. Он получал (или не получал) удовольствие от вещей вне зависимости от их цены. Ничего не собирал, не коллекционировал. Мебель в доме была хорошая, но не антикварная. Посуда красивая, но не драгоценная. Библиотека большая, но не редкая. Неверно было бы сказать, что он относился к деньгам совершенно равнодушно. Нет, это не так. Но он относился к ним спокойно. Где-то, кажется, у Хемингуэя, есть: постель должна быть мягкой, фуфайка теплой... Так он и жил.

Впрочем, была у Королева одна действительно дорогая вещь. Из Германии он привез двухстволку «Зауэр — три кольца», — настоящие охотники знают, что это такое. Но на охоту Сергей Павлович так и не собрался, а о двухстволке забыл.

— Ружье лежало в сундуке совершенно беспризорное, — рассказывала Нина Ивановна. — Смазка в нем затвердела, я отдала его знающему человеку. Он его вычистил, смазал, говорит мне: «Ему цены нет, этому ружью...» А потом Сережа подарил двухстволку хирургу Вишневскому.

— Королева многие считали очень богатым человеком, — рассказывает Нина Ивановна. — Мария Николаевна однажды спросила у него: «Сережа, у тебя открытый счет?» Он улыбнулся и говорит: «Да, мама, а сколько тебе надо?» — «Шестнадцать рублей». Он поморщился: ведь он давал матери каждый месяц 250 рублей².

² Здесь и далее все суммы в масштабах 1961-1966 гг.

Помню, он получил премию — пять тысяч рублей — и говорит:

— А куплю-ка я тебе шубу норковую!

Я его отговаривала, но он купил. Другой раз он подарил мне заграничный киноаппарат. Он стоил 800 рублей. Потом я случайно узнаю, что деньги на этот аппарат он занял и потихоньку выплачивает...

Останкинским домом Сергей Павлович был награжден правительством. Но забыли внести какой-то пункт в постановление, и мы платили довольно большие деньги за дом и за участок земли, на которой дом стоит... Сережа часто одалживал людям деньги, а то и просто давал. Приходит, помню, однажды и говорит: «Солдатика я тут привез с полигона. На работу к нам устраивается. Нет у него ничего. Я дал ему...» Какая-то давняя его пассия — певица из Пскова — прислала письмо, просила «взаймы» денег на концертное платье. Он послал 300 рублей. Одна из первых фотографий Сережи 1907 года — ему и годика нет — на руках у няни, Варвары Ивановны Марченко, молоденькой деревенской девушки. Вдруг объявился ее брат: «Надо бы денег на оградку Варвариной могилки...» Еще 150 рублей послал. Не помню точно, но какие-то деньги он давал на памятник Цандеру в Кисловодске... Деньги мы все тратили. После смерти Сергея Павловича у него на сберегательной книжке было 16 рублей 24 копейки...

Королев не следил за модой, к одежде был довольно равнодушен. Ни разу не видел его в галстуке. Да и мало кто его видел: он надевал галстук лишь при крайней необходимости, в случае высочайшего официоза. Однажды Нина Ивановна купила ему несколько мягоньких сереньких рубашек, которые носят без галстуков. Он их полюбил и очень долго носил, пока не потерлись воротнички. Больше такие рубашки не продавались. Нина Ивановна перелицевала воротнички. Сергей Павлович посмотрел, ничего не сказал, но носить не стал.

Я увидел первый раз Королева летом 1961 года и хорошо помню, как он был одет. Легкая рубашка на «молнии», с короткими рукавами была заправлена в светлые бумажные брюки. Если не ошибаюсь, это были брюки китайской фирмы «Дружба», очень хорошие для лета, которые тогда все носили. Дешевле брюк, насколько я помню, не продавалось. Обут он был в коричневые летние туфли с дырочками. В этих туфлях он фотографировался с космонавтами на Явейной даче.

Королев любил ходить, оттянув кулаками карманы брюк. Карманы рвались, и Нине Ивановне приходилось часто их зашивать. Сергей Павлович очень не любил менять свои туалеты, если начинал носить костюм, то заставить его переодеться было трудно.

— Возьми другие брюки, я эти поглажу, — говорила Нина Ивановна.

— Да ладно, я в этих пойду...

Он считал «счастливым» тяжелое пальто из синего дорогого драпа: с ним были связаны удачные старты. Королев вообще, как и многие другие ракетчики и авиаторы, был не лишен суеверий, без улыбок относился к приметам, например, считал, что разбить зеркало — к несчастью. Обрадовался, найдя однажды подкову, и с удовольствием приколотил ее к дереву у останкинского дома. У него был своеобразный талисман: две копеечные монетки, которые он всегда носил с собой. 5 января 1966 года, уезжая из дома последний раз, долго искал в пиджаке эти копеечки, выворачивая карманы, не нашел и очень расстроился.

Так же, как не замечал он вещей или одежды, был Королев абсолютно неприхотлив и в еде. «Обедал Сергей Павлович очень быстро, на скорую руку, — вспоминала Антонина Алексеевна Злотникова, секретарь в приемной Главного Конструктора с 1947 по 1966 год. — Вечером, часов в девять, пил чай с лимоном. И бутерброд: черный хлеб с толстым куском вареной колбасы, которую он, смеясь, называл «собачья радость». Шофер Александр Леонидович Репин подтверждает: «Когда Сергей Павлович заезжал домой обедать, то суп ел горячий, прямо с плиты. Ел быстро. Поест и толкает: «Леонидыч. поехали!»

Из писем с Капьяра и Тюра-Тама видно, что просил он прислать что-нибудь съестное только тогда, когда дело было уж совсем труба, просто нечего есть. Домашний его стол был самым простым. Нина Ивановна затруднилась назвать его любимые блюда. Он просил иногда сварить ему пшенную кашу на воде, но со шкварками. Очень ценил кулинарные таланты своей тещи Серафимы Ивановны³, всегда нахваливал ее голубцы под сметаной. А в общем, как говорится, ел, что дают.

³ С. И. Котенкина (1888-1983) жила некоторое время в семье С. П. Королева.

Уже рассказывалось о своеобразном отношении Сергея Павловича к алкоголю. Он не был ни его воинствующим противником, ни убежденным поклонником. Просто мало об этом думал. Мне кажется, что алкоголь занимал в его жизни то место, которое он и должен занимать в жизни каждого мужчины. Королев считал, что ни те, кто стоит над ним, ни те, кто под ним, видеть его пьяным не должны. Тем более что пьянел он быстро и «размякал», становился словоохотливым, добрым, подчас сентиментальным. А для него все это считалось проявлением слабости. Поэтому даже в великие минуты торжества на кремлевских приемах, когда должно было расслабиться, Келдыш мог позволить себе лишнюю стопку водки, а Королев не мог.

Никогда не пил с «нужными» людьми, которых надо в чем-то убедить, короче, никогда не подмешивал в дела водку.

Вместе с тем Королев не был бы Королевым, если бы и в этом вопросе был однозначен. Антонина Алексеевна Злотникова вспоминала, что в последние годы после какого-нибудь успешного старта Королев иногда просил ее организовать маленький банкет. К столу приходил последним, напивал себе рюмку коньяку, всех поздравлял, выпивал коньяк, рюмку бил об пол и быстро уходил.

Как и во многом другом, Королев и в застольях был тоже практически непредсказуем. Евгений Александрович Фролов рассказывал, что однажды на космодроме он вместе с одним из ведущих королевских испытателей, Аркадием Осташовым, прогуливался вдоль бетонки «площадки № 2», когда им повстречался СП. Главный был в удивительно благодушном настроении. Кратко поинтересовавшись делами, он, — к их величайшему удивлению, пригласил к 20.00 в гости и предложил свою машину, чтобы они до этого смогли съездить искупаться. «А я пока немного поработаю»,— добавил Королев.

Машину они взяли, но поехали не на Сырдарью и не на пруды у кислородного завода, а в магазин. Купили какой-то нехитрой закуски, большой пакет черешни и четыре бутылки коньяка. В тот вечер они втроем выпили все эти бутылки и неизвестно откуда взявшуюся бутылку «Рижского бальзама» (Королев протестовал, что они пьют его, словно воду, а не капают для аромата, как положено). Сергей Павлович заводил пластинки Чайковского, Моцарта, читал наизусть Пушкина и Лермонтова и прочел одно свое стихотворение, которое он сам написал, когда поспорил с Бушуевым, кто из них лучше пишет стихи. После этого, расчувствовавшись, Сергей Павлович достал еще одну «заветную» бутылку дорогого коньяка, которую они тоже выпили. По словам Фролова, Королев совершенно не был пьян. Разошлись они около четырех часов утра, и на прощание Главный предупредил, что в восемь они должны быть на работе, так как «могут понадобиться...»

Вот вам и «правила»! Исключения, конечно, были...

Я наблюдал Королева за столом один раз на банкете в останкинском ресторане «Звездный» в честь 50-летия Б. В. Раушенбаха. Сергей Павлович был оживлен, даже весел, пил очень мало. Я подарил Борису Викторовичу тайком сделанную в типографии «Правды» газетную полосу, в которой его отправляли в космос. Это была довольно острая и смешная пародия на обычные помпезные сообщения о космических стартах тех лет. Сергей Павлович смеялся до слез, подозвал меня и спросил доверительно:

— Мне примерно через год исполнится шестьдесят... Можете сделать мне такую страницу?

— Обещаю, что целый газетный номер сделаем...

— Тогда давайте с вами выпьем. — Он налил мне и себе по маленькой рюмочке коньяка «Камю».

Обещания я не выполнил: Сергей Павлович не дожил до своего шестидесятилетия...

О Королеве писали многие. Известны книги Ольги Апенченко, Александра Романова, Петра Асташенкова, Александра Старостина, Сергея Плачинды, Георгия Ветрова, отличное эссе Марка Галлая. Вышел целый том: творческий портрет С. П. Королева по воспоминаниям современников. И будут о нем писать еще много, ибо личности такого масштаба всегда интересовали и будут интересовать людей.