Дикое и прекрасное место — Чордаринское ущелье. Красно-серые громады гор упираются в синее небо, а внизу вечно клокочет и пенится сердитый Вахш. По-над Вахшем тянется, прижимаясь к отвесно срубленным скалам, неширокое шоссе, у обочин красуется новенькая схема-указатель: «Чордара — 21 км, Лангар — 16 км». Возле указателя сидит на чемодане, покуривая, молодой красивый таджик в щегольском костюме, со сложенным плащом на коленях. Слышится шум приближающейся машины. Парень бросает окурок, встает и, выйдя на шоссе, поднимает руку.

Подкатывает и останавливается сверкающая лаком черная «Волга». Парень неспешно подходит и нагибается к окошку водителя.

— До Чордары подбросите?

И вдруг лицо его озаряется удивленно-радостной улыбкой.

— Дядя Андрей!

Рядом с водителем сидит полноватый мужчина лет пятидесяти, русоволосый, загорелый, в белом кителе и белых брюках.

— Здравствуй, бродяга, — смеясь, говорит он. — Садись уж, так и быть, подброшу...

Они мчатся по шоссе, молодой парень на заднем сиденьи наклонился вперед, положив локти на спинку переднего.

— Где же это ты пропадаешь? — укоризненно вопрошает Андрей Баталов. — Тебя третий день ждут...

— Да в Душанбе задержался. Товарищей хотелось повидать, то-сё... К вам заходил, никого не застал...

— Мы теперь все в Чордаре.

— И Галка тоже?

— Да... Подала заявление, распределили ее в тамошнюю школу.

— Дела... А вы, значит, теперь парторгом строительства?

— Вторую неделю...

— Здорово. Как там мои? Как отец, Камил?

— Все здоровы. Отец ждёт-не дождется блудного сына. Как ты, соскучился по родным местам?

— Вроде бы да... А вообще-то, дядя Андрей, мир велик и интересен. На родных местах свет клином не сошелся...

— Это как понимать? Опять в бега ударишься? Опять куда-нибудь в Сибирь?

— Не знаю... Там видно будет. Ребята хорошую работенку в Душанбе предлагают. Я ведь высотник, а там в телецентре верхолазы требуются. На башне работать...

— Ну-ну.... А то давай к нам на строительство, нам ведь верхолазы тоже нужны...

Несколько секунд они молчат. Машина обгоняет вереницу тяжело нагруженных грузовиков.

— Галка, наверное, выросла... не узнать теперь...

— Да уж... А ты еще побегай по свету лет пять, так и брата родного не узнаешь... Между прочим, Мансур, что за свинская привычка — по месяцам писем не писать?

Мансур досадливо морщится.

— А не люблю я письма писать, дядя Андрей... не умею... Да много ли толку в письмах?

Дорога делает поворот, и впереди открывается кишлак, окруженный зеленой стеной садов.

— Дом... — тихонько произносит Мансур.

Машина останавливается у глинобитной стены крайней кибитки. Андрей несколько раз нажимает на кнопку сигнала. Мансур торопливо выбирается из машины, вытаскивает чемодан. Распахивается калитка, на пороге появляется высокий таджик, ровесник Баталова, с суровым смуглым лицом.

— Принимай сына, Вахид, — произносит из машины Андрей.

Мансур ставит чемодан на землю, подходит к отцу.

— Здравствуй, папа... — бормочет он, обнимает отца за плечи и приникает лицом к его груди.

— Здравствуй, сынок, — негромко отзывается Вахид.

Вечер. В доме Вахида — семейное торжество по случаю приезда сына. На суфе под развесистой чинарой расположились и пьют чай четверо: сам Вахид, его брат и начальник строительства Баир, подтянутый сорокапятилетний мужчина с несколько высокомерным лицом и уверенными манерами, старший сын Вахида Камил, рослый тридцатилетний богатырь в ковбойке и потертых джинсах, и Мансур.

— Вздор, вздор! — нетерпеливо произносит Баир. — Какой там еще телецентр! Мне на строительстве самому высотники нужны. У меня вон релейную башню строить некому, а ты мне — телецентр! Не выйдет, племянник. Мы все, Гаюровы, должны быть вместе, как пальцы в кулаке... Правильно я говорю, ака?

— Пожалуй... — раздумчиво отзывается Вахид. — Раз уж ты вернулся, сынок, что ж от дома в столицу бежать? Здесь тоже дело важное...

— Важное! — подхватывает Баир. — Самое важное! Важнее его во всей республике нет! Я такую плотину построю — весь мир ахнет! Такой ГЭС во всей Средней Азии не бывало... Да мы всем этим Братскам нос утрем, а ты — телецентр...

— Ладно, дядя Баир, — примирительно говорит Мансур. — Там видно будет... Дайте мне оглядеться сперва...

Камил, молча улыбаясь, слушает, переводя взгляд с одного лица на другое.

— И смотреть тут нечего, — возражает Баир. — Завтра же оформляйся. Очень все удачно складывается... И парторга мне прислали дельного, как ты считаешь, ака? Сработаемся мы с ним?

Вахид, усмехаясь, пожимает плечами.

— Сработаетесь, наверное... Только есть и пить из твоих рук он не будет, как прежний... Андрей Баталов — крепкий орешек.

Баир пренебрежительно машет рукой.

— Я на своем веку всяких повидал...

— Таких ты еще не видел... — Он протягивает пустую пиалу, и Камил подливает ему чаю. — Ты с ним знаком всего две недели, а я вас обоих знаю, как облупленных... Тебя, например, все сорок пять лет твоей жизни... а комиссара — с фронта... погоди, сколько же это? Да почти двадцать лет...

— Ну, и что? — недовольно осведомляется Баир.

— Да вот то... Характеры у вас такие, здорово будете действовать друг другу на нервы. Ты ведь что? Большой талант, один из лучших гидростроителей в республике, как тебя в газетах описывают... и самое скверное то, что ты об этом хорошо знаешь...

— Гм...

— Андрей тоже, брат мой, не лыком шит. На ноги себе наступать самому аллаху не позволит... Признайся, ругались уже с ним?

— Ну, по мелочам... слегка...

— Это он пока к тебе присматривается. А тут еще, как на грех, зам по снабжению у тебя... старый наш приятель...

— А что? Слон у меня — царь и бог в снабжении!

— То-то и оно... А, вот и он, легок на помине!

Во дворик входит плотный пятидесятилетний мужчина в чесучовом костюме, в больших очках в роговой оправе.

— Не помешал? — с достоинством спрашивает он.

Мансур вскакивает.

— Привет, дядя Халил!

Они обмениваются рукопожатиями.

— Привет, Мансур, привет, мой мальчик... Отбегался? На родную травку потянуло? Давно пора, давно пора...

— Как там насчет цемента, Слон? — спрашивает Баир.

— Порядок, Баир Гаюрович. Отгружают...

Баир с немым торжеством поворачивается к Вахиду и делает жест в сторону Халила, как бы приглашая полюбоваться своим замом по снабжению. Вахид, усмехаясь, пожимает плечами.

— А в чем дело? — настороженно осведомляется тот.

— Ничего, Халил, все в порядке, — говорит Вахид. — Садись, пей чай...

Халил берет пиалу.

— Где жить собираешься? — обращается он к Мансуру.

— Как это — где? — удивленно говорит Мансур. — Здесь, конечно. Дома.

— Слава аллаху, — говорит Халил— — Хоть один рабочий приехал, которому жилье не нужно... Все бы вот так!

— Да уж, — замечает Вахид. — То-то тебе бы раздольице было!

Халил пропускает это замечание мимо ушей.

— Как там в Сибири? — спрашивает он Мансура. — Зарабатывал хорошо?

— Всяко было, — отвечает тот. — Да заработки — что? Интересная работа — вот главное...

— Ну, этого я не понимаю, — говорит Халил хладнокровно. — Работа — она работа и есть. Конечно, если ты чего-либо добиваешься — тут уж сил не жалей, на зарплату не гляди... Но свой интерес соблюдать всегда надо.

— И какой же у тебя интерес, Халил? — насмешливо спрашивает Вахид.

— А мой интерес простой. Работник я хороший, вот и Баир Гаюрович не даст соврать. А закончим строить, мне орденок на грудь, я шляпу в руку и — привет. Обратно в Госплан. Тогда-то уж мне меньше отдела не предложат...

Баир хохочет.

— Люблю друга за откровенность! — почти восхищенно говорит он.

— Орденок ему... — Вахид хмыкает. — Смотри, как бы тебе по шее не накостыляли...

— Это за что же? — осведомляется Халил и ставит пиалу.

— Да за твою сверхделовитость...

— Дурак ты, Вахид!

— Сам болван!

— Хуб, — зло произносит Халил. — Ты меня все-таки разозлил. Выходи!

Оба поднимаются. Халил снимает пиджак, Вахид расстегивает пояс. Баир откровенно хохочет, Мансур и Камил тоже посмеиваются. Пожилые палвоны становятся наизготовку, и начинается борьба гуштингири. Они кружатся посередине двора, ловя момент, чтобы повергнуть противника наземь. В эту минуту слышится шум подъезжающего автомобиля, звонко хлопают дверцы. Веселый голос произносит:

— Вот это я называю — молодецкая забава!

В калитку входят Андрей Баталов, его жена Екатерина Федоровна — тоненькая, болезненного вида женщина лет сорока, и их дочь Галя, хорошенькая русоволосая девушка.

— Брек! Брек! — смеясь, кричит она.

Вахид и Халил отскакивают друг от друга. Мансур медленно поднимается с места, на лице его написано неподдельное изумление.

— Галка! — произносит он, словно не веря глазам своим.

Девушка бросается к нему, хватает его за руки.

— Мансур-ака!

— Здравствуй, белоголовая!

Держась за руки, они радостно и удивленно разглядывают друг друга.

— Здравствуй, белоголовая... — машинально повторяет Мансур.

Через несколько минут все расселись на суфе, молчаливый Камил, улыбаясь, разливает чай. Баир говорит:

— Ты не поверишь, парторг. Вот сколько я себя помню, всю жизнь они так схватываются. Сидят два здоровенных лба, подпирают дувал спинами, и начинается. «Солнце, — говорит один, — в дыру на краю земли уходит». «А луна?» — другой спрашивает. «Тоже». «А куда девается старая луна?» «Небесные духи ее на кусочки разламывают и делают из них звезды на место тех, которые упали». «Враки!» «Дурак!» «Сам болван!» «Ну, выходи!» И схватываются посередине улицы. Весь кишлак сбегается глядеть... Пылищу поднимут — света белого не видно...

Все смеются.

— И кто же побеждал?

— Когда как... Равной силы полвоны были, потому до сих пор борются. Самолюбие играет, видите ли...

— Ну, раза два я все-таки Вахида валил... — замечает Халил.

— Подсечкой, — возражает Вахид. — Нечестный прием...

— Ладно, ладно, нечестный...

— Не спорьте, — говорит, улыбаясь, Екатерина Федоровна. — А то опять схватитесь...

— А я в любое время готов! — объявляет Вахид.

Галя, склонившись к Камилу, тихо говорит:

— Камил-ака, зайди, пожалуйста, завтра после работы. Дело есть...

Камил молча кивает.

Мансур и Галя Баталова неспешно идут по темной улочке Чордары. Зарево огней большой стройки стоит над крышами, над черными купами деревьев.

— Ума не приложу, — говору Мансур, — зачем ты в Чордару забралась... Коли уж сделала такую глупость, что в педагогический этот пошла, так хоть устраивалась бы в Душанбе...

— Почему это — педагогический и вдруг глупость?

— А чего хорошего? Всю жизнь с сопляками возиться, нервы трепать...

— Считаешь, лучше как ты? Без руля и без ветрил, как бог пошлет?

Мансур самодовольно смеется.

— Конечно, лучше. Я по крайней мере свет повидал, сам себе хозяин. Хочу на Памир — поехал. Захочу на Урал — поеду. Свободный человек в свободной стране...

— Читать не разучился?

Мансур искоса глядит на Галю.

— А не выдрать ли мне тебя за косу, как в старое время?

— Попробуй только...

— Да. — Мансур вздыхает. — Теперь уже не выдерешь.

— Неизвестно теперь, когда снова увидимся, — грустно говорит Галя. — Я ведь выберусь в Душанбе разве что летом, на каникулы... а тебя сюда снова на аркане не затащишь...

Мансур, засунув руки в карманы, начинает посвистывать.

— Перестань свистеть, — говорит Галя раздраженно.

— Извини... — отзывается Мансур.

Некоторое время они идут молча.

— Ну? — спрашивает Галя.

— Что — ну?

— Молчишь?

— Конечно, молчу.

— Все понятно. И не беспокойся, скучать по тебе не буду.

— Конечно, не будешь, — хладнокровно подтверждает Мансур.

— Было бы о ком...

— Обо мне. Не придется тебе скучать. Чуть заскучаешь — свистни, я тут как тут.

Галя останавливается.

— Как это?

— Очень просто. Ты вообразила, что останешься здесь, а я уеду?

На этот раз молчит Галя.

— Ну, что замолчала?

— Ты... остаешься здесь?

— Еще бы!

Галя отворачивается.

— Когда ты решил? — спрашивает она глуховатым голосом.

— Сегодня вечером. — Он смотрит на часы. — Около полутора часов назад. Когда ты к нам во двор вошла.

— А телебашня?

— Обойдутся без меня...

Галя с сомнением смотрит на него, а он глядит на зарево над стройкой.

— Обойдутся без меня, — со вздохом повторяет он и вдруг обнимает Галю и целует в губы.

Галя вырывается, дает ему пощечину и отскакивает, сердитая, слегка растрепанная, готовая к отпору.

— Неблагодарная! — трагически восклицает Мансур. — Да еще как больно-то!

— Это тебе с непривычки... — чуть задыхаясь, произносит Галя.

Мансур задумчиво глядит на нее, затем берет за руку.

— Буду привыкать. Пойдем, Галка, поздно уже...

Прихожая в квартире Андрея Баталова. Звонок в дверь. Из своей комнаты выбегает Галя, открывает. На пороге стоит Камил.

— Здравствуй, ака, — весело говорит она. — Заходи...

— Здравствуй, белоголовая, — говорит он. — Что случилось?

— Ничего страшного. Проходи ко мне, я познакомлю тебя с одной дамой.

— С дамой? Всегда рад.

Они проходят в чистенькую, опрятную комнату Гали. На кушетке сидит высокая худощавая таджичка года на три старше Гали, в строгом темном костюме, строгой прическе, с белым матовым лицом, на котором выделяются большие неулыбчивые глаза.

— Знакомьтесь, — говорит Галя. — Айша Сафаровна, заведующая школой и мое начальство... Камил Гаюров...

— А я вас где-то видел, — произносит Камил, осторожно пожимая руку девушки.

— Возможно... Я ведь тоже местная... родилась и выросла в Лангаре. И здесь, в Чордаре, уже три года...

Камил садится, отрицательно качает головой.

— Нет... Я все время работал в Душанбе, сюда вернулся всего полгода назад, когда строительство развернулось... А! Вспомнил. Весной прошлой это было. Детишки в горах заблудились, вы тогда поиском руководили...

— Правда... А я вас не помню...

— Ну, нас там много было...

— Рекомендую, Айша Сафаровна, — говорит Галя. — Мой почти что старший брат, очень славный человек... и один из лучших электриков на строительстве. По-моему, как раз то, что нам требуется...

Камил вопросительно смотрит на Айшу.

— Мы были бы очень благодарны вам, Камил Гаюрович, если бы вы помогли нам с физическим кабинетом... с проводкой и с некоторыми приборами...

— С удовольствием. В любой выходной к вашим услугам...

— Ну вот и договорились... — удовлетворенно произносит Галя.

— Спасибо вам... — говорит Айша. — В следующую субботу вас не затруднит?

— Прекрасно. К десяти утра я подойду. А теперь, белоголовая, я с удовольствием попил бы чаю... И гостья твоя тоже не откажется. Правда, Айша Сафаровна?

— Мне бы нужно было... — нерешительно начинает Айша, но Галя живо перебивает ее:

— Конечно! Некуда вам торопиться. А потом Камил вас проводит. Правда, Камил?

— Еще бы! — отзывается Камил, с улыбкой глядя на Айшу.

Галя выходит из комнаты. Камил говорит:

— Не скучаете в Чордаре?

— С моей школой не соскучишься, — без улыбки отвечает Айша. — У меня там дым коромыслом... Она ведь маленькая, всего на полтораста учеников, а многие строители приезжают с семьями... И учителей постоянно не хватает...

— Постойте, Айша Сафаровна, — говорит Камил, недоуменно наморщив лоб. — Как же так... А что с новой школой? Ведь было, кажется, решение...

— Все было. Решение было, обещания были, заверения были. А школы нет. Даже место, отведенное под новую школу, застроили. — Она устало машет рукой. — Не будем об этом. Скучная это материя. И вообще при Галине об этом не стоит. Все-таки ее отец парторг, это в какой-то степени на его ответственности...

— Но он же всего половину месяца здесь...

Айша пожимает плечами.

— Какая разница...

Входит Галя с подносом, на котором расставлены пиалы и чайники.

Камил и Айша идут по вечернему кишлаку.

— ... Мы, Гаюровы, — говорит Камил, — наверное, одна из самых первых рабочих династий в Таджикистане... Еще дед наш был монтером — в первую мировую воину попал по мобилизации в Харьков, выучился там... Потом его убили басмачи. Отец и дядя Юсуф тоже пошли по электротехнике... отец вот кишлачной «гидрушкой» заправляет. И мы с Мансуром...

— Скажите, Камил, — спрашивает Айша, — как случилось, что вы не пошли в институт? Галя рассказывала мне о вас, вы же способный человек, могли в Душанбе хотя бы вечерний кончить.

— Ну, как вам объяснить... — Камил хмурится. — Во-первых, я на заводе с одиннадцати лет, еще с войны. Семилетки мне для начала было вполне достаточно. Я ведь металлист божьей милостью и в своем деле знаю больше, чем все эти новоиспеченные инженерики... Мне же их еще и учить приходится...

— Все-таки систематическое образование...

— Вздор, Айша, извините меня. Каждый должен быть на своем месте.

— Так ведь техника все время развивается... Новые принципы...

— Ну и что же, что новые? Вот для этого нужны инженеры. Научники, проектировщики. Это их дело — дать мне новую технику. А мое дело — выжимать из этой техники все.

— То есть, вы считаете себя не создателем техники, а ее потребителем...

— Если угодно. Низко кланяюсь тем, кто придумывает станки с программным управлением и прочей кибернетикой... но мое дело — создавать не идеи, а материальные ценности.

— Понятно... И вы довольны?

— Честно говоря, не совсем. Правда, здесь, в Чордаре... Понимаете, там, на заводе у себя я будто бы жирком оброс. Хотелось большого дела. Огромного, и чтобы с самого начала... чтобы драться, ругаться, добиваться... Где-то я читал, что дело всегда должно хоть чуточку превышать возможности человека. Тогда он будет тянуться, выбиваться из сил, расти.

— И вы приехали сюда поэтому?

Камил качает головой.

— Не совсем. Умерла наша мать, отец затосковал... Но, конечно, это строительство пришлось мне кстати.

— Да, вероятно, здесь у вас много, очень много драки и ругани...

— Хватает...

Они останавливаются у входа в двухэтажный дом.

— Я рада, что познакомилась с вами, — говорит Айша и протягивает руку. — Жду вас в субботу утром...

Она кивает и скрывается в подъезде. Камил задумчиво глядит ей вслед.

Уютная, роскошно убранная коврами комната в квартире Халила. За низким столиком, уставленном блюдами и бутылками, восседают Халил и Мансур. Тут же рядом на полу стоит телефонный аппарат. Мансур набирает номер, некоторое время слушает протяжные гудки, затем кладет трубку. Халил, обгладывая куриное крылышко, усмехается.

— Смотрю я на вас, молодых, — произносит он, — ну ничего невозможного для вас нет. Вот кто ты такой? Простой работяга. А ведь куда тянешь лапы? К дочери второго человека на таком строительстве! Правда, и хороша же девушка... Жаль у меня возраст не тот, только б ты ее и видел...

— Что вы на возраст жалуетесь, дядя Халил? — Мансур смеется. — Смотрите, в каких вы зато хоромах живете...

— Хоромы... Ты, видно, настоящих хором и не видел, пролетарий несчастный... Вот у дядьки твоего Баира в городе... Э, что говорить! Налей-ка лучше.

Мансур наливает вино в бокал Халила.

— А себе?

— С меня хватит. Дядя Халил, а почему дядя Баир у вас живет? Что ему — квартиры здесь не досталось?

— Как не досталось... Отличная квартира, из трех комнат. Да он в ней геологов поместил. Поселил, понимаешь, целый взвод там, а сам ко мне вперся...

— Вот это человек! — восхищенно произносит Мансур. — Настоящий командир!

— Да... Ему на все наплевать, кроме дела. И упрямый, как черт... И ты подумай, до каких высот человек достиг! Я мальчишкой его за уши таскал... Но уже тогда он... зубы оскалит и дерется, нипочем к отцу твоему жаловаться не побежит, бывало... И сейчас такой. Самоуверенный.

— Я таких людей люблю, — заявляет Мансур.

— Во-во! И они любят... когда их любят. Полное и беспрекословное повиновение! И всё. Точка.

— А на то он и командир. Если он слюни бы распускал, разве лучше было бы?

— Не-ет... — медленно говорит Халил. — Было бы много хуже, это верно.

Он поднимает бокал и, прищурившись, смотрит вино на свет. Мансур снова набирает номер и снова кладет трубку. Взгляд его падает на отставленный мизинец Халила. На мизинце — странной формы кольцо с овальной печаткой.

— Покажите колечко, дядя Халил, — просит он.

Халил залпом выпивает вино, неторопливо снимает кольцо и протягивает Мансуру.

— Хорошее колечко... — восхищенно бормочет Мансур. — Дядя Халил, продайте, а?

Халил испуганно протягивает руку за кольцом.

— Что ты, чудак, это не продается... Это кольцо, знаешь ли, может быть, сам Искандер носил... Я у одного коллекционера его выменял. На клинок настоящего булата...

— Продайте, дядя Халил... нужно очень...

Халил смотрит на умоляющее лицо Мансура, потом переводит взгляд на телефон. Смеется, машет рукой.

— Ладно, бери даром...

— Да нет, я...

— Бери, бери... Дарю. Знаю, кому оно пойдет...

— Ну, спасибо, дядя Халил... Королевский подарок, право!

— Н-да... Девчонка того стоит. Но и ты у нас парень что надо... Эх, повезло же этому вахлаку Вахиду с детьми! Двое таких сыновей! А у меня трое девок, это как? Где справедливость?

Мансур смеется и снова, в который уж раз берет трубку. Лицо его вдруг принимает озабоченное выражение.

— Галя? Наконец-то. Да, это я... Опять родительское? Слушай, я уезжаю через час... Да, назначили на объект пятнадцать-бис... Хотел попрощаться... Нет, недалеко, у Халила Шакировича... Хуб, сейчас зайду.

Он вешает трубку и ловко вскакивает на ноги.

— Спасибо за все, дядя Халил. Я пошел.

— Желаю удачи, — отзывается тот. — Ступай... Вернешься с объекта — заходи, стаканчик вина для сына старого друга у меня всегда найдется...

Мансур и Галя Баталова стоят на лестничной площадке перед приоткрытой дверью квартиры парторга.

— Как только там закончим, сразу приеду, — говорит негромко Мансур. — И ты подумай, что я тебе сказал...

Галя опускает глаза.

— Я подумаю. — шепотом соглашается она.

— И вообще, тут и думать нечего, — сердито и не совсем последовательно говорит Мансур. — Я тебя люблю... Погоди, — спохватывается он. — А ты-то меня любишь?

Галя отворачивается, пожимает плечом. Мансур берет ее руку и надевает на указательный палец «кольцо самого Искандера».

Здание стройуправления. Позднее утро. К подъезду подкатывает запыленный «газик», из него выбирается усталый Баир Гаюров — в рабочем комбинезоне, в огромных сапогах, заляпанных грязью — и останавливается в изумлении. Десятки мальчишек и девчонок подросткового возраста расставляют возле подъезда парты, устанавливают стойку с черной доской, весело галдят и смеются, не обращая ни малейшего внимания на растерянно суетящегося тут же вахтера. На крыльце неподвижно стоит и холодно наблюдает за этим переполохом высокая красивая женщина с черными неулыбчивыми глазами — заведующая школой Айша Сафарова. В раскрытых окнах здания управления виднеются лица служащих (впрочем, при появлении начальника строительства они быстро скрываются).

Вахтер, заметив Баира, подбегает к нему, утирая пот, обильно катящийся по лицу.

— Вот, товарищ начальник... — сбивчиво произносит он. — Пришли... тарарам устраивают... Я ей говорю... А она мне...

Баир жестом заставляет его замолчать и неторопливо направляется к крыльцу. По пути он, словно бы машинально, помогает двум девчушкам установить парту попрочнее. Айша, вся подобравшись, следит за ним, не спуская глаз. Он поднимается на крыльцо.

— Кто вы? — осведомляется он.

— Сафарова, заведующая Чордаринской школой...

— Гаюров, начальник строительства Чордаринской ГЭС...

— Догадываюсь.

— Вы меня никогда не видели? — с любопытством спрашивает Баир.

— Нет. Я больше года не могу добиться у вас приема...

— И с отчаяния устроили это... — Баир обводит рукой «класс». Школьники, затихнув, с опасливым любопытством следят за разговором своей заведующей с высоким начальством.

— Этим детям негде заниматься, — ровным голосом отзывается Айша. — Они впредь будут заниматься здесь...

— Вы знаете метеосводку? — спрашивает Баир.

— Нет...

— К полудню ожидается дождь...

— Это меня не интересует. В случае дождя... или холодов... мы перейдем в кабинеты вашего управления... или в коридоры.

— Гм...

Баир окидывает взглядом «класс» — человек сорок подростков, замерших в ожидании на своих партах.

— Ну что ж... считайте, что вы добились приема. Пройдемте ко мне.

— Соблаговолите подождать несколько минут... Урок начался, я должна дать классу задание.

Она легко сходит с крыльца и подходит к доске.

— Сегодня проведем контрольную работу по алгебре. Приготовьте тетради... — Она расчерчивает доску пополам. — Слева примеры для левых рядов, справа — для правых... — Она торопливо пишет, стуча мелом по доске.

Баир терпеливо ждет. Школьники с преувеличенным рвением — их, естественно, страшно интригует вся эта ситуация, — принимаются списывать примеры в тетради.

Наконец, Айша заканчивает и отходит от доски, вытирая руки носовым платком.

— Я отлучусь на десять минут, — строго произносит она. — Постарайтесь не списывать друг у друга...

Баир спокойно оборачивается к вахтеру.

— Проследите, — коротко приказывает он.

Вахтер растерянно вытягивается.

— Слушаюсь... — бормочет он. Айша и Баир проходят через приемную — здесь уже ждут начальника несколько посетителей, они торопливо вскакивают при его появлении, он молча и небрежно здоровается взмахом руки. Баир распахивает перед Айшой дверь в кабинет, входит следом за нею, закрывает плотно дверь.

В кабинете — рабочий стол, длинный стол для совещаний, у стены громоздится превосходный кульман, справа от стола на подставке красуется рельефный макет будущей плотины.

— Прошу, — произносит Баир указывая Айше на кресло.

Айша садится.

— Слушаю вас.

Айша внимательно разглядывает его усталое запыленное лицо, комбинезон, мятыми складками свисающий с сутулых плеч, большие, измазанные смазкой и глиной руки, лежащие на столе.

— Собственно, вы знаете, в чем дело... — произносит она, слегка морщась от досады. — Было решение о строительстве нового здания школы... и интерната... Решение не выполнено, хотя ваше управление неоднократно...

— Еще и интерната... — задумчиво говорит Баир. Он тоже не спускает глаз с Айши. — Спать ребятишек вы тоже будете укладывать в моих коридорах?

Айша пожимает плечами и молчит.

— У меня не хватает рабочей силы и материалов, — жестко говорит Баир. — Даже на основном объекте. И я не обязан строить для Чордары школы. Я обязан строить плотину.

Айша отворачивается и с демонстративно скучающим видом принимается оглядывать кабинет.

— В конце концов есть решение министерства... — уже несколько раздраженно продолжает Баир. — На соцбыт мне средств почти не отпускают...

— Вы знаете, — мягко говорит Айша, — все это, вероятно, так и есть... Но какое до этого дело моим ученикам?

Баир подпирает кулаком щеку и некоторое время молчит, рассеянно глядя в окно.

— Вы замужем? — спрашивает вдруг он.

— Нет... — Айша поднимает брови. — А какое это имеет...

— Я тоже вот холост. Семья погибла в сорок первом. Бомба. Прямое попадание в вагон... — Он проводит ладонью по лицу. — Ладно. Будет школа. Не все же сразу, в самом деле...

— Когда? — жестко спрашивает Айша.

— Начнем в ближайшее время. Договорились? А пока подыщем вам дополнительно временное помещение...

Айша поднимается.

— Я не верю вам, — спокойно произносит она. — Но у меня только права. Сила не у меня. Вы меня простите, товарищ Гаюров, но я на всякий случай еще раз обращусь в партбюро...

— Такое право у вас тоже есть... А теперь простите меня, товарищ... Сафарова, так? Меня ждут... И мне еще надо привести себя в порядок...

Айша кивает и, повернувшись, идет к двери.

Перед неуклюжим домиком продмага собралась толпа. Вечер. Одна из освещенных витрин разбита, на крыльце женщина в нечистом белом халате кричит, размахивая руками: — Распустились, понимаешь, алкоголики! Житья нет! Мало им водку весь день жрать, еще и после срока лезут, понимаешь! Налил глаза... Держите его крепче! Отсидит пятнадцать суток, вперед неповадно будет!

Через толпу пробирается Камил. У разбитой витрины трое дружинников с трудом удерживают бушующего пьяного, высокого костлявого мужчину, небритого, в распахнутой кожанке. Вокруг них растерянно топчется четвертый дружинник, лепеча:

— Дядя Леша... Эх, дядя Леша... Да что же это! Вы осторожнее, ребята...

Пьяный борется молча и угрюмо. Старший из дружинников сердито шипит:

— Прекрати немедленно! Смотрят на тебя! Срам какой...

Камил подходит вплотную, вглядывается.

— Высоцкий! Леша!

Пьяный перестает сопротивляться, осоловело глядит на Камила.

— А, Камил... Здорово, Камил, привет.

— Здравствуйте, Камил Вахидович, — сердито произносит старший и перехватывает руку Высоцкого поудобнее.

— Товарищ Гаюров! — жалобно говорит четвертый дружинник. — Что же это, товарищ Гаюров? Бригадир ведь... Как можно!

Затихшая было продавщица снова принимается кричать:

— А в милиции смотреть не станут, понимаешь, бригадир ты или кто! Слупят штраф, понимаешь, за милую душу, да еще пятнадцать суток уголь поразгружает...

— Помолчите минутку, — резко произносит Камил.

— А ты кто там такой... — угрожающе-презрительно начинает было продавщица, но кто-то из толпы вполголоса говорит ей несколько слов, и она испуганно замолкает.

— Что случилось? — опрашивает Камил.

— Р-разнесу... — произносит Высоцкий и роняет голову на грудь.

— Буянил, — коротко объясняет старший. — Разбил витрину.

— Явился, понимаешь, — с готовностью вступает продавщица, — водку ему давай. А сам уже лыка не вяжет. И уже десятый час. Вынь ему и положь водку, понимаешь! Я его выпихнула, а он хвать булыжник — и в стекло!

— Р-рабочему человеку выпить не дают, а? — оживает Высоцкий. — Есть такой закон? Я спр-рашиваю, есть такой закон? Камил, роднуша, ты человек справедливый, скажи...

— Сколько это стекло стоит? — обращается Камил к продавщице.

— Пятьдесят рублей, — немедленно ответствует та. — Да еще вставлять...

Камил торопливо шарит в карманах, достает несколько смятых бумажек. Снова шарит, обводит глазами толпу.

— Виктор... — тихо говорит он. — Нияз... Рахим... Меня вы знаете...

Несколько человек в толпе, смущенно ухмыляясь, достают деньги, передают Камилу. Тот вручает их продавщице.

— Хватит?

Продавщица неторопливо расправляет смятые бумажки.

— Еще десятку, тогда будем квиты...

Четвертый дружинник поспешно протягивает десятку.

— Вот, пожалуйста...

Камил отстраняет дружинников, подхватывает Высоцкого под плечи.

— Пойдем, Леша...

Четвертый дружинник подскакивает с другой стороны. — Он здесь недалеко живет, товарищ Гаюров, я покажу...

— Я знаю...

Они вдвоем ведут размякшего Высоцкого через толпу. Старший смотрит им вслед, растерянно почесывая в затылке.

Камил и дружинник втаскивают Высоцкого в его комнатушку — помещение с голыми стенами, обставленное со спартанской простотой. Три койки, из них две голые, с досками вместо пружин, а на третьей — смятая постель, подушка валяется да полу. Досчатый стол, на нем пустые бутылки, банки из-под консервов, грязные тарелки.

Камил и дружинник укладывают Высоцкого поверх смятого одеяла. Камил садится на табуретку, устало сутулится.

— Я пойду? — робко осведомляется дружинник,

— Да, спасибо. До свидания.

Дружинник выходит, пятясь, прикрывает за собой дверь. Высоцкий вдруг раскрывает глаза.

— Уехала. А? — произносит он.

— Кто, Леша?

— Клавка. Жена. И дочек увезла. Не могу здесь больше жить, грит. Дочек жалко.

Камил молчит.

— А на холостом положении я могу позволить... А, Камил?

— Ты засни, Леша.

Высоцкий закрывает сглаза. Камил сидит, устало подперев голову.

Кабинет Халила. Поздний вечер. Халил без пиджака, в расстегнутой до живота рубашке привычно развалился в кресле за своим столом.

В кресле напротив — Камил, он устало сутулится, сжимая сцепленные пальцы между колен.

— И скажу я вам честно, дядя Халил, — говорит Камил. — Не нравится мне положение в Чордаре. Посёлок расползся по ущелью, как коровья лепешка. Вагончики, землянки, времянки, бараки, шалаши... Тесно, неблагоустроено все... Каждый день десятки людей уезжают, десятки приезжают... Вы мне скажите, дядя Халил, какие у нас установки по жилищному строительству?

Халил, ковыряя в зубах спичкой, с благодушным интересом смотрит на Камила.

— Установки — что! — говорит он. — Установки у нас, конечно, самые правильные.

— Только жилищного строительства нет? А ведь в десяток пятиэтажных домов можно было бы вселить все нынешнее население Чордары...

— Хо-хо! — Халил коротко хохочет. — А денежки, миллиончики откуда взять? А стройматериалы?

— Так ведь должны же выделяться...

— Это формально. А на деле есть прямое указание министерства: вы нам стройте ГЭС, а насчет вашего соцбыта стучитесь у себя в республике...

— Почему же вы не стучитесь?

— Стучимся... — неохотно произносит Халил. — Подбрасывают кое-что... Да ведь не в этом дело, Камил-джон. Рабочие на стройках — сезонники. От века так повелось, хоть вот у дядьки своего Баира спроси, у него опыт громадный: на большие стройки съезжаются рабочие со всей страны, живут кое-как, вкалывают, зарабатывают, а как стройке конец — разъезжаются кто куда...

— Они и во время стройки разъезжаются, — мрачно бормочет Камил.

— И аллах им подмога. Тысяча приедет, тысяча уедет, а строительство идет... — Халил хлопает ладонью по столу. — Хуб. Давай, я тебе это дело растолкую раз и навсегда, а то я смотрю, ты как слепая овца, тычешься повсюду, а ничего понять не можешь.

Он вскакивает и принимается расхаживать по кабинету. Камил исподлобья следит за ним.

— Вот ты предлагаешь возводить для строителей пятиэтажные дома... школы там, клубы... Забота о человеке, все правильно. Однако уже сейчас на Чордаре работают восемь тысяч человек. В следующем году их будет в полтора раза больше. Вы представляете, товарищ Гаюров, какие колоссальные средства, какой огромный процент рабочей силы пришлось бы оторвать на этот ваш соцбыт от основного объекта?

Он подходит к столу, достает из тумбочки бутылку коньяка, знаком предлагает Камилу. Тот отрицательно качает головой. Халил отхлебывает прямо из горлышка, отдувается и снова прячет бутылку в стол.

— Далее. Пройдет несколько лет, построим мы эту ГЭС, и все люди разъедутся по другим стройкам. И все эти пятиэтажные дома все эти школы и клубы — все опустеет, сгниет, разрушится, и все огромные средства и усилия пойдут коту под хвост... У кого сердце кровью не обливается, когда глядишь, в каких условиях живут строители, но ведь это же простая арифметика! Вот так-то, дорогой Камил. И только так.

Халил снова валится в кресло, достает платок и вытирает лицо и шею.

— Пройдет несколько лет... — горестно кивая, произносит Камил. — Вот вы, дядя Халил, видите сгнившие дома и школы, а я вижу десятки тысяч сезонников, которые бродят со стройки на стройку, стареют в бараках, теряют чувство ответственности за общее дело... Э, что говорить! Что-то тут неправильно, дядя Халил, как хотите...

— Ну, подумай, подумай, — благодушно говорит Халил. — Может, что и придумаешь...

— С одной стороны, — продолжает Камил, — ГЭС, несомненно, основной объект, из-за него весь сыр-бор горит...

— Вот то-то!

— А с другой стороны, как-то стыдно в наше время рабочих в таких условиях содержать...

— Ну, насчет стыда ты это... Камил молчит, уставясь в пространство, не слушая Халила.

— Диалектика, — бормочет он. Он встает. — Ладно, дядя Халил. Пойду. Действительно, тут надо подумать...

Он выходит, прикрыв за собой дверь. Халил некоторое время смотрит ему вслед, затем произносит вслух: .

— Гаюровская порода... Черт знает... Никогда не поймешь, чего им надо...

Он смотрит на телефон, кладет руку на трубку и задумывается.

— Нет.

Дверь распахивается, в кабинет стремительно входит Баир, идет к столу, бросает плащ и шляпу в одно кресло, сам валится в другое и глядит на Халила.

— Ты чего здесь сидишь, Слон?

— Так... Звонка одного жду... Вы из парткома?

— Догадался. — Баир берет со стола какую-то бумажку, вертит ее перед глазами и снова бросает на стол. — Как у нас со строительством школы?

Халил поправляет очки.

— Новой школы?

— Да, да! Новой школы! — нетерпеливо говорит Баир. — Как она, в каком состоянии?

Халил пожимает плечами.

— Да ни в каком. Вы же сами знаете, как весной...

— Приступать немедленно, в этом же месяце, понял? Сам проследи. Лично. Чтобы рабочие, материалы...

— Стройплощадка...

— Стройплощадка... Словом, все!

Халил пытливо смотрит на начальника.

— С основного объекта придется снимать... — осторожно произносит он.

— С основного объекта — ни грамма, ни человека!

— Тогда я не знаю...

— А на кой черт я тебя здесь держу, Слон?

Некоторое время они в упор глядят друг на друга. Халил опускает глаза, криво усмехается.

— Будет сделано... — произносит он.

Телефон разражается резкими длинными трелями. Халил хватает трубку.

— Да... Шакиров слушает... Да-да, давайте Душанбе...

Баир с любопытством смотрит на него. Лицо Халила преобразилось: оно твердое, сосредоточенное, значительное.

— Да! Это я, я, Шакиров... Здравствуй, здравствуй, к делу!.. Ага... Так... Не надо подробностей, давай результат... Все тридцать? Отлично... Молодец... Молодец! Завтра же откомандирую... Ну, спасибо... Все. Пока. Коньяк за мной.

Он кладет трубку, неторопливо снимает и принимается протирать очки.

— Что там? — осведомляется Баир.

— Я «выбил» тридцать «белазов.» Тридцать новеньких тридцатипятитонных «белазов». Завтра посылаю за ними водителей.

Баир поднимается, обходит стол, обнимает Халила и чмокает его в макушку.

— Гений, — произносит он торжественно. — Гений снабжения! Как это тебе удалось?

Халил пожимает плечами.

— Вашими молитвами, — туманно отвечает он.

Баир заглядывает ему в лицо.

— Гений, — повторяет он.

Комнатка Гали Баталовой. Галя садит за столом, проверяет школьные тетради. Мансур восседает на суфе, положив ногу на ногу, и лениво перелистывает «Огонек».

— Потерпи еще чуть-чуть, — произносит Галя, не отрываясь от работы. — Отец вот-вот подойдет...

— Работай, не беспокойся, — отзывается Мансур.

Он отбрасывает журнал, встает и некоторое время прохаживается по комнате. Останавливается за спиной Гали, гладит ее русую голову. Пальцы его скользят ниже, ниже, по шее, еще ниже... Галя ежится, отводит его руку.

— Перестань, — говорит она. — Щекотно... работать мешаешь...

Мансур со вздохом возвращается на суфу. Слышится телефонный звонок. Галя вскакивает, выбегает из комнаты.

— Алло... — доносится ее голос. — Да, папочка... Нет, мама не звонила... Нет... Ну, что же ты... Жалко... А тут Мансур приехал... Не знаю, какой-то объект они там закончили, он отгул получил... Ладно, спасибо...

Галя возвращается.

— Все, — говорит она. — Отец на плотину уезжает, обедать не будет. Тебе приветы.

Мансур обнимает Галю за талию.

— Спасибо, — говорит он серьезно...

Галя пытается освободиться.

— Пошли на кухню, обед разогревать будем... Ну, пусти же, Мансур! Ну что это... Мансу-ур!

Он снова прижимает ее к себе.

— А что тут такого? В кой веки удалось вырваться... одним остаться... Я там все время думаю о тебе... мечтаю... Висишь там пропастью... и все время о тебе...

Она молча борется с ним, вырывается и отходит в другой угол комнаты, оправляя платье.

— Нельзя так, — тихо она, не глядя на него.

— Почему?

— Мы еще не муж и жена...

— Новенькое дело! Мы же поженимся...

Она идет из комнаты, бросив на ходу:

— Пойдем обед разогревать...

— Мусульманка! — со вздохом произносит Мансур и идет следом.

Они сидят за столом в небольшой столовой. Мансур уписывает обед за обе щеки и с воодушевлением разглагольствует, а Галя задумчиво слушает его, машинально вертя на пальце «кольцо Искандера».

— Нет, это все барахло, людишки, — вещает Мансур. — Вот дядя Баир — это личность. Приезжает он к нам на той неделе... постой... это когда же? А, в понедельник это было. Приезжает, осмотрел площадку и давай прораба нашего чистить. Всякими словами его костерил, плохими и хорошими... Потом замолчал, сел прямо под открытым небом, на линейке логарифмической пощелкал, подумал минутку и говорит: так, мол, и так делайте... И представляешь, мы полмесяца до него бились, а тут в три дня все закончили... Нет, вот за таким командиром можно в огонь и воду... А ты чего не ешь?

— Не хочется, — тихо отзывается Галя.

— Еще бы, свежего воздуха совсем не видишь! Ты вот на меня посмотри... подложи-ка еще ложечку... Довольно, спасибо... А тут чего удивительного? День-деньской в своей школе сидишь, сопляков этих полно, комнатки крошечные, затхлые...

— Между прочим, это твой командир Баир виноват, что комнатки маленькие и затхлые...

Мансур перестает жевать, вытаращивает на нее глаза.

— Как так — он виноват?

— А так. Новую школу когда должны были построить? А все еще даже площадку под нее не отвели...

Мансур пренебрежительно машет вилкой.

— Школа... Мы здесь не школы, мы плотину строим, ясно? Одну из самых мощных ГЭС в стране...

— Вот потому-то мне и не хочется есть, — говорит Галя.

Мансур вздыхает и поднимает глаза к потолку.

— Вот так логика! — восклицает он.

Выходной день. Низкие тучи скрывают до половины склоны ущелья. Камил и Айша медленно идут по обочине широкой дороги, разбитой колесами и гусеницами. На Камиле распахнутая кожаная куртка, Айша зябко кутается в широкий плащ. В ее черных косах сединой блестит изморось.

— Вот и осень, — тихонько говорит она — Скоро у меня в классах станет просторнее...

— Почему же? — рассеянно спрашивает Камил. Видно, что думает он совсем о другом и что больше всего ему хотелось бы взять Айшу под руку.

— Ну как же? — говорит Айша. — Надвигается зима... Вот в прошлом году в начале учебного года я за голову хваталась: в классах по шестьдесят учеников! А прошло два месяца, и осталось едва по тридцать... Рабочие, особенно семейные, уезжали. И в этом году так же будет...

Айша оступается, и Камил все-таки подхватывает ее под руку. Она не отстраняется. Мимо по дороге с лязгом проползают два бульдозера. Один из водителей что-то кричит Камилу и Айше, но те не замечают его. Бульдозеры проползают, лязг затихает где-то неподалеку.

— К весне некоторые вернутся, — продолжает Айша. — Но не все. И приедут совсем новые... Жаль ребятишек, все школьные годы вот так... переезды, переезды... Но кого это интересует? Строительство! Все для строительства! Все для будущей ГЭС! Все-все, даже будущее детей!

Камил растерянно хмурится.

— Ну что вы, Айша... — говорит он. — Не так уж все плохо... То-есть пока, действительно, неважно... Но я уверен, и быт наладится, и со школой все утрясется...

— Перестаньте, Камил! — с внезапным раздражением прерывает его Айша— — Я слышу эти песни уже два года... «Все наладится, все войдет в колею»... Слушайте, Камил, — говорит она и останавливается, глядя в его лицо снизу вверх огромными главами. — Я не знаю, почему мне так легко говорить с вами... И я вам скажу, в чем не признаюсь никому, никогда... Я устала, Камил. Я страшно, безнадежно устала за эти два года. Переполненные классы, учителя приходят и уходят, детские лица возникают и исчезают, не оставив следа в памяти... Наверное, я белоручка. Все-таки я живу в приличном доме, а мои учителя ютятся в бараках и землянках... Но они могут уехать, а я не могу...

Камил сжимает ладонями ее плечи.

— Не надо так, Айша, — ласково произносит он. — Это не вы. Это просто осень и тучи, и эта проклятая пакость, что сыплется с неба...

Она отчаянно мотает головой.

— Нет... Нет... Я говорю вам, я устала...

— Камил! — раздается крик. — Сынок!

Камил оборачивается. К ним, оскользаясь на камнях, бежит пожилой дехканин.

— Что случилось, Азиз-бобо?

— Камил, сынок... Что они делают? Они сады корчуют! Наши сады...

— Кто?

— Приехали... на бульдозерах... Оказали, велено сады корчевать, расчищать место... Наши сады! Наши деды их сажали... Там твой отец... торопись...

Камил срывается с места и бежит по переулку. Айша бежит за ним. Позади, держась за сердце ковыляет старый Азиз-бобо.

На краю садового массива, замыкающего старую Чордару, волнуется толпа. Десятки стариков, женщин, вездесущих ребятишек столпились вокруг двух бульдозеров. Тут же в толпе несколько угрюмых и растерянных рабочих парней. Водители бульдозеров, чумазые ребята в одинаковых кожаных кепочках, ругаются с Вахидом, вставшим на их пути.

— Вы что, ополоумели? — кричит Вахид. — Что вы делаете?

— Что надо, то и делаем! — кричит первый водитель. — Уйди с дороги, папаша!

— Это же наши сады! Кто распорядился?

— Кто надо, тот и распорядился...

— К садам не подпущу! — кричит Вахид.

— Ну, папаша, тогда держись...

Тяжелый щит первого бульдозера с лязгом опускается. Водитель берется за рычаги, и машина начинает с ревом двигаться на Вахида. Вахид отступает шаг за шагом, крича что-то неслышное за ревом двигателя.

Бешеные от злости глаза водителя.

Вахид, пятясь, упирается спиной в персиковое дерево. Дальше отступать некуда. И руки старого солдата совершают непроизвольное, движение: Вахид выхватывает из-за пояса невидимую гранату, сворачивает невидимую рукоятку и... Но тут рядом с водителем возникает огромная фигура Камила.

Камил перехватывает рычаги и выключает двигатель. Щит бульдозера застывает в шаге от Вахида.

— Нельзя! — строго произносит Камил. — Немедленно поворачивайте и уезжайте.

Водитель медленно поднимается. Лицо его искажено от злости.

— Ты что это, сволочь, в чужой машине распоряжаешься? — рычит он.

И прежде чем Камил успевает ответить, наносит ему короткий удар в лицо. Толпа ахает. Но Камил удерживается на ногах и нырком уклоняется от второго удара. Могучие руки подхватывают водителя под бока, вздергивают в воздух и вышвыривают из машины. Водитель вскакивает с яростной руганью, но Камил спрыгивает с гусеницы и бьет его в подбородок. Водитель снова катится по земле. Камил поворачивается ко второй машине.

— А ну, поворачивай оглобли и вон отсюда, живо!

— Я что... Я ничего... — испуганно бормочет второй водитель.

Его машина рывками разворачивается на сто восемьдесят градусов и трогается в обратный путь. Камил возвращается на первый бульдозер и ведет его следом за вторым. В толпе кричат, машут вслед руками. Поверженный скандалист сидит на земле, ощупывает челюсть и мотает головой. Неподвижно стоит Айша.

Заседание бюро в кабинете секретаря парткома. Во главе стола для заседаний сидит Андрей Баталов с неподвижным, непроницаемым лицом. Справа от него развалился на стуле Баир Гаюров — на нем выцветшие джинсы, заправленные в высокие сапоги, а поверх свитера-водолазки — поролоновая куртка с откинутым на спину капюшоном. Напротив Баира сидит худощавый подвижный мужчина средних лет, слева от него — совершенно седая женщина в глухом черном платье. На другом конце стола, напротив Андрея, сутулится мрачный Камил с громадным синяком под правым глазом.

— Так чья же это все-таки была гениальная идея — корчевать сады? — ровным голосом осведомляется Андрей. — Не твоя, Баир Гаюрович?

Баир лениво машет рукой.

— Мой зам, Шакиров, распорядился. Искал площадку для строительства школы. И нашел. А где еще можно искать, спрашивается? Все застроено, забито, повернуться негде. Только и остается, что сады корчевать. Невелика потеря, кстати...

Андрей быстро взглядывает на него и опускает глаза.

— Это недостойная постановка вопроса, — явно сдерживаясь, произносит пожилая женщина. — Сады эти выращивались здесь годами, десятилетиями... Ваш собственный отец их выращивал, товарищ Гаюров!

— Что поделаешь, Раиса Трофимовна, — небрежно возражает Баир. — Времена такие... Приходится выбирать — либо школа, либо сады... И потом, вспомните судьбу вишневого сада у Чехова...

— Если уж на то пошло, — угрюмо говорит Камил, — то времена, когда вырубали сады, окончились. Сейчас время насаждать сады. И насколько это от меня зависит, вырубать сады в Чордаре я не дам!

— Эге-ге, а ты драчлив, племянник! — произносит Баир. Он легко встает с места, подходит к Камилу и берет его руку. Тот сжимает кулак и слегка сопротивляется. — Ишь ты, кулачки отрастил, не дай аллах познакомиться... Так и есть, костяшки ободраны. Видно, удар был молодецкий, не посрамил Гаюровскую породу... Впрочем, тебе тоже подвесили...

Он, усмехаясь, отпускает руку Камила и возвращается на свое место.

— Ладно, товарищи, — говорит он. — Давайте решать. И быстренько, если можно. У меня через десять минут совещание прорабов...

— А что здесь, собственно, решать? — говорит Рамса Трофимовна. — Камила Вахидовича благодарить надо, а не обсуждать...

— Так-то оно так... — нерешительно произносит мужчина средних лет. — Но факт остается фактом... не к лицу драка коммунисту, бригадиру, инструктору парткома...

— Оставьте, Петр Григорьевич! — взрывается Раиса Трофимовна. — Если бы не эта драка, в Чордаре же половины садов бы не было... Вас вот, как представителя госконтроля, больше устроила бы головомойка задним числом дураку Шакирову?

— Ну, Шакиров не дурак... — небрежно замечает Баир и смотрит на часы. — Впрочем, я бы тоже воздержался от взыскания мелодому Гаюрову. Я драчунов люблю, сам такой...

— Да-да, я тоже... — говоря Петр Григорьевич. — То есть не то, чтобы я любил драчунов, а насчет взыскания... Но все-таки драка коммунисту не к лицу, как хотите...

— Впервые слышу, — почти весело говорит Баир и поднимается. — Впервые слышу, что коммунисту не к лицу драка. В войну, например, мы дрались, и нас за это награждали...

— Понятно, — произносит Андрей. — От взыскания Камилу Гаюрову воздержимся. Но только... — Он поворачивается к Камилу и жестко говорит: — Еще одно такое прямое вмешательство в распоряжения администрации, Камил, и нам придется расстаться. Партизанщины со стороны коммунистов я не допущу!

У себя дома Айша читает письмо от Баира:

«...Вы не отвечаете на мои письма, это нехорошо. Я не могу ухаживать за Вами, как мальчишка, водить в театры, тратить время на свидания. Я слишком занят для этого. Даже письмо, которое Вы держите сейчас в руках, я пишу на капоте машины. Поймите, Айша, Вы нужны мне...».

Айша рвет письмо, сминает клочки и отбрасывает от себя.

Комната Баира в квартире Халила Шакурова. Широкая тахта, кресла, в простенке между окнами, — средневековое согдийское копье крест-накрест с вполне современным карабином. Баир, заложив руки за спину, расхаживает по комнате. В кресле, выпрямившись и опустив голову, сидит Вахид в просторной брезентовой куртке и широких брезентовых же штанах. В вверях, прислонившись к притолоке, стоит Халил.

— Да что ты заладил, ака: сады, сады... — раздраженно говорит Баир. — Уцелели же твои сады, никуда не делись... Хотя, признаться, черт ли в них... Миллиардные дела, тысячи людей, а ты о таких пустяках...

— Я не о садах, Баир-джон... — ласково и почти с робостью говорит Вахид. — Я ведь это о тебе... Меня тогда бульдозерист этот к персиковому дереву прижал... А я помню, как тебя, мальчишку, отец к этому персику приносил и поднимал, чтобы ты себе сам самый спелый выбрал... Только ты, наверное, не помнишь, мал еще был...

Баир смущенно усмехается, походя треплет Вахида по плечу и продолжает ходить.

— Все даже к лучшему обернулось, — подает голос Халил. — И сады уцелели, и теперь новую площадку для школы искать придется...

— Конечно! — подхватывает Баир.

— Можно сказать, сам парторг указал нам сады не трогать...

— А новую площадку искать — дело нешуточное, школу где попало не поставишь...

— Гм... — произносит Баир и исподлобья подозрительно смотрит на Халила.

Халил с безмятежной улыбкой встречает взглядом его взгляд.

— Конечно, — говорит он. — А как же? Надо искать место в самом поселке, а где оно, это место?

— Ну, ладно... — произносит Вахид и поднимается. — Пора мне.

— На «гидрушку»? — усмехается Баир.

— Да, смена моя близится...

— Может, сказать водителю, чтобы подбросил тебя?

— Да нет, дойду, это же недалеко... Слушай, Халил, ты отсюда выйди пока, мне с Баиром по семейному делу слово сказать надо.

— Ступай, Слон, — приказывает Баир.

Халил пожимает плечами и выходит, прикрыв за собой дверь. Вахид выжидает некоторое время, затем на цыпочках подходит к двери, выглядывает, как бы проверяя, не подслушивает ли Халил, и возвращается к брату. Тот с любопытством следит за его манипуляциями, доставая из кармана портсигар. Вахид секунду смотрит ему в глаза, затем ловко, как кот лапой, вкатывает ему оплеуху. Портсигар падает на пол.

— За что, ака? — изумленно спрашивает Баир.

— Это за наши сады, — ласково говорит Вахид. — А это... — Он вкатывает вторую оплеуху. — Это за твоего парторга и моего фронтового друга...

Баир страшен. На мгновение кажется, что он вот-вот бросится на старшего брата. Затем обмякает, руки его повисают вдоль тела, и он отступает на шаг. Вахид с сожалевшем оглядывает его.

— Надо бы еще одну... — бормочет он. — Но это уже больше к Слону твоему относится. Будь здоров, Баир, брат мой.

Он поворачивается и неторопливо уходит.

Вахид и Андрей медленно идут горной тропинкой по склону Чордаринского ущелья. День яркий, дикая красота горного края особенно действует сейчас. Друзья то и дело останавливаются, чтобы бросить взгляд то на бурный Вахш, кипящий глубоко внизу, то на бело-синие вершины, четко вырисовывающиеся на фоне глубокого голубого неба.

— Вон там, за тем поворотом, — говорит Вахид, — они и добили отца. Потом ночью мы с Юсуфом добрались сюда... Баир еще совсем маленький был...

Андрей с грустной нежностью кладет руку ему на плечо. Они идут дальше. Тропинка делает поворот и скрывается за выступом. Андрей первым доходит до выступа и останавливается.

— Вот так-так! — удивленно говорит он. — А ты что здесь делаешь?

Вахид заглядывает ему через плечо. За выступом на груде осыпавшегося камня сидит Камил. Он оборачивается и вскакивает.

— Здравствуйте, дядя Андрей! Привет, папа!

Вахид, кряхтя, усаживается на камень.

— Что, сынок, тоже на природу потянуло?

— Да вроде бы...

— Нет, серьезно, что ты здесь делаешь? Может, у тебя здесь свидание?

— Нет, — серьезно отвечает Камил. — Свидание у меня не сейчас и не здесь... Здесь я просто думаю.

— Интересно, — произносит Андрей. — О чем, если не секрет?

— Не секрет... — Камил запинается, затем машет рукой. — А, все равно я бы на будущей неделе к вам пришел... Тут вот какое дело, дядя Андрей. Понимаете, нужен город.

Андрей, собиравшийся присесть рядом с Вахидом, застывает.

— Как ты сказал?

Камил трет лоб, собираясь с мыслями.

— Значит, так. Я как-то говорил с дядей Халилом... с Шакировым. Он мне как дважды два доказал, что рабочий городок на большом строительстве — дело ненужное. Отнимает у основного объекта слишком много сил и средств, а в конечном счете его приходится бросать...

— Ну-ну? — с интересом говорит Андрей, усаживаясь поудобнее.

— Следовательно, возникает противоречие. Либо все средства на основной объект — и тогда рабочему с его семьей остается барак. Либо более или менее благоустроенный городок, который оттянет средства от основного объекта и заведомо обречен на уничтожение. Так?

— Примерно так.

— Мне кажется, это противоречие живое. Диалектическое. Тут должно возникнуть новое качество. И мне кажется, я это новое качество нашел.

— Город?

— Город. Не рабочий поселок из бараков и землянок, как у нас сейчас, — ясно, что это позавчерашний день. И не рабочий городок-времянка — тут действительно срабатывает дурная арифметика дяди Халила... Шакирова. А именно город, новый экономический, культурный, учебный центр, который возникнет, вырастет и расцветет на основе большого строительства. Если угодно, новый центр кристаллизации таджикского рабочего класса...

— Погоди. Средства?

— Вот с этого и началось все у меня. Дело-то ведь в том, что в новом городе, который будет стоять во веки веков, заинтересована вся республика, вся страна. Как в Магнитогорске. Как в Комсомольске... Понимаете? Не министерство электростанций, которому в конечном счете наплевать на все, кроме основного объекта, а...

— Молодчина...

Андрей с удивлением глядит на Камила. Тот смеется.

— Правда?

— Правда. Вот это я называю классическим применением марксовой диалектики на практике...

— Так вы думаете...

— Надо, конечно, все тщательно продумать... Но в твоей идее что-то определенно есть, дружище...

Андрей поднимается и оглядывает ущелье. Взгляд его становится рассеянным.

— Что-то есть... — бормочет он. — Что-то в этом есть.

Вахид произносит, словно пробуя на вкус новое сочетание слов:

— Город Чордара!

Кабинет Баира. Баир за столом: стоит, поставив одну ногу на кресло, щелкает логарифмической линейкой, что-то торопливо записывает.

Дверь распахивается, в кабинет входит Андрей Баталов в плаще нараспашку, быстро подходит к столу, упирается в столешницу ладонями и бешеными глазами глядит на Баира. Тот предостерегающе грозит пальцем, заканчивает расчет, записывает результат и бросает линейку на стол.

— Слушаю тебя, парторг, — произносит он.

Андрей вдруг словно бы успокаивается, садится в кресло перед столом и закидывает ногу на ногу.

— Мне нужна голова Халила Шакирова, — почти лениво говорит он.

Баир вытаращивает глаза.

— Что-о-о?

— Я говорю: мне нужна голова Халила Шакирова. Можешь отдать ее мне вместе с его толстым туловищем.

— Так, — произносит Баир. — Что он еще натворил, этот курбаши от снабжения?

— Вопреки прямому указанию бюро, — ровным голосом говорит Андрей, — и вопреки твоему прямому приказу, — ты ведь дал слово на парткоме, не так ли? — он опять снял со строительной площадки жилого квартала всех рабочих и угнал их на основной объект. Мало того, он угнал туда же подъемные краны...

— Что еще?

— Вот что еще. Куда девались строительные материалы, которые Госплан выделил для школы и интерната?

Баир пожимает плечами. Несколько секунд длится молчание. Андрей пристально смотрит Баиру в глаза. Тот отворачивается.

— Это уже прямое нарушение дисциплины, — говорит Андрей тихо. — Или, может быть, только партийной?

— Нет-нет, — поспешно говорит Баир. — Я таких приказаний не давал...

— Голову Шакирова!

— Не дам.

— Дашь.

— Не дам. Это единственный стоющий снабженец на строительстве.

— Это мы уже слыхали. Так не дашь?

— Не дам.

Андрей поднимается, неторопливо застегивает плащ.

— Хорошо, — произносит он. — Будем говорить на бюро.

Баир тоже поднимается.

— Ты меня не пугай. У меня тоже больше терпения нет. Только пусть бюро спрашивает не с Шакирова, а с министерства...

Раздается телефонный звонок. Баир раздраженно хватает трубку.

— Алло... Да... Давайте Душанбе...

Андрей молча поворачивается и идет к двери.

Заседание бюро парткома. Все на привычных местах: во главе стола — Андрей, справа от него — Баир, слева — представитель госконтроля Петр Григорьевич, рядом с Баиром — Раиса Трофимовна. Только Камил сидит уже не в конце стола, а рядом с Петром Григорьевичем, а в конце стола сидит Халил.

— Короче говоря, товарищи, — ровным голосом произносит Андрей, — строительство новой школы и интерната в Чордаре откладывается на неопределенный срок, так как материалы, предназначенные для этого, «уплыли» на сторону и вернулись уже в виде тридцати грузовозов «белаз». Так, товарищ Шакиров?

Шакиров кивает.

— Что скажет госконтроль?

Петр Григорьевич откашливается.

— Понимаете, товарищи, ничего противозаконного или, тем более, уголовного госконтроль в этой трансакции товарища Шакирова отнюдь не усмотрел. Нет ничего противозаконного и в действиях контрагента. Подобное маневрирование фондами предусмотрено нашим законом и, в общем, является обычным делом в снабженческой практике. Другое дело, если взглянуть на эту историю с точки зрения этики...

— Не надо! — жестко произносит Баир. — Давайте не будем смотреть на эту историю с точки зрения этики!

— Почему? — спрашивает Раиса Трофимовна.

— Потому что Шакиров — специалист по снабжению, а не по этическим вопросам. Строительство задыхалось без машин — он машины достал. Что вам еще?

— А еще нам — школа, интернат, дома для рабочих, — хрипло говорит Камил. — Но об этом уже говорено-переговорено. Я предлагаю: за грубое нарушение политики и практики бюро...

— Одну минутку, — поспешно прерывает его Петр Григорьевич. — Прошу не торопиться, Камил Вахидович. Торопливость, знаете ли, она к добру не приводит. Есть тут еще одно обстоятельство.

— Прошу вас, Петр Григорьевич, — говорит Андрей.

— Мы можем, конечно, потребовать от товарища Гаюрова, чтобы он отстранил Шакирова от занимаемой должности...

— За что? — бормочет Шакиров.

— ...Тем самым мы заявим, что товарищ Шакиров действовал вопреки интересам предприятия, которое он представляет, и получим возможность обратиться в арбитражную комиссию...

Баир вскакивает.

— Вернуть мои «белазы»? Ни за что! Да вы что, товарищи, с ума посходили? Что я вам — монолиты на горбу таскать буду? Это... Это... Я буду рассматривать ваши действия как саботаж! Да, да, да! Саботаж строительства!

Наступает молчание. Всем неловко. Петр Григорьевич говорит с улыбочкой:

— Ну что уж вы так, Баир Гаюрович... Разумеется, без вашей воли и согласия такая акция совершенно невозможна...

— Разрешите мне, товарищи, — произносит вдруг Халил.

— Говорите, — бросает Андрей.

Халил встает.

— Прошу прощения, товарищи, — говорит он. — Я не член бюро и даже вообще не член партии... всегда считал себя недостойным этого высокого звания... и, видно, не напрасно так считал. Хуб, Шакиров виноват. Обеспечил строительство грузовозами и тем снискал всеобщее презрение. Хуб. Переживу. Только напрасно такой шум поднимается. Ходатайство на получение «белазов» сам наш дорогой парторг товарищ Баталов подписал...

Все поворачиваются к Андрею.

— Ну и что? — спрашивает тот, удивленно подняв брови. — «Белазы» ведь действительно были нужны...

— Ага, нужны, — с готовностью говорит Халил. — Там, в этой бумаге, так и значится: «крайне необходимы». И еще там сказано: «готовы поступиться излишками оборудования и материалов, наличествующими на строительстве». Копию могу показать.

Все опять глядят на Андрея. Он произносит сквозь зубы:

— Не надо, я помню. Речь шла об излишках...

— Вот-вот! — живо подхватывает Халил. — Так ведь эти стройматериалы — они же и были излишки! Они же не для основного объекта?

Все переглядываются.

— Какова подлость... — негромко произносит Камил.

— Зря, зря это ты, Камил-джон! — Халил укоризненно качает головой. — Про старшего так говорить...

Баир встает.

— Короче, что сделано, то сделано. Тем более, что было санкционировано самим парторгом...

Камил с ненавистью глядит на Халила.

Приемная Андрея. Расходятся члены бюро. Баир и Халил задерживаются.

— Имей в виду, Слон, — жестко говорит Баир. — Ты зарвался. Ты чертовски зарвался. У меня и без того масса неприятностей с парткомом.

— Я выполнял вашу волю, Баир Гаюрович, — угрюмо отзывается Халил. — Делал все, что только мог. Вы требовали «белазы» любой ценой — я вам достал...

— А сегодня ударил Баталова в самое больное место... Политик, называется!

— Здесь не до политики, Баир Гаюрович. Мне моя голова дорога. Здесь не политика, а драка! Я дерусь за себя и за вас, они — за себя и против вас... И тут уж — кто кого.

— Ты с ума сошел, Слон, — произносит, криво усмехаясь, Баир. — Кто это «они»? Мой партком?

Халил пожимает плечами.

— Что значит — партком? Я не знаю, что такое партком. Я знаю, что есть люди. Например, эта компания. Баталов, сопляк Камил... Кстати, знаете, почему он так из-за школы это взвился? Из-за заведующей, как ее... из-за Сафаровой. Она ему голову закрутила...

Глаза Баира бешено сужаются.

— Ну, об этом ты не смеешь... Берегись, Слон!

— А! — Халил машет рукой. — Какое мне дело? Сами разберётесь... Я только пытаюсь объяснить вам расстановку сил. А то вы заладили одно: мой партком, мой партком... Какой он, к чертовой матери, ваш?

Баир прикрывает глаза. Затем кладет руку Халилу на плечо и заглядывает ему в лицо.

— Все это правильно, Слон. Все они — так или иначе враги моего дела. Одни — по глупой сентиментальности, другие — из вечной зависти исполнителей к творцам... Но знаешь, что скверно, Слон? Баталов с Камилом хоть и враги мне, но они — честные враги. А ты хоть и друг, но ты — бесчестный друг...

У себя дома Айша читает письмо от Баира:

«...мне мешают, на каждом шагу я ощущаю возрастающее сопротивление. Наверное, Вы в курсе дела — в Чордаре не бывает секретов. Тем тяжелее мне без Вас. Я знаю, Вы обижены на меня за школу — не надо, в большом деле не бывает без издержек. Вы мне нужны, Айша! Понимаете? Нужны!..».

Айша, закусив губу, начинает рвать письмо, мо, едва надорвав, останавливается. Опускается на суфу и сидит неподвижно, положив руку с письмом на колени.

Разговор Баталова с Баиром по телефону.

— Значит, Шакирова — вон, а «белазы» вернуть? — насмешливо говорит Баир. — Не выйдет, парторг!

— Очень прошу тебя, Баир Гаюрович, — еле сдерживаясь, говорит Андрей. — Нехорошо получается, неужели сам не видишь?

— Нехорошо без машин остаться, парторг...

— Машины получены незаконно.

— Ага! А кто бумажечку подписал? Не в этом ли все дело? Не в подписи ли вашей, Андрей Сергеевич?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Струсил, парторг?

Несколько секунд Андрей молчит.

— Слушай, Баир Гаюрович, — ровным голосом говорит, наконец, он. — Надо вернуть стройматериалы. Немедленно. Строить надо...

— А я и строю! Чордаринскую ГЭС строю. Слыхал про такую? И пусть Шакиров хоть души человеческие в оборот пускает, я ему только спасибо скажу, если у меня перебоев в снабжении не будет...

— Плохо, Гаюров. Скверное рассуждение...

— Зато я бумажки читаю, прежде чем их подписывать...

Андрей бросает трубку. Баир хохочет.

Дует сильный ветер по Чордаринскому ущелью, гонит низкие тяжелые тучи. У столба стоят двое, ссутулившись, подняв воротники, подставив ветру спины. У их ног чемодан и узел. С ржавым скрипом раскачивается на столбе жестяная вывеска с надписью «Остановка автобуса». Двое — Камил и Высоцкий.

— Ты уж на меня не серчай, Камил, — говорит Высоцкий.

— Да не серчаю я, Леша...

Молчание.

— Зря Гаврушу бригадиром, — говорит Высоцкий. — Не потянет он.

— Поможем в случае чего...

Молчание.

— Не могу я без них жить, понимаешь? — страстно говорит Высоцкий. — Каждую ночь снятся. Клавка моя... Дашка с Катькой. Просыпаюсь — плачу...

— Я понимаю, Леша, все понимаю...

Подкатывает автобус, раскрываются дверцы. Камил помогает Высоцкому погрузиться.

— А весной вернусь — примешь? — спрашивает вдруг Высоцкий.

— Конечно, Леша, не беспокойся...

— Ну, до свидания, Камил!

— До свидания... Клаве привет...

Дверца захлопывается. Камил машет рукой. Автобус трогается.

Подъезд дома, где живут Баталовы. За порогом ливень, сверкает молния, громыхает гром. В подъезд вбегают Галя и Мансур, промокшие до нитки.

— Вот так погодка! — восклицает Мансур.

Галя выжимает воду из волос.

— Ничего страшного, — говорит она. — Даже лучше... Дождевая вода очень хороша для волос...

Мансур стряхивает воду с одежды, смотрит на Галю и вдруг обнимает ее. И на этот раз Галя не сопротивляется.

— Холодно? — шепотом спрашивает Мансур.

— Больше не холодно — так же шепотом отзывается Галя.

Мансур целует ее.

— Не надо... — бормочет Галя, не отстраняясь.

Мансур снова целует ее и строго произносит:

— Во-первых, ты сейчас же пойдешь домой...

— А во-вторых? — с блаженным любопытством осведомляется Галя.

— Во-вторых, я пойду к тебе вместе с тобой, — уверенно говорит Мансур.

— Неужели? — невинным тоном спрашивает Галя.

Молния, громовой раскат.

— Мама дома? — спрашивает Мансур.

— Дома.

— А дядя Андрей?

— Папа? Не знаю...

— Все равно. Пошли.

Он берет ее за руку и тянет за собой на лестницу. Она упирается.

— Куда? Что ты задумал?

— Там увидишь.

— Погоди, Мансур...

Она жалобно протестует, но он шаг за шагом, ступенька за ступенькой заставляет ее подниматься по лестнице.

— Довольно... — говорит он. — Хватит... Кончилась твоя холостая жизнь... И моя тоже...

— Мансур! — испуганно шепчет она. — Что ты, Мансур?

— Молчи, белоголовая...

Он толкает ее к двери квартиры Баталовых и нажимает на кнопку звонка.

— Мансур... — растерянно бормочет Галя. — Не смей... Мне стыдно, Мансур...

Дверь распахивается. На пороге стоит Екатерина Федоровна и с испуганным недоумением смотрит на молодых людей.

— Здравствуйте, Екатерина Федоровна! — храбро произносит Мансур.

— Добрый вечер... — Екатерина Федоровна переводит взгляд с лица Мансура на лицо дочери и обратно. — Промокли? Заходите...

Она отступает в сторону, давая войти.

— Мама, он... — начинает Галя, Мансур перебивает ее:

— Дядя Андрей дома?

— Дома... Да что это с вами?

Они стоят посередине прихожей.

Екатерина Федоровна закрывает дверь и кричит:

— Андрей! Выйди на минутку!

— Мансур, — угрожающе произносит Галя. — Если ты не прекратишь, я немедленно уйду.

В прихожую выходит Андрей Баталов — в домашнем халате, в шлепанцах, с потрепанной книжкой в руке.

— Вот так гость! — весело говорит он и сразу же замолкает.

— Добрый вечер, дядя Андрей, — уже не так храбро здоровается Мансур и тоже замолкает.

Андрей вопросительно глядит на жену. Та вдруг тихонько ахает и прижимает пальцы к губам. Мансур откашливается.

— Екатерина Федоровна, дядя Андрей... — начинает он.

— Перестань Мансур! — шипит Галя и порывается уйти, но Мансур крепко берет ее за плечо.

— Короче говоря, мы решили с Галей пожениться, — объявляет он.

— Я ничего не решила! — сердито возражает Галя. — Это ты решил, а не я...

— Но ты же только что говорила мне, что любишь меня!

— Это ничего не значит! Это...

— Вы ее не слушайте, дядя Андрей! Это она просто стесняется! А на самом деле...

— Не ври! — кричит Галя. — Свинство какое! И отпусти меня сейчас же, слышишь?

— Дети, дети! — испуганно произносит Екатерина Федоровна и бросается к дочери.

Мансур отпускает Галю, и та в два прыжка скрывается в своей комнатушке.

— Взбалмошная девчонка... — сердито бормочет Екатерина Федоровна. — И ты тоже хорош, дружочек... Разве предложение девушке так делается?

— Так я же в первый раз, Екатерина Федоровна!

Та машет рукой и уходит вслед за дочерью. Андрей чешет в затылке и подмигивает Мансуру.

— Не робей, жених! — заговорщицки шепчет он. — Главное — ни шагу назад!

— Я с этого места не сойду, пока Галка не даст согласия, — мрачно объявляет Мансур — Я всей душой из-за нее изболелся. А она любит меня, я знаю... Только дразнит...

Телефон, установленный на тумбочке под зеркалом, вдруг разражается длинными тревожными трелями. Андрей берет трубку.

— Да... Я... — Лицо его вдруг темнеет. — Что? Говорите яснее, не путайтесь... Так... Так... Ясно. Сейчас буду... Гаюрову сообщили? Ладно...

Он вешает трубку и поднимает ее снова. Быстро набирает номер.

— Диспетчер? Баталов говорит... Машину мне домой, быстро...

Снова бросает трубку и, на ходу развязывая пояс халата, быстро идет к себе. На пороге оборачивается.

— Авария на двести третьем... Такие дела...

Скрывается за дверью. Мансур кричит ему вслед:

— Я с вами, дядя Андрей!

Проливной дождь, ночь, озаряемая вспышками молний и подвижными столбами света от фар, наполненная громыханием грома, ревом взбесившейся воды, лязгом металла. Сквозь эту какофонию слышатся крики людей, отрывистые слова команд, чей-то истерический визг. Отсвечивая беглыми бликами на мокром железе, проползают бульдозеры, кучками пробегают черные фигуры, разбрызгивая грязь, мчится машина с громадным кузовом.

В свете фар кажущегося крошечным «газика» неподвижно стоит под дождем Баир Гаюров, засунув руки глубоко в карманы плаща, широко расставив длинные ноги в щегольских штиблетах, заляпанных грязью. Рядом с ним растерянно топчется какой-то начальник невысокого ранга.

— Это вопиющая техническая безграмотность, — цедит сквозь зубы Баир.

— Так ведь, Баир Гаюрович...

— Пойдете под суд!

— Товарищ Гаюров...

— Я вас повешу на стреле экскаватора... Сгиньте отсюда!

Из «газика» высовывается радист с наушниками на голове.

— Бульдозеры с тринадцатого вышли, товарищ Гаюров! — кричит он.

— Молодец Слон... Передайте Шакирову, чтобы сюда не ехал. Пусть остается на тринадцатом и готовит вторую партию...

— Слушаюсь...

Радист исчезает в «газике»— Из темноты подбегает человек в мокрой куртке.

— Бригада с зэбэка прибыла, товарищ Гаюров...

— Сколько человек?

— Десятка три...

— Впрочем, все равно... Мне сейчас не люди, а машины нужны... Бараки под откосом эвакуированы?

— Так точно...

— О готовности взрыва доложите немедленно...

— Слушаюсь...

Человек в мокрой куртке исчезает. Подкатывает еще один «газик», из него неторопливо вылезает толстяк в очках, под распахнувшимся пальто мелькает полосатая пижама. Баир поворачивает к нему голову.

— Что?

Толстяк разводит руки.

— Тока нет. Кабель селем сорвало...

Баир стискивает зубы, выдергивает руки из карманов, яростно бьет кулаком в ладонь.

— Одно к одному, будь оно проклято...

Он поворачивается к своей машине, командует кому-то:

— Соединись с Копыловым...

Взбесившийся Вахш с ревом и грохотом катит громадные валуны, тащит в своих пенистых валах вырванные с корнем деревья, валит телефонные столбы. На берегу большая группа рабочих суетится вокруг трех грузовиков, подсаживая в них встрепанных женщин, плачущих ребятишек, забрасывая в кузовы узлы, чемоданы, сундуки... Андрей стоит у кабины переднего грузовика, торопливо говорит высокой женщине с непокрытой головой:

— В бараках места мало... в коридорах детишки простудятся, не годится это... Размещай пока в столовых и чайханах, там уже готовят горячее... Женщин с грудными давай в дома руководящего персонала... ко мне давай... к Гаюрову на квартиру, геологи пусть пока переберутся куда-нибудь...

Из «газика» Баира высовывается парень с трубкой радиотелефона.

— Копылов на связи, товарищ Гаюров!

Баир хватает трубку.

— Копылов? У тебя кто-нибудь из верхолазов есть под рукой?.. Нет?.. Черт подери, да должен же быть хоть один человек...

— Есть один человек, дядя Баир! — раздается за спиной Гаюрова веселый молодой голос.

Баир оборачивается. Перед ним стоит Мансур — весь мокрый, в грязи, левая рука обмотана окровавленной тряпкой, на щеке царапина. Баир, не глядя, швыряет трубку в дверцу «газика», хватает Мансура за плечо.

— Мансур? Ты как здесь?

Мансур смеется, обнажая великолепные зубы.

— Ну что вы, дядя Баир... Здесь, наверное, уже половина поселка...

— Так... — Глаза Баира бегают по лицу племянника. — Так...

Он оборачивается к толстяку в пижаме под пальто. Тот отрицательно качает головой.

— Один человек не управится... Мансур гордо вздергивает голову.

— Управлюсь!

— Одному опасно... страховка нужна!

— Да что делать-то, вы скажите, дядя Баир!

Баир медленно произносит сквозь зубы:

— Сель сорвал кабель. В нижнем тоннеле сидят в кромешной тьме четыре десятка бурильщиков. Их заливает. В темноте. Понимаешь? Они мечутся в полной темноте, а вода подступает... по колено... по пояс...

Мансур поворачивается к толстяку.

— Где? Говорите, что делать... Толстяк беспомощно смотрит на Баира. Тот кивает окаменевшим лицом. Мансур смеется.

— Да не тревожьтесь вы, дядя Баир! И не в таких переделках бывали... А сейчас мне самое время свадебный подарок сочинить!

— Хорошо... — словно через силу произносит Баир. — Иди.

Толстяк, сразу сделавшись необычайно подвижным, почти бегом устремляется к своей машине. Мансур, махнув Баиру на прощание, бежит за ним. И едва он вскакивает в кабину, «газик» с места уносится на полной скорости...

Серое туманное утро. Дождь прекратился. Вахш улегся в прежнее русло, пенистые волны его с сердитым бормотанием катятся вдоль каменистых берегов, на которых в беспорядке разбросаны следы ночного бесчинства яростной реки: обломки, поваленные деревья, вырванные из земли столбы с обрывками проводов...

Плывут клочья тумана, то скрывая, то открывая склоны ущелья. Если не считать шума реки, над миром этим стоит тяжелая тишина. Сидит на камне сгорбленный, сразу постаревший Вахид. Сидит и смотрит в землю себе под ноги. Чей-то усталый хриплый голос говорит над ним:

— ...Должно быть, он сорвался уже на обратном пути... когда спускался... Свет включился, и мы в два часа с небольшим разобрали завал... И когда вышли, сразу увидели его... Он лежал на спине... и улыбался... с открытыми глазами... и в глазах была дождевая вода, как будто он плакал...

Тесная группа невероятно усталых, измазанных землей людей стоит перед Вахидом, и один из них говорит:

— Он спас нас... мы понимаем твое горе, отец... и мы благодарим тебя за твоего сына...

Вахид сидит неподвижно, глядя себе под ноги.

И так же неподвижно стоит в стороне Баир Гаюров. Стоит, пошатываясь от усталости — или от горя? — редко помаргивая покрасневшими веками.

Комнатка Гали Баталовой. Галя сидит на суфе, зажав кулачки между колен, неподвижно глядит перед собой огромными сухими глазами, осунувшаяся, сникшая, с запекшимися губами. Айша полусидит на подоконнике, смотрит на нее, комкая в руке носовой платок. В тишине слышно, как где-то в квартире пронзительно плачет младенец, невнятно переговариваются женские голоса. Айша не выдерживает, подходит к Гале, садится рядом и обнимает ее за плечи.

— Ну не надо так... — тихо произносит она. — Не надо, Галочка. Что уж теперь сделаешь... Ты поплачь лучше...

— Не могу, — ровным голосом отзывается Галя. — Я не могу плакать. Ты меня прости, Айша... Я очень стараюсь... и не могу... У меня все внутри замерзло...

Айша молчит, гладит ее плечи.

— Ты знаешь, — говорит вдруг Галя, и, повернув голову, глядит Айше прямо в глаза. — Это ведь я виновата, что он... что он погиб...

— Что ты, что ты... — испуганно Айша. — Зачем это ты... В чем ты виновата?

Галя часто-часто кивает.

— Да-да-да, я виновата. Одна я, и больше никто.

Айша слегка встряхивает ее за плечи.

— Прекрати немедленно, — строго произносит она. — Приди в себя...

— Оставь... — Галя освобождается от ее рук, встает. — Ты ничего не понимаешь. Никто не понимает! Камил не понимает... Ты не понимаешь... Как ты не понимаешь, — кричит она, — что это из-за меня он здесь остался! Из-за меня не уехал в Душанбе! Если бы не я, его бы здесь не было, и он был бы жив! Был бы жив! Ты понимаешь? Жив, жив, жив!

Дверь приоткрывается, на пороге появляется женщина-таджичка с младенцем на руках.

— Хозяюшка, — тихонько говорит она. — Можно, я ванночку у вас возьму, ребеночка выкупать?

Галя несколько секунд бессмысленно смотрит на нее. Женщина испуганно отступает, начинает медленно закрывать дверь. Галя вскакивает.

— Да, — громко говорит она. С силой трет ладонями щеки. — Да, конечно... Простите. Пойдемте, я помогу вам...

На берегу Вахша визжат пилы, стучат молотки. Возводятся новые бараки на месте разрушенных катастрофой. Прораб, низкорослый крепыш в ватнике и кепочке, пристроившись на штабеле досок, что-то пишет в потрепанной записной книжке. Подкатывает «газик», из него выскакивает Халил Шакиров, встрепанный, без плаща и без шляпы, подбегает к прорабу.

— Ты что же это, Куприянов? — сердито кричит он.

Прораб поднимает голову, встает.

— Здравствуйте, Халил Шакирович, — сердито говорит он.

— Я тебя спрашиваю, Куприянов, что это значит?

Куприянов медлительно оглядывается.

— Где?

Халил в бешенстве хватает его за руку.

— Почему ты здесь? Почему твои бригады здесь?

— Да вот... строим...

— Что? Что строите? Кто разрешил?

— Жилье строим, Халил Шакирович...

— Почему твои бригады не на объекте?

— Стало быть, сюда нас сегодня...

— Кто? Кто распорядился?

— Я, — раздается за спиной Халила спокойный голос. — Это я распорядился.

Халил круто оборачивается. Перед ним стоит Андрей — исхудавший за эти горячие дни, но как всегда подтянутый, руки засунуты глубоко в карманы плаща.

— Здравствуйте, Андрей Сергеевич, — вежливо говорит Халил. — Значит, это вы распорядились?

— Я.

— А Баир Гаюрович знает?

Андрей пожимает плечами.

— Вероятно. Правда, он сам должен был бы отдать такое распоряжение, но, видимо, замотался, забыл...

Прораб с любопытством прислушивается. Халил оглядывается на него, берет Андрея под руку и отводит в сторону.

— Простите, Андрей Сергеевич... Дело в том, что ставится под угрозу план на объекте сорок четыре...

Андрей вздыхает, разводит руки.

— Что поделаешь... Стихийное бедствие! Но ведь сорок семь семей остались без крова...

— Андрей Сергеевич, — вкрадчиво говорит Халил. — Все-таки бараки...

— Я понимаю вас, Халил Шакирович, — серьезно прерывает Андрей. — Разумеется, следовало бы строить не бараки, а настоящие дома... школу, больницу... Но кто-то все время сплавляет на сторону стройматериалы. Кто-то упорно переводит рабочую силу на другие объекты... А люди не могут жить под открытым небом.

Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза.

— Баир Гаюрович снимет с меня голову, — тихо произносит Халил. — Впрочем, как угодно...

Он поворачивается, садится в свой «газик» и уезжает.

Квартира Баталовых. Скромный кабинет Андрея: письменный стол, пара стульев, книжный шкаф, этажерка, суфа. Вечер, за окном, до половины закрытым занавесками, темно. Андрей расхаживает по кабинету. Камил сидит верхом на стуле, положив подбородок на скрещенные на спинке руки. Голова его обмотана толстым слоем бинтов.

— Считай, что подготовка к сражению началась, — говорит Андрей. — Раиса Трофимовна обговорила все у себя в Совете, там, естественно, проголосовали «за». Я передал ей наши схемки и расчеты, завтра она выедет в Душанбе... закажет архитекторам-проектировщикам первые прикидки. Ну, а там, благословясь, обратимся в Цека и в Госплан...

— Дядя Баир... начстрой знает? — спрашивает Камил.

— Баир Гаюров? То есть в общих чертах, возможно, и знает. Я ему ничего не говорил. А что? Ты считаешь...

— Надо поставить его в известность.

— Да ему на это в высшей степени наплевать, Камил-джон...

— Наплевать или не наплевать, но это его коснется...

Андрей морщится, чешет затылок.

— Камил, понимаешь, ставить его об этом в известность официально — пока просто смешно. А болтать за стаканом чая — у нас с ним сейчас не те отношения. И в конце концов, на этой стадии наш город его не касается... Ведь формально это инициатива поселкового Совета...

— Нет, дядя Андрей, — решительно говорит Камил. — Вы меня простите, но... Знаете, я сам с ним поговорю. Как вы на это смотрите?

Андрей с любопытством смотрит на Камила.

— Сам... А что? Я не возражаю... Это даже интересно будет...

Раздается стук в дверь, в комнату просовывается встрепанная русокосая головка Гали.

— Мужчины, — тихо и печально произносит она. — К вам можно?

— Конечно, дочка, — поспешно говорит Андрей.

— Только я не одна... Входи, Айша, они разрешают...

Камил поспешно встает. Галя и Айша входят. Айша, глядя на мужчин черными неулыбчивыми глазами, здоровается.

— Мы на суфе, можно? — все так же тихо и печально произносит Галя.

— Да где угодно, пожалуйста, — отзывается Андрей.

Девушки садятся на диван, и Галя, кутаясь в пуховый платок, сейчас же приникает щекой к плечу подруги.

— О чем вы беседовали?

— Все о том же... — отвечает Камил. — О городе Чордара.

Айша морщится, отворачивается.

— Да мы, собственно, уже закончили, — торопливо добавляет Камил.

— Одну школу два года не можете построить, — говорит Галя, нервно позевывая, — а замахиваетесь на новый город...

— Честно говоря, беловолосая, — возражает Камил, не отрывая взгляда от Айши, — сама идея города выросла из этой злосчастной невыстроенной школы...

— Ладно, — равнодушно произносит Галя. — Пусть так. Идея города — это все-таки нечто. Новая игрушка. ..

Андрей и Камил переглядываются, но молчат.

— Раз уж вы закончили, — продолжает Галя, — так, может быть, чаю выпьете? Мама спрашивала... Хотя нет, погодите... Вот вы все спорите, ругаетесь, ссоритесь... Объясните мне, пожалуйста, в чем дело? Айшу я спрашивала, но она только фыркает, как кошка...

Андрей и Камил снова переглядываются.

— То-есть, — осторожно осведомляется Андрей, — ты хочешь понять, в чем суть нынешних разногласий в руководстве строительством?

— Слова-то какие у тебя, папка, тяжелые... Ну, пусть так. В чем же она, эта самая суть?

— Ну, видишь-ли... Возьмем, например, Баира Гаюрова... Ты меня прости, Камил...

— Ничего, — холодно произносит Камил. — Хуже, чем я могу сказать про него, вы все равно не скажете, дядя Андрей. Позвольте лучше мне, как я это понимаю...

— Давай.

— Как бы это поточнее... — Камил трет пальцами лоб и вдруг, побелев от боли, обхватывает ладонями забинтованную голову.

Айша вскакивает и делает движение, словно хочет броситься к нему. Андрей встревоженно спрашивает:

— Что, болит?

— Ч-черт... — бормочет Камил. — Ничего... Сейчас пройдет... Сейчас... — Он опускает руки и некоторое время сидит неподвижно с полузакрытыми глазами. Все смотрят на него. — Да, о чем это я? — Он раскрывает глаза и словно бы нехотя улыбается Айше. Та отворачивается и садится, обнимает Галю. — Ну, скажем, при строительстве Днепрогэса разногласия носили, так сказать, классовый характер... То были классовые конфликты... Нам мешали строить, мы ломали врагам хребты. Сейчас иное дело... — Он молчит несколько секунд. — Я так понимаю нашу позицию. Каждое большое строительство в республике должно быть не просто звеном в цепи индустриального развития, а школой... ну, рассадником, инкубатором квалифицированного, культурного, полностью современного рабочего... Но у наших руководителей нет такой традиции. Для них лозунг: стройка и ничего кроме стройки. Ни в развитии края, ни в дальних перспективах процессов, происходящих на стройке в сознании вчерашнего дехканина, они не заинтересованы... Отсюда конфликт. Нет, я ничего не говорю, это талантливые люди, отличные организаторы, но они отстали от жизни... — Камилл, нахмурившись, замолкает.

Андрей кивает.

— Немного сбивчиво, но понятно. Я бы назвал это конфликтом между утилитаристами и гуманистами...

— А я бы назвала это, — зло говорит Айша, — конфликтом между ихтиозаврами и людьми...

— Ну, это вы уж слишком, — говорит, усмехаясь, Андрей, но Камил неожиданно подхватывает:

— Что-то вроде этого, правильно, Айша! Есть нечто архаическое в такой растрате человеческого материала...

В дверях появляется Екатерина Федоровна.

— Довольно философствовать, — произносит она. — Идите чай пить все накрыто...

— Понятно... — говорит Галя со вздохом. — Ихтиозавры... Люди... — Она встает. — Пойдемте, друзья мои... — Берет Камила под руку. — Пойдем, старший и умный брат мой...

Комната Баира в квартире Халила Шакирова. Вечер, горит торшер. Баир в бухарском халате и шелковых шароварах возлежит на тахте. Перед ним в кресле сидит Камил в стареньком свитере и простых трикотажных брюках. Голова по-прежнему обмотана бинтом.

— Вообще-то ты молодец, племянник, — задумчиво произносит Баир, глядя в потолок. — Смотри, какой рабочий нынче пошел! Политик! Весьма изящное решение, Камил-джон, весьма изящное. А я большой любитель изящных решений...

— Это не только мое решение, дядя Баир, — сухо возражает Камил. — Тут наполовину разработка Андрея Сергеевича...

— Все равно, все равно, — нетерпеливо отмахивается Баир. Он вскакивает и проходится по комнате. — Понимаешь, есть в нем что-то... как бы это сказать... могучее, по-настоящему новаторское... Это тебе не школа с интернатом... Одним махом решается целая группа проблем. Да и сама тенденция... Каждая большая стройка — новый город в республике! Совершенно современный, по последнему слову бытовой и культурной техники... Так. Положим, строительство закончено. За хребтом строится алюминиевый комбинат. Пробить тоннель, не больше пяти километров... раз плюнуть... готовый город для персонала комбината, готовые кадры... База для колоссальных рудных разработок. Помнится, геологи мои...

Он вдруг как-то сразу сникает, машет рукой и снова валится на тахту.

— Что толку... — бормочет он.

Камил молчит.

— Что толку, я вас спрашиваю, товарищ Гаюров? — почти кричит Баир. — Эти мечтания под торшером... От этих мечтаний до дела столько скучных верст... А у нас с вами, товарищ Гаюров, на руках вполне реальное, весомое, зримое дело — наша Чордаринская ГЭС, лучшая ГЭС в республике...

— Но в принципе... — начинает Камил.

— Брось, Камил-джон. В принципе не мешало бы заодно осветить и каналы на Марсе...

— Но в принципе, — упрямо покоряет Камил, — вы могли бы подержать это наше предложение?

— Нет. И я тебе скажу — почему, хотя говорить не обязан... Впрочем, ты мне нравишься, мой враг и племянник, так что слушай. Во-первых, это не в моей компетенции — новые города. Я — гидростроитель, а не градостроитель. Во-вторых, этот проект неизбежно повлиял бы на темпы выполнения основного объекта. Пересмотры, подгонка и прочее... В-третьих и в главных — Баир Гаюров еще никому не подавал повода считать его беспочвенным фантазером...

— Благодарю вас, достаточно, — вежливо говорит Камил и поднимается.

— Что мне твой город, Камил? — не слушая его, продолжает Баир, прикрыв глаза. — Моя плотина — вот что важнее всего для меня на свете. Она будет прекрасна — самое совершенное, что когда-либо выходило из моих рук, из моего мозга, из моего сердца! Я всем вам докажу, что и мы, строители, способны создавать произведения, которые не уступают по красоте ни стихам Гафиза, ни статуям древних греков...

Он обрывает себя и сердито глядит на Камила.

— А ты мне — город...

Камил вежливо кивает.

— Я понимаю вас, — говорит он.

— Тогда какого дьявола ты... вы с Баталовым лезете ко мне со своими фантазиями?

— Одно другому не мешает, — возражает Камил. — Я бы даже сказал — наоборот...

— Ты бы сказал... Тебе дай волю — ты много чего наговоришь. Слава аллаху, что каждому — свое...

— Так было написано на воротах одного лагеря смерти. Йедем ден зайн...

— Ты знаешь немецкий?

— Нет. Читал когда-то, запомнилось... Значит?

— Значит — война, — жестко говорит Баир.

— Нет, дядя Баир. Войны не будет. Силы слишком неравные.

— Пожалуй. Все-таки я — начальник строительства, а ты, племянник, хоть и член бюро, но всего лишь простой бригадир. И если ты попробуешь ставить мне палки в колеса... Кстати, это правда, что у тебя роман с Сафаровой?

— Я вижу, дядя Баир, что серьезного разговора у нас не получилось, — спокойно говорит Камил. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — произносит Баир и берется за какой-то журнал. — Привет отцу...

Разговор Андрея с Баиром по телефону.

— Это я не забочусь о людях? — кричит Баир. — Кто организует работу? У кого нет ни дня простоя? У кого рабочий получает как замминистра?

— И бежит! — гаркает Андрей.

— И черт с ним, если он такой слабак! Тысячи бегут, тысячи приходят, а работа идет, и это главное!

— Хватит! Я звоню тебе не для этических дискуссий.. Почему пустуют стройплощадки для школы и больших домов?

— Откуда мне знать? Спроси Шакирова...

— Не втирай мне очки! Это ты спроси... спроси со своего Шакирова!

— Хватит! Мне некогда заниматься этой дрянью...

— Как ты смеешь? Ты начальник строительства!

— Да, да, да! И государство спрашивает с меня за ГЭС!

— Партия снимет тебе голову за людей, Гаюров!

Баир секунду молчит.

— Чего ты от меня хочешь, парторг? Мне некогда...

— Немедленно верни рабочих и механизмы!

— Ладно, — неохотно отзывается Баир. — Ох, до чего ты мне надоел, парторг...

— Ты мне тоже! — зло говорит Андрей и бросает трубку.

Утро. У крыльца двухэтажного дома, где расположены квартиры администрации, стоит сверкающая лаком черная «Волга» Баталова. Шофер ходит вокруг нее, протирает тряпицей никелированные поверхности.

На крыльцо выходит Андрей Баталов с двумя чемоданами в руках. За ним появляются Екатерина Федоровна и Галя, одетые по-дорожному. Шофер спешит к Андрею, отбирает у него чемоданы, несет их к багажнику. Андрей и его жена и дочь останавливаются у машины.

— Ну, что же... — неловко говорит Андрей. — Счастливого пути.

— Счастливо, папа... — тихо отзывается Галя.

— Может быть... может быть, еще вернешься?

Галя отрицательно качает головой. Она машинально вертит на пальце «кольцо самого Искандера». Екатерина Федоровна отворачивается, прокладывает платок к глазам.

— Ну довольно, — отрывисто говорит она. — Поехали...

Галя на секунду припадает лицом к груди отца, затем быстро забирается в машину. Андрей обнимает жену.

— Ох, плохо... — бормочет он — Плохо, мать...

— Береги себя, — говорит Екатерина Федоровна. — А мы уж там как-нибудь...

— Звоните чаще...

— Ты и сам звони... ведь до тебя не дозвонишься, сам знаешь. — Андрей снова обнимает жену, шепчет ей на ухо:

— За Галкой... смотри там...

Екатерина Федоровна освобождается из его объятий и тоже забирается в машину. Андрей отступает на шаг, поднимает руку. «Волга» мягко трогает с места и уносится вдаль по улице. Андрей машет ей вслед. К нему подходит рабочий в спецовке, уважительно ждет, пока машина не скроется из виду. А когда Андрей поворачивается, чтобы вернуться в дом, рабочий заступает ему дорогу.

— Доброе утро, Андрей Сергеевич, — произносит он. — Вы уж извините меня, я по личному... если не затруднительно...

— Ага... — говорит Андрей. — Петренко... Да, прости, вчера не смог... Пойдем ко мне, поговорим, позавтракаем заодно...

Кабинет Бурханова, одного из секретарей Цека Таджикистана. Бурханов, плотный, сосредоточенный, в отлично сшитом сером костюме, сидит за столом. Перед ним в кресле сидит Айша. Бурханов слушает ее, время от времени делая пометки в раскрытом блокноте.

— ...Буквально каждый кирпич, каждую доску приходится брать с боя, — волнуясь, рассказывает Айша. — Графика работ попросту не существует. Строители приходят раз в неделю, и очень часто бывает так, что именно в эти дни нет ни материалов, ни механизмов... Не думайте, товарищ Бурханов, я обращалась в наше министерство... Там только руки разводят. Гаюров подчиняется непосредственно союзному министерству электростанций и мнение товарищей попросту игнорирует... Вот почему я решилась обеспокоить вас. Ведь если так будет продолжаться, мы не получим школу и в этом году,..

— А что Баталов? — не поднимая глаз, спрашивает Бурханов.

— Андрей Сергеевич делает все, что может... Собственно, если бы не он, до сих пор и строительной площадки бы не было...

— Почему он не обратился к нам?

Айша пожимает плечами.

— Не знаю точно... Мне представляется, что здесь для него вопрос самолюбия... престижа, что ли...

Бурханов поднимает брови.

— Гм... Насколько я знаю Баталова... Ладно, оставим это. А как вообще они относятся друг к другу?

— Гаюров и Андрей Сергеевич?

— Да. Какое у вас впечатление?

— Трудно сказать... Знаете, товарищ Бурханов, — Айша глядит Бурханову прямо в глаза, — они оба очень сильные люди. И оба интересы строительства принимают очень близко к сердцу. Только...

— Ну-ну?

— Для Гаюрова это проблема чисто профессиональная. А для товарища Баталова... Ну, он как-то гораздо шире на все это смотрит. Для него, как мне кажется, строительство ГЭС — это только трамплин... стартовая площадка, что ли... — Она опускает глаза. — Есть там один рабочий... бригадир, племянник Гаюрова... Так вот они вместе с товарищем Баталовым увлеклись одной идеей...

— Да?

— Да. Идеей города.

— Поподробнее, пожалуйста, если можно, Айша Сафаровна.

— Я не знаю подробностей, но в общем дело обстоит так...

Комната Баира в квартире Халила Шакирова. Баир сидит, скрестив ноги по-турецки, на суфе и, посвистывая, что-то быстро записывает в блокноте, заглядывая в справочники, разбросанные вокруг него. Телефонный звонок. Баир нетерпеливо хватает трубку.

— Гаюров. Да... Ну?.. Так какого вы черта медлите?.. Ну, я вам не нянька, дорогой... Так... Так... Ладно, позвоните завтра с утра, я подумаю...

Он бросает трубку и снова принимается за работу. Снова звонок.

— Ч-черт... — бормочет Баир а хватает трубку. — Гаюров... Что?... Я занят!

Бросает трубку. В комнату заглядывает Халил.

— Можно, Баир Гаюрович?

— Заходи, Слон, — не поднимая глаз от блокнота, произносит Баир. — Заходи, заходи...

Халил входит, осторожно присаживается на краешек кресла. С минуту длится молчание, прерываемое только насвистыванием Баира. Затем Баир быстро перелистывает блокнот, отбрасывает его и, заложив руки за голову, потягивается.

— Ну, что скажешь, Слон?

— Я хотел бы насчет этого самого соцбыта, Баир Гаюрович...

Баир не слушает его. Мечтательно подняв глаза к потолку, он говорит:

— Я здесь взрыв рассчитал на третьем уровне, Слон... Замечательный взрыв будет! До семидесяти процентов породы ляжет прямо в точку... в пятачок. Это будет классический взрыв, Слон, его будут изучать в институтах... на нем будут защищать диссертации... Это будет взрыв Гаюрова! А? Неплохо звучит? Взрыв Гаюрова!

— Баир Гаюрович, — настойчиво прерывает его Халил. — Я бы хотел все-таки о соцбыте...

Баир досадливо морщится.

— Что? Ну что тебе?

— Может быть, все-таки выделим средства на школу и на жилстроительство?

— Выделяй, я разве против? Снова телефонный звонок. Баиров берет трубку. — Гаюров... Да... Да... Да у тебя же еще несколько сотен тонн должно остаться... Что?.. Ну вот, ну вот... Никаких резервов! Что за скупердяйство?.. Что?.. Ничего, будет день, будет и пища... А мы тогда Слона за бока... Что?.. Э-э... Шакирова, говорю, за бока возьмем... Да, действуй. До свидания, удачи тебе.

Он вешает трубку и поворачивается к Халилу.

— Так что ты насчет жилстроя?

Халил упрямо наклоняет голову.

— Воля ваша, Баир Гаюрович. Чувствую я нутром: тучи сгущаются. Вы-то выкрутитесь, а вот мне туго придется...

Баир презрительно смеется.

— Струсил, снабженец... Не бойся. Победителей не судят. Еще один последний рывок, подгребай все подчистую, рви, где только можно... И не серди меня, Слон! — рычит он, страшно округлив глаза. — Либо ты со мной, либо катись к чертовой матери! Я не на бирже играю, я выполняю волю государства, заруби себе на носу! И даю тебе карт-бланш: все позволено! — Он валится набок. — Кроме уголовщины, разумеется...

Халил со вздохом поднимается.

— Баталов со мной уже не здоровается... — тихонько говорит он.

— Переживешь, — отвечает Баир и смеется.

Кабинет секретаря парткома. Вечер. Андрей сидит за столом мрачный, подперев голову рукой, и невнимательно листает какой-то толстый том. Дверь распахивается, входит секретарь Цека Бурханов — без головного убора, в рабочем комбинезоне, в измазанных глиной сапогах. Андрей нехотя поднимает голову, всматривается и вскакивает.

— Товарищ Бурханов?

Бурханов подходит к столу, обменивается с Андреем рукопожатием.

— Садись, — говорит он и сам садится в кресло, устало вытягивает ноги. — Пренеприятное известие. К нам едет ревизор.

Андрей через силу улыбается.

— Таких ревизоров каждый день рады принимать, — говорит он.

— Погоди радоваться... Ты уж прости, я в Чордаре с утра. Так сказать, инкогнито. Посмотрел ваше хозяйство.

— Какие впечатления?

— Разные. Ну, об этом после... Ты чего здесь сидишь? Я было к тебе домой ткнулся — нет никого...

— Потому и сижу здесь. Дочка с женой уехали, пусто...

— Так-так... Ну что ж, давай поговорим.

— Может, Гаюрову позвонить?

— Нет. Не надо. Разговор мой к тебе. Как говорят, частный и приватный.

— Слушаю. Чаю приказать? Или ужинать будешь?

— Потом. Так вот, месяц назад сюда приезжала от нас группа инструкторов.

— Было такое...

— Тебе, я вижу, неизвестно, но они с твоей Раисой Трофимовной имели длительную беседу. Тоже приватную. И, представь себе, старуха проболталась!

— О чем? — вопрошает Андрей, подняв глаза.

— Мало того. Недавно посетила меня некая Сафарова... Знаешь ее?

Андрей кивает.

— Да. Директор нашей школы.

— Вот-вот. Она была еще более конкретна, чем Раиса Трофимовна... Вообще-то она приезжала жаловаться, но об этом тоже потом. Так как же?

— Не понимаю.

— Не делай большие глаза, Баталов, тебе это не идет... У вас здесь целый заговор... — Бурханов поднимается и грозно глядит на Андрея. — А я, секретарь Цека, узнаю об этом с чужих слов! От директора школы! — гремит он. — А ну, выкладывай! Все, как на духу! Что у вас здесь за фантастический город?

Несколькими часами позже. Стол для заседаний завален картами и схемами. Стоят пиалы с остывшим чаем. Андрей с утомленным лицом развалился на стуле у окна, воротник сорочки у него расстегнут, галстук сбился набок. Бурханов, заложив руки за спину, возбужденно расхаживает по кабинету.

— Умно... — бормочет он. — Ах, черт подери, умно ведь! И как своевременно! Молодцы, ребята. Это молодого Гаюрова затея? Хорош, хорош, ничего не скажешь... — Он останавливается перед Андреем, говорит укоризненно: — Что же ты скрывал, не приехал? Не посоветовался?

Андрей устало машет рукой.

— Да что толку было бы, товарищ Бурханов? Соваться в Цека с голой идеей... Ты же сам сказал бы: иди, Баталов, обмозгуй все как следует и явись с конкретным проектом, с цифрами... Ты же видишь еще и сейчас не все готово...

— Пожалуй, пожалуй... — Бурханов перебрасывает на столе несколько листков. — Нет, — решительно говорит он. — Даже в таком, неготовом виде все это выглядит достаточно убедительно. Меня ты, во всяком случае, заразил... — Он смотрит на Андрея. — Собирайся в Душанбе. Будешь докладывать. На подготовку — неделя. Хватит? Умное, сильное решение... И вот еще что: в Москве имела место коллегия министерства, им там задали перцу, и они клятвенно обязались выделить Чордаре средства на соцбыт. Одно к одному, не так ли? — Бурханов смеется, смотрит на часы и спохватывается. — Вот так-так! Надо ехать...

— Может, у меня заночуешь?

— Нет. В двенадцать у меня разговор с Москвой, надо подготовиться. Слушай, а не пора ли этому молодому Гаюрову на партийную работу?

Андрей качает головой.

— Не получится, товарищ Бурханов. Я уже пытался склонить его... парторгом в механические мастерские. Нипочем не соглашается парень.

Бурханов глядит вопросительно.

— Камил, — объясняет Андрей, — рабочий класс божьей милостью. С великолепно развитым пролетарским, коммунистическим мироощущением. Он и без того делает больше, чем иной освобожденный партработник... Это у него в крови, что ли... Спокойно, без всякого напряжения... Ему это даже в заслугу неловко ставить — так все легко у него выходит...

Бурханов пожимает плечами.

— Ладно, — произносит он. — Там увидим... Эх, и о делах на стройке поговорить не успели... да еще школа ваша... Впрочем, скоро увидимся, тогда обо всем заодно... До свидания, Андрей. Помни: через неделю...

У дверей квартиры Айши останавливается Баир — в мягком сером костюме, в мягкой шляпе, с огромным букетом в руке. Стучит. Слышен стук женских каблучков, дверь открывает Айша в домашнем платье. Глядит, не узнавая, затем глаза ее расширяются.

— Вы?

— Здравствуйте, Айша, — произносит Баир, снимая шляпу.

— Сафаровна... — холодно поправляет Айша.

— Что? Да, конечно... Виноват. Вы разрешите?

Айша колеблется.

— Я всего на несколько минут, — говорит Баир.

Айша пожимает плечами, отступает в прихожую.

— Прошу...

Они входят в прихожую, Баир кладет букет на столик, вешает шляпу.

— Сюда...

Она вводит его в небольшую комнату, жестом указывает на стул. Он садится, Айша остается стоять. Тогда он тоже встает. Некоторое время они молчат.

— По какому случаю ко мне? — осведомляется Айша.

— По случаю дня рождения.

Айша поднимает брови.

— По случаю дня рождения? Но мой день рождения не сегодня. И даже если бы...

— Зато мой день рождения сегодня, — тихо говорит Баир. — И я решил сделать себе маленький подарок.

— Не понимаю...

— Решил доставить себе удовольствие взглянуть на вас. Вы прекрасны, Айша... Сафаровна.

— Благодарю вас, — говорит Айша. — И если вы... уже доставили себе удовольствие... — Она демонстративно смотрит на часы. — Простите, мне некогда.

— Мне тоже. Меня гости ждут. Но он не двигается с места и смотрит на нее. Она осторожно отступает за столик, стоящий посередине комнаты.

— До свидания, — говорит она.

— Слушайте, Айша Сафаровна, — говорит вдруг Баир. — А если я...

— Да?

— Если я сейчас же, прямо отсюда, по телефону дам распоряжение с завтрашнего дня форсировать строительство вашей школы... вы согласитесь быть в числе моих гостей?

Айша закусывает губу.

— Простите, Баир Гаюрович. У меня нет телефона. И кроме того, мне некогда. Я спешу.

— Понимаю. На свидание. Вы отдали сердце этому сопляку... моему племяннику?

— Это вас не касается.

Баир вздыхает.

— Если бы не касалось!.. Хорошо, я ухожу. Завтра я еду в Душанбе, вызывают в Цека. Пожелайте мне хоть удачи, Айша Сафаровна.

— Нет.

— Нет? Почему?

— Я не знаю, зачем вас вызывают в Цека, — спокойно говорит Айша. — Но ваше дело — неправое дело.

Баир слегка кланяется и выходит. В прихожей он берет шляпу и несколько секунд стоит перед зеркалом, словно бы примеряя ее.

— Не забудьте, пожалуйста, цветы, — напоминает Айша.

— Подайте, пожалуйста, — говорит он, не оборачиваясь.

Айша берет букет и протягивает ему.

— Спасибо, — произносит он почти торжественно. — Вот это поистине королевский подарок к дню рождения — получить цветы из ваших рук.

Он приподнимает шляпу и выходит. Айша, стиснув зубы, с силой захлопывает за ним дверь.

Дворик Гаюровых. Ранний вечер. На суфе — забытая шахматная доска, рассыпанные фигуры. Рядом с доской сидит, угрюмо сгорбившись, Камил и слушает перебранку между отцом и Халилом Шакировым. Бинта на его голове уже нет, виден заживший шрам у правого виска. Вахид и Халил стоят друг против друга посередине дворика, ощетиненные, злые, готовые вцепиться друг в друга.

— А я говорю тебе, — рычит Халил, — что твой Баталов и твой Камил — саботажники! Я прямо в глаза им говорю — саботажники и пустые фантазеры! И пусть они поостерегутся! Да ладно, Камил — пыль, бригадиришка какой-то, с него взятки гладки... но уж с Баталова твоего министр голову снимет, если он не уймется!

— Ты лучше о своей голове побеспокойся, — хриплым от бешенства голосом отзывается Вахид. — Ты подумал, что вы с твоим Баиром делаете? Кишлак загадили, людей измучили... На чужих горбах в рай въехать собрались?

— Ты это брось! Мы строительству служим! Народу служим!

— Министерству вы служите, а не народу! И даже не министерству, а самим себе... Я-то не забыл, а ты вот помнишь ли? «Кончится стройка — орденок на грудь, шляпу в руку и — привет...»

— Да хоть бы и так! Все равно, всем известно: Баир — великий гидростроитель, а я — бог в снабжении... Что Баир в строительном деле, то я в снабжении... И мы оба делаем великое дело... не то, что ты... как был работягой на гидрушке, так и остался... неудачник! Мы с Баиром, по крайней мере...

— Да, вы — два сапога пара... Что тебе, что моему братцу — обоим на все наплевать. Тот техническую задачу решает — и ради этого мучает тысячи людей.. А о тебе и говорить нечего, бесстыжий ты человек. Ведь ты не постеснялся приказать наши сады свести! А ты здесь родился, твоя родина это... На что же ты в других местах способен?

На несколько секунд воцаряется молчание.

— Хуб, — неестественно-спокойным голосом произносит Халил. — Я пришел поговорить по-хорошему... по-дружески... А хочешь войны, пусть будет война! Ты как был простым работягой, так и остался, и дети твои остались простыми работягами... А я — второе... ну, пусть третье лицо на строительстве... Но для такого случая закрою на это глаза, потому что в остальном мы равны. Ты воевал, и я воевал. Ты был ранен, и я был ранен. Ты...

— Ты меня с собой не равняй! Ты воевал, потому что фашисты тебя, лично тебя бы в хлев заперли. А я воевал, потому что фашисты — враги человечества... За это и Юсуф погиб, чтобы людям счастливо жилось, а не за то, чтобы ты теперь свою подлую карьеру делал...

— Хуб, — произносит Халил. — Все равно. Выходи. Сразимся в последний раз, потому что больше нам с тобой не встретиться...

— Да. В последний раз. И пусть никто не смеет вмешиваться!

Угрюмо глядит неподвижный Камил, как палвоны принимают боевую стойку. Борьба начинается. Это уже не полушутливая возня. Камил понимает это.

Халил, изловчившись, бьет Вахида под ногу, приподнимает и с силой швыряет наземь. Камил вскакивает. Вахид секунду лежит неподвижно, затем приподнимается. Из уголка его рта стекает струйка крови.

— И тут... смошенничал... — хрипит он. — Подлюга ты...

Камил идет к отцу. И на ходу властно бросает Халилу:

— Идите отсюда, Шакиров. И больше не возвращайтесь сюда.

Халил, не приведя себя в порядок после борьбы, пошатываясь, выходит за ворота.

Комнатушка Камила в кибитке Гаюровых. Камил в стареньких джинсах и в ковбойке с закатанными рукавами подметает пол. Вечер. Под потолком мягко светит лампочка под голубым абажуром. Стук в дверь.

— Войдите...

Входит Айша. Камил застывает в радостном изумлении — веник в одной руке, совок в другой. Айша испуганно улыбается ему.

— Можно?

— Конечно, милая Айша...

Она закрывает за собой дверь, а он, бросив веник и совок, бережно снимает с нее белый плащик и вешает на гвоздь у двери.

— Это ничего, что я пришла?

— Это прекрасно, что ты пришла...

Айша озирается с любопытством. Суфа, аккуратно застланная грубошерстным одеялом. Простенький стол. Полка с книгами. Полка с инструментами. Две табуретки. На стене — одежда, завернутая в простыни и пожелтевшие газеты. Камил спохватывается.

— Садись, Айша. Сюда, на суфу... здесь мягче...

Айша садится.

— Вахид Гаюрович на работе?

— Да, сегодня его смена на гидрушке... Подожди минутку, я сейчас закончу...

— Может быть, помочь тебе?

— Нет-иет, я мигом...

Она не сводит с него своих черных неулыбчивых глаз, пока он с привычной ловкостью заканчивает уборку и ставит на электрическую плитку чайник. Затем он садится на табурет напротив нее.

— Это прекрасно, что ты пришла, — повторяет он.

— Баир Гаюров телеграфировал из Душанбе, что завтра приезжает, — говорит она.

Камил молчит.

— Мне стало очень жутко и неуютно, — помолчав, продолжает Айша. — И я побежала к тебе... — Она усмехается. — Я уже привыкла прятаться за тебя, когда мне нехорошо... помнится, и Галка тоже... — Она опускает голову. — Ты не думай...

— Айша, — произносит он с нежностью.

Она быстро взглядывает на него и снова опускает глаза.

— Айша, тебе не кажется, что нам давно уже нельзя друг без друга.

Она стремительно встает. Он тоже поднимается.

— А если не кажется? — спрашивает она тихо.

— Тогда я буду еще ждать...

Несколько секунд они молчат.

— Ты знаешь, — произносит она медленно, словно сама удивляется своим словам. — Здесь... вот последний год... ну, с тех пор, как мы познакомились... Это впервые в жизни, что я чувствую себя защищенной, что ли... — Она закрывает глаза. — Родителям всегда было наплевать, что со мной... сыта, одета обута и ладно... И я привыкла думать, что все такие... Мне было очень страшно, Камил, понимаешь?.. Слушай, Камил, можно я сяду?

Она садится. Руки ее остаются в руках Камила, и он медленно опускается перед ней на колени.

— Мне было страшно... и я всех гнала прочь от себя... А потом — ты. И все стало делаться хорошо, но тут Мансур... Мы много проплакали с Галкой, целые ночи... Камил!

— Да, моя хорошая?

— Ты меня любишь?

— Да...

— Одну меня?

— У меня только одно сердце, Айша...

Она со вздохом наклоняется и целует его.

— Хорошо...

Комната Баира в квартире Шакирова. Поздний вечер. На суфе, напряженно выпрямившись, сжав кулажи на коленях, сидит Халил. Громко тикают большие стенные часы. Половина одиннадцатого.

Вдруг Халил вздрагивает. В прихожей щелкает замок, с треском захлопывается дверь. Халил поднимается, и в ту же секунду, в комнату стремительно входит Баир, бледный, взъерошенный, с бешено оскаленными зубами. Секунду смотрит на Халила, затем срывает с себя пиджак и швыряет его в угол, рвет с себя галстук, рвет воротник сорочки...

— Ну, что уставился? — грубо кричит он. — Подай... Нет, ничего не надо. Ничего! О, подлость, подлость, подлость...

Халил снова молча опускается на суфу. На лбу его выступает пот. Баир сдирает с ног штиблеты и несколько секунд тупо смотрит перед собой.

— Ты представляешь, Слон? — произносит он с изумлением. — Выговор! Кому? Мне! Баиру Гаюрову, начальнику строительства, лучшему гидростроителю республики, члену бюро! Беспрецедентно!

Он вскакивает и в одних носках пробегается по комнате.

— Туфли! — яростно кричит он. — Где мои туфли, Слон?

Халил поспешно подает домашние туфли. Баир отшвыривает их ногой и снова валится в кресло. Халил облизывает пересохшие губы.

— Баир Гаюрович... — хрипло произносит он.

— Что? — Баир вскидывает голову, смотрит на него. — Да... Бедный ты мой Слон, — говорит он почти с нежностью. — Все. Конец. Кончилась наша строительная империя...

— Цека? — едва слышно спрашивает Халил.

— Что? Цека? — Баир снова взрывается. — При чем здесь Цека? В Цека был нормальный разговор нормальных людей... Ну, пожурили слегка... школу припомнили, историю с «белазами»... Нет, не Цека, а партком! Наш партком! Мой партком!.. Да нет, что я говорю, ты же еще не знаешь... Горком! Да будет тебе известно, что отныне Чордара — город, и на месте той жалкой кучи глиняных кибиток и бараков будет сказка... сад... Ах, какой я осел! Да, и я — первый человек, которому Чордаринский горком влепил строгача!.. Надо думать, не последний...

Баир закрывает лицо руками.

— Баир Гаюрович, — умоляюще шепчет Халил. — А я?

Баир отнимает ладони от лица.

— Ты? Причем здесь ты, Слонище? Много о себе воображаешь... В горкоме не мальчики сидят, там смотрят в корень... Утри сопли и спи спокойно...

Он хватает телефонную трубку, набирает номер. Несколько секунд слушает протяжные гудки, затем швыряет трубку на место. Смотрит на часы.

— К ней... Она одна поймет... Нет. Она, конечно, у него. И он хвастается перед нею своей победой... Разгром по всей линии...

Между тем Халил ожил. Он смотрит на Баира и чуть-чуть улыбается.

— Ничего, Баир Гаюрович, — тихонько произносит он. — Сами знаете, за одного битого двух небитых...

— Заткнись, — обрывает его Баир.

— Вы, главное, не переживайте...

В прихожей раздается звонок.

Баир и Халил замирают.

— Открой, — негромко приказывает Баир.

Халил на цыпочках выбегает из комнаты. Слышно, как щелкает дверной замок. Затем дрожащий голос Халила произносит:

— Добрый вечер, товарищи...

В гостиную входят Андрей и Камил, останавливаются и серьезно, строго глядят на Баира. Тот встает и отходит к окну, засунув руки в карманы.

— Зачем пожаловали? — сухо осведомляется он.

— Чтобы выяснить отношения, как говорится в романах, — отзывается голос Андрея. — На бюро было слишком шумно...

— Нам нечего выяснять, — не оборачиваясь, резко говорит Баир. — И простите, граждане, я очень устал и сейчас поздно...

— Напротив, Баир Гаюрович, — мягко возражает голос Камила. — Нам есть что выяснять. Коммунисты наказали вас, но вы по-прежнему начальник строительства и член бюро...

— Нам еще строить и строить вместе, — подтверждает голос Андрея. — Нам предстоит выстроить целый город, Баир Гаюрович. Новый город.

— Поэтому лучше будет, если вы нас выслушаете сразу же, — говорит Камил.

— Уж не тебя ли мне выслушивать, мальчишка? — рычит, не оборачиваясь, Баир.

— Ну какой же Камил мальчишка, Баир Гаюрович? — укоризненно говорит Андрей. — У тебя какой стаж работы? Тридцать лет? А у него — двадцать. Всего-то навсего десять лет разницы...

Баир оборачивается.

Перед ним, плечом к плечу с Андреем, стоит Камил. Да, это не мальчишка — рослый мужчина с твердым волевым лицом, гордым и мягким одновременно, с могучими руками потомственного рабочего.

— Да, — произносит Баир растерянно. — Приношу извинения, племянник... — Помолчав, он цедит сквозь зубы: — Хуб. Давайте говорить. Садитесь.

Он первым возвращается к креслу и садится.

— Слон! — кричит он. Никто не отзывается.

— Слон! Чаю!

В тишине негромко щелкает дверной замок.

Прошло несколько лет.

Новая Чордара. Все изменилось здесь, прежними остались только красно-серые громады гор, да и то на скалистых вершинах появились крошечные из-за расстояния мачты релейных установок. Блестящая под солнцем асфальтовая полоса прямой, как стрела, улицы окаймлена стенами пышной зелени, а за ними высятся фасады великолепных пятиэтажных домов, опоясанные цветными лентами лоджий.

Сверкающее зеркальными стеклами здание школы, широкий подъезд, сбоку — черная вывеска с серебряной надписью: «2-я средняя школа г. Чордары им. Мансура Гаюрова».

Первое сентября, утро. Пронзительно верещит школьный звонок, возвещая начало нового учебного года. Последние ученики и ученицы с охапками цветов скрываются в подъезде. Папы и мамы, толпившиеся на площадке перед входом, начинают медленно расходиться, оживленно переговариваясь.

Камил, слегка погрузневший, с сединой в волосах, останавливается, чтобы прикурить сигарету. Кто-то хлопает его по плечу.

— Здорово, Камил!

Он оборачивается. Перед ним стоит, улыбаясь во весь рот, Высоцкий — ничуть не изменившийся, такой же костлявый и длинный, только одетый по-праздничному, как и Камил.

— О, Леша! Привет!

Они обмениваются рукопожатиями.

— Ты чего здесь? — спрашивает Высоцкий.

— Да вот, сына в первый класс проводил, — отвечает Камил.

— Ага... А я дочку. А две старших, Катька и Дашка, они в десятый, последний год учатся... Значит, сын у тебя... А у меня все дочки да дочки...

— Дочки — это тоже славно, — серьезно говорит Камил. — Мы вот и то подумываем, хорошо бы обзавестись...

Высоцкий смеется.

— Давайте давайте... Да! — Он даже останавливается. — Ведь твоя жена в этой школе директором!

— А что?

— Ну, брат, — торжественно говорит Высоцкий, — туго твоему парню придется.

— Почему? — встревоженно осведомляется Камил.

— Ну как это — почему? Чуть что — учительница сразу к ней. Так, мол, и так, ваш сын сегодня опять набедакурил... Благо, мамаша под рукой.

Они уходят по асфальтовому тротуару, прячась в тени пышных зеленых крон, то и дело останавливаясь и что-то доказывая друг другу. Счастливые отцы.