«Смена» 1982 г №9, с.22-23

— Недалек тот день, когда в космосе на благоустроенных орбитальных станциях будут работать коллективы ученых.— сказал школьный учитель физики. — Мечта Циолковского о создании космических научных лабораторий станет повседневной реальностью!

Мысль эта была высказана после запуска первого искусственного спутника Земли. Но тогда в «космические поезда», которые смогут стыковаться в космосе, мало кто верил. Относились к этому, как к рекламному буму вокруг первого спутника.

Сегодняшние полеты в космос, работа на орбитальной станции действительно стали «повседневной реальностью». Нерешенных проблем много. Но главное сделано — удалось создать коллектив людей, для которых работа в космосе стала профессиональным занятием.

И все же профессия космонавта по-прежнему окутана ореолом загадочности, неординарности. Часто говорят об исключительности космонавта, спрашивают, почему именно на него пал выбор.

Думал об этом и я, готовясь к встрече с одним из «звездных братьев» — командиром космического корабля «Союз-32» летчиком-космонавтом СССР, Героем Советского Союза полковником Владимиром Ляховым. На мой вопрос о времени и месте встречи Ляхов сказал: «Прямо сейчас и приезжайте... Да, домой. У меня есть свободное время — сижу на больничном...»

...Дверь мне открыл невысокий, плотно сбитый крепыш, улыбнулся. Улыбка широкая, доверчивая. Чуть приподнятые брови, светлые глаза, зачесанные на пробор волосы. Крепкая рука, с широкими пальцами и выпуклыми ногтями — такие руки бывают у людей, привыкших к постоянному физическому труду.

Мы прошли в небольшой кабинет Ляхова. Одну стену комнаты занимал книжный стеллаж, другая была увешана плакатами, вымпелами, памятными медалями, фотографиями — теми домашними реликвиями, что хранит каждый как память о встречах с друзьями, о знаменательных событиях жизни. Только у моего собеседника их было особенно много, этих дорогих сердцу вещей... Близился вечер. Мы сидели, не включая свет. Сумерки сгладили контрасты, придав очертаниям предметов мягкость, спокойствие.

— Почему-то бытует мнение, что космонавт перед первым полетом испытывает нечто вроде радостного умиления перед грядущей встречей с неизведанными мирами. Я этого не ощущал.

Чем ближе был день запуска, тем сильнее становилось чувство ответственности. Пожалуй, именно так можно охарактеризовать мое «предстартовое состояние». Оно, это чувство, как гвоздь, сидело во мне и ни на минуту не позволяло забыть о себе. Я ощущал тяжесть двенадцати лет подготовки к этому полету, тяжесть долга. Мне приходилось встречаться с людьми, которые считают, что слова «тяжесть» и «долг» несопоставимы. Я же убежден, что только ощущение тяжести ноши позволяет донести ее до конца, не потерять главного. Ни одно стоящее дело не бывает легким. Не случайно же «труд» и «трудно» — родственные слова.

Так вот, меня не покидало сознание того, что я не только космонавт, но и представитель своей державы в космосе. И полет мой вовсе не праздник-это испытание...

Ляхов откинул занавеску, и темнота зимней непогоды подступила к окну. Внизу чернела кромка леса, блестящая полоса дороги. Вдалеке размытым контуром проступал массив учебного центра. В окнах домов зажигались огни и жирными кляксами дрожали на асфальте.

— ...23 февраля 1979 года погода была великолепная, искрящаяся, по-весеннему теплая, А в ночь перед запуском началась метель. Утром 25 февраля, когда мы вышли из теплой духоты гостиницы, в лицо ударил снег. А я, честно говоря, думал, что день обязательно должен быть солнечный.

По пути на стартовую площадку, в автобусе, мысленно прокручивал тренировки и, как студент перед экзаменом, сетовал: «Эх, еще бы денек! Здесь бы повторить, тут кое-что подшлифовать...» Меня мучило довольно неприятное ощущение, что я не до конца подготовился. Это уже после полета, когда делился впечатлениями с ребятами, спросил, были ли у них сомнения в стопроцентной подготовке. Мне в ответ улыбнулись: не ты первый, не ты последний. Все сомневаются — все мы живые люди, а не машины.

Прибыли на стартовую, надели скафандры, проверили их герметичность. Все в порядке, никакой спешки, суеты. Не знаю, как у Валерия Рюмина — он же не первый раз летел, — а у меня от волнения сосало под ложечкой...

Два года прошло, а, наверное, до конца жизни не забуду, как вошли в стартовый комплекс, проверили системы. И вот контрольный отсчет времени. Три... два... один. Старт!

...Девять минут потребовалось кораблю, чтобы выйти на орбиту. Все шло нормально, вовремя и точно проводились сверхсложные маневры и корректировки. Владимир был спокоен. И выполнял все операции точно по программе. Единственное, что он сразу не смог исполнить, так это свое давнее, заветное желание — вдоволь насмотреться на Землю. Еще до полета он испытывал мальчишеское нетерпение — посмотреть, какая она, планета, сверху. Хотелось заглянуть поглубже в иллюминатор, в синеватую дымку, но только через двое суток удалось ему удовлетворить свое любопытство. В свободное время он устраивался поудобнее у иллюминатора (насколько это вообще возможно в состоянии невесомости) и смотрел на нашу, как говорил Гагарин, «маленькую, голубую планету». Убедился, что это действительно так — маленькой и такой одинокой казалась Земля в этом огромном пространстве. Картины, знакомые с детства по географической карте, проплывали внизу: вот Италия, вот Крым. Прошло еще несколько минут — Сахалин, знакомый и родной: как-никак три года жил он здесь и летал. Всего полтора часа нужно для того, чтобы облететь вокруг Земли, правда, и скорость приличная — 28000 км/час...

Владимир Ляхов продолжал:

— Когда над Россией пролетаешь, чувствуешь себя, как иголка над магнитом — тянет Родина.

Родина — это не только территория. Это и люди, среди которых живешь, язык, на котором и во сне говоришь, книги, которые читал, история. Это и Ленинский комсомол, который закалил тебя, дал тебе душевную силу на пороге самостоятельной трудовой жизни. Это и партия, к многомиллионной армии бойцов которой я принадлежу. Это и семья... Во время полета я часто задумывался над тем, почему для меня воедино слились слова «Мать» и «Родина».

Меня воспитала мама — отец погиб на войне. Все, что она могла, сделала: выкормила меня, вырастила, дала возможность получить образование. А Родина... В какой другой стране мог бы я, парень из простой шахтерской семьи, исполнить три заветных желания? Я стал летчиком, летчиком-испытателем, летчиком-космонавтом! Потому для меня и неразрывны два этих слова — Родина и Мать. Потому и обрели они для меня высший смысл, слились воедино.

Владимир Ляхов родился в Донбассе, в городе Антраците. Отец его приехал сюда из курского села, мать — из Воронежской области. Отец был человеком незаурядным. В родном селе одним из первых вступил в комсомол. На шахте работал бригадиром. Учился в перерывах между сменами, но самостоятельно изучил шесть языков. Как бы в дальнейшем сложилась его судьба, не начнись война?

Всего месяц-то и видел Афанасий Ляхов своего сына: ушел на фронт. Так и не довелось им больше встретиться: в 1943 году погиб отец на Курской дуге. Семья осталась на матери. Работала — из последних сил — в шахте, коногоном. Нелегким было детство будущего космонавта — таким же нелегким, как у миллионов других советских ребят. Послевоенный голод, разруха...

Когда наступала весна, Володя забирался на подсохшую крышу и, укутавшись в старое пальтишко, часами смотрел, как самолеты отрабатывают замысловатые фигуры высшего пилотажа. Небо притягивало его сначала безотчетно, но постепенно родилась мечта. Немаловажную роль сыграл здесь и рассказ матери о том, что отец мечтал об авиации, пробовал поступать в Ворошиловградское авиационное училище, но не прошел комиссию.

В музее школы № 6 города Антрацита лежит сочинение ученика 9-го класса Владимира Ляхова на тему «Кем ты хочешь стать?». В нем будущий космонавт написал, словно удивляясь поставленному вопросу, что не только хочет, но обязательно станет летчиком.

— Написать-то легко, а дома я и заикнуться не мог об этом, — смеется Ляхов.— Мама считала, что мне уготовлены лавры знаменитого музыканта. Я ведь с детства играл в школьном оркестре Дома культуры — и на альте, и на кларнете, и на саксофоне. Музыку я любил, но чувствовал, что цель моей жизни не оркестр, а небо, что не смогу стать профессиональным музыкантом и добиться чего-то стоящего на этом поприще... И после окончания школы сказал, что еду в Калинин поступать в музыкальное училище, а сам — прямиком в военкомат...

Кто знает, кем стал бы Владимир Ляхов, не ослушайся он тогда матери? Может быть, известным музыкантом. Ведь и так бывает, что, ближе познакомившись с профессией, познав тонкости ремесла, обретаешь любовь на всю жизнь. Но чаще случается по-другому. Избегая неудобств, споров, идя по пути наименьшего сопротивления — так, мол, легче, привычнее, — человек однажды начинает ощущать неудовлетворенность, осознает, что занимается не своим делом, что не нашел свое призвание. Приходит расплата — жестокая и долгая. Есть люди, которые находят в себе силы изменить устоявшийся, но опостылевший ритм и уклад жизни. Другие же каждое утро с неохотой идут на свои рабочие места и, едва начав рабочий день, думают о том, чтобы он поскорее кончился. Люди эти, как правило, жалуются на свою судьбу, восклицают риторически: «Ах, если бы начать сначала!», но начинать сначала поздно, да и не хочется...

— Встречался я с такими людьми. — Ляхов постукивает пальцами по столу. — Я часто задумывался над тем, вправе ли я заранее выбирать профессию своим детям, а значит, диктовать им их собственное будущее, опираясь лишь на то, что у меня больше опыта, что я лучше знаю жизнь, основываясь на пресловутой житейской мудрости: «Плохого родители не посоветуют». Нет! Можно, конечно, к совету прислушаться. Но, если человек начинает свою жизнь с уступки, пусть даже близким, если он уже в начале пути предает мечту — а мечта всегда труднодостижима, — из него вырастает приспособленец или неудачник...

Владимир Ляхов нашел свое место в жизни. Об этом говорят характеристики и рекомендации, которые ему дало командование при зачислении в отряд космонавтов в 1967 году. Но до этого были три года службы на Сахалине. А мечта о космосе родилась раньше, когда Ляхов, будучи курсантом Харьковского высшего военного авиационного училища, узнал, что в космос полетел Ю.А.Гагарин — человек, биография которого мало чем отличалась от его собственной, услышал, что совсем недавно первый космонавт летал на том же МИГ-17, который осваивал Ляхов.

Кто знает, может быть, совсем рядом, вот сейчас, в ту самую минуту, когда я пишу эти строки, родился человек, который первым ступит на Марс. Знаю точно, что и его будет мучить вопрос: «У них в жизни все так же, как и у меня. Они стали космонавтами. Почему я не смогу?» И из простого вопроса, который волновал и волнует многих людей, родится мечта и станет целью жизни, и наступит день, когда вновь раздастся команда «Старт!».

В 1967 году Владимир Ляхов был зачислен в отряд космонавтов слушателем. Начался космический этап его жизни. Летчик первого класса стал абитуриентом. Два года постигал азы космических наук, дававшихся поначалу нелегко: астронавигацию, введение в ракетную технику, астрономию и многое другое. И в 1969 году услышал долгожданное: «Зачислен в отряд космонавтов».

Началась практическая подготовка к полету. Владимир не забывал и основную профессию. Окончил Военно-воздушную академию имени Ю. А. Гагарина. Стал летчиком-испытателем. В 1975 году Ляхов готовился непосредственно к полету на космическом комплексе «Союз» — «Салют». А 25 февраля 1979 года настал и его «звездный час»...

Как видите, биография интересная, но не уникальная. Так же, как и его товарищи, ребенком перенес войну. Так же, как и они, упорно шел к своей цели, к осуществлению своей мечты. И я поймал себя на мысли, что сравниваю его биографию с биографией его же товарищей — космонавтов. Но почему не с людьми других профессий? Ответ прост.

Сегодня, говоря о космонавтах, мы подразумеваем не героев-одиночек, а большой коллектив людей, объединенных одной специальностью. Ведь говоря о геологе, мы не сравниваем его со строителем; говоря об инженере, мы и рассуждаем о людях этой профессии, а не какой-то другой. Вот и космонавтика стала для нас конкретной земной специальностью со своей спецификой, со своей романтикой. Сходство с другими профессиями налицо, но есть и серьезное отличие: если в других профессиях мы можем допустить риск, выраженный в словах «выбрал не свою специальность», то в космонавтике, как и в авиации (недаром говорят, что авиация — колыбель космонавтики), это недопустимо. Случайных людей здесь нет, сюда приходят по призванию. Призвание — право на исключительность. А в остальном космонавты такие же земные люди. Даже там, в космосе. Земля тянет их. Петру Климуку приснились грибы, и, проснувшись, он даже растерялся, когда не увидел рядом корзинки. Ляхову страстно хотелось «попробовать сальца с чесноком "да с черным хлебом"», Александр Иванченков искренне радовался немудреному подарку — гитаре, которую в числе других грузов доставил «Прогресс». С юмором вспоминают об этом космонавты, но в этих маленьких забавных эпизодах «звездной» жизни подтекст вполне серьезный: дела человека, как и его привычки, неразрывно связаны с Землей.

— Космос начинается с Земли. И все то, что мы делаем в космосе, делается на благо нашей планеты, — говорит Владимир Афанасьевич. — Космические полеты не так часты, вот и получается, что каждый из нас немного и биолог, и химик, и медик — мы посредники между учеными и Вселенной. Поэтому нам приходится быть в курсе последних научных и технических достижений. Ведь мы сами ставим опыты в той или иной области научных исследований. Нас знакомят с гипотезами, которые после наших полетов становятся открытиями или так и остаются только предположениями.

Многое успели сделать Владимир Ляхов и Валерий Рюмин на борту орбитальной станции «Салют». Работали, что называется, не покладая рук. Как-то в начале полета, во время разговора с оператором Ляхов спросил: «Здесь в программе записано «Активный отдых». Что это такое?! И когда объяснили, что это время каждый проводит по своему усмотрению, экипаж успокоился: «Значит, можно работать...»

Имена Ляхова и Рюмина внесены в книгу рекордов, как имена участников самого продолжительного космического полета. И это не только рекорд по времени пребывания в космическом пространстве в состоянии невесомости, это и рекорд по продолжительности производительного труда. Полгода -этого времени достаточно для того, чтобы долететь от Земли до Марса. Такие полеты — дело ближайшего будущего. Проблема психологической совместимости членов экипажа в условиях столь длительного полета приобретает особое значение. И я задаю своему собеседнику традиционный вопрос:

— Владимир Афанасьевич, а за полгода вы друг другу не надоели?

— Вопрос этот — все об этом спрашивают — для меня непонятен. Но попытаюсь ответить. На нас, советских космонавтов, смотрел весь мир, смотрел, что и как мы делаем. У нас была огромная программа, которую мы должны были выполнить, и мы понимали, какое дело нам поручено. А теперь ответьте вы мне — было ли у нас время, чтобы думать о пустяках? А потом, как два нормальных человека могут друг другу надоесть?

Программа действительно была колоссальная: проведены работы по ремонту двигательной установки, заменен ряд приборов. Но не надо думать, что экипаж корабля — только «ремонтная бригада». Одновременно проводились эксперименты, наблюдения за Землей. С первого же дня на борт станции перенесли из «Союза» биотермы с семенами лука и огурцов, плодовыми мушками-дрозофилами и другими объектами для опытов и наблюдений. Произвели посадку арабидопсиса — карликового дерева. В печи, прибывшей с «Прогрессом-5», вырастили кристаллы, выполнили космические плавки. Космонавты занимались замером светимости звезд, и по данным этих измерений были определены степень загрязненности атмосферы и другие ее параметры. Фотографировали земную поверхность. Многое сделано и для народного хозяйства. Сфотографированы несколько горных массивов, и с помощью этих фотографий геологам удалось нанести на карту новые линии разломов земной коры, вдоль которых концентрируются обычно залежи полезных ископаемых. Наблюдали также за движением ледников. Сколько лавин было предотвращено, сколько селевых потоков остановлено благодаря этому!

После прибытия на Землю, на пресс-конференции, посвященной 175-дневной космической экспедиции, были названы цифры, которые лучше всяких слов говорят о проделанной работе: «... За время работы товарищи В. Ляхов и В. Рюмин разгрузили три автоматических грузовых корабля «Прогресс» и беспилотный корабль «Союз-34». Суммарное количество грузов, доставленных на станцию во время этой длительной экспедиции, составило 4538 килограммов, получено более шести тысяч снимков земной поверхности и акватории Мирового океана общей площадью около 100 миллионов кв. километров...»

Владимир Афанасьевич берет в руку гитару, поглаживает ее:

— Сам-то я не играю — это сына гитара. Да вот нет его, и совсем она запылилась.

— А где он?

— Поступил в Кировоградское авиационное училище гражданской авиации. Решил, что тоже летчиком будет, но ... гражданским. — Ляхов смотрит в окно. По стеклу бегут мелкие ручейки воды. — Именно в космосе, когда смотришь на Землю, начинаешь отчетливо понимать, как мало бережем мы природу. И сегодня старое присловье, что человеку нужно за свою жизнь посадить одно дерево, уже не подходит. Нужно посадить десяток, а может быть, сотню деревьев каждому, чтобы восполнить те потери, которые понесла природа. Вот существует же международная конвенция о запрещении засорения космического пространства, а у себя дома никак не можем договориться... О многом задумываешься там, вдали от Земли. Необходимо беречь нашу планету, ведь она так мала, что разрушить ее ничего не стоит... Как радовались мы с Валерием, когда узнали о начале переговоров об ОСВ-2! Мир надо беречь... — Ляхов снова смотрит в окно, чертит пальцем по мокрому стеклу... — А все-таки странное создание — человек. Все ему мало. Вот сейчас думаю о том, что дождь идет, погода противная, слякоть. А тогда, плавая в невесомости, среди стен, окрашенных в зеленый цвет, мечтал — вот бы под дождичек попасть, по мокрому лесу побродить. Точно так же в конце полета думал, скорей бы на Землю, чтобы не на эти восходы-закаты фантастические смотреть, а на наши земные, когда над рекой туман плывет и солнце тихо-тихо над водой поднимается. Но вернулся — и «Салют» наш по ночам снится, звезды и Земля наша — голубой шарик. Снова летать хочется. И летаю во сне, как в детстве.

Мы прощаемся. Я спускаюсь вниз, выхожу на улицу и, остановившись у памятника Юрию Гагарину, вспоминаю слова Ляхова: «Именно сюда, к памятнику этого человека, мы всегда кладем цветы, когда возвращаемся из полета».