«Только руку протяну — как по ней бьют»
Космос нынче не в почете: его героев уже не приглашают в Кремль, им не рукоплещут толпы на улицах, и автографы просят разве лишь в бухгалтерии. А еще их штрафуют за неполадки на борту старенькой станции. Кажется, профессия эта стала настолько обыденной, что непонятно, кто и зачем стремится в эти высоты: ни романтики, ни славы, ни почета и уважения — одна лишь морока и тяжелая работа. А еще совсем недавно едва ли не каждый школьник на вопрос, кем он хочет стать, отвечал: «Космонавтом!» Как все быстро изменилось, а ведь эре пилотируемых космических полетов всего ничего — четвертый десяток идет, и за это время на орбите побывало меньше 400 человек...
Видимо, эта обыденность не позволила отметить очередной космический юбилей: 20 лет назад, в марте 1978-го, в космос отправился первый международный экипаж. До того Землю с орбиты могли видеть лишь граждане СССР и США. На борту стартовавшего с Байконура «Союза-28» находился офицер чехословацких ВВС Владимир Ремек. Потом на наших кораблях летали и другие: поляк, немец (из ГДР, вестимо), болгарин, румын, венгр, кубинец, монгол, вьетнамец, француз (этот вечный Жан Лу Кретьен!). Даже афганца запустили! Но первым все же стал Ремек. И до сих пор он единственный чешский космонавт. Ныне он далек и от космоса, и от авиации, которой отдано больше двадцати лет: родной Чехии ее первый и единственный космонавт не нужен. Сейчас Ремек работает в московском представительстве чешской фирмы «ЧЗ Страконице».
В Праге мне рассказывали анекдот тех времен: пресс-конференция, а космонавт руки прячет за спиной — все в синяках. В чем дело? «Да, — говорит герой космоса, — только я ее к какому-нибудь тумблеру протяну, как русские меня по рукам бьют: «Не трожь!» Если верить таким анекдотам, то наших братьев по соцлагерю в космос мы вывозили едва ли не как пассажиров-экскурсантов — только пропаганды ради. Если относительно доводов о пропаганде спорить трудно (так оно и было), то насчет «пассажира» языком молоть не стоит: и по сей день в Звездном твердо уверены, что свою работу Ремек выполнил блестяще, будь на то их воля — слетал бы еще не раз. А шутникам предлагают вспомнить хотя бы адов труд тренировок и дикие перегрузки на старте — разве это для пассажиров? Вспомним и болгарина Георгия Иванова, чудом уцелевшего при взрыве ракеты на Байконуре* — нет, политика политикой, а первопроходцы космоса свой хлеб отрабатывали сполна.
И вот я сижу в скромном московском офисе Владимира Ремека. Мой тезка внешне никак не похож на лубочного покорителя космоса: невысокого роста, круглолиц и пухлощек, улыбчив, обычный костюм делового человека. Хороший русский, хотя и с акцентом. И ничего напоминающего о былом. Кроме простых штурманских часов нашего производства на запястье. Любопытная деталь: ведь небедный бизнесмен Ремек, подобно «новым русским» и не отстающим от них «новым чехам», мог бы позволить себе шикарный «Лонжин» или «Ролекс»! Как я ни старался, но разговор вертелся лишь вокруг одного — того самого полета. О политике (и политиках) — чешской ли, советской, или российской мой собеседник разговаривать отказался наотрез... Наплевать на деньги — даешь мечту! — Я не только первый чехословацкий космонавт, но и первый слетавший в космос из тех, кто родился после войны. И я помню еще ту космонавтику, когда летали первые спутники. Когда появилось сообщение, что первый человек в космосе, я был в школе — мы жили тогда в моравском городе Брно. Это казалось фантастикой! Директор прервал занятия и объявил о событии — мы просто ликовали. У всех было невообразимое чувство гордости: люди могут все! Казалось, надо просто хотеть — и все доступно: полеты на Луну, на другие планеты. Хотелось летать самому. С тех пор я и стал посещать все кружки, которые хоть как-то были связаны с этим...
Впрочем, решающим фактором, повлиявшим на выбор судьбы, стала профессия его отца: — Он — военный летчик, истребитель. А тогда практически все космонавты — советские, американские — набирались именно среди истребителей. Мне всегда была интересна профессия отца, я часто бывал у него на аэродроме, смотрел, как он летает. Но все же только из-за этого я вряд ли пошел бы в авиацию. Все-таки именно первые пилотируемые полеты произвели на меня, мальчишку, столь сильное впечатление, что меня, как у нас говорят, схватило за сердце. Не уверен, что сегодня смог бы повторить тот путь — сейчас на все смотрят по-другому, другие увлечения, тот же компьютер позволяет совершить захватывающее приключение, не выходя из дома. Но тогда...
В 1966 году семнадцатилетний Ремек поступает в летное училище в городе Кошице, что в Словакии, которое успешно заканчивает в 1970-м. А события 1968 года? Ведь они не могли пройти стороной, не задеть курсантов военного училища: «Пражская весна», советское вторжение, оккупация... Но, кажется, Владимир так и остался кадровым и дисциплинированным военным, привыкшим исполнять приказы, а не обсуждать их. Тема эта до сих пор болезненна для чешских военных, даже и бывших: свободу твоей страны растоптал сапог оккупанта, а ты бессилен выполнить свой профессиональный долг — защитить ее. Да и как поднять оружие на тех, кто тебя освободил от нацистов, на твоих союзников, на тех, перед кем преклонялся и кого уважал, кто первым полетел в космос?! Настолько болезненна, что Ремек лишь обмолвился: до 68-го к русским в его стране относились с большим пиететом. А после? Ответом стало красноречивое молчание. Что ж, вернемся к космосу. — В училище я уже не был наивным мальчиком и понимал, что моей мечте навряд ли суждено сбыться. Достаточно было просто представить, сколько это стоит (Вот она, европейская психология: нашему человеку наплевать на деньги — даешь мечту! А европеец прагматично просчитывает: сколько стоит! — В.В.) Но всех надежд все же не терял. Летал, осваивал МИГ. Первая зацепка обнаружилась в 1972 году: появилась возможность поступить в Монинскую военно-воздушную академию. Отбор у нас был серьезный: медкомиссия, экзамены. Всего в Монино поехало пять человек. Я попал на штурманский факультет. В тот момент казалось, что в профессиональном плане от жизни получено все. Хотя, конечно, были и другие интересы — я был молод, холост... Ничему новому в Звездном городке не учили
Из всех напитков в веселых компаниях чехи предпочитали конечно же свое родное пиво. Но все же главным была учеба: не каждому выпадает шанс попасть в одну из лучших академий мира, и шанс этот надо использовать до конца. Владимир Ремек использовал: — Оказалось, что на штурманском факультете учили именно тому, что необходимо для полета в космос. Позже, в Звездном городке, ничему принципиально новому меня не научили — с точки зрения теории, математики, физики — я уже все знал. Основы космонавтики, теорию управления космическими аппаратами.
Ныне он далек и от космоса, и от авиации, которой отдано больше двадцати лет: родной Чехии ее первый и единственный космонавт не нужен.
Сразу же после окончания академии, в 1976 году, лично мне несказанно повезло — попросили написать официальную бумагу: как я представляю себе дальнейшее прохождение службы. И кроме всего прочего, я написал, что хочу слетать в космос. Естественно, все это осело в материалах соответствующих кадровых органов. И всплыло в нужное время: когда стало известно, что советское правительство приняло решение отобрать кандидатов для международной программы пилотируемых космических полетов... Последний отбор претендентов на «финал» проводила уже специально прибывшая в Прагу советская государственная комиссия во главе с летчиком-космонавтом полковником Василием Лазаревым. Эта комиссия сначала изучила бумаги, потом пообщалась с претендентами... Много позже от самого Лазарева удалось узнать, что павший на меня выбор не был случайным: помимо того, что я подходил по всем параметрам, комиссии я сразу глянулся еще и тем, что единственный из всех имел достаточно четкую мотивацию. Им это понравилось... Отец в космос не проталкивал
А может, молодой старлей-истребитель понравился комиссии еще и тем, что даже внешне тогда напоминал другого старлея — Юрия Гагарина... Но был еще один момент, сыгравший в биографии будущего чешского космонавта № 1 не последнюю роль: к тому времени его отец достиг пика своей служебной карьеры — генерал Ремек стал командующим ВВС Чехословакии. Памятуя наши порядки, можно заподозрить столь привычную нам семейственность, мохнатую лапу. И Владимир сам заговорил об этом: — Да, мой отец был командующим ВВС. И тогда, и сейчас это вызывает кривотолки, вплоть до болтовни, что космонавтом-де я стал по блату. Да, отец знал, что я попал в группу кандидатов. Прекрасно знал он и о моих мальчишеских грезах. И поэтому... подал рапорт на имя министра обороны, прося отстранить его от какого-либо соприкосновения с процессом отбора кандидатов, хотя это была его прямая обязанность по должности. Но он считал, что не имеет на это морального права. Тогда приказом министра ответственность возложили на другого человека. Конечно, даже другой генерал не мог абстрагироваться от того, что среди кандидатов — сын главкома ВВС. Ну и что, мне лишь из-за этого надо было отказываться от мечты всей жизни, от того самого единственного шанса?! Отказаться лишь из-за того, что мой отец успешно продвигался по службе?!
Я никогда не считал себя хуже любого из кандидатов — мною было сделано, как минимум, столько же, сколько другими. Даже если те, кто отбирал нас, учитывали положение отца, они все же легко могли рекомендовать меня: в тот момент я действительно был в превосходной форме. И в профессиональном плане, и по здоровью. И я твердо знаю, что отец ни в коей мере не проталкивал меня — он самоустранился.
Но почему из всех наших союзников-сателлитов первым в космос отправился гражданин именно Чехословакии, а не поляк, немец или, наконец, болгарин? Сам Ремек этого не ведает, но ответ на этот вопрос известен тем, кто хорошо знал Брежнева, например его телохранителю генералу Медведеву: кровавая акция 1968-го, десятилетний юбилей которой наступал, висела именно на нашем генсеке. Посему тот испытывал нечто вроде комплекса ответственности перед Густавом Гусаком: «Гусак оставался для Брежнева самым близким и верным товарищем из всех глав государств Восточной Европы». Поэтому первым стал чех...
Собственно о подготовке Ремек мало что вспоминает: бесконечные выматывающие тренировки, проработки полетного задания. С большей охотой говорит о своем командире — Алексее Губареве. Его квартира в Звездном стала тогда как бы вторым домом чеха: — Когда определился состав нашего экипажа, мы с Губаревым довольно долго притирались друг к другу: в конце концов Алексей намного старше меня, к тому же он уже побывал в космосе. К моменту старта мы, наверное, сотни раз отработали все, что будем делать на корабле, до мельчайших деталей. Уже после занятий и тренировок мы шли домой к Алексею, его жена ставила нам ужин, мы смотрели программу «Время», а после опять отрабатывали весь полет: как будем вести себя, если произойдет это, а что будем делать, если случится то... Тщательность Алексея просто изумляла... Брежнев с разбитой переносицей
А обитателей Звездного, в свою очередь, изумляла педантичность и надежность Ремека. Хотя некоторым он казался медлительным. На сей счет даже анекдот появился: прыгает Ремек с парашютом. «Досчитай до десяти, — говорят ему, — и дергай кольцо». Смотрят с земли: прыгнул, летит, а парашют не раскрывается и не раскрывается. Бах! Падает в стог сена. Подбегают к стогу, а оттуда раздается: «Семь... Восемь...» На деле за кажущейся медлительностью скрывался точный расчет, холодная голова и мгновенная реакция профессионала-истребителя. И вовсе не пассажиром оказался наш герой: в полете он отработал по полной программе. Но больше вспоминает, как отведенные на отдых часы проводил у иллюминатора, разглядывая с немыслимых высот планету и свою Чехословакию...
«Я был неподходящим лицом для властей. Не хочу сказать, что плохо воспринимал происходящее. Но когда нашу армию направляют против вчерашних союзников — в такой армии я не могу служить...»
А потом пришло время и бремя славы. Ремек стал дважды героем — Героем Советского Союза и Героем ЧССР. Золотую Звезду и орден Ленина в Кремле ему самолично вручал Леонид Ильич. Впрочем, вручал — это слишком громко сказано. Ибо тогдашнее состояние генсека нам прекрасно известно. Ремек не слишком охотно вспоминает тот эпизод: он все прекрасно понял, но в разговоре с журналистом ему не хочется пинать покойного руководителя нашего государства. До той исторической встречи он не думал, что все так плохо. Перед визитом в Кремль космонавтов проинструктировали, как себя вести, и заранее прокололи дырочки в специально сшитых парадных мундирах. Леонид Ильич вышел к покорителям космоса... Точнее, его практически ввели (или внесли) телохранители. Руки генсека тряслись. Минут через пять он уже плохо понимал, кто перед ним, где и зачем он находится... Впечатление было шоковое. Владимир даже не удержался от того, чтобы в телефонном разговоре с матерью из Москвы поделиться им. Конечно, он понимал, что не стоит нести лишнее. Поэтому на вопрос мамы, как он нашел Брежнева, после общих слов Ремек сказал: «Совсем как наш дедушка.. .» Мама все поняла — дедушка Владимира тоже был плох.
Потом были торжества в Праге, прием у Гусака. Дела у которого тогда тоже были неважны. Во второй половине 70-х в авиакатастрофе погибла жена чехословацкого лидера. И Гусак запил. Даже Брежнев был вынужден самолично увещевать своего друга, но это мало помогало. В 1978-м Брежнев посетил Прагу. Это была фантасмагория: встреча двух немощных лидеров. К тому же накануне поездки Брежнев во время охоты в кровь разбил себе бровь и переносицу оптическим прицелом винтовки — видок был еще тот. Хорош был и встречавший его Гусак: резко сдавший, постаревший, сгорбленный, потухший, передвигавшийся мелкими неуверенными шажками... А на другой день Гусак и вовсе не вязал лыка. «Представьте себе двух целующихся, обнимающихся коммунистических лидеров. Один совершенно пьян, у другого разбиты бровь и переносица», — вспоминал генерал Медведев. Тогда в советское посольство в Чехословакии пришло немало писем: «Как вам не стыдно иметь такого руководителя? Вы выглядите жестокими людьми, эксплуатируя больного человека». Наивные! Поистине в такие времена лишь космические успехи оставались единственным светлым пятном в жизни. Рисковать было запрещено навсегда
Первый чешский космонавт купался в лучах славы. Женился. Появилась дочка. Тот брак, правда, недолго продержался, распался. Позже Владимир женился во второй раз. И снова появилась дочка. А вот вернуться к любимому делу — в небо — оказалось почти невозможным: летать космонавту больше не дали. — Мне всегда нравилось летать, нравится и сейчас. И честно говоря, я же не добровольно покинул авиацию. Трудности возникли сразу же после полета: начальство считало, что я больше не должен летать. А чем должен заниматься? Политработой! Но я упорно пытался добиться своего. Не хочу всего рассказывать: посторонний эту кухню не поймет. Кое-что удалось, и это уже связано с отцом: то, что он командовал ВВС, с одной стороны, мне помогало, с другой — ставило крест на всех начинаниях. Руководство министерства обороны считало, что единственного чешского космонавта надо сохранить от риска. Но мне же было всего 30 лет, как я мог сидеть без дела! Я писал рапорт за рапортом с просьбой разрешить мне летать, но их клали под сукно — ответа не дождался — ни разу! Конечно, официально мне никто ничего не запретил, но и не разрешил же! А в военном деле на все нужно разрешение. Некоторые считают, что я мог запросто зайти к генеральному секретарю и сказать: «Гусак, я хочу летать!» Но это чушь собачья: с генсеком я встречался лишь на тех редких приемах, куда меня приглашали. Мы пожимали друг другу руки, и на этом все заканчивалось. Потом я опять попал в Москву — на учебу в Академию Генштаба. А там уже все: и возраст не тот, и здоровья не прибавилось. И я сам понял: время прошло, на МИГ-23 я уже не могу переучиться, тем более на МИГ-29. Поздно. И я согласился летать на учебно-тренировочном L-39. Моя последняя строевая должность в армии — командир дивизии...
Когда случилась «бархатная революция» 1989-го, Ремеку стало ясно, что в армии ему больше ничего не светит. Но уходить из авиации все же не хотелось, и он просит перевести его начальником музея авиации и космонавтики — есть и такой в Праге. Там и проработал несколько лет. Пока не пришлось-таки совсем уйти: — Я был неподходящим лицом для властей. Не хочу сказать, что плохо воспринимал происходящее. Но когда нашу армию направляют против вчерашних союзников — в такой армии я не могу служить... Уходил в никуда — запасных аэродромов себе не подготовил. Это было в 1995 году. Каково же было мое удивление, когда после известия об уходе я получил множество предложений от наших фирм: больших и малых, новых и традиционных. В конце концов я согласился работать на «ЧЗ Страконице». Так вот вновь вернулся к местам моей молодости, туда, где готовился к полету...
В роли коммерсанта Ремек очень даже освоился. Сейчас прорабатывается проект совместного с ГАЗом производства турбокомпрессоров для дизельных двигателей, и чешский космонавт № 1 может до бесконечности разъяснять преимущества двигателей с турбонаддувом, сыпля техническими характеристиками и показателями экологической чистоты. Он часто бывает у своих боевых друзей из Звездного, особенно у своего командира — Губарева. И когда мы в последний раз потягивали холодное чешское пивко, Владимир признался, что ему часто снится Земля — такая, какую он видел из космоса.
Владимир ВОРОНОВ.
Леонид Ильич вышел к покорителям космоса... Руки генсека тряслись. Минут через пять он уже плохо понимал, кто перед ним, где и зачем он находится...
