Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР Андриян Григорьевич НИКОЛАЕВ. Фото И. АКУЛЕНКО.

Космонавты зовут Андрияна Николаева просто Андреем. Ему это нравится. Мы идем с ним по берегу реки. Андрей ищет место, где можно искупаться. Речка мелкая, кое-где из воды выступают камни. Андрей упорствует, выискивая глубину: где-то надо поплавать. Не найдя подходящего места, он с досады набрал камешков и стал бросать их в воду. А может быть, и не с досады, просто захотелось побросать камешки.

— Детство вспомнил? — спросил я.

— Когда-то я далеко бросал камешки, — улыбнулся он. — А яблоки иногда добрасывал до катеров. Наберем антоновки полные карманы И кричим: «Эй, на катере, лови!». Какой буксирчик-катерок недалеко идет от берега, мы, ребятишки, бросаем на палубу яблоки. Приятно угостить матросов. Ну, а с больших пароходов нас угощали песней. На Волге любят петь. Как затянут на палубе пассажиры или матросы, далеко разносится. Мы слушаем. Сам я безголосый, но люблю слушать. Вот наши ребята Паша и Жора хорошо поют украинскую «Солнце низенько», задушевно. Будто воочию видишь это низкое солнце, тихий вечер и встречу любимых людей...

Андрей разделся, лег прямо на траву, подставив загорелую спину неяркому солнцу, и минут пять задумчиво смотрел на тихую воду. Повернулся ко мне, снова заговорил:

— Часто вспоминаю Волгу, наши места. У нас Волга течет плавно, но чувствуешь ее мощь. Сильная река. Когда учился в лесотехническом техникуме, в Мариинском Посаде, часто ходил на Волгу. Целыми вечерами просиживал на берегу. Частенько тут же, где-нибудь на старой лодке, готовился и к занятиям. А как стемнеет, книжку в сторону и смотрю на звезды. Подсаживался ко мне учитель Иван Михайлович, знаток небесных светил, и показывал: «Вон та, самая яркая звезда — Сириус. А вон созвездие Орион...». От него я узнал звезды и планеты. Он водил нас по музеям, от Ивана Михайловича первого услышал, что русские и чуваши — кровные братья. Мой народ воевал в ополчении Минина и Пожарского против иноземных захватчиков, становился под знамена Разина и Пугачева, сражался в 1812 году. Столько столетий на чувашской земле процветали нужда и невежество. И знаете, кто первым подумал о грамотности чувашей! Отец Владимира Ильича Ленина — Илья Николаевич Ульянов. По его ходатайству была построена у нас первая школа. Революция спасла мой народ от вымирания, дала ему свободу.

— А как ты сам жил до армии? — поинтересовался я.

— Обычно, — ответил Андрей, — как и все. До четырнадцати лет безвыездно жил в селе Шоршелы. Вместе с отцом пахал землю, сеял хлеб, косил луга... Отец был неутомимым тружеником. Потом он умер. Я стал помогать матери. Все делал: и пол мыл, и стирал, и обеды готовил, и на ферме растил телят... Школу не бросил. Потом ходил в техникум. Когда в Мариинском Посаде жил неделями, дома оставался младший брат. Закончил техникум, работал мастером на лесопункте в Карелии. Вся моя биография до армии уместится на половине странички. Конечно, не безоблачным было детство, и все-таки я не сменял бы его на другое.

Андрей снова взглянул на реку, вскочил и задорно воскликнул:

— Айда купаться. А то проговорили о прошлом — упустили настоящее. Солнце-то скрывается за тучей.

Ом шагнул в воду, взмахнул руками и нырнул.

Герман Титов мне как-то сказал:

— Знаете, у кого мужеству стоит поучиться! У Андрея. Железная воля у него. Я могу его представить в любом состоянии, кроме растерянности. Он никогда не теряется. На парашютных прыжках мы все немного волновались. Я рядом с Андреем сидел в самолете. Поглядел на него: спокоен, ровным, обычным шагом, как на прогулке, подошел к двери и шагнул в бездну, словно, через порог квартиры.

Его понесло на асфальтированную дорогу и на линию электропередачи. На то и другое приземлишься — не возрадуешься — верное увечье. Другой бы растерялся, а он сумел выйти из положения, опустился рядом с дорогой, в поле. Мы удивились его самообладанию. Николаев ответил: «Бросьте свои восторги. Все было проще — сработал руками, — вот и все».

— А он не рассказывал вам о другом случае? Я имею в виду вынужденную посадку истребителя. И мне о ней не говорил, хотя дружим уже два года. Я узнал об этом от его товарищей по полку.

Герман Титов рассказал, что часы, с которыми Андрей не расстается, — именные, за мужественный поступок.

В разговоре с Николаевым я спросил о часах. Он охотно показал их, и тут же не без гордости сообщил:

— Четыре года исправно и точно минута в минуту ходят.

— Что-нибудь написано на них!

— Написано, громкие слова: «За героизм»... Никакого героизма не было, — ответил Андрей. — Просто вынужденная посадка»

„Произошло это так. В полете заглох двигатель. Андрей дважды пытался запустить мотор — он молчал. А самолет тем временем шел к земле. Высота таяла на глазах. Уже видна роща, на которую несется «МиГ». Еще несколько минут, а может быть, и секунд — самолет врежется в деревья. Что делать? Еще не поздно катапультироваться. Это разрешено по инструкции. Да, кажется, и нет другого выхода. Но Андрей не оставил машину, принял дерзкое решение: посадить «МиГ». Но аэродром далеко, до него не дотянешь. Андрей смотрит вниз: вон там, справа, видна поляна. Ровная площадка. Иного выхода нет. Андрей ведет «МиГ» на посадку по всем правилам, как на аэродроме. И вдруг его лицо покрывается испариной. На поляне видны бугорки и кусты. Большой куст наплывает на глаза. Он видит: за площадкой — об-рыв, заросший кустарником. Если самолет влетит в него, — конец!

Андрей берет себя в руки. Машина касается земли, подпрыгивает, мчится по поляне, снова подпрыгивает и... останавливается как вкопанная на краю площадки. Андрей минуту еще сидит в кабине. Потом спускается на землю. Цел ли самолет? Цел. Рядом тихо журчит ручей. Андрей сел на берегу, выпил студеной воды и совсем успокоился.

— Где ты, братишка? — услышал он чей-то голос.

На поляну выехал «газик», из него выскочили летчики, ремонтники. И сразу Андрей попал в их объятия.

— Жив? Невредим? Как же ты сумел?..

— Немного поврежден самолет, — проговорил Андрей.

— Ерунда, подлатаем. Садись, доставим тебя на аэродром. Надо же успокоить людей... Все тревожатся за тебя.

А на аэродроме — снова горячие объятия. Андрея встретили как победителя. Он сделал, казалось бы, невозможное — спас и себя и самолет. В полку после этого случая стали говорить: «В полете не бывает безвыходных положений».

В вестибюле профилактория, когда космонавты собираются на обед, бывает шумно и весело. Кто поел, спешит к биллиарду. Но свободного времени у космонавтов мало, и биллиардные «баталии» разгораются обычно в обеденный перерыв.

В самый разгар «битвы» в вестибюле появился Николаев. Пришли и другие космонавты. Игра прекратилась.

— Ну как, Андрюша?

— Порядок, — ответил он. — Дважды крутили. Ничего, выдержал.

На этом и закончился разговор. Но я заметил: Андрею товарищи оказывают особое внимание... Худощавый, подвижной Валерий даже передал кий. В другое бы время ни за что не уступил: самый заядлый и неутомимый биллиардист.

Андрей пришел с центрифуги. Он пробыл там с утра до обеда. По словам Андрея, крутили его по «высшей категории». Это значит — создали наибольшую перегрузку.

Я посмотрел на Андрея — лицо у него, как всегда, спокойное, никаких следов утомления. Знакомая приятная улыбка. А ведь центрифуга — тяжелейшее и коварное испытание. Кое-кто из ребят, бывало, бледнел, еле переставлял ноги, покрутившись на этой «чертовой карусели». Вначале нелегко переносил тренировки и Андрей. А теперь — привычная штука. Покрутили два раза по «высшей категории», — а он говорит «порядок».

Я видел однажды, как тренировали Николаева. С натужным гулом, все ускоряя свой бег, крутилось по оси кресло с космонавтом, оно почти исчезало из виду. Страшная скорость. Не видно Андрея. Было ясно: ему трудно. Сердце, кровь, мозг космонавта отяжелели. На груди будто каменная глыба. Она жмет и жмет. Человек дышит уже животом. Надо уметь дышать. Он каждой своей частицей тела вступает в единоборство с бешеной силой. Такая же сила, может, чуть поменьше, — его ведь готовят с запасом прочности — встретится Андрею на пути к звездам.

Минут через двадцать Андрей вышел из «центрифужной» комнаты. Весело, по-свойски, подмигивает: все хорошо!

Сколько еще предстоит ему выдержать всевозможных испытаний! Каждый день сопряжен с новыми трудностями. Когда немного побудешь рядом с космонавтами, видишь, какой у них тяжелый, временами прямо-таки адский труд. Чем только их не испытывают: тут и камеры тишины, иначе говоря, сурдокамеры, и парашютные прыжки, и спортивные тренировки «высшей категории», и термокамеры, и роторы, и «бегущие дорожки»... Нелегок путь к звездам! Он начинается на Земле.

Но вернемся в профилакторий. Космонавты уже покидают его, спешат на занятия. Я думал, что Андрей останется отдыхать. Но нет, он вместе с другими направляется в учебный корпус. Даже побежал. Там его уже ждал преподаватель.

Через час я вижу Андрея в космическом одеянии. Он неуклюже шагает к кораблю. Корабль стоит на возвышении, в центре большого зала. Он уже совершил путешествие в космос — этот корабль поднимал собаку «Звездочку». Космонавт пока совершит в нем «земной полет». Условия его полета во многом схожи с реальным космическим путешествием. Нет только заатмосферных воздействий — перегрузок, невесомости. Этого не создашь в корабле, который не отрывается от земли. Но зато есть... Впрочем, не будем забегать вперед.

Итак, Андрей отправляется в дальнюю дорогу. Он «летит» один, самостоятельно. Не как в авиации, где инструктор прежде чем выпустить курсанта в небесную стихию, «облетывает» его на «спарке». Здесь у летчика-космонавта нет инструктора, и ему помогают, по-своему подсказывают средства электротехники и кибернетики.

За космонавтом наглухо закрывается люк кабины. Он сидит в кресле, наедине со своими приборами. Команда «взлет», и тотчас же слышится в шлемофоне шум «двигателей». Космонавт все отчетливо слышит, а вскоре уже и видит — «отваливается конус», прикрывающий корабль. Перед ним раскрывается звездное небо, а внизу — земля. Да, впечатление такое. Он так и передает на командный пункт: «Вижу землю». Стихает гул, «отделилась» первая ступень ракеты.

«Выход на орбиту» вызывает ни с чем несравнимое чувство. На командный пункт донесся радостный возглас Андрея. «Я уже на высоте. Начинаю работать». Сейчас он уже не только пилот, но и космический труженик, задана сложнейшая программа. И он работает в полную силу. А тут еще стрелка приборов, контролирующих газовый состав, сдвинулась с обычного места. Авария! Прежде всего, спокойствие. Космонавт хладнокровно определяет, что произошло — отказал прибор. Можно устранить неисправность.

«Путешествие» идет своим чередом. Андрей находится в корабле час, другой, третий... Обширная программа. Он выходит оттуда осунувшийся, но довольный — сделан еще один шаг на пути к космическому старту.

Вечером я встретил майора Николаева на дороге. Он мчался на велосипеде. Гонит вслед за Германом Титовым. А тот известно, как ездит — будто летит.

— Не тяжело ли для него? — спрашиваю я у преподавателя физкультуры.

— Да нет, все нормально.

Невольно подумалось: с таким запасом прочности Андрей шагнет далеко в космос.

И вот я на космодроме. По радио слышу голос Юрия Гагарина:

— Андрюша, ни пуха ни пера тебе.

— Спасибо, Юра, — отвечает Андрей.

Ракета исчезает в бездонном небе, и вновь подумалось: «Андриян Григорьевич далеко шагнет в космос, у него большой запас прочности». Так и произошло. Теперь уже весь мир знает о подвиге Космонавта Три — майоре товарище Николаеве Андрияне Григорьевиче, знает и рукоплещет этому коммунисту, изумившему в групповом полете с подполковником Павлом Романовичем Поповичем все человечество своим беспримерным мужеством.

Н. ПРОСТОРОВ.

Москва встречает героев космоса. Фото В. ГЖЕЛЬСКОГО.