¹) Изъ популярныхъ очерковъ и разсказовъ по естествознанiю, написанныхъ для товарищей въ Шлиссельбургской крѣпости.

Что это было? Сонъ или действительность? Гдѣ я былъ? На свободѣ или въ заключенiи? Этого я не могъ опредѣлить.

Но только все происходящее казалось мнѣ такъ живо, такъ ярко, что въ его дѣйствительности, повидимому, трудно было сомнѣваться. Однако оно было такъ странно, такъ необычно, что совсѣмъ не походило на проявления реальной земной жизни.

Вотъ почему во время нашего удивительнаго путешествiя мнѣ часто приходило въ голову: не сплю ли я? Вѣдь сны въ долголѣтнемъ одиночномъ заключенiи замѣняютъ собою дѣйствительность и потому бываютъ такъ поразительно ярки. Я вспоминалъ, какъ очнувшись отъ такого сна къ нашему тусклому прозябанiю, я нѣ разъ спрашивалъ себя:

— Чѣмъ могу я отличить то, что вижу теперь, отъ того, что было сейчасъ передъ этимъ? Можетъ быть все это наше безконечное заключенiе только одинъ мой тяжелый сонъ?

Я такъ, привыкъ къ мысли, что все яркое въ моей жизни сны или грезы, что каждый разъ, когда со мной случалось что-нибудь выходящее изъ рамокъ казеннаго распредѣленiя нашихъ дней, похожихъ другъ на друга, какъ листы ничѣмъ неиспи­санной тетради. сомнѣнiя въ дѣйствительности происходящаго сейчасъ же зарождались у меня въ головѣ.

Такъ было и въ этомъ случаѣ, хотя за реальность нашего путешествiя было слишкомъ много данныхъ. Bсѣ мои друзья, по многолѣтнему и, казалось, уже минувшему заключенiю, были здѣсь со мной, въ каютѣ летучаго корабля, высоко, высоко надъ поверхностью земли.

Двѣ изящные головки одна темно-русая и другая свѣтло-русая (и это были несомнѣнно Bѣpa Ф. и Людмила В.) смотрѣли изъ окна каюты на удаляющуюся, какъ бы падающую внизъ землю, поверхность которой, направо — къ западу — была кое-гдѣ покрыта рѣдкими кучевыми облаками, а налѣво — къ востоку — вся заслонена снѣжно -бѣлымъ покровомъ сплошныхъ тучъ, ярко озаренныхъ косыми лучами солнца.

— Прощай, земля! — сказала Людмила, а Вѣра не сказала ничего и лишь молча смотрѣла внизъ. Изъ остальныхъ товари­щей здѣсь были на этотъ разъ только Поливановъ и Яновичъ. Другiе остались тамъ, внизу, и гдѣ они были — я уже не могъ теперь разсмотрѣть на этой высотѣ.

Съ невообразимой скоростью мы взлетали все выше и выше, подъ влiянiемъ могучихъ цилиндровъ нашего летучаго корабля, прогонявшихъ сквозь себя мiровой эфиръ, и заставлявшихъ этимъ, какъ турбинами, мчаться нашъ корабль вдаль отъ земли ускорительнымъ движенiемъ...

Черезъ несколько часовъ мы уже вышли за предѣлы доступнаго для нашихъ чувствъ земного притяженiя и для насъ бoлѣe не было ни верху, ни низу. Мы почти совсѣмъ потеряли свою тяжесть и могли теперь плавать въ воздухѣ своей каютъ-компанiи, какъ рыбы плаваютъ въ водѣ. Стоило намъ сдѣлать нѣсколько движенiй руками и мы переплывали на другую сторону каюты.

Сильное движенiе воздуха, взволнованного нашими попытками перебраться с одного мѣста на другое (такъ какъ иного способа передвиженiя уже не оставалось послѣ потери нами тяжести), медленно относило в уголъ Поливанова. Но онъ всё таки старался на лету срисовать всю эту странную сцену вмѣстѣ с перспективой блѣдно-зеленоватого серпа далеко умчавшейся земли, сiявшей на фонѣ созвѣздiй Орiона и Близнецов и чудно блестѣвшей в одно из больших и прочных хрустальных оконъ, не смотря на яркiй солнечный свѣтъ, врывавшѣйся косыми полосами в противоположное окно корабля.

Свѣтъ этотъ не мѣшалъ созвѣздiям повсюду горѣть вокруг насъ, потому что онъ не отражался болѣе в голубоватой дымкѣ земной атмосферы. Небо было черно, какъ в глубокую ночь и всё горѣло миллiонами своих вѣчных огней. Яновичъ отбросилъ свои отмѣтки в корабельном лагбухѣ, листы котораго никакъ не ложились одинъ на другой, а становились торчкомъ, каждый листъ отдѣльно отъ остальныхъ, такъ какъ ничто уже не пригибало ихъ къ столу. Молча плывя в воздухѣ, онъ смотрѣлъ со своей доброй и ласковой улыбкой на всю эту яркую, странную и удивительную картину. По временамъ онъ съ тревогой вглядывался впередъ, но сейчасъ же успокаивался. Bcѣ области такъ называемыхъ метеоритныхъ дождей лежали далеко отъ нашего пути...

— Опасности быть не можетъ! — говорилъ Яновичъ — Вѣдь мы нарочно выбрали такое время года, когда земля пролетаетъ чрезъ пространства, совсѣмъ почти свободныя отъ метеоритовъ. Столкнуться съ ними несравненно менѣе вѣроятно, чѣмъ, напримѣръ, потерпѣть крушенiе на желѣзной дорогѣ.

Я отплылъ по воздуху отъ своего наблюдательнаго пункта и невольно любовался на окружающiй меня воздушный акварiумъ, гдѣ плавали мы всѣ.

Вотъ Вѣра взяла плывшiй мимо нея стаканъ воды, чтобы напиться, но неосторожнымъ движенiемъ руки нечаянно отдернула его отъ наполнявшей его жидкости. Оставшись въ воздухѣ, вода сейчасъ же приняла шарообразную форму и поплыла среди насъ подобно мыльному пузырю.

— Идите пить воду! Кто первый поймаетъ ее ртомъ, звала насъ Людмила.

Всѣ зашумели и, махая руками, какъ веслами, поплыли въ воздухѣ, стараясь перегнать другъ друга.

Движенiе взволнованной среды относило водяной шаръ въ сто­рону. Мы всѣ смѣялись надъ уморительными положенiями, ко­торыя приходилось принимать каждому изъ насъ при этой ловлѣ. Мы отчаянно барахтались руками, стараясь сильнее загребать воздухъ, но это плохо помогало. И насъ, и водяной шаръ отно­сило то къ потолку, то къ окнамъ. Мы делали руками сильный толчекъ въ ту сторону, до которой могли достать, и проплывали въ воздухѣ по инерцiи черезъ всю каюту, пока не стукались въ противоположную cторонy. Наконецъ, Людмила схватила листъ картона и, пользуясь имъ, удачно подогнала къ себѣ воду и уже coвсѣмъ поймала ее ртомъ, но тутъ же отъ неосторожнаго толчка вода разделилась на нѣсколько маленькихъ шариковъ, тихо поплывшихъ въ разныя стороны...

А время все шло. Корабль нашъ быстро приближался къ по­верхности луны. Съ каждой минутой сильнѣе разростался ея блѣдный дискъ, на три четверти освѣщенный солнцемъ и погруженный своею третью четвертью въ глубокую ночь. Скоро приш­лось намъ дать заднiй ходъ машинамъ, чтобы противодействовать постепенно увеличивавшейся силѣ нашего тяготѣнiя къ лунѣ. Мы уже не летали болѣe въ воздухѣ, каюты, но медленно падали на ея бывшiй потолокъ, теперешнiй полъ нашего помѣщенiя. Приш­лось перевернуть весь корабль кормой къ лунѣ.

Несмотря на свои обычные свѣдѣнiя по космографiи, вынесенные из гимназiи, Людмила сильно удивлялась, смотря вверхъ на нашу отдаленную родину, какимъ образомъ люди не падаютъ съ нея на луну. Вѣдь падаемъ же на нее мы, чувствуя с каждой минутой, что къ намъ возвращается, хотя и не вполнѣ, наша тяжесть, влекущая насъ туда, въ обратную сторону, къ лунной поверхности. И эта поверхность казалась намъ теперь внизу, а не вверху...

Поливановъ началъ разсуждать, что „мы вошли въ сферу луннаго притяженiя“, что то, что было „верхомъ“, теперь стало „низомъ“, что мы и на землѣ каждую ночь повертывались вмѣстѣ со всѣми окружающими насъ предметами почти вверхъ ногами относительно нашего положенiя днемъ, благодаря вращенiю земного шара. Но увы! Людмила отвѣчала, что она все это хорошо понимаетъ теоретически, но на практикѣ еще никакъ не можетъ привыкнуть къ мысли, что „нашъ низъ“ есть „верхъ“ для кого нибудь другого.

А между тѣмъ лунный дискъ все болѣе и болѣе увеличивался на нашихъ глазахъ отъ приближенiя къ нему насъ и занялъ теперь почти пятую часть небесной сферы. Ярко обрисовались подъ нашими ногами его холмистыя равнины, всѣ испещренныя легкими круглыми или эллиптическими впадинами всевозможных величинъ какъ песчаное прибрежье отъ недавно упавшихъ на него дождевых капель. Только что это были за капли! Двадцать шесть из нихъ превышали 100 километровъ в дiаметрѣ!

— Вотъ они, знаменитые лунные цирки! — сказалъ Яновичъ. — Наконецъ то удастся узнать, какъ они произошли!

— Самое удивительное здѣсь то, — отвѣтилъ Поливановъ, — что они совершенно неизвѣстны ни на ближайшей подругѣ луны — землѣ, ни на остальныхъ планетахъ, обладающихъ значительной атмосферой. Происхожденiе ихъ должно быть совершенно своеобразнымъ.

— Ихъ считали прежде за вулканы, — сказалъ Яновичъ, — но это только потому что старые астрономы не могли хорошо разсмотрѣть плоскаго устройства ихъ дна. Фай приписывалъ ихъ происхожденiе приливамъ и отливамъ жидкаго ядра луны, когда она только что покрылась корой. Изъ другихъ астрономовъ — одни объясняли ихъ дѣятельностью коралловъ, располагавшихся большими кругами, какъ въ земныхъ моряхъ, а другiе, сознательной работой мыслящихъ существъ, живущихъ на лунѣ. Но всѣ эти предположенiя были лишь простой игрой фантазiи, гдѣ остроумiе замѣняло дѣйствительное знанiе. И вот теперь мы на пути узнать все на самомъ мѣстѣ!

Мы летѣли къ той половинѣ луны, которая была въ тѣни. Она росла съ каждой минутой. Она какъ бы надвигалась на насъ, какъ бы грозила разбить насъ своимъ ударомъ. Становилось жутко отъ этой громады, растущей подъ нашими ногами. Невольно то одинъ, то другой изъ насъ старался посмотрѣть на показатель скорости полета, чтобы убѣдиться, что она не превышаетъ ту, которую наши машины могутъ преодолѣть ранѣе паденiя на поверхность луны.

Вотъ луна заняла почти всю половину окружающаго насъ небеснаго пространства. Дюнообразные сыпучiе валы ея цирковъ, какъ будто выбитыхъ ударами гигантскихъ пестовъ въ рукахъ мiровыхъ титановъ, отчетливо обрисовывались среди желтовато-зеленоватаго плоскогорья, надъ которымъ низко склонялось солнце. Вотъ горизонтъ луны совсѣмъ надвинулся на солнечный дискъ и намъ, какъ на землѣ, показалось, что солнце зашло... Одинъ мигъ и мы очутились въ длинномъ конусѣ лунной ночи, этомъ темномъ колпакѣ, вѣчно слѣдующемъ за каждой планетой...

"Вверху, тамъ, далеко“, надъ нашими головами и кругомъ, все небо было ярко освещѣно знакомыми созвѣздиями и широкимъ серпомъ земли, на которомъ виднѣлись Сѣверная Америка и часть вѣчныхъ снѣговъ, прилегающаго къ ней полюса. „Внизу“ же на югѣ луны поднимался прямо подъ нашими ногами циркъ Тихо-Браге съ широкимъ, плоскимъ дномъ и съ полосами бѣлой слегка сѣроватой пыли, лучеобразно разбросанной отъ окружающаго его дюновиднаго вала по сосѣднимъ возвышенностямъ и долинамъ чуть не на восьмую долю поверхности луны. Далеко от него, при переходѣ на сѣверное полушарiе луны, виднѣлся совершенно такой же циркъ Коперника, отъ вала котораго снѣговидная пыль перекинулась лучистыми разбросами, какъ тонкое кружево черезъ горный хребетъ лунныхъ Аппенинъ на темноватую равнину близъ сѣвернаго полюса, называемую Моремъ Дождей. За ней направо, на лунномъ востокѣ, виднѣлись еще двѣ большiе котловины Кеплера и Аристарха, но уже съ меньшими лучистыми отбросами такой же странной бѣловатой пыли...

И на западѣ луны виднѣлись разбросы того же самаго вещества кругомъ цирка Платона и около цирка Анаксагора у самаго сѣвернаго полюса луны. Болѣе мелкiе лучи того же рода виднѣлись и въ другихъ мѣстахъ луны, но всякiй разъ кругомъ какого либо изъ меньшихъ лунныхъ цирковъ и съ кучевидными остатками той же снѣговидной пыли на ихъ днѣ.

Вдали отъ насъ, среди темной какъ черноземъ и слабо-зеленоватой отъ земного свѣта равнины, Моря Дождей, лежала уже лишенная только что описанныхъ лучистыхъ разбросовъ огромная тарелко-образная впадина Архимеда, а за ней цѣлый рядъ такихъ-же, но меньшихъ углубленiй вплоть до цирка Аристотеля.

Все это быстро приближалось, увеличивалось въ своихъ размѣрахъ, ближайшiе горы заслоняли болѣе отдаленныя. Мы миновали всѣ эти цирки, валы которыхъ показались намъ грудами легкой сѣроватой или ярко бѣлой пыли и полѣтали къ сѣверу надъ равниной Моря Дождей по направленiю к отдаленнымъ плоскимъ впадинамъ сѣверныхъ Лунныхъ Цирковъ. Когда мы опустились надъ этой равниной на высоту не болѣе сотни мѣтровъ, намъ показалось, что мы слышимъ странное жужжанiе за бортами корабля, подобное шуму слабого вѣтра.

— Атмосфера! — воскликнула Вѣра, — слышите, какъ тихо шумитъ она за бортомъ корабля!

Всѣ прислушались. Дѣйствительно, казалось, не было сомнѣнiя, что мы летимъ среди рѣдкой атмосферы, но изъ какого газа состоитъ она, этого невозможно было опредѣлить. Отсутствiе солнечного свѣта мѣшало произвести спектральный анализъ, а иначе узнать составъ было невозможно, такъ какъ впустить неизвѣстный газъ въ корабль не зная его свойствъ, было бы рискованно. Повидимому это былъ очень тяжелый газъ вродѣ угольнаго ан­гидрида. Мы ограничились тѣмъ, что набрали его посредствомъ насоса, прикрѣпленнаго къ внѣшней стѣнѣ корабля и приводимаго въ движенiе гальваническимъ приборомъ, въ особый гутаперчевый мѣхъ, тоже находящiйся снаружи, и отложили его хи­мическое изслѣдование до возвращенiя на землю.

Когда мы, продолжая путь, приподнимались нѣсколько выше, шумъ за стѣнами прекращался и снова слышался, когда мы пони­жали полетъ. По трудно опредѣлимой высотѣ границы этого шума было очевидно, что ощутимая часть лунной атмосферы не до­стигала въ этомъ мѣстѣ даже и километра въ толщину. Она ле­жала не только ниже горныхъ цѣпей, идущихъ всюду по краямъ и срединѣ луннаго диска, и отдѣльно стоящихъ горъ, достигающихъ на лунѣ гигантской высоты, но даже и на равнинахъ покрывала лишь наиболѣе низменныя мѣста, подобно морямъ на земной поверхности.

— Какъ странно! — воскликнулъ Яновичъ, — эти мѣста кажутся при наблюденiи съ земли настолько темнѣе остальныхъ, что древнiе астрономы приняли ихъ за океаны и моря и дали имъ соотвѣтствующiе названiя! И вотъ, оказывается, что они были правы! Значитъ это Море Тѣней, надъ которымъ мы летимъ, есть дѣйствительно море, но только не водяное, а газообразное. Океанъ Бурь, море Ясности, море Кризисовъ, море Плодородiя, повсюду разбросанные по диску луны и связанныя между собою проли­вами — все это не пустые названiя, какъ думали въ послѣднее время!

Мы быстро направили свой полетъ къ цирку Платона и оста­новились надъ его дномъ. Странную необъяснимую форму пред­ставляла съ высоты его фигура при мягкомъ отблескѣ сiянiя земли: среди центральной неглубокой котловины въ нѣсколько десятковъ километровъ въ окружности съ совершенно ровнымъ плоскимъ дномъ, валялись кое гдѣ пылеобразныя груды. Невысокiй эллептическiй дюновидный валъ окружалъ эту котловину, а внѣ его все пространство было засыпано какимъ-то веществомъ, совсѣм другого вида, чѣмъ окружающая сыпучая равнина, и среди нея опять таки валялись огромные груды пыли. Вся поверхность луны на невѣдомую глубину казалось была обращена в легкую мелкую пыль поперемѣнными дѣйствiями солнечнаго жара двухнедѣльнаго дня и леденящего холода двухнедѣльной ночи не умѣряемыми воздушным покровомъ. Да, и сама пыль не склеивалась здѣсь никакой влагой...

Неподвижно вися в пространствѣ, мы долго любовались этой фантастической картиной лунной пустыни. Казалось мы попали въ пыльныя области песчаной части Сахары, гдѣ малѣйшего дуновенiе вѣтра подняло бы облака мелкой пыли. Наконецъ мы спустились къ самой поверхности вала Платона и пытались на­брать съ него рычагомъ нашего корабля нѣсколько кучекъ его легкой сыпучей почвы.

Вдругъ Вѣра и Людмила вскрикнули въ испугѣ. Среди полутьмы лунной ночи вся окрестность озарилась красно-малиновымъ свѣтом, яркимъ, какъ свѣтъ солнца. Большой огненный шаръ несся на насъ, разсыпая за собою блестящiя искры въ рѣдкой атмосферѣ Моря Тѣней. Казалось, не было никакой возможности миновать губительнаго удара.

— Метеоритъ! послышалось чье-то восклицанiе.

Да, это былъ дѣйствительно метеоритъ и при томъ одинъ изъ тѣхъ, какiе рѣдко можно наблюдать. Такой большой я только разъ видѣлъ въ своей жизни, возвращаясь однажды ночью изъ нашего дома в деревнѣ во флигель, гдѣ я обыкновенно спалъ. Но тотъ пронесся высоко надъ землею, лишь на минуту озаривъ своимъ волшебнымъ свѣтомъ всю видимую окрестность до самаго горизонта, а этотъ летѣлъ прямо на насъ и слабая атмосфера Луннаго моря была слишком рѣдка, чтобы парализовать его ударъ.

— Неужели, мгновенно бросилось мнѣ в голову, намъ, пролетѣвшимъ все пространство до луны и ни разу не встрѣтившимъ метеоритовъ, суждено погибнуть у самой цѣли нашего путешествiя!

Но прежде чѣм я кончилъ свою мысль, страшное сотрясенiе рыхлой сыпучей почвы заставило подпрыгнуть нашъ корабль и свалило его на бокъ. Мы всѣ попадали в разные стороны и только слабость нашего тяготѣнiя къ лунѣ предохранила насъ отъ серьезныхъ ушибовъ. Черезъ нѣсколько секундъ я уже вскочилъ на ноги, и что за картина предстала перед моими глазами!

Облака лунной пыли летѣли и падали кругомъ насъ, грозя засыпать весь корабль. Значительная, хотя и не настолько, чтобы быть видимой съ земли, тарелко-образная впадина появилась на склонѣ вала Платона в нѣсколькихъ десяткахъ саженей отъ нашего корабля, а куча метеорной пыли лежала в серединѣ образовавшейся впадины. Я бросился къ Людмилѣ и Вѣрѣ, чтобы узнать, не ушиблись ли онѣ при паденiи, но все обошлось благополучно. Только легкая блѣдность, да безпокойство взгляда выдавали их внутреннее волненiе, когда онѣ, поднявшись на ноги, приникли к окну, чтобы посмотрѣть на окружающее разрушенiе сквозь дымку все еще быстро падающей пыли.

— Смотрите, — раздался вдругъ громкiй голосъ Поливанова, — смотрите! Дверь корабля такъ втиснута въ стѣны, что намъ уже совершенно невозможно отворить ее.

— Нѣтъ ли гдѣ щелей, — бросилось мнѣ въ голову. Вотъ будетъ хорошо, если весь воздухъ вылетитъ изъ корабля и изъ возобнавляющаго его прибора и мы останемся подъ давленiемъ въ одну пятисотую долю атмосферы!

Я бросился къ входной двери, но тотчасъ успокоился. Вдавленная внутрь, съ изломаннымъ запоромъ, она тѣмъ сильнѣе прилегала къ окружающей ее стѣнѣ корабля. Гдѣ я не прикладывалъ свою руку къ ея краямъ, нигдѣ не чувствовалъ ни малѣйшего теченiя воздуха.

— Ну, пустяки, — сказалъ Яновичъ, — вернемся на землю и насъ освободятъ из этого новаго заключенiя.

Поливановъ началъ пробовать дѣйствие машины, и корабль нашъ медленно поднялся въ окружающем насъ пыльномъ облакѣ.

Кругловатая неглубокая впадина, выбитая метеоритомъ, вся обнаружилась подъ нами. Она была, какъ двѣ капли воды, похожа на одинъ изъ маленькихъ „цирковъ“, всюду разбросанныхъ на валахъ большихъ или между ними. Тоже плоское дно съ нѣсколькими грудами метеорной пыли, тоже кольцеобразное возвышенiе вокругъ него отъ выбитой наружу и приподнятой, какъ валъ, сыпучей рыхлой почвы, все было такъ же, какъ у остальныхъ цирковъ, и если-бы мы не были свидѣтелями почти мгновеннаго происхожденiя передъ нами этой впадины, мы не отличили бы ее от остальных.

Безмолвно стоя у окна и глядя на этотъ новый циркъ, я забылъ обо всемъ окружающем, и долго оставался въ какомъ-то восторженномъ состоянiи.

Значитъ, думалъ я, всѣ эти цирки, возбуждавшiе столько гипотезъ, ничто иное, какъ слѣды ударовъ тысячъ большихъ и маленькихъ кометъ и метеоритовъ, встрѣчавшихся съ луной впродолженiи миллiоновъ лѣтъ ея существованiя! Тамъ, на землѣ, куда конечно такъ же часто падали метеориты, ихъ разрушительная сила парализовалась густою атмосферою, представляющею громадное сопротивленiе быстро движущимся тѣламъ. Тамъ, на зѣмле, они падали внизъ разбитыми на тысячи осколковъ, если были тверды, — сдержанными въ своемъ полетѣ, если были газообразны, и развѣянными въ воздухѣ, если состояли изъ облаковъ космической пыли. Да и падали они лишь въ томъ случаѣ, если ударяли по воздуху болѣе или менѣе перпендикулярно. Если нѣкоторые изъ нихъ, а такихъ конечно большинство, летѣли очень косвенно, то они или ихъ отдѣльные частички должны были рикошетировать по воздуху, какъ пушечные ядра рикошетируют по водѣ, и улетать далѣе въ пространство, оставивъ лишь на мгновенiе огненную полосу надъ землей , да взволновавъ прилегающiй воздухъ. Тамъ, на землѣ, если они и были такъ громадны, и тверды, что, пролетѣвъ всю толщу атмосферы, выбивали глубокiе провалы в почвѣ, — эти провалы вскорѣ наполнялись водою, дожди размывали ихъ бока, наполняя пескомъ и глиной дно. Цѣлебное дѣйствiе вѣчнаго круговорота воды и воздуха залѣчивало нанесенную землѣ рану и черезъ нѣсколько десятилѣтiй от нея оставался лишь незначительный шрамъ въ видѣ небольшого озерка, лежащего особнякомъ среди равнины. Да и не произошли ли дѣйствительно такимъ путемъ нѣкоторые отдѣльныя озера?

Мнѣ страстно захотѣлось сейчасъ же летѣть на землю и изслѣдовать дно кругловатыхъ сибирскихъ озеръ. Но множество прямыхъ или слегка согнутыхъ отъ неровностей почвы бороздъ, какъ бы царапинъ, лежащихъ повсюду въ беспорядкѣ на лунѣ, тотчасъ отвлекли мои мысли.

Значитъ, — подумалъ я, и эти до сихъ поръ необъясненныя полосы должны происходить отъ метеоритовъ, косвенно ударявшихся по поверхности луны, а потому рикошетировавшихъ отъ нея и улетѣвшихъ въ пространство, или разсыпавшихся тутъ же на лунѣ, проводя борозду въ ея пылеобразной почвѣ. Я плотно приникъ лицомъ къ окну нашего летучаго корабля.

Безмолвно лежало передъ мною безграничное сыпучие плоско­горье луны, ярко освѣщенное зеленоватымъ серпомъ земли, надъ экваторомъ которой, какъ на дискѣ Юпитера, тянулось вѣчное кольцо облаковъ зимняго дождливаго тропическаго сезона.

Мнѣ стало грустно за луну, которая представлялась теперь моимъ глазамъ, всюду израненной мiровыми непогодами. Она на­поминала мнѣ древесный пень, лишенный коры, на которомъ не­изгладимо остаются всѣ удары топора, всѣ шрамы, всѣ случайныя поврежденiя, нанесенныя людьми и природой, въ то время, какъ окружающiя этотъ стволъ зеленыя деревья, растутъ кругомъ него, борясь со всѣми внѣшними влiянiями, полныя жизненныхъ силъ и здоровья, сами залѣчивая свои поврежденiя...

Не то же ли самое планета безъ атмосферы, что дерево безъ коры?

Какое громадное значенiе должна въ такомъ случаѣ имѣть эта легкая оболочка планетной поверхности! Кто знаетъ, не выдѣляетъ ли она на своемъ днѣ все остальное тѣло планеты, поглощая въ себя вещества изъ мiрового пространства, подобно надкостницѣ и другимъ пленкамъ животныхъ органовъ, которыя образуютъ подъ собою мускулы, кости и другiе органы? Но если бы даже всего этого и не было, то, разнося повсюду водяные пары океана, атмосфера проводитъ по планетѣ артерiальную систему рѣкъ и ручейковъ, питаетъ ими почву, исцѣляя и зарощая ковромъ растительности всѣ ея болѣзненныя обнаженiя и повреж­денiя...

Мы медленно неслись надъ лунной поверхностью по направ­ленiю къ сѣверному полюсу луны.

Весь поглощенный своими мыслями я внимательно разсматривалъ всякiй новый циркъ, появлявшiйся подъ ногами, и въ каждомъ находилъ неожиданное подтвержденiе своей идеи ¹). Вотъ маленькая круглая пробоина, такъ называемый „колодезь“, почти совсѣмъ безъ вала, съ лучеобразными разбросами вокругъ. Она безъ сомнѣнiя пробита твердымъ и землистымъ метеоритомъ, ударившимъ вертикально. Вотъ другая, гдѣ метеоритъ налетѣлъ косвенно и высоко приподнялъ противоположный конецъ почвы, отбросивъ отъ него нѣсколько огромныхъ кучъ пыли. Вотъ сла­бое, едва замѣтное по глубинѣ, тарелко-образное углубленiе не­сравненно большей величины, очевидно слѣдъ небольшой пылеобразной кометы, разсыпавшейся затѣмъ на поверхности луны, не оставивъ послѣ себя никакихъ другихъ слѣдовъ, кромѣ космиче­ской пыли. Вотъ другая, небольшая и глубокая котловина, посрединѣ которой лежитъ и самая груда землистаго метеора, такъ называемый „пикъ котловины“. Вотъ наконецъ и отверстiе совершенно похожее на жерло вулкана, гдѣ огромный твердый метеорит, летѣвшiй очевидно со страшной скоростью скоростью, глубоко пробилъ лунную почву и взорвавшись внутри от страшнаго сотрясенiя взбросилъ надъ cобой всю окружающую мѣстность. Я давно уже замѣтилъ, что неглубокiе цирки были несравненно большей величины, чѣм глубокiе пробоины и колодцы и теперь понялъ причины этого. Вѣдь твердые метеориты, пробивающiе значительныя отверстiя, происходятъ отъ сгущенiя газообразныхъ или пылеобразныхъ и потому очевидно должны быть несравненно менѣе послѣднихъ по paзмѣрамъ.

Я сообщилъ свои мысли окружающимъ меня товарищамъ. Hѣкоторые изъ нихъ сейчасъ же принялись горячо спорить по этому поводу.

— Вѣдь многiе изъ такихъ валовъ, — сказала Вѣpa, дости­гаютъ въ своихъ наивысшихъ пунктахъ болѣе шести километровъ высоты. Какая страшная сила должна быть употреблена, чтобы произвести такiе результаты!

— Но вѣдь и ударъ распространялся здѣсь на огромную площадь, — возражалъ я, — да и скорость полета метеоритовъ выхо­дитъ за продѣлы всякихъ земныхъ скоростей.

— Ты забылъ кромѣ того, — прибавилъ ставшiй на мою сторону Яновичъ, что сила тяжести на лунѣ слишком въ шесть разъ слабѣе, чѣмъ на земномъ шарѣ, а потому и наивысшiя из здѣшнихъ горъ, в шесть километровъ высоты, по работѣ ихъ поднятiя соотвѣтствуютъ лишь горамъ въ одинъ километръ на нашей землѣ!

¹ Пока авторъ разрабатывалъ эту идею въ Алексѣевскомъ равелинѣ (1882 г.), безъ права имѣть какiе либо сношенiя съ внѣшнимъ миромъ, она была разработана и опубликована двумя германскими учеными Генрихомъ и Августомъ Тиршъ (Tirsch) в 1883 г. Позднѣйшее прим.

— Да и это не вѣрно, — замѣтилъ Поливановъ, — потому что плотность поверхностных слоев здѣсь почти вдвое менѣе, чѣмъ у насъ на землѣ. Значитъ даже самые высокiе валы цирковъ соотвѣтствуютъ, земнымъ холмамъ высотою не болѣе полкилометра, т. е. всего полуверстѣ на землѣ! Совсемъ ужъ не такъ высоко!

При томъ же, — прибавилъ я, ободранный этой защитой своей идеи, и почва этой стороны луны благодаря въ шестеро меньшей тяжести и отсутствiю влаги не могла сложиться въ такiе крѣпкiе породы, какъ у насъ. Здѣсь вся она должна быть почти пылеобразной, благодаря растрескиванiю отъ постоянныхъ двухнедѣльныхъ переходовъ отъ палящаго жара солнечныхъ лучей до леденящаго ночного холода! А произошла она несомнѣнно отъ наносовъ, когда на лунѣ еще была какая-то атмосфера, если не водяная, то изъ кварца или чего-либо другого. Вѣдь низины здѣсь всѣ темные, какъ черноземъ, тогда какъ плоскогорья несравненно свѣтлѣе!

Но, замѣчательно, что такiе случаи внезапнаго образованiя новыхъ лунныхъ цирков ни разу не наблюдались въ телескопы, — замѣтила Вѣра.

— Какъ не наблюдались! — воскликнулъ Поливановъ, задѣтый за живое, потому что дѣло шло объ астрономiи. Я не буду вамъ говорить о старыхъ астрономахъ, которые не разъ наблюдали новыя пятна на лунѣ, при чемъ появленiе этихъ пятенъ иногда сопровождалось присутствiемъ небольшого облачка вродѣ того, въ которомъ мы сейчасъ были. Вотъ новые факты. Въ 1862 г. Шмидтъ открылъ пятнадцать бороздокъ, и группу „колодцевъ“ близъ цирка Аристотеля. Ни онъ, ни другiе астрономы никогда не видали такихъ бороздокъ въ этомъ мѣстѣ. А въ самыя послѣднiя времена Клейнъ замѣтилъ у цирка Гигiуса новое кратерообразное возвышение.

— Но всѣ эти утвержденiя сомнительны, такъ какъ старые рисунки луны, какъ показываетъ ихъ сравненiе съ современными фотографiями, не отличались ни полнотой, ни точностью.

— Да вопросъ этотъ и не требуетъ историческихъ свидѣтельствъ, — возразилъ Поливановъ. Вы всѣ знаете, что каждый год земля, а слѣдовательно, и ея спутникъ луна, проходятъ нѣсколько разъ сквозь области, въ которыхъ идетъ непрерывный дождь метеоритовъ, напримѣръ, 3 ноября, 10 августа, 6 декабря и т. д. Если вы взглянете въ эти ночи на небо, то всюду уви­дите, какъ мелкiе метеориты падающими звѣздочками рикашетируют одинъ за другим, по земной атмосферѣ, какъ камни по поверхности воды. Вообразите же, что должно быть здѣсь, на лунѣ въ это время! Тутъ каждый метеоритъ будетъ выбивать ямку, какъ дождевая капля на пескѣ, или проводить борозду, если ударитъ косвенно! Вѣдь они летятъ со скоростью отъ 48 до 100 метровъ въ секунду!

Да,- замѣтилъ Яновичъ,- это должно быть настоящая бомбардировка луны. При такой скорости даже газовые метеориты должны оставлять слѣды своихъ ударовъ на пылеобразной вслѣдствiи полной сухости, лунной почвѣ. Я не говорю уже о твердыхъ метеоритахъ: тогда потоки лунной пыли будутъ летѣть по всѣмъ направленiямъ.

Да и отъ мягкiхъ метеоритовъ не будетъ лучше,- замѣтилъ Поливановъ, --- я самъ не разъ пробивалъ изъ пистолета сальной свѣчей толстыя, деревянныя доски и свѣчка даже мало повреждалась. А вѣдь скорость ея не достигала и сотой доли скорости метеоритовъ. Какое страшное сопротивленiе могутъ представить тѣлу при его быстромъ движенiи жидкости и газы можно видѣть изъ того, что если выстрѣлить изъ револьвера сверху пулей въ стаканъ съ водой, то пуля медленно ляжетъ на дно, не разбивъ стаканъ, а только расплескавъ часть его воды. Такъ и у насъ на землѣ съ ея атмосферой. А безъ нея даже газообразные и пыле­образные метеориты произвели бы при ударѣ сильныя впадины на всякой рыхлой почвѣ.

Только газообразныхъ метеоровъ, не можетъ быть въ междупланетномъ пространствѣ, — замѣтилъ Яновичъ, вслѣдствiе склонности газовъ къ разсѣянiю въ пустотѣ.

— А однако же они есть! — воскликнулъ Поливановъ. Я самъ не разъ видалъ по ночамъ огненные шары, падающiе въ верхнiе слои атмосферы, совершенно круглой и рѣзко очерченной формы. Никакими другими, какъ газовыми, ихъ нельзя представить. Принявъ во вниманiе дальность ихъ вспыхиванiя, они должны достигать сотенъ метровъ въ дiаметрѣ, а между тѣмъ безслѣдно сгораютъ въ воздухѣ. Жидкiе и твердые непремѣнно обсыпали бы всю окрестность дождемъ капель или осколковъ.

Сильно утомленный всѣми новыми впечатлѣнiями этого путешествiя, я легъ на одной изъ кушетокъ каютъ-компанiи и не замѣтилъ, какъ заснулъ. Мнѣ снилось, что мы достигли уже цѣли своего путешествiя, перелетѣли черезъ высокiя вершины горъ, окаймляющихъ всю видимую съ земли половину луны, и спустились по другую ихъ сторону. Зеленоватый серпъ земли съ его бѣлым поясомъ экваторiальныхъ облаковъ, скрылся за луннымъ горизонтомъ и только знакомыя яркiя звѣзды повсюду горѣли на черномъ, какъ уголь, фонѣ неба. Нѣсколько времени мы летѣли въ глубокомъ мракѣ. Но вотъ вдали на восточной части луннаго горизонта мелькнула яркая полоска свѣта и восходящеѣ солнце озарило спящую, никогда невиданную съ земли, равнину обратной половины луны, покрытую бѣлымъ снѣжнымъ покровомъ. Легкiя облака клубились въ голубоватой дымкѣ, а вдали синѣло на половину уже оттаявшее море.

Мнѣ грезилось, что мы всѣ вскрикнули отъ удивленiя и столпились у оконъ. А я... я едва не упалъ на колѣни отъ охватившаго меня восторженнаго чувства.

— Такъ значитъ правы нѣкоторые астрономы, утверждавшiе, что атмосфера, влага и жизнь луны должны сосредоточиваться на противоположной отъ земли сторонѣ, что ея полушарiе, вѣчно обращенное къ намъ, приподнялось отъ тяготѣнiя къ землѣ в видѣ высокаго плоскогорья уходящего за предѣлы лунной атмосферы! Значитъ луна вовсе не такой „лишенный коры пень“ среди мiровыхъ свѣтилъ, какой я счелъ ее, судя по одной видимой нами сторонѣ.

— Какъ хороша вселенная! — воскликнула Людмила, сколько въ ней скрытыхъ жизненныхъ силъ, сколько чудной красоты!

Низко несся воздушный корабль надъ поверхностью луны. Один за другимъ переходили передо мною ея разнообразные ландшафты. Вдали уже было полное лѣто. Луга смѣнялись лѣсами и рощами; рѣчки и ручейки спускались каскадами по склонамъ холмовъ. Ослѣпительно яркое солнце было уже высоко надъ горизонтомъ и длинная полоса свѣта тянулась къ намъ отъ него по поверхности луннаго моря, взволнованнаго легкимъ, вѣтромъ. Пернатое населенiе рѣяло въ чистомъ воздухѣ двухнедѣльнаго луннаго дня, а внизу различныя животныя и человѣкообразныя существа, но только маленькiя, какъ куклы, двигались среди обработанныхъ полей, лежавшiхъ квадратиками около крошечныхъ деревушекъ и городковъ. Ихъ зданiя, даже много-этажныя, не были выше и просторнѣе нашихъ желѣзнодорожныхъ вагоновъ. И все остальное животное и растительное населенiе было очень не велико по росту и какъ будто говорило намъ своей минiатюрностью, что органическiя существа по общимъ законамъ своего развитiя всегда находятся въ одномъ и томъ же отношенiи къ величинѣ своей планеты. Роды и виды животныхъ и растенiй были различны отъ земныхъ, но типы ихъ, казалось мнѣ, были вполнѣ сходные съ нашими. Законы развитiя органическаго мiра оказывались и здѣсь, какъ повсюду, одни и тѣ-же, какъ единообразны и формы и химическiй составъ всѣхъ звѣздъ и планетъ вселенной...

— Да, — сказала Людмила, — воображать небесныя тѣла населенными странными, чуждыми для насъ существами, это значитъ поступать такъ же неправильно, какъ поступали древнiе, вообра­жавшiе невѣдомые имъ земныя страны населенными сатирами, циклопами, центаврами, или, еще хуже этого, считая ихъ необитаемыми пустынями.

Наблюдая этотъ мiръ существъ, такъ родственныхъ земнымъ, невольная мысль поразила меня.

— Да точно ли, — подумалъ я, мы и они различнаго происхо­жденiя? Ужъ не зародились ли дѣйствительно (какъ думаютъ нѣкоторые), первоначальные молекулы органическихъ существъ нашего звѣзднаго неба одна отъ другой гдѣ нибудь на центральномъ, невидимомъ для насъ тѣлѣ, вокругъ котораго обращаются всѣ наши звѣзды и планеты? Не разносятся ли онѣ въ мiровомъ эфирѣ, какъ зародышъ инфузорiй в воздухѣ, для того, чтобы попасть въ благопрiятныя условiя на поверхности планетъ, развиваться на нихъ по общимъ бiологическимъ законамъ въ роскошную флору в фауну?

Всѣ мои спутники толпились у двери нашего корабля, чтобы постараться выйти изъ него на луну, и близко познакомиться съ ея населенiемъ. Но сотрясенiе отъ удара метеора на валу цирка Платона такъ сильно вдавило дверь въ бока корабля, что не смотря на могучiе удары молотомъ, которые расточалъ ей Поливановъ, не щадя своихъ крѣпкихъ мускуловъ не поддавалась.

— Ну, ничего не подѣлаешь, сказалъ онъ угрюмо, опуская свой таранъ. Приходится возвращаться на землю, чтобы насъ раско­вали гдѣ нибудь на механическомъ заводѣ.

И вдругъ я проснулся... Вокругъ меня все было по прежнему въ нашемъ воздушномъ кораблѣ и даже косыя полосы солнечныхъ лучей, ворвавшiяся черезъ хрустальныя окна, по прежнему пронизывали наши каюты во всю длину... Но только къ моему невыразимому изумленiю я уже не лежалъ на кушеткѣ, а снова плавалъ въ воздухѣ, потерявъ свою тяжесть, вмѣстѣ, со всѣми своими спутниками.

— Что это значитъ? воскликнулъ я. Гдѣ мы находимся?

— Между луной и землей, на возвратномъ пути, - печально отвѣчала Вѣра. Отъ сильнаго нагрѣванiя солнечными лучами, между дверью и стѣной корабля открылась щель и воздухъ началъ выходить вонъ. Пришлось наскоро задѣлать повреждение и не медля ни минуты повернуть на землю.

— Такъ мы и не видели другой стороны луны, - прибавила Людмила.

Одинъ только я видѣлъ ее, да я то во снѣ!

С грустнымъ чувствомъ летѣли мы въ обратный путь, провожая печальными взглядами убѣгающую отъ насъ вѣрную спутницу земли съ ея цирками, горами и равнинами. Все шло благополучно. Только при самомъ концѣ путешествiя мы чуть не поломали себѣ членовъ отъ неожиданнаго толчка, потому что врѣзались почти на всем ходу въ земную атмосферу, не расчитавъ того, что она быстро движется отъ запада къ востоку вслѣдствии вращательнаго движенiя земли. Это движенiе воздуха, не смотря на его рѣдкость, въ вышинѣ, такъ быстро отбросало въ сторону нашъ корабль, что мы всѣ свалились съ ногъ, но и теперь безъ всяких дурныхъ послѣдствий.

Корабль спускался какъ разъ на томъ мѣстѣ, гдѣ по поверхности земного шара быстро двигалась широкая мглистая полоса сумерокъ, отдѣляющая освѣщенное полушарiе земного дня отъ противоположнаго полушария, погруженнаго въ длинный конусъ земной ночи, уходящий въ небесномъ пространстве за орбиту луны.

Когда мы летѣли по освещенной части небеснаго пространства, намъ не было видно этого конуса мрака, который носитъ за собой наша планета, какъ не было видно ни наполняющихъ его сонных грезъ людей, ни скрывающихся въ нем фантастическихъ духовъ и ночныхъ видѣний дѣтской эпохи человѣческаго рода. Въ чистой глубинѣ междузвѣздного пространства, гдѣ нѣтъ никакой пыли, затѣненныя и освѣщенныя части не отдѣляются однѣ отъ другихъ свѣтлыми и темными полосами, какъ въ нашей пыльной комнатѣ сквозь нихъ также ярко свѣтятся звѣзды, также блещутъ планеты, также проходятъ вѣчные волненiя и теченiя мiрового эфира, какъ и черезъ другiе области, озаренныя солнечным свѣтом. Совсѣмъ не то в нашей атмосферѣ съ ея водяными парами, Здѣсь лучи разсѣиваются всегда въ большой или меньшей степени, и потому между свѣтомъ дня и мракомъ появляется промежуточная полоса сумерекъ, где сiяетъ заря... Лишь въ тотъ момент, когда земной горизонт заслонилъ отъ насъ не только послѣднiй остатокъ солнца, но и полосу зари, мы сразу почувствовали себя во мракѣ и прохладѣ ночи, освѣщенной луной да миллiонами звѣзд.

— Какъ это странно, — задумчиво сказала Вѣра, — сейчасъ все было такъ свѣтло и мы не замѣчали впереди никакого мрака. И вдругъ очутились во тьмѣ и уже совсѣм не можемъ вообразить, что ясный свѣтлый день сiяетъ надъ ночью тамъ, высоко надъ нами и что полдневный свѣтъ никогда не потухаетъ между нами и этими звѣздами.

Мы всѣ молчали и мечтали, смотря на небо.

И мои мысли также улетѣли далеко въ бездонное небесное пространство, туда, гдѣ за предѣлами нашей земной ночи сiяетъ вѣчный день, гдѣ проносятся вереницы метеоровъ, гдѣ волны солнечнаго свѣта и темноты вѣчно пересѣкаются между собой и сливаются съ лучами миллiоновъ звѣздъ въ одну чудную мiровую музыку, наполняющую всю вселенную. Я улетѣлъ мечтою еще далѣе, за предѣлы этого вѣчнаго дня, туда, гдѣ, солнечный свѣтъ, постепенно слабѣя, смѣнялся новою областью тьмы, тьмы, подоб­ной земной ночи, только невообразимо громадной и не освѣщенной блѣднымъ сiянiемъ нашей луны...

Но тамъ, вдали, въ гдубинѣ этой ночи, кругомъ ближайшей къ намъ звѣзды, уже свѣтилось яркимъ свѣтомъ зарево новаго вѣчнаго дня, а за нимъ, направо и налѣво повсюду кругомъ не­бесной сферы, мерцали все новыя и новыя сiяющiя точки: миллiоны новыхъ солнцъ съ ихъ планетами и спутниками, миллiоны вѣчныхъ дней съ ихъ блескомъ и теплотой, миллiоны далекихъ островковъ вселеннаго океана, изъ которыхъ съ каждаго доносилось до меня бiенiе родной намъ жизни и миллiоны мыслящихъ существъ ласково смотрели на насъ и нашу землю! Мнѣ казалось, что они желали намъ и всѣмъ нашимъ братьямъ по человѣчеству, скоро и счастливо пройти сквозь окружающiй насъ мракъ къ новой высшей жизни на землѣ, къ чудному чувству свободы, любви и братства и къ сознанiю своего единства съ безконечностью живыхъ существъ Вселенной.

Николай Морозовъ.