«Техника-молодежи» 1979 №12, с.16-18




КОСМИЧЕСКИЙ ДИЗАЙН

В

1851 году с фантастической быстротой, всего за несколько месяцев, в Гайд-парке выросло здание, поразившее воображение видавших виды лондонцев. Вместе с названием «хрустальный дворец» оно получило широкую известность на многие десятилетия. Это был построенный из стекла и металла по проекту архитектора Д. Пакстона павильон первой Всемирной промышленной и технической выставки. В облике уникальной для тех лет постройки с огромным прозрачным куполом современники увидели воплощенный союз передовой техники и гармоничной красоты. Здание надолго стало символом индустриального прогресса, отсветом будущей эпохи, проникшим в XIX век. Но в литературно-художественных кругах не утихали споры, подогреваемые появлением «каждого очередного детища новой научно-технической эры — от Эйфелевой башни и океанских лайнеров до первых американских «скай-скреперов», вздымавшихся над Манхеттеном. И простодушными провинциалами, и столичными снобами они воспринимались как наивысшие достижения земной цивилизации. Голос Д. Рёскина, в негодовании отвергавшего грядущую «бездушную машинерию» и звавшего к красоте естественного ручного труда и растворенных в природе городов, все больше заглушался ревом паровых машин и звуками автомобильных клаксонов.

Год за годом приносил грандиозные свершения, от каждого из которых загоралось людское воображение: электромоторы, радио, аэропланы и цеппелины. Натиск техники на привычные области жизни и быта становился все сильнее. Ряды приверженцев традиционных художественных форм дрогнули. Тысячелетиями существовавшее единство красоты и функционального назначения вещи впервые разрушилось. Обычная «вещь» превратилась в «машину». Искусство и техника трагически разделились, начав ожесточенное соперничество за человека. В произведениях художников-футуристов, так же как и в фантастических романах начала XX века, взбунтовавшиеся машины полностью покорили себе человека. Глядя на творения Умберто Боччони или Луиджи Руссоло, зрители растерянно иронизировали: «Искусство попало под автомобиль».

«Эпоха конфликта» породила такие явления, как функционализм и конструктивизм в архитектуре и прикладном искусстве, но вызвала к жизни и те тенденции, которые послужили ее скорому концу. Роль примирителя двух стихий взял на себя дизайн. Как ни странно, корни этого английского слова, неизменно остающегося «в моде» на протяжении всего XX столетия, следует искать в Германии и России 1900—1910 годов. Усилия архитекторов П. Беренса и выходца из Бельгии Ван де Вельде, а затем В. Гропиуса, основавшего в 1919 году в Веймаре школу художественных ремесел «Баухауз», сливались с усилиями русских художников и архитекторов Владимира Татлина, братьев Весниных, Александра Родченко. В 1918—1920 годах в Москве возникли мастерские художественного конструирования ВХУТЕМАС, где впервые были разработаны теоретические основы широкого практического участия художника-инженера-ученого в социально-промышленном развитии целого государства.

В 20—30-х годах появилось немало диковинных для того времени проектов: «летающий город» Г.Крутикова, «кристаллическая архитектура» Б. Таута, воздушные плавучие дома Р. Фуллера. Актуальными и важными найденные тогда решения стали гораздо позднее, в наши дни.

На картинах молодого художника из Подмосковья Александра Белого изображено состояние гармоничного примирения эстетики и техники. Вот работа — «Космодром» (стр. 18). Этот вид огромного бетонного поля с веткой железной дороги и устремленными в небо ракетными исполинами стал уже почти привычен. Байконур или мыс Канаверал знакомы сейчас, пожалуй, каждому жителю Земли. Но художник заглядывает в будущее, в те уже близкие годы, когда «космические челноки» начнут сновать между Землею и орбитальными околоземными станциями... В синем мраке почти погасшего дня готовящиеся к отправке «челноки» словно теряют часть своей величины. Едва заметным кажется движение механизмов и машин технической подготовки полета. Но из всего обилия техники резко выделяется все то, чему суждено взлететь. Взгляд то и дело притягивают очертания произведений «космических дизайнеров» — этой «реактивной архитектуры» будущих орбитальных жилищ, этой «крылатой скульптуры», для которой постаментом является все необъятное поле космодрома.

Взяв на себя задачу примирения человека и механизма, человека и искусственной среды его обитания, дизайн не оставит своего посредничества между основными ценностями будущего, пока еще фантастического, мира космической техники.

Все сделанное «на экспорт в космос», несомненно, понесет на себе отпечаток совершенства и величия человека, его вечной мечты о небе. Там, в бескрайней вселенной, космотехника станет лицом земной культуры, воплощением общечеловеческого художественного гения. Немыслимо представить себе встречу двух разумов во вселенной иначе, чем встречу красоты с красотой. Ведь уровень развития цивилизации можно определить и пользуясь эстетическими критериями. Картина «Встреча двух экспедиций» (стр. 17) посвящена именно такому столкновению двух различных цивилизаций. Если выражаться языком современных социологов культуры, то первый обмен информацией двух миров будет включать в себя и обмен эстетической информацией. Гармоничная красота имеет универсальную ценность. Она не повергает, а возвеличивает разум. Психологически она способствует взаимному сближению и большей «коммуникативности» двух культур. Заметим, что состояние космонавтов, вышедших из вездехода и застывших при виде посланцев иного мира, можно определить как зачарованность. Художник славно утверждает, что совершенная красота уничтожает недоверие и страх.

Прогнозы о неизбежности в будущем «холодной войны» между человеком и машиной нельзя признать состоятельными ни в социальной сфере, ни в сфере эстетической. Эра футуризма, авангардизма и технотронной культуры, протянувшаяся через весь XX век, нашим потомкам покажется поучительным экспериментом. Лабораторные попытки выделить из слитного потока жизни «чистое» искусство или «чистую» технику, науку покажутся сродни попыткам выделения не существующего в природе чистого железа из его окислов и соединений. Эстетика научно-технического постижения и преобразования мира, очевидно, будет признана одной из важнейших общих дисциплин будущего. Ее целью окажется улучшение природы человека и наилучшее развитие микро— и мегасреды его обитания. Хочется верить, что лучшие тенденции современной суперархитектуры или лендарта уже сейчас подготавливают художников-дизайнеров к будущему многократному расширению поля их деятельности, росту ее масштабов до масштабов солнечной системы и более... Не соперничество людей с плодами собственной деятельности, а мирный «диалог» человека и всей космической цивилизации видит художник в будущем.

Третья его картина «Перед спуском на планету» (внизу) посвящена, пожалуй, тем отдаленным временам, когда создаваемые человеком аппараты будут послушны ему, подобно органам собственного тела. Но как они будут выглядеть? Можно предположить, что целый космический корабль-зонд станет одним биороботом, полуживым кибернетическим существом, наделенным самыми совершенными двигательными способностями в гравитационных и иных космических полях. Спуск такого кибера на исследуемый объект будет подобен «мысленному пилотажу» каждого из двух операторов по той же траектории. Кто знает, какие тонкие интеллектуальные связи установятся между человеком и «его» кораблем? Может быть, он станет родным и потеря его будет трагичной?

Согласно античному афоризму «подобное стремится к подобному», совершенство будущего человека требует предположить такие же качества у окружающих его умных «машин». Конечно, космический дизайн будущего не станет тем «тотальным дизайном» современного потребительского общества, грядущую эру которого провозглашают Р. Фуллер и иные западные теоретики. Дизайн перестанет быть стимулятором торговли и средством в конкурентной борьбе, монополий.

Творчество будущих художников-конструкторов поможет людям не только значительно увеличить свое техническое могущество в глубинах вселенной, но и сохранить свою подлинную природу. Этот вдохновенный труд будет служить тому, чтобы красота человека и его дел слилась с вечной красотой вселенной.

ВАЛЕРИЙ КЛЕНОВ, искусствовед