«Техника-молодежи» 1982 №2, с.12-17

ЧУВСТВО в ИСКУССТВЕ И НАУКЕ (отрывки) НИКОЛАЙ ШИЛО, академик, Герой Социалистического Труда, председатель президиума ДВНЦ АН СССР

Можно с уверенностью утверждать, что в основе многих стихов начинающих поэтов лежит только чувство — единственная в этом случае сила, ведущая руку по бумаге, на которую ложатся рифмы и ритмы, иногда корявые и несовершенные Чувство по своей природе изменчиво и, словно струна арфы после прикосновения к ней пальцев очаровательной арфистки, начинает звучать, постепенно сбавляя силу своего мелодичного тона, который замирает и стремится к покою. Чувство непостоянно: оно требует поддержки, когда меняется настрой души. Единственной силой, которая в состоянии поддерживать его на соответствующем уровне, является аналитический ум. Он должен работать с чувством в паре; лишь в этом случае возможна трансформация чувственного восприятия в творимый или создаваемый предмет, то есть материализация чувства. Общеизвестно, что А. С. Пушкин так же много работал, как и глубоко чувствовал. В этом смысле с ним можно было бы сравнивать Леонардо да Винчи, вовлекавшего в свою творческую орбиту такие отрасли знаний, которые, казалось бы, не имеют к искусству никакого отношения, например, биологию, физику, ботанику, механику, математику. Однако природа связей чувства и интеллекта сложна и далеко не всегда на практике реализуется, даже если творческой натуре оба эти начала не чужды.

А. С. Пушкин и Леонардо да Винчи держали наготове аналитический ум, используя его в качестве безотказного инструмента во всех случаях, когда волнения сердца замирали, аккорды переставали звучать или в душу неожиданно врывались иные мотивы, нарушавшие гармонию творческого процесса. Оба они достигали редчайшей органической слитности чувственного восприятия и мастерства, труда и художественного воображения. С ними вполне можно сравнивать Моцарта, владевшего гигантскими способностями постижения глубины чувств, но творившего всегда с привлечением совершенного мастерства, которое он отшлифовывал в напряженной работе, в изнурительном труде, без чего самые высокие или глубокие чувства не могут быть овеществлены в произведениях искусства.

Не могу не упомянуть еще один пример удивительно сильной органической связи чувства и разума, их неотделимости в творческом процессе. Это очерк М. Горького «Город желтого дьявола». В нем автор свои чувственные восприятия всего виденного в Нью-Йорке настолько мастерски изложил, что довел свой рассказ до филигранной отточенности, которая заставляет самые обычные явления, открытые напоказ всему миру, сверкать, подобно алмазу, под лучами упивающегося своей игрой света. Читая это удивительное по выразительности произведение, начинаешь физически ощущать, как дышит чудовищный кусок золота, пожирая людей, природу, здания. «Город желтого дьявола» по трагизму, емкости художественных образов, сочетанию крупных мазков с утонченной обработкой деталей, громкому звучанию можно было бы сравнить с таким оркестром, в котором слились воедино мелодии Штрауса и Моцарта, Вагнера и Чайковского...

Чеховская «Степь» могла бы быть, вероятно, отнесена к тому же классу творений, но «Степь» — однотонное произведение, полное неповторимого лиризма, который заставляет читателя волноваться, в пределах, правда, лишь ограниченного числа аккордов.

В искусстве уживается и находит благотворную питательную среду и другая черта творчества. Приходится часто сталкиваться с произведениями, выполненными на незаурядном профессиональном уровне, но лишенными чувственного содержания, или оно проявляется не ярко, пробивается словно луч сквозь пелену густого тумана. Независимо от того, где они проявляются — в живописи или в скульптуре, в поэзии или в прозе, в музыке или в хореографии. — при всем внешнем совершенстве от них отдает холодом, безразличием, и, подобно Галатее, они не вызывают бурных и буйных эмоций. Вокруг них формируется галантное равнодушие или светское доброжелательство, которое в какой-то мере поддерживается модой или мастерским исполнением. О них ведут салонные разговоры, но за порогом тотчас забывают, как будто их вообще не существовало. Формальному направлению в искусстве чем-то родственна, например, развлекательная литература Запада, особенно Соединенных Штатов Америки, стихийно выбрасываемая на рынок в виде нескончаемого потока раскрашенной бумаги. Стержнем таких произведений нередко являются сексуальные проблемы, трансформируемые в извращенную форму, или преступления, герои которых рисуются сильными, всемогущими личностями. И то и другое собирает широкую аудиторию из молодежи, по своей биологической природе всегда стремящейся скорее занять свое место в обществе, преодолев слабые физические стороны, в том числе и в отношениях между полами, — это стихийный профессионализм в искусстве, выполняющий формальный заказ различных социальных слоев той или иной общественной формации.

Читатели «ТМ» хорошо знакомы с творчеством профессора Г. И. Покровского (1901-1979) Здесь воспроизводятся две его работы — «Радиотелескоп для космической связи» (слева) и «Прощание с космонавтом» (справа вверху). Вторая картина была написана в 1935 году.

Надо сказать, что отдельные образцы творений, выполненных в формальной манере, к сожалению, иногда попадают и на страницы наших журналов, проникают в градостроительные мастерские. История зарубежного искусства, пронизанного формализмом, показывает, что формализм притупляет людей, прививает молодежи инфантильность, способствует формированию равнодушия и снижению активных жизненных сил общественного развития. Как формализм, так и бездушное ремесленничество разрушающе действуют на сохранность созданных в прошлые эпохи культурных ценностей (храмов, памятников, зданий, крепостных или иных сооружений), выработанных веками традиций, национальных обычаев; ставят под сомнение существующие уклады и государственные институты независимо от того, какое они несут содержание.

Я начал с того, что отметил несовершенство многих произведений поэзии, в основе которых лежит лишь одно чувство, но такие стихи как раз легко и пишутся, так как они почти всегда являются рефлекторным отражением мимолетной вспышки душевного волнения. Здесь чаще всего отсутствует мастерство, которому надобно учиться; оно требует постоянного совершенствования; у него есть свои законы и своя внутренняя логика. В этом легко убедиться, вспомнив Тредиаковского, взломавшего традиционную силлабическую тринадцатистопную ритмику стиха с женской рифмой и положившего начало современному поэтическому строю.

Произведения искусства возникают в определенной социальной обстановке, и только общество являлось и служит заказчиком и приказчиком творцам, чутко реагирующим на запросы эпохи.

Органическая слитность чувства и мастерства, чувственного и интеллектуального восприятия окружающей среды, гармония количественных определений развивающихся событий и воображения не являются свойством и особенностью только искусства; они в такой же мере, если еще не в большей, присущи науке и политике. Не той, разумеется, политике, которая защищает интересы капиталистического мира, а настоящей, народной политике служения высоким идеалам, ярким примером которой является деятельность нашей Коммунистической партии и Советского правительства. Больше того, политика, как и наука, являющаяся социальной категорией, формирующей общественное сознание, неизбежно должна опираться на искусство. Политика же в особенности лишь тогда становится адекватно отражающим истинные процессы общественного развития явлением, когда до конца учитывает главнейшие тенденции развития, в особенности науки.

Один из пионеров практической космонавтики, М. К. Тихонравов (1900—1974), всю жизнь увлекался живописью. Работа «Пришелец» (слева) создана в 1972 году.

И уж конечно, невозможно найти более яркого, я бы сказал, более масштабного и более стойкого увлечения, которое можно было бы противопоставить страсти Сергея Павловича Королева — человека, положившего начало новой эры в развитии общества — космической. Все, что делалось до этого, единственного в своем роде ученого, делалось на Земле, а конструктор и строитель планеров из Коктебеля вслед за Циолковским увлекся идеей выхода в космос и блестящим образом ее осуществил, претворил в жизнь.

От планера и до космических ракет с человеком на борту — таков путь Сергея Павловича Королева. Его пройти можно было, только опираясь на всю сумму знаний, накопленных человечеством, и при этом до самозабвенности увлекаясь проблемами, материальная сущность которых для окружающих была столь же призрачна, как и нереальна, — конец этого бесконечно трудного пути в неизвестное видел лишь один человек — С. П. Королев. Но он к тому же не только видел, но и знал, физически представляя все средства и способы достижения цели.

Мы, современники С. П. Королева, прошли слишком малую дистанцию от того времени, в котором творил, мечтал и достигал цели, казалось в непостижимом, этот гигант, чтобы во всем величии оценить его гениальность и все содеянное им. Чем больше человечество будет удаляться в будущее от первой половины двадцатого века, тем ощутимее будут вырисовываться величие С. П. Королева и его первые космические ракеты, в которых материализовались мечты человечества: оторваться от Земли, выйти за ее пределы.

Своему увлечению, основанному на глубоком чувстве, гармонично сочетавшемся с ворохом до этого выработанных человеческих знаний, С. П. Королев посвятил всю жизнь, и ни разу, ни в одном случае, какие бы ни встречались превратности на пути, он не изменил ему и этим превзошел, пожалуй, многих, а может быть, и всех увлекавшихся проблемами, менявшими судьбы человеческого общества.

Увлеченность С. П. Королева своими корнями уходит к К. Э. Циолковскому, интуитивно почувствовавшему наступление космической эры и впервые показавшему реальную возможность отрыва человека от Земли на реактивных аппаратах. Найденные им конструктивные решения, вероятно, послужили ярким прологом к развитию ракетостроения, ставшего важной, а может быть, даже самой главной чертой современной эпохи. Но эта область требовала разработки громадного теоретического аппарата, который мог быть создан только владевшими неограниченными возможностями прикладной математики. Ее развитие возглавил М. В. Келдыш, получивший всемирную известность за свои работы ученый, уже в юношеские годы осознавший, что фундаментальные решения научно-технического прогресса лежат именно в этой отрасли знаний. Он, так же как К. Э. Циолковский и С. П. Королев, до самозабвения увлекся решением сложнейших и многообразных задач космических полетов. Теперь весь мир знает, что на плечах этих трех апостолов науки и инженерной мысли человечество вознеслось в космос, добралось до других планет солнечной системы и все выше и выше поднимает занавес, за которым веками скрывалась заманчивая тайна вселенной.

Подобные случаи увлеченности в искусстве и науке не часто встречаются, и нередко именно эта черта является основой в достижении целей, какие бы трудные и тернистые к ним ни были тропы, — легион ученых, художников, поэтов, скульпторов, архитекторов, музыкантов, композиторов, увлекаясь, достигает вершин, до которых не добраться, не обладая этим завидным качеством.

Вместе с тем увлеченность может порождать и нездоровые или негативные тенденции, если она не имеет под собой базиса фундаментальных знаний или не сочетается с мастерством, умением анализировать результат творческого процесса, привлекая при этом всю сумму знаний, накопленных человечеством. Именно это подчеркивал В. И. Ленин в своей замечательной речи на III съезде комсомола.

Напоминанием об этом я и хочу закончить разговор о великой роли чувства как в искусстве, так и в науке.