"Техника-молодежи" 1983 г №4 с.14-17

Продолжаем публикацию материалов (см. «ТМ», № 8 за 1979 год; №4 и 11 за 1980 год и № 3 за 1982 год) из наследия выдающегося советского ученого Дмитрия Ивановича Блохинцева (1908—1979), руководившего созданием первой в мире АЭС и первых советских импульсных ядерных реакторов на быстрых нейтронах. Эти воспоминания ученого, подготовленные к публикации его вдовой Д. А. Коненковой, раскрывают малоизвестные страницы развития отечественной ракетной техники и космической философии. Впервые публикуемая переписка в то время уже широко известного 68-летнего ученого К. Э. Циолковского и его 17-летнего корреспондента может послужить современным молодым исследователям примером подлинной устремленности к творческой деятельности. Большой интерес представляет также история появления исполненного высокого нравственного смысла образа «Космического корабля Земля», впервые рожденного русским философом-космистом Н. Ф. Федоровым еще в прошлом веке и получившего всемирное распространение после описанного здесь выступления Блохинцева в США.

ЦИОЛКОВСКИЙ-мыслитель. Скульптура  Д. А. Коненковой. 1977 год.

Самым отрадным в жизни является то, что в потоке людей есть возможность встретиться с личностями исключительными: людьми, которые, выражаясь языком физики, флюоресцируют своим ярким, теплым светом. И еще более отрадно работать среди таких людей, иметь среди них друзей и чувствовать, как говорят в армии, их плечо.

В этом отношении мне или везло, или была очень сильной моя тяга к таким людям, но я не был обижен их обществом. Жизнь оказавших на меня влияние людей, с которыми мне приходилось работать и дружить, — настоящая поэма. Было бы просто недостойно ограничиться перечислением этих людей. А рассказать здесь о каждом просто нет возможности.

Поэтому я решил сказать только об одном человеке, соприкосновение с которым было для моей судьбы определяющим: о Константине Эдуардовиче Циолковском. А началось все с того, что я услышал.

ЗОВ АЭЛИТЫ

Неясные сигналы с Марса: «Анта — Адели — Ута»... 2 февраля 1925 года я записал в дневнике: «С тех пор как видел «Аэлиту», мне точно огнем выжгло в подсознании этот мощный полет, и я ударился в ракеты... Хожу на лекции, изучаю механику и высшую математику... Работай, работай!» Передо мною вырезка из журнала того времени. Прекрасная Аэлита (Юлия Солнцева) с телескопом в руке. На заднем плане марсианский дворец, фигуры марсиан... Дворец такой «модернистский», как будто построен недавно в Лос-Анджелесе. Видимо, наши архитекторы когда-то позднее сильно сбились с пути, если в 1950-е годы строили здания атомных объектов на манер дворянских усадеб.

Образы марсиан, Аэлиты, как олицетворение сверхчувственного, не отступают от меня... Мне грезится будущий человек без страстей, без ненависти, без любви. Его сила в знании. В знании, проникающем все дальше и дальше в глубины вселенной. «Он властелин, он полубог».

Однако дело не ограничивалось только восхищением романтическим миром Марса. Ради прекрасного одолевал высшую математику и механику. Строил модели ракет. Изобрел маятник, по отклонению которого судил о реактивной силе ракеты, о качестве сопла и заряда. Одна из моделей не оправдала предположений, она взорвалась со страшной силой; мы, трое «испытателей», стояли, окутанные синевой дыма. Тяжелый маятник перелетел в другой двор. На земле, в садике валялись обрывки ракеты... К счастью, все опасные детали пролетели мимо нас. Отовсюду из окон повысовывались испуганные жители. В этот час хоронили Воровского. Наш взрыв был принят за почетный салют, и это успокоило.

Вот протокол испытания одной из моделей.

5 апреля 1925 года.

ИСПЫТАНИЕ НА РЕАКЦИЮ
Ракета та же. № 3.

Вес 78 г.

Вес баланса 20,5 г.

Вес маятника — 447,6 г.

Вес оси — 38,0 г. Итого — 584,1 г.

 Результат: по невыясненной причине ракету разорвало. К тому же вес маятника был явно недостаточным... На шкале отчеркнуто — 25.

 Выводы:

1) Сделать маятник весом не менее 1,5 кг.

2) Подшипники сделать замкнутые.

3) Обратить внимание на разрыв и предупреждение его.

Я обратился к Циолковскому, достал книги Г. Оберта, В. Валье и Р. Годдарда.

Препятствием для меня была лишь необходимость платить за эти книги: тогда я работал в подвалах «Азвин», и доходы мои были крайне скудны.

Пришлось одолеть и основы дифференциального и интегрального исчисления. Я овладел теорией ракет, рассчитывал их скорости и орбиты. Меня угнетала недостаточность температуры, развиваемой при сгорании даже самых экзотических топлив. В рабочей тетради 23 июля 1925 года записано: «Самый основной вопрос, который остается для меня (вероятно, и для других) открытым — это вопрос о взрывчатом веществе». И тут я обращаюсь к внутриатомной энергии (ядерной), делая примечание: «Но ведь мы еще не научились управлять ею!»

Моя первая теоретическая работа «Ракета» содержит много вычислений. Как же повлиять на радиоактивный распад? Позднее я работал над применением внутриядерной энергии, подсчитывал завидную энергию α-частиц, рассчитывал применение потока заряженного газа, ускоряемого электрическим полем.

В этот период я посещал читальню БИНТ (Бюро иностранной науки и техники, на Мясницкой ул.), слушал лекции профессоров Ветчинкина, Рынина и др. Ходил в Петровский дворец на подготовительные курсы для поступления в Военно-воздушную академию.

Мне удалось познакомиться с данными Резерфорда о расщеплении ядра атома. Из газетных сообщений я узнал о намерениях Капицы расщепить ядро сильными магнитными полями.

Эти новые и поразительные данные заставили меня переориентироваться, и в 1926 году, осенью, я поступаю не в Военно-воздушную академию, а на физический факультет Московского государственного университета.

Физика, и особенно теоретическая физика, настолько увлекла меня сама по себе, что я надолго забыл свои мечты о космических полетах на Луну и Марс. Однако много лет спустя, после войны, я вновь вернулся к «Аэлите», на этот раз вооруженный гораздо большими знаниями и совершенно новыми возможностями.

ПЕРЕПИСКА С ЦИОЛКОВСКИМ

Вот мое первое письмо в Калугу.

Многоуважаемый К. Э. ЦИОЛКОВСКИЙ!

Интересуясь вопросами межпланетных полетов и желая быть в будущем чем-нибудь полезным в этой области, прошу Вас не отказать мне в просьбе дать указание, где я могу найти Ваши, на первое время, хотя бы самые элементарные работы, так как здесь, в Москве, я ничего не смог найти. Очень извиняюсь за доставленное Вам беспокойство.

Уважающий Вас БЛОХИНЦЕВ
Дмитрий.

Непредвиденно для меня Константин Эдуардович ответил буквально на следующий день:

16 мая 1925 г. Могу выслать Вам несколько книг наложным платежом на три рубля, а пока посылаю Вам бесплатно «Монизм вселенной». Эту книгу я не продаю, так как ценность ее беспредельна и неловко брать гривенник за бесконечность.
Калуга. Жорес, 3.

К. ЦИОЛКОВСКИЙ.

На возражения ответ печатный будет.

Прочитав «Монизм», я пришел в такое состояние, что сразу же начал сочинять стихи Циолковскому.

Спасибо, чудак седовласый, Ты воскресил мои мечты...

И написал ему:

Вы говорите о вечной, сложной жизни космоса. Я не вижу тут и доли мистики. Ничего, кроме научного знания. Вы заставляете человека жить сознанием космоса, повергаете его в восторг от созерцания бесконечной жизни мира. Вы правы, знание жизни вселенной, понимание себя как ее части дает Человеку радость и спокойствие. Одно лишь вырывается по прочтении Вашей книги: к знанию, к светлому великому будущему Человека...

Циолковский придал этим моим словам большое значение. Сначала он опубликовал их в книге «Причина космоса», вышедшей уже в августе 1925 года, в которой разъяснял ряд положений «Монизма», а затем и во втором издании «Монизма» в 1931 году в специальном разделе, в котором привел отклики, вопросы и возражения читателей и свои ответы на них.

Сразу присланная мне «Причина космоса» вызвала у меня ряд возражений, существенно инспирированных моими тогдашними скептицизмом и крайней антирелигиозностью. Я отправил в Калугу большое письмо.

Многоуважаемый Константин Эдуардович!

По получении присланной Вами брошюры «Причина космоса», за которую приношу Вам сердечную благодарность, у меня возник ряд несогласий с Вами. Конечно, вопрос о причине космоса далеко не праздный: искать причины — свойство человека. Многолетним, случайным и рациональным опытом человек убедился, что без причины ничего не происходит. Есть ли, может ли быть причина космоса? Всякое явление, протекающее на наших глазах, есть явление прежде всего в космосе, и, ища причину, мы находим ее в том же космосе, у нас есть аршины для измерения этих явлении, для суждения о них, то есть, иными словами, явления, замечаемые нами, прошедшие и настоящие, того же порядка, что и причины. Если человек создал автомобиль, то хотя человек и сложней автомобиля, но оба они соизмеримы.

Вселенная бесконечна, но имеет измерения, пространство, время, силу и т. п. Причина космоса, как Вы сами подтверждаете, видимо, совсем иного порядка, она имеет свойство создавать и разрушать то, что согласно установленным нами законам не создается и не уничтожается.

Наука говорит, что вселенная бесконечна по времени, Вы же говорите, что это творение разума, субъективность, а почему же не субъективность признание причины вселенной?

Видимо, судить об этом рано. Разве можно говорить о причине явления, не уяснив себе сам механизм явления: ведь наши познания о космосе далеко еще не полны.

Нельзя измерить расстояние пудами, а вес аршинами, и Вы, следуя неизбежности, отнимая от причины материальность и все ощутимые свойства космоса, придаете ей свойство разума, милосердия, высшей любви, то есть все те свойства, которые объективно не существуют в космосе (в источнике наших знаний), но являются лишь нашими, человеческими, вполне субъективными понятиями. Все наши познания имеют началом опыт, и на основании этого же опыта Вы строите свои соображения о причине космоса, но из опыта никогда и никто еще не познавал существование воли, разума, духа и т. п., не связанных с ощутимыми вещами (в широком смысле слова). Я не отрицаю разума космоса, но считаю его бессознательным (то есть, употребляя термин «разум космоса», я понимаю его не в таком смысле, как, скажем, понимают «разум» в общежитии, говоря о разуме человека). Вы говорите даже о цели, которую имела причина, этого я совсем не могу принять; с моей точки зрения, слово «цель» существует только для удобства изъяснения, объективно же цели не существует: ни одна причина не имела цели, но всякая цель — причину. Признать существование причины, непознаваемой причины, я никак не могу, мир не имеет начала не так, как его не имеет кольцо, которое гоняют по улице малыши, а как кольцо бесконечно большого радиуса. Я материалист, и с моим материализмом не вяжется нематериальная причина космоса.
19 — 20/IХ — 1925 г.

Д. БЛОХИНЦЕВ.

В приписке я просил Циолковского пояснить одну из ракетных формул.

Константин Эдуардович ответил письмом от 28 сентября:

Москва, 1-я Гражданская, д. 8, кв. 4, Д. И. БЛОХИНЦЕВУ. По таблице Вы видите, что только часть энергии газов передается ракете (не более 60%). Остальная часть остается у движущихся продуктов горения. Скорости этих выбрасываемых частиц (абсолютные, не относительно ракеты) каждый момент различны. Интеграл их кинетической энергии и составляет пропавшую часть — не меньшую 30%.

Я предупреждал читателя, что рассуждения о причине — философия отчасти и потому доказать ее строго научно невозможно. Очень благодарен Вам за письмо, я перечитал его раз десять и еще буду читать. Оно послужит мне материалом для других работ. Субъективны не космос и причина, и представления о них. Поговорим, вероятно, еще о В. письме. С совершенным уважением,

К. ЦИОЛКОВСКИЙ.

Обещанный «разговор» состоялся в брошюре К. Э. Циолковского «Образование солнечных систем и споры о причине космоса», вышедшей в Калуге в том же 1925 году. Возникшая у нас дискуссия отражена в ней так:

Д. Б. (из моего следующего письма): «Из Вашей же книжки видно, что причина имеет мало общего с космосом, и я ничего против этого не имею. Но Вы отнимаете от нее материальность, с чем я, как материалист, примириться не могу. Непонятно также, как Вы можете ей приписывать свойства космоса, хотя бы и в высшей степени, раз она не материальна».

 Ответ (К. Э. Циолковского):

«Дело не в материальности и не в обратном. Вы можете основу вселенной и ее причины называть энергией (как Освальд), материей (как Бюхнер), мыслью (как Платон). Тут разница в словах, а космос остается космосом, с его законами, определенными наукой. Суть в том, что мы на основании фактов должны признать за причиной свойства творимого в высшей степени плюс нечто, не имеющееся во вселенной.

Вас смущает субъективность таких слов, как скромность, разум, доброта и т. п. Но ведь все исходящее из Человека субъективно, конечно, и его понятия о причине. Только самая сущность мира и его причины — не субъективность. Эти понятия представляют сложные продукты вселенной. Человек не может без них обойтись, пока он Человек. Надо помнить изречение одного из героев Чехова: все относительно, приблизительно и условно.

Так, абсолютная (и это понятие условно) величина космоса может быть неизвестна и приравнена к нулю и к бесконечности, смотря по тому, с чем мы ее сравниваем. Она может быть просто пылинкой в сравнении с ее причиной, как одна бесконечность может быть нулем по сравнению с другой, высшей. Эта высшая также нуль по отношению к третьей, еще более высокой. Вспомните прогрессирующие математические ряды».

Теперь я глубже понимаю Циолковского, чем в те юношеские годы, и гораздо менее готов с ним спорить: для меня он явился откровением, и поэтому спор с ним был бы с моей стороны кощунством. Теперь я понимаю, почему, обосновывая необходимость понятия о причине космоса, К. Э. Циолковский, споря с теми, кто отождествляет причину космоса с самим космосом, с самой вселенной, говорит:

«...Но тут возникают вопросы, отчего вселенная дала добро, а не зло, отчего она такая, а не другая! Ведь можно вообразить другой порядок, другое строение, другие законы природы!»

(Добавим от себя: вселенная могла бы и не существовать.)

К. Э. Циолковский верил в то, что «величайший разум господствует в космосе, и ничего несовершенного в нем не допускается».

Он приписывает причине космоса многие антропоморфные черты. Поэтому его понятие о «причине» во многих отношениях не менее наивно, нежели понятие о боге в большинстве религий. Это несколько шокирует меня и сейчас, но несущественно: есть понятия, для выражения которых не хватает слов. Так или иначе важна глубокая вера Циолковского в разумное устройство мира, в его гармонию и его благонамеренность по отношению к человеку, ко всему живому.

Циолковский правильно отмечает, что человек не может обойтись без понятия о причине космоса и без веры в ее благонамеренность, «пока он Человек». Причина космоса непостижимо превосходит сам космос и составляет его тайну, но она благонамеренна.

Это убеждение в красоте и гармонии мира, в благонамеренности его тайны оставляет и теперь меня поклонником идей Циолковского, его мировоззрения: именно он впервые приобщил меня к пониманию величия мира.

Позже я узнал, что это же отношение к миру украсило жизнь и другого замечательного человека — П. Кропоткина, который писал:

«...Я увлекся, в особенности в последний год пребывания в корпусе, чтением по астрономии. Никогда не прекращающаяся жизнь вселенной, которую я понимал как жизнь и развитие, стала для меня неистощимым источником поэтических наслаждений, и мало-помалу философией моей жизни стало сознание единства Человека с природой, как одушевленной, так и неодушевленной».

В юности я со своим товарищем сделал самодельный телескоп. В морозные ночи, восхищенные зрелищем, мы ловили дрожащие звезды и спокойные планеты.

Репродукция картины Д.И.БЛОХИНЦЕВА «Человек и космос», экспонировавшийся на выставках «Ученые рисуют» Факсимиле одного из писем К.Э.ЦИОЛКОВСКОГО Д.И.БЛОХИНЦЕВУ

Головокружительно сокращались расстояния. Редели звезды. Мы как бы влетали в космос, устремленные то к Луне, то к Марсу. Границы, отделявшие нас от мира, становились зыбкими, и мы чувствовали музыку небесных сфер, от которой захватывало дух и сладко щемило сердце. Прошло много лет. Увлекшись физикой, я оставил ракеты. Памятью о них сохранились письма К. Э. Циолковского, мои протоколы, чертежи 1923 — 1925 годов. Никогда не покидало меня чувство высокой радости от созерцания ясного ночного неба, и никогда не забывал я романтическую марсианку Аэлиту...

ВСТРЕЧА С ГЛАВНЫМ КОНСТРУКТОРОМ

С людьми, продолжавшими работать над ракетами, мне не пришлось встретиться до открытия космической эры. Мы не знали друг друга, и пути наши не пересекались.

Аэлита вновь позвала меня в разгар великой атомной эпопеи.

У меня сохранились давнишние расчеты ракеты, движимой энергией радия. Но почему бы не использовать могучую энергию урана, ту самую, что привела в движение турбину первой в мире атомной электростанции?

Принципиальная возможность была ясна — практическая реализация требовала огромной работы, начиная от выбора варианта до испытаний образцов двигателей... Эта работа была, конечно, не под силу одному человеку.

Вспоминаю эпизод... Из-за стола встает человек, среднего роста, плотный, с широко и глубоко посаженными темными глазами. Казалось, он смотрит откуда-то издалека, со стороны, спокойным умным взглядом. Что же он скажет? Он возражает: «параметры неутешительны».

Он берет логарифмическую линейку, что-то вычисляет...

«Расчет тоже неверен...»

«Позвольте, в чем же? Я знал эту формулу еще в четырнадцать лет! Я не мог ошибиться. В Вашем утверждении какое-то недоразумение...»

В садике роз, перед большим зданием, я прощайся с ним: «До свидания, «могильщик» атомной энергии».

Он: «До свидания, «марсиянин».

К счастью, это не было последним «прости». Позднее я встречал больше сочувствия, понимания и дружелюбия.

С гордостью за нашу науку и технику, за первых героев космоса он показывал мне тот обгоревший шарик, на котором возвратился на Землю Юрий Гагарин после своего исторического полета. Более того, он позволил мне залезть в него и в шутку сказал: «Хотите, и вас запустим в космос, только не нервничайте и не дергайте вот эти красные ручки. Вас и так вернем». Это было после Полета Валентины Терешковой. «Ее полет произвел огромное впечатление на американцев. Они поняли, что раз мы решились отправить в космос женщину, значит, наши корабли очень надежны!» — сказал тогда Сергей Павлович Королев.

Большой болью отозвалась его преждевременная смерть. Он был на месте — энтузиаст, талантливый инженер, отличный организатор. Я всегда думаю, что время само выбирает себе людей для исполнения своих свершений.

КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ — ЗЕМЛЯ

Ночь. Я не могу оторваться от иллюминатора. Неведомая бездна океана сливается с чернотой неба. Оно заполнено тонкой пылью звезд. В этой космической пыли висит одинокий, ослепительно светлый диск Луны. Я не вижу и не чувствую никаких расстояний. Пустыня космоса. В пустыне маленький самолет, и в нем несколько десятков людей, объединенных общей судьбой. Тогда родилось то, о чем хотелось сказать людям нашей Земли. И случай пришел.

Январь 1969 года. США. Майами, Рочестер. Огромный банкетный зал заполнен учеными, собравшимися на конференцию по физике высоких энергий. Среди всех — знаменитые Дирак, Вигнер, Виллер, Теллер, Курсуногло, Зварыкин. Стол спикеров. Скучная речь председателя атомной комиссии, какие-то еще профессорские речи с шутками на тему о квантовой механике... И вот моя очередь. Я знал — скуку не простят. Еще в большей степени не простят мне, представителю Советского Союза, пустоту.

Но эти встречи имеют и другую сторону. Здесь я прочел в газетах: «Физики игнорируют напряженность в мире». Я думаю, что иного от настоящих ученых трудно было бы и ожидать. Это объясняется тем, что наша планета становится все меньше и меньше: в 1957 году нам потребовалось около 20 часов, чтобы долететь до вашего континента. Сейчас потребовалась только половина этого времени. И я думал в самолете, что мы, все люди этой планеты, не что иное, как пассажиры маленького космического корабля, летящего в темном и мрачном пространстве. Я должен напомнить Вам, что никто не знает ответа на такой простой вопрос, откуда и куда мы летим. Глупо и безрассудно ссориться в этой ситуации. Я могу Вас уверить, что наш народ, строящий новое общество, верит, что не только сосуществование, но и настоящая дружба между нашими народами реальна, возможна и необходима. Поэтому я предлагаю тост за сотрудничество в развитии человеческого познания и за мир и дружбу в нашем космическом корабле, имя которому «Земля».

На следующий день рочестерская газета сообщила: «Ведущий советский ученый сказал прошлым вечером, что «это полная бессмыслица и сумасшествие — ссориться народам мира. Доктор Дм. Блохинцев из Дубны вызвал непроизвольный взрыв аплодисментов в мировом обществе физиков своим замечанием. Его спич на обеде произвел такое впечатление, что Р. Маршак, президент конференции, и председатель Атомной комиссии Д. Коун попросили копии этого спича».

Вернувшись в Москву, я поклонился на Страстной площади Пушкину за то, что учил нас «глаголом жечь сердца людей»...

ЗА ВЕЛИКИХ ЛЮДЕЙ НА МАЛЕНЬКОЙ ЗЕМЛЕ!

Путь в космос проложили русские люди. Им и первая слава! По нашему пути пошли американцы, представители других народов. И теперь, когда людям удалось увидеть этот Корабль — Землю — издалека, мысль о малости Земли становится почти тривиальной. Известно, что командир «Аполлона-8» Фрэнк Борман, смотря на голубую Землю, сказал: «А ведь это совсем небольшой глобус». И он был прав. Она мала, наша планета, наш Ноев ковчег, плывущий в потоке космического мрака, в неосязаемой пустоте. Много, много на Земле еще «бесстрашных» людей, готовых взорвать наш космический корабль, лишь бы доказать правоту своей доктрины или преимущества своей «системы порядка». Бесстрашных? Скорее, попросту безответственных, тупых и слепых.

Полет Юрия Гагарина, других космонавтов вокруг Земли, полеты «Аполлонов», к Луне — великое достижение человеческого разума и человеческой воли. Их главное значение не в технических успехах и даже не в научных открытиях, а в той революции в головах, которая становится неизбежным следствием внедрения в психологию людей понимания малости земного шара, затерянности и одиночества его в космическом пространстве.

Ускорение полетов над Землей, переход к полетам на сверхзвуковых самолетах будут способствовать этой психологической революции...

Мы раскрыватели тайн, мы будем заглядывать во все уголки вселенной, чтобы узнать и понять. Наше знание нарастает со скоростью цепной реакции. Оно основа нашего могущества. Но оно мало чего стоит без проповедовавшегося Циолковским ощущения нашего родства со всей вселенной; вера в ее одухотворенность и благонамеренность по отношению к человеку, преклонение перед ее гармонией и красотой всегда было и будет ничем не заменимым душевным богатством людей. Только такое взаимоотношение с окружающим миром способно дать человеку ощущение своей значимости, выходящей за пределы бессмысленной и скучной поденщины.

Отношение Циолковского к природе — это преклонение.

Я и после встречался с другими такими же людьми. Я обещал рассказать только об одном человеке, но не удержался и вспомнил Королева. И теперь мне трудно удержаться, чтобы не напомнить имя еще одного человека, который оказал на меня очень большое влияние. Это Игорь Васильевич Курчатов.

В моем возрасте ясно видишь прошедшее и трезвее оцениваешь будущее. Поэтому я хочу пожелать молодежи держаться поближе к таким «флюоресцирующим» людям.