«Техника-молодежи» 1984 №12, с.56-59

НЕ ЖАЛЕЮ, ЧТО ВЫБРАЛ ФИЗИКУ

Фрагменты из беседы сотрудника польского журнала «Фантастика» М. ПАРОВСКОГО с Я. ЗАЙДЕЛЕМ

— На протяжении многих лет ты занимаешься одним и тем же — радиологической защитой. Признайся: ты обратился к литературе, потому что наука тебе надоела?

Почему же одним и тем же? Правда, о современной науке у некоторых превратное представление. Невозможно знать все в области, скажем, ядерной физики, молекулярной биологии или той же радиологической защиты. Человек обычно работает над какой-то узкой проблемой — исследует, например, поведение выходящего из трубы загрязненного воздуха и распространение его в атмосфере. Руководители же научных коллективов, со своей стороны, не разбираются во всех тонкостях...

— Я слышал такое высказывание: «Современная наука даже нетворческому человеку позволяет заниматься творческой деятельностью».

— Верно. Чтобы обслуживать отведенный тебе участок, не нужно быть ни изобретателем, ни мыслителем.

— Почему же ты полностью не порвал с наукой, не перешел в литературу целиком? Почему по-прежнему сидишь на двух стульях?

— Есть две причины. Во-первых, я пошел в физику по призванию — я ее действительно люблю. Во-вторых, мне вообще трудно расставаться с чем бы то ни было: с работой, с людьми, к которым привык, со средой, которую понимаю... Я не жалею и никогда не жалел, что выбрал физику. Университет научил меня точному мышлению, чего наверняка не получилось бы, учись я гуманитарным наукам. Такие предметы, как математику, химию, астрономию, невозможно изучить самостоятельно — в противном случае получаются дилетанты типа Дёникена. А гуманитарные дисциплины — можно.

— Точные науки влияют и на твое творчество. В нескольких рассказах, например, повторяется такой мотив: два мыслящих существа заглядывают с разных сторон в микроскоп или телескоп, и каждое наблюдает за другим, не подозревая, что и за ним самим наблюдают. Этот образ родился в лаборатории... или в обсерватории?

— Скорее подсказан историей философии. Видимо, он отражает неуверенность, неполноту наших знаний о мире. Мы его изучаем, ставим эксперименты; но вдруг нас тоже исследуют и ставят эксперименты над нами? Какова же тогда цена нашему знанию?

— По-моему, подобные проблемы в твоих произведениях не рассматриваются. Если тебя и интересуют неясности, то преимущественно такие, когда кто-то что-то от кого-то скрывает.

Я разделяю мир на то, что познаваемо путем научного эксперимента (который дает повторяемые результаты), и на то, что непознаваемо по определению. Колдовство, телепатия, духи, скатерти-самобранки и ковры-самолеты меня как писателя не волнуют. Я предпочитаю мысленно экспериментировать с миром. Во-первых, во мне сказывается физик, а во-вторых... Судьба играет человеком, фантастика же дает мне возможность иногда отыграться.

— Если ты говоришь о своих романах, согласен. А твои рассказы, по-моему, гораздо легковеснее...

— Не все. В каждом моем сборнике, начиная с самого первого, есть несколько вполне серьезных текстов. Конечно, такие труднее писать, и, как ни удивительно, они меньше нравятся читателям. А вообще рассказ дает больше возможностей для выражения отдельных мыслей.

В отсеке было прохладно, но на лбу Гая искрились мелкие капельки пота. Сильвия бессмысленно глядела на пульт витализатора.

— И что же теперь будет?

Хотя вопрос был чисто риторическим, Гай рассвирепел.

— Тебе все еще непонятно? Двигатель — полбеды, дело куда хуже. Если Витти мертв, во всяком случае раз нам не удается его оживить, то и с другими, наверное, будет так же. Все из первых поколений мертвы, понимаешь? По крайней мере, к жизни они уже не вернутся...

— Ты уверен?

Гай заколебался:

— Я хотел... попытался оживить еще двоих. С тем же результатом, то есть, безрезультатно. Мозговая деятельность не восстанавливается, сознание не пробуждается.

— Думаешь, вышел из строя витализатор?

— Возможно. Но скорее отказала аппаратура анабиоза. В ней никто не разбирается, даже никто из первого поколения. И любое вмешательство в ее работу запрещено.

— Значит... — Сильвия замолчала, не решаясь высказать то, о чем думала.

— Да. Нет смысла себя обманывать, — твердо произнес Гай. — Никто из них не выйдет из анабиоза. Они долго молчали, глядя в пол.

— Мы скажем об этом, Гай?

— Нет. Ни в коем случае! Ведь все четвертое поколение в ближайшие годы должно последовать за третьим. Если узнают, никто не захочет рисковать, вспыхнет паника...

— Гай, но мы сами из четвертого поколения!

— Именно поэтому следует все взвесить, прежде чем принять решение. Продумать все мыслимые последствия.

Ситуация была действительно жуткой. На девяносто четвертом году путешествия, за сто с лишним лет до финиша, оператор биостатических устройств Гай IV Мэссон установил, что находящиеся в биостатических камерах члены экипажа не возвращаются к жизни после выполнения нормальной, обусловленной регламентом процедуры витализации. Люди в камерах были предками тех, кто вел сейчас корабль, но на ходе полета трагедия могла и не отразиться — если бы все ныне живущие, а также их дети, внуки и более отдаленные потомки не должны были (согласно программе полета) в соответствующее время тоже занять уготованные для них места в анабиозных камерах.

Путешествие к Тау Кита планировалось как полет со сменой поколений, по схеме Буллинга — Родеса. Тридцать два члена экипажа, стартовавших из Солнечной системы и составляющих первое поколение, на протяжении первых двадцати пяти лет обслуживали все системы корабля и одновременно воспитывали второе поколение. Дети рождались, росли, обучались специальностям, нужным на корабле. Все было рассчитано до мельчайших деталей. Шестнадцать мужчин и шестнадцать женщин, тщательно отобранные по физическим и интеллектуальным качествам, отправлялись в путешествие, цели которого должны были достичь их внуки с внушительным числом приставок «пра». Каждой паре родителей в каждом поколении надлежало воспитать сына и дочь. Применялись, естественно, наиболее передовые методы подбора супружеских пар и планирования пола новорожденных. Отработав 25 лет, 50-летние родители передавали свои обязанности 25-летним детям, а сами погружались в сон без сновидений, пробудиться от которого должны были уже на Земле, через четыреста с лишним лет от момента старта.

Метод этот — не очень гуманный, как утверждали его противники, — был самым рациональным решением всех проблем. Скорости современных звездолетов значительны, но пока еще далеки от скорости света, и лишь смена поколений позволяет добраться до звезд. Погруженным в анабиоз людям не нужны вода, пища и воздух. А потом все они возвратятся на Землю в возрасте 50 лет, еще полные сил и энергии...

Поскольку нормальной жизнью жили одновременно лишь два поколения, численность экипажа постоянно составляла около 64 человек, и именно на это количество рассчитывались устройства регенерации воздуха, производства воды и пищи. До четвертого поколения все шло нормально.

А сейчас забарахлил двигатель, и потребовалась консультация со специалистом из первого поколения. Такая возможность была предусмотрена. Космонавтов первого поколения, обученных еще на Земле и потому лучше знакомых с бортовым оборудованием, можно было при необходимости витализировать — на время, нужное для устранения неисправности. За долгие годы полета подобные обстоятельства возникли впервые; это свидетельствовало, с одной стороны, о надежности звездолета, с другой — о высоком качестве обучения на борту корабля. Однако теперь выявилась и вторая авария: подвели механизмы витализации. Или даже сама система поддержания скрытой жизни в анабиозных камерах...

Гай обнимал жену, гладил ей волосы.

— Слезы не помогут, Сильвия. Такое могло случиться, и мы об этом знали. Мы родились в корабле и, видимо, здесь умрем. Но и на Земле точно так же. Земля — это тоже корабль поколений. Одни приходят, другие уходят, а цель путешествия недостижима. Оно само — это цель. Предположим, что и мы...

— Но мы же еще так молоды! Почему мы должны заснуть с риском никогда не проснуться?! Почему не можем прожить свое, пусть здесь, но зато до конца? Я не хочу, Гай! Не хочу в камеру, из которой не будет возврата!

— Но Сильвия, любимая! Мы же не можем иначе! Он говорил все еще нежно и спокойно, хотя уже понимал, что не сумеет убедить даже себя.

А дети? Что ты скажешь Рее и Дану? Или утаишь это и от них? Позволишь, чтобы они погибли как мы, как все остальные?

Гай молчал, мысленно взвешивая все варианты.

«Если объявить, что аппаратура неисправна, никто не захочет подвергнуться анабиозу. Что тогда? Допустим, пятое поколение откажется от детей, чтобы не обрекать их на безнадежную жизнь в космосе. В этом случае ресурсов хватит на всех, но... шестого поколения не будет. Корабль опустеет задолго до финиша... Даже если затормозить и повернуть назад, на Землю возвратится в лучшем случае горсточка стариков... Все усилия всех поколений пропадут впустую. Или будет иначе: лишенные смысла жизни и надежды на возвращение, люди перестанут соблюдать инструкцию. Начнут рожать детей, невзирая на все правила и ограничения. Равновесие нарушится, возникнут перенаселение и голод. Никто не пожелает учить или учиться, да м зачем? Нет, рисковать нельзя. Нужно вести себя так, будто ничего не произошло. Скажу командиру, что с двигателем мы справимся своими силами. Зачем нам эксперт из первого поколения? Найду какую-нибудь зацепку в инструкции. Да. Это мой долг».

— Сильвия! — Гай покрепче обнял жену. — Ничего не случилось. Мы ничего не знаем. Нельзя нарушать правила игры. Иначе начнется такое...

— Нет! Я не смогу. Допустить, чтобы все, в том числе и наши дети, в пятьдесят лет шли на коллективное самоубийство? Надеясь, что проведут остаток жизни на Земле?! Это жестоко, Гай.

— Сказать правду столь же жестоко.

— Но Рея и Дан... Пусть хоть они знают, пусть решают сами.

— Нет, Сильвия. Пойми, цель предавать нельзя. Если оставить все как есть, никто, возможно, ничего и не заподозрит. И последнее поколение приведет корабль к Земле...

— И привезет сотни замороженных трупов? Ничего себе цель!

— Пойми же, Сильвия... — снова начал Гай, но она вырвалась из его объятии. Он не успел ее удержать. Она выбежала из каюты.

Гай смотрел ей вслед, в просвет дверей Он не тронулся с места, хотя и знал, что она собирается сделать.

Через минуту в каюту ворвался Дан.

— Это правда, отец?

— Закрой двери.

Дан не послушался. Он почти кричал:

— Значит, правда! И ты хочешь сохранить ее в тайне! Нам с детства твердили, что возвращение гарантировано, а сейчас... Нас произвели на свет, не спрашивая у нас согласия. Кто им разрешил обречь нас на эту жизнь? На растительное существование, ограниченное в пространстве и времени? Это... это попросту подло. Подло и бесчеловечно.

— Сынок...

— Кто разрешил им... и вам?!

— Голос Дана дрогнул. Он стоял у стены, не глядя на отца.

— На Земле тоже не спрашивают, хочет ли человек родиться, — тихо сказал Гай.

— Но там... Там настоящая жизнь! Та, которую нам сулили.. И что? Какая-то дурацкая неисправность какой-то идиотской аппаратуры, и все рушится?! Скажи всем, пусть знают. Пусть не питают иллюзий. Можно пожить по-настоящему и здесь. Наука! Знание! Режим! Кому все это нужно? Тем, кто остался на Земле? Значит, мы им еще что-то должны? Нет! Это наш мир, и пусть он останется нашим...

— Успокойся, сынок. Ты не отдаешь себе отчета...

Гай замолчал. Продолжать не имело смысла. Дан уже не слушал его.

Фрей протиснулся между стойками, путаясь в бахроме оборванных проводов. В аппаратном отсеке было темно. Он знал — здесь, вдалеке от синтезаторов пищи и воздуха, сравнительно безопасно. На табло перед ним горела оранжевым светом одинокая неоновая лампочка. Вдалеке негромко звякнул металл. Фрей замер, напрягая ослабевший слух.

Его ослепил яркий луч фонаря.

— Вот он где! А ну, вылезай! Беги сюда, Кор, я тут нашел одного. По-моему, из восьмого поколения. Пошевеливайся, старье! Давно по тебе камера плачет. Скорее, Кор, а то он вырывается...

Два подростка поволокли упирающегося старика в сторону анабиозного отсека.

— Спрятался, надо же! Хватит, дед, переводить наш воздух. Закон есть закон. Если не будет порядка, что станется с нашим миром?..

Аву отшвырнул пинком какого-то молокососа, чтобы не путался под ногами. Поскреб волосатую грудь. Втянул широкими ноздрями воздух. В темноте таился кто-то чужой. Аву стиснул ладонь на массивном, вырванном из гнезда рычаге управления.

— Гу-у-у! — рявкнул он. — Ва-хоо?

Вокруг было тихо.

— Ва-хоо? — повторил Аву еще громче. И прыгнул вперед — оттуда послышался едва уловимый шорох.

— Ах-хррр! — грозно зарычал он.

— Йо-гууу! — ответил ему рык слева. На его голову обрушился удар.

Управление Контроля Галактического Пространства.

Протокол обследования объекта № 0789432-iA.

Тип: беспилотный зонд; происхождение: планетная система звезды Ф-5189941 (периферическая область семнадцатого галактического сектора); цель полета: не установлена; предположительная задача: эксперимент, прерванный из-за потери контроля над объектом.

Особые приметы: конструкция объекта характерна для цивилизации среднего уровня, не вышедшей за пределы своей планетной системы. На борту обнаружены подопытные животные — примитивные организмы на углеродной основе. Тестирование выявило у них полное отсутствие зачатков интеллектуальных способностей. Бортовая аппаратура сильно повреждена — очевидно, вследствие чрезмерной свободы, предоставленной подопытным животным, и бесконтрольного размножения последних. Часть животных находилась в анабиозе; по-видимому, в задачи эксперимента входило исследование воздействия условий длительного космического полета на организмы этого типа как в деятельном, так и в замороженном состоянии.

Выводы: согласно статье XXIII §66 п. 4а Галактической конвенции объект помечен номером и печатью Управления Контроля, классифицирован как «зонд, потерявший управление в результате выхода за пределы устойчивой связи» и без каких-либо изменений направлен в обратный путь по обращенной траектории.