«Техника-молодежи» 1986 №5, с.58-61

Если бы и тогда все закончилось именно так! Спать больше не хотелось. Я высветил циферблат на потолке — середина ночи. Тишина, только шелестит листва за окном, только откуда-то издали доносятся чуть слышные крики ночных птиц. Тут хорошо и спокойно, тут можно наконец отдохнуть. Недаром же я так стремился попасть сюда. Тут почти как дома. Но тут нет тебя. И никогда уже не будет. Ты всегда была категорична, всегда шла напролом. Я говорил тебе: девочка, зачем ты так изводишь себя? Время идет, и все меняется, и мы меняемся вместе со временем. Но ты не желала меняться. Наверное, ты хотела, чтобы изменялся один я. Я старался — ты это знаешь. Но как ни старайся, в конечном счете каждый из нас остается самим собой. Тебе же нужно было все или ничего, и ты не понимала, что ничего — это ведь ничего и для меня тоже. Ты не шла ни на какие компромиссы, и в конце концов у меня не осталось другого выхода.

Зачем я приехал сюда? Чтобы снова разговаривать с твоей тенью, как разговаривал с нею много ночей подряд, лежа на койке в своей каюте? Чтобы снова и снова изводить себя этим бесплодным разговором? Каких только слов не говорил я твоей тени! Я говорил, что доброта и любовь могут победить все, что именно это главное, а все остальное вторично. Я говорил, что нам все равно не будет жизни друг без друга — разве я был не прав? Но тень твоя была твоим подобием, и все слова*были напрасны. Она не отвечала, замыкалась в себе, и я не мог говорить больше, потому что сердце разрывалось от любви, жалости и злости. А потом я все-таки засыпал и, если мне снова не везло, то опять видел во сне лагерь у водопоя и просыпался в холодном поту.

Но здесь! Почему это видение преследует меня и здесь? Неужели оно никогда не оставит меня в покое?

И тут я услышал. Не гудение, нет, лишь намек на него. Короткое и еле слышное. Но этот звук сказал мне все. А я-то еще удивлялся, почему кошмар настиг меня в этом доме.

Я сел, спустил ноги на пол. Ничего сейчас во мне не было, кроме злобы. Попадись мне сейчас эта тварь, думал я. Они, правда, живучи, но уж я бы постарался. Машинально я сжал кулаки так, что мышцы заныли от напряжения. С тех пор, как я впервые увидел эту тварь на поводке в парке, не могу спокойно думать о ней. Собственно, я и увидел-то это всего один раз, с меня хватило.

Теперь, значит, они добрались и сюда.

Ну нет, если так, то я здесь больше не живу. Я вскочил, не зажигая света, оделся. Раскрыл шкаф, покидал вещи в чемодан. Немного у меня вещей. К чему вещи, если нет дома? А дом без тебя мне все равно не нужен.

Потом я остановился. Взглянул на часы. Уходить не имело смысла. Ближайший транспорт — только на рассвете.

Я сел в кресло и стал слушать.

Тогда мы тоже сидели и слушали. И смотрели в огонь. Нам просто нечего было больше делать. Нас забросили для того, чтоб приготовить лагерь, но через два дня грузовик с оборудованием потерял в атмосфере управление и рухнул в океан. С грузовиками это иногда случается. Мы не очень переживали — Эндем-VI оказался неплохим местом, здесь можно было ходить без респираторов, не боясь подхватить какую-нибудь заразу. С «Алдана» передали, что нам вышлют новый грузовик, как только сумеют его укомплектовать, и на том все успокоилось. Им было не до нас, они накинулись на Эндем-III. До них было триста восемьдесят миллионов километров — триста восемьдесят миллионов километров до ближайших людей.

Меня тогда это совсем не волновало. Чем дальше, тем лучше. Я вообще старался тогда быть один или по крайней мере видеть поменьше лиц. И потому специально выбрал Эндем-VI. Нас было четверо на планете: я, Ланкар, Данро и Илла. Потом я узнал случайно, что Илла попросилась в эту группу из-за меня. Но тогда я не задумывался над такими вещами. Я думал тогда только о тебе.

Мы разбили лагерь в пустыне, недалеко от водопоя. Вообще половина Эндема-VI — это пустыня. Жаркая у экватора, холодная у полюсов. А другая половина — океан. Если сместить ось планеты всего на пять-шесть градусов — я знаю, мы прикидывали на компьютере, — система ветров изменилась бы, над континентами снова пошли бы дожди и расцвела жизнь. Так было миллионов двадцать лет назад, пока два праконтинента не сомкнулись в один современный континент. В ту эпоху, судя по реконструкции, планета выглядела совсем иначе. Но теперь жизнь на поверхности исчезла, ушла в глубь песка, приспособилась к новым условиям, и мы не имели права менять что-либо. Мы всегда признаем за другими право на такую жизнь, которую они ведут.

Источник выбивался из-под россыпи камней на склоне холма, заполнял небольшую, метров десять в поперечнике, каменную чашу и тонкой струйкой утекал в пески. К утру он успевал промочить землю вдоль сухого русла метров на двести, но уже к полудню солнце жарило с такой силой, что ни струйки не выливалось за край каменной чаши, и русло снова высыхало.

Днем в пустыне не было жизни. Если подняться по склону холма, из-под которого выбивался источник, то от горизонта до горизонта простирались белые барханы под белым непрозрачным небом. Лишь к северо-западу поднималась гряда каменистых холмов, кое-где поросших черной растительностью. Вниз по сухому руслу тоже росли черные кусты с мясистыми наростами вместо листьев. Днем они казались мертвыми и давно высохшими, по ночью начинали почему-то шелестеть и испускали тонкий, едва уловимый смолистый аромат.

Утром, пока было еще не слишком жарко, мы купались в каменной чаше и загорали на берегу. Вода была чистая и в центре доходила до пояса. Но к полудню она слишком нагревалась, и приходилось уходить в палатки под защиту кондиционеров. С полудня до заката мы спали — все, кроме дежурного. А на закате начинались наблюдения.

Едва садилось солнце, как пустыня оживала. Заря еще не успевала погаснуть, как буквально из песка возникали всякие мелкие твари и устремлялись к воде. Примерно через час наступало время более крупной дичи. Из темноты приползали на брюхе песчанки и какие-то многометровые многоножки, прибегали стайками по десять-пятнадцать особей грациозные паанки. Бедняга Ланкар прямо-таки изводился от невозможности работать, а мне было все равно. Я сидел на еще теплом песке, смотрел на ночную суету у водоема и старался не думать о тебе. Единственное, что меня тогда беспокоило, так это прочность нашего периметра, не рассчитанного на песчаных волков.

Они появлялись вскоре после полуночи, распугивая своим воем, слышимым за много километров, всю живность от водоема. Собственно, из-за этого воя мы и назвали их волками. Внешне они скорее походили на расплющенных крокодилов с приподнятой головой. Однажды два песчаных волка, отставших от стаи, нарвались на периметр лагеря. Конечно, они прорвали его, и хорошо еще, что на их пути через лагерь ничего существенного не оказалось. Они порядком расшиблись, и один из них, вырвавшись наружу из лагеря, стал кататься по песку от боли, но нам от этого было не легче. Я тотчас же связался с «Алданом» и потребовал срочно выслать грузовик с оборудованием, описав то, что произошло. На этот раз Валдар уже не мог так просто отмахнуться от нас и обещал сделать все возможное.

Песчаные волки пили около получаса. Потом что-то менялось. Как по команде, все они разом отрывали головы от воды и срывались с места. Отяжелевшие, но по-прежнему быстрые, они уходили в пустыню. И наступала тишина.

До самого рассвета у водоема больше никто не появлялся. Но вначале мы не придавали этому особого значения. С уходом песчаных волков кончались и наш*и наблюдения. Мы проверяли сигнальную аппаратуру и отправлялись спать до утра. Сутки на Эндеме-VI длились около сорока часов, и мы быстро приспособились разбивать их на два периода сна и два периода бодрствования.

На вторую ночь после того, как песчаные волки прорвали периметр лагеря, раздалось это гудение. Далекое и неотчетливое.

— Слыхал? — спросил Ланкар, поднимаясь с песка.

Я кивнул и посмотрел туда, откуда послышался звук. Но склон холма был пуст.

В ту ночь мы больше ничего не слышали. Но я долго не мог заснуть. В голову лезли всякие мысли, я ворочался с боку на бок и в конце концов решил пойти и подменить Ланкара. Но когда я выбрался из палатки, его на месте не оказалось. Беспокоиться пока было рано — с ним ничего не случилось, иначе сработала бы сигнализация, но я почувствовал смутную тревогу. Я уже собирался вызвать его по рации, когда заметил, что он пересекает периметр.

— По-моему, я его видел, — сказал Ланкар, подходя ко мне.

— Кого?

— Того, кто гудел.. Там, недалеко от вершины. Монитор этот участок не просматривает.

— Почему ты никого не предупредил?

— Не хотел будить. Случись что, я поднял бы тревогу. Только тут я осознал, что он одет в защитную форму.

В полную защитную форму, даже шлем на голову нацепил. И у меня отлегло от сердца. Но все равно — безделье до добра не доведет. Еще пара недель такой жизни, и они от нечего делать начнут затевать всяческие авантюры, а я как-никак отвечал за всех. Мы слишком расслабились здесь, на Эндеме-VI, и уже смотрели на планету чуть ли не как на курорт, куда будут посылать на отдых уставших сотрудников экспедиции. Мы забыли и думать о том, что планета еще практически не изучена.

В ту ночь никому из нас не удалось выспаться. Данро и Илла тоже долго не могли заснуть и жаловались на головную боль. Но медицинские тесты у всех были в норме, и оснований для тревоги пока не было. Ланкар после завтрака лег отсыпаться, а я занялся переговорами с «Алданом», которые из-за удаленности отнимали массу времени. Валдар сообщил, что укомплектовать грузовик удастся не раньше, чем дня через три-четыре. Он в который уже раз предложил снять нас с поверхности, но я снова отказался.

Пообедали мы без аппетита и молча расползлись по своим углам. В палатке было прохладно, уже через несколько минут я почувствовал себя гораздо лучше и уснул. Пока мы спали, Ланкар смастерил из всякого барахла, что без дела валялось в ремнаборе, пару трейсеров и успел установить их на вершине ближайшего холма, где ночью видел какое-то движение. После ужина я помог ему с настройкой в приборной палатке.

Мыс Ланкаром уселись на большом камне у самого периметра и молча смотрели на склон холма. После утомительной работы хотелось немного отдохнуть, и, честно говоря, если бы не смутное чувство тревоги, охватившее меня с вечера, я оставил бы Ланкара одного, а сам отправился бы спать.

Выло так тихо и спокойно, что мы не заметили, как это началось. Вернее сказать, нам показалось, что самое начало мы попросту пропустили. Просто мы внезапно увидели, как по склону холма прямо на лагерь движется что-то черное и огромное. И впечатление было такое, что еще секунду назад там ничего, совершенно ничего не было, что оно сконденсировалось из воздуха или же появилось из песка и теперь надвигается на нас, огромное и неотвратимое, грозя подмять под себя весь лагерь.

Я хотел вскочить, но ноги не слушались меня, и только через секунду я понял — или убедил себя, — что это страх, самый обыкновенный страх сковывает мои движения. И сознание того, что я боюсь, так удивило и обозлило меня, что одной этой злости хватило, чтобы подняться на ноги и дотянуться рукой до кнопки общей тревоги. Но сигнала тревоги я не услышал. Только это гудение, так знакомое мне теперь, стояло в ушах, и даже когда справа резанула темноту вспышка дезинтегратора, я не услышал ни звука.

А потом черная масса, которая уже почти нависла над лагерем, вдруг исчезла так же внезапно, как и появилась, и я услышал завывание сирены, голоса Данро и Иллы, бешеный стук собственного сердца.

Когда минут через сорок пришел запрос с «Алдана» — там тоже получили сигнал тревоги и, естественно, всполошились, — я уже отправил предварительное донесение. Собственно, докладывать было нечего. Приборы — и монитор внешнего обзора, и автоматика периметра, и даже установленные Ланкаром трейсеры — не зарегистрировали ничего угрожающего. Склон холма был совершенно пуст. Просмотр видеозаписи показал, что он был пуст и тогда, когда Ланкар резанул по надвигающейся на нас черной массе из дезинтегратора.

В общем, дело было ясное — мы стали объектами психического нападения. Теоретически возможно — и эксперименты это подтвердили — посылать в нервную систему и принимать от нее сигналы, минуя органы чувств. Однако каждый индивидуальный организм имеет свою структуру переработки информации, реальная расшифровка которой для высокоорганизованных организмов, обладающих мозгом, практически непосильна из-за постоянной изменчивости самой этой структуры. Единственное, что оказалось вполне возможным,— это нащупать такие воздействия на нервную систему живого существа, которые бы вызывали и неимоверно усиливали простейшие, базовые чувства — страх, любовь, ненависть и им подобные. А потом обнаружили и живые организмы, способные делать то же самое. Ничего удивительного, что один из таких организмов обитал на Эндеме-VI.

В своих кошмарах теперь я часто вижу утро после той ночи. Такое ясное, тихое и спокойное. Мы сидим за завтраком и обсуждаем, как будем исследовать это явление, когда прибудет аппаратура. Нам совсем не страшно теперь, когда мы разобрались в его природе. Мы ведь ученые.

Как показал просмотр показаний приборов, во время психического нападения снова раздавалось уже знакомое нам гудение, но источник его находился в ложбине между холмами, которую трейсеры, установленные Ланкаром на вершине, не просматривали. Сразу после завтрака мы с ним оделись в полную защитную форму и отправились на поиски более удобных площадок для установки трейсеров. Вернулись только к полудню. К тому времени Илла и Данро уже закончили переоборудование лагеря и теперь сужали периметр с тем, чтобы максимально усилить его. Внутри лагеря оставались теперь только палатки с небольшой площадкой перед ними да два выложенных из плоских камней бруствера с установленными за ними дезинтеграторами на штативах. Конечно, и при такой конфигурации песчаный волк, разогнавшись, спокойно пробил бы периметр, но мы надеялись отпугнуть песчаных волков световыми вспышками сигнального маяка.

Потом нас вызвал «Алдан». Мне пришлось отчитываться о положении в лагере. Валдар сообщил, что грузовик отправлен, и снова запросил, не разумнее ли будет снять нас с поверхности. Он, конечно, спрашивал теперь совершенно напрасно. Теперь нечего было и думать о том, чтобы покидать планету. Всего шесть суток — и мы сможем работать. Я даже не стал опрашивать группу, согласны ли они остаться на Эндеме-VI, я просто ответил Валдару, что мы остаемся.

Я не виню себя за это. Ответь я по-другому, они все равно бы не сумели помочь нам.

Переговоры заняли много времени, и, когда я вышел из палатки, заря уже догорала. Песок под ногами еще излучал дневное тепло, но дул легкий ветерок, создавая ощущение приятной прохлады. И было совершенно тихо.

Они стояли у самого периметра. Все были в полной защитной форме, даже забрала шлемов были опущены. Когда я приблизился, Ланкар повернулся ко мне и сказал:

— Никто не идет к водопою. Не нравится мне это.

Я включил светоусилители и осмотрелся вокруг. Пустыня была неподвижна, даже у чаши водоема, там, где обычно в это время не видно песка под массой мелких тварей.

— Ланкар,— сказал я. — Запроси метеосистему. Возможно, надвигается ураган. Или землетрясение — запроси заодно и данные по сейсмографам. Потом сообщи обо всем на «Алдан». Действуй. Ты, Илла, сходи к водоему и возьми пробу воды. Данро, прикроешь ее на всякий случай. Глаз не спускай, но сам за периметр не выходи, что бы ни случилось. Ну, быстрее, — поторопил я их, а сам пересек лагерь и стал смотреть в сторону холмов. Опасность грозила нам оттуда — я это знал. Я чувствовал, что она совсем рядом, и, когда вдруг снова услышал знакомое уже гудение, кинулся в приборную палатку.

— Метеоусловия в норме,— сказал Ланкар.— Сейсмографы показывают обычную активность.

Я кивнул, уселся перед самодельным пультом управления трейссрами, включил экраны. Ланкар, закончив передачу сообщения, подошел и встал у меня за спиной. Экраны были пусты, никто не двигался вблизи от трейсеров. Я прокрутил запись. Нет, гудение мне не померещилось, оба трейсера, как и лагерный монитор, зафиксировали его, но источник звука вновь был вне поля их зрения, где-то на возвышенности, за ложбиной, из которой слышалось гудение накануне. Тот, кто издавал этот звук, избегал приближаться к оставленным нами предметам. Будь в нашем распоряжении самый примитивный разведочный планер, два десятка которых рухнуло вместе с грузовиком в океан, мы выследили бы его уже минут через десять. Мы хотя бы знали тогда, кого нам следует опасаться. Но у нас же не было почти ничего!

В ту ночь мы еще несколько раз слышали гудение. Но оно всегда доносилось издали, с возвышенности за ложбиной, и тот, кто его издавал, ни разу не попал в поле зрения трейсеров. И больше ничего не было слышно, ни звука, кроме шелеста ветра, который, как обычно, поднялся перед рассветом. За всю ночь никто так и не приблизился к водоему, и чаша его переполнилась уже вскоре после захода солнца. К утру, когда на востоке загорелась заря, ручей промочил песок метров на пятьсот от источника, но никто так и не приблизился к нему, чтобы утолить жажду. Вода, как и следовало ожидать, была обычной, вполне пригодной для питья, да нам и так было ясно, что не в воде дело.

Часа через полтора после восхода солнца я, Илла и Ланкар пошли к водоему, оставив Данро дежурить в лагере. Мы столько раз спускались по утрам от лагеря к источнику, так что, не будь на нас защитной формы, можно было бы подумать, что все идет как прежде. Мы остановились на берегу, осмотрелись. Я отошел немного в сторону, посмотрел на кустарник, росший вдоль русла ручья.

И вдруг услышал сзади жуткий, нечеловеческий вопль. Это кричала Илла. Глаза ее были широко раскрыты, так широко, что, казалось, вот-вот могли вывалиться из орбит. И она смотрела в мою сторону, но мимо меня, сквозь меня, смотрела с таким ужасом, что я невольно оглянулся, хотя сознавал, что там ничего нет, что нельзя оглядываться, что нельзя терять ни мгновения. В ту же секунду я кинулся к ней, но было уже поздно. Она выхватила ручной дезинтегратор и выстрелила — выстрелила прямо в меня! Если бы я не споткнулся о ее шлем, откатившийся к моим ногам, она попала бы мне прямо в голову, а так весь заряд скользнул по моему шлему где-то около виска, лишь отбросил меня в сторону. Но следующим выстрелом она бы меня прикончила, если бы что-то — я тогда не понял, что именно — не отвлекло ее внимания. Я вскочил на ноги, в два прыжка оказался около нее, выбил из рук дезинтегратор и толкнул ее на песок. Она упала на спину, но тут же снова оказалась на ногах и, не переставая кричать, кинулась прочь от водоема.

Я тогда очень хорошо бегал; но догнать ее сумел лишь метров через триста. Возможно, потому, что она бежала без шлема и ей было легче дышать. Но скорее всего от того, что ее гнал ужас. Я схватил ее за руку, резко рванул в сторону, и мы оба покатились по песку. Я тут же вскочил, но она так и осталась лежать без движения, в неестественной позе, уткнувшись лицом в песок. Правая рука, наверное, была вывихнута. Я осторожно перевернул ее на спину. Она была жива, дышала, но ни на что не реагировала. Глаза ее были по-прежнему широко раскрыты. Только тут я впервые заметил, что у нее карие глаза — такие же, как у тебя. В них попал песок, но она даже не мигала. Я осторожно поднял ее и медленно, стараясь не оступиться на песчаном склоне, побрел в сторону лагеря. Идти было слишком тяжело, на это уходили все силы, и, лишь пересекая периметр, я удивился, что меня никто не встречает.

Они были внутри. Оба. Ланкар лежал у дальней стены большой палатки, но, войдя, я увидел лишь его ноги, потому что остальное заслонял склонившийся над ним Данро.

— Я ввел ему тирангал, — сказал он усталым голосом, оборачиваясь ко мне. — Его надо будет перенести в холод.

Я осторожно опустил Иллу на пол, подошел ближе. На Ланкара было страшно смотреть. Рана с обуглившимися краями тянулась от правого бока до центра груди. Если бы не защитная форма, его просто-напросто перерезало бы пополам. Без тирангала он был бы уже мертв. Собственно, он и так был уже мертв, просто умирание его тканей благодаря введенному препарату могло затянуться на восемь-десять суток. Если, конечно, нам удастся обеспечить охлаждение.

— Сначала разберемся с ней, — кивнул я в сторону Иллы. — Сбегай к водоему за ее шлемом. И принеси заодно воды.

«Техника-молодежи» 1986 №6, с.54-57

— Как это произошло? — спросил я.

— Я не видел, как раз проверял настройку периметра. Услышал крик, потом выстрелы. Вышел — он лежит на песке у самого берега, а вы с Иллой куда-то убегаете. — Данро говорил сдавленно, через силу, с какой-то дрожью в голосе. Да и самому мне было нехорошо, слегка поташнивало, хотелось лечь и закрыть глаза. Я знал — это реакция, это пройдет. Я не имел права расслабляться.

— Ладно, потом посмотрим запись, — сказал я.— Сейчас иди активируй запасной генератор и готовь в палатке Ланкара холодильную камеру. Готовь сразу для двоих, неизвестно еще, как обернется с ней. Я пойду свяжусь с «Алданом».

На пульте горел красный индикатор — автоматика послала тревожное сообщение шестнадцать минут назад, в тот момент, когда Илла сняла шлем. Сейчас шла передача уже второй картинки — панорамы, зафиксированной лагерным монитором через пять секунд после сигнала тревоги. Я взглянул на экран, увидел Ланкара, распростертого на берегу водоема на окровавленном песке, нас с Иллой, убегающих прочь от лагеря, потом сел к пульту и начал передачу сообщения. «Все живы», — начал передавать я. Это главное, это то, что они должны узнать прежде всего. Я спешил, потому что знал, каково им будет минут через пять, когда сигнал тревоги достигнет «Алдана». «Все живы, — повторил я еще раз и продолжил: — Ланкар получил серьезные ранения, применен тирангал. Илла подверглась психическому нападению, характер поражений пока не установлен. Требуется срочная помощь».

Солнце висело уже почти в зените, ветер, дувший с утра, стих, и пустыня вокруг лежала такая же величественная и безжизненная, как прежде. Но где-то там, совсем рядом, притаился враг, который мог снова напасть в любую минуту. Я стоял, озираясь по сторонам, и постепенно мне стало казаться, что он совсем рядом, сзади, всегда сзади, куда бы я ни повернулся. Наконец я взял себя в руки, вернулся в приборную палатку и сел к пульту.

Мы живем в океане информации, но лишь ничтожная часть ее проникает через органы наших чувств и достигает мозга, и лишь малая доля этой ничтожной части достигает уровня нашего сознания. Но ничто в мире не происходит бесследно, всякое событие оставляет следы, нужно лишь знать, что ищешь. Я верил — тот, кого я ищу, оставил свои следы в показаниях приборов, они зарегистрированы в лагерных блоках памяти, их можно обнаружить, если найти хоть какую-нибудь зацепку, если иметь хоть какое-то представление о нашем противнике.

Ну что ж, для начала посмотрим, как все это случилось. Я прокрутил запись назад, к тому моменту, как мы пересекли периметр, направляясь к водоему, затем увеличил наши изображения так, что заполнил ими всю площадь экрана, и пустил воспроизведение. Мы не спеша спускались к воде, я впереди, Илла и Ланкар несколько сзади, глядели по сторонам, даже иногда оглядывались, но лица были неразличимы за светофильтрами шлемов. У края каменной чаши мы немного постояли, затем я повернул направо, сделал шаг, другой, третий... Ланкар оглянулся, отошел шагов на пять и стал рассматривать что-то у себя под ногами. И в это время Илла прикоснулась к фиксаторам шлема. Я резко увеличил ее изображение, замедлил скорость. Медленно-медленно подняла она руки и начала снимать шлем. И в тот момент, когда его нижняя кромка оказалась на уровне ушей, лицо ее начало меняться. По инерции она совсем сняла шлем, но тут же выронила его и, обхватив голову руками, присела на корточки. Лица ее теперь в мониторе не было, но я знал, что это за лицо. До конца моих дней оно будет преследовать меня в кошмарах.

Дальнейшее произошло именно так, как я думал. Я увидел себя, бросившегося к Илле, увидел, как заряд ее дезинтегратора, лишь задев мой шлем, расплавил песок в десяти шагах позади, увидел, как метнулся Ланкар и нарвался на следующий заряд... Теперь следовало искать причину того, что случилось.

Я прокрутил запись с самого начала, расставляя временные маркеры. Момент, когда мы вышли за периметр, момент, когда остановились на берегу водоема, момент, когда Илла начала снимать шлем, моменты выстрелов... Затем включил программу поиска первичных корреляций и повернулся к пульту связи. Пока работала программа поиска, можно было ответить на запросы с «Алдана».

Я пробежал глазами сообщения. Первые панические запросы после того, как был получен сигнал тревоги, значения не имели. Но за шестнадцать минут, в течение которых они наблюдали фрагменты тех сцен, что я только что рассматривал в подробностях, было сделано многое: объявлена общая тревога по экспедиции, приготовлен к вылету резервный катер, определен предварительный состав спасательного экипажа. К моменту, когда пришел мой доклад, в катер уже был погружен реаниматор, а Сиэн-Ал, хирург экспедиции, вылетел с Эндема-III. Ну что ж, если и в дальнейшем все пойдет гладко, может быть, они и успеют спасти Ланкара, подумал я тогда. Тому, правда, придется провести месяца три в реаниматоре, но это все же лучше, чем погибать так глупо. Я сам, после того как попал в завал на Риенде, почти полгода пролежал в реаниматоре. А после того как вышел, встретил тебя. Но тогда, сидя в приборной палатке перед пультом связи, я не думал о тебе. Наверное, впервые с тех пор, как мы расстались в последний раз, я совсем о тебе не думал.

Автоматика продолжала передачу на «Алдан» картинок, записанных монитором, со вставками телеметрии от всех наших приборов. Я послал краткий отчет о том, что произошло, и о нашем состоянии на текущий момент, затем связался с Данро. Вывих у Иллы он вправил, а в остальном не было никакой ясности. Диагностика показывала непонятной природы поражение мозга, и состояние ее было критическим. Данро опасался, что ей тоже придется в ближайшие часы ввести тирангал. До старта спасательной группы оставалось около часа, и я сообщил об этом на «Алдан», чтобы они успели скорректировать свои действия.

Я вернулся к пульту монитора и без особой надежды на успех стал просматривать результаты первичного корреляционного анализа. Особенно я не надеялся. Не так уж много регистрировали наши приборы и не так уж велики были вычислительные мощности в нашем лагере, чтобы иметь основания для надежды. Надеяться следовало скорее на свою интуицию,чтобы из множества случайных, не имеющих значения связей, выделенных компьютером, суметь увидеть именно те, которые были важны.

Но мне повезло. В тот момент, когда сейсмограф, поставленный в пустыне к югу от лагеря, зафиксировал звуковую волну от второго выстрела — счастливая случайность, не более, совпадение, позволившее программе выделить при анализе этот момент времени из всех остальных,— северо-западный сейсмограф зафиксировал сотрясения почвы неподалеку от себя. Это были чьи-то шаги или прыжки по поверхности пустыни, это была та зацепка, которую я искал!

Не решаясь поверить в удачу, я задал компьютеру анализ этих сигналов и поиск им подобных в показаниях других приборов. И те полминуты, что ждал ответа, сидел, боясь пошевелиться. Наконец на экране появились результаты. Все данные по искомому объекту поступили от сейсмографов, остальные приборы ничего не зафиксировали. Сигналы пришли из точки, находящейся на северо-западе от лагеря, в трех с половиной километрах от него, и возникли они через полсекунды после того, как этой точки достигла звуковая волна от первого выстрела. Объект двигался по поверхности пустыни и имел вес от трех до двадцати семи килограммов. Это было очень похоже на того, кто напал на нас. Природа экономна, и она вряд ли стала бы наделять способностью к психическому нападению существа, и без того обладающие немалой силой, тех же песчаных волков например.

Но надо было все проверить. Немного подумав, я вспомнил, что мы уже не раз стреляли из дезинтеграторов — и днем и ночью. Один раз требовалось проверить настройку тех же сейсмографов, в другой — зафиксировать наше положение в оптической системе метеоспутника. Было еще несколько проверочных выстрелов после высадки и при расконсервации оружия. Информации хватит. Я вызвал нужные программы, задал параметры и связался с Данро.

— Я не знаю, что делать, — сказал он устало. — Она умирает.

Я ждал этого, но все равно его слова ударили неожиданно и больно.

— Вводи тирангал. Я сейчас подойду.

Когда я вернулся, с «Алдана» уже пришло сообщение о вылете спасательной группы. Я не стал отвечать, сразу подошел к пульту монитора. Все оказалось именно так, как я и ожидал. Прежде пустыня вокруг водоема жила, даже днем совсем неглубоко под поверхностью песка копошилось множество живых существ. При звуках выстрелов они дергались или замирали, начинали закапываться глубже в песок или уползали от тревоживших их звуков, в общем, как-то реагировали, и эту их реакцию фиксировали наши приборы. Сейчас же пустыня вокруг лагеря была мертва, и тот, кто двигался по ее поверхности неподалеку от нас, был, по всей вероятности, нашим врагом.

Он передвигался, видимо, бесшумно, лишь иногда делая небольшие прыжки, только они и фиксировались сейсмографами на фоне шумов, но я сумел проследить за его передвижениями на сутки назад. Это он — я был почти уверен в этом теперь, хотя и не получил еще окончательного подтверждения,— издавал гудение, которое мы слышали в течение нескольких последних ночей. Это он был причиной возможной гибели наших товарищей. Он был совсем рядом с нами, всего в трех с половиной километрах, и он мог снова напасть.

Его надо было уничтожить.

Мы не любим убивать. Даже защищаясь. Мы стараемся не вмешиваться в чужую биосферу. Даже в исследовательских целях мы, насколько это возможно, не обрываем жизни существ чужих миров. Единственное, что хоть в какой-то степени оправдывает убийство, — это спасение человеческой жизни. Но и тогда это несправедливое убийство, ибо человек сам поставил себя в опасное положение, незваным придя в чужой мир.

Я знал все это. И я всегда считал такой взгляд правильным.

Но перед глазами у меня до сих пор стоит лицо Иллы, когда эта тварь терзала ее мозг. И я всего лишь человек — я хотел мстить.

— Данро, я нашел его, — сказал я, включив связь.

Теперь, когда мы знали, за кем надо следить, когда знали, как звучат его прыжки, знали, где примерно он находится, было нетрудно настроить аппаратуру. Теперь он был в наших руках — это нас успокоило. Если бы мы не почувствовали тогда уверенности в том, что контролируем ситуацию, все могло бы закончиться по-другому. Но ничего уже не воротишь.

Мы вышли на связь с «Алданом» и потеряли на этом около часа. Они, конечно, одобрили решение уничтожить эту тварь. Валдар, по-моему, согласился бы тогда на все, лишь бы мы остались живы. Да и не имели они никакого морального права запрещать нам Это. Просто — надо признаться себе в этом честно — нам хотелось разделить с кем-то ответственность за то, что все-таки было несправедливо, за убийство существа этого мира. Мы это сделали, но целый час был потерян, и, когда я вышел из лагеря, солнце уже садилось.

Перед самым выходом я выстрелил вверх, и через несколько секунд где-то там, за холмами, оно сделало пять прыжков. Оно не ушло далеко от той точки, где приборы обнаружили его в прошлый раз, и теперь мы знали его точное положение.

Я медленно поднимался на возвышенность, держа дезинтегратор наготове, хотя до цели было еще больше трех километров. Песок расползался под ногами, сказывалась, несмотря на тренадин, усталость тяжелого дня, и, когда я взобрался на гребень первой гряды холмов, солнце уже скрылось за горизонтом. Лишь заря, пылавшая в полнеба, освещала окрестности. Я оглянулся — у водоема уже царили сумерки, лагерь был почти неразличим на фоне песка. Да и ложбина впереди тоже тонула во мраке. Я включил светоусилители, проверил еще раз связь и двинулся дальше. Надо было спуститься вниз, подняться на следующую гряду холмов и там, почти сразу за гребнем, найти и убить эту тварь.

Я не боялся, хотя не знал, что ждет меня впереди и окажется ли моя защита достаточной. Но я почему-то совсем не боялся.

Заря погасла, когда я был на середине следующего подъема.

— Как я иду? — спросил я Данро.

— В норме, — ответил он. — До цели, если она еще там, девятьсот метров по прямой. Только возьми градусов на пять правее.

— Так правильно? — спросил я, пройдя метров пятьдесят.

— Почти. Выйдешь на гребень, скорректирую. В голосе его слышалась какая-то неуверенность, будто он раздумывал, говорить ли мне о чем-то или лучше умолчать.

— У тебя все в порядке? — спросил я.

— Да как сказать... — Он немного помолчал.— Здесь-то пока все в порядке. Но сейсмографы фиксируют какие-то колебания почвы на севере. И источник колебаний приближается к лагерю.

— Далеко?

— Километров пять-шесть. Понимаешь, вся аппаратура настроена на тебя и эту тварь, я не хочу сбивать настройку, а так не определить, что все это означает. На всякий случай будь начеку.

Я посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел. Да и что я мог увидеть — холмы уже закрывали горизонт. Но то, что он сказал, мне не понравилось, и я ускорил шаг. До полной темноты оставалось всего минут двадцать, в любом случае надо было спешить.

Это произошло, когда я достиг гребня.

— Где он, Данро? — спросил я, держа дезинтегратор наготове. Но ответа не услышал. Вместо него сзади, со стороны лагеря, послышались выстрелы, и до моего слуха донесся какой-то могучий нарастающий гул.

Я оглянулся. Лагерь едва виднелся за гребнем, и в первое мгновение я увидел только вспышки выстрелов. Но затем какая-то темная волна накатилась на него, перехлестнула и покатилась дальше, оставляя на своем пути неподвижные черные точки. Она, не останавливаясь, пронеслась мимо водоема и скрылась в пустыне.

Лагеря больше не было.

Видны были полотнища палаток, разбросанные вокруг водоема, какие-то серые тени, лежащие на песке, поваленная мачта монитора.

Я понял, что остался один.

Потом, через несколько дней, мы восстановим записи и увидим, как все это происходило. Увидим по расшифрованным показаниям приборов, как песчаные волки, много суток ждавшие вдалеке, зарывшись в песок, когда можно будет пройти к источнику, будут постепенно собираться группами, сливаться в большие стаи, пока не образовалась та страшная волна, что накатилась на лагерь. Они в едином порыве устремились к водопою, но где-то на полпути к воде их настиг ужас, и они понеслись разрушительной лавиной прочь, прочь от этого ужаса через холмы, через лагерь, через водоем и дальше в пустыню, пока ужас наконец не отпустил их и они не рассеялись по ее просторам. Они так и не сумели напиться, и мы находили потом их трупы в песках — уже совершенно высохшие, уже рассыпающиеся, как бумажный пепел.

Мы увидим. потом, как Данро, услышав приближение этой страшной волны, выскочил из палатки и кинулся к правому дезинтегратору. Увидим, как вспышки разорвали темноту, как выстрелы пробивали бреши в надвигающейся волне, увидим, как песчаные волки разорвали периметр и подмяли палатки. А потом мы не увидим ничего больше — мачта монитора была повалена, втоптана в песок. Что я делал, когда вернулся туда, никто никогда не увидит. А я никому не расскажу об этом.

Но все это будет потом.

А тогда я стоял на вершине холма, не в силах пошевелиться, и смотрел на то, что осталось от лагеря. Я не знал, что же мне делать теперь.

И тут я краем глаза заметил движение. Животное было совсем рядом, в какой-то сотне метров от меня, — белый комок на фоне белого песка, и оно убегало. Я развернулся, но первый выстрел прошел чуть выше, а потом оно скрылось в какой-то впадине, и, хотя я еще часа два метался по окрестным пескам, стреляя наугад во все, что казалось подозрительным, я так и не сумел его настичь.

Я нашел его через двое суток. В какой-то сотне метров от водоема. Уже мертвого. Оно так и не сумело достичь водопоя.

Ему нужна была такая малость — всего лишь утолить жажду, — но мы стояли на пути к воде. Прогнать нас не удавалось, и оно не знало иных путей, кроме как убить нас. Потом, когда мы вплотную занялись изучением Эндема-VI, мы нашли много луоков — уж и не помню, кто дал им это имя. Они симпатичны, неприхотливы и легко приручаются. А их способность к психическому нападению развивается лишь в личиночной стадии, если личинка живет в естественных условиях. Поэтому оказалось возможным разводить их где угодно — вне Эндема-VI они не представляют опасности.

Но я их ненавижу.

И ненависть моя не ослабла за годы, что прошли с тех пор. Этой ночью, сидя в темной комнате в ожидании рассвета, я ненавидел их больше, чем когда-либо прежде. Потому что именно из-за них я навсегда потерял тебя.

Тогда, в пустыне, стоя над трупом этого существа, уже совершенно высохшим, почти невесомым, слушая, как шуршит под утренним ветром его псевдошерсть, я понял, что никогда больше не смогу вернуться к тебе. Оно стремилось к воде, всего лишь к воде, и ради этого оно готово было смести все на своем пути. Даже то, что не представляло опасности. Даже то, что могло помочь. Оно не знало и не желало знать иных путей к цели.

А ты, ты разве не их породы?!

Разве ты не отказывалась от любых уступок, считая, что это твое право — поступать со своей жизнью так, как ты считала правильным, не думая при этом, что тем самым ты попираешь права других людей? Ты тоже стремилась к своему водопою и тоже знала лишь один путь к нему.

Это можно простить зверю, но я не мог видеть этого в человеке. Поэтому я больше не вернулся к тебе.

Тебя, конечно, это удивило. Ты даже запрашивала обо мне кадровый центр — я знаю, я слышал. Ты посылала мне сообщения, они находили меня в тысячах парсеков от дома. Но я не читал их. Я старался убежать от всяких воспоминаний о тебе и о луоках.

И вот я здесь. Тут хорошо и спокойно, тут почти как дома. Тут можно наконец отдохнуть и собраться с мыслями. И решить, что же мне делать дальше со своей жизнью.

Но даже здесь меня настигла эта тварь.

Я снова услышал гудение и вскочил на ноги. Ничего во мне сейчас не 6ыло, кроме одного дикого первобытного желания — убивать!

Я открыл дверь, вышел в коридор и прислушался.

Гудение доносилось из холла. Я ни о чем не думал — ни о том, какой болван привез сюда луока, ни о том, какие могут быть последствия. Я обо всем на свете забыл, я снова почувствовал себя там, на Эндеме-VI, на вершине холма, когда эта тварь показалась в поле зрения.

Я должен был ее убить!

Стараясь ступать совершенно бесшумно, я подошел к двери в холл, немного постоял, прислушиваясь, затем рывком распахнул ее.

Но луока в холле не было.

У широкого окна, выходящего в сад, трудился робот-уборщик. Он опрыскивал стекло очистителем, затем манипуляторами сдирал образовавшуюся пленку и поглощал ее через раструб. Когда он сдвинулся с места, двигатель его загудел, точно так же гудят луоки. Только в захолустье можно довести робота до такого состояния.

Я прислонился спиной к косяку, вытер пот со лба. И вдруг почувствовал, что весь дрожу, что у меня зуб на зуб не попадает. Это же надо дойти до такого! Только подумать — совсем разладился, как этот вот робот. Его-то хоть можно еще отремонтировать, а меня? Я вытянул руки перед собой, несколько раз сжал и разжал кулаки. Закрыл глаза, сделал пять глубоких вдохов. Дрожь постепенно уходила и наконец затихла совсем. Робот все так же продолжал трудиться у окна, изредка издавая такое знакомое гудение.

Во мне вдруг что-то прорвалось, я увидел себя со стороны таким, каков я есть, и ужаснулся увиденному. Что это? Неужели это я? Как же я стал таким? Какое право я имел таким стать?

Ведь мы же люди. Мы же не неразумные твари. Мы должны стремиться понимать друг друга. Мы не должны сдаваться и отворачиваться. Я бежал от тебя, стремясь все забыть, выкинуть из головы, оставить навсегда в прошлом. Я тоже бежал к своему водопою — забвению. И не думал о том, какой ценой достигну его.

Так чем же я лучше тебя, чем я лучше луока?!

...Сейчас уже день. Тихо и пустынно в этом доме, таком уютном и спокойном. Все уже давно разбрелись по окрестным лесам и вернутся только к обеду. Я остался здесь один и никуда сегодня не пойду.

Я не уехал сегодня на рассвете, но завтра уезжаю. Не потому, что робот вернул меня к тем страшным воспоминаниям. Нет, от них все равно никуда не скрыться. А здесь — здесь лучше, чем в одиночной каюте в очередном трансгалактическом рейсе. Здесь хорошо и спокойно, здесь почти как дома.

Но здесь нет тебя.