«Техника-молодежи» 1987 г №10, с.18-21



«КОСМИЧЕСКИЙ РЕЙС» — СКАЗКА МОЕГО ДЕТСТВА


Николай ЖУРАВЛЕВ





Константин Эдуардович Циолковский, как видно из воспроизведенных на этом развороте автографов, подошел к работе над «Космическим рейсом» со всей серьезностью. Егс рекомендации помогли создателям фильма разработать реалистический образ будущее космической техники.

В детстве у меня была удивительная игрушка — большая, черная, похожая на мину, ракета с тремя мощными серебристыми крыльями. Она стояла (и стоит по сей день) на письменном столе моего отца. Я таскал ее и так и эдак, воображая всяческие космические приключения. Фантазию, несколько необычную для ребенка конца 40-х годов, будила не только ракета. На стене в кабинете отца висело несколько фотографий. На одной из них эта самая ракета, извергая пламя, устремлялась по ажурной эстакаде в черное небо. Однажды я набил в сопло спичечных головок... Ракета не полетела, а я, как всякий неудачливый экспериментатор, понес суровое наказание. На другой фотографии опять все та же ракета величественно покоилась на стальных стапелях и как бы двигалась прямо на меня. Словно во сне, когда что-то огромное и непонятное движется на тебя и никак не надвинется. На третьей фотографии — два человека. Мой отец (совсем на себя непохожий: молодой, тощий, стремительный) и какой-то незнакомый старик с граммофонной трубой, приставленной к уху.

— Это Циолковский, — не раз объяснял мне отец, — он придумал, как полететь на Луну... — И я слушал великую сказку о том, как когда-нибудь (и может быть, очень скоро) люди полетят на Луну и вообще куда-то выше неба, «населенного» самолетами и воздушными шарами. И еще он рассказывал о том, как уже давно (15, 20, 25, а теперь и все 50 лет назад) задумал снять фильм о полете человека на Луну и пришел к этому седобородому старику за советом. Став старше, я познакомился с лежащими в ящиках стола письмами, рисунками, чертежами Циолковского (сейчас они в архиве АН СССР)...

Так вот и получилось, что с раннего детства я жил рядом с удивительной космической сказкой. Поэтому и 4 октября 1957 года — день первого спутника — и 12 апреля 1961 года вызвали у меня восторг, но не удивление. В душе я уже был готов к тому, что это свершится. И никогда не забуду того весеннего солнечного утра, когда, услыхав по радио голос Левитана, сообщившей об успешном полете Юрия Гагарина, я отпросился с работы и до вечера прослонялся в центре города, где творилась бесконечная стихийная демонстрация, шло празднество. И вдруг через день-два я увидел как по экрану телевизора двинулась «моя» ракета: показывали кадры и «Космического рейса». Так вот как это выглядело в движении! Но весь фильм посмотреть тогда было невозможно. Одно время считалось, чтс негатив утрачен, а уцелевшие копии были затрепаны до предела. Спустя много лет негатив все же разыскали и фильм был восстановлен. В сентябре 1984 и в январе 1985 года его демонстрировали по телевидению в передаче «Очевидное — невероятное». Первый раз — большими фрагментами, которые комментировали летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза Н. Н. Рукавишников, профессор С. П. Капица и мой отец, которому только что исполнилось 80 лет. Во второй раз фильм был показан полностью — впервые после многолетнего перерыва. Таким образом, миллионы телезрителей смогли увидеть, каким себе представляли наше время наши отцы и деды 50 лет назад.

К 70-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ: ВЕХИ КОСМИЧЕСКОЙ ЭРЫ

И казалось бы, что старый и очень наивный, к тому же еще и немой фильм, полностью принадлежавший эстетике и представлениям полувековой давности, вряд ли будет особенно интересен современному зрителю, уже привыкшему к газетным заметкам «Будни на орбите», видевшему настоящего человека на Луне. Однако вышло наоборот. С годами интерес к фильму растет. Папка с материалами по «Космическому рейсу» регулярно пополняется все новыми и новыми публикациями. Но еще нигде и никогда история фильма не была рассказана и полно и точно.


Нашим отцам выпала такая судьба, что мы поневоле будем все время соотносить ее со своею по известной поэтической формуле Павла Когана, предрекавшего будущим мальчишкам, что они будут «плакать ночью о времени большевиков». Ведь опыт жизни передается прежде всего в разговорах отцов и детей, а у наших отцов опыт уникален и неповторим.

Я смотрю на старую фотографию. На стуле сидит немолодой человек с бородкой по моде того времени и с явной военной выправкой. Это мой дед, а за ним здоровенный парень в шинели и с каким-то упорным взглядом. Этот парень — мой отец. Ему здесь 15 лет. Я с трудом могу представить себе мальчишку, которого революция вырвала из «золотого класса» гимназии и, так и не дав познать таинственную «физику Краевича», швырнула в водоворот гражданской войны. Спустя 60 лет я запишу со слов отца мысли, одолевавшие его летом 1923 года в поезде Ростов — Москва: «Кто я? Что собой представляю в свои 19 лет? Я умею запрячь лошадь и управиться с ломовой телегой, имею право водить автомобили всех марок и трактор «Фордзон»; я видел боевые схватки и стычки; мучаясь голодом, сторожил хлебные горы; встречал самоотверженных героев и разложившихся карьеристов; научился доставать все, что надо, несмотря ни на что; умею стрелять и играть на корнет-а-пистоне. Голова моя до предела набита своими и чужими житейскими историями; я исписал горы канцелярщины и писем за своих неграмотных товарищей, прочел множество книг, большей частью приключенческих или просто случайных; просмотрел сотни фильмов и 83 оперетты... Какая мне польза от этого «багажа»? Что даст он мне для той новой жизни, в какой вообще неизвестно, что меня ждет...» Но есть одна область деятельности, где подобный «багаж» жизненно необходим, — это искусство. Поэтому нет ничего удивительного в том, что по приезде в Москву отец сразу же поступил в Государственный техникум кинематографии — предшественник нынешнего ВГИКа.

А год спустя в газете «Кино» появилось следующее сообщение: «Госкино приобрело сюжет студента ГТК тов. Журавлева «Завоевание... Луны мистером Фоксом и мистером Троттом» для большой кинофильмы, постановка которой предположена в конце 1924 года. В ближайшее время Госкино выпускает политический шарж на такую тему. Шарж будет сделан по способу мультипликаторской съемки».

«Большая фильма» не состоялась, а вот шарж был сделан — один из первых советских мультфильмов «Межпланетная революция».

Для того чтобы космический фильм мог получиться, должно было пройти время. Люди и обстоятельства должны были созреть. На рубеже 1932-1933 годов полностью вступил в строй нынешний «Мосфильм» — крупнейшая киностудия Европы тех лет. Отец стал работать там во 2-м художественно-производственном объединении, руководителем которого был Сергей Эйзенштейн. На вопрос худрука, что бы он хотел ставить, отец ответил коротко: «Фильм о полете человека на Луну». Знаменитый режиссер одобрил и горячо поддержал замысел молодого коллеги. Благодаря этому фильм не только был запущен в производство, но и успешно преодолел многолетнюю и многотрудную эпопею своего создания. Именно в разговоре с Эйзенштейном и возникла мысль пригласить в качестве консультанта К. Э. Циолковского — по сути дела, единственного тогда специалиста в такой фантастической области, как космонавтика...

Девять писем, пять фотографий, альбом с рисунками и чертежами, пометки на полях сценария, подписи на эскизах декорации — вот все, что осталось осязаемого от не совсем обычного эпизода в деятельности основоположника научной космонавтики в последние годы его жизни. Трижды встречался Циолковский с кинематографистами, знакомился с их замыслом, редактировал сценарий, утверждал эскизы. Но главное — раскрывал перед своими гостями значение и смысл их работы, утверждал их в столь привлекшем его стремлении сделать фильм строго научным. («Вздорную фильму не хотелось бы ставить», — прямо писал он.) «Фантастические рассказы на темы межпланетных путешествий, — писал и говорил Циолковский, — несут новую мысль в массы. Кто этим занимается, тот делает полезное дело: вызывает интерес, возбуждает к деятельности мозг, рождает сочувствующих и будущих работников великих намерений — Еще шире влияние кинофильмы. Это высшая степень художественности, в особенности когда перейдет к звуковому кино».

«Великий мечтатель» Циолковский в работе над фильмом оказался практиком-реалистом. Как известно, он совершенно точно представлял себе, каким будет в действительности будущий космический полет. Все это он подробно и вдохновенно (часто от первого лица: «Я вышел на Луну..,») рассказывал кинематографистам. Но скоро стало ясно, что тогдашняя кинотехника не способна воссоздать все, что будет происходить во время полета и путешествия по Луне. Тогда, взвесив реальные возможности, великий консультант остановился на шести основных моментах: 1) старт ракеты с эстакады; 2) масляные ванны для защиты от перегрузок; 3) немигающие звезды в космосе; 4) невесомость в свободном полете; 5) прыжки «по-воробьиному» на Луне; 6) мягкая посадка ракеты с помощью парашютов. Без этого фильм не достигнет своей главной цели — научности, станет «вздорным», а потому и ненужным. Хотя решение этих задач было вполне под силу, кинематографистам пришлось столкнуться с такими трудностями, что несколько раз фильм был на грани закрытия.

Есть в истории фильма щемяще трагическая нота. Десятилетиями мечтал Константин Эдуардович о полете человека в космос, почти всю жизнь его окружало враждебное, насмешливое, равнодушное непонимание. Наконец наступила эпоха, которой его мечты были созвучны. И как посланцы этой эпохи пришли к нему кинематографисты. Появилась возможность увидеть киноверсию своей мечты. Однако годы и болезни взяли свое — 17 сентября 1935 года Циолковский скончался. Он не дожил до премьеры выпестованного им «Космического рейса» четыре месяца. Он не увидел ни фильма, ни триумфального его успеха. И не знал он еще одного (чего вообще никто знать не мог) — в это самое время учился шагать по земле годовалый Юра Гагарин...

Кроме «космических» проблем, у создателей фильма возникло множество «земных». О том, где начнется полет, споров не было. Конечно же, в Москве. А какой будет столица в 1946 году, ее архитектура, моды, транспорт? (Именно в это время, по замыслу авторов, разыгрывается действие.) А как решать задачи, поставленные Циолковским: невесомость, звезды, наконец, оборудование ракетоплана?

Вопросы поставлены, на них нужны ответы, и создатели фильма не стали заниматься самодеятельностью: они пригласили квалифицированных помощников. Целый отряд консультантов, чьи имена и труд как-то «стушевались» со временем в тени великого имени Циолковского. Но я хотел бы вспомнить их, тем более что все они стали впоследствии людьми очень известными.

Оператор фильма А. В. Гальперин (ныне профессор ВГИКа) создал уникальную конструкцию для согласованного вращения декораций и кинокамеры с тем, чтобы снимать «невесомость». Но как заставить людей свободно парить в воздухе? Эту задачу успешно решил будущий академик А. А. Микулин. С помощью созданной им системы подвижных тележек, планерных лееров и рояльных струн исполнители главных ролей С. Комаров, М. Москаленко и В. Гапоненко свободно «парили» по огромной кабине ракетоплана и «по-воробьиному» прыгали по Луне.

Для того чтобы получить немигающее небо, в павильоне построили огромную (20 X 20 м) раму, затянутую черным бархатом, на которой смонтировали две с лишним тысячи ламп разной мощности. Научным руководителем этой работы был первый директор Московского планетария К. Н. Шестовский.

Устройство кабины ракетоплана консультировал М. М. Громов — известнейший летчик, будущий Герой Советского Союза. Архитектурная панорама будущей Москвы создавалась при консультации В. Ф. Рындина — тоже будущего академика...

Занимаясь историей «Космического рейса», изучая документы и публикации, беседуя с отцом, я все время стараюсь понять: а в чем действительный смысл этого фильма, в чем его истинное значение? Ведь не сводится же все только к тому, что его консультантом был Циолковский и что во многом благодаря этому в фильме масса совпадений с реальной космонавтикой.

Это, бесспорно, решающий момент в оценке фильма, только, как мне кажется, здесь мы имеем дело с уникальным проявлением союза науки и искусства. Известно, что основа науки — опыт, эксперимент. Практическая космонавтика начала свой путь от первых ракет ГИРДа. Пилотируемым полетам предшествовали многочисленные запуски автоматов, подопытных животных... Тем не менее каждый новый шаг был шагом через барьер неизвестности.

И если сейчас, после четверти века космической эры, мы, видимо, можем смотреть вперед с определенной долей уверенности, то что было полвека назад? Никакой возможности поставить эксперимент... И тут — кино с какой-то отчаянной смелостью предлагает свои услуги. Оно берется не в рисованной мультипликации (убедительной, агитационной силе которой тогда была бы грош цена), а в настоящем, актерском фильме воссоздать будущий космический полет. И, как недвусмысленно явствует из слов самого Циолковского, он понял, какая уникальная перспектива перед ним (именно перед ним, как ученым, лишенным возможности эксперимента) открывается. К нему пришли не с очередной «вздорной фильмом», а с искренним желанием восславить именно науку, и только науку. Поэтому Циолковский взялся за совместную работу, работал долго и детально. Компромиссы (чисто технические) были неизбежны, но все, что кино могло сделать, оно сделало — на пределе своих тогдашних возможностей.